Опыты открытий и изобретений. Г. Магистр Н. де-Безобразов - псевдоним!, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1859 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 31 минут(ы)

Эфиоп <Н. Г. Чернышевский>

Опыты открытий и изобретений. Г. Магистр Н. де-Безобразов — псевдоним! (Посв. немецкому философу Фихте и русскому библиографу M. H. Лонгинову)

Свисток. Собрание литературных, журнальных и других заметок. Сатирическое приложение к журналу ‘Современник’. 1859—1863

Серия ‘Литературные памятники’

М., ‘Наука’, 1981

ОПЫТЫ ОТКРЫТИЙ И ИЗОБРЕТЕНИЙ

‘Оборотни не должны быть смешиваемы с упырями, хотя те и другие вредны. Оборотнями называются люди, превращающиеся в животных, обыкновенно нечистых, упыри же, сохраняя человеческий вид, сосут кровь из беззащитных людей. Против оборотня достаточно зачураться, против упырей столь легкое средство недостаточно, от них можно избавиться не иначе, как’ и т. д.

‘Сказания русского народа’ И. Сахарова.⁸⁹

При отменной остроте ума я обогатил умственную и материальную жизнь рода человеческого многими важными открытиями. Но, по несчастной судьбе моей, всегда оказывалось, что в каждом сделанном мною изобретении уже предупредил меня кто-нибудь другой. Человечество нимало не теряло от этого рокового для меня обстоятельства, людям было даже гораздо выгоднее, что ход усовершенствований подвигался вперед, не дожидаясь моей изобретательности. Но каково было видеть мне себя лишающимся признательности и славы, какими награждаются благодетели рода человеческого и творцы новых эпох в науках? Каково было видеть мне, что предвосхищен кем-нибудь каждый из бесчисленных лавровых венков, заслуженных мною? От этого развилась во мне хандра. По природе человек веселый, я с утра до ночи хохочу: самые угрюмые люди увлекаются заразительным, добродушным моим смехом. Меня даже не впускают в те семейства, где есть грудные малютки, ибо раскаты моего смеха не дают им спать, и трое младенцев уже подверглись падучей болезни, будучи внезапно пробуждены громогласными взрывами моей веселости. Но не знают люди, что рак скорби пожирает сердце мнимого весельчака. Я мучаюсь день и ночь вышеупомянутым убийственным обстоятельством.

Ряд предвосхищений моей славы начался с самой ранней юности, когда я открыл металлический термометр, через три месяца я прочел, что это изобретение гораздо раньше меня сделал Брегет⁹⁰. Я проклял злонамеренного часовщика, сунувшегося не в свое дело, как будто нарочно с целью напакостить мне. По изобретении металлического термометра я обратил свою мысль от физики к математике и открыл Ньютонов бином⁹¹, но через две недели узнал, что открытый мною бином есть Ньютонов. Занявшись через несколько времени русскою историею, я открыл гениальность и благотворность в действиях Иоанна IV Васильевича, а потом, размыслив о политической экономии, постиг необходимость не допускать привоза машин из-за границы в Россию⁹². Но оказалось, что первое открытие предвосхищено у меня знаменитым нашим историком г. Соловьевым⁹³, а второе отпечатано в журнале, редактором которого был глубокоуважаемый мною Иван Кондратьевич Бабст, также профессор московского университета. С ними обоими сходился я в мыслях неоднократно, особенно в мыслях о том, как надобно расправляться с молодежью⁹⁴. Тревожит меня только то, что я не уверен, разделяют ли мнение мое, г. Соловьева и г. Бабста, во всей силе его, молодые ученые профессора Московского университета, г. Ф. Дмитриев и г. Чичерин?⁹⁵ В г. Леонтьеве я уверен, но достигла ли молодая пара той определительности последнего вывода, какою гордимся мы, ученые вполне зрелые (я, г. Соловьев и г. Бабст)? Принцип г. Чичерина основателен: наука сама по себе, жизнь сама по себе⁹⁶, и науке нет до нее дела. Из этого, конечно, следует, что если не только учащегося юношу, но хотя бы и вполне ученого мужа стали мы сечь, это нимало не помешало бы его успехам в науках: ведь сечение — дело жизни, а не науки, и розга нимало не прикасается к благородным, скрытым под черепом органам, которыми познается научная истина, ученый, разделяющий принципы гг. Ф. Дмитриева и Чичерина, может безмятежно мыслить о leges barbarorum {положение для иностранцев (лат.).— Ред.} и областных учреждениях⁹⁷, несмотря ни на какие соприкосновения известных предметов растительного царства с органами его организма, не занимающимися мышлением. Так, я льщу себя надеждой, что г. Ф. Дмитриев увлечет за собою к этому положению своих друзей английского московского клуба, а г. Чичерин примет его среди аудитории. Но я только льщу себя надеждой, а полной уверенности у меня еще нет.

Мои открытия не ограничивались общими научными истинами: я глубоко прозревал и конкретные факты. Например при появлении ‘Очерков Англии и Франции’ г. Чичерина⁹⁸ я прозрел философским взором, что молодой ученый скоро будет понимать обязанности полицейского служителя в совершенстве, какого не достигают сами полицейские чиновники. Но и это открытие предвосхитил у меня некто, написавший еще в 1859 году:⁹⁹

‘Г. Чичерин не замедлит сделаться мертвым схоластиком и будет философскими построениями доказывать историческую необходимость каждого предписания земской полиции, сообразно теории беспристрастия. Потом историческая необходимость может обратиться у него и в разумность’ (‘Соврем.’, 1859 г., No 5., Критика, стр. 58).

Я мог бы бесконечно продолжать перечень открытий, предвосхищенных у меня отчасти современниками, отчасти предками. Чтобы говорить только о современниках, скажу, что кроме одного только человека,— которого я за то и любил,— кроме Конрада Лилиеншвагера не было ни одного известного писателя, который не предвосхитил бы у меня каких-нибудь хорошенькях мыслей¹⁰⁰. Например:

имя предвосхитившего Г. Альбертини…	предвосхищенная им у меня мысль. Письмо из Турина, напечатанное в No 3 ‘Совр.’
	1861 г., проникнуто ненавистью к национальной независимости и пропитано гнусным обскурантиз-мом, унижающимся до омерзительной клеветы¹⁰¹.
Г. Ив. Аксаков…	Безумные поляки… Нам не нужно суда присяж-ных *⁰².
Г. Громека…	Благоразумный человек может желать только того, чтобы наказание невинному было уменьшено, а не того, чтобы он был признан невинным.
Г. Буслаев…	Суеверие полезно.
Г. Дудышкин…	Кто пишет ясно, тот плохой писатель.
Г. Леонтьев…	Рим погиб оттого, что плебеи имели землю, мужи-ку земля не нужна ¹⁰³.
Г. Катков…	С учащегося надобно брать штраф за то, что он учится.
Г. Н. Костомаров…	Не должно подчиняться деспотизму уличной толпы¹⁰⁴.
Г. Кавелин…	Буду сотрудником ‘Нашего времени’, издаваемо-го Н. Ф. Павловым.
Г. Чернышевский…	Сталь состоит из железа с примесью кислорода.
Гг. Достоевские…	Мы оторвались от почвы.
Г. Лонгинов…	Белинский принес больше вреда, чем пользы¹⁰⁵.

Остановлюсь. В другой раз докончу этот едва начатый список. Тогда покажу в десять раз больше имен и против каждого человека выставлю по десятку и больше мыслей, предвосхищенных им у меня. Теперь довольно данных приведено для моей цели. Цель состоит в том, чтобы объяснить публике причину, заставившую меня приняться за дело, объясняемое далее.

Убеждаясь десятками и сотнями опытов, что напрасно мне самому добиваться славы изобретателя хороших мыслей, что всякий раз всякое мое открытие будет предвосхищаемо другим, но с тем вместе пламенея желанием приносить моему отечеству пользу и честь благими изобретениями и усматривая в то же время, сколь многие такие изобретения, проходя незамеченными, остаются неприносящими надлежащего блага, я посвящаю себя бескорыстной заботе о доставлении хотя другим изобретателям той заслуженной известности, которой столь долго и напрасно искал я для себя. Судьба не дозволяет мне разделять прекрасную репутацию г. Бабста, г. Чичерина, попробую искать хвалы более скромной, но все-таки приятной, пусть скажут обо мне: ‘лишенный злым роком всякого случая блистать собственным талантом, он по крайней мере раскрывал своему милому отечеству глаза, чтобы восхищалось оно блеском талантов в других’, хочу, чтобы мог я сказать о себе, подражая певцу ‘Руслана и Людмилы’:

‘И долго буду я народу тем любезен¹⁰⁶,

Что мысли дивные в писаках открывал,

Что ловкостью живых намеков был полезен

И низость чувств изобличал’.

Итак, идем на поиск.

Я начал поиски свои чтением статей по университетскому вопросу, и в каждой попадалось мне замечательное открытие. Вот список лучших.

Но нет, я не сообщу его. Я не в силах превозмочь в себе порыв тщеславия, внушающего мне, будто бы, отыскивая чужие открытия, сам я сделал открытие несравненно более важное. Умолчу же о других, выставлю только себя. Вот оно, мое собственное.

ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ОТКРЫТИЕ ПО УНИВЕРСИТЕТСКОМУ ВОПРОСУ, НИКЕМ У МЕНЯ НЕ ПРЕДВОСХИЩЕННОЕ

Об университетском вопросе напечатано было в течение четырех последних месяцев 4444 статьи¹⁰⁷, ни одна из них даже и не упомянула о существенной стороне дела, о которой толковали 500000 человек в Петербурге, 400000 в Москве, 75000 в Одессе, 70000 человек в Саратове и т. д. (см. список городов Российской империи в ‘Месяцеслове’ на 1862 г.).

Вот так открытие! Сплетайте мне венок из того самого лаврового листа, который продается в овощной лавке Бабикова (на Литейной, близь Невского) и из которого был сплетен венок, недавно возложенный на юную главу г. А. Майкова!

— Грозное видение! кто ты и чего от меня хочешь? — вопрошаю я в трепете, видя представшее предо мной существо, форму которого не мог я рассмотреть от страха.

— Ты ошибаешься,— отвечала мне тень,— я не имею формы, тебя страшащей, я не более, не менее, как душа г. Лонгинова (пользующегося, впрочем, добрым здоровьем), он спит теперь, а я воспользовалась свободными часами, чтобы прогуляться,— и вот явилась пред тобою, чтобы уличить тебя в грубом невежестве, происходящем от незнакомства с трудами твоих предшественников в русской литературе. Возьми и читай.

Тень подала мне книгу, я прочел:

‘Вы радуетесь на вашу литературу, будто бы она в самом деле занимается чем-нибудь полезным: желаю вам радоваться. Какую пользу можно извлечь из ваших смутных рассуждений, искажающих до микроскопического размера все, чего касается ваша речь? Одно тут может быть влияние: мельчают понятия, мельчают и надежды тех, кто вздумает искать в ваших рассуждениях ответа на занимающие его вопросы. Если говорить правду, люди, довольные нашею литературою, не имеют понятия о том, что такое литература, достойная этого имени. Кто захотел бы следить по нашей литературе за тем, что происходит в нашей жизни, тот знал бы один, да и то самый ничтожный из 1000 фактов, о которых будет говорить история, да и этот факт показывает литература вам в искаженном виде’.

Тень произнесла торжественным голосом: ‘это напечатано в XII кн. ‘Современника’ за 1857 г. в ‘Современном обозрении’ на стр. 305—308, passim¹⁰⁸. Твое открытие запоздало слишком пятью годами.’

Тень исчезла, оставив по себе запах прелой бумаги.

Что ж такое? — подумал я про себя, из этого можно вывести новое открытие, которое будет удачней.

ВТОРОЕ ОТКРЫТИЕ, САМОЕ ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ

В пять лет литература наша не подвинулась ни на один шаг, а так как литература служит отражением жизни, то значит, что ни на шаг не подвинулась и наша жизнь.

Но едва мелькнула эта мысль в моей голове, как застыла кровь в моих жилах от ужаса: что скажет о таком бездушном скептицизме пламенный г. Громека! Да еще хорошо бы, если бы вознегодовал только г. Громека! Есть публицист, несравненно более знаменитый и гораздо более пылкий, который так и крикнет: ‘very dangerous!’ — и назовет меня ‘окаменелым титулярным советником’ или ‘ископаемым кандидатом’¹⁰⁹.

В самом деле, какая безрассудная забывчивость бездушного скептицизма! как мог я забыть, что в эти пять лет совершено освобождение крестьян!

Другой на моем месте окончательно растерялся бы, будучи уличен в том, что не заметил такого факта. Но человеку, имеющему idee fixe {навязчивая идея (франц.).— Ред.}, каков я, все нипочем: с ним что ни случись, он все гнет к пункту своего помешательства, всякий факт, всякое слово обращается для него только в средство к удовлетворению его неразумной страсти. Так, г. Майков на все смотрит как на предлог для написания пышных стихов: едет кто-нибудь в коляске — он сейчас напишет стихи в честь проезжему, объявят рекрутский набор — он напишет стихи в честь рекрутского набора,¹¹⁰ полагаю, что если бы случилось землетрясение (от которого спаси нас бог! но опять-таки: все мы под богом ходим), он написал бы стихи в честь землетрясения. Так вот и я: мне что ни попадись на глаза, о чем ни подумай я, все обращается в повод искать открытий. Как только подвернулась мне мысль об освобождении крестьян, так вот и подмывает сделать какое-нибудь открытие по этому вопросу. И что же вы думаете? Ведь не замедлил сделать открытие. Но важность его требует отдельной статьи с особым заглавием.

replЭфиоп <Н. Г. Чернышевский>

Г. Магистр Н. де-Безобразов — псевдоним! (Посв. немецкому философу Фихте и русскому библиографу M. H. Лонгинову)

Серия ‘Литературные памятники’

М., ‘Наука’, 1981

Г. МАГИСТР Н. де-БЕЗОБРАЗОВ — ПСЕВДОНИМ!

Библиографическое открытие!!

(Посвящается немецкому философу Фихте и русскому библиографу М. Н. Лонгинову)¹¹¹

Благородная Россия с глубоким сочувствием читала изданную некогда за границею брошюру¹¹², в которой предлагался очень легкий способ совершить начинавшееся тогда дело освобождения крепостных крестьян. По мнению брошюры, не нужно было изменять никаких действительных отношений — достаточно было заменить название ‘крепостных крестьян’ именем ‘крестьян, поселенных на помещичьих землях’, и затем уже более ничего не требовалось: барщина, оброк, вотчинная власть оставались бы в прежнем виде, а крестьяне все-таки могли бы называться освобожденными и были бы совершенно довольны.

Столь остроумное содержание брошюры заставило всех разузнавать о ее авторе, который подписался именем магистра Н. Безобразова. Оказалось, что магистр такого имени действительно существует,¹¹³ нашлись люди, утверждавшие, что они знакомы с ним, через несколько времени многие жители Петербурга встречались с ним в обществе или видели его на улице, потом такие же факты повторялись в Москве. Словом сказать, подлинность существования г. Николая Безобразова являлась непоколебимо подтвержденною свидетельством внешних чувств.

Но просвещенный читатель знает, что знаменитейшие философы отвергали достоверность показаний наших внешних чувств. С особенною убедительностью изложено это так называемое идеалистическое учение немецким мыслителем Фихте. Исходя из положения

Я=Я,

то есть, в применении к индивидуальному случаю, нас занимающему: г. магистр Н. Безобразов есть г. магистр Н. Безобразов, Фихте рядом неопровержимых логических выводов доказывает, что

Я = не — Я,

то есть, в применении к тому же индивидууму:

г. магистр Н. Безобразов есть не г. магистр Н. Безобразов, а некто другой.

Рождался вопрос: кто же этот некто другой, который тожествен с г. магистром Н. Безобразовым?

Долго все исследования оставались напрасны. Сначала повели розыски философским путем, но г. Страхов успел только доказать (в статье о жителях планет, ‘Время’, 1861 г., No 1), что на луне есть существа, по физиологическому строению очень близкие к г. магистру Н. Безобразову, но действительно ли кто-либо из них есть подлинный вышеупомянутый магистр, этого не мог решить г. Страхов.

Философия сделала свое дело: разрушила заблуждение, возбудила к исследованию истины, показала ее в общем, неопределенном очертании, но до реальной истины довести не могла. Убедившись в необходимости прибегнуть к помощи опытных наук, прежде всего поручили разъяснение вопроса нашим знаменитым историкам. Г. Чичерин не мог разъяснить ничего, потому что сам оказался относящимся к временам хазарским и половецким, далее которых ничего не в состоянии видеть, а вопрос о брошюре и ее авторе принадлежит второй половине XIX столетия. Итак, оставались г. Костомаров и г. Соловьев. Они разошлись между собою во взгляде на предмет.

Г. Костомаров доказывал, что люди, имеющие образ мыслей г. магистра Н. Безобразова, называются в летописях наших варягами. Этого никто не мог оспорить. Но далее следовал вопрос: какой же варяг г. Н. Безобразов? Г. Костомаров, находя в литовском лексиконе Нессельмана слова: sin — предлог без, eus — существ, женск. рода, = рожа, лицо, образ,— принимал г. магистра Н. Безобразова за Синеуса {Sin = eus Синеус, Безобразов. Действительно, сходство поразительное.}¹¹⁴. Но г. Соловьев принимает имя ‘магистр Н. Безобразов’ не более, как прозванием Иоанна IV Грозного, основываясь на словах летописца: ‘царь же Иван (IV) образом бе нелеп’,— действительно, ‘образом б нелп’ и ‘Безобразов’ — одно и то же.

Против той и другой догадки были важные возражения: о Синеусе летопись не упоминает, чтобы он печатал какие-либо брошюры за границею, следовательно, надобно еще доказать этот факт какими-нибудь другими данными, что же касается мнения г. Соловьева, то при всем своем остроумии оно совершенно неосновательно: мы положительно знаем, что при Иоанне IV Васильевиче в России знали только одного магистра {Именно великого магистра ливонского ордена.¹¹⁵}, и следовательно в имени г. магистра Н. Безобразова не могла бы явиться приставка ‘магистр’, если бы под этим именем разумелся Иван IV Грозный.

Видя, что история только запутывает дело, мы прибегли к библиографии, стали рыться в журналах, в газетах, и скоро блеснул нам луч истины. В 7-м нумере газеты ‘День’ мы нашли статью ‘Уставная грамота’ — статью, с которой стоит познакомиться поближе. Написана она в форме разговора между каким-то ‘князем’ {Просвещенный читатель помнит, что Синеус был князь, догадка г. Костомарова приобретает новую довольно твердую опору.} и ‘Тверитиновым’. ‘Князь’ затрудняется составлением уставной грамоты, потому что ‘крестьяне не подаются на его предложения’, хотя он ‘не употреблял во зло своей власти’ (читатель вспомнит, что летописец также не винит Синеуса ни в каких злоупотреблениях власти. Догадка о Синеусе сильно подтверждается). Тверитинов говорит: если крестьяне не хотят подписывать уставную грамоту, то можно обойтись и без их согласия.— Так вот что-с, г. Тверитинов: можно обходиться и без согласия крестьян, по вашему-то? — Замечаем, замечаем, ушко-то чье выглядывает из-под вашей маски, г. Тверитинов. А ведь под маскою Тверптинова скрывается автор статьи,— так все газеты и журналы объявили {Друзья автора закричат: ‘Клевета! г. Д. Самарин никогда не мог предложить, чтобы устройство крестьянского быта совершалось без согласия крестьян!’ Нет-с, извините: г. Самарин прямо говорит это. Вот подлинные слова: ‘Князь. Они (крестьяне) не соглашаются подписать уставной грамоты. ‘Тверитинов. Мне кажется, что и незачем этого слишком добиваться. ‘Кцязъ. Я с вами согласен, что можно обойтись и без их подписи’. Тверитинов не отвечает, что князь неправильно понял его мнение.}.

Кому-нибудь другому было бы извинительно говорить такие вещи, но г. Тверитинов не убаюкивает себя объяснениями, заимствуемыми из второстепенных побочных обстоятельств: из безграмотности, из невежества, из боязни письменных документов и т. п.— из вещей, которыми обыкновенно довольствуются при рассуждениях о несогласии крестьян подписывать уставные грамоты, г. Тверитинов смотрит, по прекрасному правилу Кузьмы Пруткова, ‘в корень’. Корень оказывается очень толстый и крепкий. Вот подлинные слова Тверитинова. На замечание князя (Синеуса?), что ‘сколько он ни толковал крестьянам, они по-прежнему ни на что не соглашаются’, г. Д. Самарин устами Тверитинова отвечает:

‘Тверитинов. Да, об этом несогласии слышно со всех сторон, но именно потому, что это явление общее во всей России, полезно бы вникнуть в причину этого глухого, пассивного несогласия. Ведь вам известно, что крестьяне под волею понимают: освобождение их от барщины и от оброка’.

На важность последних слов напирает сам г. Самарин, печатая их особенным шрифтом. Вопрос в такой откровенной постановке должен бы казаться очень затруднителен для господ, подобных Тверитинову, желающему, чтобы князь продолжал получать с крестьян прежний доход. В самом деле, как сделать, чтобы люди, нежелающие платить, стали платить с удовольствием? Но для такого умного человека, как автор статьи, г. Д. Самарин, ничего не стоит разрешить задачу как нельзя лучше. Тверитинов говорит:

‘По моему мнению, желательно было бы, чтобы повинности, оставаясь в том же размере, перестав быть повинностями за пользование землею, вносились не помещику, а в казну, как подать и вместе с податью, а помещика вознаградите из казны ежегодною рентою. Тогда вопрос решится весьма легко: нужно, чтобы оброк, платимый крестьянами, проходя чрез казну, как бы изменился в самом принципе своем, хотя на самом деле изменения в размере никакого нет’.

Ура! ура! искомое найдено, совершено мною открытие, над которым напрасно ломали голову г. Страхов, г. Костомаров и г. Соловьев: подлинный г. магистр Н. Безобразов найден! Да это он, г. Д. Самарин! Абсолютное тожество этих двух имен очевидно.

В самом деле: разницы между ними нет никакой.

Г. магистр Н. Безобразов говорил: недовольство мужиков крепостным правом весьма легко устранить одною переменою имени: надобно только переименовать крепостных в поселенных на помещичьих землях, оставив их отношения к помещику в прежнем виде, вот и будет исчерпан весь вопрос о крепостном праве.

Г. Д. Самарин говорит: недовольство мужиков оброком весьма легко устранить одною переменою имен: надобно только переименовать оброк в подать, оставив его в прежнем размере, вот и будет исчерпан весь вопрос об оброке.

Не было на земле двух Аристотелей, не может быть в России двух людей, способных к изобретению таких гениальных решений. Никто, кроме Ньютона, не мог открыть закон всеобщего тяготения, никто, кроме г. Д. Самарина, не мог изобрести мысль, высказанную в брошюре г. магистра Н. Безобразова.

Какое торжество моей проницательности! какое торжество и для философии! Аналитическим методом, путем многотрудного опытного исследования подтверждена безусловная истина двух основных формул философии Фихте:

Я = Я,

то есть г. магистр Н. Безобразов есть г. магистр Н. Безобразов

Я = не Я,

то есть г. магистр Н. Безобразов есть не г. магистр Н. Безобразов, а есть г. Д. Самарин.

Предлагаю дать достойные награды всем активным и пассивным участникам этого великого события:

1) Награда немецкому философу Фихте. Предлагаю постановить, чтобы ему, а по воспоследовавшей его смерти его законным наследникам получать от г. Д. Самарина оброк под именем подати.

2) Награда мне. Подносится в подарок полное собрание сочинений г. магистра Николая Безобразова (г. Д. Самарина тож), переплетенных в одну книгу, с изображением на переплете оной книги двойного портрета, золотым тиснением: г. Д. Самарин, изображенный в виде г. магистра Николая Безобразова, и г. магистр Н. Безобразов, изображенный в виде г. Д. Самарина.

3) Г. Д. Самарину. Переименовать его в магистра Николая Безобразова.

4) Г. магистру Николаю Безобразову. Переименовать его в г. Д. Самарина.

Возгордившись таким великим открытием, как абсолютное тожество г. Д. Самарина и г. магистра Николая Безобразова, я отдыхаю на лаврах, услаждаясь созерцанием дивной мысли г. Д. Самарина, и ее величие растет, растет в моих глазах:

‘Оставаясь в том же размере, оброк изменяется в самом принципе своем, хотя на самом деле изменения в размере никакого нет!’

‘Оставаясь в том же размере, оброк изменяется в самом принципе своем, хотя на самомделе изменения в размере никакого нет!’

‘ОСТАВАЯСЬ В ТОМ ЖЕ РАЗМЕРЕ, ОБРОК ИЗМЕНЯЕТСЯ В САМОМ ПРИНЦИПЕ СВОЕМ, ХОТЯ НА САМОМ ДЕЛЕ ИЗМЕНЕНИЯ В РАЗМЕРЕ НИКАКОГО НЕТ!’

Ну, наконец-таки удалось мне сделать открытие, которого никто у меня не предвосхитил и не предвосхитит.

Г. магистр Николай Безобразов есть псевдоним г. Д. Самарина.

Слава мне! Преклоняйте предо мною колена, изумленные соотечественники!

Но тот, кто долго был злополучен, становится недоверчив, мнителен, а как проникло в душу сомнение — уже нет возможности безмятежного наслаждения блаженством, и счастие исчезает. Так было и со мною. ‘Но действительно ли достоин я того, чтобы преклонялись предо мною соотечественники? — стал думать я не Дальше, как через полчаса,— точно ли сделал я открытие?’ От сомнения до отрицания один шаг. Сам г. Д.’ Самарин еще требует нового исследования. Другое дело,, если бы отыскал я под псевдонимом г. магистра Николая Безобразова какое-нибудь знаменитое подлинное лицо — например г. И. Аксакова, тогда дело было бы кончено. Конечно, я могу сделать эту догадку: г. И. Аксаков — редактор газеты, в которой помещена статья, подписанная именем ‘Д. Самарин’. Аргумент сильный. Но с другой стороны, несомненно, что г. И. Аксаков тожествен не со всеми лицами, именами которых подписаны статьи его газеты, следовательно полного доказательства для моей догадки еще нет. Я доказал только тожество г. магистра Николая Безобразова с г. Самариным. Но кто такой сам г. Д. Самарин? Быть может он также псевдоним? — это даже несомненно по принципу Фихте, нами принятому. Станем же продолжать исследование.

По формуле

Я = не Я

очевидно, что

Г. Д. Самарин не есть г. Д. Самарин, а есть некто другой.

Нам должно узнать, что за человек этот некто. Но чтобы узнать этот предмет, должно анализировать его отличительные свойства. Станем анализировать свойства лица, скрывающегося под псевдонимом г. Д. Самарина.

Первое свойство. Г. Д. Самарин говорит, что думает о благе народа.

Второе свойство. Г. Д. Самарин во всем соглашается с понятиями князя (Синеуса?) и хлопочет о сохранении его интересов.

Свойство третье. Он толкует об устройстве крестьянского дела только потому, что князь находится в затруднительном положении.

Соединив эти три свойства, мы получаем четвертое качество: польза народа служит г. Д. Самарину только прикрытием хлопот о пользе князя. Из этого легко открывается:

Пятое свойство. Интерес крестьян он приносит в жертву выгодам князя.

Вот пять отличительных признаков, по которым должен быть узнан ‘некто’, скрывающийся под псевдонимом г. ‘Д. Самарина’. В ком найдутся эти признаки, тот и есть искомый нами ‘некто’.

Боже мой, что я наделал над собою! я отнял у себя всякую возможность определенно указать на одно какое-либо лицо как на имеющее исключительные права быть узнану под псевдонимом г. Д. Самарина. Десятки, сотни, тысячи людей, толкующих и хлопочущих об стройстве крестьянского дела, представляются мне, и за исключением двух, трех между ними, все остальные обнаруживают свойства, соответствующие псевдониму г. Д. Самарина. Что ж я за несчастливец после этого: можно ли назвать раскрытием псевдонима, когда находишь, что он принадлежит не одному человеку, а тысячам людей?..

Эфиоп.

ПРИМЕЧАНИЯ

В полном виде ‘Свисток’ издается впервые. Некоторые произведения перепечатывались в собраниях сочинений Н. А. Добролюбова, Н. А. Некрасова, Н. Г. Чернышевского, M. E. Салтыкова-Щедрина, К. Пруткова. Однако подобные обращения к материалам ‘Свистка’, преследовавшие свои задачи, не могли дать исчерпывающего представления о сатирическом издании. В настоящей публикации предполагается достичь именно этой цели и познакомить современного читателя с замечательным литературным памятником писателей-шестидесятников.

Тексты всех девяти выпусков ‘Свистка’ (1859—1863) печатаются по журналу без изменений. Такая текстологическая установка обусловлена принципом издания памятника, воссоздаваемого в том виде, в каком произведения ‘Свистка’ реально становились достоянием читателей 60-х годов прошлого века. Несмотря на постоянное давление со стороны цензуры, наносившей ощутимый урон не только отдельным произведениям, но порою и составу срочно перестраивающихся выпусков (особенно No 6 и 7), ‘Свисток’ все же достигал своих целей и оказывал заметное влияние на общественно-литературное движение своей эпохи. Принцип публикации памятника диктует не реконструкцию первоначального замысла, подвергнувшегося цензурному вмешательству, а воспроизведение номеров ‘Свистка’ в их первопечатном виде.

В настоящем издании произведена сверка текстов с дошедшими до нашего времени рукописями и корректурами (остается неизвестной лишь корректура No 9 ‘Свистка’). Наиболее существенные разночтения включены в текстологический комментарий. Таким образом, до цензурная редакция произведений также представлена современному читателю.

Текстологический комментарий опирается в основном на результаты, достигнутые советскими текстологами при подготовке собраний сочинений главных участников ‘Свистка’ Н. А. Добролюбова, Н. А. Некрасова, К. Пруткова. Добролюбовские части ‘Свистка’ впервые были приведены в соответствие с первоначальными авторскими замыслами Чернышевским в посмертном издании сочинений писателя (т. IV. СПб., 1862), и это учтено в текстологических комментариях к произведениям Добролюбова. Новое обращение к корректурам позволило в то же время уточнить первоначальный состав номеров, подвергшихся перестройке вследствие цензурного вмешательства. Эти сведения содержатся в текстологических преамбулах. В ряде случаев удалось установить не изученные до сих пор варианты текстов Добролюбова, Некрасова, Пруткова.

Орфография и пунктуация в настоящем издании приближены к современным нормам. Цитаты заключены в кавычки, в названиях литературных произведений и периодических изданий второе слово печатается не с заглавной буквой, как нередко писалось прежде, а со строчной (‘Московские ведомости’, ‘Русский вестник’). Без изменений оставлены написания некоторых характерных для тогдашней’ эпохи слов (выростут, полнощный, со делал, сантиментальность, нумер и др.). Недостающие части публикуемых в примечаниях вариантов (Некоторые корректуры дошли до нашего времени в дефектном состоянии.} обозначены многоточием. Зачеркнутый в рукописи или корректуре текст воспроизводится в квадратных скобках. Все редакционные конъектуры вводятся в текст и в примечания в угловых скобках. Отсутствующие в ‘Свистке’ переводы иноязычных слов и фраз даются здесь же под строкой.

Раздел ‘Дополнения’ составился из написанных Добролюбовым первоначальных программ ‘Свистка’, проливающих свет на историю возникновения издания, а также произведений Добролюбова и К. Пруткова, предназначавшихся в ‘Свисток’, но по разным причинам туда не попавших. Прикосновенность их к ‘Свистку’ подтверждается текстуально или документально (корректурными листами, свидетельствами современников и т. д.). Состав раздела определяется принципом воспроизведения памятника. В него не вошли статья Добролюбов а ‘Стихотворения Михаила Розенгейма’, напечатанная до возникновения ‘Свистка’ (‘Современник’, 1858, No 11), ‘Атенейные стихотворения’ и ‘Успехи гласности в наших газетах’, обнародованные Добролюбовым вне ‘Свистка’ (‘Искра’, 1859, No 6, 9), и долгое время остававшееся не опубликованным его же стихотворение ‘Средь акрополя разбитого’, связь которого со ‘Свистком’ не поддается документальному обоснованию. Исключение составило ‘искровское’ стихотворение Добролюбова ‘Чувство законности’, первоначально включенное автором, как это видно из корректуры, в первый выпуск ‘Свистка’ и перепечатанное позднее в составе этого номера Чернышевским.

Научный аппарат книги включает статью А. А. Жук и Е. И. Покусаева »Свисток’ и его место в русской сатирической журналистике 1860-х годов’, историко-литературный и текстологический комментарий, указатель имен.

Структура комментария вытекает из общего принципа издания: примечания к отдельным произведениям предварены текстологической преамбулой и вступительной заметкой, характеризующей каждый выпуск ‘Свистка’ в целом. Непосредственно за примечаниями к текстам всего выпуска следуют в единой нумерации примечания к вариантам, содержащимся в текстологических комментариях.

Вступительные заметки к каждому из номеров ‘Свистка’, историко-литературный комментарий составлены А. А. Жук (за исключением примечаний в No 9 к произведениям М. Е. Салтыкова-Щедрина, написанных В. В. Прозоровым). Подготовка текста, составление раздела ‘Дополнения’, текстологические преамбулы и комментарии выполнены А. А. Демченко. Общая редакция издания осуществлена Е. И. Покусаевым и И. Г. Ямпольским.

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

В — ‘Время’

ГБЛ — Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина

Гонорар, вед. — Гонорарные ведомости ‘Современника’. Вступит. статья и публикация С. А. Рейсера.— ‘Литературное наследство’, 1949, т. 53—54

ГПБ — Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. M. E. Салтыкова-Щедрина

И — ‘Искра’

Изд. 1862 — ‘Сочинения Н. А. Добролюбова’, т. IV, СПб., 1862

К — ‘Колокол’

ЛН — ‘Литературное наследство’

МБ — ‘Московские ведомости’

HB — ‘Наше время’

ОЗ — ‘Отечественные записки’

ПД — Рукописный отдел Института русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом)

ПССД (Аничков)— Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений под ред. Е. Аничкова т. I—IX. СПб., 1911-1913

ПССД (Лемке) — Н. А. Добролюбов. Первое полное собрание сочинений под ред. М. Лемке, т. I—IV. СПб., 1912

ПССД (1939) — Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений, т. VI. М., 1939

ПССН (1948) — Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем, т. I—XII. Мм 1948—1953

ПССН (1967) — Н. А. Некрасов. Полное собрание стихотворений в 3-х т. Общая ред. и вступит. статья К. И. Чуковского, т. 2. Л., 1967 (Большая серия ‘Библиотеки поэта’)

ПССП (1884) — К. Прутков. Полное собрание сочинений. СПб., 1884

ПССП (1885) — К. Прутков. Полное собрание сочинений. 2-е изд. СПб., 1885

ПССП (1965) — К. Прутков. Полное собрание сочинений. Вступит. статья и примеч. Б. Я. Бухштаба. М., Л., 1965 (Большая серия ‘Библиотеки поэта’)

ПССЧ — Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в 16-ти т. М., Гослитиздат, 1939—1953

PB — ‘Русский вестник’

С — ‘Современник’

СПб. ведомости — ‘Санктпетербургские ведомости’

Св. — ‘Свисток’

СН (1874) — ‘Стихотворения Н. Некрасова’, т. 3, ч. 6. СПб., 1874

СН (1879) — ‘Стихотворения Н. А. Некрасова’, т. I—IV. СПб., 1879

ССД — Н. А. Добролюбов. Собрание сочинений в 9-ти т. М., Л., 1961—1964

ССЩ — М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в 20-ти т. М., 1965—1977

Указатель С — В. Боград. Журнал ‘Современник’, 1847—1866. Указатель содержания. М., Л., 1959

ЦГАЛИ — Центральный Государственный архив литературы и искусств СССР

ЦГАОР — Центральный Государственный архив Октябрьской революции

ЦГИА — Центральный Государственный исторический архив СССР

ценз. разр. — Дата цензурного разрешения к печати

ОПЫТЫ ОТКРЫТИЙ И ИЗОБРЕТЕНИЙ
Г. Магистр Н. де Безобразов — псевдоним

Св. 8, с. 44—56. Автор — Н. Г. Чернышевский (подтверждается его списком статей — ПССЧ, т. XIV, с. 646). Автограф неизвестен. Обе статьи настолько близки по замыслу и содержанию, что правильнее говорить об одной статье, состоящей из двух частей. Цензорская корректура — в ЦГАЛИ. Корректура содержит существенные разночтения, впервые опубликованные В. Сушицким в статье ‘Из литературного наследия Н. Г. Чернышевского’ (‘Каторга и ссылка’, 1933, No 10, с. 89—109). Значительная часть этих разночтений учтена в ПССЧ, т. X, с. 60—71, 1068—1069. Корректуры представляют собою три ‘формы’ под NoNo 7, 8 и 9. ‘Форма’ No 7 сохранилась не полностью: вдоль четвертого столбца неравномерно (полумесяцем) оторвана часть текста и недостающие окончания строк (см. текстологические примечания) заменены нами точками. В правом верхнем углу надпись автора: ‘Мне сказали, что эти формы мои были запрещены, потому я их и не читал. Чернышевский’. ‘Формы’ NoNo 8 и 9 сохранились целиком, цензурных помарок в корректуре нет. В. Сушицкий полагает, что Чернышевский посетил цензора после запрещения статьи и на основе совместного обсуждения дал ту редакцию, которая известна по ‘Свистку’.

В корректуре статья заканчивалась строками: ‘Слава мне! Преклоняйте предо мною колена, изумленные соотечественники!’ (Стр. 264, строки 7—8 св.). Далее следовала подпись: ‘Эфиоп’. Вся последующая часть текста, написанная Чернышевским, нужно думать, дополнительно, находится на отдельной корректуре и подписи не имеет.

Стр. 255, строка 10 сн. Слова ‘не иначе, как’ в корректуре зачеркнуты автором.

Стр. 256, строка 12 св. В корректуре: прочел в прекрасном руководстве к физике г. Ленца¹²⁸, что это изобретение

Стр. 256, строка 15 св. В корректуре после слова ‘мне’ следовало:

Упомянув имя г. Ленца, отступлю от хронологического порядка, чтобы пожаловаться также и на нашего знаменитого электро-магнетиста. Он сыграл со мной штуку точь-в-точь такую же, как Брегет: в прошлое воскресенье неимоверным напряжением мысли я открыл, что особы женского пола, бывавшие когда-либо на университетских лекциях, все принадлежат к презреннейшему разряду женщин и что никогда нога честной девушки или женщины не вступала в здешнее святилище наук. Но едва я высказал это открытие в кругу знакомых, как они хором отвечали мне, что та же самая мысль официально выражена почтенным академиком, бывшим деканом, много раз исправлявшим должность ректора С.-Петербургского университета, г. Ленцем. Отдавая должную честь благородству и смелости заслуженного профессора,— да и как не отдал бы я справедливости ему, когда сам по опыту знаю, какая редкая сообразительность, какая высокая правдивость и какое меднолобое бесстыдство нужно для произнесения подобных слов,— отдавая иол-ную справедливость замечательным качествам ума и сердца знаменитого естественника, не могу с тем вместе не восхвалить и образцовую терпимость нашего общества к ученому старцу. Я был не так счастлив и в этом отношении. Едва я высказал мысль, сходную с его открытием, как подвергся неприятностям от моих собеседников и теперь веду жизнь анахорета, потому что все мои знакомые отказали мне от дома. Я готов страдать за правду, но почему же так несправедлива судьба, что я один своим лицом почувствовал невыгодные последствия сделанного мною вместе с г. Ленцем открытия? Игра судьбы, иоистине, беспримерная! На университетских лекциях бывали сотни дам и девиц. У каждой из них есть родственники, которым, вероятно, не показались же безобидными слова почтенного академика… Но высокая терпимость удержала их. Говорите после этого, что нет у нас свободы мнений!

Возвращаюсь к рассказу о моих открытиях в хронологическом порядке.

Стр. 256, строки 21—22 сн. В корректуре вместо ‘особенно в мыслях о том, как надобно расправляться с молодежью’ — ‘В особенности согласен я с ними, что студенты Московского университета — буйные мальчики, которых надобно сечь’.

Стр. 256, строки 8—9 сн. В корректуре вместо ‘несмотря ни на какие соприкосновения известных предметов растительного царства с органами его организма, не занимающимися мышлением’—‘в то время, когда его порют’.

Стр. 257, строки 18—19 св. В корректуре вместо ‘к национальной независимости’ — ‘к свободе’.

Стр. 257, строка 22 св. В корректуре следовало: Г. В. Ржевский… Надобно заботиться о средствах к увеличению пролетариата.

Стр. 257, строка 11 сн. В корректуре следовало: Г. Погодин… Вот вам, православные, красное яичко¹²⁹.

Стр. 258, строка 9 св. В корректуре: г. Бабста, г. Ленца, г. Чичерина

Стр. 258, строка 19 св. В корректуре вместо двух следующих абзацев:

На ловца зверь бежит! Да что один зверь: десятки, сотни зверей,— то самого уморительного, то самого отвратительного вида. И какие занимательные свойства обнаруживаются в этих милых передовых сынах нашего любезного отечества! Сами гг. Катков, Леонтьев и Дудышкин, так хорошо познакомившиеся при помощи г. Юркевича с книгами Льюиса¹³⁰, рассказывающими такие занимательные вещи о жизни кур, лягушек и тритонов с вырезанным мозгом,— сами они не поверят возможности каким бы то ни было существам жить и действовать с таким малым запасом мозга, какой оказался достаточен для некоторых замечательных российских деятелей, продолжающих себе здравствовать, даже рассуждать, даже писать, даже стараться приобрести посильное влияние на устройство судьбы любезного отечества.

Какие великолепные подвиги, какие чудные изобретения открываются нашему взору!

Вот, например, прения об университетском вопросе:

‘И было все глухо во мгле подо мной

В убийственном сумраке том,

Все спало для слуха в той бездне немой,

Но виделось страшно очам,

Как двигались там безобразные труды,

Уродов морских несказанные чуды.

Я видел, как в черной пучине кипят,

В громадный свиваяся клуб,

И млат водяной, и уродливый скат

И ужас морей однозуб,

И смертью грозил мне зубами сверкая,

Покой ненасытный, гиена морская’¹³¹.

Но этих стихов никак не должен принимать кто-либо за отрывок из рассуждений об университет…..ложение было бы грубою ошибкою по дву….. 1) трактация об университетском деле… 2) ни о каких уродах и чудовищах…..

‘Измерить океан <глубокий>,

Сочесть пески, лу<чи планет>,

Хотя и мог бы <ум высокий>.)

Но не может никакой ум и …..

Но восхваляя Ахиллеса, оставим ли без…..тором старого университета был г. Стасю<левич>…..он пал на развалинах своего пергама,—

‘Слава Гектору во гробе!

Он краса Пергама был!

Он за край, где жили деды,*

Великодушно пролил кровь,

Победившим ** — честь победы,

Побежденному — любовь!’¹³²

* Отцом (ученым, как бывают отцы крестные) Ста…..известно, г. Куторга ват….. младший, дедами же его можно признават….. на и г. Касторского.

** То есть г. Костомарову, как ниже будет объяснено…..

То есть, конечно, г. Стасюлевичу. О, как любезно…..тование за привилегии профессорского сословия,— привиле<гии>…..благо<даря> которым С.-Петербургский университет блистал ….. г. Савича, г. Воскресенского, г. Срезневского, самого г. Стасюлевича,

г. Касторского, г. Куторги старшего, г. Куторги младшего, г. Штейнмана, г. Лапшина, г. Никитенко, г. Кранихфельда, г. Михайлова (доктора прав), г. Сухомлинова и стольких, стольких других, знаменитых или силою ума, или громадностью знаний, или гражданским мужеством…

‘Светил возженных миллионы

В неизмеримости текут,

Твои * творят они законы,

Лучи животворящи льют…’

* Сие местоимение может быть относимо по желанию читателя к бывшему министру народного просвещения кн. Ширинскому-Шихматову или к самому г. Стасюлевичу, или к кому-либо иному.

А Московский университет! О, как я хвалю состав московского университетского совета, все ученые члены которого (за исключением только двух человек чуть ли не из целой полсотни) явились достойными сотоварищами г. Чичерина и вместе с ним учили неповоротливую полицию исполнять ее долг, пробуждали ее зоркость, объясняли ей необходимость спасать погибающий первопрестольный град,— о, совет Московского университета! ты достоин сохранения своих корпоративных привилегий! О каждом из твоих сочленов, за исключением только двух отщепенцев, надобно сказать словами поэта:

‘Аще мир, сокрушен распадется,

Сей муж николи ж содрогнется’.

Говорите такому мужу о стыде, он будет только глазами хлопать. Благую часть избрал себе г. Стасюлевич! Он защищал привилегии достойных корпораций.

Но г. Чичерин, как человек молодой, далеко превзошел высоким парением мыслей и широтою взгляда обоих петербургских рыцарей.

Odi profanum vulgus et arceo favete linguis¹³³,

— восклицает он, или в русском переводе г. Леонтьева:

‘Терпеть не могу вас, буяны, осмеливающиеся судить о профессорах (odi profanum vulgus)! Я вас всех в квартал отправлю (et arceo)! Молчать (favete lingius)’.

Истины, изрекаемые г. Чичериным, были так возвышенны и убедительны, что не мог никто оспаривать его: он и не желал, чтобы никто не мог спорить с ним, по сущности дела, никто не мог итти на состязание, к которому он вызывал.

‘На просторе опричник похаживает,¹³⁴

Над плохими бойцами подсмеивает,

Трижды громкий клич прокликал,

А никто и с места не тронулся,

Лишь стоят да друг дружку подталкивают’.

Г. Чичерин был когда-то западником, быть может и теперь им остается,— а все-таки в нем истинно русапетская удаль:

‘Исполать тебе, детинушка,

Что ты речь держал свою по совести,

Мы за то тебя, детинушка, пожалуем’…¹³⁵ —

как пожалуем, это, конечно, подсказывает г. Чичерину собственное сердце: г. Леонтьев, поднесет ему coronam civilem pro urbe salvata {Гражданский венок от всего города (лат.).— Ред.}, все благонамеренные люди протянут ему руки и предложат сделать для него все, что могут, все неблагонамеренные люди уже повернулись к нему спиной,— но какое ему дело до этого последнего обстоятельства?

‘Пускай толпа клеймит презреньем¹³⁶

Наш неразгаданный союз’,—

скажет ему кто-нибудь, находящий в его речи отголосок своих мыслей, оправдание своих действий: ‘ты за все будешь награжден добрым моим мнением о тебе’. Конечно, не век же станут молчать о тебе,— заговорят о тебе тоном, какого ты должен был ждать, но

Когда пред общим приговором¹³⁷

Ты смолкнешь, голову склоня,

И будет для тебя позором

Речь тупоумная твоя,

— тогда не унывай,

Но пред судом толпы лукавой

Скажи, что судит нас иной,

— и приди,

Приди в чертог ко мне златой,

Приди, Чичерин дорогой.¹³⁸

Г. Чичерин говорил так убедительно, понимал вопрос так глубоко, что, читая речь его, благонамеренный человек совершенно соглашался с ним, но точно так же тот же самый благонамеренный человек соглашался с г. Стасюлевичем, когда читал статьи г. Стасюлевича, и с г. Костомаровым, когда читал статьи его. Уже из этого можно было видеть, что каждый из трех красноречивых профессоров обнял своей мыслью только часть истины и что нужен труд нового многообъемлющего ума для формулирования общественной мысли об университетах¹³⁹ во всей ее всесторонней жизненности, что или г. Жеребцов или г. Даль или кто-нибудь из двух гг. Безобразовых возьмется довершить дело, начатое достойным каждого из поименованных публицистов. Но они были заняты каждый своими делами: г. В. П. Безобразов, устроитель земских банков, писал письма из деревни¹⁴⁰ о которых сам откровенно замечал, что они изображают крестьянский вопрос в слишком розовом свете. Гг. Безобразов и Жеребцов готовили речи к московским дворянским выборам, г. Даль читал корректуры своего словаря, никто из них не имел времени для писания статей об университетском вопросе. Мы приходили в отчаяние, не надеясь, чтобы кто-нибудь мог заменить этих мыслителей. Но заговорила ‘Современная летопись’ ‘Русского вестника’¹⁴¹ и — мы утешились. Она возвела к единству разноречащие мнения трех профессоров, взяв от каждого из них все безусловно прекрасное. С г. Костомаровым согласилась она, что Санкт-Петербургский университет надобно соединить с академиею наук, с г. Стасюлевичем — в том, что прежние профессорские корпорации превосходны, с г. Чичериным — в том, что университеты должны быть совершенно чужды жизни, но справедливо выставила она, что важнее всего тут установить солидный налог на, просвещение, отбросив слишком оригинальную, придуманную г. Костомаровым форму взимать этот налог посредством ключей, она сосредоточила свое внимание на существе дела, на необходимости взимать налог, и доказала ее самым блистательным образом. Да ведь и правда, как не брать налога с учащихся? Во-первых, у кого нет денег, тому не следует учиться, во-вторых, во Франции, Англии, Германии, Италии берется плата за слушание лекций и за дипломы на степени. Как же быть налогу на ученье у нас? В налоге находится лучшее средство примирить все разномыслия: г. Костомарову хочется уничтожить корпорации, г. Стасюлевичу — сохранить их. Установим налог надлежащей высоты,— тогда в университете не будет студентов, следовательно, не будет университета, то есть не будет и университетской корпорации, желание г. Костомарова удовлетворится. Но не будет университета только на факте, а на бумаге он может существовать и сохранять корпоративное устройство, следовательно, будет удовлетворен и г. Стасюлевич. Что же до г. Чичерина, он, очевидно, будет удовлетворен вполне: когда не будет никакой жизни в университете, то, разумеется, будет устранена всякая возможность соприкосновения науки в университете с жизнью.

Сколько мы сделали открытий по одному университетскому делу! Припомним главнейшие:

1) Всякая жизнь должна быть изгнана из университетов (г. Чичерин).

2) Надобно существовать налогу для ученья (‘Современная летопись’).

3) Налог этот надобно взимать посредством ключей (г. Костомаров).

4) С.-Петербургский университет должен принять в себя прекрасные элементы академии наук (мысль г. Костомарова, совершенно сходная однако с мыслью г. Чичерина. См. No 1).

5) Профессора должны составлять касту (г. Стасюлевич).

Какое удивительное уменье отыскать существенные стороны вопроса и найти просвещеное решение для него!

Но кроме пяти прекрасных открытий, сделанных нами по университетскому вопросу, есть у нас все по тому же вопросу еще шестое открытие или, точнее сказать, находка: одному из наших друзей удалось отыскать в ящике у одного из здешних студентов следующий отрывок:

‘август, 1861.

Больше половины моих товарищей не имеют гроша за душою. Они бьются как рыба об лед, многие из них по целым неделям не пьют чай, не имеют табаку. Требовать деньги с этих людей за ученье! Боже, да лучше бы велели им выкалывать по одному глазу — ведь они стали бы только кривыми, а теперь хотят, чтобы они были слепыми. Говорят, что в наши времена нет чудес и мало мучеников. Из 1300 студентов здешнего университета около 1000 человек — мученики своего стремленья образоваться, стать порядочными людьми. Они не умирают с голоду, они успевают достигать своей цели образования, это ли вы не назовете чудом? Их считают людьми беспокойными и опасными. Разумеется, вещь невозможная, чтобы молодые люди были так осторожны в словах, как их мудрые порицатели. Но зачем же добиваются этой невозможности? Дело решается просто: запретите людям быть молодыми, прикажите, чтобы за детством следовала не юность, а прямая старость. А если это трудно, можете принять меру, менее затруднительную: запретите людям учиться долее 15-летнего и 12-летнего возраста, тогда у вас не будет беспокойной учащейся молодежи. В прочем, этот второй способ решения уничтожит только учащуюся беспокойную молодежь, а не уничтожит он беспокойную молодежь. Люди остывают с летами, а в молодости люди всегда горячи, учатся ли в университете, или вовсе нигде не учатся, называются ли студентами, или кадетами, или прапорщиками, все равно они благородны и неопытны, потому во всяком случае будут склонны к увлечениям. Решайте же, нужны ли вам образованные люди или нет, если не нужны, вы будете иметь буйную грубую молодежь, которая станет делать вам гораздо больше беспокойства, чем когда-нибудь могли или могут сделать студенты. Если же вы не в состоянии обойтись без образованных людей, в таком случае рассудите, что образовываться люди должны в молодости, а молодые люди — всегда молодые люди.

Говорят, что мы поступаем слишком неосторожно. Но разве мы сами желаем быть неосторожными? У нас нет опытности, но мы были бы рады выслушивать советы людей, более нас живших на свете. Никто не берет на себя обязанности быть нашим другом и советником. Мы покинуты всеми старшими нас па произвол судьбы.— Что ж, мы понимаем, отчего никто не хочет входить в наш круг, обдумывать вместе с нами наши нужды и желания. Каждый боится компрометрировать себя сношениями с нами. Да и как не бояться при окружающей нас подозрительности? Ведь у многих из нас вовсе нет привычки быть молчаливыми, тотчас разойдутся по городу толки о всяких пустяках, каждое слово будет преувеличено, и тот, кто вошел в наш круг затем, чтобы сдерживать и успокаивать нас, прослывет подстрекателем, а нас, сближавшихся с ним из потребности искать благоразумных и умеренных советов, назовут его сообщниками и припишут бог знает какие замыслы ему и нам. При таком взгляде подозрительных, при силе их вредить подозреваемым, конечно, каждый благоразумный и осторожный человек должен избегать сближения с нами. Не говоря о посторонних людях, такой системы держатся даже наши профессора. Я их не виню, по из этого могут произойти серьезные неприятности им, нам да и многим другим. Я, впрочем, не разделяю всеобщего сожаления моих товарищей о недостатке близких отношений между нами и профессорами. Студенты, приезжающие из Москвы и других университетов, говорят, что в нашем составе профессорского сословия лучше, чем в других местах. Оно правда, между нашими профессорами целая половина — люди хорошие: по крайней мере не обскуранты. Но присматривался я к ним: нет ни одного, который мог бы иметь прочное влияние на студентов, если б и захотел добиваться его, а не бегал от нас. Человека три-четыре, правда, пользуются некоторым авторитетом между нами. Но ведь это потому, что они толкуют с нами только об отвлеченных ученых предметах. В этих вещах они, точно, знатоки своего дела. Но войти в нашу жизнь, сочувствовать нашим интересам, заслужить наше доверие в жизненных наших делах никто из них не умел бы. Они отвыкли понимать молодежь, долго бывши принуждены сторониться от нее. Живая связь могла бы у нас быть скорее с некоторыми из людей, чуждых университету. Но те уже положительно подвергли бы себя опасностям, если бы захотели сойтись с нами.

А как легко было бы успокоиться насчет наших будто бы опасных мыслей, если бы перестали метать своими подозрениями сближению нас с людьми, которых могли бы мы уважать. Ведь мы, наконец, не бешеные же звери. Мы могли бы понять, что возможно и что невозможно, если бы стали говорить с нами об этом люди, отрезвленные житейским опытом. Но теперь мы покинуты всеми, и наша беспомощная неопытность может наделать напрасных бед нам и тревог другим.

Хотя бы по крайней мере оставили нас в покое, не раздражали нас совершенно ненужными грубостями, хотя бы по крайней мере не мешали нам учиться. Сами мы никогда не поднимем шума. Но нас язвят, обижают, обманывают,— наша честность возмущается коварством… И нет никого, кто поговорил бы с нами прямо и честно… До чего же наконец доведут нас?’

Прочитав этот отрывок, я просветлел надеждою, что вот наконец удастся мне поступить с другим так, как поступили со мною Ньютон, г. Ленц, г. Соловьев и другие (см. выше): предвосхитить открытие и получить награду. Я даже унизился до коварства: с притворным пренебрежением сказал я моему другу, нашедшему эту бумагу в чужом ящике, что прочитанный мною листок вздор, который надобно бросить,— и бросил, потом тайком поднял с мыслью: объявлю, что открыл этот листок я (некто из неопытных юношей качает головой, думая про меня: однако, хорош гусь! имеет друзей, которые лазят по чужим ящикам, и сам, по-видимому, не прочь от этого).— Что ж, я не стыжусь того, что готов на все для блага отечества.

Но что ж?— О, горькая участь! понес я приобретенный листок к кому следует {Здесь должно разуметь: в редакцию какого-либо журнала.}, оная особа {Следует разуметь: заведующая означенным журналом.}, прочитав доставленный мною документец, сказала, что открытия никакого тут нет, потому что весь город уже говорит то самое, что написано в моем листке, и что награды мне никакой не будет. Итак, опять неудача в открытии!

О, нет же, злая судьба, ты не одолеешь! я выйду победителем из борьбы с тобою! Из самой неудачи извлеку я удачу, на основании открытия, оказавшегося вовсе не открытием, построю другое открытие, которое уже непременно будет новостью. Вот оно.

Стр. 258, строка 18 сн. В корректуре: Седьмое и окончательное

Стр. 259, строка 21 св. В корректуре: Восьмое открытие,—

Стр. 261, строка 13 св. В корректуре: Г. Чичерин, обнаружив в себе свойства Мономаха, не мог разъяснить

Стр. 262, строка 4 св. В корректуре вместо ‘чье выглядывает’ — ‘г. Безобразова’.

⁸⁹ ‘Сказания русского народа’ И. Сахарова.— Имеется в виду: Сахаров И. П. (1806—1863). Сказания русского народа о семейной жизни своих предков, ч. 1—3. СПб., 1836—1837.

⁹⁰ …это изобретение … сделал Брегет.— Бреге Л.-А. (1747—1823), французский часовщик, изобретатель физических приборов, академик.

⁹¹ Ньютонов бином…— Ньютон И. (1643—1727) — великий английский ученый, разработавший дифференциальное и интегральное исчисление.

⁹² …не допускать привоза машин из-за границы…— Речь идет о журнале ‘Вестник промышленности’ (редактором-издателем его был И. К. Бабст совместно с Ф. В. Чижовым), который пропагандировал идею запретительного тарифа с целью подъема отечественного производства.

⁹³ …открытие предвосхищено… Соловьевым…— в ‘Истории России с древнейших времен’ (1851 — 1879) С. М. Соловьева (1820—1879), профессора Московского университета, оправдывался террор последних десятилетий царствования Ивана Грозного (т. VII, VIII).

⁹⁴ …как надобно расправляться с молодежью.— В связи со студенческими волнениями в Московском университете в сентябре-октябре 1861 г. ‘профессора <...> вели себя безупречно,— по мнению Б. Н. Чичерина.— И старые, и молодые единодушно стояли за водворение порядка’, правление университета ‘обратилось <...> с просьбою о полицейской помощи’ к московскому генерал-губернатору (Чичерин Б. Н. Воспоминания. Московский университет. М., 1929,, с. 17 —18).

⁹⁵ …разделяют ли мнение … молодые ученые…— Чернышевский, без сомнения, знал,что ‘соборные доносы университетских приставов науки’, как выразился Герцен (см. Собр. соч.: В 30-ти т., т. XVI. М., 1959, с. 105), были подписаны И. К. Бабстом, С. М. Соловьевым, П. М. Леонтьевым, С. В. Ешевским, Б. Н. Чичериным, О. М. Бодянским.

⁹⁶ …наука сама по себе, жизнь сама по себе…— ‘В стены этого здания, посвященного науке, не должен проникать шум страстей, волнующих внешнее общество’,— заявил Чичерин в своей вступительной лекции (см. прим. 54).

⁹⁷ …о leges barbarorum и областных учреждениях.— Имеются в виду: 1) законы в древнем Риме для иностранцев, не имевших прав римского гражданства, 2) магистерская диссертация Чичерина (см. с. 466, прим. 20),

⁹⁸ ‘Очерки Англии и Франции’ — книга Б. Н. Чичерина (М., 1859), рецензированная в ‘Современнике’ Чернышевским.

⁹⁹ …некто, написавший…— далее цитируется заключительный абзац статьи самого Чернышевского ‘Чичерин как публицист’ (С, 1859, No 5, с. 58).

¹⁰⁰ …не было ни одного … который не предвосхитил бы … хорошеньких мыслей.— Далее излагаются, в ироническом обобщении, утверждения, характерные для половинчатой позиции некоторых либеральных периодических изданий (‘Отечественные записки’, ‘День’, ‘Время’), или определяющие положение упоминаемых Чернышевским литераторов и ученых в общественно-литературной борьбе последних месяцев на стороне сил реакции.

¹⁰¹ Письмо из Турина — статья Добролюбова ‘Из Турина’, С, 1861, No 3, с. 195—226, с которой резко полемизировал либеральный публицист Н. В. Альбертини (1826—1890). Политическое обозрение.— ОЗ, 1861, No 3, с. 24—25.

¹⁰² Г. Ив. Аксаков … Безумные поляки…— См.: От редакции.— ‘День’, 1861, 21 октября, No 2, с. 14.

¹⁰³ Г. Леонтьев … мужику земля не нужна — См.: Леонтьев П. М. О судьбе земледельческих классов в древнем Риме.— PB, 1861, т. 31, январь, кн. 1, с. 5—92.

¹⁰⁴ Г. Н. Костомаров … Не должно подчиняться деспотизму уличной толпы.— См. ‘Автобиографию’ Костомарова (‘Русская мысль’, 1885, No 6, с. 41).

¹⁰⁵ Белинский принес больше вреда, чем пользы.— См.: Лонгинов M. H. Из современных записок. III. Белинский и его лжеученики.— PB, 1861, т. 33, июнь, Литературное обозрение и заметки, с. 131.

¹⁰⁶ И долго буду я народу тем любезен…— ироническая перефразировка заключительного четверостишия пушкинского ‘Памятника’ (1836) в измененной редакции В. А. Жуковского: ‘И долго буду тем народу я любезен … Что прелестью живой стихов я был полезен’, благодаря чему выпадала строка пушкинского оригинала: ‘Что в мой жестокий век восславил я свободу’.

¹⁰⁷ Об университетском вопросе … статьи…— Осенью 1862 г. ‘волнения <...> охватили все университеты, кроме Дерптского’ (Пантелеев Л. Ф. Воспоминания, с. 244). Их вызвало введение министром народного просвещения Е. В. Путятиным новых ‘временных правил’ для университетов, которыми воспрещались сходки, ликвидировались студенческие кассы взаимопомощи и библиотеки, вводилась обязательная плата за слушание лекций — все это ограничило доступ в университет разночинцам. Петербургский университет, где студенческое движение приобрело особенно широкий размах, осенью 1861 г. был закрыт. В печати оживленно обсуждался вопрос о том, какой устав необходим университетам.

¹⁰⁸ …это напечатано в XII кн. ‘Современника’ в 1857 г.— выше цитирована статья самого Чернышевского ‘Современное обозрение’.

¹⁰⁹ …публицист … который … крикнет: ‘Very dangerousllh…— Это упоминание о давнем уже столкновении Герцена с ‘Современником’ (1859) скорее всего преследовало маскировочные цели, поскольку оно помещено в окружении исключительно острых и цензурно опасных утверждений: ‘В пять лет (срок, прошедший с момента первых известий о будущей реформе.— А. Ж.) ни на шаг не подвинулась <...>наша жизнь’, хотя ‘в эти пять лет совершено освобождение крестьян’.

¹¹⁰ …едет кто-нибудь в коляске … напишет стихи… объявят рекрутский набор … напишет стихи…— Имеются в виду: стихотворение А. Н. Майкова ‘Коляска’, воспевающее Николая I, которого ему долго не могла простить демократическая критика, и его отклики в официально-патриотическом духе на события Крымской войны (сборник ‘1854 год’).

¹¹¹ Посвящается … Фихте и … Лонгинову — Фихте И.-Г. (1762—1814) упомянут в качестве философа-идеалиста, Лонгинов — как дотошный разыскатель. Дважды задетый в этой статье ‘библиограф’ отреагировал печатно: ‘… о Д. Ф. Самарине <...> была напечатана в ‘Современнике’ целая большая статья, исполненная насмешек и брани, в которой он выставлен якобы лицемером, крепостником, плантатором и награжден прочими ругательствами, изобретенными в некотором ‘прогрессивном кружке’ <...> вас, Дмитрий Федорович, осудил некий ‘Эфиоп’ <...> Но что я вижу? Вы, кажется, смеетесь над страшным приговором’ (Лонгинов М. По поводу статьи г. А. в No 105 ‘Нашего времени’.— НВ, 1862, 6 июня, No 119).

¹¹² …изданную некогда за границей брошюру… — О крепостническом выступлении Н. А. Безобразова см. с. 476, прим. 119.

¹¹³ …магистр такого имени действительно существует…— Н. А. Безобразов был магистром законоведения СПб. университета.

¹¹⁴ …принимал … Безобразова за Синеуса.— ‘Отечественные записки’, встретившие этот номер ‘Свистка’ градом оскорблений, посвятили Чернышевскому бездарные вирши ‘Думы Синеуса’ (03, 1862, No 2, Письма об изучении безобразия, с. 45) и пытались доказать, что нападение на либерального Самарина уравнивает Чернышевского с реакционерами (‘я = я, г. Чернышевский = г. Чичерину, все же остальное человечество, все, что не = я — будет равно нулю’.— Там же, No 3, Современная хроника России, с. 14—15).

¹¹⁶ …великого магистра ливонского ордена.— Ливонский орден — средневековое католическое рыцарское объединение (государственное и военно-политическое) в Восточной Прибалтике (1237—1562), во главе которого стоял пожизненно избираемый великий магистр.

¹²⁸ …Петербург, в котором также появилось несколько будок, но это будки скверные, презренные, о которых не стоит и говорить, потому что торговля, в них производившаяся, едва-едва дает на хлеб будочникам.— Касаясь ‘литературного будочничества’ в Петербурге, Салтыков имеет в виду несколько новых, начавших выходить в 1863 г., изданий охранительного направления, в числе которых были: ‘Весть’ (орган дворянско-крепостнической оппозиции реформам 60-х годов), ‘Мирское слово’ (газета ‘для народа’, в которой большое место занимали ‘выражения признательности временнообязанных крестьян царю’), ‘Народная газета’ (реакционный орган, проповедовавший официальную точку зрения на все важнейшие вопросы современности) и др. Успеха у читателей эти издания не имели. ‘В Петербурге развивается мания журнализма,— сообщал юмористический еженедельник ‘Развлечение’.— Каждая, могу сказать, литературная козявка с неимоверной стремительностью и азартом мнит издавать журнал, преимущественно политико-литературный, надеясь провести в нем идею самоуправления или воспевания блох’ (‘Развлечение’, 1863, 23 февраля, No 8, с. 190).

¹²⁹ ‘Вот тебе и ‘братцы, братцы, поцелуйтесь’ / Вот тебе и ‘божественная Оливинска’! ‘И ништо!’ — Салтыков цитирует строки из заметки (без подписи) ‘Франко-польско-русский куриоз’, помещенной в No 67 ‘Московских ведомостей’ за 1863 г. В заметке излагается по парижской газете ‘Le Temps’ содержание письма французского офицера Брето. Француза поразило поведение в варшавском театре русского офицера (‘русского дикаря’), прибывшего в Варшаву с карательными целями. ‘Этот дикарь, в шумном изъявлении восторга, готов был лезть целоваться с танцовщицами на сцене…’ ‘Поцелуемтесь, божественная Оливинская,— кричал он приме-балерине.— Взгляните, как мы вас любим…’ В этом эпизоде, по словам ‘Le Temps’, отразилось ‘исполненное противоречий, неопределенное и смутное положение просвещеннейших из русских по отношению к Польше,— русских, этих завоеванных завоевателей, этих покоренных и обольщенных варваров, исполняющих против воли жестокие приказания’. Строки, которыми ‘Московские ведомости’ сопроводили сообщение французской газеты, Салтыков переадресовывает самим ‘будочникам’.

¹³⁰ ‘Моя личность наводит панический страх’… — В заметке ‘Нам пишут из Могилева’ некое, по-видимому, официальное лицо делится считателями следующими впечатлениями: ‘Моя личность наводит панический страх на всех без исключения поляков, в присутственных местах чиновники кланяются в пояс, а чуть выехал из города, так всеобщая тревога по уездам — помещики все пожгли, что у них было бесцензурного, что малейше указывало на сочувствие их центральному комитету, можно смело надеяться, что восстания не будет, даже присоединения к шайкам, если бы таковые прошли из Минской губернии’ (НВ, 1863, 27 марта, No 66).

¹³¹ Рады вы, что ли, тому, что льется человеческая кровь?— Возможно, скрыто названа прокламация тайного революционного общества ‘Земля и воля’: ‘Льется польская кровь, льется русская кровь’, выпущенная в январе 1863 г. и получившая широкое распространение.

Читайте также: