Светозаръ Чоровичъ
Светозаръ Чоровичъ
Омерага.
Омерага.
Перев. В. Чернобаева.
‘Современникъ’, кн. 11, 1913
Омерага, Чорович Светозар, Год: 1913
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Когда пропли первые птухи, Омерага проснулся, вытянулся и звнулъ. Звнулъ еще разъ и вышелъ на дворъ умыться. Маленькій, сухой, худощавый, съ большимъ, чернымъ, какъ тараканъ, родимымъ пятномъ подъ правымъ глазомъ и рдкой, похожей на мохъ, бородой, выглядлъ онъ, какъ какой-то духъ. Выйдя на дворъ, онъ внимательно посмотрлъ вокругъ себя на небо. Было вдро. И онъ вдохнулъ въ себя чистый воздухъ.
— Путь будетъ, слава Богу, хорошій,— произнесъ тихо. Сегодня онъ приготовляется въ путь, но не куда-нибудь поблизости на своей тощей лошади и въ сопровожденіи черной собаки, а въ дальній, громаднйшій путь. Сегодня онъ покинетъ землю, въ которой родился, и отправится въ далекую Турцію, куда выселилось столько его друзей и пріятелей. Надоло ему въ отчизн. Надоло ему смотрть своими очами, какъ неправоврный важничаетъ передъ нимъ и господствуетъ надъ нимъ. Пока еще утшалъ себя надеждами, что вернется ‘старая счастливая пора’, и терплъ кое-какъ, но въ конц концовъ терпніе измнило ему. Никто его теперь не считаетъ за агу, не слушается его и не уважаетъ, но обращаются съ нимъ, какъ съ простымъ крестьяниномъ. За нсколько дней передъ этимъ судился онъ со своимъ кметомъ {Старо-славянское слово кметъ сербами приспособлено для обозначенія наемнаго работника.} за то, что тотъ не заплатилъ ему третью часть дохода, и кметъ его побдилъ. Косой судья, съ козлиной бородой и голосомъ, присудилъ, что онъ не иметъ права на землю… Это его разсердило… Поблднлъ, затмъ покраснлъ, выпалилъ судь два-три гордыхъ слова и сказалъ, что будетъ переселяться. Посл того дня продалъ домъ и все свое имущество. Продалъ за безцнокъ. Пошелъ къ старому своему знакомому, богатому помщику Николаю, и покончилъ съ трехъ словъ. На другой день давали ему вдвое больше, только бы согласился. Онъ будто и не слышитъ. ‘Что мои уста однажды скажутъ, того назадъ не возьмутъ’, отвчалъ всмъ. Затмъ вс свои сухіе фрукты роздалъ сосдскимъ дтямъ, а ненужныя вещи подарилъ сосдямъ.
— Не нужно мн, сказалъ, ничего. Тамъ у меня будетъ все… Все мн дадутъ… Тамъ люди моей вры. Тамъ все лучше.
Сегодня онъ отправится въ т лучшіе края, гд, какъ говорятъ, течетъ медъ и молоко, а жареные голуби падаютъ съ неба.
Омерага умылся, вытеръ лицо тонкимъ полотенцемъ и пошелъ помолиться… Молился дольше, чмъ обыкновенно… Зналъ, что ему предстоитъ отправиться за море, и молилъ Бога, чтобы даровалъ ему счастливое путешествіе. Посл молитвы одлся, приготовилъ кофе и сталъ пить. Но кофе былъ какъ-то безвкусенъ, что бываетъ только у больныхъ людей. Нсколько дней тому назадъ онъ былъ веселымъ, съ каждымъ шутилъ, а сегодня утромъ какая-то скука его одолла. Какъ будто ему не хватаетъ чего-то, или что-то болитъ, но самъ не знаетъ, чего не хватаетъ, и гд болитъ. Скука его охватывала тмъ сильне, чмъ больше онъ смотрлъ на эти полныя паутинъ комнатныя стны, голыя, безъ мебели. Жаль ему ихъ. Среди нихъ, у той самой стны, родился и выросъ. Вотъ уголъ, гд лежала его мать, вотъ другой, гд умеръ его отецъ. Въ эту же комнату привелъ онъ и свою Мейру и самые лучшіе дни и вечера провелъ съ нею. Нтъ такого мста, гд они не сидли обнявшись, цлуясь, лаская другъ друга. Въ конц концовъ тутъ родился и его Хасанъ, единственный… Омерагу охватили воспоминанія, и начало его что-то щекотать въ горл. Глаза у него наполнились слезами, и заплакалъ бы, если-бы не его черствое сердце, и если-бы это не былъ первый шагъ со времени дтства. Сердито поднялъ голову, какъ будто хотлъ этимъ отогнать свои мысли.
Позвалъ жену и сына, которые еще спали.
Они проснулись.
— Вставайте и приготовляйтесь!— сказалъ Омерага какъ-то съ достоинствомъ.— Знаете, куда должны…
Больше къ нимъ не обращался. Взялъ какую-то книгу въ руки и пошелъ прямо въ садъ, а изъ сада направился къ новому кладбищу. Почти на краю кладбища лежали дв могилы, съ покосившимися памятниками, поросшими мохомъ. Омерага сложилъ об руки на груди, какъ длаютъ, когда приступаютъ къ какой бы то ни было святын, и набожно опустился на колни надъ самыми могилами. Открылъ книгу и, снова покачивая головой, началъ читать какія-то арабскія молитвы, читалъ долго и какъ бы въ изступленіи, ибо черное лицо его покрылось румянцемъ, а борода сильно тряслась.
Кончивъ чтеніе, онъ ничкомъ упалъ къ могиламъ и сталъ ихъ цловать. Поцловалъ ихъ нсколько разъ, затмъ поднялся и хотлъ идти, но что-то его остановило.
Медлилъ уходить и смотрлъ на траву на могилахъ, которую онъ немного раньше, стоя на колняхъ, примялъ. Казалось ему, что еще долго могъ глядть на ту траву, какъ будто она нсколько иная, чмъ въ другихъ мстахъ. Омерага увидлъ чудную гвоздику посреди матерниной могилы, опять набожно приступилъ, сорвалъ и поцловалъ ее. Вложилъ въ книгу.
Пошелъ.
Точно такъ, какъ шелъ раньше, почти ползкомъ, вернулся въ садъ. Осмотрлъ его. Тутъ грядки, переполненныя растеніями, которыя онъ самъ окапывалъ, здсь фруктовыя деревья, которыя онъ самъ садилъ, тамъ пчельникъ, который онъ самъ взрастилъ.
Онъ скрестилъ руки и задумчиво переводилъ взглядъ отъ дерева къ дереву. Разсматривалъ какъ бы для того, чтобы считать гнзда, которыхъ была тьма-тьмущая! Каждое дерево казалось ему теперь дороже, родне, миле… И плшивая слива, которую онъ хотлъ срубить, и она хороша!.. Вотъ, покрылась листвой, дала плоды, и вс втки сгибаются подъ ихъ тяжестью.
На лицо Омераги упало нсколько капель росы, которыя стряхнули съ крыльевъ пробужденныя птицы. Онъ посмотрлъ и замтилъ нсколькихъ щегловъ. Это птицы, которыя чудно поютъ! ‘Кто знаетъ, есть ли тамъ такія!’ — подумалъ и не хотлъ стирать росу, предоставивъ ей самой высохнуть на лиц.
Начинало свтать.
Въ саду еще оставалась какая-то прозрачная темнота, но верхушки деревьевъ стали блть и заблистали, какъ посеребренныя. Омерага повернулся въ другую сторону и посмотрлъ на эти мрачныя стны, эти крутыя скалы, громоздящіяся одна на другую, какъ будто угрожающія въ одинъ день все смести въ кучу подъ собой. А онъ столько разъ карабкался по нимъ, состязался въ прыганьи съ козами, искалъ орлиныя гнзда.
Наконецъ, ему какъ-то надоло это разсматриваніе. Повернулъ голову и быстрыми шагами пошелъ домой. На двор встртилъ заплаканную жену. Къ ней прижался маленькій Хасанъ, схватился за юбку, весь въ слезахъ.
— Что слюните!— сурово напустился на нихъ Омерага, сжимая брови.
— Ничего,— отвтила шопотомъ жена.
— Не ничего,— напустился онъ еще сурове.— Знаю, я, что!
И, понизивъ голосъ, прибавилъ мягче:
— Не нужно плакать, потому что это стыдно! Нужно пть. Не о чемъ здсь вамъ жалть… Тамъ лучше… Тамъ живется, какъ въ раю. Люди хорошіе, земля хорошая, денегъ, сколько хотите! Здсь мы — аги, а тамъ будемъ бегами… И тамъ нами распоряжаются наши единоврцы, а не Волохъ. Жена вытерла слезы рукавомъ рубахи, ничего не отвчая. Видно было, что она не вритъ такимъ словамъ Омераги. Казалось ей, что и самъ Омерага не вритъ этому…
— Вы, какъ животныя,— прибавилъ онъ, не глядя на нихъ.— Вы не видли свта, вотъ вамъ и кажется, что все здсь прекрасно. А мн умные люди говорили, что тамъ — настоящая жизнь. А я не хочу жить, какъ въ мшк. Хочу по-человчески…
Закурилъ сигару и слъ.
— Приготовляйтесь,— сказалъ.— Поскоре тронемся въ путь…
Жена пошла приготовляться, а онъ, въ задумчивости, смотрлъ, какъ дымъ кружился у него передъ глазами. И какъ бы сквозь этотъ дымъ видлъ обтованную землю, плодородную и родную, которая будетъ его кормить вдвое лучше, чмъ эта здшняя. И какъ будто и тамъ видлъ свои фруктовыя деревья, пчелъ и слушалъ своихъ птицъ. Маленькій Хасанъ подошелъ между тмъ и слъ къ нему на колни.
— А вернемся ли мы опять сюда?— спросилъ наивно громкимъ дтскимъ голосомъ. Омерага посмотрлъ на него и какъ будто былъ озадаченъ. Показалось ему, что воротъ рубашки стягиваетъ ему шею, и онъ разстегнулъ его.
— Некогда — заговорилъ потомъ, какъ-то тихо, почти неслышно. И, какъ-бы самъ ужаснувшись своего голоса, быстро добавилъ:
— Кто знаетъ!
Ребенокъ на него долго смотрлъ своими умными глазами, потомъ оставилъ его въ поко. Опять пошелъ къ матери, чтобы и ее разспросить.
Омерага бросилъ сигару, всунулъ руки въ карманы и заходилъ по двору. Разглядывалъ каждый клочокъ земли, заглядывалъ въ каждый уголъ, какъ будто теперь въ первый разъ ступилъ сюда ногою. Заглянулъ даже и въ ласточкино гнздо, подъ однимъ окномъ, которое уже въ теченіе двухъ лтъ пустовало, наполовину разрушенное. Онъ пожаллъ о ласточк и отвернулъ голову отъ гнзда мрачный, угнетенный.
Появилась жена, закутанная въ платокъ, и маленькій Хасанъ.
— Готовы ли вы?— спросилъ Омерага.
— Да.
— Не забыли-ли чего?
— Нтъ. Ты вчера все отнялъ.
Омерага пропустилъ ихъ обоихъ черезъ ворота. Самъ немного замедлилъ. Однимъ взглядомъ охватилъ дворъ и домъ, затмъ поспшно, какъ будто его кто-то толкалъ, выбжалъ и заперъ ворота. Ключъ положилъ за поясъ.
— Скоре! Скоре отсюда! Опоздаемъ!— сказалъ и своей бодростью потащилъ за собой жену и ребенка.
Быстро они сошли внизъ на площадь.
— Идите вы,— сказалъ Омерага,— а я пойду передать ключи новому хозяину.
Свернулъ въ лавку купца Николая.
— Вотъ ключи — хозяинъ!— сказалъ, проглатывая слюну.— Твой домъ, и дай теб Боже счастья!
Рука у него задрожала, а ключъ выпалъ изъ нея передъ новымъ хозяиномъ.
Нагналъ своихъ и направился къ желзнодорожной станціи. Тамъ онъ засталъ нсколькихъ пріятелей, которые пришли еще разъ проститься съ нимъ и проводить его. Усмхнулся, глядя на нихъ, усмхнулся, какъ больной, когда приходитъ добрый знакомый съ намреніемъ обидть его.
— Пришла пора намъ разстаться! — сказалъ.
— Такова воля Аллаха!— отвтилъ одинъ успокоительно, — такъ суждено!
— И вы хотите за мной!.. Я знаю, что хотите… Снова увидимся,— добавилъ быстро Омерага.
Кое-кто, съ вытянутыми лицами, подняли плечи, какъ бы говоря: ‘можетъ быть’… Омерага вслдствіе этого почувствовалъ потребность говорить, хотя бы что-нибудь сказать.
— Вс будете вслдъ за мной, — началъ быстро.— Хорошо тамъ… Тамъ все есть, а нтъ горя и неволи… Когда я васъ позову, вс будете тамъ…
— И мы слышали, что хорошо, — подтвердилъ одинъ.
Омерага съ благодарностью поглядлъ на него.
— Черезъ нсколько лтъ будутъ и у меня деньги, сказалъ. Тамъ деньги дешевыя… Все дешево…
Кондукторъ напомнилъ путешественнику, чтобы входилъ въ вагонъ.
— Эхъ! Разв уже пора?— встревожился Омерага.— А я думалъ, что еще не нужно итти…
И началъ цловаться со всми. Нкоторымъ стало жаль, и они заплакали. Онъ ничего. Разв можно показать, что ему чего-нибудь жаль?.. Разв онъ заплачетъ?
Влзъ въ вагонъ.
Кондукторъ затворилъ дверь, а онъ просунулъ голову черезъ окно, чтобы еще видть все.
— Привтъ всмъ, кого не увидлъ!— крикнулъ пріятелямъ.
Поздъ тронулся.
У Омераги что-то сдавило дыханіе, и онъ открылъ ротъ, силясь набрать больше чистаго воздуха. Черезъ окно просунулъ не только голову, но и грудь, какъ бы для того, чтобы выскочить. И смотрлъ на горы, сады, виноградники, дома. Въ эту минуту ему стало жаль всего. Сердце у него забилось, и какъ будто что-то отъ него оторвалось, кровь ударила ему въ голову. Онъ бросилъ феску, придалъ рукамъ нормальное положеніе. Лицо у него омрачилось, стянулось. Застоналъ, какъ раненый, повалился въ одинъ уголъ купэ и громко заплакалъ