Основание скита
Основание скита
Группе молодых друзей.
Из цикла очерков ‘Гонец’
16 Мая 1926.
Милые друзья!
Основание скита, Гребенщиков Георгий Дмитриевич, Год: 1926
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Не отвечал на ваши письма так долго не только потому, что не хотел вас огорчать всей здешней правдой. Уж очень тяжела Америка первые три года даже для тех, кто имеет в ней лучших друзей и удачу. Но после трех лет упорного труда, терпения и всевозможных испытаний могу сказать: Америка все еще строится и потому является страной действительно неограниченных возможностей. Впрочем, всякий здесь по-своему находит путь ко благу, да и благо понимается разнообразно.
Об этом как-нибудь потом.
Но вот здесь, среди лесистых холмов, у слияния двух древне-индейских рек Хусатоника и Помперага, я нашел то, что имел только на Алтае: тишину, чистоту и независимость. Я много раз пытался основать свой прочный скит в Сибири, но все не удавалось. Где только я не строил своих хижин! Когда мне было двадцать лет — я уже строил на Белачаге под Семипалатинском. Еще там мечтал о ряде скамеек под открытым небом: вот, мол, придут молодые пахари-соседи, а я им почитаю что-нибудь ‘о лучшей жизни’. Потом строил в Семитавских горах, на золотых приисках в Казахском Крае. Строил близ Усть-Каменогорска — шестиугольную юрту у родника. Молодой этнограф Алексей Белослюдов потом уплавил ее в Семипалатинск… Потом строил в Колыванском Заводе — есть чудесное такое место на Алтае. Помню — снял в аренду десятину земли на Белом озере, построил юрту и в какой-то сказочной полудремоте жил там лето. Неописуема там красота лазури неба, Белого озера, Синюхи, Тигерецкого Белка и дальних гор. Война помешала построить что-нибудь на Белом озере. За то во время войны на Карпатах, на левом берегу речки Пиркулап (Чуть не Помпераг!) вместе с солдатами построили мы маленькую деревеньку. Потом, после войны, построил домик из камня и цемента в Крыму, на Ливадийской слободке. Еще в Париже получил от собрата Вс. Иванова извещение, что на месте домика он нашел два шампиньона… А я и во Франции не унимался. В том же году начал строить в Провансе. Теперь там, говорят, образовалась небольшая русская колония. Затем в Германии, в Висбадене, если не строил, то чинил готовый. Там был уже большой, уединенный, на горе, с балкона его видна была долина Рейна…
И вот — Америка…
Помню, была Страстная Суббота, 18 Апреля 1925 года, когда я стал твердою ногой на кусок дикой, но теплой земли в штате Коннектикут. Да, это было: не чувство собственности, а чувство твердого шага и независимости пережил я в тот час. ‘Вот здесь, наконец, сколочу из простых досок прочный и большой письменный стол и буду писать упрямо, независимо и долго’. А в полдень на Пасху, в сетке мягкого весеннего дождя, среди березок, выбрал полянку для хижины. Забивая первый колышек, помню, обратился к Востоку и вместо молитвы крепко подумал:
— ‘Да, будет здесь, в Америке, Сибирский скит!’.
Знал, что именно отсюда укочую на Алтай, на котором пора строить что-нибудь огромное, из яшмы и гранита — на многие века.
Пока же выстроил избушку смешную, кукольную, но такую милую среди берез, дубов и кипарисов. Никогда не забуду ее материнской ласки. Недаром ласточка немедленно свила под ее крышей свое гнездышко.
И было лето сказочно-счастливое и плодотворное в труде.
Зори утренние, полдни золотые, зори вечерние, пряный дым костра, песни без слов, ветер ласковый, дожди и громы освежающие, — четыре месяца любимого труда в этих условиях. Да, это была радость. И казалось, что так просто и легко можно этого достигнуть каждому.
Не отрицаю: это стремление к уединению — эгоистично. И раньше уходил от людей, когда гордыня понуждала и нищету считать богатством. Воображал, что ухожу для подвига, а на самом деле оказалось — для полезных испытаний. Надо сказать правду — даже в самые трудные минуты подвига люди творят прежде всего свое Я. Им хочется творить что-то хорошее потому, что от этого им самим хорошо.
Так и вышло со мной. Ушел от народа своего в далекие края, а живу мечтой о его же лучшем будущем. Потому что от него, от его лучшего бытия унес свечку святого огонька — мечту о лучшем даре многоскорбной правды исторической, унес надежду о великом будущем великого народа, давшего много подвижников. И потому мне всюду хорошо.
Вот сижу в глуши американских дебрей и берегу драгоценный дар народа своего, как лучшее зерно, которое хочу взлелеять в думах и в труде уединенном и возвратить родине в созревшем колосе, во много крат умноженное, с благодарностью добросовестного должника. Что же тут несбыточного или плохого?
Однако, пусть нас не смущает и не раздражает вся правдивость жизненных условий. Действительная жизнь груба, законы борьбы за лучшие зерна суровы, а лучшие зерна часто удобряются навозом.
Порицать можно все, хотя в этом никогда не было ни смысла, ни надобности. Но отрицать то, чего мы хорошо не знаем, — просто не практично и даже часто пагубно.
В сущности мы многого не знаем. Мы ничего не знаем. Какую ужасную нищету и ограниченность несет в себе наше познание! Для невежды не существует даже то, что он видит своими глазами. Для незнающего даже беспредельность Вселенной кажется сплошною мертвой пустыней. Тогда как знающий даже в дождевой капле видит отражение всего Мироздания. Говорю это себе в укор и в назидание.