Осенние цветы. Вечерние досуги. Заветные думы. Стихотворения М. Демидова, Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1842
Время на прочтение: 5 минут(ы)
В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том 6. Статьи и рецензии (1842-1843).
М., Издательство Академии Наук СССР, 1955
67. Осенние цветы. Стихотворения М. Демидова. В двух отделениях. Санкт-Петербург. В тип. Штаба военно-учебных заведений. 1842. В 8-ю д. л. 73. Стр.
С эпиграфом: ‘Военный и партикулярный портной из Парижа Федор Прохоров’. Вывеска в одном губернском городе.
Вечерние досуги. Стихотворения М. Демидова. В двух отделениях. Санкт-Петербург. В тип. Штаба военно-учебных заведений. 1842. В 8-ю д. л. 62 стр. С эпиграфом: ‘0 x 0 = 0’. Таблица умножения.
Заветные думы. Стихотворения М. Демидова. В двух отделениях. Санкт-Петербург. В тип. Штаба военно-учебных заведений. 1842. В 8-ю д. л. 57 стр. С эпиграфом: ‘Полк вперед, дирекция на середину, рысью марш’. Командные слова.1
Какое огромное богатство поэтического запаса! ‘Осенние цветы’ и ‘Вечерние досуги’, и ‘Заветные думы’, и вс это, для большего эффекта, в двух отделениях, и притом с изящными, глубоко знаменательными эпиграфами. Русская поэзия снова оживает в лице г. Демидова,— и если нельзя сказать, чтоб в г. Демидове Россия приобрела нового Пушкина или нового Лермонтова, то с достоверностию и утвердительно можно сказать, что Россия приобрела в нем нового — г. Тимофеева… ‘Какого же это г. Тимофеева?— спрашивают нас изумленные читатели,— мы не помним никакого г. Тимофеева…’ Как не помните? (отвечаем мы). Да того самого, что печатал в ‘Библиотеке’ и песни, и элегии, и поэмы, и мистерии… ‘А! мистерии! мистерии! Теперь вспоминаем! Эти мистерии так забавляли нас…’ — хором говорят нам обрадовавшиеся читатели. Чтоб еще более усилить их радость, напомним им, что этот г. Тимофеев был провозглашен ‘Библиотекою’ прямым наследником таланта Пушкина2 и что этот г. Тимофеев издал свои песни, элегии, поэмы и мистерии в четырех томах, с своим портретом. Где теперь этот г. Тимофеев или где теперь эти четыре тома с песнями, элегиями, поэмами, мистериями и портретом г. Тимофеева,— мы так же не знаем, как не знает и публика.3 Это горестное обстоятельство повергло было нас в унылые размышления о суете поэтической славы в сем треволненном мире, о непрочности патентов на бессмертие, выдаваемых иным поэтам приятельскими журналами, и о многом другом, мы готовы были даже предаться отчаянию, которое было так сильно, так сокрушительно, что чуть было не заставило нас пуститься отыскивать четыре без вести пропавшие тома с песнями, элегиями, поэмами, мистериями и портретом г. Тимофеева или, в случае неудачи, отыскать по крайней мере те книжки ‘Библиотеки’, в которых г. Тимофеев провозглашен был прямым наследником таланта Пушкина… как вдруг — о радость!— мы вспомнили о лежащих перед нами трех тоненьких книжках стихотворений г. Демидова, из которых каждая так удобно разделена на два отделения, снабжена такими затейливыми, остроумными и глубокомысленными эпиграфами… Мы поскорее разрезали их, начали перелистывать, заглянули туда-сюда (сердце говорило нам, что нас ожидает что-то радостное) — хорошо, прекрасно, превосходно! Но, боже великий! — это что в ‘Осенних цветах’? — целая поэма! Название ее — ‘Любопытный мальчик’, она посвящается поэтом ‘его мальчикам-друзьям, Васен(ь)ке и Сереже’, в ней с мальчиком разговаривают русскими стихами с рифмами Соловей, Стрекоза, Волна в реке, Цветок… Так! Это не поэма! Предчувствие не обмануло нас: это — мистерия!.. Но далее — ‘Комета’! Слушайте:
Восстал с ножом на брата брат,
Везде господствует разврат,
Порок, предательство, грабеж,
И в людях правды нет — вс ложь.
Затем ‘Хор нечистых духов’ поет какой-то романс о том, что золото горит, блестит и что для сердец оно — магнит. Потом является обсерватория, а на ней астроном с телескопом в руках. За обсерваторией является бедная крестьянская изба, мальчик, девочка и старик, за ними — нечистая, мрачная и холодная комната, с скупцом, далее — площадь, сиделец из одной лавочки, сиделец из другой лавочки, господин А и господин Б, паяц из балагана, — вс это заключается ‘хором небесных сил’. Решительная мистерия! Но не ею оканчивается пси: есть еще мистерия под названием ‘Талисман’ и еще мистерия — ‘Картина’, с художником, — вс как у г. Тимофеева. Следующая пьеса, несмотря на свою краткость и лаконизм, тоже принадлежит к разряду мистерий:
Гордость.
‘Пойду — и покорю себе моря и сушу,
И царства сильные и грады, вс разрушу!
Мне мир сей мал! — сказал один гордец.—
Заутра в бой! Пусть свет меня узнает,
Я бог! Бессмертный бог! — Юпитер мой отец!’
Сказал и умер. День светает.
А где он, тот глупец?
Тот ‘глупец’ должен быть не кто другой, как Александр Македонский… Но не удивляйтесь, что величайший гений и герой древности — глупец: таково свойство мистерий, в них умные представляются дураками, а дураки умными. Потому-то они и мистерии!
Одно только странно показалось нам в стихотворениях г. Демидова. Всякая поэзия есть плод душевных сил поэта, а душевные силы заключаются в движении, жизни, верованиях и убеждениях. Господин же Демидов, кажется, давно уже изжил всю свою жизнь и лишился всех своих душевных сил, как это ясно видно из следующих стихов, рассеянных в разных его стихотворениях.
Вот, например, что говорит он о страстях, без которых поэту нельзя писать, как нельзя кораблю плыть без ветра:
Я их не имею. Уже протекли,
Исчезли лета молодые,
А с ними потухли, пропали, прошли
Желанья и страсти былые.
Угасли мечтанья под гнетом тоски,
Но часто они оживают,
В венках, как и прежде, но эти венки
Уж тленье гробов навевают.4
Или — и это еще ужаснее:
Увы! Друзья! Я юность промотал,
Я бросил в грязь алмазы вдохновений,
Я и мечты свои и чувства растерял
На пыльном торжестве5 сует и заблуждений.
Я для грядущего в младенчестве былом
Не собирал, увы! ни опытов, ни знаний,
И ныне, одряхлев и телом, и умом,
Не рву, мои друзья, плодов воспоминаний.
В пирах промчалася она, моя весна,
Труд беззаботному гуляке был неве()дом,
И жизнь кончается, увы! озарена
Только (читай: только) эпохами меж чаем и обедом.
От века я отстал (заметно!), чужой между своих,
Я в одиночество жизнь скучную кончаю,
И этих новых мнений их (чьих?)
И новых дум не понимаю.
И мне былая жизнь печальна и тяжка,
Минувшие поступки без значенья:
Минувшая тоска, увы! одна тоска,
Чем старе, тем сильней, в моем воображенье…6
Прерываем на минуту пьесу, чтоб заметить, что два последние стиха суть весьма удачное подражание двум стихам Пушкина:
Но, как вино, печаль минувших дней
В моей душе, чем старей, тем сильней.7
Таких весьма удачных подражаний весьма много в стихотворениях г. Демидова, и притом подражаний не одному Пушкину, но и Дельвигу и другим, в особенности же Полежаеву… Теперь кончим пьесу:
Хотя еще в груди под снегом пустоты
Блистает огонек, но без тепла и силы,
Хотя еще и есть в душе моей мечты,
Но уж холодные, как выходцы могилы.
О други! Есть, да, есть ужасная печаль,
Ее вам высказать и вечности не станет:
Она, как хладная, зазубренная сталь,
Грудь бедную пронзает и тиранит.8
Но, несмотря на это поистине бедственное положение поэта, в его стихотворениях встречаются красоты вечные и неумирающие. Всех их не выпишешь — так их много, но сталь, которая тиранит бедную грудь, напоминает удивительную красоту в одном стихотворении г. Демидова: ее мы не можем не выписать. Вот она:
Что имя? — звук, пороховой бурак,
Волна средь волн, песчинка в массе мира,
Мусатова курительный табак,
Или Гамлет великого Шекспира!
Непонятно — и высоко: непонятно, потому что высоко, и высоко, потому что непонятно!..
Но лучше всего нам понравились две вещи во всех трех книжках стихотворений г. Демидова: во-первых, эпиграф к ‘Вечерним досугам’ — 0 X 0 = 0, что, вероятно, значит: ‘Нуль, помноженный на нуль, дает в произведении нуль’, во-вторых, вот эти стихи:
Нет! нет! сегодня вдохновенье
Не озаряет хладный ум,
И нет в моем стихотворенье
Ни сильных чувств, ни новых дум!
Иди ж в огонь, ты, труд несчастный,
Дитя горбатое мое,
Да не увидит свет бесстрастный
В тебе убожество твое!
Как скучно! (‘Вечерние досуги’, стр. 6).9
Эти стихи до того нам понравились, что мы невольно повторяли их по прочтении каждого из стихотворений г. Демидова…
Решительно, если ‘Библиотека для чтения’ права, что г. Тимофеев был прямым наследником таланта Пушкина, то мы еще правее, утверждая, что г. М. Демидов прямой наследник и таланта и славы г. Тимофеева.
1. ‘Отеч. записки’ 1842, т. XXIV, No 9 (ценз. разр. 31/VIII), отд. VI, стр. 2—4. Без подписи.
2. Восторженные отзывы Сенковского о сочинениях Тимофеева см., например, в ‘Библ. для чтения’: 1834, т. 4, отд. VI, стр, 21, 1834,. т. 5, отд. VI, стр. 8, 21, 1835, т. 12, отд. VI, стр. 19, 1835, т. 13, отд. VI,. стр. 13 и т. д.
3. Прекратив публикацию своих произведений в 1839 г., А. В. Тимо-феев как будто бы в ответ на слова Белинского выступил в 1843 г. в ‘Маяке’ (‘Илья Муромец’). В 1860-х годах Тимофеев принимал, участие в драматических конкурсах Академии Наук, а в 1876 г. на-печатал двухтомную поэму ‘Микула Селянинович’.
4. Из стихотворениям. Демидова ‘Страсти’ (сб. ‘Вечерние досуги’)..
5. В цитируемом тексте: ‘…на пыльном торжище…’
6. Из стихотворения ‘Раскаяние’ (сб. ‘Вечерние досуги’).
7. Из стихотворения ‘Элегия’ (1830).
8. Из стихотворения ‘Раскаяние’.
9. Из стихотворения ‘Час бессонницы’.