Оскольдъ,
повсть, почерпнутая изъ отрывковъ древнихъ Готскихъ Скальдовъ (*).
‘Встникъ Европы’. Часть XLIX, No 6, 1810
Оскольд, Муравьев Михаил Никитич, Год: 1810
Время на прочтение: 12 минут(ы)
(*) Сей отрывокъ и слдующіе за нимъ два разговора суть произведеніе покойнаго Михайлы Никитича Муравьева, одного изъ лучшихъ и просвщеннйшихъ людей нашего времяни. Его прозаическія сочиненія — мало извстныя, но достойныя быть извстными всмъ любителямъ изящной, и особенно Руской словесности — будутъ напечатаны въ непродолжительномъ времяни. Университетъ, издавая ихъ на свой счетъ, желаетъ тмъ почтить любезную для него память Муравьева. Изд.
Яростно дыханіе втровъ, страненъ видъ твой, Русское море, и черныя волны со злобою умираютъ между сими острыми скалами, которыми усянъ заливъ отчаянія. Какого воителя, Варяга или Гота, приготовляется поглотить гордое ополченіе? Какіе корабли гонятъ сюда двы мстительницы, неутомимыя Валки? Тщетно куренія возсылаются къ небесамъ подъ спокойнымъ кровомъ. Ахъ, дщеръ Князей! безъ пользы приходишь ты каждое утро ко стану, гд точётся брачное одяніе твое. Зри запекшіяся уста его, потемнены ланиты дыханіемъ Гелы, безжалостной богини. Духъ бранный витязя восходитъ въ чертоги Одина, гд друзья его раздляютъ съ нимъ вчное пированіе. Пусть сладостныя псни восторженнаго Скальда принесутъ утшеніе во грудь отчаянной двы. Взоръ Скальдовъ проницаетъ столтія, и въ столтіяхъ гласъ ихъ не умираетъ. Духъ, обитающій хладныя пещеры и возввающійся надъ стремнинами, Духъ творенія и псни! для кого велишь ты златымъ струнамъ арфы моей наполнятъ воздухъ сладостнымъ стенаніемъ? Великъ Артусъ, отецъ витязей на холмахъ Албіона, и знаменитъ блокурый Варягъ, который похитилъ оружіемъ плодоносныя поля Нейстріи. Но духу моему боле благопріятствуетъ дерзостный подвигъ Оскольда. Изъ дому Свера заманилъ онъ за собою сонмы ратниковъ кровожаждущихъ? убійственныхъ. Какъ орелъ, низвёргся онъ съ высоты небесъ на добычу, на величественный градъ Царей, процвтавшій тысящи лтъ въ непроницаемой оград, въ ндрахъ вчной весны, у подножія котораго два моря усмиряютъ свои ярящіяся волны. Несчетныя сокровища, непостижимыя художества, достойныя чертоговъ Одина, горящее злато поражаютъ блескомъ очи непріученныхъ Варяговъ, когда они потрясаютъ страшное копіе, окружая престолъ священнаго властителя Грековъ. Игры, удивительныя ристалища, занимаютъ ежедневно праздность безчисленнаго народа. Приходятъ на зрлище, достойне зрнія любви достойныя Грекини, которыхъ голубыя отверзстыя очи, которыхъ черныя кудри, разввающіяся по высокому лону, ліютъ сладость въ окружающій воздухъ. Щастливъ видвшій все сіе единожды въ жизни! Сладостное воспоминаніе разпространяется на остальное теченіе дней его и облегчаетъ ему бремя ненавистной старости. Но безсмертнымъ подобенъ неустрашимый Варягъ, который по стопамъ Одиновымъ не убоялся подвергнуться трудамъ, опасностямъ, смерти, чтобы присвоить столько сокровищъ, столько наслажденій самому себ и племени своему. Пусть завистливый рокъ преторжетъ шествіе его среди прекраснаго подвига! Когда для всякаго смерть неизбжна, то для чего же оставаться въ презрительномъ мрак и ждать старости, безславной не оживляемой никакою хвалою?
Солнце погружалося въ синюю тучу передъ закатомъ своимъ, утомленное долгимъ шествіемъ воинство Оскольдово спускалося съ холмовъ медлительно въ пространную долину, чистый источникъ украшалъ ее, негордый въ началъ своемъ, но разширяющійся теченіемъ и становящійся порывистою, бурною ркою. Борисенъ, имя сей рки славной, коей надлежало принять въ ндро свое ладіи Оскольдовы. Удивленные Кривичи, обитатели исходищъ Борисена, стекаются видть вождя и ратниковъ, которые отъ озеръ и скалъ Финскихъ и отъ Великаго Новаграда предупреждены повсюду слухомъ прихода своего. Удивляются сіянію оружія и доблести мужей. Но никто не привлекаетъ столько вниманія, какъ русовласый Оскольдъ. На бодромъ кон, бломъ какъ снга Скандинавскіе, далеко опредилъ онъ первые ряды являющагося воинства. Княжеская дружина, младые щитоносцы и Княжичи, тснятся съ почтеніемъ кругомъ Варяжскаго Героя. Ульфонъ, котораго сдые власы покрываются желзнымъ шлемомъ, Ульфонъ, пріявшій повелніе Оскольдово, устремляется по долин обширной, и копья вонзенныя въ землю на необъятномъ пространств, уже означаютъ становище, въ которомъ воинство насладится отдохновеніемъ нощи. Высокій шатеръ, раскинутый на возвышеніи, ожидаетъ Оскольда. Старйшины Кривичей, предводимые Сигурдомъ, котораго Рюрикъ далъ имъ, да управляетъ землею и защищаетъ ихъ отъ сопостатовъ, приносятъ витязю дары и поздравленія народа своего. Величественно нисходитъ онъ съ коня, котораго врный Олай пріемлетъ за бразды звенящія. Со взоромъ, исполненнымъ дружества, простираетъ онъ руку свою Сигурду и возвращаетъ привтствія старйшинамъ. Между тмъ звукъ бубновъ явственне повторяется въ слухъ, облако праха разсыпается, и блистающее воинство открывается изумленнымъ очамъ. Первый Ульфонъ открываетъ шествіе. Нтъ вождя боле испытаннаго въ опасностяхъ бранныхъ, ни боле искуснаго въ исправленіи внезапностей брани хитростью и размышленіемъ, какъ терпливый Ульфонъ. Низкой породы, не уваженный въ отечеств своемъ, онъ раздляетъ общество Князей. Имя его далеко славится на Свер и на брегахъ Британніи. Ему послдуютъ отборные юноши, которые ищутъ случая ознаменовать руку свою отважными ударами: Сельмаръ, который вырвался изъ объятій нжной Сельмы, между тмъ какъ еще не увяли цвточныя цпи, коими златая Лада соединила ихъ, Извтъ, который, оставивъ сокровища отца своего и спокойную торговлю Новагорода, пустился во слдъ за славою по стезямъ Оскольда, Добрыня, которому отвты боговъ предсказываютъ сіяющее потомство, и ты, обреченный року юноша, неукротимый Дулеба! и ты оставляешь священный холмъ, гд юность твоя воспитана была подъ кровомъ безсмертныхъ! не умягчаютъ тебя слезы родителя дряхлаго, сираго, который предсказываетъ неминуемый рокъ твой подъ стнами Цареградскими. Множество другихъ устремляется съ сими на коняхъ рзвыхъ и безстрашныхъ, какъ простые всадники, они развозятъ мгновенно приказы полководцевъ, и сами въ состоянія замнить ихъ и повелвать полками. Дв тысящи пращниковъ въ легкомъ одяніи, изъ приморской Чуди, послдуютъ сонму витязей. Крпки, какъ дикій камень ихъ родины, презираютъ они непогоды. Зимою на легкихъ докахъ, прикрпленныхъ къ подошв ногъ, перелетаютъ моря и пустыни, и внезапно нападаютъ на непріятеля. Ихъ Князь, угрюмый Гіарнъ, оставилъ убжище Біорна, откуда воздымалъ онъ волхвованіями море и обуздывалъ втры. За сими послдуетъ священный сонмъ Скальдовъ со златыми арфами. Они возжигаютъ вдохновенными пснями мужество воиновъ въ часъ брани, описывая чертоги Одина, отверзстые храбрымъ, умирающимъ прекрасною смертію за отечество. Нетерпливый, бодрый, отличается между ими юный Славянинъ, который на влажныхъ берегахъ моря и на краю земли почувствовалъ вдохновеніе Скальда, оставилъ сти и парусы, способы скуднаго пропитанія, оставилъ хижину отца своего, и восплъ соотчичамъ своимъ неслыханныя псни о браняхъ и Герояхъ. Десять тысячь Варяговъ устремляются радостно на знакомый подвигъ! Прекрасный Гаральдъ, наслдникъ Свериги, ими предводительствуетъ. Предпріимчивъ во брани и въ любви, обладаетъ онъ всми дарованіями, долго служилъ слав и заснулъ въ объятіяхъ роскоши. Щастлива красота, которой псни его придавали новыя прелести! Плненный взорами двъ Новаграда, онъ позабылъ славное опредленіе свое въ самовольномъ изгнаніи докол блестящее предпріятіе Оскодьдово не поразило сердца его стыдомъ и соревнованіемъ. Подъ нимъ повелваютъ мудрый Варемундъ, дерзской Рулафъ, Стемидъ и кичливый Гернандъ. За Варягами является сильное поколніе, воспріявшее имя свое отъ славы. ‘Великій Новградъ испустилъ изъ вратъ своихъ седмь тысящь ратниковъ, крпость воинства. Оскорбленный Вадимъ, который не можетъ забыть отчужденія своего отъ престола Новаградскаго, угрюмый, безмолвный, сндаемый оскорбленною гордостію, предводительствуетъ частію тхъ, коихъ считалъ нкогда своими подданными. Одяніе простое и щитъ безъ знамени не могутъ сокрыть въ немъ витязя, повелителя мужей. Онъ надется безсмертными дяніями замнить внецъ Княжескій, или, съ оружіемъ въ рукахъ, найти конецъ своихъ печалей въ гроб, строгими очами взираетъ онъ на гордыхъ Новогородцевъ, проходя и уклоняяся предъ Оскольдомъ, и взоры его изображаютъ, кажется, столько же упрековъ, столько суровости воинской. Но Оскольдъ уметъ уважать нещастіе въ Геро. Ему поручилъ онъ особое начальство надъ всми Славянскими полками. Пришедшіе отъ береговъ Невы, отъ жилища возлюбленнаго Рюрику, отъ возвышающихся стнъ Ладоги, повинуются Освяту, котораго мужественная юность воспитана при двор Великаго Князя. Непреклонный Свидъ выводитъ пять сотъ ратниковъ изъ области древней Русы, которой источники производятъ питательную соль. Любимецъ Синеусовъ, мягкосердый Озаръ, воспламененный звукомъ славы, испрашиваетъ себ, какъ милость, начальствованіе надъ юношами, исходящими отъ Благо озера, отъ береговъ Шексны и Мологи, полей, усянныхъ желзомъ. Онъ надется еще увидть Князя своего и разсказать, свои гордые подвиги. Возвратяся, найдетъ онъ высокій холмъ, насыпанный надъ хладными остатками Синеуса. Труворъ былъ уже исхищенъ во цвт лтъ, и граждане Изборска принудили врнаго друга юности его, любви достойнаго Вадамира, оставишь дикіе берега Чудскаго озера, гд питалъ онъ глубокую свою задумчивость, и искать разсянія и славы въ подвигахъ бранныхъ, предводительствуя воинствомъ отъ потоковъ рки Великой. Свирпый Рогдай — неизвстно, Славянинъ или Болгаръ — долго ужасный для гостей богатыхъ, плавателей Волжскихъ, нын товарищъ Героевъ, ведетъ за собою немногочисленный полкъ воиновъ, испытанныхъ въ опасностяхъ и искусныхъ въ плаваніи. Челубей, исполинскаго вида, заключаетъ шествіе съ подвластнымъ ему племенемъ Мери. Не послужила ему чрезвычайная сила, которая доставила ему начальство въ дремучихъ лсахъ отчизны его, и Греческая стрла остановила въ одно мгновеніе и гнвъ и біеніе безстрашнаго его сердца… Но кто можетъ назвать имена безчисленнаго множества воиновъ, которые послдуютъ симъ храбрымъ полководцамъ! Таковы тучи пернатыхъ, наполняющихъ воздухъ крикомъ, когда, почувствовавъ приходъ зимы, оставляютъ крутые берега Русскаго моря, не памятуя любви и прекрасныхъ дней, коими тамъ насладились они лтомъ, удивленный путешественникъ забываетъ дорогу свою, на нихъ взирая, и унываетъ въ сердц, видя себя оставляемаго свирпости мразовъ и буйнымъ втрамъ. Уже по данному Оскольдомъ знаку воины входили въ назначенные имъ для отдохновенія шатры, и при легкихъ ударахъ грома изъ приближающейся тучи, Славяне покланялись богу, мещущему громовыя стрлы. Оскольдъ не можетъ найти спокойствія, убгающаго отъ очей его. Возстаетъ, и одинъ во мрак бурной нощи идетъ безъ намренія. Неизвстное предчувствіе влечетъ стопы его ко древнему, скирой неоскорбленному лсу. Священные страхи живутъ подъ тнію онаго безъисходно, и Кривичи славятъ въ немъ присутственное божество. Погруженный въ глубокую задумчивость, Оскольдъ вступилъ въ первыя отверстія лса. Вздохи, стенанія, какъ бы человка умирающаго насильственною смертію, поражаютъ безстрашное его вниманіе. Витязь устремляется съ сострадательнымъ любопытствомъ на помощь нещастному. Уже признакъ изнемогающаго воина мечтается ему въ пустот сплетшихся втвей древесныхъ. Съ великодушною нетерпливостію Оскольдъ простираетъ руку свою для его возстановленія. Коварный воинъ устремляется на Освальда, величественъ и боле смертнаго, но чертами и взорами таковъ, какъ яростный Рингвольдъ, когда при струяхъ Роцелайны для пагубы своей вызывалъ на единоборство Оскольда, котораго предпочла ему прекрасная Этелвинда. Гнвъ заступилъ мсто удивленія въ Оскольд: уже блестящій мечь его разскалъ воина, но тло воздушнаго обитателя, легко раздляемое ударами меча, столь же легко составлялося паки, и признакъ язвы не оставался. Багровый пламень проницалъ эирное существо его, и съ гордымъ посмяніемъ сей витязь такъ вщаетъ: ‘Слабый смертный, Оскольдъ, Оскольдъ ненавистный! не мечтай удостоишься моихъ ударовъ. Скоро, изнемогая подъ ударами смертнаго, простертый на поляхъ Втзантійскихъ, извергнешь ты гордую душу, и отчаяніе, видть надменные замыслы твои разрушенными, огорчитъ послднее твое дыханіе. Тогда возьму тебя на судъ Одиновъ, въ вчную обитель Валкаллы, и воздамъ тысящекратно удары, которыми пронзилъ ты меня при струяхъ Роцелайны’. Онъ рекъ, и видніе разлилося въ окружающую мрачность воздуха. Великодушный Оскольдъ отвтствуетъ хладнокровно: ‘Нещастной! или ласкался ты угрозой восколебать постоянство мужа? Смерть, къ которой поспшаютъ безвоспятно человки, можетъ ли извстностію своею удержать насъ отъ сіяющаго поиска славы? Бдственна ли смерть умирающаго съ оружіемъ въ рукахъ, въ первыхъ рядахъ воинства? Нтъ, Рингвальдъ! тщетное знаніе твое будущаго не нарушаетъ спокойствія души моей. Оно придаетъ боле величества подвигу моему, и безсильная вражда твоя возлагаетъ на меня новое обязательство, не терять ни единаго мгновенія для снисканія славы.’ Онъ рекъ, особенное спокойствіе сіяетъ на чел его. Разступилися ужасы лса, умолкли громы и тихія молніи едва мелькали въ рдющихъ тучахъ. Никмъ невидимъ, Оскольдъ входитъ въ шатеръ свой, и сладостный легкій сонъ смыкаетъ удрученныя вжди его. Между тмъ сердце Одиново услаждается твердостію Героя, которому онъ благопріятствуетъ съ высоты небесъ. Еще не было Гота, въ которомъ бы безсмертный Одинъ находилъ боле сходства съ пламенною душею, вознесшею его на степень боговъ, какъ въ великодушномъ Оскольд. Одинъ хотлъ симъ ужаснымъ привидніемъ испытать Героя, Одинъ посылаетъ вждамъ его сладостное успокоеніе, собираетъ предъ одромъ его златыя мечтанія, которыя служатъ вмсто бытія воображенію. Тайныя предвкушенія небеснаго блаженства, дружество минувшихъ Героевъ, неописанныя радости Валкаллы, глубоко впечатлваются въ душ его. Изглаждены въ ней надеждою страшныя предвстія нощи, и солнце, озлативъ горы, нашло Оскольда мужественне прежняго, раздающаго повелнія вождямъ и совтующагося съ мудрымъ Сигурдомъ.
Уже большая часть кораблей были пріуготовлены для воинства Оскольдова. Подобны лебедямъ величественнымъ, спустились они у стнъ Смоленска на струи Борисена. Радегастъ, которому отъ юности жить на водахъ было роскошію, и который на легкой единодревк, теряясь въ разверзающихся волнахъ Варяжскихъ, преносился толь часто отъ утесистыхъ Чудскихъ бреговъ къ пологимъ Скандивавскимъ, Радегастъ, управлявшій кормиломъ корабля, на коемъ Рюрикъ, отецъ народовъ, присталъ ко брегу Ладоги, Радегастъ проводилъ цлую зиму въ дубравахъ Кривичей, испытуя скирою древніе дубы и повергая на землю безжалостно ихъ гордыя вершины. Раззорилось священно убжище лсовъ, пристанище сильныхъ зврей и птицъ воздушныхъ, и оскорбленный Борисенъ съ негодованіемъ видлъ изходище свое откровенно, возмутилися воды его, и страшную всть брани пронесли онъ до Чернаго моря, отца потоковъ и бурныхъ ркъ. Во влажныхъ чертогахъ сидитъ древній богъ, окруженъ тьмою сыновъ и дщерей своихъ. Сошлися къ нему Борисенъ и гордый Тирасъ, составляющій владычество Сарматовъ, и двурогій Истръ, питатель народовъ. Ихъ яростные совты, подобные вчному шуму пороговъ? призываютъ втры и черныя бури на дерзское предпріятіе Оскольда. Боле всхъ стремительный Босфоръ подгнетаетъ негодованіе влажныхъ боговъ. ‘3абыли ли вы, говоритъ онъ, чмъ угрожаютъ намъ чада неукротимаго Свера? Вашимъ стыдомъ покупаютъ они себ сіяющую славу, и возносятся къ богамъ безсмертнымъ. Имъ суждено, думаютъ они, наложишь нкогда узы на ваши священныя волны, страны, напояемыя вами, любовь природы, отечество боговъ, сушь добычею тхъ, которые не находятъ ничего труднаго для своего мужества, и могутъ мнять тлнную жизнь на неувядающую славу. Отъ нее хотятъ они производишь гордое свое имя и, называя себя Славянами, напоминаютъ другъ другу гордое свое опредленіе. Вспомните трепетъ, вспомните волненіе, которое вы чувствовали въ хладныхъ пещерахъ вашихъ, когда одинъ прародитель сихъ Варяговъ, сихъ Русовъ, соединившихся нын съ Славянами, выступая изъ предловъ смертнаго, пустился со мною въ неравный, позорный для меня бой. И рокъ до того унизилъ безсмертнаго! Сколько разъ желалъ я сокрыть главу мою въ ндрахъ земли, или уйти въ которое-либо море! Противились мн неодолимыя преграды. Съ одной страны ударяли въ меня кипящія волны Евксинскаго Понта, съ другой огромное море отъ столповъ Гадитанскихъ. Далеко ли было тогда паденіе Еллинскаго имени? Готы, прешедшіе оплотъ сей, указали народамъ погибельный путь, коимъ найдутъ они роковый день священнаго града. Не престаетъ еще дйствовать Одинъ, врагъ Греческихъ боговъ. Не видите ли, что онъ воспаляетъ своимъ неистовствомъ душу Оскольда? А между тмъ священный повелитель Грековъ, отсутственный отъ угрожаемой столицы, ведетъ безславныя брани съ мягкосердыми племенами востока. Спшите, спшите, возбудите отъ нерадиваго сна Великій Градъ, надъ которымъ багровое облако готово извергнуть пламень!’ Онъ рекъ, и влажный царь простираетъ повелительную руку. Глубокая тишина окрестъ царствуетъ. Тонкіи туманъ восходитъ съ поверхности водъ, и на крылахъ Зефира прикасается слуху Епсарха. Уже скорый гонецъ отряженъ ко властителю Грековъ съ ужасною встію Оскольдова похода. Грозный властитель сдыхъ валовъ воспрещаетъ взоромъ буйному негодованію ркъ. ‘Оставимъ, гласитъ онъ, бреннымъ человкамъ быть игралищами страстей. Ихъ замыслы высоки и непостоянны, единое дуновеніе разсваетъ ихъ. Поверженнымъ среди вчныхъ силъ природы, довольно имъ бороться съ волнами щастія въ безпокойныхъ подвигахъ или въ презрительной нг. Златая цпь судебъ соединяетъ небо и землю, и не можетъ быть отторжено ни единое звено ея. Довольно препятствій добродтели. Неоспорима слава смертному, который гибнетъ въ бореніи съ гнвными стихіями и враждебнымъ щастіемъ. Опасности бранныя не суть единыя, ни самыя страшныя. Прежде нежели устрашимся рабства, коимъ сей витязь намъ угрожаетъ, увидимъ еще, не подверженъ ли онъ самъ позорному рабству страстей. Онъ рекъ, и подвластные боги ощутили боле покорности, нежели успокоенія. Между тмъ граждане Смоленска тщетно стараются удержать еще нсколько времени въ стнахъ своихъ нетерпливаго Оскольда, изъявляя гостепріимство великолпными торжествами. Таковъ потокъ, низвергающійся съ высокой горы посл зимнихъ снговъ. Устрашенный Алянинъ безполезно воспящяетъ бурное его стремленіе, повергая огромные дубы. Онъ превозмогаетъ преграды и далеко опустошаетъ богатыя жатвы.
Но Сигурдъ желаетъ видть сына своего, нжнаго Радмира, препоясаннаго мечемъ отъ руки Оскольдовои, да вступитъ въ сословіе мужей. Радмиру едва исполнилось, шестнадесять лтъ, но сердце его упредило возрастъ. Оно билося съ нетерпніемъ, когда златая арфа Скальда оживляла предъ воображеніемъ его тни древнихъ Варяговъ и битвы, славныя въ теченіи вковъ. Оно билося также сильно, но сладостне, при тихомъ воззрніи или отрадной улыбк опасной подруги его младенчества, высокой Искерды. Колеблемый порывами славолюбія и другаго нжнйшаго чувствованія, юноша обнажалъ смертоносное желзо, или полагалъ его къ ногамъ прекрасной подруги. Веселость незлобія составляла игры ихъ, и сладостная задумчивость отягощала вжды Искерды, когда ей должно было наказывать дерзость юноши.
Какъ затрепетало въ ней сердце, когда нескромныя подруги упомянули въ присутствіи ея, можетъ быть безъ намренія, о назначенномъ вооруженіи друга ея! Тогда узнаетъ она тайну своей нжности и свойство подозрительной дружбы, узнаетъ, что не можетъ существовать безъ Радмира, въ мечтаніяхъ или бжитъ къ ненавистному Оскольду и требуетъ отъ него юноши, или сама покрываетъ нжное чело его тяжелымъ шлемомъ и съ восторгомъ бросается между любовникомъ и Греческою стрлою. Умереть за Радмира, или жить съ Радмиромъ, сливается для нее въ единое чувствованіе, безполезныя намренія! Строгая честь, двическій стыдъ удаляютъ, какъ легкій паръ угара, сіи златыя мечтанія. Должно, не смотря на поблднвшія лилеи лица, на утомленныя очи, должно заключить тоску въ сердц и быть свидтельницею ужасныхъ обрядовъ, которыми Радмиръ обречется свирпому богу браней. Сколь желала бы теперь юная двица, чтобъ никогда Варяжская скира не оскорбляла древнихъ дубовъ Днпровскихъ, и чтобы величественный градъ Кесарей наслаждался ненарушимою тишиною! уже отверзаются огромныя врата священнаго храма и толпа наполняетъ его пространные притворы. Со страхомъ взираютъ Кривичи на древнее изображеніе бога, наполняющее величествомъ ндра святилища. Согбенные старцы, въ одяніяхъ блйшихъ снга, одни дерзаютъ войти во внутреннюю ограду, и отметая земныя различія, отверзаютъ всмъ человкамъ равное прибжище къ жертвенникамъ. Приближается сіяющій сонмъ Вельможъ, еще боле возвышенный важнымъ присутствіемъ Оскольда. Прекрасенъ, какъ юный богъ, послдуетъ ему Радмиръ, съ потупленными очами, съ откровенною главою и распущенными власами юношества. Гибкій станъ его объемлется простою и легкою одеждою, истканною сестрами изъ мягкой волны агнцевъ, украдкою взираетъ онъ по временамъ на ту сторону храма, гд знаменитыя матери семействъ, гордящіяся красотою послдующихъ имъ дщерей, привлекаютъ къ себ почтительное вниманіе народа. Онъ ласкается увидть обожаемую Искерду, сокрывающуюся въ средин прекраснаго сонма и опершуюся на руку искренней Алвиды, дабы невольный трепетъ ея былъ мене примченъ. Уже священные обряды, боле и боле ужасая нещастное сердце любовницы, производятъ въ душ народа восторгъ благоговнія. Воскипаютъ сердца мужей любовію отечества, изступленіемъ храбрости при пснословіяхъ, возглашаемыхъ богу браней. Взоры Радмировы оживляются не однимъ пламенемъ любви: одна любовь владычествуетъ въ сердц Искерды. Съ трепетомъ видитъ она желзо въ рукахъ Оскольдовыхъ, коимъ надлежало обрзать юношескіе длинные власы Радмировы, и между тмъ какъ одинъ изъ жрецовъ возлагаетъ ихъ на жертвенникъ бога браней, а другій приноситъ сіяющій мечь для препоясанія Радмира, юноша остается на колняхъ въ боязливомъ молчаніи, главу преклонивъ на сложенныя. длани: тогда Оскольдъ, исполненъ духа Одинова, пріемлетъ Радмира въ числа мужей и прерываетъ молчаніе величественнымъ наставленіемъ Геройства: ‘Благородный, любви достойный юноша! возстани мужемъ. Се изъемлю тебя изъ ндръ спокойнаго семейства и посвящаю отечеству. Сіи власы, отдленные мною отъ главы твоей, возвщаютъ теб отреченіе отъ домашней нги и любви спокойствія, оставь попеченіе о красот цвтущимъ двамъ и женамъ. Твое убранство да будетъ прахъ военный, и воздержаніе, и твердость. Мечемъ сіяющимъ препоясываю чресла твои. Ты вступилъ въ возрастъ защитниковъ своего народа, и пребудешь имъ докол сдины и опытности приведутъ тебя нкогда къ соучастію въ совтахъ, ежели не разсудитъ иначе неизвстный рокъ сраженій. Т живутъ для отца и матери, которые ожидаютъ безславнаго рока подъ домашнимъ кровомъ, но для отечества живутъ т, которые дерзаютъ умереть за него безтрепетно. Сладостна смерть за отечество!’ — Онъ хотлъ продолжать вопль двицы, рыданія, имя Радмира, громко ею произнесенное, движеніе цлаго народа, влекутъ Оскольда къ сонму женъ, призывающихъ къ жизни Искерду. Омракъ смерти отягощаетъ очи ея. ‘Искерда! Искерда! вопіетъ Радмиръ, твой другъ съ тобою, воззри, или мгновеніе смерти твоей будетъ послднимъ для Радмира!’ О чудо любви! по гласу ея смерть отпускаетъ добычу свою. Голубые глаза Искерды отверзаются медленно и спокойно, прежде ничего не видятъ, кром тусклаго свта, но скоро обращаются на лице Радмира…. О зрніе! о радость неизобразимая! Жестокія сердца, никогда не любившія! осудите, ежели можете, преступленіе двицы. Опасность смерти примирила стыдливость съ любовію, и взоры Искерды покоятся безъ гнва на пламенныхъ очахъ юноши, рука ея, согласная съ сердцемъ, упала на длани Радмировы. Свидтель сего мгновенія, Оскольдъ воздохнулъ отъ глубины сердца своего и воспомнилъ прекрасную Этельвинду, которую немилосердая Гела похитила рзвящуюся на краю бездны, оставя вчное сожалніе Оскольду. Какъ молнія, сверкнувшая во тьм ночной, мелькнуло въ душ его воспоминаніе о той блаженной минут, въ которую нарекла она его властелиномъ сердца своего. Ему показалось, что душа Этельвинды оживляетъ черты Искерды. Но овладевъ смущеніемъ своимъ и схвативъ десницу Сигурда, Варяжскій Витязь приближается къ востревоженной матери Искерды. ‘Почтенная Людмила (такъ называлась она) и ты, благоразумный Сигурдъ! (вщаешъ Оскольдъ) не оскорбите гостя вашего отказомъ и примите меня ходатаемъ за двухъ любовниковъ. Не раздляйте тхъ, которыхъ сочетаетъ любовь и красота и благосклонное Небо. Союзъ красоты и мужества подъ покровительствомъ Природы: какое зрлище святе и сладостне! Супругъ и отецъ, Радмиръ будетъ достойнйшимъ защитникомъ племени своего. Подлый и боязливый не заслуживаетъ сожалнія красоты, но любовь не терпитъ, чтобы гласъ ея былъ пренебрегаемъ. Родители любовниковъ! бойтесь отмщенія любви. Я не увлеку юноши, призываемаго къ олтарямъ ея. Довольно будущихъ походовъ, коими Радмиръ напомнитъ согражданамъ, что Оскольдъ препоясалъ его мечемъ Витязя.’ Сказалъ, и Людмила не уклоняется принять отъ руки Оскольдовой Сигурдова сына. Въ народ все благопріятствуетъ Герою. Тснятся вокругъ Оскольда и покровительствуемыхъ имъ любовниковъ. Дивятся красот невсты, дивятся величественной бодрости жениха, но вс еще боле восхищаются Оскольдомъ, съ любовію видятъ нжное умиленіе того, кто привыкъ разить ужасомъ толпы свирпыхъ сопостатовъ. Такъ думаютъ человки. Но Одинъ оскорбляется во исполинскихъ чертогахъ своихъ, видя сердце любимца своего толь скоро волнуемое любовію и сожалніемъ уже раскаивается онъ, что вврилъ Оскольду предпріятіе, толико ему драгоцнное, униженіе Греціи. Но попутные втры зовутъ Варяжскаго Витязя на знаменитый подвигъ, и Оскольдъ, не мене Герой отъ участія въ нжныхъ движеніяхъ человческаго сердца, вступаетъ въ ладію, послдуемый ополченіемъ Славянъ…