Опыт продолжения романа Вальтера Скотта 'Айвенго', Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1846 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 35 минут(ы)

ОПЫТЪ ПРОДОЛЖЕНІ**Я РОМАНА ВАЛЬТЕРА СКОТТА: ‘АЙВЕНГО’ (*).**

(*) Изъ Frazer’s Magazine.

Письмо Микель-Анджело Титмарша къ Александру Дюма, маркизу Дави де-ла-Пелльетри.

Маркизъ.

Позвольте ничтожному труженику англійской литературы, поклоннику вашихъ твореній, вврить вамъ планъ, который могъ бы увеличить и безъ того уже великую въ нашихъ краяхъ вашу народность. У насъ, маркизъ, чувствуется тяжкій недочетъ въ романахъ. Признаніе, горестное для англійскаго писателя, но лондонскій банкъ сдлалъ такое ли еще горестное признаніе, когда занялъ, года два или три тому назадъ, не знаю какую то цифру у французскаго банка! Конечно, нтъ у насъ недостатка въ романахъ фешнебльныхъ, умная мистриссъ Горъ производитъ ихъ по полудюжин въ лто, но нельзя же прожить одними фешнебльными романами, этими сбитыми сливками романической литературы: духъ захватываетъ отъ этихъ вчныхъ описаній аристократическихъ баловъ, болтовни въ клубахъ, туалетовъ дамъ, ужиновъ Гюнтера, собраній Альмака, росписей французскихъ блюдъ, а пуще всего отъ французскихъ фразъ, которыя у насъ въ Англіи, съ незапамятныхъ временъ, составляютъ ровно половину фешнебльныхъ романовъ. Романъ историческій — произведеніе боле существенное, а онъ-то именно и бжалъ изъ нашихъ книжныхъ магазиновъ. Сэръ Эдвардъ Больверъ Литтонъ отказался отъ него посл Послдняго изъ Бароновъ. Г. Джемсъ, этотъ неистощимый производитель, растратилъ весь свой жаръ на нравоописательномъ роман. Г. Гаррисонъ Эйнсвортъ, завдуя двумя ежемсячными Magazines, въ которыхъ помстилъ переводы Пикилья Альяга и Записокъ Врача, перепечатываетъ старыя книги, вмсто того, чтобъ сочинять новыя, ужь съ годъ, какъ онъ оставилъ насъ въ самой средин мрачной, таинственной исторіи, именуемой Лондонскія Откровенія, общавшей соперника вашему собрату, автору Парижскихъ Тайнъ. Однимъ-словомъ: наши великіе дятели или косятся, или устали. Счастіе вашимъ соотечественникамъ, что у васъ духъ не такъ коротокъ!

Что касается до меня, я ршительный партизанъ новой системы, которую вы изобрли во Франціи! Люблю ваши романы въ двадцать-одинъ томъ, и душевно сожалю, что между вашими главами такъ много блыхъ страницъ, а на вашихъ страницахъ-такъ мало печатныхъ буквъ. Наконецъ, люблю продолженія. Я не пропустилъ ни одного слова изъ Монте-Кристо, а какое истинное блаженство было для меня, когда, только-что кончивъ двнадцать томовъ Трехъ Мушкетеровъ, завидлъ я г. Роланди, почтеннаго книгопродавца, принесшаго мн еще двнадцать томовъ, Двадцать Лтъ Спустя. О, еслибъ могли вы заставить Атоса, Портоса и Арамиса прожить сто-двадцать лтъ, чтобъ подарить намъ еще двнадцать томовъ ихъ похожденій! О, еслибъ тотъ врачъ, чьи Записки были вами предприняты, начавъ ихъ въ царствованіе Лудовика XV, могъ своими предписаніями радовать и аптекарей іюльской революціи!

Но предположимъ, что ваши соотечественники помнятъ стихъ, въ которомъ Буало посмялся надъ театральными героями —

‘Enfants au premier acte et barbons au dernier’,—

предположимъ, что они этотъ стихъ приложили и къ героямъ романовъ, предположимъ, что вы своихъ собственныхъ героевъ перебрали уже всхъ, и молодыхъ и старыхъ, но за чмъ же вы, маркизъ, не завладете чужими героями и не подарите намъ продолженія ихъ исторій? Разв вы думаете, что у Вальтера Скотта нтъ романовъ, которые остались посл него неполными? Владтель Равенсвуда, на-примръ, дйствительно исчезъ при развязк Ламермурской Невсты, т. е. его шляпу нашли на песк близь берега, такъ-что можно считать его утонувшимъ, но у меня всегда была мысль, что плаваніе его совершилось благополучно, и что похожденія его могли бы возобновиться, въ какомъ-нибудь морскомъ роман,— на корабл хочу я сказать, который взялъ его къ себ на бортъ. Никто меня не увритъ, что событія жизни Квентина Дорварда кончились тмъ днемъ, когда онъ женился на Изабелл де-Круа. Люди, мн кажется, даже переживаютъ бракъ. Пустимъ ли мы своихъ друзей въ отставку, перестанемъ ли заниматься ими съ той минуты, когда садятся они въ карету посл свадебнаго обда или завтрака? Конечно, нтъ, и не хорошо женатымъ людямъ, принцамъ, дворянамъ, горожанамъ или романистамъ, думать, что героями могутъ быть только мальчики, да старые холостяки.

Но ни одинъ изъ романовъ Вальтера Скотта не удовлетворяетъ меня такъ мало своей развязкой, какъ милый Айвенго, Иваноэ, какъ произносятъ у васъ во Франціи. Соображая характеры Роуэны, Ревекки, Айвенго и прочихъ, я увренъ, что исторія не могла кончиться тмъ, чмъ она кончилась. Я слишкомъ люблю того лишеннаго наслдства рыцаря, чью кровь распалило солнце Палестины, чье сердце горло страстью къ прекрасной Ревекк, я слишкомъ люблю его, и потому не допущу, чтобъ онъ услся, счастливый и довольный, съ этимъ недоступнымъ, ледянымъ совершенствомъ — Роуэной. Надола мн эта женщина, и взываю къ вамъ, маркизъ, обращаюсь къ вашему огромному таланту, прошу взглянуть на этотъ отрывокъ изъ некоиченнаго романа Вальтера Скотта, отрывокъ, воздающій должную справедливость истинной героин.

Я набросалъ легкій очеркъ, который представляю вамъ, и — будьте уврены, что если вы удостоите извлечь что-нибудь изъ этого очерка, я не буду подражать тмъ, которые обвиняютъ васъ въ заимствованіи чужихъ мыслей. Я скорй послдую примру и манер журнала Revue Britannique, который довольствуется тмъ, что объявляетъ себя вашимъ сотрудникомъ, потомучто вы одинъ разъ, не сказавъ ни слова, взяли изъ него повсть подъ заглавіемъ T&egrave,rence le tailleur, да половину романа: Les aventures du matelot Dovy, имя котораго, по-крайней мр, при надлежитъ вамъ такъ же законно, какъ и ему.

Маркизъ! вашъ искренній почитатель,

М. А. Титмаршъ (*).

(*) Микель Анжело Титмаршъ не кто иной, какъ г. Теккерей, одинъ изъ самыхъ плодовитыхъ юмористовъ британской литературы.

АЙВЕНГО.

Часть II.

Томъ I.

Глава I. Кто читалъ предъидущіе томы этой исторіи, тому не трудно отгадать послдствія брака Уильфрида Айвенго. Кто помнитъ образъ жизни Роуэны у стараго Седрика, ея изъисканную вжливость, ея скромность, благоразуміе, ея невозмутимое спокойствіе и довольно-гордое сознаніе, — тотъ безъ удивленія увидитъ въ замужней женщин молодую двушку.

Въ-самомъ-дл, Роуэна, сдлавшись женою храбраго товарища Ричарда-Львинаго-Сердца, скоро стала образцомъ англійскихъ женщинъ. На нсколько миль вокругъ Ротервуда въ одинъ голосъ говорили о ея примрной жизни. Замокъ ея былъ сборнымъ мстомъ всего духовенства и монаховъ, которыхъ она кормила самыми изъисканными блюдами, хотя сама была чрезвычайно умренна и строго соблюдала посты по правиламъ церкви. Ни въ одномъ изъ трехъ округовъ Йоркскаго Графства не было больнаго, котораго бы не постила набожная лэди: верхомъ, въ сопровожденіи своего домоваго пастора, отца Глаубера, и врача, брата Томаса д’Эпсома, объзжала она всю провинцію, раздавая пособія, милостыни и утшенія. Она освщала вс церкви своими свчами, жертвами ея благочестія. Звонъ колоколовъ ея капеллы начинался каждое утро въ два часа, и вс ротервудскіе васаллы должны были присутствовать у заутрени, у компли, у нонъ, у вечерни, и слушать проповди. Нечего и говорить о томъ, что посты соблюдались со всею католическою строгостію, и что изъ служителей лэди Роуэны пользовались особенною ея благосклонностью т, которые носили самую жесткую власяницу и бичевали себя съ самою настойчивою набожностью.

Опорожнила ли такая дисциплина совершенно черепъ бднаго Уамбы, или просто охолодила его, но онъ сдлался самымъ печальнымъ англійскимъ дуракомъ и самымъ умреннымъ на остроты шутомъ. Если когда и случалось ему пустить какую шутку на счетъ бдныхъ, запуганныхъ служителей, которые глодали корки хлба на краяхъ стола, то эта шутка всегда была такая плоская и тощая, что никто не осмливался смяться надъ нею. Самый шумный успхъ, какой ему еще удавалось имть, приносилъ такіе плоды, которые хоть бы у кого навсегда отбили охоту къ шуткамъ. Такъ, однажды вечеромъ, посл ужина, лэди Роуэна вела бесду о какомъ-то спорномъ генеалогическомъ вопрос съ отцомъ Виллибальдомъ (въ-послдствіи извстнымъ подъ именемъ пустынника и исповдника Виллибальда-Вареакрскаго). Спросили кубки. Уамба, обращаясь къ Гуффо, юному пастырю гусей, почти такому же дураку, какъ онъ самъ, сказалъ: ‘ну, у нихъ въ глазахъ зарябило — вотъ теперь разв прояснится спорный-то пунктъ’. Гуффо засмялся надъ этой древней какъ Иродъ остротой, лэди, можетъ-быть, дйствительно начинавшая путаться въ метафорахъ и иносказаніяхъ, приказала узнать, кто осмлился такъ дерзко нарушить благочестивую тишину. Виновные были открыты, и Роуэна присудила каждому изъ нихъ дать на заднемъ двор тотчасъ же по три дюжины ударовъ.

Бдный Уамба обратился съ просьбой о помощи къ Уильфриду Айвенго.

— Я освободилъ васъ, когда вы были плнникомъ въ замк Фрои-де-Бфа, сказалъ онъ ему: — освободите меня отъ кнута!

— А! да! съ гордостію прервала Роэна робкое заступничество супруга: — я помню… онъ говоритъ о той башн, въ которой вы сидли взаперти съ Жидовкой… Гуртъ, вмсто трехъ дюжинъ, дайте ему четыре дюжины.

Двнадцать ударовъ больше! вотъ все, что выигралъ бдный Уамба отъ посредничества своего господина.

Дйствительно, Роуэна не забывала, что она принцесса англійской крови, и сэръ Уильфридъ Айвенго, ея супругъ, долженъ былъ считать себя счастливымъ, что она не давала ему еще сильне чувствовать низость его рода. Увы! кто изъ насъ, изучая характеръ прекраснаго пола, не замтилъ въ самыхъ любезныхъ женщинахъ стремленія господствовать надъ ихъ властителемъ и господиномъ? Кто не знаетъ, что мудрйшіе совтники часто должны бываютъ молчать, когда прійдется остаться наедин съ кроткою половиной? кто не знаетъ, что самые храбрые на пол битвы даютъ обезоружить себя тряпк?

Та башня, въ которой вы сидли взаперти съ Жидовкой… Читатель, конечно, понялъ смыслъ этого замчанія, что касается до Айвенго, то онъ тоже понялъ его совершенно. Кто не подозрвалъ этой ревности, пусть вспомнитъ сцену, когда дочь Исаака Йоркскаго — задумчивая, нжная жертва — принесла свои брильянты и рубины, молча положила ихъ къ ногамъ торжествовавшей Роуэны, и потомъ отправилась въ далекую, чужую страну ухаживать за больными соплеменниками и питать въ своемъ непорочномъ сердц тайну любви. Кто усомнился тогда, что принцесса крови не забыла своего высокаго званія предъ такою красотой и такимъ смиреніемъ? Вы думаете, что она была великодушна въ минуту побды?

Она, конечно, сказала Жидовк: ‘живите со мною, какъ сестра’. Но Ревекка знала, что эта фраза была тмъ, что на благородномъ восточномъ язык, извстномъ крестоносцу Уильфриду, называется бошъ, а на простомъ саксонскомъ нарчіи фиджъ (мистификація), и удалилась съ растерзаннымъ сердцемъ, не надясь спокойно смотрть на счастіе своей соперницы и не желая смущать его своимъ отчаяніемъ. Роуэна, какъ женщина крайне-гордая и крайне-добродтельная, никогда не могла простить дочери Исаака ни красоты ея, ни ея интриги съ Айвенго (саксонская принцесса постоянно предполагала интригу), ни ея дивныхъ брильянтовъ и другихъ драгоцнностей, хотя Ревекка все отдала ей.

Однимъ словомъ, Роуэна была всегда готова уколоть Жидовкой своего мужа. Не проходило дня, чтобъ несчастный рыцарь не слышалъ прямыхъ или косвенныхъ напоминаній о томъ, что Израильтянка любила его и что знатная христіанка никогда поможетъ забыть этого оскорбленія. На-примръ, если Гуртъ, свинопасъ, произведенный въ-послдствіи въ званіе лснаго стража, приходилъ сказать, что онъ видлъ огромнаго кабана и предлагалъ охоту,— Роуэна говорила: ‘Ступайте, сэръ Уильфридъ, преслдуйте этихъ бдныхъ поросятъ… вы знаете, что друзья ваши, жиды, не могутъ терпть ихъ’. Или когда, бывало — а это бывало нердко — возстановленный на своемъ престол, Ричардъ-Львиное-Сердце, желая получить отъ Жидовъ денегъ въ заемъ или безъ займа, предавалъ всесожженію нкоторыхъ изъ ихъ капиталистовъ и приказывалъ выдернуть нсколько зубовъ у ихъ главныхъ раввиновъ, торжествующая Роуэна говорила: ‘Въ добрый часъ! давно бы такъ этихъ христопродавцевъ! Англія не будетъ счастлива, пока не истребитъ послдняго изъ этихъ чудовищъ…’ Или съ еще боле-жестокимъ сарказмомъ: ‘Айвенго, другъ мой’ говорила она, ‘вотъ новыя преслдованія противъ Евреевъ — теб бы вступиться, мой благородный супругъ! Его величество ни въ чемъ теб не откажетъ, а вдь ты всегда любилъ Жидовъ’. Не смотря на эти неловкіе и еще другіе намеки, лэди Роууэна не упускала случая надвать брильянты Ревекки каждый разъ, когда королева собирала весь дворъ, или на Йоркскихъ балахъ, на которые являлась благоразумная богомолка не потому-что чувствовала потребность въ свтскихъ развлеченіяхъ, но потому-что считала обязанностію бывать въ кругу знатныхъ провинціальныхъ дамъ.

Такимъ-образомъ, Уильфридъ Айвенго, достигнувъ исполненія своихъ пламенныхъ желаній, сдлался, какъ и многіе другіе, весьма-жалокъ. Увы! друзья мои, разв не часто бываетъ такъ въ дйствительной жизни? Много есть садовъ, которые издали кажутся свжими и зелеными, а вблизи увидишь въ нихъ только густую траву, печальныя аллеи да бесдки, поросшія колючимъ терніемъ. Я плылъ по водамъ Босфора: съ этого прекраснаго, синяго моря, столица турецкаго султана съ ея дворцами, минаретами, позолоченными куполами и зелеными пирамидами кипарисовъ,— представляется мухаммедовымъ раемъ. Войдешь въ городъ и увидишь жалкій лабиринтъ хижинъ и грязныхъ, кривыхъ переулковъ, наполненныхъ заразительнымъ воздухомъ, населенныхъ собаками и нищими безъ рубищъ… Роковой обманъ! Но такова жизнь! Счастіе — не что иное, какъ надежда, а дйствительность — горечь и обманъ.

Можетъ-быть, человкъ съ благородными правилами, Айвенго не легко согласится признать свое заблужденіе, но другіе со стороны замтятъ его. Айвенго худлъ и чахъ какъ въ лихорадк подъ жгучимъ небомъ Аскалона, садился за столъ безъ аппетита, спалъ дурно, хотя звалъ весь день. Диспуты докторовъ и монаховъ, собиравшихся у Роуэны, не веселили его нисколько, и во время ихъ преній, онъ, къ величайшему огорченію своей благородной супруги, обнаруживалъ особенную сонливость. Онъ часто охотился, и можно было дйствительно подумать, какъ замчала лэди Роуэна, что эти занятія служили ему предлогомъ уйдти изъ дома. Трезвый, какъ анахоретъ, Айвенго начиналъ даже любить вино, и когда онъ возвращался отъ Ательстана, у котораго бывалъ довольно-часто, гордая супруга замчала не разъ, что походка у него была неустойчивая, взглядъ необыкновенно-блестящій. Что касается до Адельстана, то онъ клялся святымъ Вульстаномъ, что считаетъ себя счастливымъ, избгнувъ брака, который бы приковалъ его къ такой достойной, къ такой совершенной женщин. Самъ честный Седрикъ, который скоро принужденъ былъ оставить здмокъ своей невстки, началъ клясться святымъ Вальтфомъ, что сынъ его дорогою цною платитъ за свое счастье.

Среди такого почетнаго, но печальнаго существованія, получается въ Англіи всть, что король и другъ Айвенго предпринялъ противъ своего васалла, графа Лиможскаго, тотъ походъ, который долженъ былъ имть такую роковую развязку подъ замкомъ Шалю. Какъ врный и безукоризненный подданный, Айвенго съ отрядомъ васалловъ отправился подъ знамена своего короля. Онъ взялъ съ собою своего оруженосца Гурта, Робинъ-Гуда и шута Вамбу, который, когда замокъ Роуэны скрылся изъ вида, перекувырнулся и сказалъ первую съ давнихъ поръ оригинальную остроту.

Глава II. Я пропускаю прекрасную главу осады Шало: очевидно, чтобъ писать ее, надо знать, какой размръ согласится дать сочиненію издатель. Впрочемъ, это одна изъ самыхъ легкихъ главъ. Рама обширная и матеріаловъ много: самый обыкновенный романистъ разсказалъ бы тутъ чудныя битвы, стычки отрядовъ, вылазки, засады, геройскіе подвиги на кон и пшкомъ, страшныя сшибки, и вс приключенія рыцарской драмы. Арсеналъ осады, съ его стрлометными, стнобойными и другими всхъ родовъ военными машинами, которыя я могъ бы перечислить, но не описать,— принадлежитъ всмъ и каждому.

Глава III. Еще укажу на главу съ эффектомъ: это — голодъ, который доводитъ гарнизонъ до послднихъ крайностей. Для контраста съ ужасами этихъ драматическихъ сценъ, у меня есть въ запас описаніе великолпнаго праздника, даннаго Ричардомъ на пол битвы въ честь королевы Беранжеры. Легко понять, что посл эпизодовъ, напоминающихъ іерусалимскій голодъ, можно прекрасно описать блюда средневковой кухни, которыя подавались за столомъ Львинаго-Сердца. Въ отвтъ на отчаянные крики осажденныхъ, раздаются псни оргіи и веселыя шутки. Среди страшнаго эгоизма, распространеннаго голодомъ, среди беззаботной веселости королевскаго праздника, происходитъ эпизодъ самой возвышенной преданности и любви, наконецъ, послдній контрастъ! Какъ вамъ нравится вотъ это: когда Ричардъ угощаетъ своихъ собесдниковъ съ почестью короля, разсчитывающаго на близкую побду, въ то самое время происходитъ сцена, совершенно-выполняющая эпиграфъ главы, взятый изъ Данта: графъ Лиможскій бросаетъ жребій съ своими дтьми, чтобъ узнать, кого изъ нихъ перваго будутъ сть другіе?..

Глава IV. Еще прекрасная глава послдняго приступа! Старый правитель Шалю и его дти падаютъ одинъ за другимъ подъ ударами страшной скиры Ричарда.

. . . . . . . . . . . .’О! святой Ричардъ! о! святой Георгій!’ восклицаетъ среди всеобщаго смятенія громовымъ голосомъ Львиное-Сердце, и съ каждымъ ударомъ его мощной руки катится на землю срубленная голова и обезглавленный, облитый кровью трупъ. Никогда еще свтъ не видалъ такого воина, какъ этотъ гордый Плантагенетъ, съ пной бшенства у рта за верху сторожевой башни! Глаза его блестли какъ молніи сквозь кольца опущеннаго забрала, опьянніе битвы придавало ему видъ неистовства. Одинъ за другимъ умирали у ногъ, его дти Шалю, оставался одинъ изъ этой семьи, который поутру сражался подл сэра Энгерранда. То былъ прекрасный юноша съ голубыми глазами, съ золотистыми кудрями. Не дальше, какъ вчера сбиралъ онъ фіалки въ саду, нсколько лтъ предъ тмъ засыпалъ еще на груди матери. Что значила короткая шпага въ слабой рук его предъ самымъ страшнымъ мечомъ всего христіанскаго міра? Но Богемондъ хочетъ мряться силой съ великимъ бойцомъ Англіи, становится съ нимъ нога въ ногу. Мать этого ребенка, нжная мать, отвращаетъ глаза! Энгеррандъ! родъ твой истребленъ!.. Несчастный Богемондъ! Вотъ летитъ его блестящій клинокъ, вотъ наступила его послдняя минута! бдный ребенокъ!

. . . . . .’Нтъ! нтъ! клянусь святымъ Барбакомъ лиможскимъ, мясникъ не убьетъ этого юнаго агнца. Удержи твою руку, Ричардъ, или клянусь святымъ Барбакомъ!…’

Съ быстротою мысли старый стрлокъ прижалъ къ плечу свой лукъ, стрла сорвалась съ звнящей струны, и чрезъ минуту уже качалась въ латахъ Плантагенета.

То была роковая стрла, спущенная твоею рукой, Бертранъ Гурдонскій! Въ отчаяніи отъ боли, раненный Ричардъ вполн предался своей зврской натур. Жажда битвы сдлалась для него жаждой крови, онъ заскриплъ зубами, испустилъ страшную хулу, и лезвіе убійцы поразило русую голову ребенка… послдній сынъ Шалю палъ бездыханенъ.

Я написалъ эту сцену для образчика, чтобъ показать, что можно сдлать. Потомъ слдуетъ великолпная картина всеобщаго избіенія гарнизона, который весь перерзанъ, кром Бертрана Гурдонскаго. Айвенго проситъ ему пощады… Но вс впередъ знаютъ его участь? Бертранъ былъ зарзанъ живой по смерти Ричарда. Я не помню ни одного романа, въ которомъ бы была описана подобная казнь. Какой удивительный предметъ для энергическаго, живописнаго пера! Впрочемъ, можетъ-быть, тутъ не слдуетъ прерывать разсказа…

Айвенго, защищавшій Бертрана, опрокинутъ и оставленъ въ числ убитыхъ. Мы также оставимъ его, какъ-будто-бы онъ дйствительно умеръ, тмъ боле, что для окончанія перваго тома у насъ есть глава — смерть Ричарда Львинаго-Сердца.

Глава V.— Надо умереть, сынъ мой, сказалъ почтенный Готье Руанскій, между-тмъ, какъ заплаканная Деранжера стояла вдали отъ палатки Ричарда.— Принесите покаяніе, король, и проститесь съ вашими дтьми.

— Дурная шутка для умирающаго, отвчалъ Ричардъ:— у меня нтъ дтей, которыя бы могли послдовать мн, добрый епископъ.

— Ричардъ-Англійскій, сказалъ прелатъ, поднимая свои прекрасные глаза — дти ваши — ваши пороки. Честолюбіе — ваша старшая дочь, жестокость — вторая, роскошь — третья. Вы съ юности воспитывали ихъ. Проститесь же съ вашими грховными дщерями и приготовьте свою душу: часъ кончины приближается.

Какъ ни пороченъ былъ Ричардъ-Англійскій, но встртилъ смерть съ твердостію христіанина. Миръ душ храбраго! Филиппъ, король Французскій, узнавъ о смерти врага, строго запретилъ своимъ придворнымъ радоваться.— Не радоваться, сказалъ онъ:— а скорбть надо при всти, что христіанство потеряло своего стража, а Европа храбрйшаго рыцаря.

Нужно ли говорить великому романисту, который возьмется наполнить предлагаемую мною раму, какъ кстати здсь, для окончанія перваго тома, помстить нсколько нравственныхъ и меланхолическихъ размышленій?..

Томъ II.

Глава I. При начал втораго тома этого продолженія, на англійскомъ престол царствуетъ король Іоаннъ. Имена лицъ, выступающихъ на сцену, такъ извстны, что съ первой страницы придаютъ разсказу интересъ историческій. Прежде ихъ искали только въ Biographie Universelle, но съ нкотораго времени во Франціи читаютъ не только Юма, но и Шекспира. Что я говорю! Изъ Шекспира понимаютъ не только его настоящій смыслъ, но даже придаютъ ему и тотъ, которымъ онъ не постарался запастись. Недавно еще въ Сен-Жерменскомъ-Предмсть Шекспиръ говорилъ по-французски, говорилъ стихами, или около того, и рифмовалъ цлую сцену, неизвстную первымъ слушателямъ Гамлета. Какъ легко посл того ввести въ томъ романа трагическую хронику жизни и смерти короля Іоанна-Безземельнаго!

Чтобы дать понятіе о большей части нашего втораго тома, стоитъ назвать Филиппа-Августа, Іоанна-Безземельнаго, принца Артра, Великую-Хартію, кардинала Пандольфа, и другихъ.

Cardinal Pandolfо.

Philip of France, on peril of а curre,

Let go the hand of that arch-heretic,

And raise the power of France upon his head,

Unless he do submit himself to Rome (*).

(*) ‘Филиппъ Французскій, подъ страхомъ отлученія отъ церкви, оставляетъ руку этого архи-еретика и склоняетъ голову подъ власть Франціи, лишь бы онъ не поддался Риму’ (Жизнь и смерть короля Іоанна).

Чтобы не совершенно копировать Шекспира и не слишкомъ заимствоваться изъ Филиппиды Вьенне, я бы поставилъ подл молодаго Артра переодтаго рыцаря, и, можетъ-быть, Констанція Бретанская влюбилась бы въ этого таинственнаго рыцаря, который, какъ врный оруженосецъ, слдовалъ за несчастнымъ принцемъ во всхъ превратностяхъ его жизни, но который, увы! отлучился бы на одинъ день, и этимъ-то днемъ воспользовался бы жестокій дядя Артра.

Переодтый рыцарь поклянется отмстить за него, возмутить бароновъ противъ короля, и изъ ихъ возстанія возникнетъ великая хартія, палладіумъ британскаго народа.

Глава II. Французскія войска высаживаются на берега Англіи подъ знаменами Лудовика-Дофина, сына Филиппа-Августа. Этотъ принцъ длаетъ самыя соблазнительныя предложенія неизвстному рыцарю, но патріотизмъ послдняго возмущается при мысли о чужеземномъ владычеств. Если въ Париж не безъ основанія поютъ:

Jamais eu France

L’Anglais ne rgnera, —

то въ Лондон есть также свой національный припвъ. Бароны, враждуя противъ короля Іоанна, также ревностно отражаютъ французовъ и все подъ предводительствомъ таинственнаго рыцаря.

Глава III.— Нужно ли говорить, кто этотъ таинственный рыцарь? Вы узнали Айвенго. Но для чего же ему скрываться? А разв рыцарь не можетъ скрываться въ романическомъ разсказ, такъ, по простой прихоти? Безъ сомннія. Впрочемъ, есть поводъ, печальный и тяжелый поводъ, оправдывающій второе инкогнито въ жизни Айвенго… Роуэна вышла за другаго!

Посл осады Шалю, врный Гуртъ, покрытый ранами, возвратился въ Ротервудъ и принесъ роковую всть о двойной утрат: Львинаго-Сердца и врнаго друга его Уильфрида Айвенго.

Дйствительно, заслоняя собою благороднаго Бертрана-Гурдонскаго, сэръ Уильфридъ Айвенго былъ смертельно раненъ. Его перенесли въ палатку, и тутъ онъ испустилъ послдній вздохъ на рукахъ своего врнаго оруженосца, передавъ ему волосы Роуэны, которые носилъ въ пряжк пояса, и золотое кольцо, данное ею съ ея именемъ и гербомъ…

— Была другая прядь волосъ у него на ше, тихо прибавилъ Гуртъ Седрику.

— Какого цвта? спросилъ его старый саксонскій патріархъ.

— Чернаго, отвчалъ Гуртъ: чернаго какъ коса той прекрасной Жидовки, которая спасла его отъ оружія Темпльстона.

Не трудно догадаться, что объ этой другой пряди волосъ ни слова не было сказано Роуэн, которая перенесла всть о смерти супруга съ твердостію, достойною ея характера, но такъ-что никто не могъ обвинить ея въ холодности, ибо она носила трауръ самый строгій, какой только можно было достать въ Йоркскихъ давкахъ, и воздвигла мавзолей, равнявшійся величиною соборной церкви.

Когда исполнился срокъ траура, она вступила въ новый бракъ съ неуклюжимъ Адельстаномъ… Удивительнымъ покажется это разв только новичку въ жизни. Кардиналъ Пандольфъ благословилъ ихъ союзъ, а чтобъ предупредить всякое сомнніе на счетъ дйствительности смерти Айвенго, тло котораго не было привезено въ Англію, кардиналъ исходатайствовалъ вдов папскую буллу, уничтожавшую ея первый бракъ. Такимъ-образомъ, лэди Айвенго могла сдлаться лэди Адельстанъ безъ малйшаго упрека совсти. Кто удивится еще, узнавъ, что она была гораздо-счастливе съ глупымъ барономъ, нежели съ ловкимъ и задумчивымъ Уильфридомъ?.. Женщины искони оказывали особенныя наклонности къ дуракамъ и любили ословъ гораздо прежде, нежели амуровъ. Другое, совершенно-натуральное явленіе: Адельстанъ не замедлилъ сдлаться самымъ грубымъ и пьянымъ мужемъ… Истина старинная, что есть женщины, которымъ въ тягость слишкомъ-нжное счастье, для которыхъ нужна нкоторая жосткость, которыя, наконецъ, считаютъ пренебреженіемъ, если он выведутъ васъ изъ терпнія и вы не возвратите ихъ къ кротости ручнымъ исправленіемъ. Но входить въ подобныя подробности значитъ нарушатъ территоріальныя права задушевнаго романа. Довольно сказать, что лордъ и лэди Адельстанъ жили гораздо-счастливе, нежели лордъ и лэди Айвенго.

Глава IV.— Теперь, почему же бы мн и не ввести по-крайней мр одну чувствительную главу? Айвенго, все еще подъ чужимъ именемъ, путешествуетъ на свер Англіи. Онъ прізжаетъ въ Йоркъ (тутъ можно разсказать нсколько чудовищныхъ поступковъ Іоанна) и развдываетъ, что сталось съ Ревеккой, дочерью Исаака. Для этого онъ обращается къ Жидамъ, которые говорятъ ему, что она въ Гренад, гд тогда Евреи пользовались всми милостями при двор Боабдила. Онъ входитъ въ домъ Исаака, въ комнату, гд ухаживала за нимъ прекрасная Жидовка, воспоминанія роятся въ голов его, и углубляясь въ самого-себя, онъ узнатъ, что любилъ ее гораздо-боле, нежели какъ думалъ. Тутъ онъ оплакиваетъ свое ослпленіе и судьбу свою, забываетъ собственное отчужденіе и плачетъ о Ревекк, отчужденной, оставленной, изгнанной.

Пойдетъ ли онъ въ Ротервудъ взглянуть на мста, которыя были такъ милы ему въ дтств? Будетъ ли свидтелемъ счастія Адельстана, покажется ли Роуэн, сдлавшейся женою другаго?… Онъ пойдетъ, да! пойдетъ, покрайней-мр для того, чтобъ поклониться могил отца своего, ибо старый Седрикъ наконецъ перешелъ въ вчность, и полагая, что сынъ его умеръ, оставилъ все свое имніе лэди Роуэн. Чтобъ не дать повода къ обвиненію въ безполезной клевет на Роуэну и полъ ея, надо еще сказать, что старый Седрикъ, желая упрочить саксонскую династію, самъ убждалъ Адельстана жениться на вдов своего сына.

Итакъ, Айвенго въ Ротервуд.

Глава V.—… Глядя на монаха, вы бы могли подумать, что онъ дрожалъ и что смертная блдность покрывала его изнуренное лицо, но волненіе его быстро исчезло, притомъ спущенный капюшонъ закрывалъ его лицо.

На колняхъ у Адельстана игралъ ребенокъ. Роуэна, улыбаясь саксонскому барону, наполняла ему глубокій кубокъ ароматнымъ виномъ. Адельстанъ опорожнилъ кубокъ, и, обращаясь къ монаху, сказалъ:

— Стало-быть, ты, монахъ, видлъ, какъ палъ при Шалю король Ричардъ, пораженный стрлой измнника?

— Да, видлъ… Монахи нашего ордена были при послднихъ минутахъ монарха. Онъ умеръ какъ христіанинъ.

— И ты видлъ также, какъ рзали живаго стрльца? Должно быть забавно! вскричалъ Адельстанъ со смхомъ.— Какъ онъ ревлъ, я думаю!

— Что ты, милой другъ? прервала Роуэна, положивъ свой прекрасный блый пальчикъ на его губы.

— Мн бы тоже хотлось посмотрть, вскричалъ въ свою очередь ребенокъ.

— Вотъ люблю, Седрикъ, сказалъ Адельстанъ: — и общаю показать теб что-нибудь въ этомъ род… Но, монахъ, видлъ ты также моего бднаго родственника, сэра Уильфрида Айвенго? Говорятъ, онъ хотлъ защищать измнника… Глуповатъ былъ покойникъ!

— Другъ мой, еще разъ прервала Роуэна:— не произноси этого имени.

— А почему же бы, на-примръ, и не произносить? Разв вы его такъ любили, когда меня терпть не могли? Разв пугало васъ мое смуглое лицо и вы предпочитали его интересную блдность?

— То время далеко отъ насъ, милый Адельстанъ, сказала чувствительная Роуэна, поднимая глаза къ потолку.

— Сказать правду, продолжалъ Адельстанъ: — вы не могли простить ему Жидовки, Роуэна?

— Этой гнусной торговки! отвчала Роуэна.— Прошу васъ, не напоминайте мн этихъ именъ.

— Ну, ну, повторилъ Адельстанъ: — бдный Уильфридъ все-таки былъ добрый малой… немножко мечтатель, немножко мокрая курица… слабая голова, которая скоро теряла умъ отъ вина.

— Сэръ Уильфридъ Айвенго былъ хорошій воинъ, сказалъ монахъ.— Я слышалъ, что въ христіанскомъ мір было мало такихъ. Онъ нсколько времени страдалъ еще отъ раны въ нашемъ монастыр, мы были при немъ въ послднія минуты. Онъ и погребенъ у насъ.

— Такъ вотъ и кончено объ немъ, сказалъ Адельстанъ.— Но мы напали на печальныя мысли. Гд шутъ Уамба? Пусть онъ споетъ намъ что-нибудь веселое. Гей! Уамба! вставай, дуракъ, полно лежать-то передъ огнемъ, какъ чурбанъ. Пой, пой, дуракъ… Никакъ и ты тоже запечалился? Не вспомнилъ ли о своемъ господин? Ба! не вс храбрые перемерли, есть еще веселые люди на свт.

— Да, летаютъ въ неб индйки вмсто орловъ, отвчалъ Уамба, лежавшій у огня среди баронскихъ собакъ:— есть мертвые, которые живутъ, и живые точно мертвые. Есть псни, и заунывныя, есть и веселыя, только иногда отъ веселой станетъ грустне, чмъ отъ самой заунывной: я пойду сниму свою пестрявку и надну черное платье, кумъ Адельстанъ, сдлаюсь погребальнымъ плаксой и тогда, можетъ-быть, развеселюсь. А между-тмъ, ты, кумъ, вели мн налить вина, а то горло у меня какъ мозгъ пересохло.

— Пей и пой, глупый дуракъ, только не говори больше! сказалъ баронъ.

И Уамба, сидя передъ каминомъ, зазвучалъ струнами гудка, потомъ поджалъ свои длинныя, исхудалыя ноги, и началъ:

Безбородый мой пажъ, мой красавецъ-дитя,

У тебя на ум все одна красота,

Такъ-то жить начинаетъ ребенокъ шутя!

Подожди — дай пройдутъ молодыя лта.

Вьются русыя кудри съ головки твоей,

И красавиц милъ твой шестнадцатый годъ.

Распваешь ты, веселъ, какъ младъ-воробей…

Подожди, подожди, когда сорокъ пробьетъ.

Посдешь, какъ я, не минуешь того,

И научитъ уму тебя та сдина,

У тебя все любовь, выше нтъ ничего!..

Подожди, подожди, когда минетъ весна.

Ну-тка, влей мн вина, да потверже замть,

Что пришлось мн замтить съ однимъ мудрецомъ:

Та, что клятву даетъ за тебя умереть,

Ужь задумала думу о муж второмъ.

Но, быть-можетъ, иная и будетъ врна,

Да я въ жизни своей не пыталъ ни одной,

Хочешь счастливымъ быть?— перейми у меня:

На вку обладалъ я три раза вдовой.

Если случай велитъ неудачно любить,

Лтъ въ пятнадцать — есть слезы: тоскуй и рыдай.

А чтобъ вмсто рыданій смяться и пить,

Не пятнадцать, а сорокъ сперва насчитай!

— Кто научилъ тебя такой веселой псни, Уамба, сынъ Витлесса, безмозглая голова? закричалъ Адельстанъ, ударивъ кубкомъ по столу и подтягивая послдній куплетъ.

— Тотъ добрый и благочестивый пустынникъ, викарный Конмангурстъ, знаешь, что надлалъ намъ столько штукъ при корол Ричард. Эхъ, баринъ! то-то было у насъ веселое время и добрый пасторъ.

— Говорятъ, сказала Роуэна — что этотъ добрый пасторъ займетъ первую епископскую ваканцію: онъ въ большой милости у его величества. Кстати, милый Адельстанъ, замтилъ ты на послднемъ придворномъ бал графа Гутингтона? У него доброе лицо, но я не могла понять, что хорошаго находятъ въ его графин, этой брюнетк съ веснушками, которую нкогда звали дочерью Маріанной… Что касается до ея интригъ съ майоромъ Литтльджономъ и капитаномъ Скарле, то, право, я не знаю…

— Еще ревность, ха! ха! вскричалъ, смясь, Адельстанъ.

— Я выше ревности и презираю ее, отвчала Роуэна, выпрямляясь съ величавой осанкой.

— Впрочемъ, продолжалъ Адельстанъ: — Уамба сплъ намъ славную псню.

— Мн кажется, очень-дурную, сказала Роуэна, по обыкновенію подымая глаза.— Какъ! смяться надъ любовью женщины! предпочитать наполненный виномъ кубокъ врной женщин! Любовь женщины вчна, мой Адельстанъ. Кто усомнится въ ней, тотъ богохульникъ, если не глупецъ. Женщина хорошей фамиліи, воспитанная, любитъ однажды и навсегда.

— Простите, сударыня, прошу васъ… я дурно себя чувствую, сказалъ монахъ, быстро вставая съ своего мста и спускаясь съ ступеней возвышенія,— Уамба пошелъ за нимъ.

— Есть мертвые, которые живутъ, и живые, какъ мертвые, сказалъ онъ ему на ухо: — есть гробы, подъ которыми смются, и браки, отъ которыхъ страдаютъ… Не правда ли, святой мужъ? Потомъ, видя, что они одни и что вс служители саксонскаго барона остались въ зал, чтобъ пить вмст съ господиномъ, Уамба, преклонивъ колни и цалуя край платья монаха, прибавилъ: я узналъ тебя, да, я узналъ тебя, мой господинъ.

— Встань, отвчалъ Уильфридъ Айвенго еще нетвердымъ голосомъ: — одни дураки врны.

Сказавъ это, онъ пошелъ въ маленькую капеллу, гд былъ погребенъ отецъ его. Монахъ провелъ тамъ всю ночь въ молитв, между-тмъ, какъ шутъ Уамба сидлъ на порог, безмолвный, подобно стоявшей въ притвор стату.

Когда загорлась утренняя заря, Гуртъ и Уамба отправились съ монахомъ, но лэди Роуэна почти не замтила отсутствія этихъ двухъ служителей, тмъ боле, что она сама въ тотъ день отправлялась въ Йоркъ, куда король Іоаннъ созвалъ весь дворъ свой.

Я еще не кончаю моего втораго тома, но отсылаю читателя къ слдующимъ томамъ, въ которыхъ надюсь разъяснить все, что могло показаться страннымъ въ предъидущемъ, и возбудить новый интересъ прекрасной Жидовкой, которая скоро будетъ играть первую роль.

Второе письмо благороднйшему Александру Дюма, маркизу Дави де-ла-Пелльетри.

Любезный маркизъ! При этомъ вторичномъ письм, мн показалось, что я уже пріобрлъ право обращаться къ вамъ съ совершенной фамильярностью. Вотъ, мы завели съ вами размнъ идей, вступили въ періодическое, дружное сотрудничество: съ вами я чувствую въ себ и довольство и гордость, ибо снискалъ у васъ такое довріе, что предлагаю вамъ превосходную мысль, — мысль, какой еще ни разу ни одинъ изъ вашихъ сотрудниковъ не сообщилъ вамъ, мн и въ голову не приходитъ сомнваться въ вашей лестной признательности, и, въ то же время, благосклонность англійской публики доказываетъ мн, что я одинъ былъ бы въ состояніи выполнить нашъ романъ. Сказать ли вамъ?.. Въ прошломъ мсяц, нсколько разъ забиралась ко мн эгоистическая мысль, внушающая сожалніе, зачмъ не умлъ я сберечь для себя всей славы и всхъ существенныхъ выгодъ плана, который подъ вашимъ плодовитымъ перомъ можетъ породить такое количество томовъ, какого не породили ни во Франціи — вашъ знаменитый предшественникъ Скюдери, ни въ Англіи — авторъ Клариссы Гарло, этотъ добрякъ Ричардсонъ, отъ англійскихъ длиннотъ котораго такъ остроумно спасъ васъ г. Жюль Жаненъ. Но нтъ! закололъ я свою курицу, несущую золотыя яйца, скушаемте же ее вмст, отъ добраго сердца и съ добрымъ аппетитомъ. Разв честь имть такого собрата по оружію… я хотлъ сказать по перу, такого собрата, какъ вы, не стоитъ всхъ сокровищъ Монте-Кристо?.. Итакъ, я буду продолжать, счастливый тою мыслію, что и я приношу отъ себя камень на вашъ памятникъ, иди, по-крайней-мр, на тотъ великолпный сен-жерменскій замокъ, который, говорятъ, вы сооружаете на какомъ-то остров, созданномъ вами на гор, и думаю самъ про себя —

Любезный маркизъ! преданный вамъ М. А. Титмаршъ.

АЙBЕНГО.

Часть II.

Продолженіе перваго тома.

Я только предварительно набросалъ всю ту часть, которую мы могли бы извлечь изъ исторіи юнаго принца Артура, изъ его первыхъ приключеній и любовныхъ похожденій, изъ его первыхъ битвъ и первыхъ опасностей. Сколько главъ могло бы составиться изъ узловъ такого драматическаго сюжета, совершенно врно очеркнутаго нашимъ Шекспиромъ, который не умлъ приличнымъ образомъ распустить эпизода! Раскройте историка Юма: его холодный rsum есть уже превосходный текстъ:

‘Молодой герцогъ бретанскій, теперь уже достигшій юношескаго возраста, снова сомкнулъ французскія войска, начинавшія непріязненныя дйствія противъ англійскаго короля. Филиппъ принялъ его съ отличною благосклонностью, возвелъ его въ званіе рыцаря, далъ ему въ замужство дочь свою Марію и инвеституру не только на Бретанское-Герцогство, но еще на графства Анжуйское и Майнское, которыя онъ тутъ же предоставилъ дяд. Вс предпріятія союзниковъ удались. Тилльеръ и Бутаванъ были взяты Филиппомъ посл слабаго сопротивленія. Монтемаръ и Ліонъ сдались почти безъ одного удара. Принцъ осадилъ потомъ Гурнэ и усплъ овладть этимъ важнымъ укрпленіемъ Успхи принца шли быстро, но случилось событіе, которое повернуло дло въ пользу Іоанна и дало ему ршительный перевсъ надъ непріятелемъ.

‘….Юный Артуръ, жаждавшій военной славы, проникъ съ незначительнымъ отрядомъ въ Пуату. Проходя близь Мирабо, онъ узналъ, что бабка его, королева Элеонора, всегда противодйствовавшая его выгодамъ, находится въ этомъ мст подъ прикрытіемъ только слабаго гарнизона и разрушеннаго укрпленія. Онъ тутъ же ршился обложить укрпленіе и захватить королеву. Но Іоаннъ, выведенный изъ бездйствія такою близкою опасностью, сбираетъ англійскую и брабансонскую армію, спшитъ на помощь Элеонор, нападаетъ на лагерь Артура прежде, нежели тотъ усплъ узнать объ угрожающей опасности, разбиваетъ его отрядъ, беретъ въ плнъ его-самого вмст со многими непокорными баронами и съ торжествомъ возвращается въ Нормандію. Большую часть плнниковъ онъ отослалъ туда же, но Артура веллъ заключить въ Фалезскій Замокъ…

‘….Тогда король имлъ свиданіе съ племянникомъ, представилъ ему нелпость его замысловъ и потребовалъ, чтобъ онъ отказался отъ французскаго союза. Отважный, но безразсудный юноша, въ которомъ неудача усилила гордость, упорствуетъ въ правот своего дла, онъ объявляетъ свои права не только на французскія провинціи, но и на корону Англіи и, въ свою очередь, требуетъ, чтобъ король ввелъ сына своего старшаго брата во владніе его наслдствомъ. По этимъ признакамъ нравственной энергіи, Іоаннъ увидлъ, что юный принцъ, его настоящій плнникъ, можетъ потомъ сдлаться опаснымъ врагомъ, онъ ршился предупредить всякую опасность, избавивъ себя отъ племянника, и — не стало больше слуховъ объ Артур…

‘….Говорятъ, король тогда же предлагалъ Вильгельму Брейскому, одному изъ своихъ близкихъ подданныхъ, убить принца, но Вильгельмъ отвчалъ, что онъ дворянинъ, а не палачъ. Іоаннъ вскор нашелъ другое легчайшее орудіе убійства, и, снабдивъ необходимыми приказаніями, послалъ его въ Фелезъ, но Губеръ де-Бургъ, каммергеръ короля и губернаторъ замка, подъ тмъ предлогомъ, что хочетъ самъ исполнить волю Іоанна, отослалъ назадъ убійцу, распустилъ слухъ о смерти принца и веллъ торжественно совершить обрядъ погребенія. Потомъ, когда узналъ, что Бретонцы поклялись отмстить за убіеніе Артура, и что мятежные бароны упорствуютъ въ своемъ возстаніи, онъ счелъ нужнымъ открыть тайну и объявить всенародно, что герцогъ бретанскій живъ. Это открытіе было гибельно для юнаго принца. Іоаннъ веллъ перевести его въ Руанскій-Замокъ, гд жилъ самъ, предаваясь, съ своей молодой супругой, лпи и наслажденіямъ. Ночью имъ прибылъ въ замокъ и веллъ привести къ себ Артура. Принцъ понялъ, какая опасность ему угрожаетъ, притомъ, продолжительное бдствіе и близость смерти укротили въ немъ гордость: онъ бросился на колни предъ дядей и молилъ о пощад. Но жестокій тиранъ, не отвчая ни слова, поразилъ его изъ собственныхъ рукъ кинжаломъ и, привязавъ къ трупу камень, бросилъ его въ Сену’ {Юмъ: стереотипное, компактное изданіе, томъ I, глава X, стр, 181. Лондонъ, 1811.}.

Надюсь, любезный маркизъ, что, выписавъ эту историческую страницу, я открылъ золотой рудникъ. Посмотрите, какія описанія, какія отступленія пропустилъ Юмъ! Мы можемъ водрузить знамя бунта и усмиренія: вотъ они, вс наши войска, предводимыя ихъ различными вождями, съ громомъ оружія сливаются псни послднихъ воинственныхъ бардовъ… Откуда эти веселыя звуки? Рчь идетъ о первомъ свиданіи юнаго Артура съ Французской принцессой Маріей. Сцены политическія, сцены любовныя… Айвенго, постоянно incognito, присутствуетъ везд, и, мы доходимъ до конца перваго тома.

Томъ II.

Глава І-я и II-я. Мы не должны забывать вступленія юнаго Артура въ рыцари. У насъ будетъ въ виду канунъ торжества и посвященіе въ капелл. Вскор Артуръ пріобртаетъ шпоры при Бутаван и Тилльер. Безразсудный! куда влечетъ его юношеская горячность! Хорошо, что есть кому сберегать его отъ плна или смерти, при немъ Айвенго, Гургъ и Уамба! Слава теб Господи! Вся роскошь войны, вс прелести мира являются мн въ такихъ видимыхъ, осязательныхъ формахъ, что я съ непостижимымъ жаромъ, увлекающимъ меня въ первый разъ въ жизни, бросаюсь въ мелодраму и помыкаю цлыми сотнями закованныхъ въ желзо рыцарей и разряженныхъ пажей.

Глава ІІІ-я.— До Артура доходятъ слухи, что бабка его (окаянная колдунья) въ Мирабо. Ни что, ни какіе доводы не воспрепятствуютъ ему броситься со всхъ ногъ наказать гнусную старуху. Тщетно Айвенго пытается представить ему нкоторыя соображенія: ‘размыслите, государь, что она — ваша бабка, вспомните заповдь: чти отца твоего и матерь твою… а также ддушку и бабушку’. Но упрямый юноша-принцъ помнилъ только, что во время его младенчества бабушка не жалла для него плетки и очень-хорошо прилагала ее къ нему. Увы! теперь онъ напрашивался на наказаніе боле-трагическое.

Мн кажется, любезнйшій маркизъ, не въ обиду будь сказано вашимъ превосходнымъ желаніямъ, что не совсмъ-удобно будетъ черезъ-чуръ чернить эту королеву Элеонору. При случа, конечно, исторія должна намъ позволить это, притомъ же не правдиве ли мы самой исторіи, т. е. мы, историческіе романисты? Итакъ, сдлаемъ изъ старухи Элеоноры пугало, нчто въ род старой вдьмы, которая сама преувеличиваетъ свою ярость, даже почти до смшнаго. Почему бы, напримръ, осаждающимъ и осажденнымъ не мняться черезъ стны крпости задирающими вызовами, на манеръ того, какъ длали герои Гомера, ни въ гарнизон, ни въ осаждавшей арміи, вроятно, не было недостатка въ Терзитахъ. Почему бы старой фуріи, стоя на западной башн, не осыпать, съ помощію доброй говорной трубы, своего внучка дкими сарказмами? Я всегда какъ-то любилъ фарсы въ трагедіяхъ. Самъ Вилльямъ Шекспиръ, отъ котораго происходить по литератур вамъ будетъ такъ же лестно, какъ имть аристократическими предками Дави де-ла-Пелльетри,— нашъ Вилльямъ, какъ называетъ его запросто вашъ Жюль Жаненъ, сдлалъ изъ короля Іоанна пьесу презабавную, и самый этотъ государь, не смотря на преступленія, запятнавшія его гербъ, играетъ тутъ роль превосходнаго человка и современнаго джентльмена… Между тмъ, какъ принцъ Артуръ и его бабка парламентируются такимъ образомъ — если только позволено будетъ употребить это слово, говоря о не совсмъ парламентрской перекличк,— вдругъ откуда ни возьмись король Іоаннъ, налетаетъ съ своей арміей и беретъ въ плнъ бднаго Артура.

За этимъ эффектнымъ мстомъ слдуетъ капитальная сцена между королемъ Іоанномъ, юнымъ принцемъ и старой мегерой, исчисляющей различные роды мученій, которымъ король медлитъ предать Артура, хотя онъ — плоть отъ плоти или кость отъ костей ея. Но мужество и гордость Артура закалились въ несчастій, онъ приказываетъ мачих преклонить колни предъ пасынкомъ, какъ васалк предъ законнымъ королемъ. Элеонора отвчаетъ ему плотной оплеухой, которая, конечно, должна ослпить на минуту принца и заставить чихать самого Іоанна, потому-что королева только-что передъ тмъ погружала свои костлявые пальцы въ табакерку. Такая площадная выходка разрушаетъ все впечатлніе, какое жаркая импровизація Артура произвела-было на дядю.

Но свита и царственный плнникъ отправляются въ Руаль, гд находился дворъ короля и молодой королевы. Въ первомъ ряду почетныхъ дамъ рисуется лэди Роуэна. Такъ-какъ поздъ потянется небольшими перездами, то и романъ можетъ также путешествовать. Тутъ легко будетъ вставить не малое количество главъ изъ Путевыхъ Впечатлній.

Глава VI. Описаніе увеселій короля, праздниковъ, баловъ, маскарадовъ, разнаго рода безчинствъ, въ которыхъ валялся руанскій поросенокъ… Странное выраженіе, любезнйшій маркизъ. И такъ, король Іоаннъ пировалъ, и описаніе придворныхъ пировъ можетъ составить новый, богатйшій контрастъ съ мрачной участью, ожидавшею царственнаго плнника. Въ верхнихъ палатахъ — музыка, танцы, вино и красавицы, внизу, подъ сводами — тюрьма, цпи, пытки, отсырвшія стны, жабы, всползающія на грудь плнника, отвратительный кошмаръ просыпающагося человка. Но къ-чему мн указывать вамъ на контрасты, вамъ, мастеру изъ мастеровъ въ употребленіи свто-тни?

Ну, вотъ мы и въ Руан. Не вывести ли бы тутъ на сцену бабушку Жанны д’Аркъ? Посудите сами, какой эффектъ! Эта вдохновенная пророчествуетъ, что Франція скоро будетъ освобождена отъ владычества Англичанъ, что родится двственница, призванная Богомъ на то, чтобъ вести войско бить Англичанъ, бить ихъ до самого моря, гд имъ не останется ничего больше длать, какъ только гурьбой побросаться въ воду, какъ баранамъ Павюржа, по-крайней-мр, если корабли не приготовятся принять ихъ на свою палубу.

Что вы скажете объ этихъ предсказаніяхъ, сдланныхъ, для большей непогршительности и достоврности, спустя семь или восемь вковъ посл событія?

Кстати о руанскомъ поросенк: не забыть бы намъ Гурта, честнаго свинопаса, типа простолюдина, довольнаго своей судьбой и преданнаго, — такого, какихъ между ними слишкомъ-мало, не такъ ли, маркизъ? Не забыть бы также Уамбы, этого дурака, который поучитъ разуму многихъ умныхъ людей. Гуртъ и Уамба помогаютъ Айвенго въ его безчисленныхъ попыткахъ освободить принца. Они множатся, пускаются во всевозможныя переодванья и кажутся везд-сущими.

Глава VII. Смерть Артура.— Если ужь тутъ нтъ превосходнаго текста, то посл этого я признаю историческій романъ невозможнымъ. Губеръ де-Бургъ тронутъ, Артуръ оживляется надеждой, Айвенго и его друзья тутъ, на готов содйствовать бгству. Минута торжественная и страшная! Колокола на собор св. Овена прозвонили полночь,— драматическій часъ! Кафе и театры уже давно были закрыты по приказу полиціи. Горожане спали на оба уха, сладострастно утонувъ въ пуху и перьяхъ. Городъ погруженъ въ молчанье и тьму, въ эту торжественную чету, какъ называетъ ихъ Юнгъ. Въ эту-то минуту Айвенго, отчаливъ въ лодк, которая была у него привязана къ ступенямъ гостинницы, стоявшей надъ самой Сеной, поплылъ тихонько къ замку. Черныя, исполинскія башни крпости рисовались на неб угрюмыми массами. Задумчивые всплески Сены замирали у подножія укрпленій, и сверкающія звзды, по своей допотопной привычк, мигали. Знамя Англіи и Нормандіи лниво волновалось на вершинахъ башень, за исключеніемъ часоваго, котораго вооруженіе время отъ времени отражало блдный, упавшій на него лучъ звзды, да однообразные шаги будили дремлющее ночное эхо, все спало… нтъ, все не спало: красноватый свтъ проходилъ сквозь ршетку изъ комнаты, находившейся въ одной изъ башень, Айвенго зналъ эту комнату: въ ней содержался юный принцъ, безъ сомннія, ожидавшій себ вчнаго подземнаго заточенія.

Красноватый свтъ отражался въ черной поверхности Сены и зыбь рки заставляла это отраженіе колебаться и сверкать, въ род блудящаго огонька.

Айвенго, лишенный наслдства рыцарь, который изъ предосторожности положилъ на свои весла сурдины, въ тихомолку приблизился къ самой крпости и ждалъ условнаго энака и появленія веревочной лстницы, которую Гуртъ, переодтый картезіанскимъ монахомъ, отдалъ наканун царственному узнику. Все было приготовлено: Рауль де-Фронтиньякъ подкупилъ караульню парижскихъ воротъ, Бертрану де-Кло-Вужо поручено было перепоить стражу, добрые и ловкіе рыцари Альфредъ д’Оріоль и Филиберъ Франконскій ждали за воротами съ осдланными лошадьми и пол-сотней добрыхъ коней. Жизнь, свобода, любовь, корона Англіи,— все было въ низу веревочной лстницы, или по-крайней-мр за нсколько сотъ шаговъ, и, говоря собственно о корон, никогда не украсила бы она другой, боле-благородной головы.

Урочный часъ пробилъ, но знака никакого не было подано. Лишенный наслдства рыцарь впалъ въ самое сильное безпокойство. Тни проходили передъ краснымъ свтомъ, тни быстрыя, фантастическія: ему казалось, что онъ видлъ борьбу и слышалъ крикъ. ‘Это должно быть тюремщика ржутъ’, подумалъ онъ: ‘хоть онъ и тюремщикъ, а все человкъ, мн жаль бдняка, но что длать? такъ надо было.’ — Пробило полтора часа за полночь. Кто-то подошелъ къ ршетк. ‘Слава святому Вальтфу!’ пробормоталъ шопотомъ рыцарь, и, уцпившись за случившуюся въ стн впадину, поднялъ глава вверхъ, чтобъ видть, какъ будетъ спускаться желанная лстница.

— Клянусь мощами святаго Петра!.. произнесъ голосъ изъ-за ршотки: — дло сдлано во-время! Молодецъ перепилилъ прутья у своей клтки!

Въ ту же минуту одинъ изъ этихъ прутьевъ, сильно тряхнутый и брошенный въ рку, пролетлъ на разстояніи нсколькихъ линій отъ головы Айвенго и исчезъ въ черной пучин Сены, раскинувъ вокругъ пнистыя брызги.

Айвенго слишкомъ-хорошо зналъ этотъ зврскій, дикій голосъ: то былъ голосъ Іоанна-Плантагенета, замыселъ былъ открытъ. Скоро другая желзная полоса послдовала за первой, потомъ въ окн показалась черная масса, что-то тяжелое въ мшк.

‘Старая домремійская колдунья, которую мы вчера сожгли, пророчила, что онъ вырвется чрезъ это окно’, прокричалъ тотъ же голосъ съ адскимъ хохотомъ, отъ котораго застыла кровь въ жилахъ Айвенго. ‘Колдуньи всегда говорятъ правду въ-самомъ-дл, именно чрезъ это окно мой любезный племянничекъ отправляется въ Сену. Опускай мшокъ, мой милый де-Бургъ. Давай дорогу королевскому правосудію’.

То былъ трупъ юнаго Артура Плантагенета. Доблестный рыцарь набожно перевезъ его на другой берегъ.

Теперь ужь, конечно, немножко поздно, любезнйшій маркизъ, спрашивать самого-себя о томъ, что было длать Артуру Плантагенету въ исторіи Айвенго, Ревекки и Роуэны. Но можно разомъ объяснить дло, чрезвычайно-легко доказать, что этотъ эпизодъ во только занимателенъ, но даже ршительно необходимъ для нашего историческаго романа.

Въ числ почетныхъ дамъ молодой королевы, супруги Іоанна, мы уже упомянули о несравненной лэди Роуэн, хранительниц гардероба: должность важная, если принять въ соображеніе, что такая двственная королева и девотка, какъ Елизавета, имла не мене трехъ тысячъ платьевъ.

Сэру Уильфриду Айвенго было въ это время много другихъ хлопотъ: онъ перевезъ трупъ Артура ко двору Филиппа-Августа, провозгласилъ англійскаго короля Іоанна измнникомъ и убійцей, короче сказать — если онъ не бросилъ перчатки за вызовъ бойцамъ, которые осмлятся поднять ее, за то, оставляя Руанъ подъ защитою темной ночи, прибилъ означенную перчатку къ самой двери дворца. Новое убійство Артура пробудило въ Европ бурю негодованія, которая заставила царственнаго убійцу дрожать и отъ ярости и отъ страха, вс христіанскіе дворы признали его измнникомъ и вроломцемъ, вс истинные рыцари оставили его службу, даже придворные, отъискавъ въ себ остатокъ стыда, бжали отъ двора его.

Отважусь я, любезный маркизъ, на небольшое замчаніе: роль, которую играетъ въ нашемъ роман Губеръ де-Бургъ, не совсмъ согласна съ исторіей, у насъ эта роль даже немножко повихнулась. Губеръ де-Бургъ, котораго мы заставили держать мшокъ, въ первый разъ спасъ принца. Ну, если, паче чаянія, родъ его еще не прекратился,— вдь насъ съ вами какъ разъ втянутъ въ процессъ! Но нашъ судъ ужь поршенъ, скажете вы? Быть такъ! Возвратимтесь къ королю Іоанну.

Извстно, какъ дйствовалъ тутъ этотъ дикій зврь. Но предполагается, что читатель историческаго романа ничего не знаетъ: кто намъ мшаетъ раскрыть картину безпутствъ и жестокостей Іоанна-Безземельнаго? Взбшенный ненавистью и презрніемъ своихъ подданныхъ, онъ беретъ аманатовъ везд, гд только можетъ, требуетъ, чтобъ старшіе сыновья знаменитйшихъ дворянъ явились ко двору, но многія благородныя дамы отказались выдать своихъ дтей этому гнусному и свирпому живодру.

‘Мн отдать моего сына, моего Седрика, говорила одна изъ нихъ: ‘тобъ онъ убилъ его, какъ убилъ своего племянника Артура?’

Нужно ли прибавлять, что эта благородная дама была лэди Роуэна? и съ вашею проницательностію, которая васъ отличаетъ отъ всхъ, любезный маркизъ, вы понимаете теперь, почему въ IX глав Роуэна снова является на сцену, которую скоро должна оставить навсегда. Всемірная Біографія, нисколько не сомнваясь въ томъ, что лэли Роуэна — именно эта дама, выражается такъ, ‘жена одного барона, къ которой обратились съ такимъ требованіемъ, отвчала: ‘Не думаетъ ли король, что я вврю моего сына человку, собственной рукой зарзавшему племянника?’ Іоаннъ веллъ взять и мать и ребенка, и морить ихъ голодомъ въ тюрьм’.

Умереть съ голоду!.. У меня сердце обливается кровью при мысли о подобномъ покушеніи на добродтельную лэди. Ея ршимость, ея невинная энергія, ея хладнокровіе, подвергаются суровому испытанію и готовы просіять новымъ блескомъ въ-продолженіе Х-й главы, въ которой описываются страданія несчастной. Въ первый разъ я чувствую себя примиреннымъ съ нею, — потому-что изъ всхъ героинь Вальтера-Скотта, она, признаюсь, едва-ли не меньше всхъ внушила мн сочувствія. Между-тмъ, какъ Роуэна томится въ башн замка, громъ загрохоталъ подъ стнами Руана: то Филиппъ-Августъ идетъ мстить за Артура. Уильфридъ Айвенго ставитъ первую лстницу и первый взлзаетъ на стну, замокъ взятъ, Іоаннъ — какъ всегда, малодушный трусъ,— посл сомнительнаго сопротивленія бжитъ. Пока Айвенго и его храбрые товарищи кричатъ нечестивому, чтобъ онъ по-крайней-мр осмлился глядть имъ прямо въ лицо и защищаться по-человчески, — онъ уже далеко. Онъ оставилъ прекрасное герцогство Нормандію, гд родъ его царствовалъ въ-продолженіе трехъ вковъ… трусъ презрнный! Въ башн, въ той самой комнат, гд бдный Артуръ палъ подъ кинжаломъ дяди,— какое зрлище поражаетъ взоры Айвенгб! Лэди Роуэна, доведенная до послдней степени изнеможенія, — лэди Роуэна, лежа на солом, держитъ на рукахъ ребенка, которому она спасла жизнь, въ ущербъ собственной своей жизни, отдавъ ему кусокъ хлба, брошенный ей сострадательнымъ тюремщикомъ.

Вотъ это, надюсь — сцена! Вамъ, любезный маркизъ, слдуетъ выводить узоры по этой канв, извлечь вс возможныя выгоды изъ факта, описать волненіе Айвенго, слабый румянецъ, на минуту вспыхнувшій на исхудавшихъ щекахъ той, которая была его половиной, трогательное движеніе, съ которымъ она вручаетъ ему маленькаго Седрика.

— Уильфридъ, первая любовь моя! говоритъ она умирающимъ голосомъ, откинувъ съ покрытыхъ преждевременными морщинами висковъ посдвшіе отъ печали волосы, чтобъ лучше видть ребенка, сидвшаго на колняхъ у рыцаря:— клянись мн святымъ Вальтфомъ Томпльстонскимъ, клянись… исполнить мою послднюю волю.

— Клянусь, отвчаетъ Айвенго, и крпче сжимаетъ въ своихъ объятіяхъ невиннаго малютку, думая, что клятва должна относиться именно къ нему.

— Святымъ Вальтфомъ?

— Святымъ Вальтфомъ!

— Клянись, что никогда но женишься на Жидовк!

— Клянусь святымъ Вальтфомъ! вскричалъ Айвенго:— черезъ-чуръ многаго просишь, Роуэна!

Но онъ чувствуетъ, что рука, сжимавшая его руку, вдругъ ослабла, блдныя губы Роуэны перестали дрожать. Она умерла!

Спрашиваю у каждаго читателя, у каждаго романиста — пусть скажутъ по чистой совсти: еще ли это не полная картина, на которой именно можно опустить занавсъ, съ тмъ, чтобъ вскор опять поднять его, для нашего третьяго тома!

Томъ III.

Держу данное слово и поднимаю нить нашей исторіи. Сэръ Уильфридъ Айвенго передалъ маленькаго Седрика отцу его, Ательстану, который продолжалъ топить свои заботы въ домашнихъ горшкахъ. Исполнивъ эту обязанность, Айвенго не видлъ ничего, что могло бы удерживать его въ веселой Англіи, гд между прочими, не совсмъ-пріятными перспективами, ему представлялась еще возможность быть поршеннымъ и въ-слдствіе того умереть, если только король Іоаннъ вздумаетъ опасаться такого врнаго слуги короля Ричарда и принца Артура.

Но въ ту пору, такому храброму и благочестивому рыцарю не сидть-было сложа руки. Онъ, такъ-сказать, унесъ свою родину на сдельной лук. Съ добрымъ конемъ да надежнымъ копьемъ легко было тогда проложить себ дорогу въ рай, сквозь легіоны чалмоносныхъ бсовъ, именуемыхъ маврами. Уильфридъ Айвенго былъ убжденъ, что его съ радостью пріймутъ везд, гд только былъ случай задать нсколько колотковъ нечестивымъ башкамъ и получить столько же обратно за правую вру. Даже угрюмые тампльеры, не смотря на то, что онъ, Богу помогающу, дважды побдилъ славнйшаго въ ихъ орден рыцаря, — принимали его съ почтеніемъ, хотя не съ удовольствьемъ, но Айвенго предъ орденомъ, соперничествовавшимъ съ рыцарями Іоанна, всегда благоговлъ: онъ любилъ его, ласкался къ нему. Полный преданности къ этому ордену, который не разъ предлагалъ ему начальство и великое магистерство, онъ въ его рядахъ совершилъ вс роды своихъ богатырскихъ-подвиговъ. Многія тысячи язычниковъ побилъ онъ собственной рукой въ Пруссіи, Польш и дикихъ странахъ свера, во славу Бога и святаго Вальтфа. Былъ только одинъ упрекъ, который славный и доблестный, но строгій и непреклонный великій магистръ ордена св. Іоанна, Фалько Гейденбратенъ, считалъ себя въ прав сдлать задумчивому рыцарю, именно то, что онъ не преслдовалъ Жидовъ съ тмъ жаромъ, который по природ свойственъ благочестивому воину креста. Дло въ томъ, что Айвенго пустилъ на волю многихъ плненныхъ имъ сыновъ Израэла и дошелъ до того, что не рдко избавлялъ ихъ отъ мукъ, такъ, на-примръ, онъ далъ выкупъ за два послдніе коренные зуба одного раввина, стараго, какъ Маусаилъ, бднаго, какъ Іовъ, за т два зуба, которые Робертъ Картрэйтъ, свирпый Англичанинъ, рыцарь того же ордена, готовился вырвать изъ челюстей несчастнаго, чтобъ выпытать отъ него мсто, гд спряталъ онъ свои предполагаемыя сокровища. Этотъ выкупъ стоилъ доброму рыцарю ста червонцевъ да рыцарскаго перстня,— вотъ все, что было у него за душой. Каждый разъ, оказывая подобную услугу Жиду, онъ прибавлялъ къ ней, смотря по состоянію своихъ финансовъ, или подарокъ, или доброе слово. ‘Помни’ говаривалъ онъ бдняку, еще продолжавшему дрожать въ своей кож: ‘помни, что Уильфридъ-лишенный-наслдства сдлалъ это въ память тхъ услугъ, которыя нкогда оказала ему Ревекка, дочь Исаака Йоркскаго’. И вотъ имя Уильфрида-лишеннаго-наслдства раздалось во всхъ синагогахъ, и народъ израильскій, въ своемъ вчномъ странничеств, заплъ хвалы ему.

Между-тмъ, какъ Айвенго берегъ Жидовъ, нанося безпощадную войну язычникамъ свера, страшная катастрофа поразила югъ.

Вторникъ, девятый день мсяца шабана, 605 года гиджры слишкомъ-извстенъ на запад, какъ Амюнъ-аль-Аркъ, годъ аларкосской битвы, которую выиграли у христіанъ андалузскіе мусульмане. Въ этотъ день христіанство понесло такой страшный уронъ, что въ первую минуту считали весь полуостровъ подпавшимъ подъ иго луны. Христіане потеряли стопятьдесятъ тысячъ человкъ убитыми и пятьдесятъ тысячь плнными. Посл этой битвы, невольникъ продавался за диргемъ, оселъ за ту же цну, мечъ за полдиргема, лошадь за пять диргемовъ. Сотни тысячь разнаго рода вещей достались въ добычу торжествующимъ воинамъ Якуба-аль-Мансура,— да будетъ онъ проклятъ! Это былъ тоже не плохой воинъ: христіане, казалось, забыли передъ нимъ, что они потомки Сида Канбитура,— такъ эти собаки-мавры называли на своей варварской болтовн знаменитаго Кампеадора.’

При этомъ извстіи, вся Европа схватилась за оружіе. Везд проповдовали крестовой походъ на неврныхъ, и, по гласу краснорчивыхъ предсказателей, тысячи могучихъ рыцарей, сопровождаемыхъ миріадами оруженосцевъ и пажей, васалловъ и благомыслящихъ крестьянъ, потянулись къ Испаніи. Проливъ Джибельаль-Тарй, гд приплывшій изъ Варваріи мавръ въ-первые развилъ свое роковое знамя на христіанской земл, былъ покрытъ галерами съ тампльерами и рыцарями св. Іоанна, вс стеклись на помощь полуострову. Съ другихъ галеръ, отплывшихъ съ острововъ и изъ крпостей, занятыхъ двумя орденами, также забллись на Средиземномъ-Мор паруса и замелькали флаги Родоса, Византіи, Яффы, Аскалона, — они пришли на то же общее свиданіе. Пиренейскія вершины покрылись разввающимися хоругвями, заблистали бронями благочестивыхъ, шедшихъ изъ Франціи въ Испанію. Но… ясно, что если мы здсь пріостановимся по образцу Гомера или Тасса, да пріймемся считать об арміи, если ослабимъ возжи описательному иппогрифу, парящему высоко надъ землею, примчающему своими рысьими глазами малйшее въ трав наскомое,— то ни одинъ ежемсячный, ни даже трехмсячный журналъ не найдетъ въ себ столько растяженности, чтобъ вмстить насъ. Я увренъ, что вы уже видите разсвтъ завязки. Айвенго садится въ Германіи на корабль и достигаетъ полуострова, гд каждый взмахъ его копья опрокидываетъ цлые ряды мавровъ, какъ карточныхъ капуциновъ.

Христіане взяли Хихону приступомъ и истребили весь маврскій гарнизонъ. Но добрый рыцарь не хотлъ принимать участія въ жестокостяхъ. Среди этихъ кровожадныхъ волковъ — самый свирпый, мене другихъ разборчивый, былъ знаменитый гидальго, рыцарь св. Іоанна, донъ-Бельтранъ де-Кухилья-и-Трабуко-и-Эспадо-и-Эспедонъ. Это былъ воплощенный дьяволъ, онъ бгалъ по городу и рзалъ все, что ни попадалось ему навстрчу, не разбирая ни пола, ни возраста, принимая на выкупъ только сокровища и красоту. Кровопролитіе прекратилось, когда уже не осталось ни одной жертвы. Тогда донъ-Бельтранъ основалъ главную квартиру свою въ Альбейцен, гд жилъ Альфаки, какимъ-то чудомъ спасшійся отъ копья Айвенго. Вс сокровища, вс невольницы и семейство бжавшаго начальника достались въ руки завоевателя Хиховы. Среди этихъ сокровищъ донъ-Бельтранъ съ дикою радостію узналъ латы не одного изъ храбрыхъ, но несчастныхъ товарищей, павшихъ въ роковой битв при Аларкос. При вид этихъ окровавленныхъ остатковъ, свирпость его удвоилась. Сердце его сдлалось такъ же недоступно для жалости, какъ стальная броня его — для оружія.

На третій день посл опустошенія города, донъ-Бельтранъ, въ пышной одежд, лежалъ, раскинувшись на роскошномъ диван, на парадномъ двор замка гордаго Альфаки, въ центр двора билъ высокій фонтанъ, маврскія невольницы ловили взгляды свирпаго побдителя и старались предупреждать его прихоти. Одн махали надъ нимъ огромными опахалами изъ павлиньихъ перьевъ, другія танцовали, третьи подъ жалобные звуки гуслей пли маврскіе романсы. Одна, совсмъ-молодая, свжая, какъ розовая распуколка, Зетюльбе, единственное дитя преклонныхъ дней Альфаки, плакала, стоя въ углу позолоченной ршетки: она плакала объ убитыхъ братьяхъ, о слав мусульманскихъ рыцарей, головы которыхъ чернли отъ жгучихъ лучей солнца на воротахъ дворца, она оплакивала оставившаго ее отца и развалины своего жилища.

Между-тмъ, донъ-Бельтранъ и гость его, англійскій рыцарь, сэръ Уильфридъ Айвенго, играли въ шахматы, любимую игру рыцарей той эпохи, какъ ланскнэ — любимая игра нашего времени. Доложили, что изъ Валенціи пріхалъ посолъ для переговоровъ о выкуп оставшихся членовъ семейства Альфаки. Язвительная улыбка пробжала по наморщенному лицу дона-Бельтрана, когда онъ приказывалъ привести посла. Легко было узнать въ пріхавшемъ Жида — по костюму. Жиды были непремнными посредниками между двумя племенами, враждовавшими тогда въ Испаніи.

— Повелитель мой Альфаки, сказалъ старый Жидъ голосомъ, отъ котораго Айвенго задрожалъ всмъ тломъ:— прислалъ меня къ благородному сеньйору, непобдимому Бельтрану де-Кухилья, для переговоровъ о выкуп единственной дочери мавра, дитяти его старост, жемчужины его нжной любви!

— Жидъ! насмшливо отвчалъ ему донъ Бельтранъ: — ты знаешь, что жемчугъ стоитъ дорого. Сколько даетъ за него эта маврская собака?

— Альфаки предлагаетъ теб сто тысячь динаровъ, двадцать-четыре лошади съ сбруей, двадцать-четыре золоченыя вооруженія и брильянтовъ съ рубинами боле, чмъ на сто тысячь динарій.

— Невольницы! вскричалъ донъ-Бельтранъ: — покажите этому Жиду мои желзные сундуки. окажите ему, что въ нихъ не кремни, какъ у Сида, а сокровища, которымъ позавидовалъ бы и самъ Саломонъ.

Невольницы поспшно повиновались. Принесли десять огромныхъ сундуковъ, и казнохранитель отсчиталъ тысячу мшковъ, по тысяч диргемовъ въ каждомъ. Потомъ, онъ открылъ множество ларцевъ, наполненныхъ такой грудой рубиновъ, изумрудовъ, аметистовъ, что у Жида расширились зрачки, и въ нихъ загорлся огонь корысти.

— А сколько лошадей въ моихъ конюшняхъ? прибавилъ донъ-Бельтранъ.

Мюбри, главный конюхъ, тотчасъ пересчиталъ триста лошадей съ сбруей, и столько же было вооруженій, назначенныхъ въ награду рыцарямъ, шедшимъ подъ знаменами грознаго предводителя.

— Не нужно мн ни денегъ, ни каменьевъ, ни лошадей, ни броней, вскричалъ допъ-Бельтранъ.— Жидъ, отнеси мой отвтъ Альфаки. Дочь его останется у меня готовить мсиво моимъ собакамъ и мыть посуду для моихъ поваровъ.

Тутъ добрый рыцарь счелъ долгомъ вмшаться въ переговоры

— Отважный донъ-Бельтранъ! сказалъ онъ:— будьте такъ же великодушны, какъ вы храбры. Не отнимайте у старика его единственнаго дтища. Подумайте о нжной юности Зетюльбе.

— Разв она не плнница моя, сэръ рыцарь? отвчалъ свирпый донъ-Бельтранъ: — я намренъ располагать своимъ имуществомъ, какъ мн угодно?.

— Пріймите двсти тысячь динарій! вскричалъ Жидъ.— Требуйте всего, что хотите: Альфаки отдастъ жизнь за дитя свое!

— Подойди ко мн, Зетюльбе! подойди, маврская жемчужина! завылъ свирпый воинъ! подойди же ближе, черноглазая гурія! Слышала ты когда-нибудь о Бельтран де-Эспадо-и-Трабуко?

— Три брата этого имени были подъ стнами Аларкоса, и мои братья убили этихъ собакъ! вскричала гордая двушка, устремивъ большіе черные глаза на дона-Бельтрана, у котораго била пна отъ бшенства.

— Мавры зарзали мою мать и малолтныхъ дтей ея, когда, напавъ ночью, овладли нашимъ замкомъ въ Мурціи, продолжалъ донъ-Бельтранъ.

— Твой отецъ бжалъ какъ трусъ, и ты бжалъ за нимъ, донъ-Бельтранъ, вскричалъ неустрашимый ребенокъ.

— Клянусь святымъ Іаковомъ, это уже слишкомъ! Съ быстротою мысли, донъ-Бельтранъ вонзилъ кинжалъ въ сердце маврской двы.

— Лучше смерть, нежели позоръ! вскричала Зетюльбе и упала на мраморныя плиты, облитыя ея кровью.— Я плюю теб въ лицо, христіанская собака!

Это были послднія ея слова, она умерла, но выраженіе торжества и презрнія осталось запечатлннымъ на лиц ея.

— Отдай отчетъ Альфаки объ успх твоего посольства, заревлъ донъ-Бельтранъ и оттолкнулъ ногою прелестный трупъ своей жертвы.— Я бы не взялъ за нее всего золота Варваріи!

Испуганный Еврей поспшно удалился, Айвенго послдовалъ за нимъ. Когда они вышли на вншній дворъ, лишенный наслдства рыцарь поднялъ забрало своего шлема и сказалъ Жиду:

— Исаакъ Йоркскій, узнашь ли ты меня?

Старый Жидъ растаращилъ глаза, сдлалъ шагъ впередъ, какъ-бы для того, чтобъ пожать руку Айвенго, но вдругъ судорожно затрясся всмъ тломъ и, закрывъ лицо руками, вскричалъ болзненно-прерывающимся голосомъ:

— Сэръ Уильфридъ Айвенго, нтъ, нтъ! Я не знаю тебя!

— Святая матерь Божія! что сталось? сказалъ Айвенго, поблднвъ въ свою очередь, какъ смерть:— гд дочь твоя? гд Ревекка?

— Погибла для меня! сказалъ старый Жидъ, шатаясь:— погибла навсегда! Ревекка… умерла!

Услышавъ эту роковую всть, рыцарь лишенный наслдства безъ чувствъ упалъ на землю и потомъ нсколько дней ходилъ какъ полоумный отъ горя, не лъ ничего и не говорилъ ни сюва: а когда прервалъ это печальное молчаніе, когда, казалось, способности его возвратились, онъ веллъ бить тревогу, слъ на коня и съ тхъ-поръ каждый день здилъ бить мавровъ. Онъ не бралъ добычи, какъ его товарищи, и оставлялъ ее своимъ солдатамъ, онъ не кричалъ побдныхъ словъ по обычаю тогдашняго рыцарства и не щадилъ никого, такъ-что молчаливый рыцарь сдлался скоро ужасомъ гренадскихъ и андалузскихъ мавровъ…

Новая перемна декорацій. Мы въ Валенціи, отнятой маврами у потомковъ Сида. Такъ-какъ для третьяго тома намъ остается нсколько страницъ, то мы, кажется, можемъ обойдтись безъ археологическихъ подробностей. Впрочемъ, если угодно, вы можете здсь перевесть на ныншній французскій языкъ Романсеро, какъ прежде перевели нсколько главъ Фруассара. Но не подумайте, что Ревекка умерла въ самомъ-дл! Она жива, какъ вы и я, она прекрасне, нежели когда-нибудь и задумчиве прежняго. Милый ангелъ! на ея долю выпала въ жизни печаль, но тмъ не мене — мн весело встртить ее въ добромъ здоровь и снова увидть это кроткое, благородное личико.

Но съ какой цлью старый Исаакъ (Жидъ не ступитъ шагу, не скажетъ слова безъ положительной выгоды) разсказалъ намъ эту исторію? Дло въ томъ, что Ревекка сдлалась христіанкой, Жидовка, оставившая свою вру, и теперь еще почитается умершею въ нкоторыхъ разсянныхъ племенахъ Израиля и Іуды. Евреи строютъ имъ даже памятники на своихъ кладбищахъ. Да, Ревекка сдлалась христіанкой. Возвратившись къ своимъ, посл совершеннаго надъ нею таинства, когда уже нельзя было приписать ея ршенія какимъ либо земнымъ побужденіямъ, она громко начала проповдывать свою новую вру. Можетъ-быть, тайная надежда встртить Айвенго въ лучшемъ мір заставила ее принять его вру.

Мн хотлось-было воспользоваться этимъ обращеніемъ, потому-что тутъ представилось бы намъ очень-много сценъ. Многіе изъ еврейскихъ франтовъ искали руки Ревекки, но она презрла Бей-Мозеса, отказала Бен-Гундсдичу, отвернулась отъ Бен-Минора, и — тутъ, чтобъ разомъ навсегда избавиться отъ всхъ этихъ обрзанныхъ искателей, она объявила себя убжденною въ божественности Іисуса Назарея распятаго. Смутились, крайне смутились чувственные Жиды. Исаакъ проклялъ тотъ день, когда сказали ему, у тебя родилась дочь, раввины разразились плачемъ, и обременили бдную двушку страшными заклинаніями. Старыя Жидовки раскричались, какъ перепуганные гуси. Вы думаете, что Ревекка струсила хоть на минуту? Думаете, что это гоненіе встртило въ ней слабую, колеблющуюся женщину? Это значило бы — сомнваться въ ея сердц, врномъ нжному воспоминанію. Впрочемъ, она получала много встей отъ Айвенго чрезъ посредство Жидовъ, которые были одолжены ему ушами, послдними зубами и сохраненіемъ другихъ боле-драгоцнныхъ достояній, она всюду слышала разсказы о подвигахъ и добродтеляхъ добраго рыцаря. Наконецъ, прусскій Еврей Бевисъ Маркъ принесъ ей самое прямое доказательство памяти Айвенrо: то былъ перстень, драгоцнный камень котораго, можетъ-быть, дорогою подмненный врнымъ посломъ, оказался не больше, какъ кусочкомъ стекла, но для Ревекки онъ былъ дороже всхъ брильянтовъ отца ея!

Бдная Ревекка! этотъ перстень былъ ея единственнымъ утшеніемъ въ темной, уединенной каморк, куда посадили ее на хлбъ да на воду. Вотъ чмъ объясняется ненависть стараго Исаака Йоркскаго къ Айвенго и распущенный слухъ о смерти дочери.

Судя по моей походк, любезный маркизъ, не подумали бы что я ду верхомъ на джерид, несравненномъ бгун доктора Бальзамо? Если дло состоитъ въ томъ, чтобъ растянуть страницу, восполнить количество строкъ,— въ такомъ случа, что можетъ быть удобне, какъ вставлять больше эпизодовъ? Хоть сколько-нибудь плодовитый романистъ всегда иметъ ихъ въ запас, какъ паукъ новыя нити для удлиненія ткани. Абу-Абдулла-Мухаммедъ, наслдовавшій своему мужественному отцу Якубу-аль-Мансуру, судя потому, какъ описываетъ его арабская исторія эль-Макара. могъ бы какъ-нельзя-лучше влюбиться въ прекрасную Жидовку и бросить ей платокъ, не подвергая никакой опасности ея чести, потому-что воспоминаніе объ Айвенго было ангеломъ-хранителемъ христіанской двы.

Событія идутъ мрнымъ шагомъ, развязка виситъ у насъ на кончик пера. Тотъ же арабскій историкъ разсказываетъ, что въ сраженіи Аль-Акаба, названномъ Испанцами las Navas, христіане отмстили за аларкосское пораженіе, побивъ пятьсотъ тысячь мусульманъ — ни больше, ни меньше. Понятно, сколькихъ нечестивцевъ должно было проткнуть копье Айвенго. Это славное дло разсяло его черную хандру, а вскор посл того король донъ-Джеймъ осадилъ Валенцію.

Кто этотъ рыцарь, что первый бросился на приступъ и опрокинулъ зеленое знамя пророка? Кто этотъ рыцарь, чей толедскій мечъ однимъ ударомъ снесъ голову съ плечь эмира Абу-такого-то? Кто этотъ рыцарь, привлеченный въ Жидовскій-Кварталъ криками избиваемаго Израиля, который съ такой быстротой перепрыгнулъ черезъ порогъ дома Исаака Йоркскаго и, поправъ ногой трупъ несчастнаго Еврея, пробирается въ заднюю каморку, гд томится заточенная Ревекка? Кому же другому быть, какъ не рыцарю-лишенному-наслдства, сэру Уильфриду Айвенго! Еще одна изъ тхъ чувствительныхъ сценъ, пирамидальный эффектъ которыхъ для театра то же, что и для романа. Бдные любовники! мн хочется плакать вмст съ ними, плакать слезами радости, любезный маркизъ. Ужь двадцать-пять лтъ, какъ далъ я обтъ въ пользу этого союза… да! съ тхъ самыхъ поръ, какъ началъ я читать романы и мечтать надъ ними, то-есть, со временъ школьной скамьи, съ той поры, когда, бывало, въ дни отпуска, лниво раскинувшись подъ тнью развсистаго бука на зеленомъ ковр луга, видишь, какъ носятся передъ глазами роскошные призраки могучіе рыцари, чудныя красавицы, и полюбилъ я тогда чистою любовью очаровательное личико Ревекки, дочери Исаака-Йоркскаго. Какъ же мн было не поспшить воздать ей должное!

Они сочетались законнымъ бракомъ это ужь само-собой разумется, по тому-что общаніе, вырванное въ расплохъ у Айвенго, состояло въ томъ, чтобъ не жениться на Жидовк, а Ревекка — христіанка, но было ли у нихъ много дтей, или, говоря библейскимъ слогомъ, была ли Ревекка многоплодна, какъ Лія, — это ршится во второмъ продолженіи, образующемъ такое количество томовъ, котораго достаточно будетъ на то, чтобъ вы сами выкупили замокъ Монте-Кристо… если великодушіе вашихъ друзей-принцевъ не выкупитъ его для васъ… потому-что стыдно было бы вашему отечеству, еслибъ вы, постигнутый такимъ же несчаснемъ, какъ Вальтеръ Скоттъ, принуждены были, подобно абботсфордскому владльцу, работать на своихъ кредиторовъ!

Что же касается до меня, — я, любезный маркизъ, имю честь быть однимъ изъ вашихъ преданнйшихъ почитателей,

М. А. Титмаршъ.

‘Отечественныя Записки’, NoNo 4—5, 1847

ОПЫТЪ ПРОДОЛЖЕНІЯ РОМАНА ВАЛЬТЕРА СКОТТА: ‘АЙВЕНГО’ (*).

Письмо Микель-Анджело Титмарша къ Александру Дюма, маркизу Дави де-ла-Пелльетри.

АЙВЕНГО.

Второе письмо благороднйшему Александру Дюма, маркизу Дави де-ла-Пелльетри.

АЙBЕНГО.

Читайте также:

ОПЫТЪ ПРОДОЛЖЕНІ**Я РОМАНА ВАЛЬТЕРА СКОТТА: ‘АЙВЕНГО’ (*).**