ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ
. М. PШЕТНИКОВА
ПЕРВОЕ ПОЛНОЕ ИЗДАНІЕ
ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ
А. М. СКАБИЧЕВСКАГО.
Съ портретомъ автора, вступительной статьей А. М. Скабичевскаго и съ библіографіей сочиненій . М. Pшетникова, составленной П. В. Быковымъ.
Цна за два тома — 3 руб. 50 коп., въ коленкоровомъ переплет 4 руб. 50 коп.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе книжнаго магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ переулокъ, домъ No 2.
1904.
Отъ Брестъ-Литовска до Петербурга.
(Дорожныя впечатлнія).
Нужно мн было хать изъ Брестъ-Литовска въ Петербургъ — дорога не близкая. А изъ Бреста здятъ въ Петербургъ и черезъ Варшаву и черезъ Блостокъ, но люди, привыкшіе къ зд по желзнымъ дорогамъ, предпочитаютъ хать черезъ Варшаву, такъ какъ въ трехъ верстахъ отъ крпости, отъ селенія Тересполь, устроена дорога къ Праг (предмстью Варшавы). Хотя же въ ‘С.-Петерб. Вдомостяхъ’ подъ рубрикою желзныя дороги и значится, что отъ Тересполя до Варшавы 150 верстъ, но ихъ на самомъ дл, кажется, 193. За это разстояніе за третій классъ берутъ 2 р. 41 1/2 к., да отъ Варшавы до Блостока за 162 версты 2 р. 2 к.,— что составляетъ съ пищей и извозчиками въ Варшав — рублей шесть, тогда какъ изъ Бреста до Блостока считаютъ по шоссе только 120 верстъ, но, отправляясь въ Блостокъ на почтовыхъ лошадяхъ,— нужно помнить то, во-первыхъ, что зда на лошадяхъ въ дрянномъ возк, который на двадцатой верст можетъ развалиться — зда зимой, на открытомъ воздух, при сильномъ втр, почти въ пустынной мстности, не то, что зда въ вагон, подъ крышей, и во-вторыхъ, отправляясь на лошадяхъ изъ еврейскаго города, по мстности, набитой евреями, и въ еврейскій городъ, вы рискуете, васъ не поймутъ и за всякую малость съ васъ сдерутъ порядочныя деньги,— жаловаться же нехорошо и безполезно. Въ Блостокъ можно пріхать такъ, что нужно будетъ дожидаться отхода позда полсутокъ, а такъ какъ въ тамошнемъ вокзал жить негд, то и придется поселиться въ гостиниц, въ которой со скуки и израсходуешь больше рубля (тамъ берутъ за номеръ отъ 50 коп. и больше, хотя бы вы и пробыли въ немъ меньше полчаса). Не говоря уже о нашихъ русскихъ, даже брестскіе купцы-евреи отправляются въ Петербургъ за товаромъ и по другимъ дламъ черезъ Варшаву.
Вотъ поэтому-то и я, не имя шубы и теплыхъ калошъ, ршился хать черезъ Варшаву. Получивши въ восьмомъ часу утра паспортъ съ надписью: къ вызду явленъ и въ книгу записанъ, я нанялъ извозчика-еврея и похалъ съ вещами, которыя заключались въ чемодан, да на боку у меня болтался маленькій саквояжикъ, въ которомъ между прочимъ хламомъ былъ и десятокъ сигаръ.
Крпостью хать приходится долго. О ней сказать нечего: крпость и больше ничего, своимъ однообразіемъ, военными лицами, евреями-торгашами она наводитъ тоску, и все разнообразіе ея жизни, какъ я слышалъ, заключается въ семейной идилліи, въ танцахъ, въ клуб и карточной игр съ закусками. Лтомъ къ этому прибавить можно очень немного, потому-что немногіе могутъ имть средства отправиться на маювку, то-есть гулянье куда-нибудь на берегу рки за крпость, охотниковъ ловить рыбу мало, да и рыбу ловить не везд дозволено. Сама крпость стоитъ на сыромъ мст, она иметъ множество канавъ, окруженныхъ валами, послдніе же окружены болотами, которыя лтомъ, во время лагерной стоянки, вредно дйствуютъ на солдатъ.
По цпному мосту здятъ тихо, видъ съ него ничего привлекательнаго не представляетъ: справа валы, за ними высокій арестантскій домъ, слва тополь и потомъ воздвигаемые лса, имющіе видъ издали не то лстницъ, не то строющихся церквей,— тамъ строятъ быки для моста черезъ Бугъ для проводимой отъ Тересполя до Бреста желзной дороги. Припомнилось мн, какъ нсколько разъ я пускался въ лодк къ этому мсту, и меня не пускали солдаты, говоря, что цивильному (штатскому) нельзя безъ билета, припомнилось, какъ лтомъ я нсколько разъ пускался попробовать одинъ пройти къ Бугу, чтобы искупаться, или пройти въ Тересполь — не пускали тоже, на томъ основаніи, что я цивильный и безъ билета нельзя, но когда я куда-нибудь плавалъ и ходилъ съ военными офицерами — никто ничего не говорилъ. Кое-кто мн посовтовалъ пуститься въ путь въ офицерскомъ плать и въ офицерской фуражк, но не иначе, какъ остригши волосы, но мн жалко было для этого стричь волоса.
— Стой!— крикнулъ извозчику солдатъ,— стоящій у караульной.
— Что такое?— спросилъ я.
— Билетъ кажи?.. Не знаешь, что ли, что здсь границія.
Изъ караулки вышелъ другой солдатъ.
— Какая граница? вдь съ этого столба начинается Царство Польское… какая же тутъ границія?..
— Не разговаривать! Мы изъ-за васъ тутъ только мерзнемъ даромъ.
Извозчикъ вытащилъ изъ-за пазухи гроши… Я подалъ паспортъ. Два солдата стали осматривать паспортъ.
— Тутъ пропуску нту.
— А вы смотрите.
— Тутъ книжка нужна.
Солдатъ или придирался, или ему нечего было длать. Я зналъ, что онъ меня не можетъ не пропустить, такъ какъ книжки существуютъ только для евреевъ и для чухъ (крестьянъ).
— А если мн не полагается книжки, если я по паспорту имю полное право разъзжать по всей россійской имперіи?
— Откуда дешь?
Еврей отвтилъ за меня. Солдатъ поглядлъ еще на паспортъ и замтивъ на немъ петербургскія полицейскія марки и клейма варшавской желзнодорожной полиціи и отдавая мн его, сказалъ:
— Много же печатей-то!— и улыбнулся.
Еврей крикнулъ: нно! и стегнулъ лошадь.
— Сколько печатей-то! Видно, что все здитъ!— проговорилъ солдатъ другому,— отходя къ своему посту.
Мы похали.
— И всегда такъ?— спросилъ я еврея.
Онъ улыбнулся и стегнулъ лошадь.
— А ты зачмъ гроши-то вынималъ?— спросилъ я еврея.
— Ха!..— произнесъ еврей.
Я догадался… Если бы у меня не было ни паспорта, ни билета, мн было бы плохо, а деньги онъ показалъ для своей безопасности.
— А мы такъ здимъ, баринъ: коли лошадь хороша, да солдатъ въ дверяхъ: и удешь… Онъ кричитъ, а извозчикъ детъ, а сзади другіе дутъ… Только прохать!
— А если погонятся?
— Только прохать, побоятся гнаться, потому отойти отъ избы не велно, а лошадей у нихъ нтъ… Ихъ много два-три, а детъ-то много, всмъ надо кричать: стой. Въ крпости строже.
— Почему?
— Солдатъ много. Закричитъ: надо или назадъ или впередъ, а назадъ лошадь съ фурманкой не скоро повернешь. А вотъ тамъ еще…
— Что еще тамъ?
— А будто панъ не знаешь? Табакъ, сигары…
— Осматривать будутъ?
— Будутъ.
Я струсилъ, у меня были сигары. И я подумалъ спрятать ихъ за голенище и не спряталъ только потому, что он хранились въ саквояж. Не ползетъ же, въ самомъ дл, надсмотрщикъ въ саквояжъ, да и неужели ужъ онъ такъ безжалостенъ, что лишитъ меня сигаръ? а въ Тереспол сигаръ хорошихъ не достанешь, въ вокзал, пожалуй, хоть и достанешь, только дорого.
— Можетъ-быть, онъ и не будетъ осматривать?
— Нельзя.
— А если бы я взялъ съ собою водку?
— Изъ Бреста можно, а изъ Тересполя нельзя ни водку ни одеколонъ.
Втеръ такъ и рветъ справа и слва, меня начинаетъ продувать, еврей-ямщикъ въ рваномъ, ситцевомъ подобіи пальто ежится, поминутно кричитъ на лошадь: нно! но не бьетъ ее.
Зябнется, не хочется говорить, а только думается: ‘а что, если да онъ сигары отниметъ или еще не удовольствуется ими станетъ раскупоривать чемоданъ, въ который ужъ не уложишь такъ вещи, какъ он теперь уложены’?
Вотъ и шлагбаумъ, около котораго осматриваютъ вещи. На крыльц зданія налво стоитъ солдатъ соглядатай. Помню, когда я халъ въ Брестъ, то чуть не наплакался съ вещами, а везъ я тогда много. Солдаты пристали — раскупоривай да и только чемоданы, сундукъ, кадки, нтъ ли въ нихъ одеколону, спирту, а одеколонъ былъ, и я его везъ изъ Петербурга. Ужъ я ихъ упрашивалъ, упрашивалъ, и кое-какъ отдлался только тмъ, что они мшокъ истыкали какою-то желзною пробою, развязали и чуть не изрубили дв кадки, одну съ масломъ, другую съ копченой рыбой, а сундукъ оставили въ поко.
Дло въ томъ, что тутъ гд шлагбаумъ, уже Царство Польское, въ которомъ винокуреніе производится по старой систем, такъ же, какъ и табачное производство, и вотъ поэтому водка въ Брест дороже и хуже, а табачное производство развито сильне, въ Тереспол водка дешевле и лучше, а табакъ дороже.
Прохали шлагбаумъ, мостъ. Около моста избушка въ вид погреба. Изъ нея вышелъ еврей съ сдою бородою и сталъ просить деньги за проздъ по мосту и по шоссе. У насъ денегъ не было, еврей поврилъ извозчику на-слово, что онъ заплатитъ на обратномъ пути.
— А что же съ офицеровъ, берутъ?— спросилъ я извозчика.
— Нтъ, мы платимъ — имъ везд свободно. Ихъ рдко и останавливаютъ у заставы. Только разъ офицеръ на застав былъ сердитъ на одного изъ крпости. Ну какъ-то этотъ крпостной похалъ съ другими на маювку. На маювк-то они пили, пили и не могли всего выпить, осталось бутылокъ шесть пива да водки, бросать жалко, говорятъ: возьмемъ, дома выпьемъ, насъ не посмютъ останавливать. Ну, а были изрядно выпивши. дутъ. Стой!!— Позжай!— кричатъ офицеры.
— Нельзя!.. Вышелъ офицеръ заставный. Есть пиво и водка? Отдавайте добромъ, худо будетъ.— Т такъ и сякъ, нту у насъ ничего. Заставные солдаты разрыли фурманку и нашли… Попались. Пожалуйте въ домъ. Бились, бились, а двадцать пять рублей заплатили штрафу.— И ихъ тоже допекаютъ — коли ссорятся, а то ничего.
Прохали еще мостъ. Началось селеніе съ еврейскими домами, со множествомъ шинковъ и лавокъ, со множествомъ чумазыхъ, въ парикахъ, евреекъ, продающихъ передъ домами еврейскій и польскій хлбы, сно, лукъ и тому подобныя снадобья для прозжающихъ съ товарами крестьянъ. Кое-гд стоятъ огромныя фуры съ товарами, покрытыми сшитымъ холстомъ. Эти фуры вмщаютъ въ себ до 200 пудовъ товара, а везутъ ихъ четыре и пять лошадей, или по шести-семи воловъ. Около нихъ лниво хлопочутъ чухы въ срыхъ и коричневыхъ зипунахъ съ мховыми воротниками, съ кожаной или берестяной сумкой на лвомъ боку и въ нховой шапк. Я обрадовался тому, что надсмотрщикъ прозвалъ меня. ду и улыбаюсь и докуриваю сигару.
Вдругъ точно изъ земли выросъ на дорог надсмотрщикъ въ пальто, съ зеленымъ околышемъ на фуражк съ кокардой. Извозчикъ остановилъ лошадь.
— Прбшу панъ доглядать! Можетъ панъ каже табакъ, сигары.
— У меня нтъ сигаръ.
— Неврно, панъ, неврно. Прошу. По совсти прошу.
— Да говорятъ же вамъ…
— Неврно. И онъ тронулъ за чемоданъ.— Не можетъ быть! Ужъ вы везете фунтовъ пять.
— Но съ чего же я повезу, если я ду въ Петербургъ и могу тамъ купить.
— Подемъ же къ комисару. Говорю: скажите, комисаръ продержитъ три часа, худо будетъ.
— Вы меня не задерживайте, я опоздаю.
— Поздъ отходитъ въ одиннадцать часовъ, а теперь половина десятаго. Такъ какъ: есть сигары?
— У меня есть сигаръ десять.
— Только? Не врешь, панъ? Покажетъ мн панъ или нтъ?
Я вытащилъ изъ саквояжа сигары.
— А то можетъ сто штукъ. Десять штукъ можно и табакъ можно, только немного. А вы побожитесь.
Я побожился.
— Ну ладно. Извините, долгъ службы… На васъ будетъ грхъ. Позжай.
Мы похали, я сталъ складывать сигары обратно.
— Ему скучно,— сказалъ мн извозчикъ.— А ладно, что онъ не сталъ смотрть, не повелъ къ комисару — чемоданъ растрясли бы. А вы дайте мн сигару!
Я далъ сигару.
Слава Богу,— думалъ я, теперь все кончено, до Варшавы уже не будутъ спрашивать паспорта, бери билетъ и позжай.
Кончилось селеніе Тересполь, шоссе идетъ дальше, до желзной дороги остается еще версты полторы. Здсь мстность бдная и на ней плохо родится рожь, есть дв деревни въ сторон отъ шоссе, но он на видъ хуже русскихъ бдныхъ деревень.
Тереспольская станція помщается въ небольшомъ каменномъ зданіи и иметъ тоже претензію походить на вс прочія, напримръ, варшавскодорожныя станціи. Въ сравненіе же со всми брестскими зданіями оно можетъ назваться дворцомъ въ пустын, оживляющимся два раза въ день. Это зданіе, какъ и все въ желзнодорожномъ дл, отстроилось очень скоро. Такъ, за мсяцъ до открытія желзной дороги, для него воздвигался только фундаментъ, при открытіи дороги, когда празднество совершалось въ деревянномъ роскошномъ балаган, околачивали крышу желзомъ, а къ Пасх, а можетъ-быть, и раньше, оно уже вмщало въ себ жителей съ буфетомъ. Несмотря однако на то, что въ немъ дв залы для третьяго и второго класса очень малы, въ третьемъ помщается еще буфетъ и тутъ же продаютъ билеты и принимаютъ багажъ, постители не жалуются на тсноту. Въ третьемъ класс хоть и тсно бываетъ, но не такъ, какъ на Николаевской желзной дорог, такъ что здсь можно сосчитать всхъ пассажировъ. Кром служителей на станціи существуютъ мальчики, носящіе синія блузы, опоясанныя кожаннымъ ремнемъ съ бляхою, на которой отчеканены буквы W. Т. и нумеръ мальчика. Эти мальчики существуютъ для того, чтобы вносить въ вокзалъ и выносить изъ него пассажирскія вещи. Напримръ, не усплъ я слзть съ фурманки, какъ къ ней подскочилъ мальчикъ и схватился за ручку чемодана и поволокъ его. Но такъ какъ, по моему мннію, въ чемодан было не больше пуда, то я чемодана мальчику не далъ. Я уже поднялся на крыльцо съ чемоданомъ, какъ изъ двери выскочилъ другой мальчикъ, и этотъ было схватился за чемоданъ, но я его отстранилъ и вошелъ въ вокзалъ, гд и положилъ чемоданъ на лавк, но услужливый мальчикъ все-таки оттащилъ чемоданъ къ груд другихъ чемодановъ, значитъ, молъ, я свое дло сдлалъ.
— Зачмъ вы оттащили мой чемоданъ?— спросилъ я мальчика.
— Тутъ нельзя, его будутъ всить, въ багажъ его надо.
— А я его не хочу въ багажъ, я хочу такъ.
— Не пустятъ… Все равно не пустятъ, лучше сдать.
Тутъ я догадался, зачмъ тутъ находятся мальчики: и пассажирамъ не приходится кричать, и строителямъ дороги выгодно.
Еще десяти часовъ не было, какъ я пришелъ въ вокзалъ. До отъзда оставалось еще почти полтора часа. Часъ я бы могъ употребить на то, чтобы създить на квартиру, но мн бы добрыхъ полчаса пришлось возиться на шлагбаум и на границ. Поэтому мн пришлось коротать время среди публики. Публики, какъ въ третьемъ, такъ и во второмъ классахъ было еще немного, большинство публики пило чай, пиво, водку и закусывало, нкоторые ходили и курили, изрдка прикладываясь, сторожа и кондукторы разговаривали кто у дверей, кто у пріемки багажа. Во всхъ концахъ только и слышится польская рчь. О пассажирахъ второго класса я не говорю, они чинно ходили и сидли въ своемъ отдленіи.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
