Отъ Кіевскаго жителя къ его другу.
(Окончаніе.)
Ф.
——
От Киевского жителя к его другу, Каченовский Михаил Трофимович, Год: 1819
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Фюрси-Лесне и Жюльень, вознамрившисъ вмстить переводъ свой въ четырехъ или пяти томахъ, не имли никакой надобности переводить, и неперевели слдующаго: ‘множество сдланныхъ мною примчаній и выписокъ устрашаетъ меня самаго.’ О слдующемъ же умолчали они, вроятно, по другимъ причинамъ: ‘Счастливы древніе: они невдали сего млочнаго труда, въ коемъ теряется половина времени, скучаеть умъ, вянетъ воображеніе: тягостная жертва, приносимая достов рности, однакож необходимая!’ Древніе Историки пользовались готовыми матеріалами: иначе неможно сочинить Прагматической Исторіи, а они оставили намъ образцы превосходные. Шлецеръ въ объясненномъ своемъ Нестор не на одномъ мст учитъ, какъ надобно приступать къ сочиненію Исторіи, что надобно длать съ матеріалами и какъ очищать ихъ. Не уже ли онъ проповдывалъ въ пустын? Люди, предназначены жить въ обществ, и потому раждаются въ свтъ съ разными способностями. Трудъ млочной, тягостной, утомительной для Историка, можетъ быть весьма приятнымъ, любимымъ занятиемъ для возстановителя текста, для критика, ибо приноситъ ему нетолько удовольствіе, но и славу, длаетъ его извстнымъ ежели не цлой публик, по крайней мр ученому свту, и такою славою иные дорожатъ боле нежели похвалами щеголей и модницъ, блестящихъ остряковъ и людей полуграмотныхъ! Сія тягостная жертва, приносимая достов рности, необходима для Исторіи, но требовать ее отъ Историка, требовать, чтобы самъ же Прагматикъ готовилъ для себя и матеріалы, былобы крайн несправедливо. Какъ въ политическомъ государств, благоустроенномъ и просвщенномъ, управленіе раздляется на разные втви, которыхъ листья составляютъ, такъ сказать, мста и должности, подобнымъ образомъ въ республик ученыхъ каждой работаетъ по своимъ способностямъ и тмъ содйствуетъ общему благу. ‘Если бы вс матеріалы были у насъ собраны, изданы, очищены критикою: то мн оставалссь бы единственно ссылаться.’ Дйствительно такъ, впрочемъ и при очищенныхъ матеріалахъ Историку остается еще иного, очень много работы: сличать происшествія, поврять, соображать, разсуждать, справляться. ‘Но когда большая часть ихъ въ рукописяхъ, въ темнот, когда едва ли что обработано, изъяснено, соглашено — надобно вооружиться терпніемъ.’ Вооружиться терпніемъ, повторяю, и обработывать, изъяснять, соглашать, стараться любопытству публики дать направленіе къ очищеннымъ источникамъ отечественной Исторіи, чтобы посл имть сколько возможно боле свдущихъ читателей, просвщенныхъ судей важнаго прагматическаго творенія, стараться по возможности предостеречь себя отъ того, что Шлецеръ предсказывалъ намъ, опровергая мнніе Рихтера въ своемъ Нестор, если мы не надлежащимъ образомъ примемся сочинять Прагматическую исторію.
Говоря о превосходномъ план Предисловія, уже я сказалъ теб, что мнніе о Шлецер въ немъ лишнее, ибо не связывается ни съ предыдущимъ, ни съ послдующимъ. Но Французы, которые многое пропускаютъ, неперевели мста сего, думать надобно, по другой причин: ‘Мужъ ученый и славный, Шлецеръ, сказалъ, что наша Исторія иметъ пять главныхъ періодовъ, что Россія отъ 862 года до Святополка должна быть названа раждающеюся (nascens), отъ Ярослава до Моголовъ разд ленному (divisa), отъ Батыя до Іоанна III, угн тенною (oppressa), отъ Іоанна до Петра Великаго поб доносною (victrix), отъ Петра до Екатерины II процв тающею. Сія мысль кажется мн боле остроумною, нежели основательною.’ Прежде замтимъ, къ чему служитъ такое раздленіе исторіи на періоды. Въ каждомъ произведеніи словесности свдущіе читатели ищутъ единства. Трудно сохранить единство сіе въ такомъ твореніи, какова напримръ исторія Государства, заключающа въ себ происшествія многихъ столтій однакожъ искусный сочинитель никакъ не пренебрежетъ его, и сдлаетъ по крайней мр возможное. Огромную и многосложную цлость предмета своего длитъ онъ на великія части, для того чтобы каждая часть отдльно могла быть обработываема, какъ одинъ предметъ, цлой, непереставая въ то же время быть частію въ отношеніи къ своему цлому, и неразрывая существенной связи съ предыдущимъ и послдующимъ.
Однимъ словомъ, надобно, чтобы разнообразіе частей неразрушало стройности цлаго предмета. О другихъ меньшихъ подраздленіяхъ не упоминаю. Теперь надобно, чтобы каждая частъ имла свой отличительный характеръ, свою систему, надобно показать начало етой системы, въ продолженіе, конецъ, надобно чтобы въ теченіе всего періода времени. Историкъ невыпускалъ изъ виду главной цли, при всемъ разнообразіи происшествій. Етаго, мой другъ, требуютъ правила искусства, объясняемыя Естетикою, наукой, которую многіе господа, неизвстно по чему, проклинаютъ — можетъ быть потому, что не жалуютъ строгихъ правилъ въ искусств.
Исторіографъ отвергаетъ раздленіе Шлецерово по слдующимъ причинамъ: ‘1) Вкъ Св. Владиміра былъ уже вкомъ могущества и славы, а не рожденія.’ По чму Шлецеръ признаетъ въ семъ період за главный отличительный характеръ рожденіе, то есть составленіе Россіи, утвержданіе ея состава? Потому что въ немъ Россія получила не только бытіе свое, но и опредленное пространство. Не Рурикъ одинъ былъ творцомъ Россіи, но вс послдовавшіе Князья, до Владиміра и дале, они разширяли ея границы, давали ей форму, которая отъ часу длалась правильне, видне при нихъ Славяне постепенно принимаютъ характеръ господствующаго народа. Какъ же несказать, что во все время сіе Россія раждалась, то есть принимала опредленный образъ? Вкъ Св. Владиміра былъ в комъ могущества и славы! Вкъ сей знаменитъ единственно началомъ истиннаго просвщенія, введеніемъ хрістіанства, и вмст съ нимъ первыхъ началъ граматы. Могущество его, не утвержденное на просвщенной сисьем внутренняго и вншняго управленія, на врныхъ способахъ двигать пружины Государства обширнаго, могло быть только случайнымъ. А o слав я уже и сказать ничего неумю. ‘2) Государство длилось и прежде 1015 года.’ Длилосъ весьма не на долгое время. Не льзя же, чтобы во второмъ період не находилось ничего такого, что уже было въ первомъ, да и къ чему такая строжайшая точность? Такимъ образомъ утверждать можно, что земля наша некругла, что поверхность аспидной доски не гладка, и проч. Дло въ главномъ характер періода, въ отличительность его качествъ. ‘Если по внутреннему состоянію и вншнимъ дйствіямъ Россіи надобно означать періоды, но можно ли смшать въ одинъ время Великаго Князя Димитрія Александровича и Донскаго, безмолвное рабство съ побдою и славою?’ Можно, потому что славная сія побда не освободила Россіи отъ Татаръ, и что за нею тотчасъ воспослдовало сожженіе Москвы и новое опустошеніе Россіи. ‘4) Вкъ Самозванцевъ ознаменоанъ боле злосчастіемъ, нежели побдою.’ Вкъ самозванцевъ, состоя всего на все изъ семи лтъ, не только не разрушаетъ главнаго характера цлаго періода, но еще служитъ новымъ свидтельствомъ въ пользу Шлецера: народъ воспрянулъ, враги побждены, престолъ возстановленъ. Еслибъ Рускіе были тогда боле злосчастны, нежели поб доносны то дла приняли бы другой оборотъ. Непрнятели вышли изъ Россіи конечно не по состраданію къ злосчастіямъ сыновъ ея.
Вмсто Шлецерова, исторіографъ предлагаетъ свое раздленіе. ‘Гораздо лучше, истинне, скромне (?) Исторія наша длится на древн йшую отъ Рюрика до Іоанна III го, на Среднюю отъ Іоанна до Петра, и Новую отъ Петра до АЛЕКСАНДРА. Система Удловъ была характеромъ первой епохи,‘ то есть періода. ‘Единовластіе второй, измненіе гражданскихъ обычаевъ третьей. Впрочемъ, нтъ нужды ставить грани тамъ, гд мста служатъ живымъ урочищемъ (?).’
Августа Шлецера нтъ уже на свт. Въ противномъ случа, онъ отразилъ бы удары тмъ же самымъ оружіемъ, какимъ они были на него устремляемы. Не оскорбляя нимало скромности нашей Исторіи, онъ могъ бы сказать: Въ первой епох было время, въ которое Россія не длилась, на примръ при Святослав, при Св. Владимір, во второй, опять таки епох , въ в къ самозванцевъ было между царствіе, въ третьей епох же измненіе гражданскихъ обычаевъ никакъ неслужитъ живымъ урочищемъ, потому что въ народ, соединившемся въ союзъ гражданскаго общежитія, обычай безпрестанно измняющійся, ежели нтъ какихъ-либо важныхъ препонъ сему измненію, и еще потому что въ оба первые періода, или епохи, обычаи Рускихъ чрезвычайно измнялись отъ разныхъ причинъ, какъ церковныхъ, такъ и политическихъ. Даже еще и теперь не можно не видть въ насъ многихъ остатковъ тхъ перемнъ, которымъ предки наши были подвергаемы за многія передъ симъ столтія.
Остается нсколько словъ сказать о слог, въ тсномъ его значеніи. Если безконечное письмо сіе утомило тебя, жалуйся, не на меня, а на Французскихъ переводчковъ: безъ нихъ замчанія мои были бы короче цлой половиной. Несмотря на то, по привычк ли, или по чему-либо другому, я люблю не только мысли, но самые даже фразы сравнивать съ переводомъ, и каждой разъ нахожу въ томъ для себя не малую пользу. Вкъ живи, вкъ учись! Польза, мой другъ, очевидна. Читай самое начало. ‘Исторія въ н которомъ смысл есть священная книга народовъ: главная, необходимая, зерцало ихъ бытія и дятельности, скрижаль откровеніи и правилъ, завтъ предковъ къ потомству, дополненіе, изъясненіе настоящаго и примръ будущаго.’ У Французовъ Парижскихъ не въ н которомъ, а въ прямомъ, истинномъ смысл (veritable) исторія есть священная книга народовъ! Нашъ Сочинитель, прибавивши въ н которомъ смысл , сказалъ что-то неясное, Парижане говорятъ сущую небылицу! Гд, у какого народа всякая Исторія почитается священною? Алкоранъ у Магометанскихъ народовъ есть книга священная, это для меня понятно, ибо знаю, объ какой говорится книг и о какихъ народахъ. Исторій можешь быть написано десять и боле объ одномъ народ, хотя въ разныя времена и разными авторами, спрашивается: которую изъ нихъ почитать священною, главною, необходимою? Смыслъ тотъ, что Исторія вообще полезна. Дале: ‘зepцало ихъ бытія и дятельности.’ Петербургскій и Парижскій переводчики вмсто зерцала употребили картину, le tableau: ‘картина ихъ бытія и дятельности’ говорятъ они, и ето была для меня самая мозголомная задача. На силу могъ я добраться, что зеркало, если оно не очарованное, показываетъ только настоящіе предметы и дйствія, а картина представляетъ минувшія и отдаленныя, слдственно лучше уподобить исторію послдней, нежели первому. ‘Скрижаль откровеній и правилъ, завтъ предковъ къ потомству.’ Сіи слова показываютъ, что мы, имя выгоду, когда захотимъ выражаться отборными словами, не всегда можемъ соблюсти ровность въ слог, которая непредставляетъ особенной трудности для Французовъ. Здсь, на примръ, они переводятъ, какъ умютъ, простымъ разговорнымъ языкомъ, за то у нихъ и голой разсказъ укидидовъ не бросается въ глаза, находясь въ той же самой стать, гд говорятъ намъ о зерцал дятельности, о скрыжаляхъ откровеній и правилъ.
Слдующее мсто читалъ я нсколько разъ, и всегда съ равнымъ удовольствіемъ. ‘На славныхъ играхъ Олимпійскихъ умолкалъ шумъ, и толпы безмолвствовали вокругъ Геродота, читающаго преданія вковъ. Еще незная употребленія буквъ, народы уже любятъ исторію: старецъ указываетъ юнош на высокую могилу и повствуетъ о длахъ лежащаго въ ней героя.’ Изображеніе мое любитъ, подобныя картины. Фигуры только лишь обрисованы, но расположены врно, все на своемъ мст. Плавность слога здсь послднее достоинство, но и она видне при другихъ совершенствахъ. Такія мста легко переводить, приятно читать ихъ на какомъ угодно язык. Досадую на Парижанъ, что они, живучи въ самомъ центр хорошаго вкуса, но взяли своихъ мръ осторожности противъ слдующаго, по видимому, блестящаго, но въ самомъ дл не образцоваго періода. ‘Исторія отверзая гробы, поднимая мертвыхъ,’ что за картина!’ ‘влагая имъ жизнь въ сердце и слово въ уста,‘ задача для живописца! ‘изъ тлнія вновь созидая Царства, и представляя воображенію, рядъ вковъ съ ихъ отличными’ (различными) ‘страстями, нравами, дяніями, разширяетъ предлы нашего собственнаго бытія,’ и проч. вижу картину, похожую на изображенную Гораціемъ для друзей своихъ Пизоновъ, но, не вижу другой ея половины: она закрывается облакомъ отвлеченныхъ понятій, не существующихъ, для воображенія.
Правду сказать теб, ето мсто господа Парижскіе Французы перевели тогда еще, когда ничего невыпускали изъ Предисловія, но ожегшись, на молок, по пословиц, они стали посл осмотрительне. Такъ, на примръ, слдующее они благоразумно прешли молчаніемъ: ‘и хижины Ельца, Козельска, Галича {Гг. Петербургскіе Переводчики замчаютъ, что ето села (villages), о которыхъ упоминается въ Исторіи!} длаются любопытными памятниками, и нмые предметы краснорчивыми. Т ни минувшихъ столтій везд рисуютъ картины передъ нами.’ Но сіи тни и съ картинами своими непредставляютъ воображенію правильной картины, да и для самаго разума рисунки ихъ незначительны.— ‘Мысль цепен етъ.’ Ето переведено въ Париж: l’esprit est confondu, въ Петербург: la pense reste anantie. Тропы весьма употребительные, Русскаго же выразить не могли они, потому что имъ было бы трудно объяснить его.
Желалъ я посмотрть, какъ представлена у Парижанъ маленькая эта картина: ‘Лучи его (Іоанна III) славы падаютъ на колыбель Петра.’ Къ сожалнію, въ ихъ тетрадк нтъ ее. Еслибъ просить живописца, чтобы онъ изобразилъ Славу Іоаннову, лучами своими озаряющую колыбель Петра Великаго: во первыхъ, онъ захотлъ бы знать подлинный смыслъ етой мудреной аллегоріи, во вторыхъ затруднился бы соблюденіемъ костюма, дале, спросилъ бы можетъ быть, гд и какъ поставить колыбель, съ царственнымъ ли младенцемъ, или порожнюю, и проч.
Но къ чему распространяюсь? Ты самъ любишь изящныя искусства, занимаешься ихъ теоріей, ты поправишь меня, если я не такъ понимаю аллегоріи. По крайней мр видишь добрую мою волю. Длаю, что могу, длаю можетъ быть слишкомъ много, ибо ты врно недумалъ, чтобы я пустилъ къ теб такое огромное посланіе. Етому, другъ мой, есть причина: желаю, чтобы и ты былъ ко мн пощедре. Не замедли же.
[Каченовский М.Т.] От Киевскаго жителя к его другу: (Окончание) / Ф. // Вестн. Европы. — 1819. — Ч.104, N 6. — С.124-136.