Публикуется по: Свенцицкий В. Собрание сочинений. Т. 3. Религия свободного человека (1909-1913) / Сост., коммент. С. В. Черткова. М., 2014.
———————
Когда-то у меня было много друзей. И друзей ‘близких’. По крайней мере — так это считалось ‘официально’. Но я вёл ‘явно предосудительный’ образ жизни — и у меня друзей нет1.
Я не знаю, как живут мои прежние друзья, но отдельные факты и ‘чёрточки’ всё же до меня долетают, а внутреннее чутьё подсказывает остальное, — и картина раскрывается живая и отчётливая. Из ‘частной жизни’ — она вырастает в глубоко знаменательное общественное явление.
Я давно не видал своих друзей. Но я убеждён, что они все пополнели.
Я не знаю, но мне почему-то кажется, что они поженились, что народились у них детки здоровенькие.
Что комнаты у них тёплые, уютные. Роскоши нет, но всё чисто, опрятно, интеллигентно.
На стенах хорошие, тёмные гравюры, Леонардо да Винчи, Боттичелли, на полках в порядке книги, солидные, серьёзные, может быть, рояль, может быть, цветы…
А сами они?
Да, они пополнели, это несомненно. Но глаза у них такие же чистые и честные, как и всё в их комнатах. Они становятся добродетельнее с каждым днём2. Улыбка у них добрая, они часто называют друг друга ласкательными именами: ‘Милый Саша’, ‘Дорогой Володя’, — они чувствуют, что они хорошие, и потому любят друг друга. Они часто улыбаются, даже без особой причины, просто потому, что они такие хорошие… Жёны у них самые целомудренные, самые чистые жёны на свете. Они никогда не сердятся, никогда не говорят грубостей, даже во сне они не изменяют своим мужьям. В каждом движении их ласка и чистота.
Дети, точно маленькие ангелы, вырастают в этой тихой атмосфере уравновешенные, здоровенькие, нежные.
И с каждым днём всё честнее и добродетельнее становится жизнь моих бывших друзей. Они мирно обновляются…3
———
О, если бы вы знали, как я ненавижу это мирное обновление! Вы спросите: когда возненавидел?
Не знаю. Не помню…
Ненавижу его всеми силами своего сердца. Я знаю, не найти мне слов достаточно могучих, чтобы выразить всю боль и ненависть, которые подымаются в моей душе при мысли об этом мирном обновлении.
Но скажу, как умею…
Послушайте. Почему так тихо в ваших квартирах? Почему такие ‘безмятежные’ у вас лица и столько ласковых слов на языке? А в сердцах ваших такое ‘благорастворение’?4
Что-нибудь из двух: или вы такая дрянь, что дьявол, который, как известно, дорожит своим временем и зря сил тратить не станет, — махнул на всё рукой: ‘совершенствуйтесь’, мол, — мне от этого ни тепло, ни холодно5.
Или он вас ‘беспокоит’, но вы его побеждаете.
Если так, если ваше ‘спокойствие’, ваша ‘жизнь безмятежная’ есть результат победы, то почему свет ваш не падает дальше ваших ‘освещённых окон’? Почему ваша ‘победная сила’ не побеждает окружающего зла, почему не рушится сгнивший мир вокруг вас? Если ваша ‘уютность’ есть результат святости и победы над дьяволом, то почему вокруг вас нет бури, не потрясают ваши слова языческой жизни, где пируют филистимляне?
Святость не может не порождать вокруг себя смятения и ужаса. ‘Радость’, которая от Господа, должна пробуждать громы, нести с собой перевороты и пламень огненный6.
Почему ваше тепло никого не греет? Почему только вам самим становится всё теплей и теплей?
Укажите мне не на хорошего человека, нет, а на блудника, лжеца, негодяя, — которого бы вы так любили, что помогли ему встать на ноги?7
У вас очень славно и чисто в квартирах, и глаза у вас чистые и добрые. Но да будет она проклята, и ваша честность, и ваша доброта.
Это тот же гроб и в нём те же мёртвые кости, только гроб ‘парадный’, который блестит на солнце, и такой просторный, что издали его можно принять за дворец, где живут живые люди, живые души…8
Я ненавижу смерть. Потому что слишком долго её боялся.
А в вашей ‘тихости’ и ‘святости’ я чувствую ненавистный трупный запах.
Я знаю, вам покажется кощунством, но, если бы я умел молиться за других, я стал бы за вас молиться так:
‘Господи! Пошли дьявола и бесов его в их тихие уютные квартиры. И пусть с этого дня покой и безмятежная жизнь навсегда сгинут из их жилищ.
Дай силы им стать падшими, преступными, грязными. Сожги огнём Твоего гнева их честность и чистоту9, пусть они с неистовой жаждой бросятся на порочные наслаждения и, как безумные, подчиняются злу. Отдай их во власть лжи — и пусть железная маска притворства сдавит их лица. Пробуди в них жестокую похоть и кровавый огонь сладострастия. Пусть после учёных заседаний своих они хоть раз в дикой оргии перепьются до потери человеческого образа, вернутся домой грязные, истерзанные, больные.
Жёнам их да пошлёт Господь любовников! И не одного, а много. И не честных и чистых, а самых извращённых и неистовых. И пусть они научатся обманывать своих мужей, притворяться и лгать, пусть научатся отдавать тело своё на поругание и наслаждение. Отрави их ‘непорочные’ души вожделением, пробуди в них самые тёмные инстинкты.
Дай им всё это для спасения их10.
Чтобы ожили мертвецы, чтобы живой мукой болело их сердце, живое страданье узнала их душа11.
Дай им венец мученический!
Ибо нет большей муки, как в пороке. Нет больших страданий, чем страдания блудника, убийцы и лжеца.
Дай им познание зла, чтобы они научились и понимать, и ненавидеть порок12. Чтобы они научились любви к людям, к несчастным и падшим, чтобы они могли подняться до Твоей настоящей Голгофской радости. Чтобы они навсегда ушли из своих тёплых квартир, отрясли бы прах с ног своих. Чтобы они прокляли свой прежний путь жизни. Научи их плакать кровавыми слезами преступника, чтобы они получили силу осушать чужие слёзы.
Вознеси их на крест Твой, чтобы они стали соучастниками Твоего воскресения’…13
———
Если бы я умел молиться за других!
Но я не умею.
И я уверен, что молитва моя не будет услышана. Бог её не услышит.
А люди назовут нелепостью.
— Чему вы учите? — скажут возмущённые ‘честные люди’. А честных людей теперь всюду сколько угодно. — Может ли христианин проповедовать разврат!
Да, может.
Если ‘болезнь честности’ и ‘целомудрия’ зашла так далеко, что грозит гибелью, — можно прибегать к крайним средствам, чтобы спасти больного14.
Если в наши дни ‘честность’ моих друзей дошла до того, что они стали кротки, как агнцы, им необходимо привить бешенство.
И если целомудрие их жён приняло такие чудовищные размеры, что они даже во сне не видят, что творится в публичных домах, — им надо немедленно завести любовников15.
Вы проповедуете порок!
Нет уж, извините.
Вы можете делать какие вам угодно справки о моей личной жизни и считать Далёкого Друга самым развратным человеком на свете, — но вы не сможете указать мне ‘безнравственность’ в моей проповеди.
Если бы предложили мне на выбор: стать святым или чортом, я высказался бы за святого. Но если бы вы спросили меня, чем я хочу быть: мирно обновляющимся христианином или последним из чертей в аду, — я предпочёл бы последнее.
Здесь речь не о зле и добре. Здесь речь о том, как воскресить мёртвых16.
———
Ведь ‘мирная жизнь’ моих бывших друзей — не ‘случайность’, это целое направление, целая система17.
‘Надо жить просто, потихоньку, помаленьку, без выкриков, без истерик, без подделок’…
И в результате мало-помалу люди становятся как все, входят в ‘быт’, в ‘честность’, в ‘уют’ — и духовная личность вырождается в ‘мирного христианина’: ходящий, улыбающийся, ‘симпатичный’ труп.
В пороке больше жизни, чем в такой добродетели, и потому скорей порок может привести к добру, чем такое мирное обновление души18.
Может быть, путь к истинному свету возможен и не через мрак. Но, во всяком случае, в настоящем ‘просвещённом’ состоянии всегда должна чувствоваться победа над мраком. А отличительный признак, что эта победа действительно есть, тот, что такой свет не боится ‘тьмы’, не отталкивает ‘порочных’ и прокажённых — он, напротив, ‘тянется’ к ним, чтобы просветить их.
Это в области личной ‘морали’.
А в сфере общественной — такая победа выражается в том, что люди получают дар говорить слова огненные19.
Путь ‘постепенного’ очищения своих душ, несмотря на всю свою ‘видимую’ целесообразность, — путь гибели и смерти.
Если уж выбирать из двух, то, право, лучше истерика, ложь и неистовство, — лучше потому, что скорей ведут ко Христу.
Они мирно обновляются!..
Нет: они умирают медленной смертью.
Я молиться за других не умею. Но, может быть, по молитве какого-нибудь праведника Бог всё же пошлёт им порок и зло, и станут они вести ‘явно предосудительный’ образ жизни,
Это будет великий день. Он даст новую надежду, что скоро явятся люди, которые наконец смогут поднять над миром огненный меч гнева Господня.
———
В одном из своих ‘писем’ я говорил о ‘мирнообновляющихся’ людях.
Я приводил ‘молитву’, которой хотел бы молиться об их спасении. Молитву о даровании им разврата, лжи, страданий и всяческого паденья.
Письмо это, впрочем, как я и предполагал, вызвало ряд недоразумений. Его поняли не совсем так, как я бы хотел20.
И вот в пояснение мне снова хочется вернуться к старому вопросу и высказать свои взгляды более хладнокровно.
Я и говорил, и повторяю снова: никогда защитником зла не был и не буду. Никогда — ни в качестве лектора (когда я читал лекции), ни в качестве писателя — не являлся для кого бы то ни было ‘соблазном’. Если в моей личной жизни бывали падения и грехи (пусть я для некоторых живое воплощение Антихриста), — это дело моей совести. О жизни своей говорить не буду. Да и не место об этом здесь говорить. Но в деятельности своей, по крайней мере сознательно, не соблазнил ни одного из ‘малых сих’…
Правда, одна моя книга строгими блюстителями нравственности была провозглашена ‘кощунственной’, но это лишь свидетельство о полнейшем непонимании судей21.
Всё это я говорю к тому, что, советуя людям ‘мирнообновляющимся’ согрешить, я не мог придавать этому смысл ‘соблазна’, ибо это противоречило бы всей моей деятельности.
Очевидно, здесь какое-то недоразумение.
Я хотел сказать вот что:
Нет большего греха, как грех самодовольства. И нет более духовно опасного состояния, как самодовольство, основанное на некоторой нравственной чистоте.
Самодовольство — самый большой грех потому, что содержит в себе зародыш духовной смерти, источник духовного роста — сознание несовершенства22. Всякий теряющий это сознание прекращает развиваться дальше. А так как духовная жизнь никогда не может стоять ‘неподвижно’, то всякий не идущий вперёд — обязательно падает назад23. Самодовольному человеку кажется, что он достиг ‘высот’ и почил на лаврах, что он, так сказать, заслужил духовный отдых, — но на самом деле его ‘отдыхание на высотах’ сплошной самообман — он сам, того не замечая, с головокружительной быстротой катится вниз: он не замечает потому, что не свершает никаких ‘падений’ и всё в душе как будто бы остаётся по-прежнему.
Представьте себе человека, взошедшего на высокую гору и усевшегося на выступе скалы ‘отдохнуть’. И как только человек ‘сел’, скала оборвалась и полетела вниз. Но человек этого не замечает потому, что не смотрит на вершину горы, от которой делается всё дальше и дальше, а смотрит на скалу, на которой сидит. Но скала падает вместе с ним, и потому невозможно заметить её падение.
Так и всякий ‘успокоившийся’, духовно-самодовольный человек, не делая никаких ‘грехов’, падает вместе со всеми своими добродетелями и не замечает этого, коль скоро смотрит не на вершину недостигнутых совершенств, а на скалу своих маленьких добродетелей, на которых плотно уселся ‘для отдыха’.
Вот почему самодовольство — великий грех. Но этот грех вдвойне страшен, когда достигнутые добродетели действительно значительны, когда чистота действительно велика.
Это страшно потому, что тогда ещё труднее снова вернуть потерянное сознание несовершенства, ещё легче принять своё духовное ‘отдохновение’ за окончательную правду, и ‘покой’ при таких условиях — почти верная духовная смерть.
И вот, обращаясь именно к таким людям, очень честным, очень чистым, очень религиозным, очень нравственным, но совершенно ‘застывшим’, безнадёжно застрявшим в собственной своей добродетели, — я и сказал: для вашего спасения надо крайнее средство — нужен грех, падение, потому что в грехе бесконечная мука и отрезвиться от наваждения собственной своей святости можно, только разбившись о настоящее прегрешение. И тогда же я сказал: может быть, есть и другие пути, но я их не знаю. А теперь прибавлю: дай Бог каждому человеку найти при таких условиях другой, лёгкий путь. Говорю это от всего сердца24. Но найти путь необходимо, ибо человек гибнет от своего духовного ‘благополучия’ незаметно. Он даже не чувствует своего умирания, своего кощунственного самодовольства. И заметит это тогда, когда будет слишком поздно.
Вы спросите, какой же признак духовного самодовольства.
Признаков много. Но главнейший из них — строгость суда над другими. Тот, кто считает себя чего-то ‘достигшим’, обязательно начинает ‘судить падших’25. Тот, кто не остановился, а идёт, никогда не осудит ближнего, ибо для него ясно, что только Бог знает, какие грехи ‘большие’ и какие ‘малые’, потому что Он один только видит всю сумму душевных состояний человека. Для идущего, несамодовольного, сознающего своё несовершенство ясно, что он не судья, а подсудимый, всегда только подсудимый, и никогда у него не поднимется рука подписать обвинительный приговор кому бы то ни было.
Там, где суд над человеческой душой, — там самодовольство судей. Может быть, очень нравственных, но безнадёжно погибших со всеми своими добродетелями.
И повторяю этим людям, не ради ‘соблазнения’ их, а ради спасения: согрешите, разбейтесь вдребезги — так, чтобы почувствовать страшную боль греха, только тогда оживёте.
———
Так вот что я хотел сказать.
Может быть, и в этом кто-нибудь усмотрит признаки ‘духа Антихриста’. Недаром один оригинальнейший московский философ всё острит — спрашивает: ‘Не родился ли Антихрист среди писателей, объединившихся вокруг ‘Новой земли’?!’
Во всяком случае, я хочу, чтобы меня поняли правильно. А уж там, если угодно кому обижаться и негодовать, — запретить этого я не могу.
Только прошу помнить, что Антихрист, по народным сказаниям, будет аскет, то есть человек очень целомудренный26.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 ‘М. г., г. редактор! Совет религиозно-философского о-ва памяти В. С. Соловьёва просит вас довести до сведения публики, что совет о-ва в своём заседании 17-го ноября с. г. постановил предложить члену о-ва Валентину Павловичу Свенцицкому выйти из состава о-ва. Основанием для такого постановления послужил ряд действий, явно предосудительных, допущенных В. П. Свенцицким. Ещё до получения копии с постановлением совета В. П. Свенцицкий прислал на имя председателя о-ва заявление о своём выходе из числа членов о-ва, а затем в письме на имя одного из членов совета от 18-го ноября признал справедливость предъявленных ему обвинений’ (Письмо в редакцию // Русское слово. 1908. 21 ноября. 271. С. 5).
Совет ПРФО на просьбу москвичей последовать их примеру ‘ответил самым решительным отказом’: ‘Брать на себя роль судей, отпускать или не отпускать грехов своим сочленов Совету казалось прямо чудовищным. А потому в списках действительных членов петербургского Общества означенное лицо числится до сих пор’ (Религиозно-философское общество в Санкт-Петербурге (Петрограде). М., 2009. Т. 2. С. 397). С. Н. Булгаков позже писал: ‘Вчера исполнилась годовщина опубликования нашего письма о Свенцицком. Я вспоминаю об этом с огорчением и с некоторым раскаянием’ (ВГ. 139).
Просто внять апостолу: ‘Так что вам лучше уже простить его и утешить, дабы он не был поглощён чрезмерною печалью, и потому прошу вас оказать ему любовь’ (2 Кор. 2, 7-8), подписавшие письмо будущие православные священники Булгаков и Ельчанинов, христианские философы Е. Трубецкой и Эрн оказались неспособны. Зато условились об ином: вычеркнуть из истории, предать забвению. Они так и не простили прежнего друга, не упоминали даже в мемуарах, стыдливо обойдя молчанием и участие в общей борьбе, преступали и обычную добросовестность учёного: в составленной Эрном библиографии (Сборник первый о Владимире Соловьёве. М., 1911) статьи Свенцицкого отсутствуют, а Бердяев, прекрасно знавший о публикации ‘Религии ‘здравого смысла» (С-II. 339-351), в 1912 заявлял: ‘…работа Мережковского остаётся единственной для оценки религии Толстого’ (Л. Н. Толстой: pro et contra. СПб., 2000. 244).
2 ‘Если желаешь добродетели, то предай себя на всякую скорбь. Ибо скорби рождают смирение… Кто без скорби пребывает в добродетели своей, тому отверста дверь гордости’ (Добротолюбие. В рус. пер. свт. Феофана Затворника. М., 1998 (репр.: СПб., 1877-1889). Т. 2. С. 713).
3 ‘Когда на пути своём находишь неизменный мир, бойся, потому что далеко отстоишь от прямой стези, протоптанной утруждёнными стопами святых… Признаком приближения твоего ко граду Божию да будет для тебя следующее: сретают тебя сильные искушения, и чем более приближаешься и преуспеваешь, тем паче находящие на тебя искушения умножаются’ (Добротолюбие. 2, 789-790).
4 Ср.: ‘…вокруг нас ежедневные войны, потопления, бесчисленные несчастья, и гнев Божий со всех сторон окружает нас. А мы остаёмся так спокойными, как будто делаем угодное Богу’ (Иоанн Златоуст, свт. Увещеваю вас, возлюбленные. М., 2007. С. 209).
5 ‘Сидит диавол и болтает ногами. Ему говорят: ‘Что же ты ничего не делаешь?’ Враг отвечает: ‘Да мне ничего не остаётся делать, как только болтать ногами, — они (люди) лучше меня всё делают» (прп. Амвросий Оптинский).
6 Пс. 103, 4, Отк. 1, 14, Сир. 21, 10. Прп. Варсонофий Оптинский называет Иисусову молитву ‘пламенем огненным на супостатов’.
7 ‘Подайте помощь, прострите руку вы, ещё не падшие, падшим от опьянения, крепкие — немощным, здравые умом — неистовствующим, твёрдо стоящие — колеблющимся, пусть никто, увещеваю вас, угождение [себе] не предпочтёт спасению ближнего’ (Иоанн Златоуст, свт. Указ. соч. С. 209).
8 То же отмечал в 1910 г. Мережковский: ‘Ельчанинов, Эрн, Булгаков так благополучны, благолепны и безнадёжны. Им не тесно’ (Новый журнал. 2009. 256).
9 ‘Гнев Божий есть болезненное чувство обучаемых, причиняется же сие чувство болезненное наведением невольных неприятностей в жизни, коими Бог часто приводит к скромности и смирению ум, надмевающийся добродетелию и знанием, давая ему чрез них познать самого себя и сознать свою немощь, восчувствовав которую, он отлагает суетное надмение сердца’ (Добротолюбие. 3, 290).
10 Ср. сходное пожелание литературному собрату: ‘Г. Иванов умеет писать стихи. Но поэтом он станет вряд ли. Разве только если случится с ним какая-нибудь большая житейская катастрофа, добрая встряска, вроде большого и настоящего горя, несчастия. Только этого и надо ему пожелать’ (Ходасевич В. Собр. соч.: В 4 т. М., 1996. Т. 1. С. 461-462).
11 ‘…Смирительные искушения… искусительные прискорбности необходимы для плодоносия духовного… Всякий ревнитель совершенства достигает его чрез подъятие произвольных и непроизвольных трудов и лишений… И любовь к Богу наиболее испытывается прискорбностию [последних]… Недостаточно для души к совершенному освобождению от греха произвольное злострадание, если кроме того, она не будет переплавлена и в раскалённой печи непроизвольного’ (Добротолюбие. 5, 295, 3, 468). ‘Чем кто живёт веселее, без искушений, без скорбей и болезней, да ещё в богатстве, тем менее заслуживает чести, ибо он не несёт креста Христова и в сердце его — мерзость страстей… Огнь мучений плотских, огнь болезни, скорбей, напастей — это благо души… Не радости и утешений жди от Господа за дела милости к ближним, а огненных бичей и крепкой борьбы от диавола, ненавидящего всякое добро… Да помни, что искушения огненные для тебя необходимы… Много скорбей у истинного христианина, потому что он воин, потому что он в постоянной войне с плотью, миром, диаволом’ (Иоанн Кронштадтский, св. прав. Творения. Дневник. Т. 6. М., 2012. С. 332, 185, 327, 238-239). ‘Скорбение души — один из законов её природы, её роста, движения, воспитания, очищения. И желать его ослабления… равносильно самоуничтожению. Всё в природе развивается из страдания и путём страдания’ (Священномученик Иосиф, митрополит Петроградский. СПб., 2006. С. 217).
12 ‘…Попускает Бог, чтобы Святые Его искушаемы были всякой печалью… Вследствие искушений приобретают они мудрость и из опыта почерпают ведение о всём, чтоб не потерпеть осмеяния от демонов. Если бы Бог упражнял их в одном добром, то не доставало бы им обучения в другой части, и во бранях бывали бы они слепы… Не входя в искушения, никто не приобретает духовной мудрости… Дарование без искушений — погибель для приемлющих оное’ (Добротолюбие. 2, 716, 758, 713).
13 ‘Души… будучи преисполнены небесной сладости… но ещё не искушённые различными напастями от злых духов, нисколько не возвысились из состояния и разума детских и… ещё неспособны к Царству Божию’ (прп. Макарий Великий).
14 ‘Знаете ли, что весьма многие люди больны именно своим здоровьем, то есть непомерной уверенностью в своей нормальности’ (Достоевский Ф. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 26. С. 107). ‘Беда, когда в сердце человек сыт и доволен, а когда голоден и нищ, куда как хорошо… Когда огонь угрожает привязанному, то он так сильно рванётся, что железную цепь перервёт, а не то что нитку слабую. Так не за большим дело: надо зажечь беду вокруг… Что значит: зажечь беду вокруг себя? Это глубокое чувство опасности своего положения, и опасности крайней, от коей нет иного спасения, как в Господе Иисусе Христе’ (Феофан Затворник, свт. Письма о христианской жизни. М., 1997. С. 13-16).
15 ‘Душа, приявшая на себя попечение о добродетели и живущая в строгости и страхе Божием, не может быть без печали каждый день, потому что добродетели сопряжены с печалями. Кто уходит от скорбей, тот несомненно разлучается и с добродетелию’ (Добротолюбие. 2, 713).
16 ‘…Без казнения плоти желая достигнуть телесной чистоты, без труда бдений стяжать чистоту сердечную, с упокоением плоти обиловать духовными добродетелями, без ожесточённых злословий получить благодать терпения, являть смирение Христово без ущерба в чести мирской, следовать простоте благочестия с высокомерием века сего, служить Христу с людскою славою и благоволением, говорить решительную правду, не встречая никакого, даже малого оскорбления… Такая воля не ведёт к истинному совершенству, но поставляет в состояние противной теплоты… Если останемся в сём состоянии теплоты (равнодушия), которое считается самым худшим, то будем изблёваны из уст Господа… Легче обращается ко спасению и восходит на верх духовного совершенства человек плотской, т. е. мирской или язычник, нежели тот, кто, восприяв иго Христово, не вступил на путь к совершенству и попустил охладеть первому огню ревности духовной. Ибо когда тот, будучи смиряем чувственными страстями и сознавая себя нечистым по причине плотского осквернения, придёт в сокрушение и прибегнет к источнику всякой чистоты и совершенства, то… удобнее взойдёт к совершенству’ (Добротолюбие. 2, 17-20).
17 ‘Не мало между нами и таких, которые хотят и вечное блаженство получить в Царствии Небесном, и вместе желают и временное иметь счастье и полное благополучие. Но это невозможно’ (Собрание писем оптинского старца Амвросия к монашествующим. Вып. 1. Сергиев Посад, 1908. С. 56).
18 ‘По человеческому мнению, путь спасения, казалось бы, должен быть гладкий, тихий и мирный, а по евангельскому слову, путь этот прискорбный, тесный и узкий… Господу приятнее грешник кающийся и смиряющийся, нежели праведник, возносящийся и уничижающий других… Гордость и самонадеянность вреднее прелюбодейства и убийства’ (Там же. С. 30, 4, Вып. 2. Сергиев Посад, 1909. С. 17).
19 Свт. Димитрий Ростовский толковал: ‘Дух Святой явился в виде огненных языков для того, чтобы дать апостолам слова огненные: ибо слово Божие именуется в Писании огнём (Отк. 11, 5)’.
20 Пример непонимания видим в книге А. М. Эткинда ‘Хлыст (Секта, литература и революция)’ (М., 1998. С. 244-245), нашедшего здесь ‘апологию искушения’ и ‘логику крайних сект’. Да, это не ‘гладкий дискурс’ и ‘умеренный жанр’, желательные критику, а пламенное юродство проповеди, чётко соответствующее святоотеческой мысли. Но незнакомым с глубинами христианства молитва о спасении через крайнее средство кажется скандальной (1 Кор. 1, 23) и связывается с более понятным ярлыком ‘хлыстовства’. Ср.: ‘Эткинд написал книгу… в которой под хлыстовство подвёрствывается всё и вся’ (Варламов А. Григорий Распутин-Новый. М., 2007. С. 108).
21 Имеется в виду фантазия ‘Второе распятие Христа’ (Свенцицкий В. Собрание сочинений. Т. 1. М., 2008. С. 663), но обвинение в кощунстве не было единственным (Свенцицкий В. Собрание сочинений. Т. 2. М., 2011. С. 656, 726).
22 ‘Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны пред самими собою!’ (Ис. 5, 21), ‘Сам человек часто и видеть не может своей немощи и гибнет в самодовольстве’ (Феофан Затворник, свт. Внутренняя жизнь. М., 1998. С. 97), ‘Самодовольство — самая пагубная вещь, подсекающая ревность и прекращающая живодейственность… Охлаждение же сердца много имеет причин. Главная из них самодовольство и самомнение… Бесчувствие и охлаждение — это прямое следствие самовозношения и самодовольства Чего вам больше всего опасаться должно? Самодовольства, самоцена, самомнения… Бойтесь сытости… Когда вы стоите в полном недовольстве собою, то вы в добром чине, коль же скоро хоть малое чувство самодовольства придёт, и начнёте вы цену себе давать, знайте, что вы не в своём виде, и начинайте тогда теребить себя… Всё другое ничто, когда сего нет. Были люди, которые одним смирением без подвигов спаслись’ (Феофан Затворник, свт. Собрание писем. Т. 1. М., 2000. 1029, 562, 732, 200, 697, 703), ‘Счастливым мира заграждает путь к небу пагубное самодовольство’ (прот. Валентин Амфитеатров), ‘И предстоит лицемер человечеству… на наружности его видна добродетель, которой в сущности он вовсе не имеет, в душе его видны самодовольство и напыщенность… Болезненно наслаждается он убивающим его тщеславием’ (Игнатий Брянчанинов, свт. Творения. Т. 4. СПб., 1905. О вреде лицемерства), ‘Зрение себя является в нищете духа, а не в самодовольстве и самонадеянности… Предшествует чистоте зрение и сознание своей нечистоты’ (Там же. С. 456, 487).
23 ‘Скоротечец на всём протяжении своего поприща, непрестанно стремится вперёд, потому что, сколько бы ни скор был его начальный бег, остановясь прежде конца поприща, он не получил бы награды’ (Филарет Московский, свт. Слова и речи. Т. 4. М., 1882. С. 623).
24 До публичного опровержения, на совести Александра Эткинда остаётся приписка Свенцицкому ‘радикальной идеи, согласно которой мука и грех, и в частности сексуальный грех, есть единственный путь к спасению’ (Указ. соч. С. 245).
25 ‘…Прорывающиеся акты осуждения часто разоряют весь строй внутренний… Очень не любит этого Господь. Осуждение от самодовольства рождается и самодовольство питает. То и другое показывает, что самость жива и жирна’ (Феофан Затворник, свт. Указ. соч. 557).
26 Во всяком случае, в ‘Трёх разговорах…’ Антихрист проявлял величайшее воздержание, был аскетом и филантропом (Соловьёв В. Сочинения в 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 740).