Омаръ и просвщеніе.
|
|
Слова моего ддушки. |
аддей Булгаринъ.
‘Новоселье’, СПб, 1833
Омар и просвещение, Булгарин Фаддей Венедиктович, Год: 1832
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Вы непремнно хотите, чтобъ я разсказалъ вамъ что нибудь. Извольте. — Но теперь я не въ такомъ расположеніи духа, чтобъ забавлять васъ разсказами о Лис воровк, о Честномъ подъячемъ, о Золотомъ осл и объ умномъ Воевод. Сказки мн надоли. Я разскажу вамъ нчто важное, а именно, о Халиф Омар 1-мь. — Но я долженъ сперва сказать вамъ, кто таковъ былъ этотъ Омаръ 1-й. — Не гнвайтесь, сударыня! Я вовсе не думалъ подозрвать васъ въ невжеств. Знаю, что вы и учились Исторіи, и теперь даже читаете историческія сочиненія, но вы не должны оскорбляться, если я вамъ скажу, что при всемъ томъ, вы не знаете, кто таковъ былъ Омаръ 1-й. Это самое готовъ я повторить каждому школяру, нашпикованному ученостью и цитатами отъ пятъ до маковки, и радъ спорить съ нимъ объ этомъ столько же, сколько ученые спорили между собою о мст рожденія Гомера, о которомъ нын говорятъ т же ученые, что онъ вовсе не существовалъ! То же будетъ современемъ и съ Исторіей! Начало уже сдлано. Нибуръ доказалъ, какъ дважды два четыре, что все начало Римской Исторіи, въ которую мы врили тысяча восемь сотъ лтъ, какъ въ святыню, есть не что иное, какъ сказка, а въ существованіе Царства Мидійскаго, въ Кировъ и Артаксерксовъ нын столько же врятъ, какъ въ Иродотовыхъ Иперборейцевъ и — въ Кощея безсмертнаго. Вс эти разсказы и Историческое безвріе происходитъ отъ того, что люди подсмотрли: какъ пишется Исторія. Вы никогда не видали этого, сударыня? — О! это весьма забавно! — Вообразите себ, что вы нашли, между семейными бумагами, лоскутокъ, на которомъ отмчено, что такого-то числа и года ваша почтенная прабабушка, Сенаторша при Петр Первомъ, купила себ чепецъ. Лоскутокъ этотъ попадается въ руки человку, который не знаетъ, что съ собой длать, а люди не знаютъ, что съ нимъ длать. Онъ беретъ въ руки перо, и пишетъ…. пишетъ: какой былъ чепецъ, купленный вашею прабабушкой, какого роста была ваша прабабушка, какое было у нее лице, волосы, брови, глаза и губы, какого она была нрава, какъ жила, что длала, гд бывала, и даже объясняетъ, на что она купила чепецъ, и что съ ней случилось въ этомъ чепц! Вы читаете это описаніе…. красно, сладко, кудревато, и вы удивитесь, когда вамъ скажутъ, что этотъ человкъ, писавшій о вашей прабабушк, родился черезъ сто лтъ посл ея смерти, не видалъ даже ея портрета, не слыхалъ объ ней ни словечка, ни отъ потомковъ, ни отъ современниковъ ея, а въ писаніи своемъ основался единственно на найденномъ вами лоскутк бумаги! Я видлъ, сударыня, какъ пишутся Исторіи, и притомъ различныя Исторіи: Исторія на заказъ, Исторія для продажи, Исторія отъ скуки, Исторія ради скуки, но, признаюсь откровенно, не видалъ, какъ пишется Исторія для поученія рода человческаго. Говорятъ, что есть и такія Исторіи, но ихъ не читаютъ и не любятъ, какъ моты не читаютъ и не любятъ счетовъ заимодавцевъ, а потому изъ такихъ Исторій выдираютъ листы, пятнаютъ чернилами…. Но не въ томъ дло. — Обратимся къ Халифу Омару 1-му.
Вы знаете изъ Исторіи, что онъ былъ второй Халифъ посл Магомета, основателя вроисповданія, весьма неблагопріятнаго для дамъ, любящихъ свободу, и для мужчинъ, любящихъ вино. Никто не станетъ спорить (кром меня), если вы прибавите, что этотъ Омаръ былъ тиранъ, варваръ, гонитель просвщенія, истребитель неоцненнаго сокровища всемірнаго, Александрійской Библіотеки. Вы будете правы, сударыня, если скажете это, ибо все это написано на всхъ языкахъ Латинскаго, Греческаго, Славянскаго и Германскаго корня. Но у меня есть пріятель, который читаетъ по-Турецки и по-Арабски. Онъ сказывалъ мн, что въ Исторіяхъ, писанныхъ на сихъ языкахъ, Халифъ Омаръ І-й изображенъ величайшимъ, мудрйшимъ, благочестивйшимъ и добродтельнйшимъ Халифомъ посл Магомета. Въ подкрпленіе своего мннія, Турецкіе и Арабскіе Историки приводятъ слдующее: ‘Поелику,’ говорятъ они: ‘величіе земное оцняется числомъ шумныхъ, громкихъ длъ, и уваженіе измряется страхомъ, то мы, Турецкіе и Арабскіе Историки, честь имемъ объявить всмъ и каждому, что Халифъ Омаръ 1-й покорилъ Сирію, Финикію, Іудею, часть Персіи, Египетъ и Ливію, разбилъ одиннадцать воинствъ, взялъ приступомъ или на уговоръ тридцать шесть тысячъ городовъ и замковъ, разорилъ четыре тысячи иноврческихъ церквей и храмовъ, и, выстроивъ тысячу четыреста мечетей, распространилъ и утвердилъ вру Пророка на Восток и Запад {Историческая истина. Coч.}. ‘Ла илахе иль Альмаху, ве Мухаммеду ресулю-льлахь’, т. е. ‘нтъ божества, кром Аллаха, а Магометъ Пророкъ его,’ или, короче: ‘Единъ Богъ, а Магометъ Пророкъ его.’ Симъ благочестивымъ восклицаніемъ начинаются и кончаются, какъ извстно, вс рчи и писанія у Мусульманъ, и симъ же кончу я выписку изъ Турецкихъ и Арабскихъ Историковъ.
Если бъ я не зналъ, какъ вы добры, сударыня, а захотлъ бы узнать это, то сталъ бы разспрашивать о вашемъ нрав вашу служанку, но не пошелъ бы развдывать у служанки вашей двоюродной сестрицы, которая не любитъ васъ за то, что вы миле ея, любезне, и что всего важне для нее — въ тысячу разъ прекрасне. Извините! Мн, человку подъ сдиною, позволительно сказать вамъ это въ глаза, это одно утшеніе на старости, для страстнаго почитателя нжнаго пола! Только не позволяйте говорить вамъ эту правду вашему внучатному братцу, гусару, который смотритъ на васъ такъ страшно, какъ смотрлъ Халифъ Омаръ 1-й на осажденную имъ крпость Александрію. Осада сія случилась въ 640 году, посл Рождества Христова, и городъ этотъ былъ въ то время совсмъ не то, что онъ теперь. Онъ основанъ въ 335 году, до Рождества Христова, Александромъ Македонскимъ, котораго называютъ Великимъ, и притомъ безспорно, за т же самые подвиги, которые доставили оспариваемое величіе Омару, т. е. за взятіе городовъ и покореніе областей, не взирая на то, что Омаръ упрочилъ завоеванія свои наслдникамъ, и водворилъ въ нихъ свои законы, а всемірная Монархія Александра распалась на части посл его смерти, приключившейся отъ излишняго употребленія вина, котораго Омаръ не пилъ вовсе. При семъ я долженъ замтить, сударыня, что ничего нтъ мудре въ закон Магометовомъ, какъ запрещеніе пить вино въ Турціи, при тамошнемъ образ правленія, неизмнномъ со временъ Магомета. Одинъ мой пріятель (не знающій ни по-Турецки, ни по-Арабски), разговаривая со мною однажды о Турціи, весьма справедливо замтилъ, что нтъ ничего ужасне, какъ пьяный Паша, который однимъ порывомъ необузданной своей воли можетъ сорвать у васъ съ плечъ голову, а не въ силахъ укротить самую легкую головную боль. По счастью, не вс приближенные Александра Македонскаго перенимали его пороки, чтобы нравиться ему, а въ томъ числ былъ одинъ изъ лучшихъ его Полководцевъ, Птоломей, которому, при раздл завоеванныхъ областей, достался въ удлъ Египетъ. Этотъ мудрый и добрый Государь и достойные его потомки украсили Александрію, столицу Царства и сдлали ее средоточіемъ всемірной торговли и убжищемъ всемірнаго просвщенія. Ныншняя Александрія такъ же похожа на древнюю, какъ нашъ Зашиверскъ или Сингилей похожи на Петербургъ. Когда Омаръ подступилъ къ Александріи, тогда въ ней было боле 300.000 жителей, обитавшихъ въ великолпныхъ домахъ, а чтобъ вы могли судить о просвщеніи города, довольно напомнить вамъ, что тамъ были дв библіотеки, въ которыхъ вмщалось около 700.000 томовъ. Сказываютъ, что при этихъ книгахъ было боле ученыхъ, нежели сколько въ ныншнихъ библіотекахъ, при половинномъ числ книгъ, бываетъ моли, невждъ и постителей изъ любопытства, а не для удовлетворенія жажды познаній.
Вы знаете, сударыня, что Египетъ въ то время составлялъ часть огромнаго омертвлаго тла, носившаго почтенное имя Римской Имперіи. Сбродъ всхъ народовъ, именуясь Римскими гражданами, перебгалъ изъ одного конца Имперіи въ другой, ища поживы, какъ мародеры въ дом, оставленномъ хозяевами. Тогдашніе Римскіе граждане точь въ точь были тоже, что ныншніе Жиды-граждане, которые простодушно отвчаютъ воинамъ двухъ непріятельскихъ армій, спрашивающихъ ихъ, кому они желаютъ побды: ‘Помогай Богъ и вашимъ и нашимъ!’ — Тогдашнее Римское Государство уже не имло гражданъ: оно имло только чиновниковъ.
Въ цлой Александріи одинъ только Проконсулъ и чиновники его канцеляріи со страхомъ и трепетомъ ожидали слдствія осады, ибо уврены были, что посл покоренія города, они лишатся мстъ и сопряженныхъ съ ними доходовъ. Изъ предосторожности, они прежде выслали вс свои деньги и дорогія вещи въ Византію, и утшались въ горести тмъ, что имютъ на что купить другія прибыльныя мста. Не удивляйтесь этому, сударыня! Тогда было не то, что нын. Тогда люди были развратны и преданы роскоши, а развратъ и роскошь единоутробные съ корыстолюбіемъ и лихоимствомъ. Въ Византіи не продавали мстъ такъ явно, какъ мясо и сукно, но каждый зналъ, къ кому должно отнестись для полученія мста, и сколько каждое мсто стоило. Жители Александріи не безпокоились вовсе о взятіи города и о томъ, въ чьей онъ будетъ власти, но сильно безпокоились на счетъ собственнаго имущества, а потому весьма обрадовались, когда Омаръ повеллъ городу и округу выслать депутатовъ для выслушанія своей воли.
Депутація, составленная изъ почетнйшихъ гражданъ (т. е. имвшихъ боле денегъ и боле страха лишишься оныхъ), явилась въ лагерь Омара. Депутаты введены были немедленно въ его палатку. Онъ сидлъ на диван, поджавъ ноги, и врно курилъ бы трубку, если бъ въ то время открыта была Америка и куреніе табаку было принято образованными Европейцами отъ дикихъ народовъ, которые, въ свою очередь, переняли у насъ, не мене похвальный обычай, упиваться водкой. Если бъ я не боялся растянуть своего повствованія, то охотно потолковалъ бы съ вами о необыкновенной странности въ род человческомъ, а именно, о страсти и легкости перенимать все дурное или безполезное, а оставлять безъ вниманія хорошее. У насъ, напримръ…. но оставимъ это до другаго случая…. И такъ Омаръ сидлъ на диван и держалъ въ рук нагайку, вмсто жезла или посоха, съ которыми изображаются древніе Фараоны Египта. Депутаты низко поклонились Омару, а онъ имъ сказалъ рчь, достоврность коей основана на тхъ же самыхъ доказательствахъ, какъ рчи, приводимыя Тацитомъ и Титомъ Ливіемъ. Я прошу у васъ извиненія, сударыня, за Омара и за себя, если рчь его оскорбитъ нжные органы вашего слуха. Омаръ былъ человкъ грубый, воспитанный въ воинскомъ стан и безъ Французскаго гувернера и танцмейстера. Онъ имлъ дурную привычку говорить то, что у него было на ум и на сердц, и старался объяснить свою волю какъ можно короче и понятне. Вотъ что сказалъ онъ депутатамъ Александріи:
‘Послушайте вы, скоты! Если вы не впустите меня въ городъ въ теченіе двадцати четырехъ часовъ, и не покоритесь безусловно моей вол, то я сожгу и разрушу вашъ городъ до основанія, а всхъ жителей, съ женами и дтьми, велю посадить на колья, окружающіе городской валъ. Если же вы немедленно исполните мое приказаніе, то я общаю вамъ сохраненіе жизни, имущества и вольность вроисповданія. Хотя Пророкъ завщалъ мн распространять Исламизмъ, но я не хочу никого принуждать къ принятію нашей вры. Мн все равно, кому бы ни покланялись мои рабы, быку ли, Апису или птиц Ибису, только бы платили мн исправно харачь и безпрекословно повиновались моей вол. Вы должны знать, однако жъ, что исповдники Ислама не платятъ никакихъ податей, пользуются исключительнымъ правомъ занимать должности, могутъ рзать уши и бить палками по пятамъ Гяуровъ (неврныхъ), при малйшемъ подозрніи въ неуваженіи къ себ и въ недоброжелательств къ Исламизму, и отнимать у Гяура имущество, при малйшемъ сомнніи, что онъ задумаетъ употребить его во зло Исламу. Кто приметъ добровольно законъ Пророка, тотъ другъ и братъ мой, а кто останется при своей вр, тотъ въ моихъ глазахъ — собака! Ла алахе иль Альлаху, ве Мухаммеду ресулю-льлахъ! Пошли вонъ — и къ вечеру пришлите отвтъ!’
Депутаты нашли рчь Омара чрезвычайно убдительною. На пути въ городъ они поразсудили о слышанномъ. Купцы думали: какая намъ до того нужда, кто будетъ управлять Египтомъ! Вдь безъ торговли быть нельзя, а когда будетъ торговля, будутъ и барыши. А Магометанская вра? Ну что жъ! Чалма право красива…. а если при этомъ можно будетъ испросить привиллегіи и монополіи, и позволено будетъ ввозить запрещенные нын товары…. Дло несомнительно прибыльное, и при перемн вры, чистаго барыша сто на сто! Туземные судьи, адвокаты и ходатаи по дламъ разсуждали: будь правителемъ хоть самъ Магометъ, или другой Пророкъ, почище его, ябеда все-таки не истребится на земл, и всегда будутъ существовать взятки, протори, убытки и тяжебныя издержки. И такъ хлопотать право не изъ чего, и пусть будетъ то, чего миновать нельзя. Гражданамъ, властителямъ домовъ и дачъ весьма нравилось увольненіе отъ платежа податей. Бдныхъ ремесленниковъ и поселянъ не было въ депутаціи, а потому они ничего не говорили и ни объ чемъ не думали. Городской Глава веллъ немедленно вычистить и вызолотить заржавленные городскіе ключи, и вынесть ихъ Омару на золотомъ блюд, купленномъ въ долгъ на счетъ будущей городской казны, ибо настоящую казну разобрали по своимъ сундукамъ Члены Городоваго Совта, для того, чтобы лишить непріятелей добычи. На другой день, Омаръ вступилъ съ войскомъ въ городъ, а на третій день вс почетнйшіе жители нарядились въ чалмы и на всхъ улицахъ только и слышны были радостныя восклицанія: ‘Ла илахе иль Альлаху, ве Мухаммеду ресулю-льлахъ!’ Проконсулъ съ чиновниками бжалъ эаблаговременно.
Я уже сказывалъ вамъ, что въ Александріи было множество ученыхъ, которые въ то время назывались софистами. Они преподавали темно отвлеченныя, т. е. тусклыя и мрачныя Науки, спорили между собою о вещахъ, ни для кого незанимательныхъ и вовсе безполезныхъ, и рылись въ старыхъ книгахъ, чтобъ обновлять забытыя глупости. Нын такихъ людей зовутъ педантами. Вы, сударыня, очень счастливы, что не встрчались никогда съ педантами. Увряю васъ, что гораздо сносне чирей на носу, чмъ пріязнь съ человкомъ этого разряда: я согласился бы скорй подружиться съ козломъ, чмъ съ педантомъ. Въ Институт, врно, не учили васъ, что такое педантъ. Хотите ли знать? Я вамъ скажу: это машина, по образу и подобію человка, приводимая въ движеніе или винными парами или чадомъ тщеславія, заводимая голодомъ и самолюбіемъ, повторяющая цлый вкъ одно и то же, чмъ начинена была въ юности. Педантъ, зная 999 чужихъ мнній объ одномъ предмет, не иметъ ни о чемъ собственнаго понятія, и смертельно ненавидитъ умныхъ людей, имющихъ собственное мнніе, почерпнутое изъ разсудка, а не изъ старопечатныхъ книгъ. Забавне всего въ педант есть то, что онъ, гордясь своею гнилою, какъ стоячая вода, ученостью, обижается, когда вы изъ вжливости назовете его настоящимъ его ученымъ званіемъ, и если онъ не иметъ другаго званія, то скорй согласится, чтобы вы величали его полотеромъ, нежели тмъ, чмъ онъ есть, т. е. софистомъ или школяромъ. Въ древнія времена, Греція и Египетъ снабжали міръ софистами, а нын добрая, честная Германія надляетъ вс пять частей Свта педантами, какъ Италія надляетъ міръ пвцами, Франція танцмейстерами, Англія купцами,— а мы лошадьми и рогатымъ скотомъ. Сказавъ о тяжеломъ товар Германскомъ, о педантахъ, я вовсе не имю намренія оскорблять Германію, въ которой боле нежели гд нибудь людей истинноученыхъ, честныхъ и добродушныхъ. Напротивъ того, я люблю Германію, люблю ее, какъ мадамъ Бушерброть, покойную ключницу моей покойной матери, ибо до сихъ поръ не забылъ, что добрая мадамъ кормила меня, ребенка, какъ Индйскаго птуха на убой, и пречувствительно пла фистулой: Freut euch des Gebens, etc. Германія такъ же виновна въ томъ, что въ ней родятся и созрваютъ самые тяжелые педанты, какъ Корсика виновна, что въ ней плодятся лучшіе ослы, ибо т же страны производятъ великихъ людей, каковы были, напримръ, Наполеонъ и Фридерикъ Великій. Дло въ томъ, что каждая страна изобилуетъ какою нибудь породою изъ царства животныхъ. Но я замчаю, что начинаю употреблять во зло ваше терпніе, сударыня! — Извините, заболтался! Зная, что педанты не внесены еще въ Натуральную Исторію, которую вы такъ любите, я счелъ долгомъ моимъ истолковать вамъ свойство сихъ существъ.
Педанты, или софисты Александрійскіе, одни изъ всего, такъ называемаго образованнаго сословія, не радовались покоренію Египта и введенію Магометанской вры, и имли на то три важныя причины. Во-первыхъ, имъ тяжело было отказаться отъ вина, до котораго они всегда были страстные охотники. Хотя имъ и было извстно, что Магометане попиваютъ вино тайкомъ, но въ такомъ случа надобно покупать его на собственныя деньги, — а софисты любили испивать вино чужое, на пиршествахъ, куда ихъ приглашали, вмст съ чревовщателями и другими фиглярами. Во-вторыхъ, софистамъ не нравилось многоженство, потому, что по особенной принадлежности ихъ породы, они всегда находятся во власти женъ, какъ взнузданные медвди во власти цыганъ, слдовательно имъ страшно было подумать о обязанностяхъ супружества при многоженств. Въ-третьихъ, въ государств, управляемомъ по закону Магомета, не было вовсе для сословія софистовъ чиновъ, которыми можно было бы прикрыть свое ничтожество. Въ слдствіе всего этого, софисты составили родъ оппозиціи, и заговорили, о патріотизм, о Христіанскихъ добродтеляхъ, о вольности и прочихъ предметахъ, извстныхъ имъ изъ книгъ. Омаръ узналъ объ этомъ, но, къ удивленію всхъ, не веллъ отрубить имъ головы за ихъ вранье, вроятно почитая голову софиста столь же ничтожною вещью, какъ и вранье его.
Между тмъ Омаръ веллъ явишься къ себ всмъ чиновникамъ и всмъ значительнйшимъ гражданамъ, и когда они собрались передъ дворцомъ его, онъ вышелъ къ нимъ и сказалъ: ‘Я хочу управлять вами согласно съ вашими пользами и желаніями, а потому и намренъ избрать изъ среды васъ людей для совта и помощи. Скажите мн: кто изъ васъ лучшій, т. е. кто боле любить истину, и желаетъ вамъ блага?’ Вс присутствующіе молчали, поклонились Омару, и каждый изъ нихъ, потупя взоры, посматривалъ, съ нжностью, на самого себя, давая симъ знать, что онъ самъ лучше всхъ, но что изъ скромности не сметъ объявишь этого. Они бы не постыдились расхвалить себя, если бъ не боялись, что сосди уличатъ ихъ во лжи. Омаръ окинулъ взоромъ собраніе, улыбнулся и продолжалъ: ‘Итакъ, если скромность запрещаетъ вамъ объявить мн, кто изъ васъ лучше всхъ, то скажите мн, кто изъ васъ хуже всхъ, т. е. зле, вредне для общества?’ Поднялся шумъ. Присутствующіе заговорили вс вдругъ. Одинъ называлъ своего заимодавца, другой соперника, третій товарища въ торговл, четвертый дядю, посл котораго надлежало получить наслдство, пятый совмстника, шестой начальника и т. д. — Омаръ повеллъ всмъ замолчатъ. ‘Назовите мн одного только человка,’ сказалъ онъ: ‘котораго вы почитаете опаснйшимъ и вреднйшимъ для вашего спокойствія!’ — ‘Апертусъ! Апертусъ!’ закричали со всхъ сторонъ. — ‘А кто таковъ этотъ Апертусъ, чиновникъ?’ — ‘Нть!’ — ‘Купецъ?’ — ‘Нтъ!’ — ‘Софистъ?’ — ‘Нтъ! ‘Кто жъ онъ таковъ?’ сказалъ съ нетерпніемъ Омаръ. — ‘Патрицій, Римскій гражданинъ, переселившійся сюда изъ отдаленной провинціи Имперіи….. Житель здшняго города…..’ — ‘Что жъ онъ длаетъ дурнаго?’ спросилъ Омаръ. ‘Обманываетъ ли, ссоритъ ли ceмейства, клевещетъ ли, соблазняетъ ли женъ вашихъ и дочерей, строитъ ли козни, ищетъ ли происками мстъ, денегъ, почестей? Я хочу знать, что онъ сдлалъ дурнаго?’ Вс молчали. — ‘Скажите же мн, за что вы ненавидите его, за что почитаете злымъ человкомъ, врагомъ вашего спокойствія?’ спросилъ Омаръ. ~ Стоявшій вблизи купецъ улыбнулся и сказалъ, посматривая на судью: ‘Апертусъ жестоко бранитъ взяточниковъ, насмхается надъ ними и не даетъ имъ покоя…’ — Судья не далъ кончить купцу и примолвилъ, взглянувъ лукаво на него: ‘Апертусъ насмхается также надъ тщеславными купцами, которые стыдятся своего званія, ползутъ въ Патриціи, и въ искательств издерживаютъ нажитое отцами, а плутовъ-купцевъ, Апертусъ бранитъ безъ пощады….’ ‘Онъ нападаетъ на юношество,’ сказалъ одинъ растрепанный франтъ: ‘называетъ молодыхъ людей пьяницами, буянами.’ — ‘То есть, называетъ пьяницами пьяницъ, буянами буяновъ, невждами невждъ, ‘примолвилъ Омаръ, смотря съ презрніемъ на растрепаннаго юношу. — ‘Онъ критикуетъ поступки исполнителей законовъ, вопитъ о злоупотребленіяхъ, слдовательно онъ человкъ опасный, безпокойный,’ сказалъ предсдатель или засдатель какой-то палаты.— ‘А исполняетъ ли онъ самъ законы?’ спросилъ Омаръ. Вс молчали. — ‘Что жъ еще?’ примолвилъ Омаръ…. — ‘Апертусъ прозванъ у насъ злоязычнымъ, потому, что не смалчиваетъ ни предъ кмъ и каждому говоритъ въ глаза то, что другіе едва смютъ думать,’ сказалъ одинъ гражданинъ. — ‘Хорошо! Подайте мн этого злодя! ‘ сказалъ Омаръ. — Вс съ удовольствіемъ посмотрли въ ту сторону, гд стоялъ Апертусъ, поджавъ руки, и посматривая на всхъ съ улыбкою состраданія. — ‘Вотъ онъ, вотъ злодй нашъ!’ закричали въ толп. — ‘Убей его, запри, отржь ему языкъ!’ — Омаръ подозвалъ Апертуса и, окинувъ его взоромъ, сказалъ: — ‘Тебя чуждаются твои сограждане, и такъ я беру тебя въ службу и назначаю состоять при моей особ.’ — На лицахъ, присутствующихъ изобразились страхъ и недоумніе. — ‘Скажи, какого ты хочешь жалованья и награды?’ примолвилъ Омаръ. — ‘Служить теб, я готовъ, Государь!’ отвчалъ Апертусъ: ‘ибо узналъ тебя въ эту минуту, а вмсто жалованья, квартирныхъ и столовыхъ денегъ, прошу позволенія каждый день говорить теб по одной правд.’ — ‘По рукамъ!’ сказалъ Омаръ, и, обратясь къ толп, примолвилъ: ‘Ступайте по домамъ, и приготовьте для меня какъ можно боле денегъ. Податей я съ васъ не возьму, по общанію, но какъ вы теперь Мусульмане, то я требую отъ васъ добровольныхъ приношеній на пользу и славу Ислама! Вы вс такъ добры, что безъ сомннія чувствуете эту потребность, а злаго Апертуса я буду держать при себ, на привязи, чтобъ онъ не надодалъ вамъ своимъ злоязычіемъ. Ла илахе илъ Альлаху, ве Мухоммеду ресулю-льлахъ.‘
Вы можете легко представить себ, сударыня, что объ этомъ думали и говорили въ город. Омара вс ршительно порицали, а Апертуса, который впервые въ этотъ разъ увидлъ Омара, называли интригантомъ, извергомъ, доносчикомъ, полагая, что онъ оклеветалъ цлый городъ предъ Халифомъ. Но Омаръ не слышалъ того, что объ немъ говорили, а Апертусъ объ этомъ ни мало не безпокоился, и оба они преспокойно заснули, хотя въ цломъ город царствовала эпидемическая безсонница.
На другой день, Омаръ, въ сопровожденіи Апертуса и стражи, похалъ осматривать знаменитый Музей, гд находилось книгохранилище. Софисты стояли на паперти сего храма Музъ, и, когда Омаръ взошелъ на ступени, низко ему поклонились. Одинъ изъ софистовъ выступилъ на середину и началъ привтственную рчь :
— ‘Солнце, освщавшее Александра Великаго!….’ — При семъ ораторъ остановился, чтобъ собраться съ духомъ, но Омаръ не далъ ему продолжать, и сказалъ : — ‘То же солнце освщаетъ и дураковъ.’ — Вымолвивъ сіе, Омаръ подошелъ къ толп софистовъ, и устремилъ на нихъ свой проницательный взоръ, чтобъ выбрать годныхъ въ солдаты. При всей важности своей, Омаръ не могъ удержаться отъ смху, и громко захохоталъ. Представьте себ, сударыня, что въ то самое время, какъ вы смотрите на сферу, вдругъ бы ожили и зашевелились вс фигуры зодіака (таковъ былъ видъ этой толпы). Омаръ смотрлъ на эту забавную картину, хохоталъ и внутренно доволенъ былъ собою, что въ первомъ порыв гнва не веллъ отрубить этихъ головъ, украшенныхъ столь смшными рожами.
Нахохотавшись вдоволь, Омаръ вошелъ въ огромную залу, въ шесть ярусовъ, и сталъ расхаживать по ней, помахивая нагайкою, которую всегда имлъ въ рукахъ, насвистывая притомъ какую-то Турецкую псенку, и поглядывая на книги, стоявшія на полкахъ отъ низу до верху. Софисты вошли также въ Музей, размышляя о причин непонятнаго для нихъ смха Омарова. Халифъ остановился предъ нишемъ, въ которомъ находились три эмблематическія статуи, отличной отдлки. — ‘Апертусъ, что это значитъ?’ спросилъ Омаръ. — ‘Эти дв статуи, держащія рогъ изобилія, сушь торговля и промышленость, богатыя дти бдной матери — просвщенія, которое изображаетъ третья статуя, стоящая выше съ книгою и циркулемъ.’
— ‘А что вы, Гяуры, разумете подъ словомъ просвщеніе?’ примолвилъ Омаръ.
— ‘Государь!’ отвчалъ Апертусъ: ‘мн неприлично объяснятъ теб этотъ предметъ въ присутствіи мужей, называющихся жрецами просвщенія. Благоволи вопросить ихъ.’ —
Омаръ обернулся къ толп, и подозвавъ къ себ старйшаго изъ софистовъ, облеченнаго въ мантію, шитую золотомъ, повторилъ ему вопросъ.
Софистъ поклонился до земли, и сказалъ: — ‘Просвщеніе есть распространеніе познаній обо всхъ предметахъ, подлежащихъ исключительно уму. А какъ умъ есть единственный признакъ души безсмертной, которою Небо одарило человка, то первая обязанность его состоитъ въ воздлываніи ума, ибо попеченіе объ немъ удобряетъ душу, такъ точно, какъ попеченіе о плодоносномъ древ ведетъ за собою удобреніе земли, на коей произрастаетъ сіе древо.’
— ‘Кудревато!’ проворчалъ Омаръ. ‘И такъ, по твоему мннію,’ продолжалъ онъ, обращаясь къ ученому: ‘просвщеніе удобряетъ душу человка, т. е. длаетъ его лучшимъ?’
— ‘Безъ сомннія!’ отвчалъ софисть.
— ‘Скажи же мн, въ какой стран или въ какомъ город боле просвщенія?’
— ‘Въ Византіи, въ Рим и у насъ, въ Александріи,’ отвчалъ софистъ. — ‘Только въ этихъ городахъ и въ прилежащихъ къ нимъ странахъ процвтаютъ Науки и Философія, а прочія страны погружены въ варварств и невжеств.’
— ‘Ты солгалъ, какъ песъ, Гяуръ!’ сказалъ Омаръ, не гнвно, но насмшливо. ‘Если бъ въ Византіи, Рим и у васъ, въ Александріи, процвтало просвщеніе боле, нежели въ другихъ странахъ, то, въ слдствіе твоего заключенія, у васъ было бы боле добродтелей, нежели у другихъ народовъ. Однако жъ нигд нтъ столько разврата, безбожія, лжи, измны, коварства и малодушія, какъ въ этихъ трехъ городахъ. — Я родился въ стран, которую ты почитаешь погруженною въ варварств и невжеств, но слыхалъ кое-что о вашихъ странахъ мудрости, и знаю, что Римъ до тхъ поръ былъ добродтеленъ, пока не перенялъ у Грековъ ихъ просвщенія. Одно изъ двухъ: или просвщеніе ваше есть зло, или вы не понимаете, въ чемъ состоитъ просвщеніе. Скажи мн, что содержатъ въ себ вс эти книги?’
— ‘Эссенцію мудрости человческой,’ отвчалъ софистъ: ‘весь свтъ ума — то, что мы называемъ просвщеніемъ.’
— ‘Покажи же мн главные предметы вашей мудрости,’ сказалъ Омаръ.
Софистъ надулся, какъ мышь на крупу, и выступилъ впередъ, чтобы показывать Омару разныя отдленія книгъ, заслуживающія, по мннію ученаго,, боле вниманія. ‘Вотъ еогонія, т. е. толки, споры и мннія мудрецовъ о существ и качеств Божества,’ сказалъ ученый, указывая на огромное отдленіе книгъ.
‘Вздоръ!’ возразилъ Омаръ: ‘Ла илахе иль Альлаху…. Взгляни на солнце, освщающее и злаго и добраго, и мудреца и невжду, и червя и человка! — Вотъ образъ благости Аллаха! Ты самъ, Гяуръ, твоимъ безполезнымъ существованіемъ, не доказываешь ли существованія всеблагаго Бога, творца солнца, звздъ и земли? И вы осмливаетесь разсуждать объ этомъ!…’ Омаръ прибавилъ къ этому нсколько бранныхъ словъ, которыхъ мн не слдуетъ повторять предъ вами, сударыня!
Софистъ не возражалъ Омару, почитая его невждою, и, указывая на другое отдленіе, сказалъ: — ‘Это Психологія, т. е. мннія и толки мудрецовъ о душ человческой.’
— ‘То есть, мннія и толки слпорожденныхъ о цвтахъ, примолвилъ Омаръ. ‘Дале!’
— ‘Вотъ Выспренняя Философія,’ сказалъ софистъ: ‘мннія и толкованія мудрецовъ о мірозданіи, о причин причинъ, о начал и цли всхъ видимыхъ и невидимыхъ вещей въ Природ….’ — Омаръ вспыхнулъ. ‘Ты задумалъ меня дурачить, что ли, проклятый Гяуръ!’ воскликнулъ онъ грозно. ‘Ты не можешь проникнуть мысли и воли животнаго, а хочешь знать волю Творца вселенныя, и знать таинства Его предвчной мудрости! Такъ вотъ ваше просвщеніе! Вотъ надъ чмъ вы утруждаете свои головы!’ Омаръ въ бшенств расхаживалъ по зал, бормоча что-то про себя, и произнося страшныя ругательства противу Гяуровъ. Гнвъ Омара произошелъ отъ неловкости софиста, который не зналъ, что Омаръ любилъ Поэзію, не чуждался Словесности, охотно слушалъ разсказы изъ Исторіи и Географіи, и даже покровительствовалъ Изящныя Искусства. Если бъ софистъ указалъ ему отдленія книгъ по симъ предметамъ, то Александрійская Библіотека уцлла бы. Но, по несчастью, софистъ началъ съ того, что Омаръ почиталъ глупостью, а не мудростью, и симъ испортилъ все дло. Наконецъ, Омаръ успокоился и, подозвавъ къ себ Апертуса, сказалъ: ‘Позволяю теб взять одно сочиненіе изъ этого лохмотья. Возьми и покажи мн!’ —
Апертусъ выбралъ: Собраніе разсказовъ учениковъ Сократа объ его жизни, дяніяхъ и ученія.
— ‘Кто таковъ этотъ Сократъ, и чему научалъ онъ?’ спросилъ Омаръ.
— ‘Сократъ былъ бдный Аинскій гражданинъ,’ отвчалъ Апертусъ. ‘Онъ исполнялъ вс обязанности, на него возлагаемыя, платилъ исправно подати, снискивалъ пропитаніе трудомъ, защищалъ оружіемъ отечество, когда оно было въ опасности, и съ покорностью предлагалъ ему свои услуги. Но когда отечество не захотло употребить его, онъ взялъ на себя обязанность говорить людямъ правду, и учить ихъ истинной мудрости и добродтели. Сократъ не искалъ первыхъ причинъ {Правила Философіи Сократовой не вымышлены авторомъ. Соч.}, не занимался глубокомысленными теоріями, говоря, что въ нихъ умъ не просвщается, но заблуждается, и доказывалъ сіе тмъ, что Природа свободно и легко даруетъ намъ нужныя познанія, и затрудняетъ изученіе знаній безполезныхъ, довольствующихъ одно любопытство. Сократъ утверждалъ: что наука, единственно нужная для людей, есть наука ихъ обязанностей и отношеній къ человчеству. Онъ говорилъ, что мудрость есть не что иное, какъ просвщенный умъ, который снимаетъ обманчивые цвта съ предметовъ нашей боязни и надежды, и показываетъ намъ сіи предметы въ ихъ истинномъ вид, а симъ даетъ прочность и основательность нашимъ сужденіямъ, подвергая притомъ волю нашу одному закону необходимости. Мудрость, такимъ образомъ понимаемая, говорилъ Сократъ заставляетъ человка быть справедливымъ, убждая, сколь полезно для него самого повиноваться законамъ и никому не вредить, и порождаетъ въ немъ умренность въ желаніяхъ. Изъясняя такимъ образомъ мудрость, Сократъ вывелъ изъ сего заключеніе, что добродтель есть не что иное, какъ мудрость, или знаніе, а порокъ невжество, или заблужденіе. Онъ любилъ всхъ людей какъ братій, и изъ всего рода человческаго ненавидлъ одного только человка, а именно того, кто первый осмлился сдлать различіе между справедливымъ и полезнымъ. Убжденный въ истин и польз своихъ правилъ, Сократъ не боялся порицать въ глаза и за глаза сильныхъ и могучихъ злупотребителей власти, развратныхъ эгоистовъ, гнусныхъ лицемровъ, буйныхъ юношей, тщеславныхъ софистовъ, безсовстныхъ судей и небрежныхъ родителей. Онъ просилъ, увщевалъ, убждалъ людей быть добрыми, и наказывалъ злыхъ и упорныхъ орудіемъ насмшки….’
Омаръ слушалъ Апертуса съ величайшимъ вниманіемъ. На лиц его изображалось удовольствіе. Наконецъ онъ поднялъ голову и сказалъ громко: — ‘Довольно! Вотъ такихъ людей люблю я, будь онъ Гяуръ или Мусульманинъ! Гд этотъ Сократъ? Подавай его сюда — я тотчасъ сдлаю его первымъ моимъ Визиремъ или Муфтіемъ!’
— ‘Сократа давно уже нтъ въ живыхъ,’ отвчалъ Апертусъ.
— ‘Жаль!’ возразилъ Омаръ. ‘За одинъ волосъ изъ бороды его, я отдалъ бы цлый городъ вашъ! — Вы, Гяуры,’ примолвилъ Омаръ: ‘воздаете божескую почесть смертнымъ, которые прославились между вами мудростью или неустрашимостью, воздвигнете имъ храмы и истуканы. Скажи же мн, Апертусъ, чмъ воздали Сократу его современники за его мудрость и любовь къ добру?’
‘Сократъ просилъ за труды свои и службу отечеству только куска хлба, на старость, а сограждане отравили его ядомъ!’ отвчалъ Апертусъ.
— ‘Гяуры, собаки!’ воскликнулъ въ бшенств Омаръ, топнувъ ногою и махнувъ нагайкою. ‘Какъ! За что?’
‘Сократъ училъ врить во единаго Бога — и его обвинили въ безбожіи, онъ научалъ чтить одну добродтель, даже въ бдныхъ и въ чужихъ людяхъ, а презирать порокъ даже въ сильныхъ и въ родныхъ — его обвинили въ безнравственности и расторженіи родственныхъ связей. Онъ научалъ чтить законъ и власть, но совтовалъ обличать и преслдовать злоупотребителей, — его обвинили въ распространеніи возмутительныхъ правилъ,’ сказалъ Апертусъ.
— ‘Проклятые Гяуры!’ проворчалъ Омаръ. ‘Апертусъ! отнеси эту книгу ко мн, и отдай моимъ Улемамъ, чтобъ они перевели ее на Арабскій языкъ. Остальною здшнею мудростью я хочу хоть однажды согрть народъ, и при теперешнемъ недостатк дровъ, велю топить общественныя бани этими лохмотьями.’
— ‘Государь! Ты мн позволилъ говорить теб по одной правд на день,’ сказалъ Апертусъ.
— ‘Говори!’
— ‘Въ разврат и заблужденіяхъ рода человческаго виновны боле люди, нежели книги. Полезная книга можетъ исправить злаго человка, но вредная не испортить добраго, а напротивъ послужитъ къ его поученію и дастъ ему средства къ обличенію лжи и порока. Опасное и заразительное зло кроется не въ книгахъ, не въ сердц человка, и злйшіе люди суть т, которые вовсе не заглядываютъ въ книги. Зло уничтожается единственно водвореніемъ законовъ и правосудія, которые не могутъ имть ни силы, ни уваженія, безъ повсемстнаго просвщенія, то есть такого просвщенія, какъ понималъ его Сократъ.’ —
— ‘Согласенъ!’ сказалъ Омаръ. ‘Водворю законъ и правосудіе, а что касается до книгъ, то если въ этомъ множеств есть то, что находится въ Куран, то книги эти не нужны, если же въ нихъ нтъ того, что содержится въ Куран, то он безполезны, слдовательно я обращу ихъ на общую пользу, отопляя общественныя бани. Для просвщенія же народа довольно мудрости Сократовой! Въ этихъ огромныхъ зданіяхъ я помщу моихъ храбрыхъ воиновъ: имъ будетъ здсь свтло, тепло и просторно. Когда же они отдохнутъ, то я пойду съ ними въ Грецію, и порядочно проучу этихъ Гяуровъ за то, что они не умли чтить Сократа, и, тщеславясь своею мудростью, до сихъ поръ не понимаютъ, что такое истинное просвѣ,щеніе!’
Я кончилъ, сударыня, мой разсказъ и выдаю его за историческій. Извстно, что въ Александріи было знаменитое книгохранилище, извстно, что существовалъ Омаръ и покорилъ Александрію, извстно что Историки всклепали на него, будто онъ сжегъ сіе книгохранилище, которое, по словамъ другихъ Историковъ, расхищено и обращено въ пепелъ фанатиками, истреблявшими, въ первыя времена Христіанства, вс памятники язычества. Какъ бы то ни было, только мой разсказъ основанъ на трехъ историческихъ преданіяхъ, слдовательно онъ справедливъ, то есть, въ немъ есть много правды. Вы изволили выслушать меня терпливо, сударыня, и за это обязанъ я боле вашей вжливости, нежели моему слабому дарованью. Но что скажетъ нашъ Смирдинъ, которому я даю (по общанію) этотъ расказъ на новоселье? — Въ его Библіотек нтъ вредныхъ книгъ, но изъ любви къ нему и изъ уваженія къ чужой собственности, я не хотлъ бы, чтобъ у насъ вошло въ обычай топить бани безполезнымъ бумагомараньемъ! Я не такъ строгъ, какъ Апертусъ, и не скажу, что спасъ бы отъ пламени одно только сочиненіе, но признаюсь вамъ откровенно, что какъ ни жаль мн было бы нашего Смирдина, а всю огромную его Библіотеку, я помстилъ бы въ небольшой чистенькій шкафикъ, который можно было бы перенести на плечахъ изъ Петербурга ко мн, въ Карлово, гд я, въ тишин и уединеніи, размышляю о мудрости человческой, до которой я не достигъ, и о невжеств, котораго я былъ такъ часто жертвою! —
Мыза Карлово, возл Дерпта
1 Августа 1832.