По смерти своей жены друг мой Орнис накупил себе для развлечения птиц.
Если мне позволено будет заключить о степени того горя, которое было причинено ему смертью жены, по тому количеству птиц, которые её заменили, то я должен буду признать, что Орнис был сильно огорчён. У него были зяблики зрячие и зяблики слепые, канарейки чёрные, зелёные, жёлтые и пёстрые, семнадцать пород голубей, попугаи, какаду, дрозды, вороны, сороки, куры, павлины, утки, индейки, гуси, рябчики, казуары, страусы и другие птичьи породы, слишком многочисленные для того, чтобы можно было переименовать их все.
Я не знаю, каким образом он приобрёл свою коллекцию, да это и не важно для той истории, которую я хочу рассказать.
В одно прекрасное утро Орнис явился ко мне с известием о том, что он уезжает, и что его отсутствие будет довольно продолжительным.
— Друг мой, — сказал он мне, — я взываю к вашему дружескому расположению. Я уезжаю и не знаю, как мне быть…
— Возьмите на станции билет…
— Не то. Я не знаю, как быть с моими птицами.
— Вы могли бы взять их с собою? — отважился я сказать.
— Это немыслимо вследствие холодов. К тому же Ливи сидит на яйцах. Ливи была молодая канарейка, умевшая насвистывать вальс: ‘В небе луна’…
— В таком случае оставьте ваших птиц дома.
— Сейчас видно, что вы никогда не были женаты, то бишь, что у вас никогда не было птиц. Легко сказать: ‘оставьте их дома’. А кто будет ходить за милыми крошками, когда меня не будет? Кто станет развлекать их разговорами и музыкой, кто будет кормить их и чистить клетки?
— А, вот вы о чём… теперь я понимаю. Ваше обращение к моей дружбе…
— Именно! Я хотел просить вас позаботиться о моих птицах во время моего отсутствия.
— У меня много своих дел…
— Отложите их! Мои птицы…
— У меня болен отец.
— Это не помешает. Птицы…
— У меня дети лежат в кори.
— Надо выдержать их в тепле! Мои птицы…
— У меня страшно запущены дела.
— Возьмите отсрочку! Птицы…
— Но, дорогой мой Орнис, я ровно ничего не смыслю в уходе за птицами.
— Как?
— Уверяю вас… у меня их никогда не было. Я на самом деле не имею понятия о том, как за ними ходят.
— Да, это — уважительная причина! Вы хорошо сделали, что сказали мне об этом. Я постараюсь найти кого-нибудь другого, кому я мог бы совершенно спокойно доверить моих дорогих малюток.
И Орнис оставил меня в покое только потому, что я ничего не смыслил в уходе за птицами!
Теперь мне хотелось бы узнать, что заставляет так многих людей иметь детей.
Честного Орниса не могла остановить ни болезнь моего отца, ни болезнь детей, ни материальные затруднения, в которых я бился, всё было ему нипочём… вплоть до той ужасной минуты, когда я заявил, что не умею ухаживать за птицами.
То была уважительная причина. Вслед за этим он взял назад свою просьбу. Не уметь ходить за птицами! Разве он мог допустить, чтобы с зябликами обращались как с воронами, а с сороками — как с индейками? Он предоставил бы моему невежеству талантливую, интересную Ливи, которая, благодаря её уменью свистать и её сиденью на яйцах, имела право на удвоенные заботы? Разве он мог допустить, чтобы я оскорбил слух сентиментальных голубей чувственными мелодиями коноплянок? Чтобы вследствие какой-нибудь ошибки в распределении пищи, весьма возможной при моей неопытности, я напитал нежные желудки корольков подковами и старыми туфлями, составляющими обычную пищу казуаров? Нет, тысячу раз нет! Бы не умеете ходить за птицами? В таком случае вы этого и недостойны.
Так говорил Орнис.
А я спрашиваю опять: для чего столько людей имеют детей?
И сейчас, когда я думаю, что количество детей, разбросанных по земному шару, простирается до шестисот миллионов… и что эти дети являются собственностью трёхсот или четырёхсот миллионов родителей, не умеющих в большинстве случаев ходить за птицами… увы, тогда я бываю вынужден распахнуть окно и вдохнуть немного свежего воздуха, чтобы не предаться мрачному настроению, напоминающему, по всей вероятности, настроение королька, проглотившего пищу казуара!