Оскар Альвский, Байрон Джордж Гордон, Год: 1827

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Оскаръ Альвскій.
Повсть.

Свтило ночное лучи разливаетъ
И въ Лор прозрачной, играя, дрожитъ,
Высокаго Альвы зубцы освщаетъ,
Оружіе въ замк безлюдномъ молчитъ,
Ахъ! сколько разъ мсяцъ полночный лучами
Игралъ на пернатыхъ, стальныхъ шишакахъ,
Какъ воины Альвы шли биться съ врагами
Въ сіяющихъ латахъ, съ мечами въ рукахъ!
Съ утесовъ кремнистыхъ, кропимыхъ водою,
Онъ видлъ, печальнымъ, дрожащимъ лучемъ
Какъ смерть межъ рядами сверкала косою,
И храбрые пли въ паденьи своемъ,
Ихъ взоры, которымъ судьба воспретила!
Дождаться восхода денницы златой,
Блуждая, искали ночнаго свтила,
Навкъ закрываясь могильною тьмой.
Ахъ! прежде сей мсяцъ, другъ ночи печальный,
Являясь звздою любови для нихъ,
Лилъ радость… теперь онъ свчей погребальной
Трепещетъ на свод небесъ голубыхъ.
Нтъ рыцарей Альвы. Видъ башенъ зубчатыхъ
Подернулся тускомъ протекшихъ вковъ,
Но сами герои — еленей рогатыхъ
Въ лсахъ не гоняютъ, не губятъ враговъ.
Кто были владтели?… Замокъ высокій!
Давно ли одлся ты мохомъ сдымъ?
Подъ сводами тихо,— лишь бур жестокой
Отвтствуетъ ехо въ нихъ свистомъ глухимъ.
Тогда, какъ бываетъ готово проснуться
Румяное утро — лишь втръ зашумитъ —
Ужасные звуки въ стнахъ раздаются!
Колеблются своды — весь замокъ дрожитъ ?
Свирпая буря, поднявшись въ пустын,
Гремитъ, разъяряся, Оскара щитомъ,
Но рыцаря знамя не ветъ въ долин
И шлемъ не блистаетъ съ высокимъ перомъ.
У Анга родился Оскаръ, сынъ безцнный!
Любови супружеской первый залогъ:
Съ толпами вассаловъ отецъ восхищенный
Спшилъ раздлить свои душевный восторгъ.
Ловцы поразили еленей стрлами,
Воинственный рогъ на пиру затрубилъ:
Звукъ громкаго рога, лети межъ горами,
Ихъ жителей Храбрыхъ сердца восхитилъ.
Вассалы, геройскаго полные жара,
Воскликнули радостно: ‘Время придетъ —
Звукъ рога предтечею будетъ Оскара,
Когда онъ дружину на брань поведетъ!’
Годъ минулъ,— у Анга другой сынъ родился —
И Альвы владтель опять пировалъ ?
Наполненный кубокъ кругомъ разносился,
И замокъ отъ радостныхъ кликовъ дрожалъ.
Сыны, обученные Ангомъ, стрляли
Безъ промаха въ ланей съ лсистыхъ холмовъ,
Въ бгу же Оскаръ и Аланъ обгоняли
Отважныхъ, стремительно скачущихъ псовъ.
Младенчества годы прошли, пролетли —
Ужь братья стояли въ воинскихъ рядахъ,
Испытывать крпость булата умли
Они на кольчугахъ желзныхъ щитахъ.
Власами Оскара Зефиры играли!
Но свтлыя Кудри Алана, кольцомъ
Віяся, младое чело отняли
И дума печать положила на немъ.
Могъ каждый удобно Оскара во взорахъ
Движенія чистаго сердца читать,
Аланъ же былъ скрытенъ въ своихъ разговорахъ,
И Лаской слова онъ умлъ подслащать.
Порывы геройскаго, сильнаго жара
Они прохлаждали въ Саксонской кропи.
Не вдало робости сердце Оскара,
Знакомое съ трепетомъ сладкимъ любви.
И младшій сынъ Анга былъ рыцарь прекрасный,
Но чувствъ благородства въ душ не имлъ,
По нраву, но чувствамъ свирпый, несчастный,
Онъ злобой и мщеньемъ ужаснымъ киплъ.
Кенеффа наслдница, Дщерь Гленальвона,
Извстная милой, волшебной красой,
Пришла молодая изъ Соутаннона —
И жителей Альвы плнила собой.
Оскаръ объяснился: ‘Будь, два, моею!’
— Согласна.— Ангъ слишкомъ доволенъ тмъ былъ.
Союзъ съ Гленальвоновой милою дщерью
Тщеславію старца-владтеля льстилъ.
Рога загремли, рога зазвучали,
Съ рогами слилися пвцовъ голоса,
И звуку и грому роговъ отвчали
Высокія горы, густые лса.
И воины — въ шлемахъ блестящихъ, высокихъ,
Украшенныхъ длиннымъ, багрянымъ перомъ,
Въ кольчугахъ и мантіяхъ цвтныхъ, широкихъ —
Владтеля Альвы обстали кругомъ.
Ихъ созвали въ замокъ — не въ поле сражаться,
Не бранные звуки здсь рогъ издаетъ:
Они вс сошлися пить, сть, забавляться,
Здсь брачную псню хоръ громко поетъ.
Но гд же Оскаръ? гд женихъ? Не пора ли?..
Онъ медлить не долженъ часа одного!
И гостьи и гости —· вс видть желали
Счастливца Оскара и брата его.
Послдній явился — и слъ съ обрученной.
‘Гд сынъ мой? Почшо мой Оскаръ запоздалъ
— Со мною онъ не былъ — съ душею смущенной,
Такъ старому Ангу Аланъ отвчалъ.
— Быть можетъ, сего дня въ лсу за зврями
Гоняясь, дорогу Оскаръ потерялъ.
Иль втеръ, бушуя морскими волнами,
Челнокъ его легкій въ бгу задержалъ.—
‘Нтъ, нтъ! ни охота, ни моря волненье
Не могутъ сегодня его удержать!
Гджъ сынъ мой?’ Ангъ въ сильномъ воскликнулъ движень:
‘Почто не стремдтся онъ Мору обнять!
‘О воины братья! въ окрестностяхъ Альвы
Ищите Оскара. Прошу, какъ друзей,
Обгать съ Аланомъ вс горы, дубравы:
Найдите Оскара, найдите скорй!’
Разносится имя Оскара въ долинахъ,
Разносится имя Оскара въ горахъ,
Въ тнистыхъ дубравахъ и мрачныхъ пустыняхъ —
Напрасно! Ужъ ночь на холодныхъ поляхъ.
Но поискамъ смлыхъ и ночь не мшала,
Оскара по прежнему гулъ выкликалъ —
Оскаръ не являлся! Заря запылала —
Оскара никто не видалъ, не встрчалъ!
Три дня и три ночи Ангъ старый трудился
Въ окрестностяхъ Альвы Оскара искать —
Но тщетно! Несчастный съ надеждой простился
И началъ въ отчаяньи волосы рватъ!
‘Оскаръ, сынъ мой!.. Боже, услыши моленіе,
Пошли мн Оскара, мн сына отдай!
Но если убитъ онъ — на страшное мщенье
Злодя убійцу его мн предай!
‘Быть можетъ, Оскаръ мой лишенъ погребенья
И трупъ его брошенъ на пищу зврямъ,
Но духъ его, Боже! пусть въ царств нетлнья
Ликуетъ — и съ нимъ съединюся я тамъ!
‘Быть можетъ, не умеръ Оскаръ мой любезный —
Престанемъ отчаянью сердца внимать,
Умолкнемъ!.. Прости, о Создатель Небесный,
Что я на тебя покусился роптать!
‘Но живъ ли Оскаръ? Нтъ! надежд не врю,
Надежда дней ветхихъ моихъ умерла!
Ахъ! чмъ заслужилъ я такую потерю?
Для дряхлаго Анга она тяжела!’
Такъ стовалъ бдный, злосчастный родитель —
И радовать старца ничто не могло.
Но время есть лучшій ранъ сердца цлитель:
Оно проясняетъ несчастныхъ чело.
Владтелю Альвы надежда шептала,
Что милаго сына онъ скоро найдетъ,
Но врить надежд душа перестала:
Прошелъ безъ Оскара мучительный годъ.
Дни шли, проходили, еще совершило
Блестящее солнце свои кругъ годовой,
И время грусть старца- отца исцлило:
Къ нему возвратился душевной покой.
На старости Ангу остался подпорой
Аланъ, въ немъ отраду отецъ находилъ.
Сей Рыцарь, плненный прелестною Морой,
Прелестную Мору собою плнилъ.
‘Кто краше Алана?’ она, размышляя,
Твердила: ‘уже нтъ Оскара въ живыхъ,
Но если и живъ онъ, то, врно, другая
Измнника держишь въ оковахъ своихъ’
Ангъ сыну и Мор: ‘Вы годъ подождите:
Когда я въ надежд еще? обманусь —
Не встрчу Оскара — тогда заключите*’
Любезныя дти, желанной союзъ.
Прошелъ годъ унылый — и день съеднеенья
Алану съ любезной назначилъ отецъ —
И вспыхнулъ въ ихъ взорахъ огнь восхищенья,
Желанье исполнилось страстныхъ сердецъ.
Рога загремли, рога зазвучали,
Съ рогами слилися пвцовъ голоса
И звукамъ, и грому роговъ отвчали
Высокія горы, густые лса·
И въ замк вассалы въ блестящей одежд
Толпились — и каждый весельемъ дышалъ,
Въ шуму пированья забыли, какъ прежде
Нечаянный случай веселье прервалъ.
Но кто сей пришлецъ? кто?— въ замк не знали.
На всхъ неизвстный ужасно смотрлъ,
И вс на угрюмаго взоры вперяли…
Огонь отъ прихода его потемнлъ!
Онъ черной, широкой страшилъ епанчою,—
Кровавыя перья на шлем тряслись,
Земли чуть касался онъ легкой стопою,
И вздохи изъ груди, какъ буря, неслись!
Приближалась полночь — и чаща златая
За здравье Алана ходила кругомъ,
И вс восклицали, ее осушая:
Пусть будетъ всегда онъ ‘со счастьемъ знакомъ!’
Пришлецъ на гостей взвелъ страшные взоры —
И каждый невольно предъ нимъ замолчалъ:
И вздрогнуло сердце красавицы Моры,
И старецъ чего-то въ смущеніи ждалъ.
‘Здсь счастья Алану вс гости желали,’
Такъ чудный, свирпый пришлецъ говорилъ,
‘Здсь чашу заздравную вс осушали:
Я также за здравье, какъ прочіе, пилъ.
‘Всхъ, старецъ, ты созвалъ — и вс въ восхищеньи
Отъ брачнаго пира, отъ пнистыхъ винъ:
Почто же, скажи мн, оставленъ въ забвеньи
Оскаръ твой? ужели теб онъ не сынъ?’
— Ахъ! горесть все сердце мое истерзала!—
Такъ старецъ, несчастный отецъ, отвчалъ: —
Какое мученье душа испытала
Съ тхъ поръ, какъ любезный Оскаръ мой пропалъ!
— Нтъ всти! Ужь солнце въ пространств воздушномъ
Свершило съ тхъ поръ три пути годовыхъ!
Теперь мн отрада въ Алан послушномъ,
Въ Алан подпора дней ветхихъ моихъ.
‘Но, старецъ! кто знаетъ, какими судьбами
Оскаръ потерялся? Быть можетъ, онъ живъ!’
Вскричалъ незнакомецъ, сверкая глазами,
Голосъ пришельца былъ бури порывъ!
‘Кто знаетъ? быть можетъ, Оскаръ бы явился,
Когдабъ вс усердно желали того,
Быть можетъ? сей Рыцарь въ горахъ заблудился —
Но жизнь не угасла во груди его!
‘Внимайте! Пусть мигомъ напитокъ чудесный
Наполнитъ огромную чашу сію:
Ее мы осушимъ… Да будетъ извстно:
Здоровье Оскара заочно я пью!’ —
Ангъ вскликнулъ: — Сюда драгоцнныя вина! —
И чашу напнилъ до самыхъ краевъ —
Внимайте! Я пью за любезнаго сына:
Коль живъ онъ — пусть будетъ счастливъ и здоровъ!
‘Но, старецъ! усердія кликъ раздается
А чаща въ рукахъ у Алана полна!
Пей, пей, братъ Оскара!..· Но чаша трясется!
Пей, пей! не расплескивай влагу вина!’
И Рыцарь ужасно въ лиц измнился —
Блднлъ, трепеталъ онъ, не смя дохнуть,
И крупный, холодный дотъ градомъ катился
Съ лица на высокую, жаркую грудь.
Три раза онъ чаши касался устами,—
Три раза невольно ее оставлялъ.
Три раза съ пришельцемъ встрчаясь глазами,—
Во взорахъ свирпыхъ угрозу читалъ.
‘Уже ли съ симъ чувствомъ, Аланъ, вспоминанье
О брат любезнйшемъ должно творить?
Коль это знакъ дружбы и сердца желанье,
То съ ними какъ ужасъ, скажи, различишь?’
Симъ дкимъ упрекомъ Аланъ оскорбленный,
Хотлъ пить невольно — и такъ возгласилъ:
Ахъ! еслибъ явился Оскаръ незабвенный!
Ахъ! еслибъ… И чашу изъ рукъ уронилъ!
И вмигъ, привиднье отколь ни взялося, —
‘Почшо, мой убійца! меня призывалъ?’
Убійца, убійца! въ стнахъ раздалося —
И бурный надъ замкомъ огонь заблисталъ!
Померкли свтильники въ зал огромной,
И трепетъ и холодъ коснулись сердецъ —
О страхъ! привиднье въ одежд зеленой
Стояло , исчезъ неизвстный пришлецъ!
Стояло оно: — мечь булатный, широкой
Вислъ при бедр и лучами блисталъ,
Текла на груди кровь изъ раны глубокой,
Печальныя очи туманъ покрывалъ.
Три раза оно улыбнулось, вздохнуло —
И долго да старц покоило взоръ,
Три раза оно на Алана взглянуло —
Во взглядахъ былъ виднъ жестокій укоръ.
Ударила буря — весь замокъ смятень!
Врата отворились въ мгновенье одно! —
Вдругъ громъ разразился и гд привиднье
На крыліяхъ бури умчалось оно!
Вс гости оставили замокъ ужасный…
Но кто сіи двое, какъ трупы, лежатъ?
Усердьемъ служителей старецъ несчастный
Избавленъ отъ смерти и началъ дышать.
Но тщетно Алана избавить хотли —
Надъ нимъ распростерся могильный туманъ,
Сомкнулися вжды, уста охладли —
Уже не возстанетъ убійца Аланъ!
Среди Глентанарской печальной долины
Надъ прахомъ Оскара сребрилась луна,
Его волосами игралъ втръ пустынный,
Въ груди охладлой стрла вонзена.
Не льзя изъяснить незнакомца явленье:
Откол и кто его въ замокъ послалъ?
Но каждый въ минуту узналъ привидніе
Ахъ! это являлся убитый Оскаръ,
И гордость и зависть рукою водили,
Когда злой Аланъ тетиву натягалъ —
И адскіе духи стрлу окрылили,
Когда онъ ее въ грудь Оскара послалъ.
Стрла понеслася, стрла засвистла —
И кровью долину Оскаръ обагрилъ ·
Глава опустилась и кровь охладла:
Мракъ смертный навки его окружилъ!
Аланъ обольстился Любезностью Моры —
И ревность въ груди его ядъ разлила…
О горе! нердко прелестные взоры
Бываютъ источникомъ страшнаго зла!
Но чья здсь гробница, подъ кровомъ тумана,
Средь дикой долины печально стоитъ?
То брачное ложе младаго Алана,
Въ ней злобный убійца навки сокрытъ.
Далеко отсюда, близь тихой дубравы, —
Тамъ памятникъ виднъ (унылый предметъ!)
Надъ прахомъ усопшихъ владтелей Альпы,
Герба ихъ надъ прахомъ Алановымъ нтъ.
Какой Менестрель, ахъ! какой сладкогласный
Дянья Алана пвецъ воспоетъ?
Звукъ арфы есть памятникъ самый прекрасный:
Но кто же, кто славить убійцу дерзнетъ?
Нтъ! сладостныхъ звуковъ убійца не стоитъ —
Пусть спящія струны на арф молчатъ:
Но если кто въ честь ему арфу настроитъ —
Съ нее погребальные’ звуки слетятъ.
Надъ хладной могилой Алана молчанье:
Не слышно ни лиры, ни гласа пвца,
Лишь эхо разноситъ глухое стенанье
Убитаго брата, проклятье отца!
П. Кудряшевъ.
Оренбургъ

‘Встникъ Европы’, No 4, 1828

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека