Опыты Аллегорий или иносказательных описаний, в стихах и прозе. Соч. Федора Глинки, Сомов Орест Михайлович, Год: 1826 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Опыты Аллегорій или иносказательныхъ описаній, въ стихахъ и проз. Соч. едора Глинки. Съ эпиграфомъ изъ Монтаня: ‘Они не могутъ читать въ моемъ сердц, но прочтутъ мою книгу?’ С. П. б. въ Военной типогр. Главнаго Штаба Его Императорскаго Величества. 1826 въ 8 д. л., XII — 206 стр.

Аллегорія есть чадо Востока. Воображеніе тамошнихъ жителей, пламенное, какъ и воздухъ, которымъ они дышатъ, не довольствуется обыкновеннымъ выраженіемъ мыслей, но, подобно плодоносной почв тхъ странъ, безпрестанно произращаеть новые, благовонные цвты на цвтникахъ слова человческаго. Нкоторые думали, что Аллегорія, какъ и Басня, изобртена для прикрытія истины: я не того мннія. Сколько намъ извстно изъ описаніи и расказовъ странствователей о жителяхъ Востока, Аллегорія и метафора у нихъ почти обыкновенный образъ изъясненія: всегда игривое, всегда разгоряченное ихъ воображеніе и обиліе предметовъ, доставляющихъ имъ прекрасныя уподобленія, причиною, что языкъ обыкновенный, прозаическій кажется имъ скученъ и слабъ къ выраженію тоги, что они столъ живо чувствуютъ.

Въ новйшей Литератур Европейской, въ Литератур Романтической, Аллегорія получила другое, обширнйшее и возвышеннйшее значеніе. Облаешь воображенія, распространяя свои предлы, — въ вещахъ видимыхъ, въ житейскомъ быту сего міра, посредствомъ Аллегоріи, открываетъ намъ міръ лучшій, жизнь неувядающую. Въ такомъ смысл принималъ Аллегорію Сочинитель Опытовъ: цлію его было показать, что внутри человка (въ его идеяхъ, мечтахъ, въ его способности обтекать области прошедшаго и настоящаго, въ возможности предчувствія и т. п.) есть другой идеальный міръ, изъ котораго ясне видно безсмертіе, все лучшее, возвышеннйшее и пр. Онъ полагалъ, что кто ршится сряду прочитать вс его Аллегоріи, тотъ почувствуешь, по крайней мр на ту минуту, себя какъ бы оторваннымъ отъ суетъ и праха земнаго, и какъ бы стоящимъ въ какой-то высшей сфер, недосягаемой, неподверженной чувствамъ, но по чему-то знакомой душ. Таковое уклоненіе въ нкое духовное уединеніе освжаетъ душу отъ мірской истомы.

Сихъ Аллегорій двадцать пять въ проз, и тридцать три въ стихахъ: он посвящены одной доброй, умной и весьма образованной дам.— Сочинитель, въ посвященіи, самъ говоритъ о причин, заставившей его написать и собрать въ одну книжку свои Аллегоріи: это невольное, непреоборимое желаніе показывать людямъ — сколько сіе возможно человку — истину, хотя подъ заманчивою наружностью вымысла. ‘Нельзя сказать,’ говоритъ онъ: ‘чтобы люди вовсе не любили истины, но скучая всмъ, что представляешь видъ поучительности, и не имя никакого понятія о высокихъ наслажденіяхъ уединенной и созерцательной жизни, они охотне предаются втреному легкомыслію, увлекательной разсянности, ловя минуту, забывая вчность.’ Притомъ же истина не всегда довольно ощутительна, чтобъ могла бытъ довольно постигнута. А между тамъ, отъ поколнія до поколнія, съ ходомъ ума, съ развитіемъ гражданственности, умножается кипучее движеніе страстей, пожеланій, суетливой волнуемости во вншней жизни, и боле и боле забываются т начала, на которыхъ зиждется спокойное внутреннее счастіе человка. Въ такомъ положеніи вещей, кажется, настоитъ необходимость, сколько можно чаще останавливать вниманіе людей на высокихъ истинахъ Вры и нравственности. ‘Но какъ сіе сдлать безъ того, чтобы имъ не наскучить? Я всегда объ этомъ думалъ, и полагалъ, что если сами люди неохотно подаются къ истинамъ, то не худо бы подвести рядъ истинъ къ людямъ и показать ихъ такъ ясно, какъ показываютъ безпечнымъ зрителямъ, посредствомъ оптическаго стекла, рядъ красивыхъ явленій, неосязаемыхъ, но видимыхъ и памятныхъ. Не знаю, усплъ ли я въ своемъ намреніи, но мн хотлось составить рядъ нравственной фантасмагоріи. Я старался облечь въ одежду Поэзіи сокровеннйшія ощущенія, высшія истины, и давъ имъ, по возможности, цль и существенность, приблизить ихъ къ людямъ въ вид боле осязаемомъ. Надежды, совсть, мысль о духовности человка, о его безсмертіи, сія утшительная мысль, столь справедливо названная приданымъ души человческой, и наконецъ самая истина, получили какъ бы нкоторую тлесность и сдлались боле ощутительными въ тхъ разновидныхъ описаніяхъ, гд заманчивость загадки соединена съ пользою поучительности. Я хотлъ было назвать сіе собраніе нездшними цвтами. Это заглавіе показалось нсколько страннымъ, но едва ли оно не справедливо: ибо высокія истины и красоты отвлеченной Поэзіи цвтутъ конечно не на здшнихъ долинахъ суеты и горестей, гд смена, засваемыя смертію, созрваютъ при зно страстей и пожинаются тлніемъ!’ Уже самое намреніе, самое желаніе Сочинителя заслужило бы благодарность любителей чтенія пріятнаго и наставительнаго, даже и тогда, когда бы предметы не были представлены съ такою прелестью воображенія, съ такою живостію и красотою слога. Но т, кои не вовсе незнакомы съ Словесностію Русскою, ознакомились уже съ нкоторыми изъ предлагаемыми въ сей книг Аллегорій, и оцнили ихъ по чувству, которое служитъ врнымъ мриломъ всхъ произведеній Литературы — по чувству изящнаго. Для тхъ же, у которыхъ впечатлнія скользятъ на поверхности памяти и вообразительной силы, никогда не западая въ глубь души — предложимъ мы въ слдующемъ нумеръ Сверной Пчелы боле подробное разсмотрите сихъ Опытовъ Аллегорій.

(Продолженіе ль слд. нумеръ.)

‘Сверная Пчела’, No 145, 1825

Опыты Аллегорій или иносказатльныхъ описаній, въ стихахъ и проз. Соч. . Глинки.

(Продолженіе.)

. Н. Глинка есть одинъ тхъ нихъ немногихъ Русскихъ Литераторовъ, которые постигли тайну прекраснаго, благороднаго языка Русскаго, и за то проза ихъ, при всей свобод обыкновеннаго слова человческаго, иметъ всю прелесть Поэзіи, счастливымъ врнымъ и разборчивымъ выборомъ и размщеніемъ словъ. Немногіе, повторяю, очень немногіе Русскіе Литераторы могутъ похвалиться симъ знаніемъ: по большей части, особливо Прозаики наши, бродятъ неврными шагами по сей неуровненной почв, и вдаются въ которую нибудь изъ двухъ извстныхъ у насъ крайностей, о которыхъ говорить здсь не время и не мсто.

Въ Опытахъ Аллегорій, каждый легко отгадаетъ, что прозою названы нкоторыя изъ сихъ сочиненій потому, что писаны безъ стихотворнаго размра: въ сущности своей, проза сія есть богатая и цвтистая Поэзія. Душа, въ созерцательномъ ея состояніи, на время совлекаясь бренной своей оболочки, но не совсмъ отдляясь отъ земли, видитъ все лучшее въ ней въ образ твореній ощутительныхъ, но симь образамъ дастъ она видъ прелестнйшій, черты совершеннйшія. Въ минуты восторга, она не можетъ выдержать одна впечатлній и откровеній своихъ — и передаетъ ихъ другимъ, языкомъ необыкновеннымъ, возвышеннымъ: языкъ сей — есть Поэзія. Подведите его подъ мры музыкальныя, дайте ему созвучность римами, — или оставьте ему свободное теченіе рчи разговорной — въ сущности не будетъ никакой перемны. Сими-то цвтами долинъ нездшнихъ красятся Аллегоріи Г. Глинки. Въ нихъ, подъ свтлыми картинами воображенія, разсудокъ кротко напоминаетъ намъ, чему слдовать и чего избгать должны мы, и вмст представляетъ внутреннее наслажденіе, когда, мы слдовали добру, внутреннія муки, когда мы увлекаемся пороками, очарованіе слога придаетъ новыя красоты картинамъ воображенія и внятне, сильне говоритъ разсудку.

Полный разборъ сихъ Аллегорій потребовалъ бы отъ насъ — разсмотрть каждое сочиненіе, составляющее Опыты сіи: не знаемъ, доставили ль бы мы симъ услугу читателямъ, ибо почти вс сіи Аллегоріи суть — загадки, а человку врожденно чувство самодовольствія, по которому онъ любитъ самъ разгадывать то, что его затрудняло. Укажемъ только на нкоторыя изъ нихъ, выпишемъ нкоторыя мста, дабы датъ понятіе о сихъ счастливыхъ Опытахъ тмъ, кои или не вовсе съ ними знакомы, или вовсе незнакомы.

Въ Аллегоріи: Загадка, прекрасная невста, обрученная съ милымъ женихомъ, подвергается, прежде брака, испытанію, будетъ ли она врна въ разлук жениху своему. Ее заключили въ подвижную темницу, дали ей пять приставниковъ и увезли на чужбину. Когда, со временемъ, получила она власть надъ своими приставниками, то разсылали ихъ повсюду, чтобы узнать, гд находится. ‘Но, неврные въ своихъ наблюденіяхъ и жадные только къ собственному наслажденію, они приносятъ ей всти все ложныя,’ а между тмъ вмст съ нею живутъ три коварныя волшебницы, обольщаютъ ее приманками той страны, гд она находится, но она, уразумвъ ихъ коварство, отъ всего отказывается. Она тоскуетъ, но ее подкрпляетъ невдомый утшитель: онъ напоминаетъ ей о родин, ‘напоминаетъ о томъ неизмнномъ блаженств, которымъ наслаждалась она нкогда. Прелестное въ Музык, высокое въ Поэзіи, изящное въ Искусанныхъ называла она гостьми изъ своей родины, и радовалась имъ, какъ радуются соотечественникамъ на чужой сторон.’ Она любила грозныя картины природы, но тихія еще боле ей правились. Наконецъ позвала она страну своего заключенія и все ничтожество сокровищъ ея, бодре сражалась съ волшебницами и боле не довряла своимъ приставникамъ. Наступило время, темница ея обветшала, у невсты, кажется вырастаютъ крылья. Она радуется, видя близкое разрушеніе темницы, она готова, какъ голубица свободная, отлетть на родину, въ объятія жениха любимаго, и получить награду за врность, любовь и терпніе….

Конечно мало найдется такихъ читателей, для которыхъ въ сей Аллегоріи будешь темна тоска невсты по родин, и желаніе ея отлетть въ объятія жениха, по всякой ли легко отгадаетъ, кто такова невста, и гд должна быть ея родина?

(Окончаніе въ слд. нумеръ.)

‘Сверная Пчела’, No 145, 1825

Опыты Аллегорій или иносказательныхъ описаній, въ стихахъ и проз. Соч. . Глинки.

(Окончаніе.)

Въ Аллегоріи: Златоперая птичка, юноша Сеидъ бродитъ вслдъ за сею птичкою, и предается сладостнымъ обманамъ, которые скоро превращаются въ печальную существенность. Присядетъ ли златоперая близъ остова — остовъ превращается въ несравненную красавицу, вспорхнетъ ли на сухое дерево — дерево зазеленетъ, сядетъ ли на груду булыжника и гнилушекъ — груда расцвчивается алмазами и яхонтами, но едва приблизится Сеидъ къ тому мсту, едва вспорхнетъ птичка — все приходитъ въ прежній свой, отвратительный видъ.— Мудрый старецъ Абуфаръ объясняетъ ему очарованіе, но мы здсь не хотимъ объяснить его читателямъ: пусть и надъ ними немного пошутитъ златоперая.

Знакомая незнакомка есть та, которой мы безпрестанно ищемъ и безпрестанно отъ нее удаляемся. Въ Аллегоріи, носящей сіе заглавіе, она приходитъ на пиршество богачей, гд вс твердили, что се знаютъ и любятъ — и никто не узнаетъ ея. Прекрасно ея изображеніе: ‘Простое блое платье съ лиловымъ приборомъ: вотъ ея одежда! Прекрасный ростъ, легкая свободная поступь, гибкій станъ, высокая, стройная шея, глаза небеснаго цвта и съ спокойнымъ сіяніемъ лтняго неба, лице не полное, не ярко-румяное, но такое, которому румянецъ, изрдка вспыхнувъ, придаетъ неизъяснимую прелесть, и тихая улыбка: вотъ черты ея красоты…. Она вошла, какъ къ своимъ, свободно и ласково, но ее встртили, какъ чужую, холодно и съ принужденностію…. Одинъ только юноша готовъ былъ узнать ее и положить къ ногамъ ея свою чистую юношескую душу, но свтское приличіе удержало, а легкокрылыя забавы увлекли и закружили его въ шумномъ волненіи.’ Незнакомка удалилась, она пошла къ убогому домику: тамъ, при блдной лампад, трудился уединенный человкъ надъ твореніями мудрецовъ. Незнакомка и онъ бросились въ объятія другъ къ другу — и съ тхъ поръ она не покидала его до конца земнаго его странствія.— Счастливъ сей мудрецъ, что узналъ ее, но сколько было и есть мудрецовъ, для которыхъ знакомая незнакомка остается просто незнакомкою!

Съ Невдомою, Сочинитель, то уклоняется въ уединеніе, то бесдуетъ на грозномъ пол битвы, то гуляетъ подъ заревами молній по степямъ необозримымъ, то удаляется къ ней отъ суетъ большаго свта, и всегда находить себ новое утшеніе. Прекрасно, быстрою и смлою кистью наброшены вс картины, о которыхъ мы упомянули, восхитителенъ образъ Невдомой. Она — то ощущеніе, которое часто въ насъ пробуждается, когда мы мене кружимся въ вихр свта и боле углубляемся въ самихъ себя замысловатость восточныхъ Апологовъ соединена въ Аллегоріи Неразлучныя, съ прелестью слога Восточнаго. Здсь Сочинитель переноситъ насъ къ развалинамъ Персеполиса, въ жилище мудраго Зунбара, послдователя Зороастрова. Дв женщины являются Зумбару: одна — старая, увчная, дряхлая и безобразная, другая — цвтущая всею красотою и свжестью лтъ весеннихъ. Он родныя сестры, старшая терзаетъ и мучитъ людей, младшая исцляетъ ихъ и утшаетъ, но он неразлучны: ибо если бы не было старшей, то люди не знали бы цны младшей, или правильне сказать, она бы тогда почти не существовала. Одна изъ нихъ — слдствіе превратностей міра, другая — любимый первенецъ души человческой.

Въ стихотворныхъ Аллегоріяхъ, весьма многія также поправятся читателямъ замысловатостію своею и красотою стиховъ Ночной страхъ, Соглядатай, Завтная книга, Темное воспоминаніе, Апологіи Прудъ и капля, Вихрь и Зефиръ, Идиллія Гроза, суть т изъ нихъ, которыя намъ бы не понравились, но мы не выдаемъ вкуса своего за общій. Другіе, можетъ быть, не будучи въ семь случа съ нами согласны, го предпочтутъ нкоторыя иныя изъ стихотвореній, содержащихся въ сихъ Опытахъ — и будутъ совершенно правы. Намъ остается только снова поблагодаритъ Сочинителя за изданіе своихъ трудовъ, которыми принесъ онъ новую, богатую и благовонную жертву на алтарь отечественной Словесности. С

‘Сверная Пчела’, No 150, 1826

Читайте также: