ОПРАВДАНІЕ ІЕЗУИТА ИВАНА ГАГАРИНА ПО ПОВОДУ СМЕРТИ ПУШКИНА.
ОПРАВДАНІЕ ІЕЗУИТА ИВАНА ГАГАРИНА ПО ПОВОДУ СМЕРТИ ПУШКИНА.
(Письмо изъ Парижа).
Примите увреніе и т. д.
Иванъ Гагаринъ,
Священникъ общества Іисусова.
‘Русскій Архивъ’, No 8, 1865
Оправдание иезуита Ивана Гагарина по поводу смерти Пушкина, Гагарин Иван Сергеевич, Год: 1865
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Перепечатываемъ изъ No 154-го Биржевыхъ Вдомостей ныншняго года эту замтку, вызванную Воспоминаніями гр. В. А. Сологуба (Р. Архивъ 1865, No 5 и 6). И такъ вопросъ сводится къ тому, честной или нечестной человкъ Іезуитъ Иванъ Гагаринъ. Оба оправданія, какъ это, такъ и указанное нами — И. Б. Долорукаго, равно не убдительны. Оба отрекаются, ссылаясь лишь на свои знакомства и на собственную честность. Для полноты дла надо желать, чтобы г. Дантесъ-Гекернъ вскрылъ наконецъ находящійся у него по словамъ гр. Сологуба, таинственный пакетъ съ бумагами о дуэли Пушкина. Цло ли у кого-нибудь самое анонимное письмо? Списки этого письма или скоре повстки (на французскомъ язык), въ которой Пушкинъ увдомляется объ избраніи его въ члены Петербургскаго общества рогоносцевъ, бывали въ нашихъ рукахъ, но не имлъ ли кто-нибудь тогда же достаточно юридической чуткости, чтобы сберечь самый подлинникъ, коего почеркъ и бумага могли бы служить важнымъ указаніемъ? Или не сохранилась ли эта бумага у кого случайно? Приглашаемъ беречь до поры до времени. П. Б.
Въ ‘No 102 ‘Биржев. Вдомостей’ помщена статья {Статья эта заимствована нами изъ ‘Русскаго Архива’. Прим. Биржевыхъ Вдомостей.}, въ которой, по поводу безъименныхъ писемъ, причинившихъ смерть Пушкина, приводится мое имя. Статья эта меня огорчила, и невозможно мн ее пропустить безъ отвта.
Въ этомъ темномъ дл, мн кажется, прямыхъ доказательствъ быть поможетъ. Остается только честному человку дать свое честное слово. Поэтому, я торжественно утверждаю и объявляю, что я этихъ писемъ не писалъ, что въ этомъ дл я никакого участія не имлъ, кто эти письма писалъ, я никогда не зналъ, и до сихъ поръ не знаю.
Чтобы устранить вс недоразумнія и вс недомолвки, мн кажется нужнымъ войдти въ нкоторыя подробности.
Въ то время, какъ случилась вся эта исторія, кончившаяся смертью Пушкина, я былъ въ Петербург, и жилъ въ кругу, къ которому принадлежали и Пушкинъ и Дантесъ, и я съ ними почти ежедневно имлъ случай видться. Съ Пушкинымъ я былъ въ хорошихъ сношеніяхъ, я высоко цнилъ его геніяльный талантъ и никакой причины вражды къ нему не имлъ. Обстоятельства, которыя дали поводъ къ безъименнымъ письмамъ, происходили подъ моими глазами, но я никакимъ образомъ къ нимъ не былъ примшанъ, о письмахъ я ничего не зналъ и никакого понятія о нихъ не имлъ.
Первый человкъ, который мн про эти письма говорилъ, былъ К О. Р. {Клементій Осиповичъ Россетъ?}.
Въ ту зиму я жилъ на одной квартир съ кн. П. В. Д. {Кн. Петромъ Владиміровичемъ Долгорукимъ, коего оправданіе см. въ Современник 1863 г. кн. 9.}, на Миліонной. Съ Д. я также съ самаго малолтняго возраста былъ знакомъ. Бабушка его, княгиня Д. и особенно тетушка его, М. П. К., были въ дружной и тсной связи съ моей матушкою. Мы въ Москв очень часто видались, потомъ Д. отправленъ былъ въ Петербургъ, въ пажескій корпусъ. Я потерялъ его изъ виду и встртился съ нимъ опять въ Петербург въ 1835 или 1836 году. Мы наняли вмст одну квартиру. Однажды мы обдали дома вдвоемъ, какъ приходитъ Р. {Россетъ?}, при людяхъ онъ ничего не сказалъ, но какъ мы встали изъ-за стола и перешли въ другую комнату, онъ вынулъ изъ кармана безъименное письмо на имя Пушкина, которое было ему прислано запечатанное подъ конвертомъ, на его (Р.) имя. Дло ему показалось подозрительнымъ, онъ ршился распечатать письмо и нашелъ извстный пасквиль. Тогда начался разговоръ между нами, мы толковали, кто могъ написать пасквиль, съ какою цлію, какія могутъ быть отъ этого послдствія. Подробностей этого разговора я теперь припомнить не могу, одно только знаю, что наши подозрнія ни на комъ не остановились, и мы остались въ невдніи. Тутъ я имлъ въ рукахъ это письмо и разсматривалъ. Другаго экземпляра мн никогда не приходилось видть. Сколько я могу припомнить, Р. намъ сказывалъ, что этотъ конвертъ онъ получилъ наканун.
Нсколько времени посл того, однажды утромъ, въ канцеляріи министерства иностранныхъ длъ, я услышалъ отъ графа Д. К. Н. {Гр. Дмитрія Карловича Нессельроде?}, что Пушкинъ наканун дрался съ Дантесомъ, и что онъ тяжело раненъ. Въ тотъ же день я отправился и къ Пушкину и къ Дантесу, у Пушкина не принимали, Дантеса я видлъ легко раненаго, лежавшаго на креслахъ.
Въ это время было въ Петербург много толковъ о безъименныхъ письмахъ, многіе подозрвали барона Геккерена отца, эти подозрнія тогда, какъ и теперь, мн казались чрезвычайно нелпыми. Я и не воображалъ, что меня также подозрвали въ этомъ дл. Прошло нсколько лтъ, я провелъ эти года въ Лондон, въ Париж и въ Петербург. Въ Париж я часто видался со многими Русскими, въ Петербург я везд бывалъ и почти ежедневно встрчался съ Л. {Лермонтовымъ?}, и во все это время помину не было о моемъ мнимомъ участіи въ этомъ темномъ дл. Въ 1843 году я оставилъ свтъ и поступилъ въ новиціатъ ордена іезуитовъ, въ ахеоланскую обитель (l’acheul), гд и оставался до сентября 1845 года. Въ ахеоланской обители меня навстилъ А. И. Т. {Александръ Ивановичъ Тургеневъ?}, мы долго съ нимъ разговаривали про былое время. Онъ мн тутъ впервые признался, что онъ имлъ на меня подозрніе въ дл этихъ писемъ и разсказывалъ, какъ это подозрніе разсялось. На похоронахъ Пушкина онъ съ меня глазъ не сводилъ, желая удостовриться, не покажу ли я на лиц какихъ-нибудь знаковъ смущенія или угрызенія совсти, особенно пристально смотрлъ онъ на меня, когда пришлось подходить ко гробу, — прощаться съ покойникомъ. Онъ ждалъ этой минуты: если я спокойно подойду, то подозрнія его изчезнутъ, если же я не подойду или покажу смущеніе, онъ увидитъ въ этомъ доказательство, что я дйствительно виноватъ. Все это онъ мн разсказывалъ въ ахеоланской обители и прибавилъ, что увидвши, съ какимъ спокойствіемъ я подошелъ къ покойнику и цловалъ его, вс его подозрнія изчезли. Я тутъ ему дружески примтилъ, что онъ могъ бы жестоко ошибиться. Могло бы случиться, что я имлъ бы отвращеніе отъ мертвецовъ и не подошелъ бы ко гробу. Подходить я никакой обязанности не имлъ, не вс подходили, и онъ тогда бы очень напрасно остался бы убжденнымъ, что я виноватъ.
Посл этого нсколько разъ до меня доходили слухи, что тотъ или другой человкъ меня подозрвалъ въ томъ же дл. Я, признаюсь, не обращалъ на эти подозрнія никакого вниманія. Съ одной стороны, я такъ твердо убжденъ былъ въ моей невинности, что эти слухи не длали на меня впечатлнія. Съ другой стороны, такъ много людей не могли себ объяснить, почему я оставилъ свтъ и сдлался инокомъ. Стали выдумывать небывалыя причины. Иные предполагали, не знаю, какой романъ, любовь, отчаяніе и Богъ всть что такое. Другіе полагали, что я непремнно совершилъ какое нибудь преступленіе, а какъ за мною никакого преступленія не знали, то стали поговаривать: ‘а можетъ быть онъ написалъ безъименныя письма противъ Пушкина’?
Пушкинъ убитъ въ Феврал 1837 г., если я не ошибаюсь, я вступилъ въ орденъ іезуитовъ въ август 1843 г., слишкомъ шесть лтъ спустя, въ продолженіи этихъ шести лтъ никто не примтилъ за мною никакого отчаянія, даже никакой грусти, и, сколько я знаю, никто не останавливался на мысли, что я эти письма писалъ, но какъ я сдлался іезуитомъ, тутъ и стали про это говорить.
Нсколько лтъ тому назадъ, одинъ старинный мой знакомый пріхалъ въ Парижъ изъ Россіи и сталъ опять меня разспрашивать про это дло, я ему сказалъ, что я зналъ и какъ я зналъ. Разговоръ палъ на бумагу, на которой былъ писанъ пасквиль, я дйствительно примтилъ, что письмо, показанное мн К. О. Р., было писано на бумаг, подобной той, которую я употреблялъ. Но это ровно ничего не значитъ: на этой бумаг не было никакихъ особенныхъ знаковъ, ни герба, ни литеръ. Эту бумагу не нарочно для меня длали: я ее покупалъ, сколько могу припомнить, въ англійскомъ магазин, и вроятно половина Петербурга покупала тутъ бумагу.
Кажется, къ этимъ объясненіямъ на счетъ моего мнимаго участія въ безъименныхъ письмахъ боле ничего прибавлять не нужно. Но не могу умолчать о кн. Д. Конечно, онъ въ моей защит не нуждается и самъ себя защищать можетъ. Одно только я хочу сказать. Какъ видно изъ предъидущаго, во время несчастной этой исторіи я съ нимъ на одной квартир жилъ, слдовательно, если бы были противъ него какія-нибудь улики или доказательства, никто лучше меня не могъ бы ихъ примтить. Поэтому я почитаю долгомъ объявить, что никакихъ такого рода уликъ или доказательствъ я не примтилъ.