Оливер Твист, Диккенс Чарльз, Год: 1838 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 455 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Полное собраніе сочиненій
Чарльза Диккенса.

Книга I.

Безплатное приложеніе къ журналу ‘Природа и люди’

1909 г.

http://az.lib.ru

OCR Бычков М. Н.

ОЛИВЕРЪ ТВИСТЪ.

РОМАНЪ

ПЕРЕВОДЪ М. П. ВОЛОШИНОВОЙ и Я. I. ЯСИНСКАГО

ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ
М. А. Орлова.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

I. Мсто рожденія Оливера Твиста и обстоятельства, сопровождавшія его рожденіе

II. Какъ росъ Оливеръ Твистъ, его воспитаніе и впечатлнія

III. О томъ, какъ Оливеръ Твистъ едва не получилъ должности, которая отнюдь не была бы синекурою

IV. Оливеру находитъ другое мсто, и онъ впервые выступаетъ на поприщ общественной жизни

V. Оливеръ знакомится съ новыми товарищами. Онъ въ первый разъ присутствуетъ на похоронахъ, во время которыхъ составляетъ неблагопріятное мнніе о занятіи своего хозяина

VI. Оливеръ, раздраженный насмшками Ноэ, начинаетъ дйствовать и приводитъ его въ удивленіе

VII. Оливеръ продолжаетъ упорствовать

VIII. Оливеръ идетъ въ Лондонъ и на пути встрчаетъ необыкновенно страннаго молодого джентльмена

IX. Дальнйшія подробности, касающіяся веселаго стараго джентльмена и его подающихъ надежды питомцевъ

X. Оливеръ ближе знакомится съ характеромъ своихъ новыхъ товарищей и пріобртаетъ опытъ очень дорогой цной

XI. О мистер Фенг, полицейскомъ коммиссар, и томъ, какъ совершается иногда правосудіе

XII. Объ Оливер заботятся такъ, какъ никогда еще о немъ не заботились. На сцену снова выступаетъ веселый старый джентльменъ и его молодые друзья

XIII. Читатель знакомится съ новыми лицами, съ которыми связаны весьма интересныя подробности, касающіяся этого повствованія

XIV. Дальнйшія подробности пребыванія Оливера у мистера Броунлоу. Замчательное предсказаніе мистера Гримвига относительно того, чмъ кончится порученіе, данное Оливеру

XV. Изъ этой главы читатель узнаетъ, какъ сильно любили Оливера веселый старый еврей и миссъ Нанси

XVI. Что случилось съ Оливеромъ посл того, какъ его нашла Нанси

XVII. Судьба преслдуетъ Оливера. Въ Лондонъ является великій человкъ и наноситъ вредъ его репутаціи.

XVIII. Какъ проводитъ время Оливеръ въ прекрасномъ обществ своихъ достойныхъ товарищей

XIX. Обсуждается замчательный планъ и постановляется ршеніе непремнно привести его въ исполненіе

XX. Оливеръ переданъ въ распоряженіе мистера Вилльяма Сайкса

XXI. Экспедиція

XXII. Кража со взломомъ

XXIII. Весьма интересный разговоръ между мистеромъ Бемблемъ и нкоей леди, который показываетъ, что даже приходскій сторожъ можетъ поддаваться нкоторымъ чувствамъ

XXIV. Въ этой коротенькой глав разсказывается объ одномъ ничтожномъ обстоятельств, имющемъ важное значеніе въ этой повсти

XXV. Снова мистеръ Феджинъ и компанія

XXVI. На сцену появляется новое таинственное лицо. Рчь идетъ о многомъ, что тсно связано съ исторіей Оливера

XXVII. Глава эта написана авторомъ съ цлью загладить свою невжливость относительно одной леди, которую онъ покинулъ самымъ безцеремоннымъ образомъ

XXVIII. Продолженіе приключеній Оливера Твиста

XXIX. Глава, знакомящая съ обитателями дома, гд пріютился Оливеръ

XXX. Глава, сообщающая, что думали объ Оливер его новые знакомцы

XXXI. Глава, въ которой создается критическое положеніе

XXXII. Глава, о счастливой жизни, которая началась для Оливера среди его добрыхъ друзей

XXXIII. Глава, въ которой счастье Оливера и его друзей вдругъ омрачается

XXXIV. Глава въ которой на сцену появляется одинъ молодой джентльменъ, а также описывается новое приключеніе Оливера

XXXV. Глава, содержащая неудачный исходъ приключенія и довольно важный разговоръ между Гарри Мейли и Розой

XXXVL Глава, очень короткая и могущая показаться не имющею значенія, но ее слдуетъ прочесть! она является слдствіемъ предыдущей и ключомъ къ одной изъ будущихъ

XXXVII. Глава, въ которой читатель можетъ замтить контрастъ, не рдкій въ супружескихъ отношеніяхъ

XXXVIII. Глава, повствующая о томъ, что произошло между мистеромъ Монксомъ и м-съ Бембль во время ихъ ночного свиданія

XXXIX. Глава, вводящая нкоторыхъ уважаемыхъ лицъ, уже знакомыхъ читателю, и описывающая, какъ совщались достопочтенные Монксъ и еврей

XL. Странное свиданіе, являющееся слдствіемъ предыдущей главы

XLI. Глава, содержащая новыя открытія и доказывающая, что неожиданности, подобно несчастіямъ, рдко являются въ одиночку

XLII. Одинъ старый знакомый Оливера, проявивъ несомннные признаки геніальности, завоевываетъ себ въ столиц общественное положеніе

XLIII. Глава, въ которой описывается затруднительное положеніе хитроумнаго Доджера

XLIV. Для Нанси наступаетъ время исполнить свое общаніе, данное Роз, это ей не удается

XLV. Феджинъ даетъ Ноэ Клейполю тайное порученіе

XLVI. Исполненіе общанія

XLVII. Роковыя послдствія

XLVIII. Бгство Сайкса

XLIX. Монксъ и мистеръ Броунлоу наконецъ встрчаются, о чемъ они говорили и какое извстіе прервало ихъ бесду

L. Облава и избавленіе

LI. Глава, разъясняющая нсколько тайнъ и повствующая объ одномъ сватовств, не сопровождавшемся упоминаніемъ ни о карманныхъ деньгахъ, ни о расходахъ ‘на булавки’

LII. Послдняя ночь Феджина

Глава LIII и послдняя

Оливеръ Твистъ.

I. Мсто рожденія Оливера Твиста и обстоятельства, сопровождавшія его рожденіе.

Къ числу общественныхъ зданій нкоего города, настоящее названіе котораго я не хочу упоминать, желая по многимъ причинамъ быть осторожнымъ, и не нахожу въ то же время нужнымъ придумывать для него другое какое нибудь вымышленное имя, принадлежалъ и домъ призрнія для бдныхъ, какой вы можете встртить въ большинств городовъ, какъ большихъ, такъ и малыхъ. Въ этомъ дом призрнія — указаніемъ дня и числа также не желаю утруждать себя, тмъ боле что эта первоначальная ступень развитія послдующихъ событій не иметъ особеннаго значенія для читателя, — родился смертный, имя котораго начертано въ заголовк этой главы.

Спустя нсколько времени посл того, какъ смертный этотъ былъ стараніями приходскаго доктора водворенъ въ мір печали и воздыханій, явилось серьезное сомнніе въ томъ, доживетъ ли малютка до того момента когда ему дадутъ имя. Въ послднемъ случа боле, чмъ достоврно, что мемуары эти не появились бы въ печати, а если бы и появились, то заняли бы всего лишь нсколько страницъ, имя, безъ сомннія, неоцненную заслугу въ томъ, что представили бы собой наиболе точный и крпкій образчикъ біографіи, какія встрчаются въ литератур всхъ вковъ и странъ.

Я не намренъ вовсе утверждать, будто фактъ рожденія въ дом призрнія для бдныхъ, является самъ по себ наиболе счастливымъ и завиднымъ обстоятельствомъ, какое можетъ выпасть на долго человческаго существа, я хочу только сказать, что фактъ этотъ былъ только счастливой случайностью для Оливера Твиста. Дло въ томъ, что Оливеру было бы весьма трудно примнить къ себ самому нкоторое правило, вызывающее первый актъ дыханія, — правило непріятное, но въ тоже время равно необходимое для нашего существованія. Нсколько времени лежалъ малютка на маленькомъ матрасик, какъ бы колеблясь между этимъ міромъ и будущимъ: вс шансы, само собою разумется, были на сторон послдняго. Будь Оливеръ въ теченіе этого короткаго времени окруженъ заботливыми бабушками, безпокойными тетушками, опытными нянюшками и докторами глубокой мудрости, онъ погибъ бы неизбжно и несомннно. Но такъ какъ при немъ никого не было, кром нищей старухи, потерявшей способность разсуждать вслдствіе непомрнаго употребленія вина, и доктора, исполнявшаго свои обязанности по контракту, то Оливеръ и природа справились съ ними. Результатомъ этого явилось то, что посл непродолжительныхъ усилій Оливеръ началъ дышать, чихать и наконецъ возвстилъ жителямъ дома призрнія фактъ появленія на свтъ обузы, тяжесть которой всецло ложилась на приходъ, возвстилъ онъ его крикомъ такимъ громимъ, какого и слдовало ожидать отъ ребенка мужскаго пола, получившаго всего какихъ нибудь три съ четвертью минуты тому назадъ такой полезный даръ, какъ голосъ.

Не усплъ Оливеръ дать доказательство собственной и свободной дятельности своихъ легкихъ, какъ одяло, все покрытое заплатами и кое какъ брошенное на желзную кровать, зашевелилось и на подушк слегка приподнялась голова блдной молодой женщины и слабый голосъ неясно произнесъ ‘слдующія слова: ‘дайте мн взглянуть на ребенка прежде, чмъ я умру’.

Докторъ сидлъ въ это время у камина, то растирая ладони рукъ, то гря ихъ у огня. Когда молодая женщина заговорила, онъ всталъ и, подойдя къ ея кровати, сказалъ съ оттнкомъ гораздо большей доброты въ голос, чмъ этого можно было ожидать отъ него:

— О, вамъ еще нечего говорить о смерти!

— Спаси, Господи, ее бдняжку!— сказала сидлка, поспшно пряча въ карманъ зеленую стеклянную бутылку, содержимое которой она выпила съ очевиднымъ удовольствіемъ, сидя въ углу комнаты.— Спаси, Господи, ее бдняжку, когда она проживетъ столько, какъ я, сэръ, и будетъ у нея штукъ тринадцать собственныхъ дтей, которыя вс умрутъ, за исключеніемъ двухъ, да и т будутъ съ нею въ этомъ дом… Не то запоетъ она тогда, спася ее, Господи! Подумайте только, что значитъ быть матерью такого милаго малютки.

Надо полагать, что такая утшительная перспектива материнскаго счастья произвела надлежащее дйствіе. Больная опустила голову на подушку и протянула руку къ ребенку.

Докторъ положилъ ей его на руки. Холодными, блдными губами запечатлла она страстный поцлуй на голов малютки… провела рукой по его лицу… дико оглянулась… вздрогнула… откинулась навзничь и… умерла. Докторъ и сидлка принялись растирать ей грудь, руки и виски, но кровь остановилась навсегда.

Они говорили ей о надежд и счасть, но все это теперь уже стало чуждымъ для нея.

— Все кончено, миссисъ Тингомми, — сказалъ докторъ.

— Бдняжечка!— сказала сидлка, закупоривая зеленую бутылку пробкой, которая выпала на подушку, когда она подошла, чтобы взять ребенка.— Бдняжечка!

— Не посылайте за мной, сидлка, когда ребенокъ будетъ кричать, — сказалъ докторъ, натягивая на руки перчатки.— Надо полагать, онъ будетъ очень безпокойный. Дайте ему немного кашки, если есть.— Онъ надлъ шляпу, но на пути къ дверямъ остановился и сказалъ:— Она казалась такой здоровой двушкой. Откуда она?

— Ее принесли прошлую ночь, — отвчала старуха, — по приказанію надзирателя. Ее нашли лежащей на улиц. Она шла должно быть издалека, потому что башмаки у нее совсмъ потрепанные. Но откуда и куда она шла, никто этого не знаетъ.

Докторъ наклонился надъ тломъ и поднялъ лвую руку.

— Старая исторія, — сказалъ онъ, качая головой,— обручальнаго кольца не видать… Эхъ!… Спокойной ночи!…

Джентльменъ медицины поспшилъ на обдъ, сидлка, приложившись еще разъ къ зеленой бутылк, сла на стулъ у камина и занялась облаченіемъ ребенка.

Какимъ чуднымъ доказательствомъ всемогущества одежды былъ юный Оливеръ Твистъ! Завернутый въ одяльце, которое до этой минуты было его единственной покрышкой, онъ съ одинаковымъ успхомъ могъ быть принятъ какъ за ребенка дворянина, такъ и за ребенка нищаго, и даже самый увренный въ себ человкъ съ трудомъ могъ бы опредлить настоящее положеніе его въ обществ. Теперь же, когда на него надли старое каленкоровое платье, пожелтвшее на такой же точно служб, онъ былъ завсегда отмченъ и сразу занялъ подобающее ему мсто — приходскаго ребенка — сироты дома призрнія для бдныхъ — жалкаго, полуголоднаго горемыки, надляемаго со всхъ сторонъ пинками и побоями, презираемаго всми и не пользующагося ничьимъ состраданіемъ.

Оливеръ кричалъ громко. Имй онъ возможность знать, что онъ сирота, предоставленный произволу церковнаго старосты и надзирателей, онъ кричалъ бы еще громче.

II. Какъ росъ Оливеръ Твистъ, его воспитаніе и впечатлнія.

Слдующіе за этимъ восемь или девять лтъ Оливеръ былъ жертвой систематическихъ надувательствъ и невроятныхъ плутней. Выростили его на соск. Власти дома призрнія для бдныхъ добросовстно донесли властямъ прихода о голодномъ и лишенномъ всего необходимаго ребенк сирот. Власти прихода съ полнымъ сознаніемъ своего достоинства запросили властей дома призрнія, нтъ ли у нихъ какой нибудь женщины, постоянно живущей въ ихъ ‘дом’, которая могла бы доставить Оливеру Твисту утшеніе и пищу, въ которыхъ онъ такъ нуждается. Власти дома призрнія почтительно отвчали, что таковой у нихъ не имется. Въ отвтъ на это власти прихода ршили великодушно и человчно, что Оливеръ долженъ быть отданъ на ‘ферму’ или, говоря другими словами, переведенъ въ отдленіе дома призрнія, находящееся отъ него всего въ трехъ миляхъ разстоянія, гд помщалось отъ двадцати до тридцати юныхъ нарушителей законовъ о бдныхъ, тамъ они валялись цлый день на полу, не страдая отъ неудобствъ слишкомъ большого количества пищи или слишкомъ большого количества одежды, и находились подъ надзоромъ пожилой женщины, которая принимала къ себ этихъ нарушителей за семь съ половиной пенсовъ въ недлю съ каждой маленькой головки. Семь съ половиною пенсовъ въ недлю кругленькая сумма для ребенка, много чего можно достать за семь съ половиною пенсовъ, которыхъ совершенно достаточно для того, чтобы не переполнить желудка и тмъ не причинить ему нкоторыхъ неудобствъ. Пожилая надзирательница была женщина мудрая и опытная, она прекрасно знала, что полезно для дтей и съ замчательной предусмотрительностью длала то, что полезно для нея. Такъ, на собственныя нужды она брала большую часть еженедльной стипендіи, вслдствіе чего подростающее поколніе прихода получало гораздо боле умренную порцію, чмъ та, которая предназначалась ему. Этимъ способомъ она и доказала на дл, какой она опытный философъ и какъ тонко понимаетъ гд раки зимуютъ.

Многимъ знакомъ, вроятно, разсказъ о другомъ опытномъ философ, который придумалъ теорію о томъ, будто лошадь можетъ жить безъ пищи и въ доказательство демонстрировалъ собственную свою лошадь, доведя порцію ея пищи до одной соломенки въ день, весьма возможно, что при такомъ режим она достигла бы высшей степени быстроты и рзвости, не умри она за двадцать четыре часа до того, какъ должна была получить вмсто соломы уже только порцію воздуха. Къ несчастью для опытной философіи пожилой надзирательницы, подъ чье покровительство былъ отданъ Оливеръ Твистъ, такіе же результаты получались и въ примненіи ея собственной системы. Въ ту самую минуту, когда ребенокъ настолько уже совершенствовался, что могъ существовать при наимене возможной по количеству порціи наиболе худой по качеству пищи, онъ вдругъ (восемь съ половиною случаевъ на десять) погибалъ неожиданно или отъ голода и холода, или по недосмотру попадалъ въ огонь, или неожиданно подвергался удушенію Во всхъ подобныхъ случаяхъ несчастное маленькое существо переселялось въ другой лучшій міръ и соединялось тамъ съ предками, которыхъ никогда не знало.

Въ нкоторыхъ боле обыкновеннаго потрясающихъ случаяхъ собирался судъ присяжныхъ для производства слдствія относительно ребенка, который былъ задушенъ по недосмотру перестилавшихъ кровати или обваренъ въ то время, какъ его купали, — послднее случалось рже, ибо купанье было рдкимъ явленіемъ на ферм. Присяжные задавали при этомъ крайне неудобные вопросы, а прихожане вдобавокъ составляли возмутительный протоколъ, подъ которымъ вс они ставили свои подписи, но наглость такого рода обуздывалась показаніями доктора и сторожа, первый вскрывалъ обыкновенно тло и ничего не находилъ внутри, (что было весьма вроятно), а второй подъ присягой говорилъ все то, что могло успокоить приходъ и доказать его собственное самоотверженіе. На ферму, кром того, являлась время отъ времени проверочная коммиссія, которая за день впередъ посылала сторожа увдомить о своемъ посщеніи. Дти были всегда такія миленькія и чистенькія, когда являлась коммиссія. Чего же еще нужно было людямъ!

Трудно было ожидать, поэтому, чтобы продуктомъ такой системы явилось особенно здоровое тло. Когда Оливеру Твисту исполнилось девять лтъ отъ рожденія, онъ былъ блденъ и худъ, малъ и тщедушенъ. Зато природа, а можетъ быть и наслдственность, дали ему бодрый, здоровый духъ, который могъ свободно разврнуться, благодаря отсутствію преобладанія надъ нимъ матеріальной стороны въ жизни заведенія, хотя послднее обстоятельство могло привести къ тому, чтобы девятой годовщины рожденія и совсмъ не было. Девятая годовщина, однако, наступила и застала Оливера въ подвал съ углемъ, гд онъ находился въ избранномъ обществ двухъ другихъ молодыхъ джентльменовъ, которые, раздливъ съ нимъ достаточное количество колотушекъ, были заперты туда за то, что осмлились предположить, будто они голодны. Не успла мистриссъ Меннъ, добрая леди этого дома, запереть ихъ, какъ была раздражена неожиданнымъ появленіемъ мистера Бембля, сторожа, напрасно старавшагося открыть калитку въ воротахъ.

— Боже милостивый! Это вы мистеръ Бембль, сэръ?— сказала мистриссъ Меннъ, выглядывая изъ окна съ искусно выраженнымъ видомъ искренней радости.— (Сусанна, сведи Оливера и тхъ двухъ мальчишекъ наверхъ и умой ихъ хорошенько!) Богъ мой, мистеръ Бембль! Какъ я рада видть васъ, право!

Но мистеръ Бембль, человкъ тучный и холерическаго темперамента, вмсто отвта на такое чистосердечное привтствіе потрясъ изо всхъ силъ калитку и затмъ нанесъ ей такой ударъ, котораго только и можно было ждать отъ ноги здоровеннаго приходскаго сторожа.

— Подумайте!— сказала мистриссъ Меннъ, выбгая изъ комнаты, (мальчики тмъ временемъ были уже уведены изъ подвала) — подумайте! И какъ я могла забыть, что ворота заперты извнутри!.. Все это ради дорогихъ малютокъ! Войдите, сэръ! Войдите, мистеръ Бембль, сэръ! Пожалуйста!

Хотя приглашеніе это сопровождалось изысканной любезностью, которая должна была бы смягчить сердце церковнаго старосты, оно не успокоило приходскаго сторожа.

— Не думаете ли вы, мистриссъ Меннъ, что ваше поведеніе корректно и заслуживаетъ уваженія?— сказалъ мистеръ Бембль, крпко сжимая свою палку.— Заставить представителя прихода ждать у воротъ, когда онъ является по дламъ прихода, тсно связаннымъ съ существованіемъ приходскихъ дтей? Разв вамъ неизвстно, мистриссъ Меннъ, что вы уполномоченная прихода и его стипендіатка?

— Видите ли, мистеръ Бембль, все произошло оттого, что я ходила сказать одному или двумъ изъ нашихъ малютокъ, которые такъ любятъ васъ, что вы пришли.

Мистеръ Бембль былъ всегда необыкновенно высокаго мннія о своихъ ораторскихъ способностяхъ и значеніи своей особы. Онъ обнаружилъ одно и доказалъ другое и потому находилъ, что можно допустить и нкоторое послабленіе.

— Довольно, довольно, мистриссъ Меннъ!— сказалъ онъ боле покойнымъ тономъ.— Пусть такъ, какъ вы говорите, пусть такъ, такъ! Откройте, мистриссъ Меннъ, я пришелъ по дламъ и имю кое что сказать.

Мистрисъ Меннъ провела приходскаго сторожа въ небольшую комнату съ кирпичнымъ поломъ, предложила ему стулъ, а на столъ передъ нимъ положила его трехугольную шляпу и палку. Мистеръ Бембль вытеръ потъ со лба, который явился слдствіемъ скорой ходьбы, взглянулъ ласково на свою трехугольную шляпу и улыбнулся. Приходскіе сторожа вдь тоже люди, и мистеръ Бембль улыбнулся.

— Не обижайтесь, пожалуйста, на меня за то, что я вамъ скажу… Вы пришли издалека, иначе я не посмла бы… Не хотите ли нсколько капель чего нибудь подкрпляющаго силы, мистеръ Бембль?

— Ни капли, ни капли!— сказалъ мистеръ Бембль съ достоинствомъ и въ то же время скромно длалъ отрицательный жестъ правой рукой.

— А мн кажется, вы выпьете?— сказала мистриссъ Меннъ, замтивши тонъ отказа и жестъ, сопровождавшій его.— Нсколько капель, и немного холодной воды, и крошечный кусочекъ сахару.

Мистеръ Бембль кашлянулъ.

— Такъ, нсколько капель!— убдительно сказала мистриссъ Меннъ.

— А что это будетъ такое?— спросилъ приходской сторожъ.

— А то, что я обязана всегда имть у себя въ дом для этихъ дорогихъ малютокъ, на случай, если они почувствуютъ себя худо, — отвчала мистриссъ Меннъ, открывая буфетъ и вынимая оттуда бутылку и стаканъ.— Это джинъ! Я не хочу обманывать васъ мистеръ Бембль. Это джинъ.

— Неужели вы даете его дтямъ, мистриссъ Меннъ?— спросилъ мистеръ Бембль.

— Ахъ, спаси ихъ Господи! Ну, разумется, даю, — отвчала сидлка.— Я не могу видть, когда они страдаютъ. Это вамъ уже извстно, сэръ!

— Да, — сказалъ мистеръ Бембль, — вы не можете. Вы женщина сострадательная, мистриссъ Меннъ. (Послдняя поставила стаканъ). Я считаю необходимымъ довести это до свднія комитета, мистриссъ Меннъ! (Онъ подвинулъ стаканъ къ себ.) У васъ чувства настоящей матери, мистриссъ Меннъ! (Онъ взглянулъ на джинъ съ водой.) Я… я съ радостью готовъ выпить за ваше здоровье, мистриссъ Меннъ, — и онъ выпилъ полстакана.

— А теперь къ длу, — сказалъ приходской сторожъ, вынимая карманную записную книжку.— Ребенку, который былъ наполовину окрещенъ, Оливеру Твисту, сегодня исполнилось девять лтъ.

— Спаси его, Господи!— сказала мистриссъ Меннъ, натирая лвый глазъ угломъ своего передника.

— Не смотря на предложенную награду въ десять фунтовъ, которую потомъ увеличили до двадцати, не смотря на все это, — продолжалъ Бембль, — мы никогда не могли узнать, кто его отецъ, такъ же какъ и мсто жительства матери, ея имя и положеніе въ обществ.

Мистриссъ Меннъ подняла руки кверху съ видомъ удивленія и посл минутнаго размышленія сказала:—

— Какъ же случилось, что ему дали это имя?

Приходской сторожъ гордо поднялъ голову и сказалъ:

— Я самъ придумалъ его.

— Вы, мистеръ Бембль?!

— Я, мистриссъ Меннъ! Мы даемъ имена нашимъ питомцамъ въ алфавитномъ порядк. Послдняя буква была С,— я назвалъ питомца — Свеббль, затмъ слдовало Т — я назвалъ Твистомъ. Посл него будетъ Унвинъ, а еще посл — Вилькинсъ. Я придумалъ уже имена до конца всего алфавита и вс пройдутъ черезъ нихъ, пока мы не дойдемъ, наконецъ, до послдней буквы — до буквы Z.

— Ахъ, какія у васъ литературныя наклонности, сэръ!— воскликнула мистриссъ Меннъ.

— Пусть такъ, пусть такъ!— сказалъ приходской сторожъ, видимо польщенный этимъ комплиментомъ.— Пусть такъ! Быть можетъ, они у меня есть, мистриссъ Меннъ.— Онъ допилъ стаканъ съ джиномъ и продолжалъ:— Оливеръ теперь уже выросъ и не долженъ больше оставаться здсь. Попечительный совтъ ршилъ вернуть его обратно въ домъ призрнія. Я пришелъ, чтобы взять его съ собою. Приведите его сюда.

— Сейчасъ же иду за нимъ, — отвчала мистриссъ Меннъ, выходя изъ комнаты. Оливеръ, котораго успли уже очистить отъ наружнаго слоя грязи, покрывавшей его лицо и руки, былъ немедленно отведенъ въ пріемную комнату своей доброй повелительницей.

— Поклонись джентльмену, Оливеръ!— сказала мистриссъ Меннъ.

Оливеръ отвсилъ поклонъ, который одинаково относился, какъ съ приходскому сторожу на стул, такъ и къ трехугольной шляп на стол.

— Хочешь идти со мной, Оливеръ?— торжественнымъ тономъ спросилъ мистеръ Бембль.

Оливеръ только что собирался сказать, что онъ готовъ идти отсюда съ кмъ угодно, когда, взглянувъ наверхъ, замтилъ, что мистриссъ Меннъ, стоявшая позади стула приходскаго сторожа, смотритъ на него и съ ужаснымъ видомъ грозитъ ему кулакомъ. Онъ сразу понялъ, чего она хочетъ, потому что кулакъ этотъ слишкомъ часто опускался на его тло и вслдствіе этого хорошо запечатллся въ его памяти.

— А она пойдетъ со мной?— спросилъ бдный Оливеръ.

— Нтъ, она не можетъ, — отвчалъ мистеръ Бембль.— Но время отъ времени она будетъ приходить и навщать тебя.

Нельзя сказать, чтобы это было большимъ утшеніемъ для ребенка, который, не смотря на юный возрастъ свой, сумлъ притвориться и показать, что огорченъ уходомъ отсюда. Да мальчику и не трудно было вызвать слезы на свои глаза. Голодъ и недавно пережитое наказаніе прекрасные пособники для всякаго, кто хочетъ плакать, а потому плачъ Оливера казался вполн естественнымъ. Мистриссъ Меннъ надавала ему тысячу поцлуевъ и, что было несравненно больше по душ Оливеру, дала ему кусокъ хлба съ масломъ, чтобы онъ не проголодался по дорог къ дому призрнія. Съ ломтемъ хлба въ рук и въ форменной коричневой фуражк на голов вышелъ Оливеръ вмст съ мистеромъ Бемблемъ изъ скорбнаго дома, гд ни единое доброе слово, ни единый ласковый взглядъ ни разу не освтили его тяжелаго, подернутаго туманомъ дтства. А между тмъ, когда ворота коттэджа закрылись за нимъ, ему на душу легло тяжелое дтское горе. Какъ ни были озлоблены маленькіе товарищи, оставшіеся позади него, они были единственными друзьями его, онъ почувствовалъ себя вдругъ совсмъ одинокимъ среди окружающаго его міра и это тяжело отразилось на его сердц.

Мистеръ Бембль шелъ впередъ большими шагами, а маленькій Оливеръ, крпко уцпившись за рукавъ его, обшитый золотымъ галуномъ, семенилъ ножками рядомъ съ нимъ, спрашивая черезъ каждую четверть мили ‘близко ли уже?’ На эти вопросы мистеръ Бембль отвчалъ коротко и рзко. Мимолетное привтливое расположеніе духа, пробудившееся въ немъ подъ вліяніемъ джина съ водой, испарилось за это время окончательно и онъ снова превратился въ приходскаго сторожа.

Оливеръ не усплъ пробыть и четверти часа въ стнахъ дома призрнія и покончить за это время второй ломоть хлба, когда мистеръ Бембль, передавшій его на попеченіе какой-то старухи, снова вернулся назадъ и объявилъ, что сегодня вечеромъ назначено засданіе комитета, который приказываетъ ему явиться туда немедленно.

Не имя яснаго понятія о томъ, что такое комитетъ, Оливеръ былъ очень пораженъ этимъ извщеніемъ и не зналъ совершенно, что ему длать, — плакать или смяться. Ему не дали времени хорошенько подумать объ этомъ обстоятельств, мистеръ Бембль, чтобы привести его въ себя, слегка ударилъ его по голов тростью, а затмъ по спин, чтобы онъ двигался живе, посл чего приказалъ ему слдовать за собою и повелъ его въ большую, выкрашенную блымъ комнату, гд кругомъ стола возсдали восемь или десять тучныхъ джентльменовъ.

— Поклонись комитету, — сказалъ Бембль. Оливеръ вытеръ дв, три слезы, отуманившія его глаза, но не разсмотрлъ комитета, а увидлъ только столъ, которому и отвсилъ свой поклонъ.

— Какъ тебя зовутъ, мальчикъ?— спросилъ джентльменъ, сидвшій на высокомъ стул.

Оливеръ испугался при вид столькихъ джентльменовъ и задрожалъ всмъ тломъ, приходской сторожъ далъ ему сзади шлепка, отчего онъ снова заплакалъ. Это было причиной того, что онъ отвчалъ едва слышнымъ, дрожащимъ голосомъ. Джентльменъ въ бломъ жилет назвалъ его за это дуракомъ. Такое обращеніе было, конечно, наилучшимъ способомъ, чтобы поднять духъ Оливера и заставить его чувствовать себя привольно.

— Мальчикъ, — сказалъ джентльменъ на высокомъ стул, — слушай меня. Теб, конечно, извстно, что ты сирота?

— Что это значитъ, сэръ?— спросилъ бдный Оливеръ.

— Нтъ, онъ совсмъ идіотъ…. такъ я и думалъ, — сказалъ джентльменъ въ бломъ жилет.

— Позвольте!— сказалъ джентльменъ, который говорилъ первымъ,— извстно ли теб, что у тебя нтъ ни отца, ни матери и что тебя воспиталъ приходъ? Знаешь ты это?

— Да, сэръ!— отвчалъ Оливеръ, заливаясь горькими слезами.

— Чего ты такъ плачешь?— удивился джентльменъ въ бломъ жилет.— Да, дйствительно, странно! Изъ-за чего было плакать этому мальчику?

— Надюсь, ты каждый вечеръ читаешь свои молитвы, — спросилъ сурово еще одинъ джентльменъ, — и, какъ подобаетъ христіанину, молишься за тхъ, кто кормитъ тебя и заботится о теб.

— Да, сэръ!— запинаясь отвчалъ мальчикъ.

Джентльменъ, говорившій послднимъ, былъ правъ, самъ несознавая этого. Оливеру надо было, дйствительно, быть настоящимъ христіаниномъ, необыкновенно добрымъ христіаниномъ, чтобы молиться за тхъ, которые кормили его и заботились о немъ. Но онъ не молился, потому что никто не училъ его этому.

— Прекрасно! Тебя привели сюда, чтобы воспитать тебя и научить какому нибудь ремеслу, — сказалъ краснощекій джентльменъ на высокомъ стул.

— Съ завтрашняго дня ты будешь щипать пеньку, начиная съ шести часовъ утра, — продолжалъ тотъ, который былъ въ бломъ жилет.

Оливеръ по указанію приходскаго сторожа отвсилъ поклонъ комитету въ благодарность за оказанное ему благодяніе, продуктомъ котораго явилось щипаніе пеньки, посл чего былъ отведенъ въ большую комнату, гд на грубой, жесткой постели рыдалъ до тхъ поръ, пока не уснулъ. Какая чудная иллюстрація въ гуманнымъ законамъ Англіи! Они не запрещаютъ бднякамъ спать!

Бдный Оливеръ! Онъ и не думалъ, когда, благодаря сну, находился въ счастливомъ невдніи всего окружающаго, что комитетъ въ этотъ самый день пришелъ къ такому ршенію, которое должно было имть самое существенное вліяніе на всю его будущность. Да, онъ ршилъ и вотъ это ршеніе.

Члены Комитета были мудрые, проницательные люди, философы, когда они додумались до того, что слдуетъ внимательне присмотрться къ дому призрнія, то пришли вдругъ къ такому заключенію, къ которому никто изъ обыкновенныхъ людей не могъ придти, а именно, что бдные люди любили его! Это было настоящее мсто общественнаго увеселнія для бдныхъ классовъ, таверна, гд ничто не оплачивалось, завтракъ, обдъ, чай и ужинъ — круглый годъ, кирпичный и известковый рай, гд все кругомъ забавлялось, а не работало. ‘Ого!’ — сказалъ комитетъ, принявъ при этимъ весьма глубокомысленный видъ, — мы должны все это прекратить и привести въ надлежащій порядокъ и въ самомъ непродолжительномъ времени’.— И комитетъ установилъ правило, чтобы бдные люди выбирали одно изъ двухъ (комитетъ не хотлъ ихъ принуждать, нтъ, не хотлъ): они или должны были подчиниться постепенному процессу голоданія, или быть готовыми къ тому, что ихъ моментально выселятъ прочь. Съ этою цлью комитетъ заключилъ контрактъ съ водовозами о доставк неограниченнаго количества воды, а съ торговцами муки о доставк въ извстные сроки небольшого количества овсяной крупы, затмъ назначилъ три раза въ день жидкую кашицу съ лукомъ два раза въ недлю и съ половиной обыкновенной булки по воскресеньямъ. Но особенно много мудрыхъ и человчныхъ правилъ установилъ комитетъ по отношенію къ женщинамъ, хотя я не нахожу надобности перечислять ихъ, женатыхъ бдняковъ ршено было разводить съ цлью уменьшенія лишнихъ судебныхъ издержекъ и вмсто того, чтобы заставить человка содержать свою семью, ее отнимали у него, оставляя его холостякомъ. Нечего и говорить, сколько просьбъ о помоществованіи въ виду этихъ двухъ правилъ возникло бы во всхъ классахъ общества, не будь это связано съ домомъ призрнія, но члены комитета, какъ люди проницательные, все это предусмотрли и позаботились объ устраненіи этого затрудненія. Пособіе было тсно связано съ домомъ призрнія и жидкой кашицей и это пугало народъ.

Мсяцевъ черезъ шесть посл того, какъ Оливеръ былъ переведенъ въ домъ призрнія, эта новая система была уже въ полномъ ходу. Сначала расходы увеличились, вслдствіе большихъ издержекъ на гробовщика и необходимости перешивать платья для бдняковъ, такъ какъ они становились для нихъ слишкомъ свободными и длинными, болтаясь на ихъ тлахъ, сильно исхудавшихъ посл одной-двухъ недль питанія жидкой кашицей. Число жителей дома призрнія, также нищихъ, значительно уменьшилось и комитетъ ликовалъ.

Комната, въ которой кормили мальчиковъ, представляла, собою большой залъ съ мднымъ котломъ на одномъ конц его, изъ этого котла въ назначенное для пріема пищи время раздавали кашицу смотритель въ бломъ передник и дв женщины, помощницы его. Каждый мальчикъ получалъ всего только одну мисочку этого угощенія, но ни боле, за исключеніемъ дней большихъ празднествъ, когда давали на два унца больше кашицы и къ ней четверть порціи хлба. Мисокъ никогда не мыли, мальчики скребли ихъ ложками до тхъ поръ, пока он снова начинали блестть. По окончаній этой операціи (которая никогда не продолжалась долго, потому что ложки были одинаковой величины съ мисками), они сидли, устремивъ жадные взоры на котелъ, они не прочь были състь его со всми кирпичами, которыми онъ былъ обложенъ и въ то же время старательно сосали свои пальцы въ надежд найти остатки каши, которая нечаянно могла попасть на нихъ. Мальчики отличаются всегда хорошимъ аппетитомъ. Оливеръ Твистъ и товарищи его три мсяца уже переносили муки медленнаго голоданія и въ конц концовъ они дошли до такого ужаснаго состоянія отъ голода, что одинъ мальчикъ, который былъ очень высокаго роста для своихъ лтъ и никогда до сихъ поръ не подвергался ничему подобному, намекнулъ своимъ товарищамъ, что если ему не прибавятъ кашицы, то онъ боится, что въ одну прекрасную ночь състъ спящаго рядомъ съ нимъ мальчика очень хилаго и совсмъ еще маленькаго. Глаза у него при этомъ были сумасшедшіе и голодные, а потому вс поврили ему. Мальчики собрали совтъ, на которомъ былъ брошенъ жребій, кто долженъ вечеромъ подойти къ смотрителю и спросить у него прибавки, жребій палъ на Оливера Твиста.

Наступилъ вечеръ и мальчики заняли свои мста. Смотритель въ поварскомъ костюм подошелъ къ котлу, а сзади него стояли его ассистентки. Началась раздача кашицы и въ тоже время чтеніе длинной молитвы. Кашица исчезла быстро, мальчики стали перешептываться другъ съ другомъ и подмигивать Оливеру, котораго въ то же время подталкивали ближайшіе его сосди. Онъ былъ ребенокъ, доведенный до отчаянія голодомъ и несчастіемъ, а потому спокойно всталъ изъ за стола и, подойдя къ смотрителю съ миской и ложкой въ рукахъ, сказалъ:

— Простите, сэръ, я желаю еще.

Смотритель былъ тучный, здоровый человкъ, но тмъ не мене онъ поблднлъ. Нсколько секундъ смотрлъ онъ молча на маленькаго бунтовщика и затмъ прислонился къ котлу. Ассистентки были парализованы отъ удивленія, мальчики отъ страха.

— Что такое?— сказалъ, наконецъ, смотритель упавшимъ голосомъ.

— Простите, сэръ, отвчалъ Оливеръ, — я желаю еще.

Смотритель черпакомъ ударилъ Оливера по голов, схватилъ его за руку и громко крикнулъ приходскаго сторожа.

Комитетъ торжественно сидлъ въ полномъ сбор, когда мистеръ Бембль ворвался въ комнату, еле переводя духъ отъ волненія, обратился онъ къ джентльмену на высокомъ стул и сказалъ:

— Мистеръ Лимбкинсъ, извините сэръ! Оливеръ Твистъ потребовалъ прибавки!

Удивленіе было общее. Ужасъ показался на всхъ лицахъ.

— Прибавки!— сказалъ мистеръ Лимбкинсъ.— Успокойтесь, Бембль, и изложите все ясне. Если я врно понялъ васъ, то онъ просилъ прибавки посл того, какъ сълъ ужинъ, установленный по росписанію?

— Да, сэръ!— отвчалъ Бемблъ.

— Этого мальчика повсятъ когда нибудь, — сказалъ джентльменъ въ бломь жилет,— я увренъ, что его повсятъ!

Никто не опровергалъ пророческого предсказанія джентльмена. Между членами комитета завязался оживленный споръ. Оливеръ долженъ былъ немедленно подвергнуться аресту, на слдующее утро необходимо вывсить съ наружной стороны воротъ объявленіе, предлагающее пять фунтовъ награды тому, кто избавитъ приходъ отъ Оливера Твиста, или другими словами, пять фунтовъ и Оливера Твиста предлагали тому мужчин или той женщин, которые пожелаютъ взять его вмсто ученика для торговли, или ремесла, или какого нибудь другого занятія.

— Никогда еще въ своей жизни не былъ я такъ увренъ въ чемъ нибудь, — сказалъ джентльменъ въ бломъ жилет, когда онъ на слдующее утро прибилъ объявленіе къ воротамъ и затмъ прочелъ его, — никогда еще въ своей жизни не былъ я такъ увренъ въ чемъ нибудь, какъ въ томъ, что этого мальчика повсятъ!

Имя намреніе цлымъ рядомъ послдующихъ событій доказать былъ ли правъ или нтъ джентльменъ въ бломъ жилет, я не хочу, дабы не испортить интереса всего повствованія (предположивъ, что интересъ существуетъ), сейчасъ же, хотя бы ничтожнымъ намекомъ, дать понять, таковъ ли былъ конецъ жизни Оливера Твиста или нтъ.

III. О томъ, какъ Оливеръ Твистъ едва не получилъ должности, которая отнюдь не была бы синекурою.

Цлую недлю посл совершенія своей безбожной и наглой выходки, насчетъ прибавки пищи, просидлъ Оливеръ въ темной и пустой комнат, куда его заключили по разпоряженію мудраго и гуманнаго комитета. Казалось бы, на первый взглядъ, и въ этомъ ничего не было бы страннаго, что Оливеръ изъ чувства уваженія къ предсказанію джентльмена въ бломъ жилет долженъ былъ бы вынуть свой носовой платокъ и, привязавъ одинъ конецъ его къ крючку, повситься на другомъ и тмъ доказать необыкновенную мудрость пророка. Но для исполненія такого предсказанія существовало одно препятствіе, а именно: комитетъ ршилъ, что носовые платки лишняя роскошь, и что питомцы могутъ обойтись и безъ нихъ, ршеніе это было написано и скрплено приложеніемъ рукъ и печатей. Вторымъ препятствіемъ къ этому былъ также дтскій возрастъ Оливера. Онъ только горько проплакалъ весь день, а когда наступила длинная, томительная ночь, онъ закрылъ глаза рученками, чтобы не видть темноты и забрался въ самый уголъ, стараясь заснуть, время отъ времени онъ просыпался съ страшнымъ испугомъ и начиналъ дрожать, прижимаясь все больше и больше къ стн, твердая и холодная поверхность которой, казалось ему, можетъ защитить отъ окружающихъ его мрака и пустоты.

Да не подумаютъ враги ‘системы’, что во время своего одиночнаго заключенія Оливеръ лишенъ былъ благотворнаго дйствія гимнастики, пріятнаго общества и религіознаго утшенія. Что касается гимнастики, то ему разршили, не смотря даже на холодную погоду, совершать каждое утро обливаніе подъ насосомъ на каменномъ двор, въ присутствіи мистера Бембля, который для предупрежденія простуды пускалъ въ ходъ свою палку, вызывая тмъ усиленное согрваніе въ его тл. Относительно общества мы должны сказать, что Оливера каждый день водили въ залъ, гд обдали мальчики, и тамъ скли его при всхъ розгами въ предупрежденіе и примръ другимъ. Для того же, чтобы не лишать его религіознаго утшенія, его каждый вечеръ пинками гнали въ тотъ же залъ на вечернюю молитву и позволяли ему слушать, услаждая тмъ свою душу, какъ читали общую молитву, къ которой было сдлано добавленіе, утвержденное властью комитета, гд мальчики просили помочь имъ быть добрыми, добродтельными, довольными и послушными и спасти ихъ отъ пороковъ Оливера Твиста, который, — говорилось дальше, — находился подъ исключительнымъ покровительствомъ и властью злыхъ силъ и являлся прямымъ орудіемъ и воспроизведеніемъ сатаны.

Въ одно прекрасное утро, когда дла Оливера все еще находились въ томъ же счастливомъ и благопріятномъ положеніи, по улиц Гайгъ-Стритъ шелъ мистеръ Гамфильдъ, трубочистъ, глубоко задумавшись надъ тмъ, какъ ему устроить, чтобы быть въ состояніи уплатить просроченныя деньги своему хозяину, который настойчиво требовалъ ихъ уплаты. Не смотря на самыя отчаянныя ариметическія вычисленія, онъ ничего ршительно не могъ придумать, ибо финансы его были въ такомъ положеніи, что не могли доставить ему необходимыхъ для уплаты пяти фунтовъ, ломая себ голову надъ этимъ, онъ то и дло останавливался и билъ палкой по голов осла. Проходя мимо дома призрнія, онъ увидлъ объявленіе, прибитое къ воротамъ.

— Стой!— сказалъ мистеръ Гамфильдъ своему ослу.

Оселъ находился въ состояніи самой глубокой задумчивости, разсуждая, быть можетъ, о томъ, угостятъ его или нтъ однимъ, двумя кочанами капусты, когда онъ доставитъ на мсто два мшка сажи, которыми была нагружена тачка, а потому не обратилъ ни малйшаго вниманія на отданное ему приказаніе и по прежнему двигался впередъ.

Мистеръ Гамфильдъ разразился бранью и проклятіями на осла и въ особенности на его глаза, бросившись за нимъ, онъ догналъ его и нанесъ ему такой ударъ по голов, котораго ни одинъ черепъ не выдержалъ бы кром ослинаго. Затмъ онъ схватилъ его за узду, крпко ударилъ его по морд, чтобы напомнить ему, вроятно, что онъ его хозяинъ, и посл этого повернулъ его обратно. Тутъ онъ еще разъ ударилъ его по голов, чтобы оглушить его окончательно до своего возвращенія, и пошелъ къ воротамъ читать объявленіе.

У воротъ, заложивъ руки назадъ, стоялъ джентльменъ въ бломъ жилет, онъ только что вышелъ изъ засданія комитета, чтобы освжиться отъ волновавшихъ его глубокихъ чувствъ. Сдлавшись такимъ образомъ невольнымъ свидтелемъ маленькой размолвки между мистеромъ Гамфильдомъ и его осломъ, онъ весело улыбнулся, когда упомянутое выше лицо подошло къ воротамъ, чтобы прочитать объявленіе, онъ сразу понялъ, что мистеръ Гамфильдъ такой именно хозяинъ, какой необходимъ Оливеру Твисту. Прочитавъ объявленіе, мистеръ Гамфильдъ улыбнулся въ свою очередь, пять фунтовъ составляли именно ту сумму, которая была ему необходима, а что касается мальчика, съ которымъ были связаны эти пять фунтовъ, то мистеръ Гамфильдъ, знавшій хорошо образъ жизни въ дом призрнія, былъ увренъ, что мальчикъ по своей величин подойдетъ наврное ко всмъ трубамъ. Онъ еще разъ прочелъ объявленіе, начавъ его въ этотъ разъ въ самаго конца, а затмъ, приложивъ руку къ шляп, въ знакъ смиренія, подошелъ къ джентльмену въ бломъ жилет.

— Здсь находится тотъ мальчикъ, сэръ, котораго приходъ желаетъ отдать въ ученіе?— спросилъ онъ.

— Да, мой милый!— отвчалъ джентльменъ въ бломъ жилет, улыбаясь снисходительно.— А зачмъ онъ вамъ нуженъ?

— Если приходъ желаетъ, чтобы онъ выучился пріятному ремеслу, то почему ему не учиться хорошему, почтенному занятію трубочиста, — отвчалъ мистеръ Гамфильдъ.— Мн нуженъ ученикъ и я готовъ взять его.

— Войдите, — сказалъ джентльменъ въ бломъ жилет.

Мистеръ Гамфильдъ подошелъ, влпилъ ослу еще одинъ ударъ по голов, а другой по морд, — изъ предосторожности, вроятно, чтобы тотъ не вздумалъ убжать во время его отсутствія, — посл чего послдовалъ за джентльменомъ въ бломъ жилет, который ввелъ его въ ту комнату, гд Оливеръ въ первый разъ предсталъ передь комитетомъ.

— Грязное это ремесло, — сказалъ мистеръ Лимбкинсъ, когда Гамфильдъ еще разъ выразилъ свое желаніе.

— Мальчики частенько задыхаются въ трубахъ отъ дыма, — сказалъ другой джентльменъ.

— Все это было раньше, когда солому смачивали сначала, а затмъ зажигали ее въ труб для того, чтобы заставить мальчика спуститься внизъ, — сказалъ Гамфильдъ.— Было больше дыму, чмъ огня. А дымомъ разв заставишь мальчика спуститься? Онъ заснетъ только, а это ему на руку. Мальчики, джентльмены, очень упрямы и очень лнивы и лучше огня ничего нтъ, чтобы заставить ихъ стремглавъ спуститься внизъ. Все это длается изъ человколюбія, джентльмены! Застрянетъ мальчишка въ труб, ну, поджаришь ему легонько пятки, онъ и ринется, какъ безумный, внизъ.

Объясненіе это, повидимому, очень понравилось джентльмену въ бломъ жилет, но онъ поспшилъ скрыть свое удовольствіе, замтивъ взглядъ, искоса брошенный на него мистеромъ Лимбкинсомъ. Члены комитета нсколько минутъ тихо совщались между собой, такъ что можно было разобрать лишь нкоторыя слова: ‘сокращеніе расходовъ’ — ‘произведетъ пріятное впечатлніе’ — ‘печатный отзывъ’. Вотъ все, что можно было разслышать. Совщаніе прекратилось, наконецъ, и члены комитета, занявъ снова свои мста, приняли таинственный видъ.

— Мы разсмотрли ваши предложеніе, — сказалъ мистеръ Лимбкнисъ, — но не можемъ согласиться на него.

— Ни подъ какимъ видомъ не можемъ, — сказалъ джентльменъ въ бломъ жилет.

— Разумется, не можемъ, — подтвердили остальные члены комитета.

Мистеръ Гамфильдъ, который много разъ обвинялся въ томъ, что забилъ до смерти трехъ, четырехъ мальчишекъ, вообразилъ себ, что это, совершенно чуждое настоящему длу обстоятельство, повліяло на ршеніе комитета. Это былъ по его мннію какой то необъяснимый капризъ, нисколько не похожій на обыкновенный образъ дйствія комитета. Не желая, однако, разбираться въ ходившихъ о немъ слухахъ, онъ смялъ въ рукахъ шапку и медленно двинулся къ дверямъ.

— Итакъ вы не желаете, джентльмены, отдать его мн?— спросилъ онъ, остановившись вдругъ на мст.

— Нтъ, — отвчалъ мистеръ Лимбкинсъ,— ремесло ваше, видите ли, очень грязное и вы должны сбавить кое что съ предложенной нами преміи.

Лицо мистера Гамфильда просіяло и онъ быстрыми шагами направился обратно къ столу.

— Сколько же вы хотите дать, джентльмены?— сказалъ онъ.— Не будьте жестоки къ бдному человку. Сколько же вы дадите?

— По моему три фунта десять шиллинговъ будетъ вполн достаточно, — сказалъ мистеръ Лимбкинсъ.

— Десять шиллинговъ слдовало бы еще скинутъ — сказалъ джентльменъ въ бломъ жилет.

— Что вы!— сказалъ Гамфильдъ.— Дайте четыре фунта джентльмены! Четыре фунта, говорю, и вы навсегда избавитесь отъ него. Такъ-то!

— Три фунта десять, — твердо повторилъ мистеръ Лимбкинсъ.

— Эхъ! Ну подлимъ разницу, джентльмены!— настаивалъ Гамфильдъ.— Три фунта пятнадцать.

— Ни одной полушки больше, — былъ отвтъ мистера Лимбкинса.

— Вы отчаянно притсняете меня, джентльмены! — сказалъ Гамфильдъ.

— Какіе пустяки!— сказалъ джентльменъ въ бломъ жилет.— Онъ и самъ по себ цнная вещь, не только что съ преміей. Берите его съ собой, глупый вы человкъ! Самый подходящій для васъ мальчикъ. Безъ палки съ нимъ ни на шагъ, она очень полезна ему. Содержаніе его не причинитъ вамъ большихъ расходовъ, такъ какъ его никогда не перекармливали съ самаго дня его рожденія. Ха, ха, ха!

Мистеръ Гамфильдъ взглянулъ искоса на лица сидвшихъ вокругъ стола и, замтивъ на всхъ улыбку, самъ улыбнулся, въ свою очередь. Торгъ былъ конченъ. Мистеру Бемблю дали немедленно знать, чтобы онъ сегодня же днемъ отвелъ Оливера Твиста въ магистратъ, гд должны дать ему разршеніе и затмъ засвидтельствовать контрактъ.

На основаніи этого ршенія Оливера, къ великому удивленію его, выпустили изъ заключенія и приказали ему надть чистую рубаху. Не усплъ онъ кончить эту непривычную для него гимнастику, какъ мистеръ Бембль самъ, собственными руками, принесъ ему миску съ кашицей и къ ней воскресную прибавку въ два унца и четверть хлба. При вид этого необычайнаго явленія Оливеръ горько расплакался, онъ подумалъ, и въ этомъ нтъ ничего неестественнаго, что комитетъ ршилъ его убить для какой нибудь полезной цли, въ противномъ случа, ршилъ онъ, незачмъ было бы его тамъ откармливать.

— Не плачь, Оливеръ, глаза будутъ красные. шь лучше, что теб принесли, и будь благодаренъ, — сказалъ мистеръ Бембль съ особенной выразительностью въ голос.— Ты будешь теперь учиться ремеслу, Оливеръ!

— Ремеслу, сэръ?— отвчалъ дрожащій мальчикъ.

— Да, Оливеръ, — отвчалъ мистеръ Бембль.— Добрый и хорошій джентльменъ, который замнитъ теб родителей, Оливеръ, потому что у тебя своихъ нтъ, хочетъ взять тебя въ ученики, дать теб средства къ жизни и сдлать изъ тебя человка. Это стоило приходу три фунта десять шиллинговъ!.. Три фунта, десять, Оливеръ!…. Семьдесятъ шиллинговъ!…. Сто сорокъ шестипенсовиковъ!… И все это ради капризнаго мальчники, котораго никто не можетъ любить!

Проговоривъ эту рчь глухимъ голосомъ, мистеръ Бембль остановился, чтобы перенести духъ, а у бднаго мальчика слезы ручьемъ полились изъ глазъ и онъ горько зарыдалъ.

— Полно теб!— сказалъ мистеръ Бембль уже мене напыщеннымъ голосомъ, такъ какъ вс чувства его были удовлетворены результатами собственнаго краснорчія.— Полно, Оливеръ! Вытри глаза обшлагомъ твой жакетки и не лей слезъ въ твою кашицу, это совсмъ не благоразумно, Оливеръ!

И дйствительно это было не благоразумно, въ каш и безъ того было уже достаточно воды.

По пути въ магистратъ мистеръ Бембль училъ Оливера, какъ онъ долженъ вести себя. Лицо у него должно быть совершенно счастливое и когда джентльменъ спроситъ его, желаетъ ли онъ учиться, то онъ долженъ отвтить, что желаетъ. Оливеръ общалъ исполнить все то, что ему говорятъ, тмъ боле, что мистеръ Бембль сдлалъ маленькій намекъ на то, что съ нимъ будетъ, если онъ не исполнитъ чего нибудь изъ сказаннаго. Когда они пришли въ магистратъ, мистеръ Бембль отвелъ мальчика въ небольшую комнатку и приказалъ ему оставаться тамъ до тхъ поръ, пока онъ не придетъ.

Полчаса ждалъ Оливеръ, и сердце его трепетало отъ волненія. Но по прошествіи этого времени мистеръ Бембль просунулъ въ дверь голову, украшенную трехуголкой и сказалъ:

— Теперь, милый Оливеръ, пора идти къ джентльмену.— Сказавъ это, мистеръ Бембль принялъ суровый и грозный видъ и прибавилъ тихимъ голосомъ:— Не забывай, юный негодяй, что я теб говорилъ.

Оливеръ съ недоумніемъ взглянулъ на лицо мистера Бембля при этомъ, совершенно противоположномъ первому обращеніи къ нему, но тотъ предупредилъ всякія замчанія на этотъ счетъ, уведя его поспшно въ сосднюю комнату, дверь которой была открыта. Это была обширная комната съ большимъ окномъ. За конторкой сидли два старыхъ джентльмена въ напудренныхъ парикахъ, одинъ изъ нихъ читалъ газету, тогда какъ другой въ очкахъ съ черепаховой оправой читалъ что то на небольшомъ лист пергамента, лежавшемъ передъ имъ. Мистеръ Лимбкинсъ стоялъ прямо противъ конторки съ одной стороны, а мистеръ Гамфильдъ съ чисто вымытымъ лицомъ съ другой. Позади нихъ прохаживались взадъ и впередъ какіе то два, три человка въ сапогахъ съ отворотами.

Старый джентльменъ въ очкахъ начиналъ уже, повидимому, дремать надъ листомъ пергамента. Молчаніе длилось нсколько минутъ посл того, какъ мистеръ Бембль привелъ Оливера и поставилъ его противъ конторки.

— Вотъ, онъ, этотъ мальчикъ, ваша милость, — сказалъ Бембль.

Старый джентльменъ, читавшій газету, поднялъ голову на минуту и затмъ потянулъ за рукавъ другого стараго джентльмена, который тотчасъ же проснулся.

— О, такъ это и есть тотъ мальчикъ?— спросилъ старый джентльменъ.

— Тотъ самый, сэръ!— отвчалъ мистеръ Бембль. — Поклонись судьямъ, голубчикъ!

Оливеръ постарался собраться съ духомъ и поклонился. Онъ во вс глаза смотрлъ на напудренныя головы судей и съ недоумніемъ спрашивалъ себя, неужели они такъ и родились съ этой массой блыхъ волосъ?

— Хорошо!— сказалъ старый джентльменъ.— Надо полагалъ, что ему очень нравится ремесло трубочиста?

— Любитъ его до безумія, ваша милость, — отвчалъ Бемблъ, — слегка щипнувъ Оливера, чтобы онъ не смлъ отрицать этого.

— Онъ, слдовательно, хочетъ быть трубочистомъ? продолжалъ спрашивать старый джентльменъ.

— Если завтра мы подумаемъ отдать его учиться какому нибудь другому ремеслу, то онъ, ваша милость, наврное убжитъ, — отвчалъ Бембль.

— Этотъ человкъ будетъ, слдовательно, его хозяиномъ да, сэръ? Хорошо ли вы будете обращаться съ нимъ и достаточно кормить его? Все ли будете длать, что ему нужно?— спросилъ старый джентльменъ.

— Разъ я сказалъ буду, значитъ буду, — проворчалъ мистеръ Гамфильдъ.

— Рчь у васъ грубая, мой другъ, но на видъ вы кажетесь честнымъ и чистосердечнымъ человкомъ, — продолжалъ старый джентльменъ, внимательно присматриваясь къ кандидату на премію, гнусное лицо котораго служило врнымъ отпечаткомъ его жестокости. Но судья былъ наполовину слпъ и почти впалъ въ дтство, а потому не могъ такъ врно разсуждать, какъ другіе.

— Надюсь, сэръ, что такъ, — отвчалъ мистеръ Гамфильдъ.

— Я не сомнваюсь въ этомъ, мой другъ, — продолжалъ старый джентльменъ, поправляя очки на носу и отыскивая чернильницу.

Наступилъ критическій моментъ въ судьб Оливера. Будь чернильница на томъ мст, гд ее думалъ найти старый джентльменъ, онъ погрузилъ бы въ нее перо, подписалъ бы контрактъ и Оливера немедленно бы увели. Но такъ какъ она находилась непосредственно подъ самымъ его носомъ, то онъ, глядя, по естественному ходу вещей, поверхъ контракта, не нашелъ ее, само собою разумется, во время этихъ поисковъ онъ нечаянно взглянулъ прямо передъ собой и тутъ только увидлъ блдное и испуганное лицо Оливера Твиста, который, вопреки предостерегательнымъ взорамъ и щипкамъ Бембля, смотрлъ на отталкивающую физіономію своего будущаго хозяина съ такимъ ужасомъ и страхомъ, что этого не могъ не замтить даже полуслпой судья. Старый джентльменъ положилъ перо и перевелъ взоръ съ Оливера на мистера Лимбкинса, который, взявъ понюшку табаку, старался придать своему лицу самое спокойное и беззаботное выраженіе.

— Мой мальчикъ!— сказалъ старый джентльменъ, облокачиваясь на конторку. Оливеръ вздрогнулъ и оглянулся съ удивленіемъ. Нельзя не извинить его за это: голосъ звучалъ такъ странно ласково, а вс странные звуки пугали его. Дрожь пробжала по всему тлу его и онъ залился слезами.

— Мой мальчикъ!— повторилъ старый джентльменъ, — ты такъ блденъ и встревоженъ. Въ чемъ дло?

— Сторожъ, отойдите отъ него нсколько въ сторону, — сказалъ другой джентльменъ, откладывая газету и съ видимымъ интересомъ прислушиваясь къ разговору.— Не бойся, мальчикъ, и разскажи намъ въ чемъ дло.

Оливеръ упалъ на колни, поднялъ руки кверху и, ломая ихъ, сталъ молить, чтобы его отослали обратно въ темную комнату… замучили голодомъ… исколотили… убили, наконецъ, если нужно, но только не отдавали этому ужасному человку.

— Богъ мой!— воскликнулъ Бембль, выразительно подымая кверху глаза и руки.— Богъ мой! Сколько я не видалъ сиротъ, Оливеръ, ни одинъ изъ нихъ не былъ такъ хитеръ и лукавъ… Ты самый наглый изъ нихъ.

— Придержите вашъ языкъ, сторожъ, — сказалъ второй старый джентльменъ, когда Бембль кончилъ свои восклицанія.

— Простите, ваша милость, — сказалъ Бембль, не вря своимъ ушамъ.— Не ко мн ли обратилась ваша милость?

— Да! Придержите вашъ языкъ.

Старый джентльменъ въ черепаховыхъ очкахъ взглянулъ ли своего товарища, тотъ выразительно кивнулъ ему.

— Мы отказываемся подписать этотъ контрактъ, — сказалъ старый джентльменъ и отложилъ въ сторону пергаментъ.

— Надюсь, — сказалъ мистеръ Лимбкинсъ, — надюсь, судьи не составятъ ложнаго мннія о приходскихъ властяхъ, будто он виновны въ какомъ либо нечестномъ поступк, и не будутъ полагаться на несообразное показаніе ребенка.

— Судьи не обязаны высказывать вамъ своего мннія относительно этого дла, — рзко прервалъ его второй старый джентльменъ.— Сведите мальчика обратно въ домъ призрнія и обращайтесь съ нимъ ласково. Онъ, видимо, нуждается въ этомъ.

Въ этотъ же самый вечеръ джентльменъ въ бломъ жилет утверждалъ самымъ положительнымъ и ршительнымъ образомъ, что Оливера, если и не повсятъ, то ужъ наврное посадятъ въ тюрьму и четвертуютъ. Мистеръ Бембль печально и таинственно покачалъ головой, а Гамфильдъ выразилъ, что было бы недурно, еслибъ мальчикъ попалъ въ его руки, и видно было по всему, что это наврядъ ли было бы недурно.

На слдующее утро снова было вывшено объявленіе, что Оливеръ Твистъ отдается въ ученіе и тотъ, кто возьметъ его къ себ, получитъ пять фунтовъ награды.

IV. Оливеру находятъ другое мсто, и онъ впервые выступаетъ на поприщ общественной жизни.

Когда молодой человкъ какой нибудь большой семьи достигаетъ извстнаго возраста и ему не могутъ доставить какого нибудь выгоднаго мста, или передать ему право на часть наслдства, или дать ему возможность пользовался наслдствомъ, то его обыкновенно отправляютъ въ море. Комитетъ, подражая такому умному и душеспасительному примру, собралъ совтъ, на которомъ ршено было отдать Оливера Твиста на какое нибудь небольшое торговое судно, отправляющееся въ далекій и нездоровый портъ. По мннію комитета это было самое лучшее, что только можно было сдлать для него: весьма возможно, что шкиперъ, придя въ игривое настроеніе духа посл сытнаго обда, засчетъ его до смерти или выпуститъ ему мозгъ изъ головы при помощи желзнаго прута: забавы такого рода, (какъ извстно многимъ) представляютъ самое обыкновенное явленіе среди джентльменовъ этого класса. Чмъ больше разсматривалъ комитетъ это дло съ выше упомянутой точки зрнія, тмъ больше находилъ онъ въ немъ преимуществъ, а потому въ конц концовъ пришелъ къ тому заключенію, что Оливера во- что бы то ни стало слдуетъ, послалъ въ море и чмъ скоре, тмъ лучше.

Мистеру Бемблю поручили собрать немедленно предварительныя свднія и выискать капитана, который не прочь былъ бы взять юнгу, не имющаго ни друзей, ни родныхъ. Возвращаясь обратно къ дому призрнія, чтобы сообщить о результатахъ своей миссіи, Бембль встртилъ у самыхъ воротъ мистера Соуэрберри, приходскаго гробовщика.

Мистеръ Соуэрберри былъ высокій человкъ, худощавый, широкоплечій, въ черномъ поношенномъ костюм, въ длинныхъ штопанныхъ чулкахъ и башмакахъ. Наружность его не производила пріятнаго впечатлнія, а между тмъ онъ отличался присущею всмъ гробовщикамъ шутливостью. Движенія его были эластичны и лицо выражало внутреннее довольство, когда онъ подошелъ къ мистеру Бемблю и крпко пожалъ ему руку.

— Только что снялъ мрку съ двухъ женщинъ, которыя умерли сегодня ночью, мистеръ Бембль, — сказалъ гробовщикъ.

— Вы составите себ состояніе, мистерь Соуэрберри, — сказалъ сторожъ и, сложивъ вмст большой палецъ и указательный, опустилъ ихъ въ табакерку гробовщика, табакерка была сдлана въ вид маленькой модели патентованнаго гроба.— Повторяю, мистеръ Соуэрберри, вы составите себ состояніе, — продолжалъ сторожъ, хлопая гробовщика по плечу своей палкой.

— Вы думаете?— сказалъ гробовщикъ такимъ тономъ, который не то отвергалъ, не то подтверждалъ возможность такого событія.— Комитетъ назначилъ слишкомъ ничтожную цну, мистеръ Бембль.

— Каковъ гробъ, такова и цна, — отвчалъ сторожъ, слегка улыбаясь, какъ полагается снисходительному человку.

Шутка эта пріятно подйствовала на мистера Соуэрберри, и онъ долго хохоталъ надъ ней.

— Такъ, такъ, мистеръ Бембль, — сказалъ онъ наконецъ, — нельзя отрицать, что съ тхъ поръ, какъ введена новая система питанія, гробы стали нсколько уже и мельче, чмъ они бываютъ обыкновенно, но вдь нужно же намъ имть хотя какой-нибудь барышъ, мистеръ Бембль? Во время купленный лсъ требуетъ большихъ расходовъ, сэръ, что касается желзныхъ ручекъ, то мы получаемъ ихъ по каналу изъ Бирмингама.

— Что-жъ изъ этого?— сказалъ мистеръ Бембль.— Нтъ ремесла безъ убытка. Брать барышъ не гршно.

— Разумется, разумется, — отвчалъ гробовщикъ, — не получу барыша на отдльныхъ статьяхъ, наверстаю на цломъ… Ха, ха, xa!

— Врно, — подтвердилъ мистеръ Бембль.

— Хотя я долженъ сказать, — продолжалъ гробовщикъ, возвращаясь къ тому, что онъ хотлъ сказать раньше, чмъ его прервалъ сторожъ, — хотя я долженъ сказать, мистеръ Бембль, что на мою долю выпадаетъ очень большое неудобство, дло въ томъ, что умираютъ скоре всего люди крпкіе, толстые. Люди, которые жили въ хорошихъ условіяхъ и много лтъ подрядъ платили налоги, раньше другихъ сваливаются, когда попадаютъ въ вашъ домъ. Такъ вотъ, видите ли, мистеръ Бемблъ, три четыре дюйма сверхъ положенной мрки, крупная прорха въ нашихъ барышахъ, особенно когда у тебя на рукахъ большая семья.

Посл этихъ словъ мистера Соуэрберри, сказанныхъ съ негодованіемъ незаслуженно обиженнаго человка, мистеръ Бембль почувствовалъ, что разговоръ этотъ можетъ повести къ разнымъ разсужденіямъ далеко не въ пользу приходской общины, а потому ршилъ перемнить его и перейти къ Оливеру Твисту.

— Кстати, — сказалъ мистеръ Бембль, — не знаете ли вы кого-нибудь, кто пожелалъ бы взять отсюда мальчика, приходскаго ученика, который въ настоящее время страшная обуза для насъ, мельничный жерновъ на ше прихода. И на выгодныхъ условіяхъ, мистеръ Соуэрберри, за щедрую плату!—И мистеръ Бембль поднесъ палку къ объявленію и три раза съ промежутками ударилъ по словамъ ‘пять фунтовъ’, которыя были напечатаны римскими цифрами колоссальныхъ размровъ.

— Ахъ, да!— сказалъ гробовщикъ, придерживая его за обшитыя золотыми галунами фалды форменнаго сюртука, — объ этомъ то собственно я и хотлъ поговорить съ вами. Знаете… ахъ, какія элегантныя пуговицы у васъ, мистеръ Бембль! Я никогда раньше не замчалъ ихъ.

— Да, очень красивы, — отвчалъ сторожъ, гордо посматривая на большія бронзовыя пуговицы, украшавшія его сюртукъ.— Чеканъ на нихъ такой же, какъ и на приходской печати… добрый самаритянинъ, врачующій больного и раненаго человка. Комиетъ преподнесъ мн его утромъ Новаго года, мистеръ Соуэрберри. Сколько мн помнится, я надлъ его въ первый разъ въ тотъ день, когда производилось слдствіе по поводу разорившагося купца, который умеръ въ полночь у нашихъ дверей.

— Помню, — сказалъ гробовщикъ.— Присяжные ршили, что ‘онъ умеръ отъ холода’ и отъ того, что лишенъ былъ ‘всего необходимаго въ жизни’. Не правда-ли?

Мистеръ Бембль кивнудъ головой.

— Затмъ произнесенъ былъ вердиктъ, — продолжалъ гробовщикъ, — въ которомъ, сколько помнится, было сказано: ‘если бы члены комитета призрнія бдныхъ’….

— Ахъ, какія глупости!— перебилъ его сторожъ.— По горло будетъ дла комитету, если только онъ станетъ прислушиваться ко всему, что говорятъ ничего не понимающіе присяжные.

— Врно, — отвчалъ гробовщикъ, — дла было бы много.

— Присяжные, — сказалъ мистеръ Бембль, крпко сжимая свою палку, потому что началъ сердиться, — присяжные люди невжественные, грубые, низкіе.

— Да, это врно!— подтвердилъ гробовщикъ.

— Они не признаютъ ни философіи., ни политической экономіи, ничего! — сказалъ сторожъ, прищелкивая пальцами.

— Разумется не признаютъ, — сказалъ гробовщикъ.

— Я признаю изъ, — оказалъ Бембль и даже покраснлъ.

— И я также, — присоединился къ нему гробовщикъ.

— Желалъ бы я, чтобы хотя одинъ изъ этихъ присяжныхъ независимаго сорта попалъ къ намъ въ домъ на недльку, на дв, — сказалъ сторожъ,— правила и уставы нашего комитета скоро поубавили бы ему спси.

— Да полно вамъ… оставьте вы ихъ лучше въ поко, — сказалъ гробовщикъ улыбаясь, чтобы успокоить расходившагося сторожа.

Мистеръ Бембль снялъ свою трехуголку, вынулъ платокъ и вытеръ потъ, покрывшій его лобъ отъ волненія, затмъ снова надлъ шляпу и, обратившись къ гробовщику, сказалъ ему уже боле спокойнымъ тономъ:

— А какъ-же на счетъ мальчика?

— О! — отвчалъ гробовщикъ, — вамъ извстно, мистеръ Бембль, что я вношу порядочно таки большой налогъ на бдныхъ.

— Гм!— сказалъ мистеръ Бембль.— Что-жъ изъ этого?

— А вотъ что, — отвчалъ гробовщикъ,— я думаю, что внося такую большую плату, я имю полное право извлечь изъ нихъ все, что только могу, мистеръ Бембль! И… я… я думаю, что возьму мальчика къ себ.

Мистеръ Бембль взялъ гробовщика подъ руку и повелъ его въ домъ. Мистеръ Соуэрберри пробылъ въ комитет всего пять минутъ. Ршено было, что Оливеръ сегодня же вечеромъ отправится къ нему на испытаніе, т. е., если хозяинъ его найдетъ по прошествіи короткаго срока, что онъ получитъ отъ него достаточную помощь, не вкладывая въ него слишкомъ много пищи, то онъ оставитъ его у себя на нсколько лтъ съ правомъ заставлять его работать все, что захочетъ.

Когда маленькаго Олигоера привели вечеромъ къ джентльменамъ, то ему сказали, что онъ долженъ сегодня же идти къ гробовому мастеру, который беретъ его къ себ въ ученики. Если же онъ осмлится быть недовольнымъ своимъ положеніемъ и вздумаетъ вернуться обратно въ приходъ, то его отправятъ въ море, гд его или утопятъ, или убьютъ. Мальчикъ, слушая все это, выказалъ такъ мало волненія, что вс въ одинъ голосъ признали его ожесточеннымъ, юнымъ негодяемъ и приказали мистеру Бемблю немедленно увести его.

Весьма естественно, что члены комитета, скоре чмъ кто другой, должны были почувствовать негодованіе и ужасъ при вид такой нечувствительности, хотя въ этомъ случа они жестоко ошибались. Дло въ тотъ, что Оливеръ далеко не былъ безчувственнымъ мальчикомъ, напротивъ, онъ чувствовалъ слишкомъ сильно и несмотря на жестокое обращеніе, которому онъ подвергался въ теченіи своей короткой жизни, онъ не былъ ни тупымъ, ни угрюмымъ. Въ глубокомъ молчаніи выслушалъ онъ новость о своемъ назначеніи и взялъ въ руки свой багажъ, который ему не трудно было нести, такъ какъ онъ состоялъ изъ одного пакета въ коричневой бумаг въ полфута ширины и три дюйма глубины, надвинувъ на глаза шапку и ухватившись за обшлагъ мистера Бембля, послдовалъ онъ за этимъ важнымъ сановникомъ къ мсту новыхъ страданій.

Нсколько времени велъ мистеръ Бембль Оливера, не длая ему никакихъ замчаній. Мторожъ, какъ и подобаетъ приходскому сторожу, шелъ все время, важно поднявъ кверху голову. День былъ втреный, и разввающіяся полы сюртука мистера Бембля то и дло закрывали маленькаго Оливера, оставляя въ то же время открытыми во всей прелести жилетъ съ отворотами и плисовые панталоны сторожа. Когда они были уже не далеко отъ мста своего назначенія, мистеръ Бембль подумалъ, что слдуетъ взглянуть внизъ и посмотрть въ должномъ ли порядк находится мальчикъ, чтобы представиться своему новому хозяину.

— Оливеръ!— сказалъ мистеръ Бембль, принявъ на себя снисходительный и покровительственный видъ.

— Что сэръ?— отвчалъ Оливеръ тихимъ, дрожащимъ голосомъ.

— Передвинь шапку выше, сэръ, и держи голову выше.

Оливеръ безпрекословно исполнилъ его желаніе и затмъ свободной рученкой провелъ по глазамъ, въ которыхъ блестли слезинки, когда онъ смотрлъ на своего проводника. Когда же мистеръ Бемблъ сурово взглянулъ на него, то одна изъ слезинокъ скатилась по щек, за ней послдовала вторая… третья… Ребенокъ употреблялъ невроятныя усилія, чтобы не заплакать, но все было напрасно. Вытянувъ тогда другую рученку изъ руки мистера Бембля онъ закрылъ лицо обими и рыдалъ до тхъ поръ, пока слезы ни полились ручьемъ между подбородкомъ и худенькими, костлявыми пальчиками.

— Перестань!— крикнулъ мистеръ Бембль, останавливаясь и, устремляя на Оливера злобный взглядъ.— Перестань! Изъ всхъ неблагодарныхъ, испорченныхъ мальчишекъ, какихъ мн приходилось видть до сихъ поръ, ты самый…

— Нтъ, нтъ, сэръ!— зарыдалъ Оливеръ, хватаясь за руку, которая держала хорошо ему знакомую палку,— нтъ, нтъ, сэръ! Я буду хорошимъ! Да, да, я хочу быть хорошимъ, сэръ! Я вдь маленькій мальчикъ, сэръ!… и я такой… такой…

— Такой?… Какой такой?…— съ удивленіемъ спросилъ мистеръ Бембль.

— Такой одинокій, сэръ! Очень, очень одинокій! — плакалъ мальчикъ.— Вс ненавидятъ меня. О, сэръ! Не просите его, чтобы онъ былъ жестокъ со мною!

Мальчикъ положилъ руку на сердце и взглянулъ на своего спутника глазами полными слезъ и невыразимаго страданія.

Мистеръ Бембль нсколько секундъ смотрлъ съ удивленіемъ на молящіе и страдальческіе глаза Оливера. Раза три, четыре кашлянулъ онъ хрипло и, пробормотавъ нчто въ род ‘этотъ несносный кашель’, попросилъ Оливера вытереть глаза и быть хорошимъ мальчикомъ. Затмъ они двинулись дальше.

Гробовщикъ, который только что закрылъ ставни своей лавки, записывалъ что-то въ своей приходо-расходной книжк при свт свчи, вполн соотвтствующей окружающей обстановк, когда увидлъ входившаго мистера Бембля.

— Ага!— сказалъ гробовщикъ, — это вы Бембль?

— И не одинъ, мистеръ Соуэрберри! — отвчалъ сторожъ.— Вотъ! Я привелъ мальчика. Оливеръ, поклонись.

— Неужели это тотъ самый мальчикъ? — спросилъ гробовщикъ, подымая надъ головой подсвчникъ, чтобы лучше видть Оливера.— Мистриссъ Соуэрберри, будьте добры придти сюда на минутку, моя дорогая.

Мистриссъ Соуэрберри вышла изъ комнаты, находившегося позади лавки, это была коротенькая, худенькая, съ непріятной физіономіей женщина.

— Дорогая моя, — сказалъ мистеръ Соуэрберри, — это вотъ мальчикъ изъ дома призрнія, о которомъ я теб говорилъ.

Оливеръ снова поклонился.

— Богъ мой, — воскликнула жена гробовщика, — онъ слишкомъ малъ!

— Ну, нтъ, онъ только ростомъ маловатъ, — отвчалъ мистеръ Бембль, взглянувъ на Оливера съ какимъ-то упрекомъ, точно обвиняя его въ томъ, что онъ не выросъ больше.— Маловатъ то онъ, правда, отрицать этого нельзя, но вдь онъ вырастетъ, мистриссъ Соуэрберри, выростетъ.

— Знаю, что выростетъ, — сердито отвчала эта леди, — на нашей пищ и пить. Никакой пользы не вижу я отъ вашихъ приходскихъ дтей, — никакой! На нихъ всегда приходится тратить несравненно больше, чмъ они того стоятъ. Но… мужчины всегда воображаютъ, что они лучше насъ все знаютъ. Ступай-ка внизъ, маленькій мшокъ съ костями.

Съ этими словами жена гробовщика открыла боковую дверь и толкнула туда Оливера, чтобы онъ спустился внизъ по лстниц, которая привела его въ темный и сырой подвалъ, служившій передней для подвала съ углемъ и носившій названіе ‘кухни’. Тамъ сидла крайне неопрятно одтая двушка въ старыхъ башмакахъ до того изорванныхъ, что нечего было и думать о починк ихъ.

— Шарлотта, — сказала мистриссъ Соуэрберри, спустившаяся вмст съ Оливеромъ, — дайте этому мальчику холодныхъ кусковъ мяса, которые были приготовлены для Трипа. Онъ не приходилъ домой съ самаго утра, а потому можетъ уйти безъ нихъ. Я думаю, что мальчикъ не особенно изнженъ, и състъ ихъ.— Правда мальчикъ?

Оливеръ, глаза котораго засверкали при слов ‘мясо’ и даже дрожь пробжала по всему тлу отъ жажды състь его, отвчалъ, въ утвердительномъ смысл и ему тотчасъ же поставили тарелку съ разными объдками.

Хотлось бы мн, чтобы какой нибудь хорошо упитанный философъ, въ желудк котораго мясо и питье превращаются въ желчь, у котораго вмсто крови ледъ, и вмсто сердца желзо, хотлось бы мн, чтобы онъ увидлъ, какъ Оливеръ Твистъ хваталъ изысканные объдки, которыми пренебрегала собака! Хотлось бы мн, чтобы онъ видлъ непомрную жадность, лютость голода, такъ сказать, съ котораго онъ грызъ эти объдки. Одного только желалъ бы я при этомъ, чтобы мн самому удалось видть этого философа въ томъ же самомъ положеніи, смакующаго объдки съ такимъ же апетитомъ.

— Ну, — сказала жена гробовщика, когда Оливеръ кончилъ свой ужинъ, во время котораго она смотрла на него съ затаеннымъ въ душ ужасомъ, предвидя по страхомъ его будущій аппетитъ.— Кончилъ ты?

Такъ какъ по близости ничего съдобнаго больше не было, то Оливеръ отвчалъ въ утвердительномъ смысл.

— Иди за мной.— Мистриссъ Соуэрберри взяла тусклую и грязную лампу и повела его вверхъ по ступенькамъ.— Твоя постель подъ прилавкомъ. Ты, пожалуй, не захочешь спать среди гробовъ? Только видишь ли, мн не до того, чтобы разбирать, гд ты хочешь или не хочешь, ты долженъ спать везд, гд тебя положатъ. Иди же, я не буду ждать тебя здсь всю ночь.

Оливеръ не медлилъ больше и молча послдовалъ за своей новой хозяйкой.

V. Оливеръ знакомится съ новыми товарищами. Онъ въ первый разъ присутствуетъ на похоронахъ, во время которыхъ составляетъ неблагопріятное мнніе о занятіи своего хозяина.

Оставшись одинъ въ лавк гробовщика, Оливеръ поставилъ лампу на рабочую скамью и робко оглянулся кругомъ съ чувствомъ невыразимаго страха и ужаса, которые въ этомъ случа испытали бы и многіе изъ насъ, старше и благоразумне, чмъ онъ. Неоконченный гробъ на черномъ станк, который стоялъ посреди лавки, выглядлъ мрачно, подобно смерти, холодная дрожь пробжала по всему тлу мальчика, когда глаза его повернулись въ сторону этого предмета. Ему казалось, что онъ сейчасъ увидитъ очертаніе фигуры, медленно подымающей свою голову, и смертельный ужасъ схватилъ его душу. У стны въ правильномъ порядк стоялъ цлый рядъ досчатыхъ сооруженій въ этомъ же род, при тускломъ свт лампы они казались привидніями съ поднятыми кверху плечами и засунутыми въ карманы руками. Металлическія доски для гробовъ, стружки, гвозди съ блестящими головками, куски черныхъ матерій валялись по всему полу. За прилавкомъ на стн висла картина, изображающая двухъ въ туго накрахмаленныхъ галстукахъ человкъ, стоявшихъ на дежурств у дверей частнаго дома, а въ нкоторомъ отдаленіи оттуда погребальную колесницу, запряженную четверкой лошадей. Въ лавк было душно и жарко, вся атмосфера въ ней была, казалось, пропитана запахомъ гробовъ. Углубленіе подъ прилавкомъ, куда ему бросили жалкій матрасикъ, выглядла какъ могила.

Но не одна только окружающая обстановка угнетала Оливера. Онъ былъ одинъ въ этомъ странномъ мст, а вс мы знаемъ по опыту, что самый отважный изъ насъ почувствовалъ бы морозъ по кож и отчаяніе, очутившись тамъ вмсто него. У мальчика не было друзей, о которыхъ онъ заботился бы, или которые заботились бы о немъ. Сожалніе о недавней разлук было еще свжо въ его памяти, отсутствіе любимаго и знакомаго лица тяжелымъ камнемъ лежало на его сердц, и онъ, вползая въ предназначенное ему для сна узкое отверстіе, пожелалъ, чтобы оно было могилой на кладбищ, въ которой онъ могъ-бы навсегда уснуть мирнымъ и непробуднымъ сномъ, а надъ нимъ росла бы и колыхалась высокая трава и звонъ стараго колокола убаюкивалъ бы его безмятежный сонъ.

Оливеръ проснулся на слдующее утро отъ громкаго стука съ наружной стороны двери, пока онъ одвался, стукъ этотъ повторялся еще разъ двадцать пять и всякій разъ съ большей, повидимому, досадой. Когда онъ собирался снять цпочку, стукъ прекратился и послышался чей то голосъ.

— Отворишь ли ты, наконецъ, дверь?— кричалъ голосъ, принадлежавшій, очевидно, лицу стучавшему передъ этимъ въ дверь.

— Сейчасъ, сэръ!— отвчалъ Оливеръ, снимая цпочку и поворачивая ключъ.

— Ты, наврное, новый ученикъ, да!— спросилъ голосъ черезъ замочную скважину.

— Да, сэръ!— отвчалъ Оливеръ.

— Сколько теб лтъ?— продолжалъ голосъ.

— Десять, — отвчалъ Оливеръ.

— Ну, такъ я отколочу тебя, когда войду, — сказалъ голосъ,— вотъ увидишь, если не сдлаю этого, такъ-то, нищее ты отродье!— И сдлавъ такое любезное общаніе, голосъ перешелъ въ свистъ.

Оливеру не разъ уже приходилось подвергаться процессу, о которомъ ему было возвщено выразительнымъ монологомъ, а потому онъ ни на минуту не сомнвался въ томъ, что голосъ, кому бы тамъ онъ ни принадлежалъ, самымъ добросовстнымъ образомъ исполнитъ свое общаніе. Онъ отодвинулъ болты дрожащими руками и открылъ двери.

Секунду или дв осматривалъ Оливеръ улицу въ одномъ направленіи и въ другомъ, онъ думалъ, что неизвстный, говорившій съ нимъ черезъ замочную скважину, ходилъ взадъ и впередъ по улиц, чтобы согрться, но онъ никого не увидлъ, кром толстаго мальчика, который сидлъ на тумб противъ дома и лъ ломоть хлба съ масломъ, отрзывая отъ него ножомъ небольшіе ломти, величиною съ отверстіе своего рта, и съ жадностью подая ихъ.

— Прошу извинить, сэръ! — сказалъ Оливеръ.— Не вы ли стучали?

— Да, я стучалъ, — отвчалъ мальчикъ.

— Вамъ, вроятно, требуется гробъ, сэръ?— спросилъ Оливеръ.

При этихъ словахъ мальчикъ злобно взглянулъ на него и сказалъ, что Оливеру онъ потребуется несравненно раньше, если только онъ еще разъ осмлится такъ шутить со старшими.

— Ты, мн кажется, не знаешь, кто я такой?— продолжалъ онъ, вставая съ тумбы и напуская на себя необыкновенную важность.

— Нтъ, сэръ!— отвчалъ Оливеръ.

— Я мистеръ Ноэ Клейполь, — сказалъ мальчикъ, — и ты мой помощникъ. Открой ставни! Этакое ты лнивое, грубое отродье!

Съ этими словами мистеръ Клейполь ударилъ Оливера ногой и вошелъ въ лавку, стараясь принять на себя видъ достоинства и благородства, что не особенно удавалось ему. Да и трудно было мальчишк съ громадной головой, крошечными глазками, въ подранной одежд и съ глупымъ лицомъ имть видъ достоинства и благородства, а особенно, если прибавитъ къ обаятельной наружности этой особы красный носъ и желтый кожаный передникъ.

Оливеръ открылъ ставни, причемъ разбилъ одно оконное стекло той же ставней, которую онъ съ неимоврными усиліями старался стащить въ небольшой дворъ, смежный съ домомъ, куда вс ставни уносились обыкновенно на цлый день. Ноэ снисходительно вызвался помочь ему, утшая его при этомъ, что ему наврное ‘попадетъ’. Вскор посл этого внизъ спустился мистеръ Соуэрберри, а почти непосредственно за нимъ и сама мисгрисгъ Соуэрберри. Предсказаніе Ноэ исполнилось и Оливеру попало, посл чего онъ послдовалъ за юнымъ джентльменомъ къ завтраку.

— Садитесь поближе къ огню, Ноэ!— сказала Шарлота.— Я оставила для васъ небольшой кусочикъ копченой грудинки отъ хозяйскаго завтрака. Оливеръ, закрой дверь сзади мистера Ноэ и подай ему т кусочки, которые я положила на крышку отъ кастрюли. Вотъ твой чай, поставь его на ящикъ и пей тамъ, да скорй, они ждутъ тебя въ лавк. Слышишь?

— Слышишь нищенское отродье?— спросилъ Ноэ Клейполь.

— Богъ мой, Ноэ!— воскликнула Шарлота.— Какое вы удивительное созданіе! Зачмъ вы не оставите мальчика въ поко?

— Оставить его въ поко?— сказалъ Ноэ.— Что касается этого, то онъ достаточно оставленъ въ поко. Ни мать, ни отецъ не заботятся о немъ. Вс родные предоставили ему полное право идти своей собственной дорогой. Какъ думаешь, Шарлота? Ха, ха, ха!

— О, вы удивительная душа!— сказала Шарлота, разражаясь громкимъ хохотомъ, къ которому присоединился и Ноэ, нахохотавшись вдоволь, оба съ презрніемъ взглянули на бднаго Оливера Твиста, который дрожалъ, сидя на ящик въ самомъ холодномъ углу комнаты и подая сухія корки, приготовленныя спеціально для него.

Ноэ находился въ одномъ изъ благотворительныхъ заведеній, а не не дом призрнія для нищихъ и безродныхъ дтей.— Онъ не былъ подкинутымъ ребенкомъ и могъ начертать всю свою родословную, включая сюда и родителей, которые жили по близости. Мать его была прачка, а отецъ пьяница — солдатъ въ отставк, съ деревянной ногой и ежедневнымъ пансіономъ въ два съ половиною пенса. Приказчики мальчишки изъ сосднихъ лавокъ давно уже составили себ милую привычку дразнить Ноэ, когда онъ проходилъ по улиц, давая ему всевозможные эпитеты въ род ‘битая шкура’ ‘богадлка’ и такъ дале. Ноэ все выносилъ молча. Теперь же, когда судьба поставила на его пути безымяннаго сироту, на котораго всякій считалъ вправ указывать съ презрніемъ, онъ очень заинтересовался имъ. Какую обильную пищу для наблюденій находимъ мы здсь! У любого человческаго существа, будь то дитя лорда или грязный мальчишка благотворительнаго учрежденія, живо развиты самыя прекрасныя и благородныя качества и наклонности и наоборотъ.

Прошло три недли или даже мсяцъ съ тхъ поръ, какъ Олверъ поселился у гробовщика. Лавка была закрыта и мистеръ Соуэрберри ужиналъ вмст съ мистриссъ Соуэрберри въ маленькой задней комнатк. Бросивъ исподтишка нсколько взглядовъ на свою супругу, мистеръ Соуэрберри сказалъ:

— Дорогая моя…— онъ хотлъ продолжать, но мистриссъ Соуэрберри взглянула на него такъ неблагосклонно, что онъ сразу замолчалъ.

— Ну?…— спросила рзко мистриссъ Соуэрберри.

— Ничего, моя дорогая, ничего, — сказалъ мистеръ Соурберри.

— Ахъ, ты животное!— оказала мистриссъ Соуэрберри.

— Совсмъ нтъ, моя дорогая, — смиренно отвчалъ мистеръ Соуэрберри.— Я думалъ, что ты не желаешь слушать, милая! Я хотлъ сказать…

— О, не говори мн, что ты хотлъ сказать, — отвчала мистриссъ Соуэрберри.— Я вдь, ничто… Пожалуйста, не совтуйся со мой. Я не желаю вмшиваться насильно въ твои тайны.

И сказавъ это, мистриссъ Соуэрберри истерично засмялась, что угрожало дойти до боле грозныхъ послдствій.

— Но, моя дорогая, — сказалъ мистеръ Соуэрберри, — я собирался просить у тебя совта.

— Нтъ, нтъ, не спрашивай меня, — отвчала мистриссъ Соуэрберри.— Спроси кого нибудь другого.

Тутъ снова послышался истеричный смхъ, очень испугавшій мистера Соуэрберри, который поспшилъ прибгнуть къ обыкновенному и всми одобренному супружескому средству леченія, которое почти всегда производитъ желаемое дйствіе. Онъ просилъ какъ милостыни, какъ знака особенной благосклонности, чтобы мистриссъ Соуэрберри дозволила ему сказать, то что она желала больше всего слышать. Посл короткаго спора, длившагося три четверти часа, ему снисходительно и милостиво дали разршеніе говорить.

— Это относительно молодого Твиста, моя дорогая, — сказалъ мистеръ Соуэрберри.— Такой у него хорошій видъ, моя дорогая.

— Какъ не быть хорошему виду, когда онъ столько стъ!— отвтила леди.

— На лиц его всегда лежитъ выраженіе грусти, моя милая, — сказалъ мистеръ Соуэрберри, — и это придаетъ ему интересный вижъ. Изъ него выйдетъ восхитительный ‘мьютъ’ {Человкъ, нанятый стоять у дверей во время похоронъ.} на похоронахъ, моя дорогая.

Мистриссъ Соуэрберри взглянула на него съ выраженіемъ нелбыкновеннаго удивленія. Мистеръ Соуэрберри это замтилъ и, чтобы не дать ей времени отвчать, продолжалъ:

— Говоря эта, моя дорогая, я не думаю, чтобы онъ былъ подходящимъ ‘мьютомъ’ для взрослыхъ людей, но только при дтскихъ похоронахъ. Это было бы нчто новое, дорогая… мьютъ — ребенокъ. Можешь быть уврена, что это произведетъ поразительный эфектъ.

Мистриссъ Соуэрберри, отличавшаяся замчательнымъ вкусомъ во всемъ, что касалось похоронъ, была поражена этой новой идеей, но такъ какъ при существующихъ въ данный моментъ обстоятельствахъ она не хотла унизить своего достоинства, сознавшись въ этомъ, то она рзко спросила своего мужа, почему же не подумалъ онъ раньше о такомъ очевидномъ для всякаго дл?

Изъ этого вопроса мистеръ Соуэрберри вывелъ сразу правильное заключеніе, что предложеніе его одобрено, ршено было поэтому, что Оливера необходимо посвятить во вс тайны ремесла, для чего онъ долженъ будетъ сопровождать своего хозяина при первомъ ближайшемъ случа, гд потребуются его услуги.

Случай не заставилъ себя долго ждать. На слдующее утро, спустя полчаса посл завтрака, въ лавку вошелъ мистеръ Бембль, приставивъ свою палку къ конторк, онъ вынулъ изъ кармана кожаную записную книжечку и вырвавъ оттуда листикъ бумаги, подалъ его Соуэрберри.

— Ага!— сказалъ гробовщикъ, съ видимымъ удовольствіемъ прочитавъ то, что было тамъ написано.— Заказъ гроба?

— Прежде всего гробъ, а затмъ похороны отъ прихода — отвчалъ мистеръ Бембль, застегивая кожаную книжечку, довольно таки объемистую.

— Байтонъ?— спросилъ гробовщикъ, переводя глаза съ листика бумаги на мистера Бембля.— Я никогда раньше не слыхалъ этого имени.

Бембль покачалъ головой.

— Упрямый народъ, мистеръ Соуэрберри, ужасно упрямый!— сказалъ онъ.— И къ тому же гордый, сэръ!

— Гордый?!— воскликнулъ мистеръ Соуэрберри.— Ну, это ужъ слишкомъ.

— Охъ! Даже тошно становится!— отвчалъ сторожъ.— Отвращеніе и только, мистеръ Соуэрберри!

— Врно!— подтвердилъ гробовщикъ.

— Мы только прошлую ночь услышали объ этомъ семейств, — продолжалъ сторожъ.— Мы ничего не знали бы о немъ, если бы не одна женщина, которая живетъ въ томъ же дом, она явилась въ приходскій комитетъ съ просьбою прислать приходскаго доктора, чтобы постить больную женщину. Докторъ ухалъ на обдъ и его фельдшеръ (очень знающій малый) послалъ туда какое то лекарство въ баночк изъ подъ ваксы, сдланное на скорую руку.

— Быстрота и натискъ!— сказалъ гробовщикъ.

— Да, быстрота и натискъ! — продолжалъ сторожъ.— Но знаете, что вышло? Знаете, что сдлали эти неблагодарные, сэръ? Мужъ приказалъ сказать, что лекарство это не годится для его жены и она не будетъ принимать его… не будетъ при-ни-мать его, сэръ! Прекрасное, укрпляющее, благодтельное лекарство, которою такъ помогло двумъ ирландскимъ рабочимъ и одному нагрузчику угля всего недлю назадъ!… Послали вдь имъ даромъ, въ баночк изъ подъ ваксы… А онъ прислалъ сказать, что она не будетъ принимать его, сэръ!

Ужасъ такого поступка до того возмущалъ мистера Бембля, что онъ ударилъ палкой по конторк и вспыхнулъ отъ негодованія.

— Вотъ такъ разъ!— сказалъ гробовщикъ,— я ни-ко-гда…

— Никогда, сэръ!— подхватилъ сторожъ.— Нтъ, никто этого не длалъ! Ну, а теперь она умерла, и мы должны хоронить ее, и чмъ скоре, тмъ лучше.

И, сказавъ это, мистеръ Бембль надлъ свою трехуголку задомъ напередъ, не замтивъ этого, потому что находился въ лихорадочномъ возбужденіи, и вышелъ изъ лавки.

— Ахъ, Оливеръ, онъ такъ былъ сердитъ, что забылъ даже спросить о теб, — сказалъ мистеръ Соуэрберри, слдя глазами за сторожемъ, который шелъ по улиц.

— Да, сэръ!— отвчалъ Оливеръ, который во время разговора тщательно держался въ сторон и дрожалъ съ головы до ногъ съ тoro самаго момента, когда услышалъ голосъ мистера Бембля. А между тмъ ему совсмъ не надо было избгать взоровъ мистера Бембля, ибо сей сановникъ, на котораго предсказаніе джентльмена въ бломъ жилет произвело крайне сильное впечатлніе, ршилъ, что не стоитъ больше разговаривать объ Оливер посл того, какъ гробовщикъ взялъ его къ себ, и лучше молчать до тхъ поръ, пока не будетъ заключенъ контрактъ лтъ на семь, когда нечего уже будетъ бояться, что онъ снова попадетъ на иждивеніе прихода.

— Ну-съ, — сказалъ мистеръ Соуэрберри, надвая шляпу, — чмъ скоре будетъ продлана вся эта исторія, тмъ лучше. Ноэ, оставайся въ лавк, а ты Оливеръ надвай шапку и слдуй за мной.

Оливеръ повиновался и послдовалъ за хозяиномъ. Нсколько времени шли они по одной изъ очень густо населенныхъ частей города, а затмъ свернули въ узенькую улицу, несравненно боле грязную и жалкую, чмъ та, по которой они только что шли, здсь они остановились, чтобы отыскать домъ, куда ихъ послали. Дома съ обихъ сторонъ улицы были высокіе и обширные, но очень старые и населенные представителями самаго бднаго класса, что было видно по грязному и заброшенному фасаду ихъ, не говоря уже о неряшливо одтыхъ мужчинахъ и женщинахъ, которые случайно шныряли по улиц, сгорбившись и скрестивъ руки на груди, или просто сложивъ ихъ. Въ большей части этихъ домовъ были когда то лавки, но вс он теперь были или наглухо заколочены, или совсмъ почти развалилиісь, жилыми были только верхнія комнаты. Нкоторые дома, сдлавшіеся отъ времени и ветхости нежилыми, поддерживались въ предупрежденіе обвала огромными столбами, приставленными верхнимъ концомъ къ стн и глубоко врытыми въ землю нижнимъ концомъ. Но даже и эти ветхія развалины служили, повидимому, ночлежнымъ пріютомь для многихъ бездомныхъ бдняковъ, нкоторыя изъ досокъ, которыми были заколочены двери и окна, были въ иныхъ мстахъ раздвинуты такъ, что получалось отверстіе, черезъ которое свободно могъ пролзть человкъ. Трущобы эти отличались грязью и невыносимой вонью. Тамъ и сямъ внутри нихъ копошились крысы, отъ голода превратившіяся чуть не въ скелеты.

Ни молотка, ни звонка не оказалось у открытой двери, гд остановились Оливеръ и его хозяинъ. Осторожно пробираясь по темному корридору и прижимая крпко къ себ Оливера, чтобы онъ не испугался, поднялся гробовщикъ на верхушку перваго пролета лстницы. Остановившись на площадк противъ двери, онъ нсколько разъ постучалъ по ней суставомъ своего пальца.

Дверь открыла молодая двушка лтъ тринадцати, четырнадцати. Гробовщикъ, осмотрвъ внимательно комнату, сразу узналъ по нкоторымъ примтамъ, что она именно та, куда его направили. Онъ вошелъ, а за нимъ Оливеръ.

Комната была очевидно нетоптлена и у холоднаго очага стоялъ какой-то мужчина и машинально грлъ себ руки. Позади него стоялъ низкій стулъ, на которомъ сидла старуха. Въ противоположномъ углу толпились дти, покрытыя лохмотьями, а на полу, прямо противъ дверей, на тоненькомъ матрасик лежало нчто, покрытое рванымъ одяломъ. Оливеръ вздрогнулъ, взглянувъ на это мсто, и еще больше прижался къ своему хозяину, мальчикъ сразу почувствовалъ, что это трупъ.

Лицо у мужчины, стоявшаго подл очага, было худое и блдное, волоса и борода съ просдью, глаза красные. Лицо у старухи было совершенно сморщенное, изъ подъ нижней губы у нея выглядывали два, пока еще уцлвшихъ зуба, но зато глаза ея были совсмъ живые и проницательные. Оливеръ со страхомъ смотрлъ на мужчину и на старуху. Они такъ походили на крысъ, виднныхъ имъ внизу.

— Никто не сметъ подходить къ ней!— крикнулъ мужчина, когда гробовщикъ подошелъ къ тлу.— Назадъ! Чортъ васъ возьми, назадъ, если жизнь вамъ дорога!

— Что за безразсудство, голубчикъ мой, — сказалъ гробовщикъ, насмотрвшійся вдоволь на горе во всхъ его видахъ и у разныхъ классовъ.— Какое безразсудство!

— Говорю вамъ, — сказалъ мужчина, сжимая кулаки и съ бшенствомъ топнувъ по полу, — говорю вамъ, что я не позволю закопать ее въ землю! Она не будетъ отдыхать тамъ. Черви будутъ грызть ее… но не будутъ сть ее… она вся высохла.

Гробовщикъ не отвчалъ ничего на этотъ безумный бредъ. Онъ вынулъ изъ кармана тесьму и опустился на колни подл тла.

— Ахъ!— сказалъ мужчина, заливаясь слезами и падая на колни у ногъ своей жены, — становитесь на колни, становитесь на колни!… На колни кругомъ нея, вс вы, и слушайте мои слова! Говорю вамъ, она умерла отъ голода. Я не думалъ, что ей такъ худо, пока у нея не началась лихорадка… когда кости стали у нея видны подъ кожей. У насъ не было ни дровъ, ни свчей, она умерла въ темнот… въ темнот. Она не могла даже видть лица своихъ дтей, хотя мы слышали, какъ она звала ихъ по имени. Для нея просилъ я милостыни на улиц, а они заперли меня въ тюрьму. Когда я вернулся, она умирала и вся кровь въ моемъ тл остановилась, потому что она умерла отъ голода. Клянусь всевидящимъ Богомъ, они уморили ее голодомъ!

Онъ запустилъ руки себ въ волоса, громко вскрикнулъ и покатился на полъ, глаза его сдлались неподвижны, на губахъ показалась пна. Испуганныя дти горько заплакали. Старуха, которая все время сидла неподвижно на стул и какъ будто ничего не видла и не слышала, что длалось кругомъ нея, погрозила имъ пальцемъ, затмъ развязала галстукъ мужчин, продолжавшему неподвижно лежать на полу, и подошла къ гробовщику.

— Это моя дочка, — сказала старуха, головой указывая на тло.— Боже мой, Боже! Какъ странно! Я, которая родила ее и выростила, я жива и здорова, а она лежитъ здсь… холодная и окоченлая! Боже мой, Боже! Подумать только! Точно комедія какая… право комедія!

И несчастная женщина что то бормотала и какъ то странно, неестественно хихикала. Гробовщикъ всталъ и направился къ дверямъ.

— Стойте! Стойте!— сказала старуха громкимъ шопотомъ.— Когда ее похоронятъ, завтра утромъ, на слдующій день, или сегодня вечеромъ? Я убрала ее тло и должна проводить ее. Пришлите мн широкій плащъ… только очень теплый, потому холодъ страшный. Не дурно было бы състь кэксовъ и выпить вина прежде, чмъ идти. Ну, да что-же длать! Пришлите хоть сколько нибудь хлба… только одинъ хлбецъ и чашку воды. Будетъ у насъ хлбъ, голубчикъ?— сказала она, хватая за сюртукъ гробовщика, который снова направился къ дверямъ.

— Да, да, — отвчалъ гробовщикъ, — разумется. Все, что вамъ угодно.

Онъ выдернулъ полу сюртука изъ рукъ старухи и, схвативъ Оливера за руку, бросился вонъ изъ комнаты.

На слдующій день (семь еще раньше доставили хлбъ и кусокъ сыру, который принесъ самъ мистеръ Бембль) Оливеръ вмст съ хозяиномъ отправился въ убогое жилище, куда еще раньше прибылъ мистеръ Бембль въ сопровожденіи четырехъ человкъ изъ дома призрнія, которые должны были исполнять обязанности носильщиковъ. Лохмотья старухи и мужчины были уже прикрыты черными плащами, когда крышку гроба привинтили, носильщики взяли его себ на плечи и вынесли на улицу.

— Ну, теперь не жалйте ногъ, бабушка!— шепнулъ Соуэрберри старух на ухо.— Мы можемъ опоздать, а мы не имемъ права заставлять ждать священника. Впередъ ребята… и, какъ можно, скоре!

Выслушавъ это распоряженіе, носильщики быстро зашагали со своей легкой ношей, провожатые покойницы старались изо всхъ силъ держаться вблизи нихъ. Мистеръ Бембль и Соуэрберри шли на довольно значительномъ разстояніи впереди, Оливеръ, ноги котораго были далеко не такъ длинны, какъ у его хозяина, бжалъ сбоку.

На самомъ же дл оказалось, что не было совсмъ такой необходимости спшить, какъ уврялъ Соуэрберри. Когда процессія прибыла къ темному, поросшему крапивой углу кладбища, гд хоронили бдняковъ, священника еще не было и причетникъ сидвшій у огня въ ризниц, сказалъ, что врядъ ли пройдетъ меньше часу до его прихода. Носильщики поставили гробъ подл могилы, провожатые остановились тутъ же, не смотря на туманъ и моросящій дождь, и терпливо ждали. Нсколько мальчишекъ въ лохмотьяхъ, которые явились на кладбище изъ любопытства, затяли шумную игру, то прячась между могилами, то перепрыгивая взадъ и впередъ черезъ гробъ. Мистеръ Соуэрберри и Бембль, давнишніе пріятели причетника сидли съ нимъ у огня и читали газету.

По прошествіи боле чмъ часа мистеръ Бембль, Соуэрберри и причетникъ спшно шли къ могил, а вскор посл этого появился и священникъ, на ходу еще надвавшій свой стихарь. Мистеръ Бембль, чтобы хоть сколько нибудь сохранить приличіе, шлепнулъ одного или двухъ мальчишекъ, священникъ на скорую руку прочиталъ молитву, что заняло не боле четырехъ минутъ, затмъ передалъ свой стихарь причетнику и ушелъ.

— Ну, Билль!— сказалъ Соуэрберри могильщику.— Зарывай! Работа эта была не трудная, потому что могила была до того наполнена, что самый верхній гробъ находился всего на разстояніи нсколькихъ футовъ отъ поверхности земли. Могильщикъ лопатой сгребъ всю землю въ могилу, притопталъ ее ногами, перекинулъ лопату черезъ плечо и ушелъ, преслдуемый мальчишками, которые выражали ему свое неудовольствіе за то, что все такъ скоро кончилось.

— Идемъ, любезный!— сказалъ Бембль мужу покойницы, хлопнувъ его по спин.— Сейчасъ запрутъ ворота.

Мужчина, который ни разу не двинулся еще съ мста, занятамъ имъ подл могилы, поднялъ голову, съ удивленіемъ взглянулъ на говорившаго съ нимъ, сдлалъ нсколько шаговъ впередъ и упалъ въ обморокъ. Старуха была такъ занята отсутствіемъ своего плаща, (который снятъ былъ съ нея гробовщикомъ) что ршительно никакого вниманія не обратила на это. Несчастнаго облили холодной водой и онъ пришелъ въ себя. Когда онъ вышелъ на улицу, за нимъ заперли ворота кладбища, и вс разошлись въ разныя стороны.

— Ну, Оливеръ, — сказалъ Соуэрберри на обратномъ пути домой, — какъ это понравилось теб?

— Очень хорошо, благодарю васъ, сэръ!— отвчалъ Оливеръ очень нершительно.— Не очень, сэръ!

— Привыкнешь со временемъ, Оливеръ!— сказалъ Соуэрберри.— Будешь покойне, когда привыкнешь, мой мальчикъ!

Оливеръ мысленно спрашивалъ себя, сколько времени приблизительно потребовалось на то, чтобы мистеръ Соуэрберри привыкъ. Но онъ ршилъ, что лучше будетъ не спрашивать объ этомъ и шелъ молча домой, думая о всемъ, что онъ видлъ и слышалъ.

VI. Оливеръ, раздраженный насмшками Ноэ, начинаетъ дйствовать и приводитъ его въ удивленіе.

Мсяцъ испытанія прошелъ, и Оливеръ былъ формально принятъ въ ученики. Это былъ сезонъ, обильный заболваніями или, говоря коммерческимъ языкомъ, обильный спросомъ на гроба, такъ что въ теченіе нсколькихъ недль Оливеръ пріобрлъ много опытноcти. Успхъ коммерческихъ спекуляцій мистера Соуэрберри превзошелъ вс его ожиданія. Старйшіе обитатели города не помнили времени, когда такъ свирпствовала корь, вліявшая роковымъ образомъ на существованіе дтей, много было, поэтому, похоронныхъ процессій, во глав которыхъ шелъ маленькій Оливеръ въ шляп въ длиннымъ крепомъ, доходившимъ ему до колнъ, вызывая тмъ неописанное удовольствіе и волненіе всхъ матерей города. Такимъ образомъ Оливеръ, сопровождавшій своего хозяина во всхъ процессіяхъ умершихъ дтей съ цлью пріучиться къ хладнокровію и умнью владть своими нервами, что необходимо истинному гробовщику, имлъ возможность наблюдать замчательную покорность судьб и мужество, съ которымъ многіе переносили выпавшее на ихъ долю испытаніе.

Напримръ, когда Соуэрберри хоронилъ какую нибудь богатую старую леди или джентльмена, имвшихъ множество племянниковъ и племянницъ, которые казались неутшными во время болзни родственницы или родственника и были повидимому совершенно поглощены своимъ горемъ, выглядли на похоронахъ довольными и счастливыми, непринужденно и весело разговаривая между собою, какъ будто бы ничего ршительно не случилось. Мужья перенесли потери своихъ женъ съ героическимъ самообладаніемъ. Жены, надвая трауръ по своимъ мужьямъ, какъ будто бы главнымъ доказательствомъ горя могла служить лишь извстная одежда, заботились больше всего о томъ, чтобы костюмъ этотъ шелъ имъ къ лицу. Замчателенъ былъ вообще тотъ фактъ, что вс эти леди и джентльмены, такъ страстно выражавшіе свое неутшное горе во время церемоніи, тотчасъ же по возвращеніи домой приходили въ себя и совершенно успокаивались къ тому времени, когда наступало время чаепитія. Все это было весьма любопытно и поучительно и Оливеръ съ большимъ удивленіемъ присматривался къ этому.

Научился ли Оливеръ Твистъ покорности судьб на примр столькихъ добрыхъ людей, я не могу сказать, не смотря на то, что я его біографъ, одно только могу я съ достоврностью утверждать, что въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ онъ стойко переносилъ помыкательства и издвательства Ноэ Клейполя, который сталъ относиться къ нему несравненно хуже съ тхъ поръ, какъ началъ завидовать, что только что поступившій на службу мальчишка, фигурируетъ въ процессіяхъ съ черной палкой и въ шляп съ крепомъ, тогда какъ онъ, несмотря ли старшинство свое, остается по прежнему въ своей старой шапк и кожаномъ передник. Шарлота обращалась съ нимъ худо, потому что такъ обращался съ нимъ Ноэ. Мистриссъ Соуэрберри была его непреклоннымъ врагомъ, потому что мистеръ Соуэрберри выказывалъ склонность быть его другомъ, находясь такимъ образомъ между этими тремя особами съ одной стороны и изобиліемъ похоронъ съ другой, Оливеръ чувствовалъ себя далеко не такъ хорошо, какъ голодный поросенокъ, попавшій въ кладовую съ зерномъ при пивоварн.

Теперь я перехожу къ весьма важному эпизоду въ исторіи жизни Оливера и хочу описать одинъ случай, на первый взглядъ какъ бы незначительный и пустой, а между тмъ имвшій косвенное вліяніе на весьма существенную перемну во всхъ его будущихъ планахъ и поступкахъ.

Въ одинъ прекрасный день, когда наступилъ обычный часъ обда, Оливеръ и Hoэ спустились въ кухню, гд имъ приготовленъ былъ лакомый кусокъ баранины — полтора фунта самой скверной шеины. Шарлоту вдругъ вызвали за чмъ то, Ноэ Клейполь, который былъ голоденъ и золъ, ршилъ какъ нибудь использовать этотъ короткій промежутокъ времени и нашелъ, что наиболе подходящимъ для этого будетъ, если онъ начнетъ издваться надъ Оливеромъ Твистомъ.

Желая по возможности скоре предаться этой невинной забав, онъ положилъ ноги на столъ, схватилъ Оливера за волосы, надралъ ему уши, выразилъ свое мнніе, что онъ подлый трусъ, и затмъ объявилъ, что безпремнно придетъ смотрть, когда его повсятъ, гд бы ни случилось это событіе, котораго онъ жаждалъ. Дале, какъ и подобало такому ожесточенному и испорченному питомцу благотворительнаго учрежденія, сталъ онъ придумывать самыя разнообразныя мелочи, чтобы досадить Оливеру, но ни одна изъ нихъ не привела къ желанной цли — заставить мальчика заплакать. Мелочная, низкая душенка Ноэ подсказала ему, что сегодня, если онъ желаетъ достигнуть результата, необходимо придумать что нибудь тонкое, ядовитое и онъ ршилъ перейти на личности.

— Эй, ты отродье, — сказалъ Ноэ, — гд твоя мать?

— Она умерла, — отвчалъ Оливеръ,— прошу, пожалуйста, не говорить о ней.

Оливеръ вспыхнулъ и дыханіе его ускорилось, въ углахъ рта и у ноздрей появилось нервное подергиваніе, — то былъ, по мннію мистера Клейполя, врнымъ признакомъ жестокаго приступа плача. Это побудило его продолжать начатое.

— Отчего же она умерла?— спросилъ онъ.

— Отъ разбитаго сердца, — какъ говорили мн наши старыя сидлки, — отвчалъ Оливеръ, говоря какъ бы про себя и не думая о Ноэ.— Мн кажется, я знаю, что значитъ умереть отъ разбитаго сердца.

— Толи-роли, лоли, лоли, фоли-роли, — заплъ Ноэ, замтивъ слезу, скатившуюся по щек Оливера.— О чемъ-же ты это хнычешь?

— Не изъ за того, что вы говорите, — отвчалъ Оливеръ, поспшно отирая слезу, — не думайте этого, пожалуйста!

— Эге, не изъ-за меня!— передразнилъ его Ноэ.

— Нтъ, но изъ-за васъ, — рзко оборвалъ его Оливеръ.— Довольно! Не смйте ничего больше говорить о ней. Лучше не говорите!

— Лучше не говорить!— воскликнулъ Ноэ.— Такъ-съ! Лучше не говорить! Не будь такимъ безстыднымъ, отродье! Твоя мать! Ночная красотка была она, вотъ что! О, господи!

Ноэ выразительно кивнулъ головой и поднялъ кверху свой красный носъ, считая это наиболе подходящимъ дйствіемъ для даннаго случая.

— Знаешь ли ты, нищенское отродье, — продолжалъ Ноэ, которому молчаніе Оливера придавало все больше и больше смлости.— Знаешь ли, нищенское отродье, — продолжалъ онъ съ оттнкомъ притворной жалости, — теперь этому никто не поможетъ и теб даже не помочь! мн очень жаль тебя и, я увренъ, всмъ, ршительно всмъ жаль тебя. Да вдь ты и самъ прекрасно знаешь, что твоя мать была ни боле, не мене, какъ настоящая уличная потаскуха.

— Что вы сказали?— спросилъ Оливеръ, быстро обернувшись.

— Настоящая уличная потаскуха, нищенское отродье, вотъ что!— отвчалъ Ноэ совершенно спокойно.— А потому, нищенское отродье, хорошо она сдлала, что умерла, иначе ее или заперли бы въ смирительный домъ въ Лондон, или бы сосали на каторгу, или повсили.

Слова эти довели Оливера до бшенства, кровь бросилась ему въ голову и онъ, вскочивъ съ мста, опрокинулъ столъ и стулъ, схватилъ Ноэ за горло, тряхнулъ его такъ, что у него зубы застучали и, собравъ вс силы свои, нанесъ ему тяжелый ударъ, моментально свалившій его на полъ.

Вотъ что сдлало жестокое обращеніе съ этимъ, еще минуту тому назадъ спокойнымъ, кроткимъ и безобиднымъ созданіемъ! Но духъ его не могъ нe возмутиться, жестокое оскорбленіе, нанесенное его матери зажгло огнемъ всю его кровь. Грудь его тяжело поднималась. Онъ стоялъ, вытянувшись во весь ростъ, глаза его сверкали и искрились, вся фигура его измнилась, когда онъ гнвно смотрлъ на своего трусливаго мучителя, лежавшаго теперь у его ногъ.

— Онъ убьетъ меня!— оралъ во все горло Ноэ.— Шарлота! Миссисъ! Новый мальчикъ хочетъ убить меня! Помогите! Помогите! Оливеръ сошелъ съ ума! Шар… лота!

Крики Ноэ были услышаны, на нихъ отвчала громкимъ крикомъ Шарлота и еще боле громкимъ мистриссъ Соуэрберри, первая влетла въ кухню изъ боковой двери, тогда какъ вторая стояла на лстниц до тхъ поръ, пока не уврилась, что жизни ея ничто не угрожаетъ, если она сойдетъ внизъ.

— Ахъ, ты негодяй!— кричала Шарлота, схвативъ Оливера за шиворотъ съ такою силою, съ какою можетъ схватить здоровый мужчина.— Ахъ ты неблагодарное, злое, гадкое созданіе!— И останавливаясь чуть ли не на каждомъ слог, Шарлота наносила Оливеру ударъ за ударомъ, сопровождая каждый вскрикиваніемъ къ общему удовольствію всей компаніи.

Надо полагать, что кулакъ Шарлоты былъ не особенно тяжелъ, такъ какъ мистриссъ Соуэрберри, думая, вроятно, что онъ не въ состояніи усмирить безуміе Оливера, влетла въ свою очередь въ кухню и, схвативъ мальчика одной рукой, принялась царапать ему лицо другой. Видя, что дло принимаетъ вполн благопріятный оборотъ, Ноэ вскочилъ на ноги и принялся дубасить Оливера по спин.

Оживленная гимнастика длилась довольно долго. Когда, наконецъ, вс трое устали такъ, что ужъ не въ состояніи были больше ни бить, ни царапать, то потащили Оливера, который продолжалъ кричать и защищаться, не испытывая ни малйшаго страха, въ темный подвалъ и заперли его тамъ. По окончаніи расправы мистриссъ Соуэрберри упала въ кресло и залилась слезами.

— Ахъ, Богъ мой, она умираетъ!— воскликнула Шарлота.— Стаканъ воды, голубчикъ Ноэ! Скорй!

— О, Шарлота, — сказала мистриссъ Соуэрберри, говоря задыхающимся и еле слышнымъ голосомъ посл того, какъ Ноэ облилъ ей голову и плечи изряднымъ количествомъ воды.— О, Шарлота, какое счастье что насъ всхъ не убили въ постели!

— Да, большое счастье, ма’амъ, — отвчала Шарлота.— Надюсь, что это будетъ хорошимъ урокомъ хозяину, чтобы онъ не бралъ больше этихъ ужасныхъ созданій, которыя съ самой колыбели своей предназначены быть убійцами и грабителями. Бдняжка Ноэ! Онъ бы наврное былъ убитъ, ма’амъ, не приди я во время.

— Бдняжечка!— сказала мистриссъ Соуэрберри, съ состраданіемъ глядя на Ноэ.

Ноэ, жилетныя пуговицы котораго были наравн съ верхушкой головы Оливера принялся изъ всей силы тереть себ глаза кулаками, пока произносились эти сожалнія о немъ и пока ему не удалось выжать нсколько слезинокъ. Онъ даже въ конц концовъ началъ всхлипывать.

— Ахъ, что же намъ длать!— воскликнула мистриссъ Соуэрберри,— хозяина нтъ дома и ни одного мужчины! Вдь не пройдетъ и десяти минутъ, какъ онъ выбьетъ эту дверь.

Сильные удары кулакомъ и ногами, сыпавшіеся на дверь, за которою былъ запертъ Оливеръ, длали до нкоторой степени вроятнымъ такое предположеніе.

— Боже мой милостивый! Не знаю, право, ма’амъ, — сказала Шарлота,— не послать ли намъ за полицейскими?

— Или за солдатами?— спросилъ мистеръ Клейполь.

— Нтъ, нтъ!— сказала мистриссъ Соуэрберри, вспомнивъ въ эту минуту стараго друга Оливера.— Бги съ мистеру Бемблю, Ноэ, и скажи ему, чтобы онъ пришелъ сейчасъ же, не откладывая ни единой минутки…. Бги безъ шапки! Бги скорй! Держи ножъ на синяк, пока ты бжишь…. отъ холода опухоль спадетъ.

Ноэ не отвчалъ ни единаго слова и пустился бжать во всю крыть, на какую былъ только способенъ. Вс прохожіе останавливались съ удивленіемъ, при вид мальчика изъ благотворительнаго учрежденія, который, какъ вихрь, несся по улиц безъ шапки и съ приложеннымъ къ глазу складнымъ ножемъ.

VII. Оливеръ продолжаетъ упорствовать.

Ноэ Клейполь несся по улиц, не останавливаясь даже для того, чтобы перевести дыханіе, пока не добжалъ до воротъ дома призрнія. Постоявъ минуту, дв, чтобы подготовить приличествующія обстоятельствамъ рыданія и слезы и придать себ несчастный видъ, онъ громко постучалъ въ калитку. Старикъ нищій, открывшій ему калитку, увидлъ передъ собой до того несчастное лицо, что даже онъ, ничего кром жалкихъ лицъ вокругъ себя не видвшій, былъ страшно поражонъ и отскочилъ назадъ.

— Что… что съ тобой, мой милый?— воскликнулъ старикъ.

— Мистеръ Бембль! мистеръ Бембль!— вопилъ Ноэ замчательно искусно разыграннымъ тономъ ужаса и такъ громко, что голосъ его не только достигъ до слуха мистера Бембля, который былъ недалеко оттуда, но такъ встревожилъ его, что онъ выскочилъ во дворъ безъ трехуголки. Весьма любопытное и замчательное обстоятельство, которое показываетъ, что даже приходскій сторожъ можетъ подъ вліяніемъ внезапнаго и сильнаго импульса дойти до моментальной потери самообладанія и даже забыть свое достоинство.

— О, мистеръ Бембль, сэръ!— сказалъ Ноэ.— Оливеръ, сэръ!… Оливеръ….

— Что? Что такое?— перебилъ его мистеръ Бембль и металлическіе глаза его сверкнули удовольствіемъ.— Не убжалъ ли онъ? Не убжаль, Ноэ?

— Нтъ, сэръ, нтъ! не убжалъ, сэръ, но сбсился, — отвчалъ Ноэ.— Онъ хотлъ убить меня, сэръ! Потомъ пробовалъ убить Шарлоту, а потомъ миссисъ. Охъ, какія ужасныя терзанія! Какая мука, сэръ!— И Ноэ началъ корчиться и изгибаться съ ловкостью настоящаго угря. стараясь въ то же время дать понять мистеру Бемблю, что Оливеръ Твистъ нанесъ ему оскорбленіе и даже побои, отъ которыхъ онъ чувствуетъ какое то внутреннее поврежденіе, причиняющее адскія муки.

Когда Ноэ увидлъ, что сообщеніе его совсмъ ошеломило мистера Бембля, онъ сталъ еще больше кривляться и въ десять разъ еще громче оплакивать нанесенные ему поврежденія, а когда онъ увидлъ идущаго по двору джентльмена въ бломъ жилет, то трагизмъ его жалобъ превзошелъ все, что было до сихъ поръ. Длалъ онъ это, разсчитывая на то, что ему удастся обратить на себя вниманіе и возбудить негодованіе вышеупомянутаго джентльмена.

Вниманіе джентльмена было дйствительно скоро привлечено. Не сдлалъ онъ и трехъ шаговъ, какъ сердито обернулся и спросилъ, чего тамъ воетъ эта дрянь и почему мистеръ Бембль до сихъ поръ не угостить его чмъ нибудь такимъ, что сразу измнило бы этотъ рядъ вольныхъ восклицаній на невольныя?

— Это бдный мальчикъ изъ безплатной школы, сэръ, — отвчалъ на это мистеръ Бембль, — его едва не убилъ… всхъ едва не убилъ, сэръ…. молодой Твистъ.

— Клянусь Юпитеромъ!— воскликнулъ джентльменъ въ бломъ жилет, сразу останавливаясь на мст.— Я такъ и зналъ! Я съ перваго еще раза имлъ странное предчувствіе, что этотъ дерзкій, молодой дикарь будетъ когда нибудь повшенъ!

— Онъ пытался также, сэръ, убить служанку, — сказалъ мистеръ Бембль, лицо котораго приняло землистый оттнокъ.

— И хозяйку, — перебилъ его мистеръ Клейполь.

— И хозяина… такъ, кажется, сказалъ ты, Ноэ?— спросилъ мистеръ Бембль.

— Нтъ, хозяина не было дома, не то онъ убилъ бы и его, — отвчалъ Ноэ.— Онъ говорилъ, что хочетъ сдлать это.

— Ага! Говорилъ, что хочетъ сдлать это? Да, мой мальчикъ?— спросилъ джентльменъ въ бломъ жилет.

— Да, сэръ, — отвчалъ Ноэ.— Сэръ, миссисъ просила узнать, будетъ ли время мистеру Бемблю придти къ ней сейчасъ же и высчь его, потому что хозяина нтъ дома.

— Разумется, мой мальчикъ, разумется, — сказалъ джентльменъ въ бломъ жилет, благосклонно улыбаясь и погладивъ голову Ноэ, который былъ почти на три дюйма выше его.— Ты добрый мальчикъ… очень добрый мальчикъ… Вотъ теб одинъ пенсъ. Бембль идите скорй къ Соуэрберри съ палкой и тамъ увидите что надо сдлать… не щадите его.

— Будьте спокойны!— отвчалъ сторожъ, поправляя вощеную веревку, которая была обмотана вокругъ его палки и предназначалась на случай приходскихъ воздаяній.

— Скажите Соуэрберри, чтобы и онъ не щадилъ его. Онъ никогда и ничего не сдлаетъ изъ него безъ палки, — сказалъ джентльменъ въ бломъ жилет.

— Постараюсь, сэръ!— отвчалъ сторожъ и такъ какъ за это время трехуголка и палка были приведены въ порядокъ, къ великому удовольствію ихъ хозяина, то мистеръ Бембль и Ноэ Клейполь поспшили къ лавк гробовщика.

Здсь они нашли положеніе вещей нисколько не измнившимся. Соуэрберри не вернулся еще домой, и Оливеръ съ прежней силой стучалъ въ двери подвала. Мистриссъ Соуэрберри и Шарлота въ такомъ вид представили свирпостъ, овладвшую мальчикомъ, что мистеръ Бембль ршилъ прежде поговорить съ нимъ, а затмъ уже отворить дверь.

Съ цлью нкотораго предупрежденія онъ прежде всего стукнулъ съ наружной стороны двери, а затмъ приложился ртомъ къ замочной скважин и сказалъ густымъ и внушительнымъ голосомъ:

— Оливеръ!

— Выпустите вы меня наконецъ или нтъ?

— Ты узнаешь мой голосъ, Оливеръ?

— Да, — отвчалъ Оливеръ.

— И ты не боишься его, сэръ? Ты не дрожишь, когда я говорю, сэръ?— спросилъ мистеръ Бембль.

— Нтъ!— отвчалъ грубо Оливеръ.

Отвтъ, совершенно не похожій на тотъ, котораго онъ ждалъ и къ которому привыкъ, не мало поразилъ мистера Бембля. Онъ отошелъ отъ замочной скважины, вытянулся во весь ростъ и съ безмолвнымъ удивленіемъ переводилъ свой взоръ съ одного на другого изъ трехъ присутствовавшихъ лицъ.

— О, знаете ли, что я вамъ скажу, мистеръ Бембль? Онъ наврное сошелъ съ ума, — сказала мистриссъ Соуэрберри.— Ни одинъ мальчикъ, будь онъ хоть наполовину въ своемъ ум, не посмлъ бы такъ говорить съ вами.

— Это не сумасшествіе, ма’амъ, — отвчалъ мистеръ Бембль посл нсколькихъ минутъ глубокаго размышленія, — а это все говядина, вотъ что!

— Что-о?— воскликнула мистриссъ Соуэрберри.

— Мясо, ма’амъ, мясо!— отвчалъ Бембль.— Вы перекормили его, ма’амъ. Вы искусственнымъ способомъ подняли его духъ, что неумстно съ такими, какъ онъ. Члены комитета, убдившіеся въ этомъ на практик, скажутъ вамъ то же самое, мистриссъ Соуэрберри. Къ чему нищимъ высокій духъ и нжныя чувства? Достаточно и того, что тла ихъ существуютъ. Если бы вы держали мальчишку на одной каш, этого никогда не случилось бы.

— Боже мой, Боже мой!— воскликнула мистриссъ Соуэрберри, набожно подымая глаза къ потолку.— Вотъ что значитъ быть добрымъ и щедрымъ!

Щедрость мистриссъ Соуэрберри по отношенію къ Оливеру заключалась въ томъ, что она кормила его такими объдками, которыхъ никто не ршался сть. Но только такая кроткая и самоотверженная леди, какъ она, могла добровольно перенести несправедливое и тяжелое обвиненіе мистера Бембля, будучи въ сущности ни въ чемъ неповинной.

— Мн думается, — сказалъ мистеръ Бембль, когда кроткая леди снова опустила глаза къ земл, — мн кажется, что въ настоящее время вы можете сдлать только одно: оставьте его въ подвал приблизительно на сутки, пока онъ не проголодается хорошенько, затмъ выпустите его и держите его на одной каш все время, пока онъ живетъ у васъ. И сидлка и докторъ говорятъ, что на долю его матери выпало столько горя и лишеній, что другая на ея мст не выдержала бы этого и умерла бы несравненно раньше, чмъ она.

Не усплъ мистеръ Бембль кончить своей рчи, какъ Оливеръ, достаточно хорошо слышавшій, что снова длаются какіе то намеки ли его мать, заколотилъ въ двери съ такою силою, что не было возможности говорить другъ съ другомъ. Въ эту то критическую минуту появился наконецъ и самъ мистеръ Соуэрберри. Об леди немедленно доложили ему о преступномъ поведеніи Оливера, приправивъ свой разсказъ такими подробностями, которыя неминуемо должны были взбудоражить всю его желчь. Онъ тотчасъ бросился къ подвалу, открылъ дверь и вытащилъ за шиворотъ своего непокорнаго ученика.

Вся одежда Оливера оказалась изорванной во время наносимыхъ ему побоевъ, лицо въ кровоподтекахъ и царапинахъ, волосы были вс спутаны и падали на лобъ. Онъ былъ красенъ отъ страшнаго нервнаго возбужденія и, когда его вытащили, онъ съ невыразимой злобой взглянулъ на Ноэ и видно было, что теперь никто и ничто испугать его не можетъ.

— Хорошъ же ты малый, нечего сказать! — воскликнулъ мистеръ Соуэрберри, давъ ему пинка ногою и ударивъ его по уху.

— Онъ осмлился оскорбить мою мать!

— Ну, такъ чтожъ изъ этого слдуетъ, неблагодарная ты тварь, — сказала мистриссъ Соуэрберри,— она заслужила того, что онъ сказалъ о ней и даже еще больше!

— Нтъ, не заслужила, — сказалъ Оливеръ.

— Заслужила, — отвчала мистриссъ Соуэрберри.

— Это ложь! — воскликнулъ Оливеръ.

Мистриссъ Соуэрберри зарыдала.

Слезы эти не оставляли больше никакого выбора мистеру Соуэрберри. Если минуту тому назадъ онъ не ршался строго наказать Оливера, то теперь, что должно быть вполн ясно каждому опытному читателю, онъ не могъ отказаться отъ этого, не рискуя получить самыхъ нжныхъ супружескихъ эпитетовъ, въ род скотины, жестокосерднаго мужа, безчеловчной твари, жалкаго подражанія человку и тому подобныхъ пріятныхъ и многочисленныхъ названій, которыми мы могли бы заполнить цлую главу, будь только у насъ для этого мсто. Надо, однако, отдать ему справедливость и сказать, что будь только это въ его власти, онъ не наказалъ бы мальчика, потому что самъ онъ былъ расположенъ къ нему, въ своихъ интересахъ, во первыхъ, а во вторыхъ потому, что жена не любила его. Но потокъ слезъ не давалъ ему выхода изъ непріятнаго положенія, а потому онъ такъ расправился съ Оливеромъ, что даже сама мистриссъ Соуэрберри вполн осталась довольна этимъ, а мистеру Бемблю не оказалось нужнымъ обращаться къ своей приходской палк. Всю остальную часть дня Оливерь просидлъ въ задней части кухни, въ обществ насоса и ломтя хлба, а вечеромъ мистриссъ Соуэрберри, сдлавъ предварительно нсколько разнообразныхъ замчаній, не особенно лестныхъ для памяти его матери, заглянула въ кухню и Оливеръ, осыпаемый насмшками и обидными замчаніями Ноэ и Шарлотты, былъ отправленъ спать наверхъ.

Только оставшись одинъ среди тишины и безмолвія мрачной лавки гробовщика, Оливеръ далъ волю сволмъ чувствамъ. Вс насмшки и упреки выслушалъ онъ съ видомъ пренебреженія, безъ крика и слезъ вынесъ онъ удары ремнемъ, сердце его преисполнено было той гордости и презрнія, которыя заставляютъ сдерживать крики даже и въ томъ случа, если бы васъ живьемъ поджаривали на огн. Но теперь, когда никто не видлъ и не слышалъ его, онъ упалъ на колни и, закрывъ лицо руками, рыдалъ такъ, какъ рдко кто въ его возраст можетъ рыдать.

Долго и неподвижно оставался Оливеръ въ такомъ положеніи. Свча медленно догорала въ подсвчник, когда онъ вскочилъ на ноги. Оглянувшись внимательно кругомъ и прислушавшись, онъ подошелъ къ двери, осторожно, чтобы не длать шуму, открылъ ее и выглянулъ на улицу.

Ночь была темная и холодная. Звзды показались мальчику глазами, которые были гораздо дальше отъ земли, чмъ онъ привыкъ видть ихъ, втра не было совсмъ и мрачныя тни, отбрасываемыя деревьями на землю, казались призрачными и неподвижными, словно привиднія, выходящія изъ могилы. Онъ тихонько притворилъ дверь и затмъ при тускломъ свт догоравшей свчи связалъ въ носовой платокъ нсколько вещей, принадлежавшихъ ему и, усвшись на скамейку, сталъ ждать разсвта.

Какъ только первые лучи свта стали пробиваться сквозь щели въ ставняхъ, Оливеръ всталъ и снова открылъ двери. Робкій взглядъ кругомъ… минутное колебаніе… дверь была заперта, и Оливеръ вышелъ на улицу. Онъ взглянулъ направо, затмъ налво, не зная, куда ему лучше бжать. Тутъ онъ вспомнилъ, что повозки, вызжая изъ города, направляются обыкновенно въ гору. Онъ повернулъ также въ ту сторону и пошелъ по тропинк, перескающей поля, онъ зналъ хорошо, что пройдя по ней нкоторое разстояніе, онъ выйдетъ на большую дорогу, а потому быстро двинулся впередъ.

Оливеръ вспомнилъ, что по этой самой тропинк онъ шелъ съ мистеромъ Бемблемъ, когда тотъ велъ его съ фермы въ домъ призрнія. Она, слдовательно, должна идти мимо коттэджа. Сердце его такъ сильно забилось при этой мысли, что онъ едва не вернулся назадъ. Но онъ прошелъ уже такъ много, что ршилъ не тратить напрасно времени на обратный путь. Къ тому же было еще очень рано и ему нечего было бояться, что кто нибудь увидитъ его. Посл минутнаго колебанія онъ двинулся дальше.

Скоро онъ былъ у фермы, ничто не показывало, чтобы кто нибудь изъ обитателей ея всталъ въ такой ранній часъ. Оливеръ остановился и заглянулъ въ садъ. Какой то мальчикъ пололъ одну изъ грядокъ, услыша, что кто то остановился, онъ поднялъ блдное личико и Оливеръ узналъ черты одного изъ своихъ бывшихъ товарищей. Оливеръ очень обрадовался, что ему удалось видть его прежде, чмъ онъ уйдетъ навсегда, хотя онъ былъ моложе его, но онъ всегда былъ его другомъ и товарищемъ въ играхъ. Сколько разъ длили они вмст побои, и голодъ, и заключеніе!

— Дикъ!— крикнулъ Оливеръ, когда мальчикъ подбжалъ къ воротамъ и просунулъ ему руку сквозь ршетку.— Никто еще не всталъ?

— Никто, кром меня, — отвчалъ мальчикъ.

— Никому не говори, Дикъ, что ты меня видлъ, — сказалъ Оливеръ.— Я въ бгахъ. Они били и истязали меня, Дикъ и вотъ теперь я иду искать счастья… Далеко!… А куда, не знаю. Какой же ты блдный!

— Я слышалъ, какъ докторъ сказалъ, что я умираю, — отвчалъ мальчикъ, слегка улыбаясь.— Я такъ радъ, голубчикъ, что увидлъ тебя. Только ты не стой тутъ, уходи скорй.

— Да, да, сейчасъ уйду. Я хочу только проститься съ тобой, — отвчалъ Оливеръ.— Я еще увижу тебя, Дикъ! Знаю, что увижу. Ты будешь здоровъ и счастливъ!

— Надюсь, — отвчалъ мальчикъ, — только когда я умру, не раньше. Я знаю, что докторъ правъ, Оливеръ, потому что я часто вижу во сн небо и ангеловъ, и много добрыхъ лицъ, которыхъ я никогда не вижу на яву. Поцлуй меня, — продолжалъ онъ, вскарабкавшись на довольно низкія ворота и обвивая шею Оливера своими рученками.— Прощай, дорогой, Богъ да хранитъ тебя!

Благословеніе это изъ устъ ребенка впервые было призвано на голову Оливера, который никогда во всю послдующую жизнь свою, полную борьбы за существованіе и страданій, заботъ и разныхъ превратностей, не забывалъ его.

VIII. Оливеръ идетъ въ Лондонъ и на пути встрчаетъ необыкновенно страннаго молодого джентльмена

Оливеръ дошелъ до мста, гд кончалась тропинка и вышелъ на большую дорогу. Было восемь часовъ утра. Не смотря на то, что онъ находился въ пяти миляхъ отъ города, онъ продолжалъ идти съ тою же поспшностью, прячась за изгородями, пока не наступилъ полдень. Онъ боялся, что его прослдуютъ и могутъ поймать. Тутъ онъ прислъ у верстового столба, чтобы отдохнуть, и сталъ раздумывать о томъ, куда ему идти и чмъ ему жить.

На верстовомъ столб, у котораго онъ сидлъ, находилась надпись большими буквами, гласившая о томъ, что отъ этого мста остается всего только семьдесятъ миль до Лондона. Названіе это пробудило цлый рядъ мыслей въ голов мальчика. Лондонъ!… Большой городъ!… Никто, даже самъ мистеръ Бембль, не будетъ въ состояніи найти его тамъ! Онъ часто слышалъ, какъ старики въ дом призрнія говорили, что никто, у кого есть толкъ въ голов, не нуждается въ Лондон, они говорили, что въ этомъ обширномъ пород можно найти столько способовъ зарабатывать себ деньги, что люди родившіеся и выросшіе въ провинціи и понятія объ этомъ не имютъ. Настоящее мсто для бездомнаго мальчика, которому придется умереть на улиц, если никто не поможетъ ему. Надумавшись объ этомъ вдоволь, онъ вскочилъ на ноги и пошелъ дальше.

Разстояніе между нимъ и Лондономъ уменьшилось не боле, какъ на четыре мили, когда въ голов у него мелькнула мысль, сколько придется ему перенести прежде, чмъ онъ достигнетъ мста своего назначенія? Обстоятельство это такъ поразило его, что онъ замедлилъ шаги, раздумывая о средствахъ добраться до мста. Въ узл у него ничего не было, кром черстваго куска хлба, грубой рубашки да двухъ паръ чулокъ. Въ карман всего одинъ пенсъ, подаренный ему Соуэрберри на какихъ то похоронахъ, когда онъ исполнилъ свою обязанность экстраординарно хорошо.— ‘Чистая рубаха,’ думалъ Оливеръ, ‘хорошая вещь, и дв пары чулокъ тоже, и пенсъ тоже, но всего этого мало, что-бы пройти шестьдесятъ пять миль въ холодное время’.— Тутъ Оливеръ, который отличался необыкновенной находчивостью и дятельностью, когда нужно было разобраться въ разныхъ затрудненіяхъ, растерялся подобно большинству людей, когда дло дошло до того, чтобы справиться съ этими затрудненіями. Посл долгихъ размышленій, не приведшихъ его ни къ какимъ положительнымъ результатамъ, молча переложилъ онъ свой узелокъ на другое плечо и продолжалъ путь.

Двадцать милъ прошелъ въ этотъ день Оливеръ и за все это время ничего не лъ, кром сухихъ корокъ хлба и нсколькихъ глотковъ воды, которую онъ выпросилъ у дверей коттэджа, стоявшаго у самой дороги. Когда наступила ночь, онъ повернулъ на лугъ и, забравшись подъ стогъ сна, ршилъ пролежать здсь до самаго утра. Сначала онъ очень боялся, прислушиваясь къ стону и свисту втра, свободно разгуливавшаго по полямъ. Онъ былъ голоденъ, ему было холодно и онъ боле, чмъ когда либо раньше, чувствовалъ себя одинокимъ. Тмъ не мене онъ такъ усталъ отъ ходьбы, что скоро заснулъ и забылъ вс свои огорченія.

Онъ чувствовалъ себя совершенно окоченлымъ, когда проснулся на слдующее утро, и до того голоднымъ, что поспшилъ обмнять свой пенсъ на кусокъ хлба въ первой же деревн, черезъ которую проходилъ. Онъ не прошелъ и двнадцати миль, когда снова наступила ночь, проведенная имъ на этотъ разъ на не защищенномъ отъ втра и болотистомъ мст. Когда на слдующее утро онъ всталъ и двинулся въ путь, то еле передвигалъ ноги.

Дойдя до подошвы горы, онъ остановился, поджидая хавшую сзади почтовую карету, и попросилъ милостыни у сидвшихъ снаружи пассажировъ. Но они не обратили на него вниманія, а нкоторые предложили ему подождать, пока они додутъ до верхушки горы, чтобы дать имъ возможность посмотрть, какъ скоро можетъ онъ бгать за полпенса. Бдный Оливеръ попробовалъ бжать рядомъ съ каретой, но не въ состояніи былъ сдлать этого по причин страшной усталости и израненныхъ ногъ. Сидвшіе снаружи пассажиры назвали его за это лнивой собакой и спрятали свои полупенсы въ карманъ. Карета быстро покатилась впередъ, оставивъ посл себя одно только облако пыли.

Въ нкоторыхъ деревняхъ, гд онъ проходилъ, были прибиты доски съ надписью, предостерегающей всякаго, кто вздумаетъ просятъ милостыню, что его посадятъ въ тюрьму. Это такъ пугало Оливера, что онъ спшилъ какъ можно скоре уйти изъ этихъ деревень. Тамъ, гд не было такихъ досокъ, онъ останавливался подл гостинницы и грустно смотрлъ на проходившихъ мимо него, кончалось это обыкновенно тмъ, что хозяйка гостинницы приказывала кому нибудь изъ проходившихъ мимо почтальоновъ прогнать страннаго мальчика, который наврное высматриваетъ, нельзя ли ему стянуть что нибудь. Если онъ подходилъ просить милостыни къ какой нибудь ферм, то въ девяти случаяхъ на десять ему угрожали тмъ, что на него спустятъ собаку. Если онъ заглядывалъ въ лавку, ему напоминали о полицейскомъ.

Не попадись Оливеру добросердечный сторожъ у заставы и добрая старая леди, вс страданія его такъ же скоро кончились бы, какъ и страданія его матери, или, говоря другими словами, его нашли бы мертвымъ на большой столичной дорог. На его счастье, однако, сторожъ у заставы накормилъ его хлбомъ и сыромъ, а старая леди, внукъ которой потерплъ крушеніе и бдствовалъ теперь гд то далеко, сжалилась надъ бднымъ сиротой и дала ему то, что могла дать по своимъ средствамъ, прибавивъ къ этому ласковое и доброе слово и слезу сочувствія и сожалнія, что еще глубже запало въ душу Оливера, чмъ вс страданія, перенесенныя имъ до сихъ поръ.

Рано утромъ на седьмой день посл того, какъ Оливеръ покинулъ мсто своего рожденія, входилъ онъ медленно въ маленькій городокъ Барнетъ. Окна были закрыты еще ставнями, улицы пусты, ни единая душа не выходила еще, повидимому, на свою ежедневную работу. Солнце всходило уже, однако, во всемъ своемъ великолпіи, но свтъ его еще больше напомнилъ мальчику его одиночество и нищету, когда онъ сидлъ на приступочк у дверей дома, весь покрытый пылью и съ окровавленными ногами.

Но вотъ ставни начали постепенно открываться, поднялись шторы на окнахъ и народъ задвигался по улиц. Нкоторые останавливались и съ минуту или дв смотрли на Оливера или пробгали поспшно мимо, а затмъ возвращались, чтобы посмотрть на него, на никто не помогъ ему, никто не спросилъ, что съ нимъ такое. У него не хватало духу просить милостыни и онъ продолжалъ сидть.

Нсколько времени просидлъ онъ такъ на приступочк, удивляясь большому количеству трактировъ (въ Барнет они были черезъ домъ, большіе и маленькіе), безучастно разсматривая прозжающія мимо кареты и думая при этомъ, какъ странно, что имъ требуется только нсколько часовъ, что-бы прохать то пространство, на которое ему потребовалась цлая недля ходьбы. Въ эту минуту вниманіе его было привлечено мальчикомъ, который прошелъ мимо него нсколько минутъ тому назадъ, а теперь слдилъ за нимъ очень внимательно съ противоположной стороны улицы. Сначала онъ не обратилъ на это вниманія, но видя, что мальчикъ по прежнему остается на томъ же мст и не спускаетъ съ него глазъ, онъ поднялъ голову и въ свою очередь взглянулъ на него. Мальчикъ тотчасъ же перешелъ улицу и, подойдя къ Оливеру, сказалъ:

— Эй, ты, чего ты тутъ сидишь?

Мальчикъ, предложившій этотъ вопросъ нашему маленькому путнику, былъ почти однихъ съ нимъ лтъ, но видъ у него былъ такой странный, что Оливеръ не могъ припомнить, чтобы онъ видлъ что нибудь подобное. Лицо у него было самое обыкновенное, курносое, плоское, а что касается грязи, то грязне этого юноши и представить себ ничего нельзя было, зато вс движенія его и манеры являлись подражаніемъ взрослому джентльмену. Онъ былъ малъ для своихъ лтъ, съ кривыми ногами и маленькими, острыми, непріятными глазами. Шляпа на его голов сидла такъ свободно, что могла ежеминутно свалиться съ нея, да она и свалилась бы, не будь ея владлецъ такъ ловокъ, что однимъ, совершенно неожиданнымъ движеніемъ головы водворялъ ее на прежнее мсто. Сюртукъ, надтый на немъ, доходилъ ему чуть ли не до пятокъ, рукава сюртука почти наполовину были завернуты наверхъ, съ тою цлью вроятно, чтобы дать ему возможность засунуть свои руки въ карманы полосатыхъ плисовыхъ брюкъ. Это былъ во всякомъ случа юный джентльменъ, четырехъ футовъ, шести дюймовъ росту, напускающій на себя непомрную важность.

— Эй, ты! Что съ тобой?

— Я очень голоденъ и очень усталъ, — отвчалъ Оливеръ и глаза его наполнились слезами.— Я издалека, и вотъ уже семь дней, какъ я иду.

— Семь цлыхъ дней!— воскликнулъ юный джентльменъ.— О, понимаю! По распоряженію клюва, да? Но, — продолжалъ онъ, замтивъ удивленіе Оливера, — ты я вижу, не понимаешь, что такое клювъ, мой наивный товарищъ!

На это Оливеръ отвчалъ ему, что онъ всегда слышалъ, что этимъ словомъ называютъ ротъ у птицъ.

— Э-э… молодо, зелено!— воскликнулъ молодой джентльменъ.— Клювомъ называютъ судью {Beak — клювъ, но на воровскомъ язык — судья, полиція.}, а когда судья прикажетъ теб идти, то ты пойдешь не впередъ, а наверхъ и никогда не сойдешь опять внизъ. Былъ ты когда нибудь на мельниц?

— На какой мельниц?— спросилъ Оливеръ.

— На какой! Да на мельниц…. въ такой маленькой, что вертишься въ ней, какъ въ каменной кружк {Jug — кувшинъ, въ просторчіи — тюрьма.}. И чмъ больше попадаются люди въ просакъ, тмъ лучше она мелетъ, чмъ меньше попадаются, тмъ хуже, все оттого, что рабочихъ взять негд. Идемъ, однако, — продолжалъ юный джентльменъ. Ты хочешь погрызть чего-нибудь, я тоже. Бда только, самъ я сижу на мели теперь…. Шиллиигъ, да пенни, вотъ и все. Ну, да раздобуду какъ нибудь. Вставаи же на ноги! Такъ! Скоре впередъ.

Юный джентльменъ помогъ Оливеру встать на ноги и повелъ его въ находившуюся поблизости мелочную давку, гд купилъ порядочный кусокъ ветчины и четырехфунтовый хлбъ, который онъ называлъ ‘четырехъ-пенсовыми отрубями’. Такіе хлбы часто предназначаются для сохраненія ветчины отъ пыли, для чего внутри хлба вырзается кусокъ мякиша и въ образовавшуюся полость кладется ветчина. Юный джентльменъ взялъ хлбъ подъ мышку и направился къ небольшому трактиру, войдя туда, онъ провелъ Оливера въ заднюю комнату и приказалъ подать себ туда пива. Оливеръ, воспользовавшись приглашеніемъ своего новаго друга, принялся съ нескрываемымъ аппетитомъ за трапезу, во время, которой странный мальчикъ время отъ времени внимательно наблюдалъ за нимъ.

— Въ Лондонъ идешь?— спросилъ мальчикъ, когда Оливеръ кончилъ сть.

— Да.

— И квартира у тебя есть?

— Нтъ.

— А деньги?

— Нтъ.

Странный мальчикъ свистнулъ и заложилъ руки въ карманъ такъ далеко, какъ только позволяли ему его рукава.

— Вы живете въ Лондон?— спросилъ Оливеръ.

— Да… живу, когда бываю у себя дома, — отвчалъ мальчикъ.— Теб, я думаю, хотлось бы найти такое мстечко, гд ты могъ бы провести ночь… правда?

— Да, — отвчалъ Оливеръ.— Съ тхъ поръ, какъ я ушелъ изъ провинціи, я ни разу еще не спалъ подъ крышей.

— Ну, не три своихъ глазъ изъ-за такихъ пустяковъ, — сказалъ юный джентльменъ.— Сегодня вечеромъ я думаю быть въ Лондон, я знаю тамъ одного очень почтеннаго стараго джентльмена, который дастъ теб квартиру моментально и никогда платы не спроситъ… разумется въ томъ случа, если тебя приведетъ знакомый ему джентльменъ. А не знаетъ онъ разв меня? О, нтъ! Ни капельки! Ни въ какомъ случа! Разумется нтъ!

Юный джентльменъ улыбнулся, какъ бы желая показать, что въ маленькихъ отрывкахъ его фразъ заключается крайне игривая иронія, и довольный собой залпомъ докончилъ пиво.

Неожиданное предложеніе ночлега было слишкомъ соблазнительно, чтобы отказаться отъ него, тмъ боле, что непосредственно за нимъ слдовало увреніе въ томъ, что старый джентльменъ безъ сомннія доставитъ Оливеру какое нибудь мстечко и въ самомъ непродолжительномъ времени. Это привело къ дружеской и откровенной бесд, изъ которой Оливеръ узналъ, что друга его зовутъ Джекъ Доукинсъ и что онъ пользуется исключительнымъ расположеніемъ и покровительствомъ упомянутаго выше джентльмена.

Нельзя сказать, чтобы наружность мистера Доукинса говорила особенно въ пользу удобствъ, доставляемыхъ его патрономъ тмъ, которыхъ онъ бралъ подъ свое покровительство, но такъ какъ онъ говорилъ все время легкомысленно и несвязно, а затмъ совершенно откровенно сознался въ томъ, что товарищамъ своимъ онъ больше извстенъ подъ названіемъ ‘ловкаго Доджера {Dodger — плутъ.}’, то Оливеръ ршилъ, что онъ, вроятно, очень беззаботенъ и расточителенъ, а потому благодтель его махнулъ на него рукой. Находясь подъ такимъ впечатлніемъ, онъ втайн ршилъ, что онъ постарается какъ можно скоре внушить старому джентльмену хорошее мнніе о себ. Если же Доджеръ окажется неисправимымъ, въ чемъ онъ былъ почти увренъ, то постарается отклонить отъ себя честь дальнйшаго знакомства съ нимъ.

Такъ какъ Джекъ Доукинсъ отказался войти въ Лондонъ раньше наступленія ночи, то было уже одиннадцать часовъ, когда они подошли къ Айлингтону. Отъ Энджеля они прошли на улицу Сентъ-Джонсъ, повернули въ переулокъ, кончавшійся у Седлеръ-Уэльскаго театра, затмъ по Эксмоузъ-Стриту и Канписъ-Роу, прошли по небольшому двору пріюта, затмъ, наискось черезъ Хокдей, дале по Малой Сафронъ-Гиль и по Большой Сафронъ-Гиль, гд Доджеръ пустился скорымъ шагомъ, рекомендуя Оливеру не отставать отъ него.

Не смотря на то, что все вниманіе Оливера было занято его проводникомъ, онъ все же не могъ удержаться отъ искушенія бросить нсколько взглядовъ на ту и другую сторону улицы, по которой они шли. Боле грязнаго и отвратительнаго мста онъ ни разу еще не видлъ. Улица была очень узкая, грязная и воздухъ въ ней былъ пропитанъ зловоніемъ. Здсь было везд очень много маленькихъ лавочекъ, единственнымъ товаромъ которыхъ были, повидимому, только дти, не смотря на такой поздній часъ ночи, они то выползали изъ дверей лавочекъ, то вползали туда или во весь голосъ ревли внутри. Единственными торговыми учрежденіями, которыя, повидимому, процвтали среди этой грязи и нищеты, были трактиры, наполненные самыми безшабашными ирландцами, которые ругались, что называется во всю. Крытые проходы и дворы, то тамъ, то здсь идущіе въ сторону отъ главной улицы, открывали видъ на небольшое помщеніе, гд пьяные мужчины и женщины буквально валялись въ грязи, изъ нкоторыхъ дверей, пробираясь осторожно, какъ тни, выходили какіе то люди весьма подозрительной наружности, отправляясь, по всей вроятности, въ какую-нибудь, далеко не безупречную экспедицію.

Оливеръ начиналъ уже подумывать, не лучше ли будетъ улизнуть оттуда, когда они подошли къ самому концу улицы. Его спутникъ схватилъ его за руку, толкнулъ въ открытую дверь дома, находившагося вблизи Фильдъ-Лена, и потащилъ его въ проходъ, затворивъ предварительно дверь за собою.

— Кто тамъ?— крикнулъ чей то голосъ въ отвтъ на свистъ Доджера.

— Плюмми и Слемъ!— отвчалъ Доджеръ.

Надо полагать, что слова эти были заране условленнымъ паролемъ, такъ какъ вслдъ за этимъ на стн въ противоположномъ конц прохода, показался слабый свтъ свчи и изъ кухни въ томъ мст, гд находилась лстница со сломанными перилами, выглянуло лицо мужчины.

— Васъ двое?— спросилъ онъ, вытягивая дальше руку со свчой, а другою рукой прикрывая глаза.— Кого ты привелъ?

— Новаго товарища, — отвчалъ Джекъ Доукинсъ, толкая Оливера впередъ.

— Откуда онъ?

— Изъ земли простофилей. Гд Феджинъ? Наверху?

— Да, сортируетъ платки. Идите же!— мужчина скрылся за дверью, а вмст съ нимъ и свча.

Оливеръ, ощупывая путъ одной рукой, а другой держа крпко руку товарища, съ трудомъ подымался по темной, сломанной лстниц, тогда какъ проводникъ его шелъ совершенно свободно, видимо хорошо знакомый съ этимъ домомъ. Онъ открылъ дверь задней комнаты и втащилъ туда за собою Оливера.

Стны и потолокъ этой комнаты были почти черные отъ долголтней грязи и копоти. Противъ плиты стоялъ большой столъ, на которомъ горила свча, стояла бутылка имбирнаго пива, дв или три оловянныхъ чашки, хлбъ, масло и тарелка. На сковородк, стоящей на плит, жарились сосиски, подл плиты у сковородки стоялъ старый еврей, отталкивающее лицо котораго было слегка закрыто нависшими красновато-рыжими волосами. Одтъ онъ былъ въ сромъ, фланелевомъ халат съ открытой впереди грудью, вниманіе его было, повидимому, раздлено между сковородкой и вшалкой, на которой висло множество шелковыхъ носовыхъ платковъ. Нсколько постелей, состоявшихъ изъ грубыхъ соломенниковъ, лежали другъ подл друга на полу. Кругомъ стола сидли четыре или пять мальчишекъ, не старше Доджера, они курили глиняныя трубки и пили водку съ важностью, присущею подросткамъ. Вс они столпились вокругъ своего товарища, когда тотъ шепнулъ что то на ухо еврею, а затмъ вс повернулись и съ улыбкой смотрли на Оливера. То же самое сдлалъ и еврей.

— Это онъ самый, Феджинъ, — сказалъ Джекъ Доукинсъ, — мой другъ Оливеръ Твистъ.

Еврей засмялся и, отвсивъ низкій поклонъ Оливеру, протянулъ ему руку, выразивъ надежду, что онъ будетъ имть честь ближе познакомиться съ нимъ. Тогда молодые джентльмены, съ трубками окружили его, крпко пожимая ему руки, особенно ту, которая держала маленькій узелокъ. Одинъ молодой джентльменъ позаботился о томъ, чтобы повсить его шапку, другой очень обязательно засунулъ руки въ его карманы, говоря, что хочетъ самъ все вынуть изъ нихъ, чтобы онъ уже не безпокоился объ этомъ, когда будетъ ложиться спать, потому что очень усталъ. Не знаю, какъ далеко зашли бы эти любезности, не прогуляйся вилка еврея по головамъ и плечамъ этихъ крайне обязательныхъ юношей.

— Мы очень рады видть тебя, Оливеръ, очень рады, — сказалъ еврей.— Доджеръ, возьми сосиски и поставь кадку у огня для Оливера. Ага! ты смотришь на носовые платки… Эхъ, мой голубчикъ! Ихъ тутъ очень много, не правда-ли? Мы только что сортировали ихъ и приготовили для стирки. Вотъ и все, Олмверь, вотъ и все! Ха, ха, ха!

Послдняя часть спича вызвала оглушительный восторгъ со стороны подающихъ большія надежды питомцевъ веселаго стараго джентльмена. Посл этого вс принялись ужинать.

Оливеръ сълъ свою порцію и тогда еврей, приготовивъ въ стакан смсь горячаго джина съ водой, приказалъ ему выпить ее залпомъ, говоря, что другой джентльменъ ждетъ своей очереди. Оливеръ сдлалъ, какъ ему было приказано, и вскор посл этого почувствовалъ, что его осторожно подымаютъ и кладутъ на одинъ изъ лежащихъ на полу соломенниковъ. Спустя минуту онъ спалъ уже глубокимъ сномъ.

IX. Дальнйшія подробности, касающіяся веселаго стараго джентльмена и его подающихъ надежду питомцевъ.

На слдующее утро Оливеръ проснулся поздно посл тяжелаго, продолжительнаго сна. Въ комнат никого не было, кром стараго еврея, который варилъ кофе въ кастрюльк и тихонько насвистывалъ, мшая его желзной лопаткой. По временамъ онъ останавливался и прислушивался къ шуму, доносившемуся снизу, успокоившись тмъ, что слышалъ, онъ снова начиналъ свистть и мшать ложкой кофе.

Хотя Оливеръ и проснулся уже, тмъ не мене онъ оставался еще въ томъ состояніи между сномъ и бодрствованіемъ, когда въ теченіи цлыхъ пяти минутъ лежишь съ полуоткрытыми глазами и лишь наполовину сознаешь, что происходитъ кругомъ, но стоитъ только закрыть глаза и моментально погружаешься въ полное безсознательное состояніе.

Въ такомъ то состояніи находился и Оливеръ. Онъ видлъ еврея сквозь полуоткрытые глаза, слышалъ его тихій свистъ, ясно узнавалъ звукъ ложки, царапавшей стнки кастрюли, и въ то же время вс чувства его заняты были не имъ, а тми, которыхъ онъ когда либо зналъ.

Когда кофе былъ готовъ, еврей отставилъ его на край плиты и нсколько минутъ стоялъ въ нершительности, какъ бы не зная на что употребить ему свое время. Обернувшись въ сторону Оливера, онъ взглянулъ на него и назвалъ его по имени. Мальчикъ не отвчалъ и крпко, повидимому, спалъ.

Успокоившись на этотъ счетъ, еврей подошелъ къ двери и заперъ ее на ключъ. Затмъ, какъ показалось Оливеру, онъ отодвинулъ какую то дощечку и изъ отверстія вынулъ небольшой ящикъ, который осторожно поставилъ на столъ. Глаза его сверкнули, когда онъ открылъ крышку и заглянулъ туда. Онъ подвинулъ старый стулъ и слъ на него, а затмъ вынулъ изъ ящика великолпные золотые часы, сверкавшіе драгоцнными камнями.

— Ага!— сказалъ еврей, подымая кверху плечи, причемъ все лицо его освтилось отвратительной улыбкой.— Ловкія собаки! Ловкія! Стойкія до конца! Ничего не сказали старому пастору, гд они были. Не донесли на стараго Феджина. Да и какая польза, если бы донесли! Узелъ на веревк отъ этого все равно не развязался бы! Нтъ, нтъ, нтъ! Лихіе ребята! Лихіе!…

Продолжая такимъ образомъ разсуждать вслухъ, еврей спряталъ часы, и изъ того же ящичка вынулъ сначала полдюжины другихъ часовъ и разсматривалъ ихъ съ такимъ же точно удовольствіемъ какъ и первые, а затмъ, кольца, брошки, браслеты и множество другого матеріала, отличавшагося замчательной отдлкой. Оливеръ не имлъ объ этихъ вещахъ ни малйшаго понятія и не зналъ ихъ названія.

Положивъ обратно вс эти вещи, еврей взялъ еще какой то небольшой предметъ и положилъ его себ на ладонь руки. Надо полагать, что на немъ была надпись очень мелкими буквами, потому что еврей положилъ его на столъ и оттнивъ одной рукой долго и внимательно разсматривалъ. Отчаявшись, повидимому, въ успх, онъ спряталъ его, отклонился на спинку стула и снова забормоталъ про себя.

— Ахъ, какая это знатная штука, смертная казнь! Мертвые никогда не каются… мертвые никогда не выдаютъ опасныхъ тайнъ. Ахъ, какая это тонкая штука для нашего ремесла! Пятерыхъ вдернули рядышкомъ… Ни одинъ не смалодушничалъ! Ни одинъ!

Тутъ взоръ ясныхъ черныхъ глазъ еврея, устремленный все время въ пространство, остановился вдругъ на лиц Оливера. Глаза мальчика съ необыкновеннымъ любопытствомъ смотрли на него и хотя это продолжалось не боле одного мгновенія, то этого было достаточно для стараго джентльмена, чтобы понять, что за нимъ наблюдаютъ. Онъ прихлопнулъ крышку ящика, схватилъ хлбный ножъ, лежавшій на стол и съ бшенствомъ вскочилъ со стула. Онъ дрожалъ всмъ тломъ и Оливеръ, не смотря на страшный испугъ, ясно видлъ, какъ дрожалъ ножъ въ его рук.

— Это что еще такое?— сказалъ еврей.— Какъ ты смешь подсматривать за мной? Почему ты не спишь? Что ты видлъ? Говори всю правду, мальчикъ! Живй… живй! Если теб дорога жизнь твоя!

— Я не могъ больше знать, сэръ, — отвчалъ Оливеръ кротко.— Мн очень жаль, что я огорчилъ васъ, сэръ!

— Ты проснулся часъ тому назадъ?— спросилъ евреи, бросивъ злобный взглядъ на мальчика.

— Нтъ! О, нтъ!— отвчалъ Оливеръ.

— Ты увренъ въ этомъ?— крикнулъ еврей, — принимая угрожающее положеніе.

— Клянусь честью, сэръ! Клянусь, что нтъ!— отвчалъ Оливеръ.

— Полно, полно, мой милый!— сказалъ еврей, переходя къ прежней манер говорить и, поигравъ немного съ ножемъ, положивъ его на прежнее мсто.— Я и самъ это знаю, мой милый! Я хотлъ попугать тебя. Ты хорошій мальчикъ. Ха! ха! Хорошій мальчикъ, Оливеръ!— Еврей потиралъ себ руки и слегка хихикалъ, продолжая съ нкоторымъ смущеніемъ посматривать на ящикъ.

— Ты видлъ что нибудь изъ этихъ красивыхъ вещей, мой милый?— спросилъ еврей, прикрывая ящикъ рукой.

— Да, сэръ!

— Ага!— сказалъ еврей, блдня.— Все это мое, Оливеръ, мое собственное. Я храню ихъ, чтобы мн было чмъ жить на старости лтъ. Люди зовутъ меня скрягой, мой милый! Только скрягой, вотъ и все.

Оливеръ подумалъ, что старый джентльменъ дйствительно скряга, если при такомъ количеств дорогихъ вещей живетъ въ такой грязи. Затмъ онъ ршилъ, что, быть можетъ, любовь его къ Доджеру и другимъ мальчикамъ заставляетъ его быть бережливымъ, а потому, взглянувъ на него съ уваженіемъ, попросилъ позволенія встать.

— Разумется, мой милый, разумется, — отвчалъ старый джентльменъ.— Стой… тамъ въ углу подл дверей стоитъ кувшинъ съ водой. Принеси его сюда, а я дамъ теб тазъ и ты умоешься, мой милый!

Оливеръ всталъ, прошелъ черезъ комнату и у дверей остановился на минутку, чтобы поднять кувшинъ. Когда онъ повернулъ голову, ящикъ уже исчезъ безслдно.

Не усплъ онъ умыться и все убрать, выливъ грязную воду за окно, по указанію самого еврея, какъ пришелъ Доджеръ въ сопровожденіи весьма оживленнаго молодого товарища, котораго Оливеръ видлъ наканун съ трубкой во рту и котораго ему теперь формально представили подъ именемъ Чарли Бетса. Вс четверо сли за завтракъ, состоящій изъ кофе и горячихъ булочекъ съ ветчиной, — принесенныхъ Доджеромъ внутри своей шляпы.

— Ну-съ, — сказалъ еврей, искоса поглядывая на Оливера и въ то же время обращаясь къ Доджеру, — надюсь, что вамъ удалось поработать сегодня утромъ, мои дорогіе!

— Здорово!— отвчалъ Доджеръ.

— Усердно!— прибавилъ Чарли Бетсъ.

— Добрые мальчики! Хорошіе мальчики!— сказалъ еврей.— Что ты досталъ Доджеръ?

— Пару бумажниковъ, — отвчалъ молодой джентльменъ.

— На подкладк?— спросилъ еврей.

— И на очень даже красивой, — отвчалъ Доджеръ, вынимая два бумажника, на зеленой и красной подкладк.

— Не такъ тяжелы, какъ бы слдовало, — сказалъ еврей, — осмотрвъ ихъ тщательно внутри, — но очень аккуратно и чисто сдланы. Ловкій работникъ, не правда ли, Оливеръ?

— Да, сэръ, очень, — отвчалъ Оливеръ, на что мистеръ Чарли Бетсъ расхохотался во все горло къ великому удивленію Оливара, не видвшаго ничего ршительно смшного въ томъ, что происходило кругомъ него.

— А ты что досталъ, мой милый?— спросилъ Феджинъ Чарли Бетса.

— Платки, — отвчалъ мистеръ Бетсъ, вытаскивая четыре платка.

— Прекрасно, — отвчалъ еврей, внимательно разсматривая ихъ.— Очень хорошаго качества, очень. Ты не хорошо намтилъ ихъ Чарли, мтки слдуетъ выкалывать иголкой и мы научимъ Оливера, какъ это длается. Сдлаешь намъ это, Оливеръ? Ха, ха, ха!

— Если вамъ угодно, сэръ!— отвчалъ Оливеръ.

— Хотлось бы теб такъ же ловко добывать платки, какъ добываетъ ихъ Чарли Бетсъ, хотлось бы?— спросилъ еврей.

— Очень даже, сэръ, если вы научите меня, — отвчалъ Оливеръ.

Мистеру Бетсу и этотъ отвтъ показался смшнымъ, потому что онъ снова разразился хохотомъ, который едва не кончился его преждевременнымъ удушеніемъ, вслдствіе того, что кофе попалъ со туда, куда слдуетъ.

— Совсмъ дитя малое!— сказалъ Чарли, придя въ себя.

Доджеръ погладилъ Оливера по голов и сказалъ, что мало-по-малу онъ всему научится. Старый джентльменъ, замтивъ, что Оливеръ вспыхнулъ, перемнилъ предметъ разговора и спросилъ, много ли публики было на мст казни? Это еще боле удивило Оливера. Судя по отвтамъ оба мальчика были тамъ и онъ никакъ не могъ понять, когда же они успли работать.

По окончаніи завтрака веселый джентльменъ и оба мальчика занялись весьма любопытной и необыкновенной игрой, которая велась слдующимъ образомъ: веселый джентльменъ положилъ табакepку въ одинъ изъ кармановъ брюкъ, записную книжку въ другой, часы въ карманъ жилета, а цпочку отъ нихъ на шею, брилліантовой булавкой онъ прикрпилъ ворота рубашки, плотно застегнулъ сюртукъ, а въ карманы его положилъ платокъ носовой и футляръ отъ очковъ, затмъ взялъ палку и заходилъ взадъ и впередъ по комнат, изображая изъ себя стараго джентльмена, гуляющаго по улиц. Онъ останавливался то у камина, то у дверей, длая видъ, будто внимательно осматриваетъ окна магазиновъ. По временамъ онъ оборачивался, чтобы подсмотрть, нтъ ли воровъ, и старательно шлепалъ себя по карманамъ, дабы удостовриться не пропало ли что нибудь. Все это онъ продлывалъ такъ забавно и естественно, что Оливеръ хохоталъ до слезъ. Оба мальчика тмъ временемъ непосредственно слдовали за нимъ, стараясь, чтобы онъ не замтилъ ихъ, а когда оборачивался, мгновенно отскакивали въ сторону. Но вотъ Доджеръ выступилъ впередъ и пошелъ ему навстрчу, поровнявшись съ нимъ, онъ какъ бы случайно наступилъ ему на ногу, а Чарли Бетсъ споткнулся на него сзади и въ то же время съ поразительной ловкостью и быстротой оба стащили табакерку, записную книжку, часы, цпочку, булавку, платокъ носовой и даже футляръ для очковъ. Старый джентльменъ осмотрлъ карманы и закричалъ, что у него все стащили.

Та же игра повторилась еще нсколько разъ, а вслдъ за тмъ въ гости къ молодымъ джентльменамъ пришли дв молодыя леди, одну звали Бетъ, другую Нанси. Волоса у обихъ были замчательно густы, но не особенно красиво закручены на затылк, чулки и башмаки на нихъ были грязные и рваные. Хорошенькими въ настоящемъ смысл этого слова ихъ нельзя было назвать, но лица у нихъ были цвтущія и нa видъ он казались здоровыми и бойкими двушками. Непринужденныя и вжливыя манеры ихъ очень понравились Оливеру и онъ подумалъ, что это очень хорошія двушки.

Постительницы долго оставались въ гостяхъ. На стол поставили водку, потому что одна изъ молодыхъ леди заявила, что она чувствовала, какъ внутри у нея все холодно. Вс разговаривали очень веоло и оживленно между собой. Наконецъ, Чарли Бетсъ объявилъ всмъ, что время и побродить теперь, посл чего Доджеръ, Чарли и об молодыя леди ушли, получивъ предварительно нсколько монетъ на гостинцы отъ любезнаго стараго еврея.

— Видишь, милый мой, — сказалъ Феджинъ, — какая веселая жизнь у насъ, не правда-ли? Они ушли теперь на цлый день.

— Они кончили уже свою работу, сэръ?— спросилъ Оливеръ.

— Да, — отвчалъ еврей, — то есть, если неожиданно не попадется имъ чего нибудь на пути, а если попадется что нибудь, то они, мой милый, ни за что не пренебрегаютъ этимъ, все зависитъ отъ обстоятельствъ. Бери съ нихъ примръ, мой милый, бери примръ, — продолжалъ еврей, постукивая желзной лопаткой, чтобы придать больше силы своимъ словамъ.— Длай все, что они теб укажутъ и слушай ихъ совтовъ, особенно Доджера, мой милый! Онъ будетъ когда нибудь великимъ человкомъ и тебя сдлаетъ такимъ же, если ты позволишь ему руководить собой. А что, голубчикъ, не виситъ ли мой платокъ носовой изъ кармана? спросилъ еврей.

— Да, сэръ!— отвчалъ Оливеръ.

— Попробуй-ка его вытащить такъ, чтобы я не почувствовалъ этого, ты видлъ вдь, какъ они это длали, когда мы играли утромъ.

Оливеръ придержалъ дно кармана одной рукой, какъ это длалъ Доджеръ, а другой осторожно вытащилъ платокъ.

— Вытащилъ?— воскликнулъ еврей.

— Вотъ онъ, сэръ!

— Ловкій же ты мальчикъ, мой милый, — весело сказалъ еврей, одобрительно гладя Оливера по голов.— Я еще не видлъ такого способнаго мальчика. Вотъ теб шиллингъ. Если ты и впередъ будешь такъ длать, то изъ тебя выйдетъ величайшій человкъ въ мір. А теперь иди сюда, я хочу показать теб, какъ надо выводить мтки изъ платковъ.

Оливеръ никакъ не могъ понять, какое отношеніе иметъ карманъ стараго джентльмена къ тому, что онъ сдлается великимъ человкомъ. Но подумавъ про себя, что еврей его хозяинъ и, слдовательно долженъ все это знать лучше, послдовалъ за нимъ поспшно къ столу и скоро совершенно углубился въ свое новое занятіе.

X. Оливеръ ближе знакомится съ характеромъ своихъ новыхъ товарищей и пріобртаетъ опытъ очень дорогой цной.

Нсколько дней подъ рядъ не выходилъ Оливеръ изъ комнаты еврея и все это время выводилъ мтки съ носовыхъ платковъ, (которыхъ за эти дни принесли очень иного), иногда онъ принималъ даже участіе въ вышеописанной игр, которою еврей и два мальчика забавлялись каждое утро. Въ конц концовъ онъ сталъ томиться отсутствіемъ свжаго воздуха и при всякомъ удобномъ случа просилъ еврея разршить ему пойти на работу вмст съ двумя товарищами.

Оливеръ страшно волновался и не могъ дождаться, когда наконецъ и онъ приметъ участіе въ работ, особенно видя, какъ строгъ и взыскателенъ былъ еврей. Если только Доджеръ или Чарли Бетсъ осмливались придти вечеромъ съ пустыми руками, онъ сейчасъ же длалъ имъ выговоръ, упрекая ихъ въ лни и нерадивости, а въ нкоторыхъ случаяхъ даже отсылалъ ихъ спать безъ ужина. Однажды онъ такъ разсердился на нихъ, что обоихъ спустилъ съ лстницы. Но вообще онъ почти не прибгалъ къ такому внушенію добродтельныхъ принциповъ.

Въ одно прекрасное утро Оливеръ получилъ, наконецъ, позволеніе, котораго такъ долго жаждалъ. Работы съ платками совсмъ не было въ теченіе двухъ, трехъ дней и обдъ былъ очень скудный. Надо полагать, что старый еврей имлъ свои причины, давая такое разршеніе, какъ бы тамъ ни было, но Оливеру во всякомъ случа, онъ позволилъ идти, поручивъ его надзору Чарли Бетса и Доджера.

Три мальчика вышли вмст, Доджеръ съ завороченными кверху рукавами сюртука и съ нахлобученной шляпой, Бетсъ съ заложенными въ карманы руками и между ними Оливеръ, который никакъ не могъ понять, куда это они идутъ и какой отрасли промышленности онъ учится.

Шли они очень медленно, еле передвигая ноги и Оливеръ начиналъ уже думать, что товарищи его сговорились надуть стараго джентльмена и совсмъ не намрены работать. Его поразили, кром того, порочныя наклонности Доджера, который сталкивалъ шапки съ головы маленькихъ мальчиковъ, сбивая послднихъ съ ногъ, и слишкомъ своеобразныя воззрнія на права собственности Чарли Бетса, который то и дло стягивалъ съ лотковъ, стоявшихъ мстами въ грязномъ переулк, то яблоки, то лукъ, пряча моментально ихъ въ карманы, которые находились, повидимому, по всмъ направленіямъ его сюртука. Все это произвело такое непріятное впечатлніе на Оливера, что онъ собирался уже заявить о своемъ намреніи вернуться назадъ, когда мысли его приняли нсколько другое теченіе при вид таинственнаго поведенія Доджера.

Они только что прошли небольшой дворъ, находившійся недалеко отъ открытаго сквэра въ Клеркенуэлл, извстнаго подъ страннымъ названіемъ ‘зеленаго’, когда Доджеръ вдругъ остановился, приложивъ палецъ къ губамъ. Вслдъ за этимъ онъ осторожно оттащилъ своихъ товарищей назадъ.

— Въ чемъ дло?— спросилъ Оливеръ.

— Тс!— отвчалъ Доджеръ.— Видишь ты того старика у книжной лавчонки?

— Стараго джентльмена на той сторон? — спросилъ Олньеръ.— Да, вижу.

— Онъ намъ на руку, — сказалъ Доджеръ.

— Какъ разъ на руку!— многозначительно замтилъ мистеръ Чарли Бетсъ.

Оливеръ съ величайшимъ удивленіемъ взглянулъ сначала на одного, затмъ на другого, но ему не удалось предложить никакого вопроса, потому что его товарищи двинулись наискось черезъ улицы и остановились позади стараго джентльмена. Оливеръ на нсколько шаговъ отсталъ отъ нихъ, не зная, идти ли ему дальше или вернуться обратно, и съ безмолвнымъ удивленіемъ смотрлъ на своихъ товарищей.

Старый джентльменъ отличался весьма почтеннымъ видомъ, онъ былъ въ напудренномъ парик и золотыхъ очкахъ. Одежда его состояла изъ сюртука бутылочно-зеленаго цвта, съ чернымъ бархатнымъ воротникомъ, и блыхъ брюкъ, подъ мышкой онъ держалъ красивую бамбуковую трость. Онъ взялъ съ прилавка книгу и спокойно, какъ бы у себя въ кабинет, читалъ ее. Онъ видимо очень заинтересовался книгой и такъ углубился въ нее, что ршительно ничего не видлъ, ни улицы, ни мальчиковъ, ничего, однимъ словомъ, кром самой книги. Прочитавъ одну страницу, онъ переворачивалъ листъ, читалъ дальше, затмъ переходилъ на слдующую и такъ дальше все съ тмъ же интересомъ.

Каковы же были ужасъ и огорченіе Оливера, когда онъ, стоя въ нсколькихъ шагахъ оттуда, увидлъ на яву, съ широко открытыми глазами, какъ Доджеръ опустилъ руку въ карманъ стараго джентльмена и спустя секунду вытащилъ оттуда носовой платокъ! Увидлъ затмъ, какъ онъ его передалъ Чарли Бетсу, и какъ затмъ, оба бросились бжать во всю прыть и скрылись за угломъ.

Глаза его открылись въ эту минуту и онъ понялъ тайну носовыхъ платковъ, и часовъ, и драгоцнныхъ вещей, и еврея. Онъ стоялъ, а кровь кипла въ его жилахъ отъ ужаса и ему казалось, что онъ горитъ въ огн. Придя въ себя, онъ отъ страха пустился бжать во вс лопатки и, не сознавая, какой вредъ онъ наноситъ себ самому, все больше и больше прибавлялъ шагу.

Все это произошло въ промежутокъ одной какой нибудь минуты. Въ тотъ моментъ, когда Оливеръ пустился бжать, старый джентльменъ опустилъ руку въ карманъ сюртука и, не найдя платка, оглянулся назадъ. Увидя удирающаго во вс лопатки мальчика, онъ, само собою разумется, вывелъ заключеніе, что онъ то и есть похититель. ‘Держи вора!’ крикнулъ онъ и, не выпуская книги изъ рукъ, пустился за нимъ въ догонку.

Но не одинъ только старый джентльменъ поднялъ этотъ крикъ. Доджеръ и мистеръ Бетсъ, не желая привлечь на себя вниманіе, если побгутъ по улиц, скрылись въ первыхъ попавшихся воротахъ за угломъ. Какъ только они услышали крикъ и увидли бгущаго Оливера, они тотчасъ же догадались, въ чемъ дло и постарались извлечь изъ этого пользу. Съ громкимъ крикомъ ‘держи вора!’, они пустились преслдовать его, какъ истые добрые граждане.

Не смотря на то, что Оливеръ былъ воспитанъ философами, онъ теоретически мало былъ знакомъ съ прекрасной аксіомой, которая учитъ, что самоохраненіе есть первый законъ природы. Знай онъ ее, онъ постарался заране приготовиться ко всему. Но онъ не былъ подготовленъ къ тому, а потому страшно былъ огорченъ, когда онъ мчался, какъ втеръ, а по пятамъ его гнались старый джентльменъ и два его товарища, кричавшіе и реввшіе на вс горло.

‘Держи вора! Держи вора!’ Слова эти, какъ и всегда, произвели магическое дйствіе. Приказчикъ вышелъ изъ-за конторки, ломовикъ оставилъ повозку, мясникъ отставилъ въ сторону свой лотокъ, булочникъ свою корзину, молочникъ свое ведро, мальчикъ для посылокъ свои пакеты, школьникъ сумку съ книгами, каменьщикъ — кирку, ребенокъ воланъ. И все это понеслось впередъ, какъ попало, перегоняя, толкая другъ друга, крича, свистя, наскакивая на прохожихъ, выходящихъ изъ за угла, спотыкаясь на собакъ и приводя въ недоумніе птицъ. И всему этому вторили и улицы, и скверы, и дворы.

‘Держи вора! Держи вора!’ Крикъ этотъ подхватывали сотни голосовъ и толпа увеличивалась на каждомъ поворот. Погоня усиливалась, летли брызги грязи, стучала мостовая, открывались окна, изъ домовъ и дворовъ выбгали люди, и впередъ, все впередъ неслась толпа, зрители на самомъ интересномъ мст бросили ‘Петрушку’ и присоединившись къ бгущимъ, съ удвоенной силой подхватывали крикъ: ‘держи вора! держи вора!’

‘Держи вора! Держи вора!’ Въ натур человка лежитъ какая то особенная страсть къ преслдованію. А бдный, несчастный мальчикъ, задыхаясь отъ усиленнаго бга, съ трепещущимъ отъ страха сердцемъ, съ выраженіемъ смертельнаго ужаса во взор, съ крупными каплями пота на лиц, напрягалъ каждый нервъ свой каждый мускулъ, чтобы перегнать своихъ преслдователей. Но толпа нагоняла его, съ каждой минутой выигрывая пространство и выражая радость свою по этому поводу громкимъ крикомъ, шиканьемъ, визгомъ. ‘Держи вора!’ Ахъ, держите его ради Бога, ради состраданія къ нему!

Поймали наконецъ! Ловкій ударъ. Вотъ онъ на мостовой… толпа волнуется, жестикулируетъ… приходятъ новые зрители… они проталкиваются сквозь толпу… тснятъ ее, чтобы взглянуть на него. ‘Отойдите въ сторону!’ ‘Дайте ему больше воздуха!’ ‘Пустяки! не стоитъ онъ этого!’ ‘Гд джентльменъ?’ ‘Вотъ онъ, идетъ по улиц!’ ‘Дайте мсто джентльмену!’ ‘Тотъ ли это мальчикъ, сэръ!’ ‘Да!’

Оливеръ, между тмъ, лежалъ покрытый грязью и пылью, изо рта у него шла кровь, онъ дико оглядывался кругомъ на лица окружавшей его толпы, когда стоявшіе впереди люди пропустили къ нему стараго джентльмена.

— Да, — сказалъ джентльменъ, — боюсь, что это тотъ самый мальчикъ.

— Боится!— пронесся шепотъ по толп.— Какой онъ добрый!

— Бдняжка!— сказалъ джентльменъ.— Онъ сильно ударился.

— Я ударилъ его, сэръ!— сказалъ высокій, неуклюжій человкъ, выступая впередъ.— Я хватилъ его кулакомъ по рож… Я остановилъ его, сэръ!

Неизвстный притронулся къ шляп и осклабился, видимо надясь на то, что ему дадутъ что нибудь за труды. Но старый джентльменъ взглянулъ нa него съ отвращеніемъ и тревожно оглянулся кругомъ, какъ бы высматривая мсто, куда ему уйти. Весьма возможно, что это и удалось бы ему, если бы не полицейскій, который въ эту минуту протискался черезъ толпу и, подойдя къ Оливеру, схватилъ его за шиворотъ.

— Ну, ты, вставай, — сказалъ онъ грубо.

— Это не я, сэръ! Право, не я, это два мальчика, — сказалъ Оливеръ, протягивая къ нему руки съ мольбой и оглядываясь кругомъ.— Они здсь гд-нибудь.

— Не видно ихъ, — отвчалъ полицейскій, — говоря нсколько насмшливо и не подозрвая, что говоритъ правду. Доджеръ и Чарли Бетсъ еще нсколько времени тому назадъ дали тягу черезъ первый попавшійся дворъ.— Вставай же!

— Не обижайте, его, — сказалъ старый джентльменъ.

— Не обижу, сэръ, — отвчалъ полицейскій и въ доказательство своихъ словъ изо всхъ силъ дернулъ мальчика за куртку.— Вставай! Знаю я всхъ васъ хорошо. Встанешь ли ты, наконецъ, на ноги, негодяй!

Оливеръ еле могъ стоять и ему пришлось употребить неимоврныя усилія, чтобы встать на ноги. Полицейскій взялъ его за шиворотъ и быстрымъ шагомъ повелъ по улиц. Джентльменъ пошелъ рядомъ съ полицейскимъ, а нкоторые изъ толпы опередили ихъ и то и дло оборачивались назадъ, чтобы взглянуть на Оливера. Сзади всхъ шли мальчики и громко вскрикивали отъ восторга.

XI. О мистер Фенг, полицейскомъ коммиссар, и о томъ, какъ совершается иногда правосудіе.

Преступленіе было совершено въ округ, принадлежавшемъ къ находившемуся по близости полицейскому участку, одному изъ наиболе извстныхъ въ столиц. Толпа имла такимъ образомъ удовольствіе проводить Оливера всего лишь черезъ дв, три улицы и черезъ площадь Меттонъ-Гилль и видть, какъ его повели крытымъ ходомъ, откуда онъ вышелъ на задній дворъ, небольшой и грязный, но мощеный. На двор его встртилъ здоровый мужчина съ густыми бакенбардами и связкой ключей въ рук.

— Въ чемъ дло?— спросилъ онъ.

— Охотника молодого поймали, — отвчалъ полицейскій, державшій Оливера.

— Не васъ ли ограбили, сэръ?— спросилъ мужчина съ ключами.

— Да, — отвчалъ старый джентльменъ, — только я не увренъ, чтобы именно этотъ мальчикъ взялъ мой платокъ. Я… я… хотлъ бы поскоре прекратить это дло.

— Все же вамъ нужно пройти къ коммиссару, сэръ!— сказалъ тюремщикъ.— Его милость разберетъ все въ полминуты. Ну, ты, висльникъ!

Послднія слова относились къ Оливеру и означали приглашеніе войти въ каменную тюремную камеру, гд Оливера обыскали и, хотя ничего не нашли, все же заперли.

Камера видомъ своимъ и величиною походила на погребъ, какіе роютъ въ земл, только нсколько свтле. Грязь была въ ней невроятная, былъ понедльникъ, а наканун въ этой же самой камер сидли шесть пьяницъ, которыхъ арестовали еще вечеромъ въ субботу. Въ полицейскіе участки чуть ли не каждый день запираютъ мужчинъ и женщинъ, въ буквальномъ смысл слова изъ-за ничего. Участки эти до того отвратительно содержатся, что камеры въ Ньюгетской тюрьм, гд сидятъ самые ужасные преступники, приговоренные къ смертной казни, представляютъ собой дворцы въ сравненіи съ ними. Кто сомнвается въ справедливости сказаннаго, пусть самъ провритъ и сравнитъ.

Старый джентльменъ былъ также печаленъ, какъ и Оливеръ, когда ключъ повернулся въ замк. Онъ со вздохомъ взглянулъ на книгу, которая была невинной причиной всего случившагося.

— Есть что-то въ лиц этого мальчика, — говорилъ старый джентльменъ, отходя отъ камеры и прикладывая книгу къ подбородку, — что трогаетъ и интересуетъ меня. Что если онъ невиненъ? Онъ такъ походитъ… Быть не можетъ! — воскликнулъ старый джентльменъ, останавливаясь и подымая глаза къ небу.— Помилуй насъ, Господи! Да гд же я видлъ похожее на него лицо?

Нсколько минутъ ходилъ старый джентльменъ глубоко задумавшись и наконецъ вошелъ въ переднюю, дверь которой выходила во дворъ. Здсь онъ сталъ въ уголъ и старался мысленно припомнить цлый рядъ лицъ, скрытыхъ уже много лтъ тому за туманной завсой его воспоминаній.— Нтъ, — сказалъ старый джентльменъ, покачивая головой, — это ни боле, ни мене, какъ одно только воображеніе!

И онъ снова задумался, стараясь возстановить въ памяти прошедшее, во съ него не такъ то легко было снять завсу, давно уже спустившуюся надъ нимъ. Передъ умственнымъ взоромъ его проходили лица друзей и враговъ и много чуждыхъ ему совершенно лицъ, неизвстно почему выдлившихся изъ толпы, лица молодыхъ и цвтущихъ двушекъ, теперь уже старухъ, лица измненныя смертью и скрытыя могилой, но все еще живыя въ воспоминаніи, которое выше смерти, ибо возстановляетъ образы въ душ нашей въ прежней ихъ свжести и красот, съ яркимъ блескомъ глазъ и чарующей улыбкой, съ чудной душой, скрытой земной оболочкой. Оно нашептываетъ намъ, что красота души живетъ и за могилой, что она взята отъ земли лишь для того, чтобы превратиться въ свтъ, указывающій намъ путь къ небу.

Но какъ ни старался старый джентльменъ, онъ никакъ не могъ припомнить ни одного лица, черты котораго отразились бы въ лиц Оливера. И онъ съ грустью отстранялъ отъ себя воспоминанія и будучи, къ счастью для себя, разсяннымъ, успокоился и снова принялся за чтеніе книги.

Кто то притронулся къ его плечу, это былъ мужчина съ ключами, который приглашалъ его пожаловать въ контору. Онъ поспшилъ закрыть книгу и предсталъ передъ внушительнымъ мистеромъ Фенгомъ.

Контора находилась въ передней части зданія и стны ея были выложены филенчатыми досками. Мистеръ Фенгъ сидлъ за перегородкой, а у дверей на небольшой деревянной скамеечк джентльменъ увидлъ бднаго маленькаго Оливера, который дрожалъ отъ страха при вид окружающей его обстановки.

Мистеръ Фенгъ былъ сухой, прямой, какъ палка, съ неповоротливой шеей человкъ средняго роста, небольшое количество волосъ на голов покрывали ее только сзади и съ боковъ. Лицо у него было красное и выраженіе его жестокое. Не имй онъ привычки пить больше, чмъ это было ему полезно, онъ смло могъ бы подать въ судъ жалобу на свою физіономію, обвиняя ее въ диффамаціи и могъ бы взыскать съ нее въ свою пользу протори и убытки.

Старый джентльменъ почтительно поклонился ему и, подойдя ближе, сказалъ, подавая ему визитную карточку: ‘Здсь мое имя и адресъ, сэръ!’ — Затмъ онъ отступилъ на шагъ или два, еще разъ вжливо поклонился ему и ждалъ вопроса.

Случилось такъ, что въ эту самую минуту мистеръ Фенгъ занятъ былъ чтеніемъ одной изъ утреннихъ газетъ, гд помщалась статья, трактующая недавно ршенное имъ дло и совтующая въ триста пятидесятый разъ Государственному Секретарю Министерства Внутреннихъ Длъ обратить особое и тщательное вниманіе на него. Это взорвало его и онъ сердито взглянулъ на стараго джентльмена.

— Вы кто такой?— спросилъ мистеръ Фенгъ.

Старый джентльменъ съ удивленіемъ указалъ на свою визитную карточку.

— Полисменъ!— крикнулъ мистеръ Фенгъ, съ пренебреженіемъ отталкивая карточку.— Кто онъ такой?

— Моя фамилія, сэръ, — сказалъ очень вжливо старый джентльменъ, — моя фамилія, сэръ, Броунлоу. Прошу въ свою очередь позволеніе узнать фамилію коммиссара, который, прикрываясь закономъ, позволяетъ себ наносить ничмъ не заслуженное оскорбленіе лицу вполн почтенному и всми уважаемому.— И сказавъ это, мистеръ Броунлоу оглянулся кругомъ, какъ бы ожидая увидть кого нибудь, кто могъ бы дать ему требуемое свдніе.

— Полисменъ!— продолжалъ мистеръ Фенгъ, бросая въ сторону газету.— Въ чемъ обвиняется этотъ человкъ?

— Онъ ни въ чемъ не обвиняется, ваша милость, — отвчалъ полисменъ, — онъ явился свидтелемъ противъ этого мальчика, ваша милость!

Его милость зналъ это превосходно, но ему хотлось, пользуясь своей безнаказанностью, сдлать во что бы то ни стало непріятность человку.

— Свидтелемъ противъ мальчика, да?— сказалъ Фенгъ, презрительно смривъ мистера Броунлоу съ головы до ногъ.— Привести къ присяг!

— Прежде, чмъ меня приведутъ къ присяг, я долженъ сказать нсколько словъ, — отвчалъ мистеръ Броунлоу.— Никогда во всю жизнь мою не случалось со мною ничего подобнаго и я не могу поврить…

— Придержите вашъ языкъ, сэръ!— сказалъ мистеръ Фенгъ такимъ тономъ, который не допускаетъ никакихъ возраженій.

— Нтъ, этого я не сдлаю, сэръ!— отвчалъ старый джентльменъ.

— Сію же минуту придержите вашъ языкъ, въ противномъ случа я прикажу вывести васъ вонъ!— сказалъ мистеръ Фенгъ. Вы дерзкій, наглый человкъ. Какое имете вы право оскорблять судью!

— Что-о?— воскликнулъ старый джентльменъ и лицо его вспыхнуло.

— Приведите къ присяг этого человка!— крикнулъ мистеръ Фенгъ своему клерку.— Ни слова! Приведите его къ присяг!

Негодованіе мистера Броунлоу чуть не дошло до крайнихъ предловъ, но вспомнивъ въ эту минуту, что онъ можетъ нанести вредъ мальчику, если не воздержится, онъ ршилъ взять себя въ руки и присягнуть.

— Теперь отвчайте, — сказалъ мистеръ Фенгъ.— Что вы свидтельствуете противъ мальчика? Что вы имете сказать противъ него, сэръ?

— Я стоялъ у прилавка съ книгами…— началъ м-ръ Браунлоу

— Довольно, сэръ! — сказалъ мистеръ Фенгъ.— Полисменъ! Гд полисменъ? Приведите къ присяг полисмена. Ну-съ, полисменъ, какъ было дло?

Полисменъ униженно доложилъ ему, какъ онъ исполнилъ свою обязанность, какъ онъ обыскалъ Оливера, но ничего не нашелъ у него и что больше этого онъ ничего не знаетъ.

— Нтъ еще свидтелей?— спросилъ мистеръ Фенгъ.

— Нтъ, ваша милость!— отвчалъ полисменъ.

Мистеръ Фенгъ сидлъ нсколько минутъ молча, а затмъ возвышая постепенно голосъ, сказалъ, обращаясь къ обвинителю:

— Можете ли вы въ точности установить ваше показаніе противъ этого мальчика или нтъ? Вы присягали. Если вы будете стоять, отказываясь дать показаніе, то я оштрафую васъ за неуваженіе къ закону. Я васъ…

Что собственно хотлъ сказать мистеръ Фенгъ, осталось навсегда неизвстнымъ, такъ какъ у клерка и у тюремщика начался въ эту самую минуту сильный приступъ кашля, первый къ тому же уронилъ на полъ очень тяжелую книгу, стукъ которой помшалъ слышать слова полицейскаго коммиссара… Упала книга случайно, разумется.

Не смотря на вс эти перерывы и то и дло наносимыя ему оскорбленія, мистеру Броунлоу, все же удалось дать показаніе. Онъ сказалъ, что очень растерялся въ первую минуту и бросился бжать за мальчикомъ лишь потому, что тотъ также бжалъ, за тмъ выразилъ надежду, что судья повритъ тому, что мальчикъ не воръ, а только, быть можетъ, былъ знакомъ съ ворами, а потому поступитъ съ нимъ снисходительно, не примняя къ нему всей строгости законовъ.

— Его и такъ уже били, — сказалъ старый джентльменъ въ заключеніе.— Боюсь, — прибавилъ онъ, поглядывая на мальчика, — боюсь, что онъ боленъ.

— О, да, разумется!— сказалъ мистеръ Фенгъ съ насмшливой улыбкой.— Ну ты, безъ притворствъ, бродяга ты этакій! Не поможешь этимъ. Какъ тебя зовутъ?

Оливеръ хотлъ отвтить, но языкъ не повиновался ему. Онъ былъ смертельно блденъ и ему казалось, что все кругомъ него вертится.

— Какъ тебя зовутъ, закоренлый ты негодяй!— спросилъ мистеръ Фенгъ.— Полисменъ, какъ его зовутъ?

Слова эти относились къ толстому, грубому на видъ, старику въ полосатой куртк, который стоялъ у перегородки. Онъ наклонился къ Оливеру и повторилъ вопросъ, но видя, что мальчикъ дйствительно не въ состояніи понять вопроса, и зная, что судья придетъ въ бшенство, если не получитъ отвта и вслдствіе этого усилитъ наказаніе, отвчалъ самъ наудачу.

— Его зовутъ Томъ Уайтъ, ваша милость!— сказалъ онъ.

— Онъ не хочетъ отвчать, кажется?— сказалъ мистеръ Фентъ.— Хорошо, очень хорошо! Гд онъ живетъ?

— Гд можетъ, ваша милость!— отвчалъ полисменъ, длая видъ, что выслушалъ отвтъ.

— Есть ли у него родители?— продолжаіъ мистеръ Фенгъ.

— Онъ говоритъ, что они умерли, когда онъ былъ совсмъ еще маленькій, — отвчалъ наудачу полисменъ.

Въ этомъ мст допроса Оливеръ поднялъ голову и, бросивъ кругомъ умоляющій взглядъ, слабымъ голосомъ попросилъ дать ему пить.

— Глупости!— крикнулъ мистеръ Фенгъ, — нечего дурачить меня!

— Мн кажется, онъ въ самомъ дл боленъ, ваша милость, — осмлился сказать полицейскій.

— Мн это лучше извстно, — отвчалъ мистеръ Фенгъ.

— Смотрите за нимъ, полисменъ, — сказалъ старый джентльменъ, невольно протягивая руки, — онъ сейчасъ упадетъ.

— Отойдите въ сторону, полисменъ, — крикнулъ мистеръ Фенгъ, — пусть падаетъ, если ему нравится.

Пользуясь этимъ добрымъ позволеніемъ, Оливеръ упалъ на полъ и потерялъ сознаніе. Бывшіе въ контор люди переглянулись другъ съ другомъ, но не посмли двинуться съ мста.

— Я такъ и зналъ, что онъ притворщикъ!— сказалъ мистеръ Фенгъ, считая случившееся неоспоримымъ доказательствомъ своихъ словъ.— Пусть лежитъ, ему это скоро надостъ.

— Какъ вы думаете поступить въ этомъ случа, сэръ?— тихо спросилъ клеркъ.

— Очень просто!— отвчалъ мистеръ Фенгъ.— Три мсяца заключенія… тяжелая работа, конечно. Очистить контору!

Дверь немедленно была открыта и два человка подошли къ безчувственному мальчику, приготовляясь унести его, когда въ контору вошелъ пожилой человкъ, весьма прилично, но бдно одтый въ старомъ черномъ костюм, и поспшилъ къ столу.

— Погодите, погодите! Не уносите его! Ради всего святого, погодите!— сказалъ вошедшій, еле переводя духъ отъ волненія.

Хотя великій геній, предсдательствующій въ такомъ, какъ это, присутственномъ мст пользовался полной и неограниченной властью надъ свободой, добрымъ именемъ, дятельностью и даже жизнью подданныхъ ея величества, особенно надъ принадлежащими къ бдному классу, хотя внутри этихъ стнъ ежедневно разыгрывались такія сцены, которыя бы вызвали слезы на глаза ангеловъ, все это оставалось неизвстнымъ обществу и лишь случайно попадало на страницы нашей прессы. Можете, поэтому, представить себ, въ какое негодованіе пришелъ мистеръ Фенгъ, когда непрошенный гость нарушилъ порядокъ судебнаго производства.

— Что это значитъ? Кто этотъ человкъ? Вывести его вонъ! Очистить контору!— кричалъ мистеръ Фенгъ.

— Я хочу говорить!— кричалъ въ свою очередь вновь пришедшій.— Я не позволю себя вывести. Я все видлъ. Я содержу книжный магазинъ. Я прошу привести меня къ присяг. Я не позволю себя устранить. Мистеръ Фенгъ, вы обязаны выслушать меня. Вы не имете права отказать, сэръ!

Пришедшій былъ правъ. Рчь его была ршительна и дло становилось слишкомъ серьезнымъ, чтобы оставить его безъ вниманія

— Приведите къ присяг этого человка, — заревлъ мистеръ Фенгъ, хотя и не особенно охотно.— Что вы имете сказать?

— Вотъ что, — отвчалъ новый свидтель.— Я видлъ трехъ мальчиковъ, двухъ, которыхъ здсь нтъ и этого вотъ арестованнаго. Они были на противоположной сторон улицы, когда этотъ джентльменъ читалъ. Покража была совершена тми мальчиками. Я видлъ это и видлъ также, что этотъ мальчикъ былъ пораженъ и испуганъ тмъ, что произошло.

— Почему же вы не пришли раньше?— спросилъ мистеръ Фенгъ, посл небольшой паузы.

— Мн некого было оставить въ лавк, — отвчалъ свидтель. Вс, кто могъ помочь мн, вс присоединились къ преслдующимъ. Еще пять минутъ тому назадъ никого не было. Я бжалъ сюда всю дорогу.

— Обвинитель читалъ, говорите вы?— спросилъ Фенгъ посл второй паузы.

— Да, — отвчалъ свидтель.— Вотъ эту самую книгу, которую онъ держитъ.

— А за книгу эту, — продолжалъ Фенгъ, — уплочено?

— Нтъ, — отвчалъ свидтель, улыбаясь.

— Богъ мой, я совсмъ забылъ объ этомъ, — воскликнулъ старый джентльменъ.

— Хорошъ, нечего сказать! А еще обвиняетъ бднаго мальчика!— воскликнулъ Фенгъ, стараясь, но не особенно удачно, казаться сострадательнымъ человкомъ.— Нахожу нужнымъ сказать вамъ, сэръ, что вы завладли этой книгой при весьма подозрительныхъ и неблаговидныхъ обстоятельствахъ. Счастье ваше, что владлецъ ея не желаетъ васъ преслдовать. Пусть это будетъ вамъ урокомъ, мой милый, не то будете отвчать передъ законамъ. Считать мальчика по суду оправданнымъ! Очистить контору!

— Чортъ возьми!— крикнулъ старый джентльменъ, не будучи въ силахъ сдерживать давно уже овладвшее имъ бшенство.— Я…

— Очистить контору!— крикнулъ Фенгъ.— Слышали, полисмены! Очистить контору!

Приказаніе было исполнено, и мистера Браундоу вывели вонъ съ книгой въ одной рук и бамбуковой тростью въ другой, ни обращая вниманія на негодующіе протесты его. Онъ вышелъ во дворъ и тутъ чувство личнаго оскорбленія моментально прошло у него. Онъ увидлъ маленькаго Оливера Твиста, который лежалъ на спин, прямо на камняхъ, съ растегнутой ли груди рубашкой и мокрой отъ воды головой, лицо его было смертельно блдно и судорожная дрожь пробгала по всему его тлу.

— Бдный мальчикъ! бдный мальчикъ!— сказалъ мистеръ Броунлоу.— Карету, ради Бога, кто-нибудь изъ васъ! Сюда прямо!

Карета пріхала и Оливера бережно уложили на одно сиднье, а старый джентльменъ слъ на другое.

— Позволите мн сопровождать васъ?— сказалъ книгопродавецъ, заглядывая въ карету.

— Богъ мой, разумется да, сэръ!— сказалъ мистеръ Броунлоу.— Я забылъ васъ. Боже мой, Боже мой! У меня до сихъ поръ еще эта несчастная книга. Входите же! Бдный мальчикъ! Нельзя терять ни одной минуты!

Книгопродавецъ слъ въ карету и она двинулась впередъ.

XII. Объ Оливер заботятся такъ, какъ никогда еще о немъ не заботились. На сцену снова выступаетъ веселый старый джентльменъ и его молодые друзья.

Карета катилась быстро почти по тому же самому пути, по которому Оливеръ впервые входилъ въ Лондонъ въ сопровожденіи Доджера, но дохавъ до Энджели у Айлингтона, она повернула совсмъ въ другую сторону и остановилась, наконецъ, у красиваго дома въ тихой и покойной улиц вблизи Пентонвиля. Здсь, не теряя ни единой минуты, приготовили для мальчика постель, на которую его подъ наблюденіемъ мистера Броунлоу нжно и осторожно уложили и затмъ ухаживали за нимъ съ безграничной добротой и внимательностью.

Прошло много дней, въ теченіе которыхъ Оливеръ оставался нечувствительнымъ ко всмъ заботамъ своихъ друзей. Солнце всходило и заходило, снова всходило и заходило и много дней подъ рядъ, а мальчикъ все лежалъ, вытянувшись на постели, во власти всеразрушающей лихорадки. Никогда червь съ такою врностью не источитъ мертваго тла, съ какою медленно пожирающій огонь лихорадки разрушаетъ оболочку живого существа.

Слабый, исхудалый, блдный пришелъ онъ въ себя посл долгаго и тяжелаго сна. Съ трудомъ приподнявшись на постели и поддерживая голову дрожащей рукой, со страхомъ оглянулся онъ кругомъ:

— Что это за комната? Куда меня принесли?— сказалъ онъ.— Я никогда здсь не спалъ.

Слова эти онъ произнесъ слабымъ, едва слышнымъ голосомъ, а между тмъ ихъ услышали. Занавсъ кровати раздвинулся и старая лэди съ добрымъ лицомъ, одтая очень чисто и просто, встала съ кресла у самой кровати, на которомъ она сидла и что то шила.

— Тише, дорогой мой!— нжно оказала старушка.— Ты долженъ лежать покойно, если не хочешь слова заболть. А ты былъ очень боленъ… такъ боленъ, какъ ужъ больне нельзя и быть. Ложись… вотъ такъ, дорогой мой!

И съ этими словами старушка нжно уложила голову мальчика на подушку, поправила ему волоса, чтобы они не падали на лобъ и такъ ласково, съ такой любовью заглянула ему въ лицо, что онъ не могъ удержаться и, взявъ ея руку, своей маленькой исхудалой рукой, обвилъ ее вокругъ шеи.

— Спаси насъ Господи!— сказала старушка со слезами на глазахъ.— Какое благородное дитя! Ахъ, ты милый крошка! Что бы чувствовала его мать, если бы сидла у его кровати, какъ я все это время сидла!

— Она можетъ быть видла меня, — прошепталъ Оливеръ, складывая руки.— Она, можетъ быть, сидла подл меня. Я чувствовалъ, что она сидла.

— Это ты бредилъ въ лихорадк, милый мальчикъ!— сказала старушка.

— Можетъ быть, — отвчалъ Оливеръ.— Небо очень далеко отсюда, вс они тамъ очень счастливы и не захотятъ спуститься внизъ, чтобы посидть у кровати бднаго мальчика. Знай она, что я боленъ, она пожалла бы меня, она тоже передъ смертью была очень больна. Впрочемъ, она ничего не знаетъ обо мн, — прибавилъ Оливеръ посл минутнаго молчанія.— Если бы она видла, какъ меня колотили, она очень бы горевала, а между тмъ лицо у нея было всегда такое веселое и счастливое, когда я видлъ ее во сн.

Старушка ничего не отвчала на это, она вытерла сначала глаза, затмъ очки и принесла Оливеру прохладительное питье. Погладивъ его нжно по щек, она сказала ему, чтобы онъ лежалъ покойно, если не хочетъ заболть снова.

Оливеръ старался лежать покойно частью потому, что ему хотлось исполнять все, что ему говорила старушка, а частью потому, что разговоръ утомилъ его. Вскор онъ уснулъ и снова проснулся отъ свчи, которую держали у его кровати. При свт ея онъ увидлъ какого то джентльмена, который держалъ въ одной рук большіе, громко тикающіе часы, а другою пробовалъ его пульсъ и говорилъ, что ему гораздо лучше.

— Правда, голубчикъ, теб гораздо лучше?— спросилъ онъ.

— Да, сэръ, благодарю васъ, — отвчалъ Оливеръ.

— Да, я знаю, что лучше, — сказалъ джентльменъ.— Ты голоденъ, не правда-ли?

— Нтъ, сэръ!— отвчалъ Оливеръ.

— Гм!— сказалъ джентльменъ.— Нтъ? Я зналъ, что нтъ. Онъ не голоденъ, мистриссъ Бедуинъ!— продолжалъ джентльменъ съ необыкновенно глубокомысленнымъ видомъ.

Старая леди почтительно склонила голову, какъ бы желая этимъ показать, что она всегда смотрла на доктора, какъ на очень умнаго человка. Повидимому и самъ докторъ былъ такого же мннія о себ.

— Ты хочешь спать, голубчикъ?— спросилъ онъ.

— Нтъ, сэръ!

— Нтъ!— сказалъ докторъ съ довольнымъ и увреннымъ въ себ видомъ.— Не хочешь спать. А пить? Хочешь?

— Да, сэръ, очень хочу.

— Такъ я и зналъ, мистриссъ Бедуинъ, — сказалъ докторъ.— Очень естественно, что ему хочется пить. Дайте ему немного чаю, ма’амъ, и кусочекъ сухого хлба безъ масла. Не держите его слишкомъ тепло, ма’амъ! Обращайте также вниманіе и на то, чтобы ему не было слишкомъ холодно. Будете такъ добры?

Старая леди отвтила ему почтительнымъ поклономъ. Докторъ попробовалъ холодное питье, одобрилъ его и поспшно вышелъ изъ комнаты, сапоги его скрипли крайне внушительно, когда онъ спускался съ лстницы.

Оливеръ уснулъ вскор посл его ухода и когда проснулся, было уже около двнадцати часовъ. Старая леди ласково пожелала ему спокойной ночи и передала его на попеченіе только что вошедшей толстой старушк, которая принесла мшечекъ съ молитвенникомъ и большой ночной чепецъ. Послдній она надла на голову, а первый положила на столъ и, объявивъ Оливеру, что она пришла дежурить подл него ночью, придвинула кресло къ самому камину и тотчасъ же погрузилась въ сонъ, прерываемый кивками головы впередъ, легкими всхрапываніями и мычаньемъ. Но это, повидимому нисколько не мшало ей и она, потеревъ свой носъ, снова засыпала.

Томительно тянулась эта ночь. Оливеръ лежалъ съ открытыми глазами, считая на потолк маленькіе свтлые кружочки, отражаемые горвшимъ ночникомъ, или слдя усталыми глазами за изгибами линій на рисунк обоевъ. Было что то торжественное въ полумрак и тишин комнаты и торжественность эта навела мальчика на мысль, что здсь носилось вяніе смерти, что она царила здсь въ теченіи многихъ дней и ночей, что быть можетъ страшный, наводящій ужасъ на душу призракъ ея витаетъ еще здсь въ сумрак ночи. Мальчикъ повернулся лицомъ на подушку и сталъ съ жаромъ молиться Богу.

Мало по малу онъ заснулъ глубокимъ сномъ, цлителемъ всхъ страданій, тихимъ и мирнымъ сномъ, при вид котораго бываетъ жаль разбудить спящаго. Кто, будь это даже непробудный сонъ смерти, пожелалъ бы вернуться изъ него къ тревогамъ и волненіямъ жизни, къ заботамъ настоящаго, къ страху о будущемъ и, что хуже всего, къ сожалніямъ о прошедшемъ?

Былъ уже совсмъ день, когда Оливеръ открылъ глаза, онъ чувствовалъ себя такимъ веселымъ и счастливымъ. Опасный кризисъ миновалъ, и онъ снова былъ возвращенъ къ жизни.

Дня черезъ три онъ сидлъ уже въ кресл, окруженный подушками, но былъ еще такъ слабъ, что не могъ ходить, а потому мистриссъ Бедуинъ на рукахъ снесла его внизъ въ свою комнату, которую она занимала, какъ экономка. Усадивъ Оливера въ кресло у камина, добрая старушка сла подл него и растроганная тмъ, что ему лучше, заплакала.

— Не обращай на меня вниманія, мой голубчикъ!— сказала старушка.— Это хорошія слезы. Вотъ видишь, все уже прошло и я снова хорошо себя чувствую.

— Вы очень, очень добры ко мн ма’амъ, — сказалъ Оливеръ.

— Что за пустяки, мой голубчикъ!— сказала старая леди,— твой бульонъ до сихъ поръ еще не поданъ, а теб пора кушать. Докторъ разршилъ мистеру Броунлоу навстить тебя сегодня утромъ и мы должны хорошо выглядть, чмъ лучше будетъ у насъ видъ, тмъ это пріятне ему будетъ.

И старая леди тотчасъ же засуетилась и, взявъ небольшую кострюлечку, въ какой готовятъ обыкновенно соусъ, налила туда бульону и поставила грть его. Бульонъ оказался очень крпкимъ и Оливеръ подумалъ, что разбавь его такимъ количествомъ воды, котораго хватило бы на триста пятьдесятъ нищихъ, то и тогда еще былъ бы онъ достаточно крпкимъ.

— Ты, вроятно, очень любишь картины?— спросила старая леди, замтивъ, что Оливеръ не спускаетъ глазъ съ портрета, висвшаго на стн какъ разъ напротивъ его стула.

— Не знаю, какъ сказать, ма’амъ, — отвчалъ Оливеръ, продолжая смотрть на портретъ, — я почти не видлъ картинъ. Какое красивое лицо у этой леди!

— Ахъ!— сказала старая леди, — живописцы часто рисуютъ молодыхъ леди гораздо красиве, чмъ он есть на самомъ дл, не длай они этого, дитя, у нихъ было бы мало работы. Выдумай человкъ такую машину, которая давала бы врный снимокъ, онъ никогда не имлъ бы успха, это было бы слишкомъ добросовстно. Слишкомъ!— сказала старая леди и расхохоталась отъ всей души, довольная своей остротой.

— А здсь… врный снимокъ, ма’амъ?— спросилъ Оливеръ.

— Да, — отвчала старая леди, пробуя, разогрлся ли бульонъ.— Это портретъ.

— Чей, ма’амъ?— спросилъ Оливеръ.

— Почему же я знаю, голубчикъ!— отвчала старая леди.— Надюсь, онъ не похожъ ни на кого изъ твоихъ знакомыхъ? Онъ дйствуетъ на твое воображеніе, мой милый.

— Онъ такой красивый, — отвчалъ Оливеръ.

— Что съ тобой? Неужели онъ пугаетъ тебя?— сказала старая леди, замчая къ удивленію своему, что мальчикъ съ какимъ то испугомъ смотритъ на портретъ.

— О, нтъ, нтъ! — поспшно отвчалъ Оливеръ,— но у нея такіе печальные глаза и они все время пристально смотрятъ туда, гд я сижу. У меня такъ сильно бьется сердце!— продолжалъ Оливеръ едва слышнымъ голосомъ.— Она точно живая, точно хочетъ говорить со мной, но не можетъ.

— Спаси насъ Господи!— воскликнула старая леди, — не говори такъ, дитя мое! Ты боленъ и у тебя поэтому разстроены нервы. Дай, я передвину твое кресло на другое мсто, чтобы ты не видлъ портрета. Вотъ, — продолжала старая леди, приведя въ исполненіе свои слова, — теперь ты не будешь его видть.

Портретъ, однако, ясно стоялъ передъ глазами Оливера, несмотря на то, что его передвинули, но онъ не хотлъ огорчать больше добрую старую лэди и весело улыбнулся ей, когда она взглянула на него. Мистриссъ Бедуинъ, довольная тмъ, что онъ успокоился, посолила бульонъ, положила туда нсколько сухариковъ и подала ему съ важнымъ и торжественнымъ видомъ. Оливеръ скоро покончилъ съ нимъ. Не усплъ въ проглотить послдней ложки, кто-то тихо постучался въ дверь.

— Войдите, — сказала старая леди и въ комнату вошелъ мистеръ Броунлоу.

Старый джентльменъ вошелъ очень быстро, какъ и слдовало ожидать, но не усплъ онъ надвинуть своихъ очковъ на лобъ и заложить назадъ руки подъ полы своего халата, чтобы ближе разсмотрть Оливера, какъ все лицо его передернулись. Оливеръ показался ему такимъ слабымъ и исхудалымъ, посл болзни! Сдлавъ усиліе привстать, чтобы оказать почтеніе своему благодтелю, онъ снова упалъ на кресло. Надо, однако, сказать правду и объяснить въ чемъ дло. У мистера Броунлоу сердце было до того обширное, что его могло хватить на шесть обыкновенныхъ старыхъ джентльменовъ, а потому глаза его наполнились слезами подъ вліяніемъ какого-то гидравлическаго процесса, котораго мы, не имя достаточнаго философскаго развитія, не можемъ вамъ объяснить.

— Бдный мальчикъ, бдный мальчикъ!— сказалъ мистеръ Броунлоу, стараясь откашляться.— Я что-то охрипъ сегодня утромъ, мистриссъ Бедуинъ! Вроятно простудился.

— Надюсь, что нтъ, сэръ!— отвчала мистриссъ Бедуинъ.— Все у васъ хорошо просушено, сэръ!

— Но знаю, Бедуинъ, не знаю, — сказалъ мистеръ Броунлоу.— Не подали ли мн вчера сырую салфетку за обдомъ? Но это пустяки. Какъ ты себя чувствуешь, голубчикъ?

— Я очень счастливъ, сэръ, — отвчалъ Оливеръ.— Очень благодаренъ, сэръ, за вашу доброту ко мн.

— Добрый мальчикъ, — сказалъ мистеръ Броунлоу.— Вы давали ему кушать, Бедуинъ? Нсколько глотковъ вина, напримръ?

— Онъ только что получилъ тарелку прекраснаго крпкаго бульону, сэръ, — отвчала мистриссъ Бедуинъ, длая удареніе на слов бульонъ, какъ бы желая показать, что бульонъ, вещь ни съ чмъ не сравнимая.

— Ну! — воскликнулъ мистеръ Броунлоу, — пара рюмючекъ портвейну сдлала бы ему несравненно больше пользы. Какъ ты думаешь объ этомъ, Томъ Уайтъ?

— Меня зовутъ Оливеръ, — отвчалъ мальчикъ, съ удивленіемъ поднимая глаза на мистера Броунлоу.

— Оливеръ!— удивился мистеръ Броунлоу.— А дальше? Оливеръ Уайтъ?

— Нтъ, сэръ, Твистъ, Оливеръ Твистъ.

— Странное имя! Почему же ты сказалъ судь, что тебя зовутъ Уайтомъ?

— Я никогда этого, сэръ, не говорилъ ему, — съ удивленіемъ отвчалъ Оливеръ.

Это отзывалось какъ будто-бы фальшью и старый джентльменъ даже строго взглянулъ на Оливера. Но, нтъ, сомнваться въ немъ было невозможно, тонкія, обострившіяся болзнью черты Оливера дышали полной искренностью.

— Недоразумніе какое-то, — сказалъ мистеръ Броунлоу, который, несмотря на то, что не существовало больше никакихъ причинъ, чтобы всматриваться въ лицо Оливера, не могъ оторвать отъ него своихъ глазъ, такъ какъ его снова поразило сходство мальчика съ какимъ-то знакомымъ ему лицомъ.

— Надюсь, вы не сердитесь на меня, сэръ?— сказалъ Олнюеръ, съ мольбой поднимая глаза.

— Нтъ, нтъ! — отвчалъ старый джентльменъ.— Но… Что же это такое?.. Смотри же, Бедуинъ!

И онъ указалъ на портретъ, висвшій надъ головой Оливера и затмъ на лицо мальчика. Живая копія портрета! Т-же глаза, форма головы, ротъ, каждая черта… Даже выраженіе лица въ эту минуту было одинаковое, самыя тонкія линіи воспроизведены были съ поразительной точностью!

Оливерь не понялъ врной причины этого восклицанія, но оно такъ взволновало его, что онъ потерялъ сознаніе отъ слабости. Обстоятельство это заставляетъ насъ удалиться изъ комнаты, а потому мы пользуемся этимъ, чтобы вернуться къ двумъ юнымъ питомцамъ веселаго стараго джентльмена и разсказать, что съ ними случилось.

Когда Доджеръ и несравненный другъ его мистеръ Бетсъ присоединились къ погон, слдовавшей по пятамъ Оливера, виновнаго въ томъ, что оба они незаконнымъ путемъ присвоили себ собственность мистера Броунлоу, они дйствовали въ этомъ случа лишь на основаніи весьма похвальнаго чувства самосохраненія. Уваженіе къ свобод и неприкосновенности личности составляетъ главное качество истаго англичанина, а съ тмъ вмст и его гордость, а потому я вынужденъ обратить вниманіе читателя, что такой поступокъ со стороны мальчиковъ долженъ поднять ихъ во мнніи всхъ патріотовъ, такъ какъ служитъ самымъ врнымъ доказательствомъ ихъ стремленія къ самозащит и безопасности, что укрпляетъ и подтверждаетъ законъ, лежащій по мннію всхъ глубоко и здраво мыслящихъ философовъ въ основ всхъ главныхъ проявленій природы. Т же философы ршили, что добрая леди эта дйствуетъ лишь на основаніи нкоторыхъ правилъ и теорій и, восторгаясь ея мудростью и смтливостью, упустили изъ виду, что живыя существа должны быть надлены сердцемъ, великодушными побужденіями и чувствами. Но качества такого рода недостойны по ихъ мннію почтенной леди, которая должна стоять неизмримо выше всхъ слабостей своего пола.

Имй я намреніе еще дальше продолжать свои доказательства истинно философскаго характера въ поведеніи этихъ молодыхъ джентльменовъ, то я подвелъ бы сюда и тотъ фактъ, что они тотчасъ же оставили всякое преслдованіе, какъ только имъ удалось привлечь всеобщее вниманіе на Оливера, посл чего они, избравъ наикратчайшій путь, немедленно пустились домой. Я не хочу этимъ сказать, будто прославленные и ученые мудрецы имютъ обыкновеніе сокращать путь ко всмъ своимъ великимъ умозаключеніямъ. (Они, напротивъ, увеличиваютъ разстояніе къ нимъ всевозможными изворотами и спорами, подобно тому какъ пьяные люди длаютъ это подъ давленіемъ непроизвольнаго теченія мыслей). Я хочу сказать и самымъ опредленнымъ образомъ, что многіе философы, желая провести свои теоріи, стараются доказать свою мудрость и предусмотрительность, принимая заране мры противъ всевозможныхъ случайностей, которыя могли бы нанести имъ вредъ. Чтобы достигнуть великаго блага, приходится прибгнуть и къ небольшому злу, а слдовательно и къ такимъ средствамъ, одни только результаты которыхъ въ состояніи оправдать вашъ поступокъ. Мра добра или мра зла, или различіе между тмъ и другимъ должны быть всецло предоставлены усмотрнію философовъ и ихъ ясному и безпристрастному взгляду на свое собственное благополучіе.

Только пробжавъ цлый лабиринтъ узкихъ улицъ и дворовъ, ршившись отдохнуть мальчики, скрывшись въ низкомъ и темномъ проход. Постоявъ молча лишь столько, сколько нужно было, чтобы перенести дыханіе, мистеръ Бетсъ издалъ вдругъ крикъ восхищенія и необыкновеннаго удовольствія и, разразившись затмъ громкимъ взрывомъ хохота, повалился на порогъ двери и катался на немъ въ припадк невыразимаго восторга.

— Въ чемъ дло?— спросилъ Доджеръ.

— Ха! ха! ха!— оралъ Чарли Бетсъ.

— Не кричи такъ, — сказалъ Доджеръ, осторожно оглядываясь кругомъ.— Хочешь, чтобы тебя схватили, болванъ?

— Не могу удержаться, — отвчалъ Чарли, — не могу! Какъ только вспомню, какъ это онъ удиралъ во вс лопатки… Тутъ обжитъ уголъ, тамъ наткнется на тумбу и отскочитъ отъ нея, точно самъ желзный, а платокъ то у меня въ карман, а я то кричу во все горло… ‘держи вора’… охъ!

Живое воображеніе Бетса въ самыхъ яркихъ краскахъ представило ему недавно разыгравшуюся сцену и когда онъ дошелъ до этого восклицанія, то повалился снова на полъ и захохоталъ громче прежняго.

— Что то скажетъ, Феджинъ?— спросилъ Доджеръ, пользуясь промежуткомъ наступившаго успокоенія со стороны своего друга.

— А что въ самомъ дл?— повторилъ Чарли Бетсъ.

— Да… что?— сказалъ Доджеръ.

— Что же ему собственно говорить?— спросилъ Чарли, сразу прервавъ свой приступъ веселости, потому что томъ Доджера былъ весьма многозначителенъ.— Что же онъ можетъ сказать?

Мистеръ Доукнисъ свистлъ минуты дв, затмъ снялъ шляпу, почесалъ голову и трижды кивнулъ головой.

— Что ты думаешь?— сказалъ Чарли.

— Туръ-люръ, лу-лу, — заплъ Доджеръ и лицо его приняло насмшливое выраженіе.

Это объясняло дло до нкоторой степени, но не удовлетворило мистера Бетса и онъ снова спросилъ:

— Да, что ты думаешь, наконецъ?

Доджеръ не отвчалъ. Онъ надлъ снова шляпу на бекрень, подобралъ полы своего длиннаго сюртука подъ мышку, засунулъ языкъ за щеку, полдюжины разъ щелкнулъ пальцемъ по переносью и весьма выразительно, затмъ повернулся на каблукахъ и скрылся во дворъ. Мистеръ Бетсъ въ страшномъ недоумніи поспшилъ за нимъ.

Шумъ шаговъ по скрипучей лстниц, спустя нсколько минутъ посл выше-приведеннаго разговора, вывелъ изъ задумчивости веселаго стараго джентльмена, который сидлъ у камина и держалъ въ лвой рук хлбъ и колбасу, а въ правой ножъ, тутъ же на треножник передъ нимъ стояла кастрюля. Злобная улыбка скользнула по его блдному лицу, когда онъ, повернувшись въ сторону дверей, взглянулъ туда изподлобья и сталъ прислушиваться.

— Что это значитъ?— пробормоталъ онъ, измняясь въ лиц, — только двое? Гд же третій? Не могли же они попасть въ просакъ!

Шаги приближались и послышались, наконецъ, на площадк. Дверь медленно открылась и въ комнату вошелъ Доджеръ, а непосредственно за нимъ Чарли Бетсъ.

XIII. Читатель знакомится съ новыми лицами, съ которыми связаны весьма интересный подробности, касающіяся этого повствованія.

— Гд Оливеръ? — крикнулъ еврей, грозно выступая впередъ. — Гд мальчикъ?

Молодые воры взглянули на своего учителя, какъ бы встревоженные, чего онъ сердится, и въ то же время съ замшательствомъ переглянулись другъ съ другомъ.

— Что случилось съ мальчикомъ?— продолжалъ еврей, схватывая Доджера за шиворотъ и разражаясь на него цлымъ потокомъ ругательствъ.— Говори или я задушу тебя!

Мистеръ Феджинъ говорилъ, повидимому, серьезно, съ твердымъ намреніемъ исполнить угрозу, а потому Чарли Бетсъ, считавшій до сихъ поръ благоразумнымъ держаться отъ него на почтительномъ разстояніи, подумалъ, что ничего не будетъ удивительнаго, если затмъ наступитъ его очередь, упавъ на колни изъ поднялъ громкій протяжный ревъ, напоминавшій нчто среднее между ревомъ быка и морского рупора.

— Будешь ли ты говорить?— заревлъ снова еврей и принялся трясти Доджера съ такою силою за шиворотъ, что только какимъ то чудомъ не оторвалъ всего воротника.

— Попался, вотъ и все!— сказалъ Доджеръ.— Да пустите меня, наконецъ, чего вы?

Съ этими словами онъ рванулся въ сторону и ловкимъ движеніемъ выскользнулъ изъ сюртука, оставивъ его въ рукахъ еврея. Затмъ онъ схватилъ большую вилку и сдлалъ видъ, что хочетъ пырнуть ею веселаго старичка, а сдлай онъ только это и веселость стараго джентльмена наврное улетучилась бы такъ, что мудрено было бы ее вернуть назадъ.

Еврей въ свою очередь отскочилъ въ сторону и съ такою быстротою, какую трудно было предположить у человка его лтъ и такого хилаго. Схвативъ кувшинъ, онъ хотлъ бросить его въ голову своего противника, когда протяжный вой Чарли Бетса отвлекъ его вниманіе и онъ, повернувшись къ огорченному юному джентльмену пустилъ кувшинъ ему въ голову.

— Эй вы! Какого чорта вы тутъ бснуетесь?— крикнулъ кто-то густымъ басомъ.— Кто изъ васъ осмлился швырнуть въ меня эту штуку? Счастье ваше, что въ меня попало только пиво, а не кувшинъ. Задалъ бы я вамъ! Впрочемъ, что тутъ спрашивать? Кому же другому бросать, какъ не проклятому, богатому грабителю, старому жиду… Онъ всякое питье броситъ, кром воды, только бы насолить Рчной Компаніи. Что тутъ случилось, Феджинъ? Чортъ меня возьми, если не весь мой шарфъ залило пивомъ! Ну, ты, поди сюда, мерзкая ты гадина! Чего стоишь тамъ!.. Стыдишься своего хозяина? Ну-же скорй!

Человкъ прохрипвшій эти слова, былъ здороваго, крпкаго сложенія, лтъ около тридцати пяти, въ черномъ бархатномъ сюртук, въ поношенныхъ драповыхъ брюкахъ, башмакахъ со шнурками и бумажныхъ чулкахъ, обтягивавшихъ пару крпкихъ ногъ съ толстыми икрами, ногъ, какъ бы нарочно созданныхъ для того, чтобы носить кандалы. На голов у него была коричневая шляпа, а на ше грязный носовой платокъ, порванными концами котораго онъ вытиралъ себ лицо. Лицо у него было широкое, грубое и глаза мрачные, подъ однимъ изъ нихъ находились разноцвтные признаки недавно нанесеннаго ему удара.

— Войдешь ли ты, наконецъ?— крикнулъ этотъ разбойникъ съ большой дороги.

Блая мохнатая собака съ исцарапанною въ двадцати мстахъ мордою, крадучись вошла въ комнату.

— Ты чего это не входилъ раньше?— спросилъ ея хозяинъ.— Что ты, загордился что ли и не хочешь водить компаніи со мной? Ложись!

Приказаніе это сопровождалось пинкомъ, отшвырнувшимъ животное на другой конецъ комнаты. Но собака, повидимому, привыкла къ этому, спокойно, не издавъ ни единаго звука, свернулась она клубкомъ въ углу и, моргая разъ двадцать въ минуту своими злыми глазами, какъ будто занялась обзоромъ всего помщенія.

— Да что это съ тобой приключилось? Дтей обижать вздумалъ, скареда ты этакая, скряга, ненасытная утроба!— сказалъ вновь пришедшій, принимая самую непринужденную позу.— Удивляюсь, право, что они до сихъ поръ еще не убили тебя. Будь я на ихъ мст, я давно сдлалъ бы это. Будь я твоимъ ученикомъ, я давно уже сдлалъ бы это и… Нтъ, мн не удалось бы продать тебя, потому куда собственно ты годишься? На то разв, чтобы закупорить тебя въ стеклянную бутылку и показывать, какъ рдкую образину? Да вотъ бда, бутылокъ подходящихъ не выдуваютъ.

— Тише, тише, мистеръ Сайксъ!— сказалъ еврей, дрожа всмъ тломъ, — не говори такъ громко!

— Только безъ ‘мистеровъ’, пожалуйста, — отвчалъ Сайксъ.— Наврное замышляешь какую-нибудь пакость, когда говоришь такъ. Ты знаешь мое имя, ну и зови меня имъ! Я не отрекусь отъ него, когда наступитъ время.

— Хорошо, хорошо, Билль Сайксъ, — сказалъ еврей съ притворнымъ униженіемъ.— Ты, кажется, въ худомъ настроеніи сегодня, Билль.

— Быть можетъ, — отвчалъ Сайксъ, — и насколько мн кажется, ты также не особенно бываешь въ дух, когда забавляешься тмъ, что швыряешься горшками, или когда прибгаешь къ доносамъ и…

— Съ ума ты сошелъ!— сказалъ еврей, хватая Сайкса за рукавъ и указывая ему на мальчиковъ.

Въ отвтъ на это мистеръ Сайксъ завязалъ воображаемый узелъ подъ лвымъ ухомъ и склонилъ голову на правое плечо, нмой знакъ, превосходно повидимому понятый евреемъ. Затмъ на особенномъ жаргон, которымъ былъ вообще испещренъ весь разговоръ ихъ и который былъ бы совершенно непонятенъ читателю, попросилъ дать ему стаканъ воды.

— Не вздумай только положить туда отравы, — сказалъ мистеръ Сайксъ, кладя шляпу на столъ.

Онъ сказалъ это въ вид шутки, но если бы только онъ видлъ зловщую улыбку, пробжавшую по безцвтнымъ губамъ еврея, когда тотъ подходилъ къ шкафу, онъ подумалъ бы, что ему слдуетъ остерегаться на тотъ случай, если бы еврей вздумалъ усовершенствовать продуктъ водочнаго завода.

Проглотивъ два, три стакана водки, мистеръ Сайксъ сдлалъ честь юнымъ джентльменамъ и замтилъ ихъ присутствіе. Любезность эта повела къ разговору, главнымъ предметомъ котораго было поведеніе Оливера и причина его ареста, причемъ Доджеръ длалъ разныя сокращенія и измненія въ свомъ отчет о происшествіи, которыя казались ему необходимыми при настоящихъ обстоятельствахъ.

— Боюсь, — сказалъ еврей, — чтобы онъ не сказалъ чего-нибудь, что могло бы намъ повредить.

— Весьма возможно, — отвчалъ Сайксъ съ лукавой усмшкой.— Вс и вся узнаютъ теперь о теб, Феджинъ!

— Я боюсь, видишь ли, — продолжалъ еврей, какъ бы не замчая, что его прервали, и пристально смотря на Сайкса, — боюсь, что не намъ однимъ придется плясать, а еще многимъ кром насъ, и теб, голубчикъ мой, несравненно еще больше, чмъ мн.

Сайксъ вздрогнулъ и быстро обернулся къ еврею, но у стараго джентльмена плечи были подняты до самыхъ ушей и глаза его были устремлены на противоположную сторону.

Наступила долгая пауза. Каждый членъ почтеннаго общества былъ, повидимому, углубленъ въ свои собственныя размышленія, не исключая и собаки, которая облизывала съ выраженіемъ нкотораго довольства свои губы, размышляя, вроятно, о томъ, какъ она вцпится въ ноги перваго встрчнаго джентльмена или леди, когда выйдетъ на улицу.

— Надо найти кого-нибудь, кто могъ бы навести справки въ полиціи, — сказалъ мистеръ Сайксъ боле тихимъ голосомъ, чмъ онъ говорилъ до сихъ поръ.

Еврей кивнулъ головой въ знакъ согласія.

— Если онъ арестованъ и не проболтался, то намъ бояться нечего, — сказалъ Сайксъ, — а вотъ, когда его выпустятъ, тогда слдуетъ позаботиться о немъ. Надо, чтобы кто-нибудь разузналъ обо всемъ.

Еврей снова кивнулъ головой.

Необходимость такого плана дйствій была очевидна, но къ исполненію его представлялось весьма серьезное препятствіе. Дло къ томъ, что Доджеръ, и Чарли Бетси, и Феджинъ, и мистеръ Вильямъ Сайксъ, вс однимъ словомъ, питали жестокую и закоренлую антипатію къ какому бы то ни было и подъ какимъ бы то ни было предлогомъ соприкосновенію съ полиціей.

Какъ долго сидли бы они такимъ образомъ и смотрли другъ на друга, находясь въ крайне непріятномъ состояніи нершительности, трудно угадать. На этотъ разъ, однако, оказалось ненужнымъ отгадывать. Въ комнату совершенно неожиданно вошли об молодыя леди, которыя приходили раньше, при Оливер. Появленіе ихъ дало новый толчокъ разговору.

— Самое подходящее дло!— воскликнулъ еврей.— Бетъ пойдетъ, да, милая, пойдешь?

— Куда?— освдомилась молодая леди.

— Только въ участокъ, милая!— ласково сказалъ еврей. Считаемъ своей обязанностью заявить, что молодая леди не сразу и не наотрзъ объявила, что она не желаетъ идти туда, она сколько серьезно и энергично отвтила, что готова, хоть къ чорту въ зубы, только бы не туда. Такая вжливая и деликатная уклончивость отъ отвта указывала на то, что молодая леди надлена была добрымъ характеромъ, который не позволялъ ей огорчать своихъ товарищей прямымъ и рзкимъ отказомъ.

Лицо еврея вытянулось. Онъ отвернулся отъ этой леди, которая была ярко, но не особенно пышно одта въ красномъ плать, зеленыхъ башмакахъ и желтыхъ папильоткахъ, и обратился ко второй.

— Нанси, моя милая, — сказалъ еврей заискивающимъ тономъ, — что ты скажешь?

— Что я этого не желаю вовсе, а потому лучше не приставай, Феджинъ!— отвчала Нанси.

— Это что еще такое?— сказалъ мистеръ Сайксъ, свирпо посматривая на нее.

— То, что я говорю, Вилль!— отвчала леди.

— Почему? Ты совершенно годишься для этого, — сказалъ мистеръ Сайксъ, — никто здсь тебя не знаетъ.

— Да я и не хочу, чтобы знали, — отвчала Нанси по прежнему хладнокровно, — потому то и отказываюсь идти, Вилль.

— Она пойдетъ, Феджинъ, — сказалъ Сайксъ.

— Нтъ, она не пойдетъ, Феджинъ, — сказала Нанси.

— Да, Феджинъ, пойдетъ, — сказалъ Сайксъ.

И мистеръ Сайксъ былъ правъ. Угрозами, общаніями, подарками имъ все таки въ конц концовъ удалось уговорить леди взять на себя предлагаемое ей порученіе. У нея дйствительно не было такихъ причинъ отказываться, какъ у ея милой пріятельницы, она недавно только поселилась по сосдству Фильдъ-Лена, перехавъ туда изъ Гатклифа, отдаленной, аристократической части города, а потому мене рисковала встртиться со своими многочисленными знакомыми.

Подвязавъ чистый блый передникъ поверхъ платья и спрятавъ свои папильотки подъ соломенную шляпу, — об эти принадлежности костюма извлечены были изъ неисчерпаемыхъ источниковъ еврея, — миссъ Нанси приготовилась къ своему выходу.

— Погоди минутку, милая, — сказалъ еврей, вынимая небольшую корзиночку съ крышкой, — возьми ее въ руку… Это придастъ теб боле степенный видъ, моя милая.

— А въ другую руку дай еи ключъ отъ дверей, Феджинъ, — сказалъ Сайксъ, — тогда она будетъ еще степенне.

— Да, да, моя милая, — сказалъ еврей, вшая ключъ отъ дверей на указанный палецъ правой руки молодой леди.— Такъ, очень хорошо! Очень хорошо, моя милая!— сказалъ еврей, потирая себя руки.

— О, мой братецъ! Мой бдный, дорогой, милый, невинный братецъ!— воскликнула Нанси, заливаясь слезами и въ отчаянія размахивая корзинкой и двернымъ ключемъ.— Что сталось съ нимъ? Куда увели они его? О, сжальтесь надо мной и скажите мн, что сдлали съ моимъ дорогимъ мальчикомъ, джентльмены? Скажите, джентльмены, ради Бога, джентльмены!

Слова эти миссъ Нанси произнесла поразительно жалобнымъ, душу раздирающимъ голосомъ къ невыразимому восторгу своихъ слушателей, затмъ остановилась, подмигнула всему обществу, улыбнулась, кивнула головой и скрылась.

— Ахъ, что за ловкая двушка, мои голубчики!— сказалъ еврей, оглядывая своихъ друзей и серьезно покачивая головой, какъ бы стараясь дать имъ понять, чтобы они всегда слдовали такому блестящему примру, который только что видли передъ своими глазами.

— Она длаетъ честь своему полу, — сказалъ мистеръ Сайксъ, наполняя стаканъ и ударяя по столу громаднымъ кулакомъ.— Выпьемъ за ея здоровье и пожелаемъ, чтобы вс женщины походили на нее!

Пока произносились этотъ пожеланія и расточались похвалы по адресу Нанси, послдняя спшила къ извстной намъ полицейской контор, шла она по улиц, не смотря на врожденную робость свою, совершенно одна и безъ всякой защиты и тмъ не мене прибыла благополучно на мсто.

Войдя въ участокъ съ задняго хода, она тихонько постучала ключемъ въ одну изъ камеръ и прислушалась. Ни единаго звука не раздалось внутри, она кашлянула и снова прислушалась. Отвта не послдовало, тогда она заговорила сама.

— Нолли, мой милый!— шептала Нанси ласковымъ голосомъ.— Нолли!

Внутри никого не было, кром несчастнаго босоногаго арестанта, который былъ заключенъ за то, что игралъ на флейт, преступленіе его противъ общественнаго спокойствія было вполн доказано, а потому мистеръ Фенгъ приговорилъ его къ одному мсяцу заключенія въ Исправительномъ Дом, сдлавъ ему при этомъ весьма забавное замчаніе, что съ такими прекрасными легкими, какъ у него, ему несравненно цлесообразне упражнять ихъ на мельниц, а не на музыкальномъ инструмент. Преступникъ ничего ему на это не отвтилъ, онъ думалъ только о потер своей флейты, конфискованной въ пользу государства.

Нанси перешла къ другой камер и постучалась.

— Кто тамъ?— спросилъ слабый голосъ.

— Нтъ ли здсь маленькаго мальчика?— прорыдала Нанси.

— Нтъ!— отвчалъ голосъ.— Сохрани насъ Боже!

Здсь содержался бродяга шестидесяти пяти лтъ, который былъ заключенъ за то, что не игралъ на флейт или, говоря другими словами, за то, что просилъ милостыню на улицахъ и не добывалъ себ трудомъ средства къ существованію. Въ слдующей камер сидлъ человкъ, который попалъ въ тюрьму за то, что продавалъ кастрюли безъ патента, то есть, зарабатывалъ кое что для своего существованія, не прибгая къ контор для продажи гербовыхъ марокъ.

Такъ какъ никто изъ этихъ преступниковъ не отвчалъ на имя Оливера и ничего не зналъ о немъ, то Нанси прямо направилась къ толстому полицейскому въ полосатомъ жилет и со слезами и самыми жалобными причитаніями, эффектъ которыхъ увеличивался быстрыми и краснорчивыми размахиваніями корзины и дверного ключа, умоляя сказать ей, гд ея дорогой братецъ.

— У меня его нтъ здсь, моя милая!— сказалъ старикъ.

— Гд же онъ?— зарыдала Нанси съ самымъ отчаяннымъ видомъ.

— Его увезъ съ собой старый джентльменъ!— отвчалъ полицейскій.

— Какой джентльменъ? О, Боже милостивый! Какой джентльменъ?— воскликнула Нанси.

Въ отвтъ на это, старикъ разсказалъ глубоко огорченной сестр, что Оливеръ заболлъ въ контор, что его оправдали, такъ какъ явился свидтель, показавшій, что покражу совершилъ не Оливеръ, а какой то другой мальчикъ, что обвинитель увезъ его въ свой собственный домъ въ совершенно безчувственномъ состояніи. Куда собственно его увезли, онъ не можетъ сказать, но помнитъ что кучеру отдано было приказаніе хать куда то вблизи Пентонвиля.

Неизвстность и сомнніе привели въ такое состояніе бдную молодую леди, что она, спотыкаясь на каждомъ шагу, еле дотащилась до воротъ, но не успла она отойти отъ нихъ и нсколькихъ шаговъ, какъ пустилась бжать изо всхъ силъ, придерживаясь на этотъ разъ совсмъ другой и боле запутанной дороги, пока не добралась до жилища еврея.

Мистеръ Билль Сайксъ, выслушавъ отчетъ Нанси о совершенной ею экспедиціи, крикнулъ свою блую собаку и, надвъ шляпу, поспшно вышелъ, не простившись даже ни съ кмъ изъ собравшагося тамъ общества.

— Непремнно слдуетъ узнать, гд онъ, мои дорогіе! Непремнно надо его найти!— сказалъ еврей въ страшномъ возбужденіи.— Чарли, ничего не длай, пока не выслдишь его и не принесешь мн какого нибудь извстія о немъ. Нанси, моя милая, мн нужно найти его. Я довряю теб, моя милая… теб и нашему Чарли. Погоди, погоди!— прибавилъ онъ, дрожащей рукой открывая запертый на замокъ коммодъ, — вотъ деньги, мои дорогіе! Я закрою это помщеніе сегодня. Вы знаете, гд меня найти! Не оставайтесь здсь ни единой минуты… ни единой минуты, мой дорогіе!

Съ этими словами онъ всхъ вытолкалъ изъ комнаты и, тщательно заперевъ два раза на замокъ дверь и засунувъ ее болтомъ, онъ вытащилъ изъ потайного мста ящикъ, который онъ совершенно случайно показалъ Оливеру. Вс часы и драгоцнности онъ поспшно вытащилъ оттуда и принялся прятать ихъ за подкладку своей одежды.

Короткій ударъ въ дверь заставилъ его вздрогнуть и оставить свое занятіе.

— Кто тамъ?— крикнулъ онъ дрожащимъ голосомъ.

— Я, — отвчалъ Доджеръ черезъ замочную скважину.

— Что тамъ еще?— съ нетерпніемъ крикнулъ еврей.

— Привести его въ то другое мсто, спрашиваетъ Нанси?

— Да, — отвчалъ еврей, — какъ только она поймаетъ его. Найти его, найти во что бы то ни стадо, вотъ и все! Я знаю, что сдлаю потомъ, нечего бояться.

Мальчикъ отвчалъ, что понялъ, и пустился съ лстницы догонять своихъ товарищей.

— Пока онъ, значитъ, не проболтался, — сказалъ еврей, продолжая пристать вещи.— Если только онъ проболтается своимъ новымъ друзьямъ, мы съумемъ заткнуть ему глотку.

XIV. Дальнйшія подробности пребыванія Оливера у мистера Броунлоу. Замчательное предсказаніе мистера Гримвига относительно того, чмъ кончится порученіе, данное Оливеру.

Оливеръ скоро пришелъ въ себя посл обморока, случившагося съ нимъ посл неожиданнаго восклицанія мистера Броунлоу. Старый джентльменъ и мистриссъ Бедуинъ ршили между собой тщательно избгать въ разговор малйшаго намека на портретъ, не говорить также ни о жизни Оливера, ни о будущемъ его, а только о томъ, что можетъ развлечь его, но отнюдь не волновать. Онъ былъ слишкомъ слабъ, чтобы встать къ завтраку, но когда на слдующій день онъ сошелъ внизъ въ комнату экономки, онъ прежде всего взглянулъ на стну въ надежд снова увидть лицо прекрасной леди. Надежда его не исполнилась: портретъ былъ куда то унесенъ.

— Ага!— сказала экономка, замтивъ взглядъ Оливера.— Его унесли, какъ видишь.

— Я это вижу, ма’амъ, — отвчалъ Оливеръ.— Зачмъ же его унесли?

— Его повсили внизу, дитя мое. Мистеръ Броунлоу сказалъ, что портретъ почему то очень волнуетъ тебя, а это можетъ помшать твоему выздоровленію.

— О, нтъ, нисколько! Онъ совсмъ не волнуетъ меня, ма’амъ, — сказалъ Оливеръ.— Мн нравилось смотрть на него…. я такъ полюбилъ его.

— Хорошо, хорошо!— сказала старая леди, стараясь успокоить его,— поправляйся скорй, мой голубчикъ, и тогда его опять повсятъ здсь. Да! Общаю теб это! А теперь поговоримъ о чемъ нибудь другомъ.

Вотъ все, что могъ узнать Оливеръ относительно портрета.— Старая леди была такъ добра къ нему во время болзни, что онъ ршилъ не спрашивать ее больше, онъ очень внимательно выслушалъ все, что она ему разсказывала о своей милой и красивой дочери. которая вышла замужъ за милаго и красиваго человка и живетъ теперь въ деревн, также о сын, который служитъ клеркомъ у одного купца въ Вестъ-Индіи, о томъ какой онъ добрый молодой человкъ и четыре раза въ годъ обязательно посылаетъ ей письма и глаза ея наполнились слезами, когда она говорила о немъ. Пока старая леди распространялась о превосходныхъ качествахъ своихъ дтей и о заслугахъ своего добраго покойнаго мужа, который умеръ — бдная, чудная душа!— лтъ двадцать шесть тому назадъ, наступила уже пора чай пить. Посл чаю она принялась учить, Оливера какой то карточной игр, которой онъ очень скоро выучился, она ему очень понравилась и онъ долго съ большимъ интересомъ игралъ, пока не наступилъ часъ, когда онъ долженъ былъ выпить теплаго вина съ водой и ломтикомъ поджареннаго хлба и затмъ ложиться спать.

Счастливые это были дни, когда Оливеръ поправлялся посл своей болзни. Все было такъ покойно, уютно, чисто, вс были такъ добры и ласковы, посл шума и безчинства, среди которыхъ онъ жилъ до сихъ поръ, ему казалось, что онъ попалъ въ рай. Какъ только онъ поправился настолько, что могъ уже одться, такъ мистеръ Броунлоу заказалъ для него новый костюмъ, и новую шапку, и новую пару башмаковъ. Когда Оливеру сказали, что онъ можетъ распорядиться своимъ старымъ платьемъ, какъ хочетъ, онъ сейчасъ же отдалъ его прислуг, которая всегда была добра къ нему, и просилъ ее продать его старьевщику, а деньги оставить для себя. Она исполнила все, что онъ ей сказалъ. Оливеръ смотрлъ въ это время въ окно и когда увидлъ, что еврей ушелъ, сунувъ его одежду въ мшокъ, то пришелъ въ неописанный восторгъ при мысли о томъ, что ея больше нтъ и что онъ избжалъ такимъ образомъ опасности снова надть ее когда нибудь. Сказать по правд, это были одни лохмотья, потому что до сихъ поръ у Оливера ни разу не было новаго платья.

Въ одинъ прекрасный вечеръ, спустя недлю посл исторіи съ портретомъ, когда Оливеръ разговаривалъ съ мистриссъ Бедуинъ, явилась служанка отъ мистера Броунлоу и передала, что онъ желаетъ, если Оливеръ Твистъ чувствуетъ себя хорошо, чтобы онъ пришелъ къ нему въ кабинетъ, такъ какъ ему нужно кое о чемъ поговорить съ нимъ.

— Спаси насъ, Господи, и помилуй! Вымой скорй ручки, дитя мое, и дай я теб причешу головку, — сказала мистриссъ Бедуинъ.— Знай мы, что онъ позоветъ тебя, мы надли бы чистый воротникъ и стали бы такими красивенькими, какъ новенькій шестипенсовикъ.

Оливеръ исполнилъ все, что сказала ему старая леди, которая страшно горевала о томъ, что теперь ей уже не успть сплоить маленькую оборочку на воротничк его рубашки, не смотря, однако, на все это, мальчикъ выглядлъ такимъ нжнымъ и хорошенькимъ, что она не выдержала и, оглянувъ его внимательно съ головы до ногъ, сказала, что она никогда не думала, чтобы онъ за такое короткое время, могъ такъ измниться къ лучшему.

Успокоенный этимъ отзывомъ, Оливеръ направился къ кабинету и постучалъ въ двери. Посл приглашенія мистера Броунлоу войти, онъ очутился въ небольшой комнат, наполненной книгами, съ окномъ, выходившимъ въ красивый садикъ. У окна стоялъ столъ, а за нимъ сидлъ мистеръ Броунлоу и читалъ. Увидя Оливера, онъ отодвинулъ отъ себя книгу и сказалъ ему, чтобъ онъ подошелъ ближе и слъ. Оливеръ слъ, удивляясь про себя тому, неужели люди могутъ прочитать столько книгъ, которыя написаны, конечно, для того, чтобы люди сдлались боле умными.

— Здсь много хорошихъ книгъ, не правда-ли, мой мальчикъ?— спросилъ мистеръ Броунлоу, замтивъ взглядъ Оливера, брошенный на полки, которыя шли отъ полу и до самаго потолка.

— Очень много, — отвчалъ Оливеръ, — я никогда еще не видлъ столько.

— Ты прочтешь ихъ вс, если будешь хорошо учиться, — ласково сказалъ старый джентльменъ,— это теб больше понравится, потому что корешки и переплетъ въ книгахъ далеко не лучшая часть ихъ.

— Я думаю, сэръ, он очень тяжелыя, — сказалъ Оливеръ, указывая на нсколько большихъ томовъ съ золотыми бордюрами.

— Не всегда, — отвчалъ старый джентльменъ, гладя мальчика по голов и улыбаясь ему,— бываютъ меньше этихъ и гораздо тяжеле. Желалъ бы ты вырости, сдлаться ученымъ и писать книги?

— Я думаю, сэръ, что мн интересне было бы читать ихъ, — отвчалъ Оливеръ.

— Какъ! Ты не желалъ бы быть писателемъ?— воскликнулъ старый джентльменъ.

Оливеръ задумался на минуту, а затмъ сказалъ, что по его мннію лучше всего быть книгопродавцемъ. Старый джентльменъ засмялся отъ всего сердца и объявилъ ему, что онъ сказалъ очень хорошую вещь. Оливеръ очень обрадовался, хотя никакъ не могъ ршить, почему это хорошо.

— Ну, хорошо! — сказалъ старый джентльменъ, переставъ смяться.— Не пугайся! мы не сдлаемъ изъ тебя писателя, ты и безъ этого можешь научиться какому-нибудь почтенному ремеслу, хотя бы, напримръ, кирпичному.

— Благодарю васъ, сэръ, — отвчалъ Оливеръ.

У мальчика былъ при этомъ до того серьезный видъ, что старый джентльменъ невольно разсмялся и сказалъ что то, касающееся явленій инстинкта, но Оливеръ не понялъ и потому не обратилъ на это вниманія.

— Ну-съ, — сказалъ мистеръ Броунлоу, говоря ласково и въ но же время очень серьезно, чего Оливеръ никогда не замчалъ раньше.— Прошу тебя, мой мальчикъ, какъ можно внимательне выслушать то, что я теб скажу. Я буду говорить съ тобою прямо, я увренъ, что ты такъ же хорошо поймешь меня, какъ и многіе другіе, которые гораздо старше тебя.

— О, не говорите мн, сэръ, что вы хотите, чтобъ я ушелъ отъ васъ!— воскликнулъ Оливеръ, встревоженный серьезнымъ тономъ стараго джентльмена.— Не выталкивайте меня за дверь, чтобы я опять шлялся безъ пристанища по улицамъ! Позвольте мн остаться здсь и быть вашимъ слугой. Не отсылайте меня въ то ужасное мсто, гд я былъ. Сжальтесь надъ несчастнымъ мальчикомъ, сэръ!

— Милое дитя мое, — сказалъ старый джентльменъ, тронутый такимъ горячимъ порывомъ Оливера, — не бойся, я не отправлю тебя до тхъ поръ, пока мы самъ не подашь мн къ этому повода.

— Никогда этого не будетъ, сэръ, никогда!

— Надюсь, что нтъ, — сказалъ старый джентльменъ.— Не думаю, чтобы ты когда либо подалъ мн этотъ поводъ. Мн столько разъ приходилось разочаровываться въ тхъ, кому я хотлъ сдлать добро, но тмъ не мене я расположенъ врить теб и не могу понять, почему все, касающееся тебя, такъ глубоко интересуетъ меня. Люди, которыхъ я такъ сильно любилъ, давно уже лежатъ въ могил, съ ними я схоронилъ все счастье и вс радости своей жизни, но изъ этого не слдуетъ, чтобы я схоронилъ также и свое сердце и закрылъ къ нему доступъ лучшимъ чувствамъ. Глубокое горе только укрпило его и сдлало боле чуткимъ.

Старый джентльменъ говорилъ тихо, какъ бы обращаясь къ самому себ, а не къ своему собесднику. Когда посл этого онъ смолкъ на нсколько минутъ, то и Оливеръ въ свою очередь сидлъ и молчалъ.

— Довольно, однако, — сказалъ старый джентльменъ боле веселымъ тономъ.— Я говорилъ все это только потому, что у тебя юное сердце. Теперь ты знаешь, сколько горя и страданій я вынесъ въ своей жизни и будешь стараться, слдовательно, не огорчать меня больше. Ты говоришь, что ты сирота, что у тебя нтъ друзей въ мір. Я наводилъ справки и вс они подтверждаютъ твое показаніе. Разскажи мн все, что знаешь, о себ, откуда ты пришелъ сюда, кто тебя воспиталъ, какимъ образомъ ты очутился въ той компаніи, въ обществ которой я нашелъ тебя. Говори всю правду и пока я живъ, ты никогда не будешь одинокимъ.

Рыданія душили Оливера и онъ въ теченіе нсколькихъ минутъ не могъ выговорить ни единаго слова, не усплъ онъ затмъ приступить къ разсказу о томъ, какъ его отдали на фирму и мистеръ Бембль взялъ его оттуда и отвелъ въ домъ призрнія, какъ у парадной двери кто-то нетерпливо дернулъ звонокъ два раза и вслдъ за этимъ въ комнату вошла служанка и доложила о приход мистера Гримвига.

— Онъ идетъ сюда?— спросилъ мистеръ Броунлоу.

— Да, сэръ, — отвчала служанка.— Онъ спросилъ есть ли мягкія булочки въ дом и когда узналъ отъ меня, что есть, то сказалъ, что идетъ чай пить.

Мистеръ Броунлоу улыбнулся и, обернувшись къ Оливеру, сказалъ ему, что мистеръ Гримвигъ старый пріятель его, что у него нсколько рзкая, грубая манера говорить, но что это одинъ изъ самыхъ достойныхъ людей, какихъ онъ когда либо знавалъ.

— Мн идти внизъ, сэръ?— спросилъ Оливеръ.

— Нтъ, — отвчалъ мистеръ Броунлоу, — я желаю, напротивъ, чтобы ты остался здсь.

Въ ту же минуту въ комнату вошелъ, опираясь на толстую палку, старый джентльменъ, хромавшій на одну ногу, на немъ былъ синій сюртукъ, полосатый жилетъ, нанковые брюки и штиблеты, блая шляпа съ широкими полями. Изъ подъ жилета высовывалась узенькая оборочка отъ рубахи, а подъ нею болталась довольно длинная стальная цпочка отъ часовъ, на конц которой ничего не было кром ключа. Концы его благо шейнаго платка были связаны узломъ величиною съ апельсинъ, все лицо его то и дло передергивалось самыми разнообразными гримасами, для изображенія которыхъ не хватало бы ни словъ, ни красокъ. Во время разговора онъ всегда склонялъ голову на одинъ бокъ и смотрлъ въ то же время какъ то искоса, напоминая въ этомъ случа попугая. Такъ же точно держался онъ въ ту минуту, когда входилъ въ комнату. Вытянувъ далеко впередъ руку, въ которой онъ держалъ небольшой кусокъ апельсинной корки, онъ воскликнулъ ворчливымъ, недовольнымъ тономъ.

— Смотрите! Видите ли вы это? Не странно ли и не удивительно ли, что во всякомъ дом, куда я только вздумаю войти, я непремнно нахожу на лстниц кусокъ этого любимаго хирургами вещества? Апельсинная корка виновата въ томъ, что я хромаю, и причиной моей смерти будетъ также апельсинная корка. Да, сэръ! Я умру отъ апельсинной корки… Готовъ състь собственную свою голову, сэръ, если это не правда.

Это было любимое выраженіе мистера Гримвига, которое онъ употреблялъ обыкновенно, желая придать больше силы своимъ словамъ и выраженіямъ. Самое удивительное здсь то, что даже въ томъ случа, если бы научные опыты доказали возможность того факта, что джентльмену ничего не стоитъ състь свою собственную голову, мистеръ Гримвигъ не могъ бы этого сдлать, ибо голова его была такъ велика, не говоря уже о толстомъ сло пудры на ней, что ни единый человкъ не могъ бы прикончить ее въ одинъ присстъ.

— Да, сълъ бы свою голову сэръ, — повторилъ мистеръ Гримвигъ, стуча палкой по полу.— Э-э!.. Это что такое! — продолжалъ онъ, увидя Оливера и отступая на шагъ или два.

— Это молодой Оливеръ Твистъ, о которомъ мы говорили, — сказалъ мистеръ Броунлоу.

Оливеръ поклонился.

— Не вздумаете ли вы утверждать, что это тотъ самый мальчикъ, у котораго была горячка?— сказалъ мистеръ Гримвигъ, отступая съ нкоторымъ испугомъ назадъ.— Погодите минутку! Не говорите! Да…— продолжалъ мистеръ Гримвигъ, сдлавшій вдругъ такое открытіе, при которомъ страхъ горячки сразу отошелъ на задній планъ, — это тотъ самый мальчикъ, у котораго былъ апельсинъ? Если это не тотъ мальчикъ, сэръ, у котораго былъ апельсинъ и который бросилъ эту корку на лстницу, то я готовъ състь свою голову, вотъ что!

— Нтъ, нтъ, у него не было апельсина, — сказалъ мистеръ Броунлоу, смясь отъ души.— Полно вамъ! Снимите вашу шляпу и поговорите съ моимъ юнымъ другомъ.

— Я слишкомъ строгъ на этотъ счетъ, сэръ, — сказалъ раздражительный старый джентльменъ, снимая свои перчатки.— На мостовой нашей улицы всегда бываютъ въ большемъ или меньшемъ количеств апельсинныя корки и я знаю наврное, что ихъ бросаетъ мальчикъ хирурга. Одна молодая женщина поскользнулась вчера, наступивъ на апельсинную корку и упала прямо на мою садовую ршетку, я видлъ, какъ она вставъ на ноги, подняла руку по направленію проклятаго краснаго фонаря {Красный фонарь у подъзда — обычная принадлежность квартиры врачей въ Англіи.} съ весьма выразительной пантомимой. ‘Не идите къ нему’ — крикнулъ я ей изъ окна, — ‘онъ убійца!’ Онъ ‘волчья яма!’ Вотъ что онъ. Если нтъ…

Здсь раздражительный старый джентльменъ крпко стукнулъ палкой по полу, что, какъ извстно было его друзьямъ, замняло собой его любимое выраженіе. Затмъ онъ слъ, не выпуская палки изъ руки и, открывъ лорнетъ, висвшій на широкой черной лент, сталъ разсматривать Оливера, который, видя себя предметомъ его вниманія, покраснлъ и снова поклонился.

— Такъ это тотъ юный мальчикъ?— спросилъ мистеръ Гримвигъ.

— Тотъ самый, — отвчалъ мистеръ Броунлоу.

— Какъ твое здоровье, мальчикъ?— спросилъ мистеръ Гримвигъ.

— Гораздо лучше, сэръ, благодарю васъ, — отвчалъ Оливеръ. Мистеръ Броунлоу, предполагая, что странный пріятель его хочетъ сказать что нибудь непріятное, просилъ Оливера спуститься внизъ и сказать мистриссъ Бедуинъ, чтобъ она готовила чай. Оливеръ, которому не особенно понравился поститель, очень обрадовался этому.

— Очень милый мальчикъ, не правда-ли?— спросилъ мистеръ Броунлоу.

— Не знаю, — отвчалъ мистеръ Гримвигъ.

— Не знаете?

— Нтъ, не знаю. Я не вижу никакой разницы между мальчиками. Я знаю два сорта мальчиковъ. Одни сладкорчивые, а другіе глупые съ бычачьей физіономіей.

— Къ какому же сорту относится Оливеръ?

— Къ сладкорчивымъ. У одного изъ моихъ пріятелей есть мальчикъ съ бычачьей физіономіей. Они его считаютъ красивымъ мальчикомъ. Голова круглая, щеки красныя и сверкающіе глаза. Ужасный мальчикъ! Такъ вамъ и кажется, что все тло его и вс члены его сейчасъ раздуются такъ, что синій костюмъ его лопнетъ по швамъ. Голосъ у него, какъ у штурмана, аппетитъ — волчій. Знаю я его! Плутъ!

— Ну, — сказалъ мистеръ Броунлоу, — характеристика эта не подходитъ къ Оливеру Твисту, онъ не можетъ поэтому раздражать васъ.

— Раздражать, не раздражаетъ, — отвчалъ мистеръ Гримвигъ, — гораздо хуже.

Тутъ мистеръ Броунлоу кашлянулъ, что бы скрыть свое неудовольствіе, что доставило мистеру Гримвигу невыразимое удовольствіе.

— Онъ хуже, говорю вамъ, — продолжалъ мистеръ Гримвигъ.— Откуда онъ? Кто онъ? Что онъ? У него была горячка. Чтожъ изъ этого? Горячка не есть болзнь, поражающая исключительно хорошихъ людей. Худые и злые люди также подвержены горячк… Не правда, разв, это? Я зналъ человка, котораго повсили на Ямайк за убійство своего хозяина. У него шесть разъ была горячка, его не помиловали, однако, на этомъ основаніи. Какіе пустяки!

Дло въ томъ, что мистеръ Гримвигъ былъ вполн согласенъ съ тмъ, что наружность и манеры Оливера должны были крайне располагать всхъ въ его пользу, но у него была страсть къ противорчію, которая усиливалась на этотъ разъ найденной имъ апельсинной коркой. Ршивъ про себя, что никто не можетъ заставить его думать такъ или иначе о мальчик, онъ сразу же началъ противорчить своему другу. Когда мистеръ Броунлоу сказалъ ему, что не можетъ отвтить удовлетворительно ни на одинъ изъ предложенныхъ вопросовъ, какъ какъ ни чемъ еще не спрашивалъ Оливера, выжидая, пока онъ совершенно оправится, то мистеръ Гримвигъ насмшливо улыбнулся. Онъ спросилъ затмъ, провряетъ ли экономка серебро по вечерамъ, потому что ничего удивительнаго не будетъ въ томъ, если въ одно прекрасное утро не окажется на лицо одной, двухъ столовыхъ ложекъ, чему онъ будетъ очень радъ, и все въ такомъ же род.

Мистеръ Броунлоу, не смотря на то, что самъ былъ очень вспыльчивъ, выслушалъ все это спокойно. Онъ давно уже былъ знакомъ со всми странностями своего пріятеля. Мистеръ Гримвигъ похвалилъ за чаемъ вкусныя булочки и сталъ посл этого говорить гораздо спокойне. Видя это, и Оливеръ, сидвшій также за чайнымъ столомъ, началъ чувствовать себя свободне въ присутствіи стараго сердитаго джентльмена.

— А когда вы услышите полный, врный и безпристрастный отчетъ о жизни и приключеніяхъ Оливера Твиста?— спросилъ мистеръ Гримвигъ по окончаніи чая и взглянулъ искоса на Оливера Твиста.

— Завтра утромъ, — отвчалъ мистеръ Броунлоу.— Я желалъ бы, чтобы онъ былъ одинъ на одинъ со мною. Завтра утромъ приходи ко мн, голубчикъ, часовъ въ десять.

— Хорошо сэръ, — отвчалъ Оливеръ. Онъ далъ этотъ отвтъ съ нкоторымъ замшательствомъ, замтивъ суровый взглядъ мистера Гримвига, брошенный на него.

— Знаете, что я скажу вамъ, — шепнулъ мистеру Броунлоу его пріятель,— онъ не придетъ завтра утромъ. Я замтилъ, какъ онъ смшался. Онъ обманываетъ васъ, мой добрый другъ!

— Готовъ поклясться, что нтъ, — отвчалъ мистеръ Броунлоу.

— Если это не такъ, — сказалъ мистеръ Гримвигъ, — я… и онъ стукнулъ палкой.

— Я готовъ жизнью поручиться за правдивость этого мальчика, — сказалъ мистеръ Броунлоу, стукнувъ по столу.

— А я своей головой за его лживость, — сказалъ мистеръ Гримвигъ и также стукнулъ по столу.

— Увидимъ, — сказалъ мистеръ Броунлоу, стараясь сдержать себя.

Но тутъ вмшалась сама судьба. Въ комнату вошла мистриссъ Бедуинъ и принесла связку книгъ, утромъ заказанныхъ мистеромъ Броунлоу у того же книгопродавца, который фигурировалъ уже въ этомъ разсказ, положивъ ихъ на столъ, она приготовилась выйти изъ комнаты.

— Задержите посыльнаго, мистриссъ Бедуинъ, — сказалъ мистеръ Броунлоу, — мн нужно кое что отослать обратно.

— Онъ ушелъ, сэръ, — отвчала мистриссъ Бедуинъ.

— Пошлите за нимъ въ догонку, — сказалъ мистеръ Броунлоу, — это необходимо. Онъ бдный человкъ, а ему ничего въ заплатили. Надо отдать ему нсколько книгъ.

Дверь на улицу была открыта. Оливеръ бросился въ одну сторону, служанка въ другую, а мистриссъ Бедуинъ остановилась на порог и громко звала посыльнаго, но послдній скрылся уже изъ виду. Оливеръ и служанка, задыхаясь отъ быстраго бга, вернулись и доложили, что ее нашли посыльнаго.

— Жаль очень!— воскликнулъ мистеръ Броунлоу.— Мн очень хотлось сегодня же вечеромъ вернуть обратно эти книги.

— Пошлите Оливера, — сказалъ мистеръ Гримвигъ съ насмшливой улыбкой, — онъ въ точности исполнитъ ваше порученіе.

— Да, позвольте мн, сэръ, отнести ихъ, — сказалъ Оливеръ — я всю дорогу побгу бгомъ, сэръ!

Старый джентльменъ только что собирался отвтить, что онъ не пошлетъ Оливера, но многозначительное покашливанье мистера Гримвига заставило его ршиться на это. У него мелькнула мысль, что быстрымъ исполненіемъ даннаго ему порученія, мальчикъ докажетъ несправедливость взводимыхъ на него обвиненій.

— Хорошо, голубчикъ, ты пойдешь, — сказалъ старый джентльменъ.— Книги лежатъ на стул у моего стола. Принеси ихъ сюда.

Оливеръ, довольный тмъ, что можетъ услужить, въ одно мгновеніе притащилъ книги, держа ихъ подъ мышкой, и остановился съ шапкой въ рук, ожидая дальнйшихъ приказаній.

— Ты скажешь, — говорилъ мистеръ Броунлоу, не спуская взора съ мистера Гримвига, — что теб приказали принести эти книги обратно и уплатить за нихъ четыре фунта, десять шиллинговъ, оставшихся за мной. Вотъ теб кредитный билетъ въ пять фунтовъ, слдовательно, сдачи ты долженъ принести обратно десять шиллинговъ.

— И десяти минутъ не пройдетъ, какъ я буду уже здсь, — отвчалъ Оливеръ. Онъ положилъ банковый билетъ во внутренній карманъ курточки, застегнулся на вс пуговицы и, взявъ книги подъ руку, вжливо поклонился и вышелъ изъ комнаты. Мистриссъ Бедуинъ проводила его до самаго выхода, объясняя ему, какъ пройти боле близкой дорогой, затмъ, сказала ему, какъ зовутъ книгопродавца и на какой это улиц. Оливеръ отвтилъ ей, что все хорошо понялъ. Осмотрвъ внимательно его одежду, чтобы увриться, что ему не будетъ холодно, она отпустила его.

— Храни, Господи, это милое дитя! — сказала старая леди, глядя ему вслдъ.— Не знаю почему, но мн не хотлось бы выпускать его изъ виду.

Въ эту минуту Оливеръ съ улыбкой оглянулся на нее, кивнулъ ей годовой и скрылся за уголъ. Старая леди улыбнулась ему въ отвтъ и, заперевъ дверь, ушла къ себ въ комнату.

— Увидите, минутъ черезъ двадцать, самое большее, онъ будетъ уже здсь, — сказалъ мистеръ Броунлоу, онъ вынулъ часы и положилъ ихъ на столъ.

— Такъ вы, дйствительно, надетесь, что онъ вернется назадъ?— спросилъ мистеръ Гримвигъ.

— А вы нтъ?— улыбнулся мистеръ Броунлоу.

Духъ противорчія съ новою силою овладлъ мистеромъ Гримвигомъ при вид улыбки своего друга.

— Нтъ, — сказалъ онъ, ударивъ кулакомъ по столу, — не надюсь. У него новый костюмъ, связка цнныхъ книгъ подъ рукой и пятъ фунтовъ въ карман. Онъ присоединится къ своимъ пріятелямъ ворамъ и будетъ потшаться надъ вами. Если онъ когда нибудь вернется въ этотъ домъ, я съмъ тогда свою голову, сэръ!

Съ этими словами онъ придвинулся ближе къ столу, и оба пріятеля сидли молча, не спуская глазъ съ часовъ.

Здсь мы находимъ нужнымъ замтить, — ибо это указываетъ на важность, какую мы придаемъ нашимъ сужденіямъ, и на ту поспшность, съ какою мы часто выводимъ наши заключенія, — находимъ нужнымъ замтить, что хотя мистеръ Гримвигъ, не злой по существу человкъ, былъ бы очень огорченъ если бы друга его одурачили, желалъ тмъ не мене въ глубин души своей, чтобы Оливеръ не вернулся.

Сумракъ ночной надвигался все больше и больше и цифры на циферблат становились все мене и мене ясными, а оба джентльмена все еще сидли по прежнему молча и не спуская глазъ съ лежавшихъ середъ ними часовъ.

XV. Изъ этой главы читатель узнаетъ, какъ сильно любили Оливера веселый старый еврей и миссъ Нанси.

Передъ нами темная комната трактира низкаго разряда, въ самой грязной части Малой Сафронъ-Гилль, въ ней такъ темно и тускло, что въ зимнее время тамъ цлый день горитъ газъ, а лтомъ туда не заглядываетъ ни одинъ солнечный лучъ. Здсь у стола, на которомъ стояла небольшая оловянная мрка и стаканчикъ, сидлъ, весь пропитанный запахомъ водки, человкъ въ бархатномъ сюртук, драповыхъ короткихъ брюкахъ, полусапожкахъ и чулкахъ, котораго только неопытный полицейскій агентъ не ршился бы признать при этомъ тускломъ свт за мистера Вилльяма Сайкса. У ногъ его сидла блая съ красными глазами собака, которая занималась тмъ, что то и дло подмигивала своему хозяину и облизывала большую свжую рану съ одной стороны рта, результатъ недавняго, повидимому, столкновенія.

— Смирно ты, гадина! Смирно!— сказалъ мистеръ Сайксъ, прерывая вдругъ молчаніе. Были ли размышленія его до того серьезны, что на него дйствовало раздражающимъ образомъ простое миганье собаки, или самъ онъ былъ взволнованъ этими размышленіями, неизвстно, но только ему захотлось, вроятно, на комъ-нибудь излить свою досаду, и потому онъ далъ пинка ногой ни въ чемъ неповинному животному.

Собаки въ большинств случаевъ никогда не мстятъ за обиды, наносимыя хозяевами, но собака мистера Сайкса отличалась такимъ же темпераментомъ, какъ и ея владлецъ, и къ тому же чувствовала, вроятно, что ее оскорбили совершенно незаслуженно. Схвативъ зубами одинъ изъ его башмаковъ, она сильно тряхнула его и вслдъ за этимъ съ глухимъ ворчаньемъ отскочила въ сторону, какъ разъ во время, чтобы увернуться отъ оловянной мрки, которую Сайксъ поднялъ надъ ея головой.

— Какъ ты смешь? Какъ ты смешь?— крикнулъ Сайксъ, схватывая одной рукой кочергу, а другою открывая большой складной ножъ, вынутый имъ изъ кармана.— Поди-ка ты сюда, діяводъ! Иди сюда! Слышишь ты?

Собака слышала, безъ сомннія, потому что мистеръ Сайксъ говорилъ самымъ высокимъ діапазономъ своего хриплаго голоса, но не имя, по всей вроятности, никакого желанія подставить подъ ножъ свое горло, она оставалась тамъ, гд была, и только заворчала сильне прежняго, а затмъ схватила зубами конецъ кочерги и съ бшенствомъ принялась грызть его.

Такое неожиданное сопротивленіе еще больше взбсило мистера Сайкса, онъ прислъ къ полу, и съ бшенствомъ напалъ на животное. Собака прыгала справа на лво и слва направо, кусалась, рычала, тявкала, а Сайксъ отпихивалъ ее и ругался, билъ и изрыгалъ проклятія. Борьба достигла уже самаго критическаго момента для обоихъ, когда дверь открылась вдругъ и собака, воспользовавшись этимъ благопріятнымъ случаемъ, выпрыгнула въ нее, оставивъ Вилля Сайкса съ кочергой и складнымъ ножемъ въ рукахъ.

Въ каждомъ спор только дв стороны, говоритъ старая поговорка. Мистеръ Сайксъ, разсерженный тмъ, что ему помшали расправиться съ собакой, напустился на вновь пришедшаго.

— Какой тутъ еще чортъ вздумалъ вмшиваться между мной и моей собакой?— крикнулъ онъ съ бшенствомъ.

— Не знаю, милый мой, не знаю, — съ униженнымъ видокъ отвчалъ Феджинъ, потому что вновь пришедшій былъ именно этотъ еврей.

— Не знаешь, трусъ ты этакій, воръ!— заревлъ Сайксъ.— Не слышалъ ты разв, какой здсь шумъ?

— Ни единаго звука… такъ же врно, какъ то, что я живой человкъ, Билль, — отвчалъ еврей.

— О, разумется! Ты ничего не слышалъ, ничего, — съ ироніей прервалъ его Сайксъ.— Вползешь и выползешь и никто не услышитъ, какъ ты войдешь и выйдешь. Хотлось бы мн, чтобы ты былъ собакой всего полминуты тому назадъ, Феджинъ.

— Почему?— спросилъ еврей съ принужденной улыбкой.

— Потому что правительство наше, которое заботится о жизни гакихъ людей, какъ ты, которые трусливе любой дворняжки, позволяетъ людямъ убивать собакъ, когда имъ вздумается, — отвчалъ Сайксъ, выразительно размахивая можемъ.— Вотъ почему!

Еврей потиралъ руки, сидя за столомъ, и длалъ видъ, что отъ души смется шутк своего друга. На самомъ же дл онъ чувствовалъ себя очень неловко.

— Скаль зубы, скаль зубы!— сказалъ Сайксъ, ставя на мсто кочергу и злобно посматривая на него.— Никогда не удастся теб посмяться надо мной. Ты у меня въ рукахъ, Феджинъ, и, чортъ меня возьми, я не выпущу тебя изъ нихъ! Пропаду я, пропадешь и ты! Въ твоихъ интересахъ заботиться обо мн.

— Врно, врно, милый мой, — сказалъ еврей, — знаю я это, у насъ… у насъ… общій интересъ, Билль… общій интересъ.

— Гм!..— промычалъ Сайксъ съ такимъ видомъ, какъ будто думалъ, что въ этомъ случа еврей заинтересованъ больше, чмъ онъ.— Ну, что ты хотлъ сказать мн?

— Все прошло благополучно черезъ плавильный тигель, — отвчалъ Феджинъ, — сейчасъ получишь свою долю. Здсь больше, чмъ теб слдуетъ, мои милый!.. Ну, въ другой разъ ты мн передашь и…

— Переставь ты меня морочить!— перебилъ его Сайксъ.— Ну, гд оно? Давай сюда!

— Сейчасъ, Билль! Дай время, дай время, — отвчалъ еврей.— Вотъ! Вс въ сохранности!

Говоря это, онъ вытащилъ изъ-за пазухи старый бумажный платокъ и, развязавъ большой узелъ на одномъ изъ угловъ, вынулъ оттуда небольшой свертокъ бумаги. Сайксъ вырвалъ его изъ рукъ еврея, развернулъ и принялся считать соверены.

— Все здсь?— спросилъ Сайксъ.

— Все, — отвчалъ еврей.

— А ты не разворачивалъ свертка и не стибрилъ одного, двухъ, пока шелъ сюда?— подозрительно глядя на еврея, спросилъ Сайксъ.— Нечего обижаться на мой вопросъ… Ты не разъ продлывалъ такія штуки. Позвони!

На звонокъ появился другой еврей, поменьше Феджина, но съ такой-же почти отталкивающей наружностью.

Биллъ Сайксъ указалъ на пустую посудину. Еврей понялъ, чего онъ желаетъ, и взялъ кружку, чтобы наполнить ее, переглянувшись предварительно съ Феджиномъ, который всего только на минуту поднялъ глаза, какъ бы ожидая этого знака, и въ отвтъ на него кивнулъ ему головой. Сайксъ, который въ эту минуту завязывалъ шнурокъ у башмака, сдернутаго собакой, не замтилъ этого. Замть онъ только этотъ обмнъ знаковъ, онъ наврное подумалъ бы, что они ничего хорошаго ему не предвщаютъ.

— Есть кто-нибудь, Барней?— спросилъ Феджинъ. На этотъ разъ онъ говорилъ, не подымая глазъ, потому что Сайксъ смотрль на него.

— Ни единой души, — отвчалъ Барней, который, говорилъ ли онъ отъ сердца или нтъ, всегда все произносилъ въ носъ.

— Никого?— съ удивленіемъ переспросилъ Феджинъ, не вря тому, чтобы Барней говорилъ правду.

— Никого, кром миссъ Нанси, — отвчалъ Барней.

— Нанси!— воскликнулъ Сайксъ.— Гд? Пропади мои глаза, если я не уважаю этой двушки за ея врожденные таланты!

— Она просила дать ей варенаго мяса, — отвчалъ Барней.

— Пошли ее сюда, — сказалъ Сайксъ, выпивая залпомъ стаканъ водки.— Пошли ее сюда!

Барней робко взглянулъ на Феджина, какъ бы спрашивая разршенія, видя, что еврей молчитъ и не подымаетъ глазъ, Барней ушелъ. Спустя немного онъ вернулся и привелъ съ собою Нанси, одтую въ полный костюмъ, — чепчикъ, передникъ, корзинка и ключъ, все было при ней.

— Напала на слдъ, Нанси?— спросилъ Сайксъ, предлагая ей стаканъ.

— Да, Билль, — отвчала молодая леди, осушая содержимое стакана, — и страшно я устала отъ всего этого. Мальчишка былъ вс время боленъ и лежалъ въ кровати, и…

— Ахъ, Нанси, милая!— воскликнулъ еврей, подымая глаза.

Особенно ли сдвинутыя, рыжія брови еврея или его полузакрытые глаза, лежащіе глубоко въ орбитахъ, мы не можемъ сказать, но только Нанси подумала, что онъ хочетъ предупредить ее, чтобы она не была слишкомъ откровенна, а потому сразу остановилась и мило улыбнувшись мистеру Сайксу, заговорила совсмъ о другомъ. Когда спустя нсколько минутъ съ Феджиномъ случился приступъ кашля, она накинула на плечи свою шаль и объявила, что ей пора уходить. Мистеръ Сайксъ нашелъ, что ему придется пройти нкоторое разстояніе по одной дорог съ ней и просилъ разршенія сопровождать ее. Они вышли вмст и въ ту же минуту изъ-за угла выскочила мохнатая собака и издали послдовала за своимъ хозяиномъ.

Когда Сайксъ вышелъ, еврей высунулъ голову за двери и нсколько времени смотрлъ, какъ онъ шелъ по темному проходу, затмъ погрозилъ ему кулакомъ, послалъ ему вслдъ проклятіе, зловще улыбнулся и снова вернулся на прежнее мсто, гд и погрузился въ чтеніе какой-то газеты.

Тмъ временемъ Оливеръ, не подозрвавшій того, что недалеко отъ него находится веселый старый джентльменъ, шелъ къ книжному магазину. Дойдя до Клеркендэлля, онъ по ошибк свернулъ въ боковую улицу и замтилъ это только тогда, когда прошелъ половину ея. Зная, что она также приведетъ туда, куда ему надо, онъ не нашелъ нужнымъ вернуться обратно и продолжалъ идти дальше, держа книги подъ мышкой.

Такъ шелъ онъ, думая о томъ, какимъ счастливымъ и довольнымъ долженъ онъ чувствовать себя, и какъ бы ему хотлось взглянуть хотя бы однимъ глазкомъ на бднаго Дика, который голодаетъ, терпитъ побои и въ эту минуту, быть можетъ, горько плачетъ. Вдругъ онъ остановился, пораженный громкимъ крикомъ молодой женщины, ‘О, мой милый братецъ!’ Не усплъ онъ сообразить въ чемъ дло, какъ почувствовалъ вдругъ, что дв руки крпко обвились вокругъ его шеи.

— Не трогайте меня, — крикнулъ Оливеръ, стараясь высвободиться.— Пустите меня. Кто вы? Зачмъ вы задерживаете меня здсь?

Молодая женщина, обнимавшая его, вмсто отвта громко завопила на всякіе лады.

— О Боже мой!— произнесла молодая женщина съ корзинкой и ключемъ на пальц.— Я нашла его! О, Оливеръ, Оливеръ! О гадкій мальчикъ! Такъ заставить меня страдать изъ за тебя! Пойдемъ домой, милый, пойдемъ! О, я нашла его! Слава милосердному Богу, я нашла его!

Посл этихъ несвязныхъ причитаній молодая женщина разрыдалась вдругъ громкими рыданіями, дошедшими до истеричнаго припадка. Дв женщины, проходившія въ это время мимо, обратились къ мальчику мясной лавки, волоса котораго лоснились отъ жиру, и сказали ему, что слдовало бы послать за докторомъ, на что тотъ лниво протянулъ, что находитъ это совершенно лишнимъ.

— О, нтъ, не надо, — сказала молодая женщина, крпко схватывая Оливера за руку.— Мн теперь лучше. Пойдемъ домой, жестокій ты мальчишка! Пойдемъ!

— Въ чемъ дло, ма’амъ?— спросила одна изъ женщинъ.

— О, ма’амъ!— отвчала молодая женщина, — онъ убжалъ мсяцъ тому назадъ отъ своихъ родителей, честныхъ работниковъ и почтенныхъ людей и все время шлялся съ ворами и бродягами. Онъ разбилъ сердце своей матери.

— Ишь ты негодяй!— сказала одна женщина.

— Иди домой, маленькое животное ты этакое, — сказала другая.

— Я не знаю ея, — отвчалъ Оливеръ.— У меня нтъ ни сестры, ни отца, ни матери… Я сирота и живу въ Пентонвил.

— Послушайте его! Вотъ выдумываетъ!— вскрикнула молодая женщина.

— Ахъ, это Нанси!— съ удивленіемъ воскликнулъ Оливеръ, который только сейчасъ увидлъ ея лицо.

— Видите, онъ знаетъ меня, — сказала Наиси, обращаясь къ стоявшимъ вблизи людямъ.— Ему не выпутаться теперь. Заставьте его идти со мной, добрые люди… Онъ убьетъ мать и отца и разобьетъ мое сердце.

— Что тутъ такое, чортъ возьми!— сказалъ какой то человкъ вмст съ блой собакой выскочившій изъ пивной лавки.— Маленькій Оливеръ! Ступай домой къ бдной матери, щенокъ ты этакій! Ступай домой!

— Я не ихъ совсмъ. Я не знаю ихъ. Помогите! Помогите!— причалъ Оливеръ, стараясь вырваться изъ рукъ схватившаго его человка.

— Помогите! Да, я помогу теб, негодяй! Что это еще за книги? Укралъ гд нибудь, а? Давай ихъ сюда!

Съ этими словами онъ выхватилъ книги и ударилъ ими Оливера по голов.

— О, по дломъ!— крикнулъ какой то человкъ, выглядывавшій изъ окна на чердак.— Только этимъ и научишь ихъ уму-разуму!

— Врно!— сказалъ плотникъ съ заспаннымъ лицомъ, поглядывая на человка въ окн.

— Это ему же на пользу!— сказали об женщины.

— И еще получитъ, — сказалъ мужчина, вышедшій изъ пивной. Онъ еще разъ ударилъ Оливера по голов и схватилъ его за шиворотъ.— Ступай за мной, негодяй! Сюда Бельзи, хвати его! Хвати его!

Слабый отъ недавно перенесенной имъ болзни, ошеломленный ударами и неожиданнымъ нападеніемъ, напуганный ворчаніемъ собаки и жестокостью Сайкса, угнетенный сознаніемъ того, что стоящіе по близости люди дйствительно считаютъ его такимъ негодяемъ, какимъ его только что описали, что могъ онъ сдлать, бдное дитя? Наступала ночь, мстность была населена людьми подозрительными, помощи не отъ кого было ждать, и всякое сопротивленіе было безполезно. Не прошло и минуты, какъ его уже тащили по цлому лабиринту узкихъ темныхъ дворовъ, заставляя его идти такъ быстро, что невозможно было разслышать тхъ криковъ, которыми онъ пробовалъ призвать къ себ на помощь. Да и что могли сдлать эти крики, когда по близости никого не было, кто могъ бы помочь ему.

——

Газъ былъ везд зажженъ. Мистриссъ Бедуинъ съ тревогой въ сердце стояла у открытой двери, служанка разъ двадцать уже выбгала на улицу, чтобы посмотрть, не идетъ ли Оливеръ, Оба старые джентльмены сидли по прежнему бъ темной комнат у стола съ лежавшими на немъ часами.

XVI. Что случилось съ Оливеромъ посл того, какъ его нашла Нанси.

Узкія улицы и дворы закончились большой открытой площадью, на которой въ разныхъ направленіяхъ виднлись загородки и другія принадлежности рынка для рогатаго скота. Дойдя до этою мста, Сайксъ замедлилъ шаги, Нанси не въ силахъ была больше идти такъ быстро, какъ они шли до сихъ поръ. Повернувшись къ Оливеру, онъ приказалъ ему взять Нанси за руку.

— Слышишь, что я теб говорю?— заревлъ онъ, видя, что Оливеръ колеблется и оглядывается кругомъ. Они находились въ темномъ углу, совсмъ въ сторон отъ прохожей дороги. Оливеръ понялъ, что сопротивленіе здсь безполезно. Онъ протянулъ руку и Нанси крпко стиснула ее въ своей.

— Давай мн другую, — сказалъ Сайксъ, схватывая свободную руку мальчика.— Сюда, Бельзи!

Собака взглянула на мальчика и зарычала.

— Видишь ты этого мальчика?— сказалъ собак Сайксъ, хватая горло мальчика другого рукой.— Если онъ осмлится только пикнуть, хватай его. Понялъ?

Собака снова зарычала и облизала губы, какъ бы собираясь уже схватить Оливера за горло.

— Лопни мои глаза, если онъ не прочь поступить также, какъ многіе христіане поступили бы на его мст, — сказалъ Сайксъ и взглянулъ на собаку, какъ бы желая поощрить ея жестокое намреніе.— Теперь, милйшій, ты знаешь, что тебя ожидаетъ. Бги, пожалуй, если хочешь… не долго позабавишься, собака сразу остановитъ тебя. Ну, двигайся, что-ли!

Собака вильнула хвостомъ въ знакъ того, что поняла данное ей наставленіе и, взглянувъ на Оливера, снова зарычала, а затмъ пустилась впередъ.

Они переходили Смитфильдъ, но будь это даже Гросвеноръ-Скверъ, то Оливеру это было бы все равно, потому что онъ совсмъ ничего не различалъ. Темнота ночи увеличивалась густымъ туманомъ, сквозь который еле-еле мерцали огни въ лавкахъ, туманъ съ каждой минутой увеличивался и заволакивалъ непроницаемой мглою улицы и дома, придавая странному мсту еще боле странный видъ въ глазахъ Оливера и длая состояніе души его еще боле тяжелымъ и гнетущимъ.

Они прошли нсколько шаговъ, когда раздался густой бой церковныхъ часовъ. Съ первымъ ударомъ вожаки Оливера остановились и стали прислушиваться къ бою часовъ.

— Восемь часовъ, Биллъ!— сказала Нанси, когда бой часовъ прекратился.

— Лишнее говорить мн это, я и самъ слышу, — отвчалъ Сайксъ.

— Не думаю, чтобы ‘о_н_и’ могли слышать, — сказала Нанси.

— Конечно, могутъ, — отвчалъ Сайксъ.— Когда меня словили въ день Вароломея, то не было ни одной даже пенсовой трубы на ярмарк, которой я не слышалъ-бы. Когда меня заперли на ночь, то весь этотъ шумъ и звонъ громомъ ходилъ по старой тюрьм… Я думалъ, что не выдержу и выпущу себ мозги о желзныя полосы на двери.

— Бдные ребята!— сказала Нанси, стоявшая лицомъ къ той сторон, откуда раздался передъ этимъ бой часовъ.— О, Билль, они такіе, право, хорошіе.

— Да, вс вы женщины думаете такъ, — отвчалъ Сайксъ.— Хорошо! Они все равно, что мертвые, не стоитъ и говорить объ этомъ.

Въ этихъ словахъ мистера Сайкса слышалась затаенная ревность, онъ сжалъ еще крпче руку Оливера и приказалъ ему идти скоре.

— Погоди минуту, — сказала двушка, — я не въ силахъ была бы такъ скоро бжать по этому мсту, будь твоя очередь быть повешеннымъ, Вилль, когда въ слдующій разъ пробьетъ восемь часовъ. Я все ходила бы кругомъ, пока не свалилась бы… будь даже снгъ на земл и не будь у меня даже шали, чмъ прикрыться.

— А какая польза была бы мн отъ этого?— спросилъ Сайксъ, не отличавшійся сантиментальностью.— Не имй ты возможности доставить мн хорошій напильникъ и двадцать ярдовъ крпкой веревки, то ничего хорошаго ты не сдлала бы для меня, хоть ты тамъ ходи пятьдесятъ милъ или не ходи. Перестань читать проповди и пойдемъ лучше скоре впередъ.

Двушка засмялась и крпче завернулась въ шаль. Но Оливеръ чувствовалъ, какъ дрожала ея рука и когда онъ, проходя мимо фонаря, заглянулъ ей въ лицо, онъ увидлъ, что оно было смертельно блдное.

Въ продолженіе цлаго получаса шли они по мало посщаемымъ и грязнымъ мстамъ, встрчая на пути своемъ очень мало прохожихъ, да и т, которыхъ они встрчали, принадлежали, повидимому, къ тому же классу общества, какъ и Сайксъ. Затмъ они свернули въ какую то зловонную улицу, всю почти состоящую изъ лавокъ, гд продавался всякій хламъ. Собака бжала далеко впереди, какъ бы понимая, что здсь ей не нужно быть больше на сторож, и наконецъ остановилась у дверей лавки, которая была закрыта и никмъ повидимому же была занята. Домъ былъ совсмъ почти ветхій, а на дверяхъ висла доска съ надписью ‘отдается въ внаймы’. Доска имла такой видъ, какъ будто бы она висла здсь ужъ много лтъ подъ рядъ.

— Все, значитъ, благополучно!— крикнулъ Сайксъ, осторожно оглядываясь кругомъ. Нанси подошла къ дверямъ и Оливеръ услышалъ звонокъ. Тогда они перешли на противоположную сторону улицы и нсколько минутъ простояли здсь у фонаря. Послышался шумъ отодвигаемаго засова, а вслдъ затмъ кто-то осторожно открылъ дверь. Мистеръ Сайксъ, не соблюдая никакихъ церемоній, схватилъ за шиворотъ испуганнаго мальчика и поспшно втащилъ его въ домъ. Внутри было совсмъ темно. Они подождали, пока тотъ, который впустилъ ихъ, заперъ дверь на замокъ и на цпь.

— Есть кто-нибудь?— спросилъ Сайксъ.

— Нтъ, — отвчалъ голосъ, показавшйся Оливеру знакомымъ.

— А старикъ здсь?— продолжалъ разбойникъ.

— Да, — отвчалъ голосъ,— но только и язычекъ же былъ у него сегодня! Думаете, обрадуется вамъ? Какъ-же!

Манера говорить и голосъ еще больше показались знакомыми Оливеру, но въ темнот онъ микакъ не могъ разсмотрть лица говорившаго.

— Да посвти намъ!— сказалъ Сайксъ,— того и гляди, разобьешь себ носъ или наступишь на собаку. Ну, тогда, братъ, плохо ногамъ будетъ.

— Подождите минутку, я принесу свчу, — отвчалъ голосъ. Слышно было, какъ говорившій сталъ спускаться по лстниц. Спустя минуту появилась особа самого мистера Джека Доукинса, знаменитаго Доджера. Въ правой рук онъ держалъ пику, на конц которой прикрплена была сальная свча.

Юный джентльменъ не удостоилъ Оливера никакимъ привтствіемъ и только насмшливой улыбкой показалъ, что узнаетъ его, а затмъ, повернувшись обратно, пригласилъ постителей слдовать за нимъ внизъ по лстниц. Они прошли черезъ пустую кухню, открыли дверь и вошли въ низенькую комнату, гд пахло землей и гд ихъ встртили громкимъ хохотомъ.

— Ой, ой!— кричалъ мистеръ Чарли Бетсъ, хохоча во все горло.— Вотъ онъ! О, встрчайте его, вонъ онъ! О, Феджинъ, смотрите на него! Смотрите на него! Я не могу больше… Ловкая штука… Охъ, не могу! Охъ, держите меня кто нибудь, не то я умру отъ смха!

И съ этимъ неудержимымъ приступомъ веселости мистеръ Бетсъ покатился на полъ и минутъ пять катался въ судорожномъ припадк радости и экстаза. Затмъ, вскочивъ на ноги, онъ вырвалъ у Доджера расщепленную палку со свчей и, подойдя къ Оливеру, обошелъ его нсколько разъ кругомъ, внимательно присматриваясь къ нему. Тмъ временемъ еврей снялъ съ себя ночной колпакъ и принялся отвшивать поклонъ за поклономъ передъ совершенно растерявшимся мальчикомъ. Что касается Доджера, который былъ въ довольно мрачномъ настроеніи, ибо рдко поддавался приступамъ веселости, когда бывалъ занятъ дломъ, то онъ немедленно приступилъ къ тщательному осмотру кармановъ Оливера.

— Смотрите-ка на его платье, Феджинъ!— сказалъ Чарли, поднося свчу такъ близко къ новой куртк Оливера, что та едва не загорлась. Смотрите-ка на его платье! Самое тонкое сукно и какой покрой! Вотъ такъ штука! Да и книги еще вдобавокъ… Джентльменъ, да и только, Феджинъ!

— Радъ несказанно видть тебя, мой голубчикъ, — сказалъ еврей, отвшивая поклонъ съ притворной униженностью.— Плутишка нашъ дастъ теб другое платье, мой голубчикъ, твое вдь праздничное и ты можешь его испортить. Почему же ты не написалъ намъ, голубчикъ, что собираешься навстить насъ? Мы тогда приготовили бы горячій ужинъ.

При этихъ словахъ мистеръ Бетсъ такъ радостно и громко завизжалъ, что даже Феджинъ пришелъ въ веселое настроеніе, а Доджеръ улыбнулся. Но когда послдній вытащилъ у Оливера пятифунтовый билетъ, то трудно было понять, выходка ли Бетса или находка билета такъ развеселила еврея.

— Эге-ге!.. Это что еще такое?— спросилъ Сайксъ, выступая впередъ, когда еврей взялъ себ билетъ.— Это принадлежитъ мн, Феджинъ!

— Нтъ, нтъ, мой голубчикъ, — сказалъ еврей. — Мн, Билли, мн! На твою долю книги.

— Такъ по твоему не мн?— сказалъ Билль Сайксъ, надвая шляпу съ ршительнымъ видомъ.— Мн и Нанси, вотъ и все! Давай же, не то я отведу обратно мальчика.

Еврей замеръ на мст. Оливеръ замеръ также, но совсмъ по другой причин, у него проснулась надежда, что споръ этотъ кончится тмъ, что его отпустятъ.

— Ну! Давай что-ли?— сказалъ Сайксъ.

— Это очень худо съ твоей стороны, Билль, очень худо, не правда-ли, Нанси?

— Худо-ли, хорошо-ли, — сказалъ Сайксъ, — а деньги давай, говорю теб. Неужели ты думаешь, что мы съ Нанси даромъ будемъ тратить драгоцнное время и рыскать за всми мальчиками, которыхъ теб вздумается заграбастать? Давай сюда, старая падаль, скряга! Ну!

Кончивъ крайне любезную рчь свою, Сайксъ безъ церемоніи выхватилъ билетъ у еврея и, равнодушно взглянувъ ему въ глаза, сложилъ билетъ и спряталъ его внутрь своего шейнаго платка.

— Это по справедливости намъ за вс хлопоты наши, — сказалъ онъ,— за нихъ, собственно говоря, слдовало бы получить вдвое. Книги можешь оставить себ и читать ихъ, есть желаешь. А не хочешь, такъ продай.

— Очень интересно! Очень!— сказалъ Чарли Бетсъ, кривляяся на разные лады и длая видъ, что читаетъ одну изъ книгъ, — написано прекрасно, не правда-ли, Оливеръ?

Растерянный взглядъ, брошенный Оливеромъ на своихъ мучителей, вызвалъ новый припадокъ еще боле шумнаго экстаза у веселаго мистера Бетси, одареннаго талантомъ видть все въ забавномъ свт.

— Он принадлежатъ старому джентльмену, — сказалъ Оливеръ, ломая руки, — доброму, великодушному, старому джентльмену, который взялъ меня къ себ въ домъ и ухаживалъ за мной, когда я чуть не умеръ отъ горячки! О, пожалуйста, отошлите ихъ ему назадъ, отошлите книги и деньги! Держите меня здсь, пока я живъ, но, пожалуйста, отошлите ихъ ему назадъ. Онъ подумаетъ, что я укралъ ихъ… И старая леди… и вс, которые были такъ добры ко мн… подумаютъ, что я укралъ ихъ! О, сжальтесь надо мною и отошлите ихъ ему!

Съ этими словами, который сказаны были со всею силою глубочайшаго горя, Оливеръ упалъ на колни къ ногамъ еврея и съ отчаяніемъ ломалъ руки.

— Мальчикъ правъ, — сказалъ Феджинъ, сурово оглядываясь кругомъ и морща свои мохнатыя брови, — ты правъ, Оливеръ, правъ! Они подумаютъ, что ты укралъ ихъ. Ха, ха!— захохоталъ онъ, потирая себ руки.— Лучше этого ничего не придумать… Въ самое время угадали!

— Разумется, — отвчалъ Сайксъ.— Я сразу подумалъ объ этомъ, какъ только увидлъ его въ Клеркенуэлл съ книгами подъ рукой. Все вышло, какъ нельзя лучше. Это наврное нжносердечные пвцы псалмовъ, иначе они не взяли бы его къ себ. Они, конечно, не посмютъ розыскивать его, изъ боязни, что имъ придется обвинять его, а потому онъ здсь въ полной безопасности.

Оливеръ переводилъ взоръ съ одного на другого, прислушиваясь къ тому, что они говорили, видъ у него былъ совсмъ растерянный и онъ съ трудомъ понималъ, что происходитъ кругомъ. Услышавъ заключительныя слова Билля Сайкса, онъ вдругъ вскочилъ на ноги и, какъ безумный, бросился вонъ изъ комнаты, испуская громкіе крики о помощи, которые пронеслись громкимъ эхомъ по всему старому дому.

— Держи собаку, Билль!— крикнула Нанси, подбгая къ двери и запирая ее вслдъ за евреемъ и его питомцами, которые бросились преслдовать Оливера.— Держи собаку, она въ клочки разорветъ мальчишку!

— Получитъ, что заслужилъ! — крикнулъ Сайксъ, стараясь вырваться изъ рукъ двушки.— Отойди прочь, или я размозжу теб голову объ стну!

— Я не боюсь этого, Билль, не боюсь!— кричала двушка, стараясь удержать Сайвса, — пока я жива, я не допущу, чтобы собака разорвала мальчика.

— Не разорветъ!— сказалъ Сайксъ, скрежеща зубами.— Смотри у меня, я живо угомоню тебя, если ты не отойдешь!

Сайксъ съ такою силою оттолкнулъ двушку, что она полетла на другой конецъ комнаты и въ ту же минуту появился еврей и два его питомца, тащившіе Оливера за собой.

— Что случилось?— спросилъ Феджинъ, озираясь кругомъ.

— Съ ума сошла двчонка, — отвчалъ Сайксъ.

— Нтъ, не сошла, — сказала Нанси, она была блдна и еле переводила духъ посл вынесенной ею борьбы.— Нтъ, Феджинъ, не сошла, не думай этого, пожалуйста.

— Тогда держи себя покойно, — сказалъ еврей, злобно поглядывая на нее.

— Нтъ, не будетъ этого!— отвчала Нанси, говоря очень громко.— Не вришь?

Мистеръ Феджинъ былъ достаточно хорошо знакомъ съ нравами и привычками той особенной части человчества, къ которой принадлежала Нанси, а потому зналъ, что въ такихъ случаяхъ, какъ теперь, не слдуетъ больше продолжать съ него разговора. Желая отвлечь отъ нея вниманіе всего общества, онъ обратился къ Оливеру.

— Такъ теб вздумалось удрать, мой милый, да?— сказалъ еврей и взялъ лежавшее у плиты неровное и узловатое полно.— А?..

Оливеръ ничего не отвчалъ и, притаивъ дыханіе, слдилъ за всми движеніями еврея.

— Хотлъ позвать кого-нибудь на помощь… полицію, быть можетъ, да?— говорилъ еврей, схватывая мальчика за руку.— Я тебя отучу отъ этого, мой милый барченокъ!

Еврей поднялъ полно и ударилъ имъ по плечу Оливера, затмъ поднялъ его вторично, но тутъ Нанси подскочила къ нему и, выхвативъ у него полно изъ рукъ, съ такою силою швырнула его въ огонь, что изъ печки посыпались пылающіе угли и разлетлись по всей комнат.

— Пока я здсь, я не могу видть этого, Феджинъ!— крикнула двушка.— Получилъ обратно мальчика, ну и довольно съ тебя! Оставь его въ поко… не трогай… не то я такъ отмчу котораго нибудь изъ васъ, что раньше времени попаду на вислицу!

Двушка крпко стукнула ногой по полу, точно собираясь исполнить свою угрозу. Губы ея были сжаты, руки сложены въ кулаки и она по очереди смотрла то на еврея, то на другого разбойника, въ лиц ея не было ни кровинки, вслдствіе все больше и больше возраставшаго въ ней бшенства.

— Это что еще, Нанси?— сказалъ еврей слащавымъ тономъ посл небольшой паузы, во время которой онъ съ нкоторымъ смущеніемъ переглянулся съ Сайксомъ.— Ты… ты сегодня куда лучше исполняешь свою роль… Ха, ха! И ловко же ты играешь, моя милая!

— Да?— сказала двушка.— Смотри только, чтобы я не переиграла. Теб же тогда будетъ хуже, Феджинъ! Со мною шутки плохи, говорю теб.

Немногіе мужчины рискуютъ имть дло съ раздраженной женщиной, особенно когда къ этому раздраженно примшиваются отчаяніе и равнодушіе къ собственной судьб. Вотъ почему еврей, увидя, наконецъ, что Нанси дйствительно дошла до настоящаго приступа бшенства, понялъ, что притворяться дальше опасно. Отступивъ нсколько шаговъ назадъ, онъ взглянулъ на Сайкса робкимъ, умоляющимъ взоромъ, какъ бы давая ему этимъ знать, что теперь наступила его очередь говорить.

Мистеръ Сайксъ понялъ эту безмолвную просьбу, собственная гордость его въ этомъ случа была заинтересована тмъ, чтобы немедленно урезонить Нанси и тмъ показать свое вліяніе надъ ней. Онъ началъ съ того, что разразился цлымъ потокомъ проклятій и самыхъ отборныхъ ругательствъ, видя, однако, что они не производятъ желаннаго дйствія на предметъ, противъ котораго они изрыгаются. ршилъ прибгнуть къ другимъ боле удобопріемлемымъ аргументамъ.

— И что ты думаешь выиграть этимъ?— спросилъ Сайксъ, приправивъ начало своего допроса обыкновеннымъ выраженіемъ, которое касается одной изъ наиболе драгоцнныхъ частей человческаго лица. Будь это воззваніе услышано тамъ вверху надъ нами и исполнись оно хотя одинъ разъ изъ пятидесяти тысячъ разъ, то слпота сдлалась бы самымъ обыкновеннымъ явленіемъ въ мір.— И что ты думаешь выиграть этимъ? Чортъ возьми! Да знаешь ли ты, гд ты и кто ты?

— О, да я хорошо это знаю!— отвчала двушка, истерически хохоча, и съ притворнымъ равнодушіемъ покачивая головой изъ стороны въ сторону.

— Такъ вотъ и успокойся, — продолжалъ Сайксъ, съ такимъ видомъ, съ какимъ онъ обращался обыкновенно къ своей собак,— не то я на долгое время самъ успокою тебя.

Двушка снова засмялась и на этотъ разъ еще боле истеричнымъ смхомъ, чмъ раньше. Бросивъ поспшный взглядъ на Сайкса, она отвернулась въ сторону и до крови закусила губу.

— Хороша, нечего сказать, — продолжалъ Сайксъ, съ пренебреженіемъ посматривая на двушку, — выдумала тоже великодушничать и нжничать! Много же выиграетъ ребенокъ, какъ ты его называешь, если ты будешь его другомъ!

— Боже милостивый, помоги мн! Да я его другъ!— горячо вскрикнула двушка. — Я жалю, что не умерла на улиц или не попала на мсто тхъ, мимо которыхъ мы проходили сегодня вечеромъ, прежде чмъ я поймала его. Что онъ теперь, начиная съ сегодняшняго вечера? Воръ, лжецъ, негодяй, все, что хочешь? Мало этого и безъ побоевъ тому старому чорту?

— Довольно, Сайксъ, довольно, — сказалъ еврей увщательнымъ тономъ и направился къ мальчикамъ, которые внимательно прислушивались ко всему, что говорилось.— Надо бытъ вжливе, Билль, гораздо вжливе.

— Вжливе!— крикнула двушка, на которую было страшно смотрть въ эту минуту.— Вжливе, негодяй! Да, ты былъ вжливъ со мною. Я воровала для тебя, когда была наполовину меньше этого мальчика, — указала она на Оливера.— Вотъ уже двнадцать лтъ, какъ я занимаюсь тмъ же ремесломъ и нахожусь на той же служб. Знаешь ты это? Говори же! Знаешь ты это?

— Ну полно, полно, — сказалъ еврей, стараясь говорить миролюбивымъ тономъ, — если это и такъ, то вдь ты этимъ добываешь средства къ существованію.

— Ага!— отвчала двушка и продолжала дальше, выкрикивая каждое слово.— Это мое средство къ существованію? А сырыя, холодная, грязныя улицы мой домъ? А ты тотъ самый негодяй, который втопталъ меня туда много лтъ тому назадъ и будешь держать меня тамъ день и ночь, день и ночь, пока я не умру!

— Еще хуже будетъ, — сказалъ еврей, взбшенный этими упреками, — еще хуже будетъ, если не замолчишь и скажешь хотя единое слово.

Двушка ничего не отвчала, по въ припадк бшенства стала рвать на себ волосы и платье и затмъ бросилась къ еврею, какъ бы собираясь оставить на немъ слды своего желанія отомстить ему. Но Сайксъ схватилъ ее за руки. Рванувшись нсколько разъ отъ него, двушка вдругъ потеряла сознаніе.

— Ну, теперь она успокоится, — сказалъ Сайксъ, укладывая двушку на полъ въ углу комнаты.— У нея страшная сила въ рукахъ, когда на нее находитъ такой стихъ.

Еврей вытеръ лицо платкомъ и улыбнулся, чувствуя видимое облегченіе, что все кончилось, наконецъ, но ни онъ, ни Сайксъ, ни собака, ни мальчики ничего особеннаго въ этомъ не увидли, кром обыкновеннаго случайнаго происшествія, присущаго ихъ ремеслу.

— Нтъ ничего хуже, какъ имть дло съ женщинами, — сказалъ еврей,— но он очень ловкія и мы не можемъ обойтись безъ нихъ. Чарли, уложи Оливера въ постель.

— Я думаю, Феджинъ, лучше будетъ не надвать ему завтра этого платья, — сказалъ Чарли Бетсъ.

— Конечно, нтъ!— отвчалъ еврей, и засмялся, какъ смялся и Чарли, предлагая ему свой вопросъ.

Бетсъ, восхищенный даннымъ ему порученіемъ взялъ палку со свчей и повелъ Оливера въ сосднюю съ комнатой кухню, гд находились два, три соломенника, на одномъ изъ которыхъ мальчикъ спалъ раньше. Здсь, то и дло заливаясь неудержимымъ хохотомъ, Чарли вынялъ старое порванное платье Оливера, съ такимъ восторгомъ отданное имъ во время пребыванія своего у мастера Броунлоу. Феджинъ случайно пріобрлъ его отъ еврея, который купилъ его, что и послужило первымъ ключемъ къ открытію мстопребыванія Оливера.

— Снимай-ка съ себя нарядъ-то свой, — сказалъ Чарли, — я отдамъ его Феджину, чтобы онъ спряталъ его. Вотъ такъ потха, право!

Бдный Оливеръ неохотно повиновался. Мистеръ Бетсъ свернулъ новое платье, взялъ его подъ мышку и вышелъ изъ комнаты, оставивъ Оливера въ темнот и заперевъ дверь на замокъ.

Громкій смхъ Чарли, голосъ миссъ Бетси, которая пришла во время, чтобы сбрызнуть водой свою подругу и оказать ей нкоторыя услуги, дабы привести ее въ сознаніе, все это помшало бы, пожалуй, уснуть людямъ въ боле счастливомъ положеніи, чмъ то, въ которомъ находился Оливеръ. Но мальчикъ былъ слабъ и измучень, а потому скоро уснулъ глубокимъ сномъ.

XVII. Судьба преслдуетъ Оливера. Въ Лондонъ является великій человкъ и наноситъ вредъ его репутаціи.

Во всхъ хорошихъ мелодрамахъ трагическія сцены смняются непремнно комическими, что длается съ такою же послдовательностью, съ какою въ окорок чередуются слои мяса и жира. Герой падаетъ на солому, отягченный цпями и удрученный несчастіями, въ слдующей затмъ сцен его врный, но ничего не подозрвающій пріятель забавляетъ слушателей комической пснью. Героиня попадаетъ въ руки гордаго и безпощаднаго барона, чести ея и жизни грозитъ опасность и, чтобы спасти первую, она хочетъ убить себя. И вотъ въ ту самую минуту, когда вс чувства наши напряжены до высшей степени, раздается свистокъ и передъ нами появляется большой залъ во дворц. Сдой сенешаль поетъ веселыя псни, а вассалы цлымъ хоромъ подхватываютъ ихъ. Вассалы свободны и не привязаны ни къ какому мсту, они переходятъ изъ церкви во дворецъ, изъ города въ городъ и везд цлымъ обществомъ поютъ и веселятся.

Такія чередованія кажутся на первый взглядъ абсурдомъ, но въ нихъ между тмъ нтъ ничего неестественнаго. Не мене поразительные переходы встрчаются и въ дйствительной жизни: въ одномъ мст мы видимъ приготовленные для пиршества столы, въ другомъ смертное ложе, въ одномъ — траурныя сдежды, въ другомъ — праздникъ и веселье. Вся разница лишь въ томъ, что здсь мы сами являемся дйствующими лицами, тогда какъ тамъ мы ни боле, ни мене, какъ пассивные зрители. Актеры, участвующіе въ фантастической жизни театра, относятся безучастно къ рзкимъ переходамъ и внезапному импульсу страсти или другого чувства, тогда какъ зрители, которые смотрятъ на нихъ со стороны замчаютъ вс стороны происходящаго на сцен дйствія какъ ужасныя, такъ и нелпыя и смшныя.

Такія же перемны дйствій, мста и времени давно уже встрчаются въ книгахъ и считаются величайшимъ доказательствомъ неоспоримаго таланта автора. Нкоторые критики даже ставятъ талантъ этотъ въ зависимость отъ того, какъ группируетъ авторъ въ конц каждой главы затруднительныя обстоятельства своихъ героевъ.

Все кто краткое отступленіе я считалъ необходимымъ въ виду того деликатного обстоятельства, что я, какъ повствователь этой исторіи, нашелъ нужнымъ вернуться къ тому городу, гд родился Оливеръ Твистъ. Читателю предоставляется самому судить врны ли и существенны ли были причины, заставившія меня совершить это путешествіе.

Мистеръ Бембль вышелъ рано утромъ изъ воротъ дома призрнія и величественной поступью направлялся вдоль Хайгъ-Стрита. Онъ былъ въ полномъ расцвт и сил своей дятельности, трехуголка его и сюртукъ блестли подъ лучами утренняго солнца, онъ сжималъ свою палку со всею мощью здоровья и власти. Muстеръ Бембль всегда высоко носилъ свою голову, но сегодня утромъ онъ несъ ее выше обыкновеннаго. Въ глазахъ его было что-то глубокое, во всемъ вид нчто возвышенное, указывая каждому внимательному наблюдателю на то, что въ голов приходскаго сторожа проходятъ высокія, не поддающіяся никакому выраженію мысли.

Мистеръ Бембль не останавливался, чтобы поговорить съ лавочниками или съ тми, которые сами заговаривали съ нимъ, когда онъ проходилъ мимо. На вс привтствія онъ отвтствовалъ лишь мановеніемъ руки и до тхъ поръ не измнилъ своего величественнаго шага, пока не подошелъ къ ферм, гд мистриссъ Меннъ оказывала приходскія попеченія своимъ питомцамъ.

— Чортъ бы его побралъ!— сказала мистриссъ Меннъ, когда послышался хорошо знакомый ей звонокъ у воротъ сада.— Кто ужъ кром него придетъ въ такое время!…— Ахъ, мистеръ Бембль, я сразу подумала, что это вы. Боже мой, какъ я рада видть васъ. Войдите въ комнату, сэръ, пожалуйста!

Первая часть этого монолога была адресована Сусанн, а выраженіе восторга и удовольствія мистеру Бемблю. Добрая леди поспшно открыла ворота и съ выраженіемъ самаго почтительнаго вниманія провела мистера Бембля въ гостиную.

— Мистриссъ Меннъ, — сказалъ мистеръ Бембль, не садясь и не падая въ кресло, какъ это сдлалъ бы какой нибудь пустой человкъ, но опускаясь въ него медленно и постепенно.— Мистриссь Меннъ, ма’амъ, добраго утра!

— Благодарю, вамъ также добраго утра, сэръ!— сказала мистриссъ Меннъ, надляя постителя цлымъ рядомъ улыбокъ.— Надюсь, вы здоровы, сэръ!

— Такъ себ, мистриссъ Меннъ, — отвчалъ сторожъ.— Приходская жизнь не усыпана розами, мистриссъ Меннъ!

— О, да, мистеръ Бембль!— отвчала леди. Надо думать, что и приходскія дти цлымъ хоромъ и съ большою готовностью подтвердили бы то же самое.

— Приходская жизнь, ма’амъ, — продолжалъ мистеръ Бембль, водя палкой по столу, — полна страданій, огорченій и доблестныхъ подвиговъ, но вс общественные дятели всегда, могу сказать, подвергаются преслдованію.

Мистриссъ Меннъ, не понимая, что онъ хочетъ этимъ сказать, подняла руки въ знакъ сочувствія и вздохнула.

— Ахъ! Вздохните, вздохните мистриссъ Меннъ!— сказалъ сторожъ.

Думая, что вздохъ ея былъ правиленъ, мистриссъ Менъ снова вздохнула, что видимо понравилось общественному дятелю, который, стараясь прикрыть свою улыбку суровымъ взглядомъ на трехуголку сказалъ:

— Мистриссъ Меннъ, я ду въ Лондонъ.

— Неужели, мистеръ Бембль! — воскликнула мистриссь Меннъ, отскакивая назадъ.

— Въ Лондонъ, ма’амъ, — отвчалъ непоколебимый сторожъ, — на дилижанс. Я и два нищихъ, мистриссъ Меннъ! Назначено судебное разбирательство по одному длу… Комитетъ выбралъ меня… меня, мистриссъ Меннъ… изложитъ это дло передъ сессіей Клеркенуэлля. Спрашиваю васъ, — продолжалъ мистеръ Бембль, гордо откидываясь назадъ, — не очутится ли сессія Клеркенуэлля сама въ незавидномъ положеніи прежде, чмъ меня поставитъ въ него?

— О, не будьте слишкомъ суровы съ ними, — умоляла мистриссъ Меннъ,

— Клеркенуэльская сессія сама доведетъ себя до этого, — отвчалъ мистеръ Бембль, — и если Клеркенуэльская сессія почувствуетъ себя хуже, чмъ она ожидала, то пусть Клеркенуэльская сессія сама себя и благодаритъ за это!

Было столько ршимости и увренности въ грозномъ тон, какимъ мистеръ Бембль изложилъ свое мнніе, что мистриссъ Меннъ пришла положительно въ ужасъ. Наконецъ она сказала:

— Вы дете на дилижанс, сэръ? Я привыкла думать, что нищихъ возятъ на телгахъ.

— Это когда они больны, мистриссъ Меннъ, — сказалъ сторожъ.— Мы сажаемъ больныхъ нищихъ въ открытыя повозки въ дождливую погоду, чтобы предупредить простуду.

— О!— сказала мистриссъ Меннъ.

— Двухъ этихъ нищихъ мы отправляемъ на дилижанс по удешевленной цн, — сказалъ мистеръ Бембль.— Они очень слабы и перевозка ихъ обойдется намъ на два фунта меньше, чмъ похороны… мы хотимъ передать ихъ другому приходу и это, можетъ быть, удастся намъ… Лишь бы только они не вздумали умереть по дорог. Ха, ха, ха!

Посмявшись немного, мистеръ Бембль взглянулъ на свою трехуголку и снова принялъ серьезный видъ.

— Мы забываемъ дло, ма’амъ, — сказалъ онъ.— Вотъ вамъ приходская стипендія за мсяцъ.

Мистеръ Бембль вынулъ изъ бумажника серебряныя монеты, завернутыя въ бумагу, и попросилъ дать ему росписку, тотчасъ же написанную мистриссъ Меннъ.

— Худо написано, сэръ, — сказала попечительница, — зато по форм. Благодарю васъ, мистеръ Бембль. Очень, очень обязана вамъ, сэръ!

Мистеръ Бембль вжливо поклонился въ отвтъ на любезное обхожденіе мистриссъ Меннъ и спросилъ, какъ здоровье дтей.

— Да хранитъ Богъ милыхъ малютокъ!— сказала мистриссъ Меннъ съ волненіемъ:— Вс здоровы, кром двухъ, умершихъ из той недл… да еще маленькаго Дика.

— Такъ ему не лучше?— спросилъ мистеръ Богбль.

Мистриссь Меннъ покачала головой.

— Это крайне испорченный, порочный, съ самыми худыми задатками приходской ребенокъ, — сказалъ мистеръ Бембль.— Гд онъ?

— Я сію минуту позову его сюда, сэръ!— отвчала мистриссъ Меннъ.— Иди сюда, Дикъ!

Отыскавъ Дика, мистриссъ повела его къ насосу, вымыла ему лицо, вытерла своимъ собственнымъ платьемъ и затмъ поставила мальчика передъ грозныя очи мистера Бембля, приходскаго сторожа.

Ребенокъ былъ блденъ и худъ, щеки его ввалились, большіе глаза горли лихорадочнымъ блескомъ. Рваное приходское платье, ливрея его нищеты, висла на его тощемъ тльц, а ручки и ножки были сухія, какъ у старика.

Таково то было несчастное существо, дрожавшее отъ страха передъ мистеромъ Бемблемъ, не смя поднять глазъ и трепеща при одномъ звук его голоса.

— Почему ты не смотришь прямо въ глаза джентльмену, упрямый мальчикъ?— сказала мистриссъ Меннъ.

Ребенокъ робко поднялъ глаза и встртился со взоромъ мистера Бембля.

— Что съ тобой, приходскій Дикъ?— спросилъ мистеръ Бембль въ нсколько шутливомъ тон.

— Ничего, сэръ, — еле слышно отвчалъ Дикъ.

— Я тоже думаю, что ничего, — сказала мистриссъ Меннъ, смясь надъ шутливымъ тономъ мистера Бембля.— Надюсь, что ты ничего не желаешь?

— Я желалъ-бы…. пролепеталъ ребенокъ.

— Вотъ теб и разъ, — перебила его мистрисъ Меннъ.— Ужъ не вздумаешь ли ты сказать, что ты нуждаешься въ чемъ нибудь? Ахъ, ты маленькій негодяй….

— Погодите, мистриссъ Меннъ, погодите, — сказалъ сторожъ, съ важнымъ видомъ подымая руку.— Желалъ бы чего, сэръ?

— Я желалъ бы, — продолжалъ ребенокъ, — чтобы кто нибудь написалъ мн нсколько словъ на кусочк бумаги, сложилъ ее, запечаталъ и потомъ спряталъ ее, когда я буду лежать въ земл.

— Что? Что хочетъ сказать мальчикъ?— воскликнулъ мистеръ Бембль, на котораго произвели нкоторое впечатлніе серьезный видъ и блдность ребенка.

— Что ты хочешь сказать, сэръ?

— Я желалъ бы, — сказалъ ребенокъ, — сказать бдному Оливеру Твисту, какъ я его люблю, какъ я часто сидлъ одинъ и плакалъ о томъ, что онъ ходитъ одинъ въ темную ночь и никто не хочетъ ему помочь. Я хотлъ бы сказать ему, — и ребенокъ крпко сжалъ худенькія ручки и заговорилъ съ большимъ еще волненіемъ, — что я радъ умереть такимъ маленькимъ, потому что, если бы я выросъ и состарился, то маленькая сестренка моя на неб не узнала бы меня и не любила бы меня. А теперь дтьми, мы будемъ съ нею очень счастливы.

Мистеръ Бембль съ неописаннымъ удивленіемъ окинулъ мальчика взоромъ съ головы до ногъ и сказалъ:— Вс они походятъ другъ на друга, мистриссъ Меннъ. Этотъ наглый Оливеръ всхъ испортилъ.

— Я никогда не думала этого, сэръ! — сказала мистриссъ Меннъ, подымая руки и бросая злобный взглядъ на Дика.— Никогда еще не видла я такого закоренлаго негодяя!

— Уведите его прочь, ма’амъ!— приказалъ мистеръ Бембль.— Надо будетъ доложить объ этомъ комитету, мистриссъ Меннъ!

— Надюсь, джентльмены поймутъ, что въ этомъ нтъ моей вины, — сказала мистриссъ Меннъ.

— Они поймутъ это, мистриссъ Меннъ, ибо имъ будетъ доложено истинное положеніе вещей, — отвчалъ мистеръ Бембль.— Уведите его… Я не могу видть его.

Дика тотчасъ же увели и заперли въ подвалъ съ углемъ. Немного погодя удалился и мистеръ Бембль, спшившій готовиться къ своему путешествію,

На слдующій день, часовъ въ шесть утра, мистеръ Бембль, надвъ, вмсто трехуголки, обыкновенную мужскую шляпу съ полями и облачившись въ голубовато-срый плащъ съ капюшономъ, занялъ мсто въ дилижанс рядомъ съ двумя преступниками, дло которыхъ должно было разбираться, и въ надлежащее время прибылъ въ Лондонъ. Но дорог съ нимъ ничего не приключилось, кром небольшой непріятности, причиненной ему двумя нищими, которые упорно дрожали отъ холода и выказывали по этому поводу свое неудовольствіе въ такихъ выраженіяхъ, что у мистера Бембля, по словамъ его, зубы простучали всю дорогу отъ волненія, не смотря на то, что на немъ былъ его срый плащъ.

Избавившись къ вечеру отъ общества этихъ зловредныхъ лицъ, мистеръ Бембль вошелъ въ домъ, у котораго остановился дилижансъ, и приказалъ подать себ ростбифъ, соусъ изъ устрицъ и пива. Наливъ себ стаканъ горячаго джину съ водой, онъ доставилъ его на каменную доску и придвинулъ стулъ къ огню, посл предварительныхъ размышленій о склонности людей вчно жаловаться и всегда быть чмъ нибудь недовольными, онъ взялъ газету и приготовился читать.

Первый параграфъ, на которомъ остановились глаза мистера Бембля, состоялъ изъ слдующаго объявленія:

‘ПЯТЬ ГИНЕЙ НАГРАДЫ’.

‘Въ прошлый четвергъ вечеромъ изъ своего дома въ Пентонвилл убжалъ или былъ кмъ нибудь похищенъ маленькій мальчикъ, по имени Оливеръ Твистъ, и съ тхъ поръ о немъ ничего по слышно. Вышеупомянутая награда будетъ уплачена тому лицу, которое дастъ указанія, могущія повести къ открытію мстопребыванія Оливера Твиста, или прольетъ свтъ на его предыдущую жизнь, чмъ, по многимъ причинамъ, горячо интересуется податель сего объявленія’.

Затмъ слдовало полное описаніе одежды Оливера и его наружности, появленіе его и исчезновеніе и въ конц полное имя Мистера Броунлоу и его адресъ.

Мистеръ Бембль широко раскрылъ глаза отъ удивленія, прочелъ объявленіе нсколько разъ, медленно и очень внимательно, и спустя пять минуть посл этого былъ уже на пути въ Пентонвилль, забывъ въ своемъ волненіи выпить стаканъ горячаго джина съ водой.

— Дома ли мистеръ Броунлоу?— спросилъ мистеръ Бембль двушку, открывшую ему дверь.

На этотъ вопросъ двушка отвчала уклончиво, что она не знаетъ и проситъ его сказать, откуда онъ.

Не усплъ мистеръ Бембль произнести имени Оливера, какъ мистриссъ Бедуинъ, слушавшая разговоръ у дверей комнаты, поспшила въ переднюю, еле переводя духъ отъ волненія.

— Войдите, пожалуйста, войдите, — говорила старая леди.— Я знала, что мы услышимъ о немъ. Бдное дитя! Я знала, что мы услышимъ. Я была уврена въ этомъ. Да благословитъ его Господь! Я говорила, я все время это говорила!

И проговоривъ это, почтенная старая леди бросилась обратно въ комнату, сла на диванъ и разразилась слезами. Двушка, не отличавшаяся такою чувствительностью, побжала тмъ временемъ наверхъ и вернулась скоро обратно, прося постителя слдовать за нею.

Мистеръ Бемблъ вошелъ въ кабинетъ, гд сидли мистеръ Броунлоу и другъ его мистеръ Гримвигъ, а передъ ними стояли графинъ и стаканы. Мистеръ Гримвигъ тотчасъ же разразился восклицаніями:

— Сторожъ! Приходской сторожъ! Если это не такъ, то я съмъ свою голову.

— Не мшайте намъ теперь, пожалуйста, — сказалъ мистеръ Броунлоу.— Прошу садиться!

Мистеръ Бембль слъ, крайне удивленный странными манерами Гримвига. Мистеръ Броунлоу передвинулъ лампу такимъ образомъ, чтобы при свт ея видть лучше лицо сторожа, и сказалъ съ нкоторымъ оттнкомъ досады въ голос.

— Вы, сэръ, явились потому, конечно, что прочли объявленіе?

— Да, сэръ!— отвчалъ мистеръ Бембль.

— И вы, дйствительно, сторожъ или нтъ?— спросилъ мистеръ Гримвигъ.

— Я приходскій сторожъ, джентльмены, — отвчалъ мистеръ Бембль съ грустью.

— Разумется, — сказалъ мистеръ Гримвигъ своему другу.— Я зналъ, что онъ сторожъ… Сторожъ до мозга костей.

Мистеръ Броунлоу слегка кивнулъ головой своему другу, чтобы онъ молчалъ, а затмъ спросилъ:

— Извстно вамъ, гд находится мальчикъ?

— Столько же, сколько и вамъ, — отвчалъ мистеръ Бембль.

— Что же вы знаете о немъ?— спросилъ старый джентльменъ.— Говорите, мой другъ, все, что вы знаете. Почему вы знаете его?

— Вы, конечно, ничего хорошаго о немъ сказать не можете?— спросилъ мистеръ Гримвигъ язвительно и пристально взглянувъ на своего друга.

Мистеръ Бембль сразу понялъ, къ чему клонится этотъ вопросъ и съ важностью покачалъ головой.

— Видите!— сказалъ мистеръ Гримвигъ, торжествующимъ взоромъ посматривая на мистера Броунлоу.

Мистеръ Броунлоу съ нкоторымъ предубжденіемъ взглянулъ на нахмуренное лицо мистера Бембля и затмъ просилъ его сообщить все, что онъ знаетъ объ Оливер и по возможности въ боле краткихъ выраженіяхъ.

Мистеръ Бембль снялъ шляпу, разстегнулъ плащъ, сложилъ pуки, склонилъ голову на бокъ и посл нсколькихъ минутъ размышленія приступилъ къ разсказу.

Мы не будемъ приводить въ подробности словъ сторожа, употребившаго на это всего двадцать минутъ, но сущность его разсказа заключалась въ слдующемъ:

Оливеръ найденышъ, рожденный отъ порочныхъ родителей, низкаго, вроятно, происхожденія. Онъ съ перваго же дня рожденія отличался такими качествами, какъ ложь, неблагодарность и злость: онъ закончилъ пребываніе въ мст своего рожденія покушеніемъ на убійство ни въ чемъ неповиннаго мальчика, посл чего бжалъ ночью изъ дому своего хозяина. Въ доказательство того, что онъ дйствительно есть то лицо, какимъ называетъ себя, мистеръ Бембль положилъ на столъ захваченныя имъ съ собою бумаги. Сложивъ снова руки, онъ ждалъ, что ему скажетъ мистеръ Броунлоу.

— Боюсь, что все это правда, — печально сказалъ старый джентльменъ, осматривая поданныя ему бумаги.— Вотъ общанная награда. Я готовъ былъ бы дать вамъ втрое больше, будь ваше показаніе боле благопріятнымъ для мальчика.

Знай мистеръ Бембль раньше объ этомъ, онъ наврное постарался бы придать нсколько другую окраску своему разсказу. Но было уже поздно, а потому онъ важно поклонился и вышелъ, спрятавъ деньги въ свой карманъ.

Мистеръ Броунлоу нсколько минутъ ходилъ взадъ и впередъ по комнат, видимо удрученный до того разсказомъ сторожа, что мистеръ Гримвигъ не ршался даже подзадоривать его. Наконецъ онъ остановился и сильно позвонилъ.

— Мистриссъ Бедуинъ, — сказалъ мистеръ Броунлоу вошедшей экономк,— этотъ мальчикъ, Оливеръ, наглый обманщикъ.

— Это не можетъ быть, сэръ, не можетъ быть!— энергично протестовала старая леди.

— Я вамъ говорю, что это такъ, — отвчалъ старый джентльменъ.— Почему вы думаете, что это не можетъ быть? Мы сейчасъ слышали полный разсказъ о немъ со дня его рожденія, a онъ всю жизнь свою былъ негоднымъ мальчишкой.

— Никогда не поврю я этому, сэръ, — твердо отвчала старая леди, — никогда!

— Вы старыя женщины никогда ни во что не врите, кром шарлатановъ-докторовъ, да разныхъ сказокъ, — сказалъ мистеръ Гримвигъ.— Я зналъ это давно. Почему вы не поврили моему совту съ самаго начала? Да вы и поврили бы, не замшайся тутъ горячка. Такой ужъ онъ былъ интересный, не правда-ли? Интересный! Ба!— и мистеръ Гримвигъ съ раздраженіемъ помшалъ огонь въ камин.

— Оливеръ былъ милое, благодарное, кроткое дитя, сэръ!— съ негодованіемъ отвтила ему мистриссъ Бедуинъ.— Я хорошо знаю дтей, сэръ, я сорокъ лтъ имла дло съ ними и совтовала бы людямъ, которые не могутъ сказать того же о себ, никогда и ничего не говорить о дтяхъ. Таково мое мнніе, сэръ!

Это былъ жестокій щелчокъ мистеру Гримвигу, который былъ холостякомъ. Видя, что слова ея вызвали только одну улыбку на лиц этого джентльмена, мистриссъ Бедуинъ смяла передникъ въ рукахъ и приготовилась сказать еще кое что, когда мистеръ Броунлоу остановилъ ее.

— Замолчите! — сказалъ старый джентльменъ, длая видъ, что сердится, чего не было на самомъ дл.— Чтобы я никогда больше не слышалъ имени этого мальчика! Я и позвалъ васъ собственно за этимъ. Никогда! Никогда и ни подъ какимъ предлогомъ! Можете уйти, мистриссъ Бедуинъ! Помните! Я говорю серьезно.

Не у одного мистера Броунлоу было тяжело на сердц въ эту ночь.

Сердце Оливера тоскливо сжималось, когда онъ думалъ о своихъ друзьяхъ. Какое счастье для него, что онъ не зналъ, что они слышали о немъ сегодня, не то сердце его разбилось бы навсегда.

XVIII. Какъ проводитъ время Оливеръ въ прекрасномъ oбществ своихъ достойныхъ товарищей.

На слдующій день, около полудня, когда Доджеръ и мистеръ Бетсъ вышли на свои обычныя занятія, мистеръ Феджинъ воспользовался этимъ случаемъ, чтобы прочесть Оливеру лекцію о вопіющемъ грх неблагодарности, онъ ясно и неоспоримо доказалъ ему виновность его въ томъ, что онъ добровольно скрылся отъ своихъ друзей, которые такъ безпокоились о немъ, а затмъ, когда посл столькихъ хлопотъ и расходовъ удалось найти его, пробовалъ снова бжать отъ нихъ. Больше всего напиралъ мистеръ Феджинъ на то, что онъ пріютилъ и приласкалъ Оливера въ то время, когда безъ его скромной помощи, онъ могъ бы умереть съ голоду. Затмъ онъ разсказалъ ему объ одномъ мальчик, которому онъ изъ человколюбія помогъ при такихъ же точно обстоятельствахъ и который впослдствіи оказался недостойнымъ доврія, вступивъ въ союзъ съ полиціей, и въ конц концовъ былъ въ одно прекрасное утро повшенъ въ Ольдъ-Байлей. Мистеръ Феджинъ не отрицалъ своего участія въ этой катастроф, но со слезами на глазахъ выражалъ свое сожалніе объ упрямомъ и низкомъ поведеніи уномянутаго выше мальчика, который сдлался жертвой показанія, далнаго передъ судомъ, каковое показаніе хотя и не было врно, было все же необходимо для безопасности его, мистера Феджина, и нсколькихъ избранныхъ друзей. Рчь свою Феджинъ закончилъ описаніемъ непріятностей, испытываемыхъ при повшеніи, а затмъ вжливо и ласково выразилъ надежду, что Оливеръ никогда не подвергнется этой непріятной операціи.

У Оливера кровъ стыла въ жилахъ, когда онъ слушалъ разсказъ еврея, хотя не совсмъ ясно понималъ угрозу заключающуюся въ немъ. Онъ зналъ уже, что правосудіе можетъ принять невиннаго за виновнаго, если оба они будутъ захвачены на одномъ и томъ же дл. Помнилъ также разсказы о разныхъ планахъ, составленныхъ съ цлью погубить неудобныхъ почему либо и слишкомъ болтливыхъ людей и приведенныхъ въ исполненіе самимъ старымъ евреемъ, о чемъ столько разъ, въ присутствіи Оливера, длались намеки при разговор веселаго джентльмена съ мистеромъ Сайксомъ. Котда Оливеръ поднялъ глаза и встртился съ проницательнымъ взоромъ еврея, онъ почувствовалъ, что блдное лицо его и дрожь пробгавшая по всему тлу его, не ускользнули отъ стараго джентльмена.

Еврей съ отвратительной улыбкой погладилъ Оливера по голов и сказалъ, что если онъ будетъ слушаться и привыкать къ длу, то они будутъ съ нимъ большими друзьями. Затмъ, одвшись, онъ вышелъ изъ комнаты и заперъ за собою дверь на ключъ.

Весь этотъ день, да и большую часть послдующихъ дней оставался Оливеръ одинъ, начиная съ ранняго утра и до полуночи, не видя никого и предоставленный самому себ и своимъ мыслямъ. А мысли эти были грустныя и всегда почти заняты были его друзьями и тмъ мнніемъ, которое они, вроятно, давно уже составили о немъ.

По прошествіи недли еврей пересталъ закрывать комнату на ключъ и Оливеръ получилъ возможность ходить но всему дому. Всюду была неописуемая грязь. Въ комнатахъ были большіе камины съ высокими деревянными колпаками, высокіе двери, филенчатыя стны и карнизы на потолкахъ, которые были украшены орнаментами, почерпвшими отъ грязи и пыли. Изъ всего этого Оливеръ вывелъ заключеніе, что давно еще, давно, до того какъ родился старый еврей, домъ этотъ принадлежалъ лучшимъ людямъ, что здсь, вроятно, было весело и красиво, а не такъ ужасно и грязно, какъ теперь.

Пауки раскинули свои паутины по всмъ угламъ стнъ и потолка, а иногда въ ту минуту, какъ Оливеръ входилъ въ какую нибудь комнату, мимо него пробгала испуганная мышь и спшила укрыться въ своей норк. За исключеніемъ этого во всемъ дом не слышно было ни единаго звука, который указывалъ бы на присутствіе живого существа. Когда становилось темно и Оливеръ чувствовалъ себя усталымъ отъ постоянныхъ хожденій изъ комнаты въ комнату, онъ забирался въ уголъ корридора, изъ котораго выходила дверь на улицу, чтобы быть, по возможности, ближе къ живымъ людямъ. Такъ сидлъ онъ здсь, прислушиваясь ко всякому звуку и считая часы, пока не возвращался еврей и мальчики.

Старыя, гнилыя ставни были закрыты во всхъ комнатахъ и придерживались болтами, ввинченными глубоко въ дерево, свтъ проникалъ только черезъ круглыя отверстія на самомъ верху ставней, вслдствіе чего въ комнатахъ царилъ полумракъ, наполнявшій ихъ странными тнями. На заднемъ чердак находилось окно, задланное снаружи желзной ршеткой. Оливеръ цлыми часами съ грустью стоялъ подл него, но ничего не могъ разсмотрть, кром цлой массы крышъ, черныхъ трубъ и шпицовъ на крышахъ. Иногда въ одномъ изъ домовъ, находившихся въ отдаленіи, показывалась чья-то сдая голова, выглядывающая изъ-за парапета стны, но обыкновенно она быстро исчезала снова.

Такъ какъ окно въ обсерваторіи Оливера было заколочено гвоздями и стекла его, не мывшіяся много лтъ подъ рядъ, потускнели отъ дождя и дыма, то онъ съ трудомъ различалъ очертанія разныхъ предметовъ, а потому не могъ ничего предпринять, чтобы его увидли и услышали. Онъ также имлъ мало шансовъ на это, какъ если былъ бы запертъ внутри шара на самой верхушк собора Св. Павла.

Какъ то разъ посл обда, когда Доджеръ и Бетсъ собирались на вечернюю экскурсію, первому пришла въ голову фантазія заняться своимъ туалетомъ, (надо отдать ему справедливость, онъ никогда этимъ не занимался), и онъ обратился къ Оливеру, снисходительно позволивъ ему привести въ порядокъ его костюмъ.

Оливеръ очень обрадовался, что можетъ быть полезнымъ, счастливый тмъ, что наконецъ видлъ подл себя человческія лица, готовый сдлать для нихъ все, что не противорчило его совсти, онъ безъ малйшаго возраженія приступилъ къ исполненію даннаго ему приказанія. Ставъ на колни, въ то время какъ Доджеръ сидлъ на стул, чтобы ему легче было держать его ногу, онъ занялся процессомъ, который мистеръ Даукинсъ называлъ на своемъ нарчіи ‘лакированіемъ своихъ рысаковъ’, что означало просто напросто чистку сапогъ.

Сознаніе ли собственной свободы и независимости, которое надо полагать должно испытывать такъ называемое разумное животное, когда оно можетъ сидть на стол и курить трубку, беззаботно болтая одною ногой, тогда какъ въ это время ему чистятъ сапоги и ему не нужно даже заботиться о томъ, чтобы снять ихъ и затмъ снова надвать, хорошее ли качество табаку смягчило такъ чувства Доджера, или пріятный вкусъ пива успокоилъ такъ его мысли, но только въ данную минуту душа его проникнута была романтизмомъ и энтузіазмомъ, чуждымъ обыкновенно его натур. Онъ взглянулъ на Оливера, задумался на минуту и, поднявъ затмъ голову, слегка вздохнулъ и сказалъ, не то обращаясь къ самому себ, не то къ мистеру Бетсу:

— Какая жалость, что онъ не хочетъ ‘стрлять!’

— Да, — сказалъ мистеръ Чарли Бетсъ, — онъ самъ не сознаетъ своей пользы.

Доджеръ вздохнулъ и снова взялся за трубку, то же самое сдлалъ Чарли Бетсъ. Нсколько секундъ курили оба молча.

— Я думаю, онъ не знаетъ, что значитъ ‘стрлять’, — сказалъ, нахмурившись, Доджеръ.

— А я думаю, что знаю, — сказалъ Оливеръ и взглянулъ на него.— Это значитъ быть во… Вы-то сами стрляете или нтъ?— спросилъ Оливеръ, красня.

— Да, стрляю, — отвчалъ Доджеръ.— И Чарли стрляетъ, и Феджинъ, и Сайксъ, и Нанси, и Бетъ. Вс мы воры, включая сюда и собаку. Она то пожалуй всхъ насъ будетъ искуссне.

— А главное не донесетъ, — прибавилъ Чарли Бетсъ.

— Она не тявкнетъ на свидтельской скамь изъ боязни проговориться, привяжи ты ее тамъ на веревку и оставь недли дв безъ ды и то не выдастъ себя, — сказалъ Доджеръ.

— Ни чуть, — замтилъ Чарли.

— Знатная собака! Смотри, какъ она взглянетъ на всякаго, кто вздумаетъ смяться и пть, когда сидитъ въ компаніи, — продолжалъ Доджеръ.— А заворчитъ то какъ, когда услышитъ скрипку. И какъ ненавидитъ всхъ собакъ не ея сорта. Да!

— Христіанка до мозга костей, — сказалъ Чарли.

Чарли Бетсъ сказалъ это, желая похвалить собаку за ея ловкость и смышленость, а между тмъ въ словахъ этихъ могъ заключаться совсмъ иной смыслъ, непонятный для него. Сколько существуетъ на свт леди и джентльменовъ, мнящихъ себя истинными христіанами, тогда какъ между ними и собакой мистера Сайкса могло найтись много пунктовъ поразительнаго сходства.

— Ну, хорошо, хорошо, — сказалъ Доджеръ, стараясь вернуться къ началу разговора, отъ котораго его отвлекли, потому что собственная профессія его была всегда у него на первомъ план.— Это ничего не иметъ общаго съ нашимъ юнцомъ.

— Не иметъ, — сказалъ Чарли.— Почему ты не хочешь слушать Феджина, Оливеръ?

— И благодаря ему, нажить себ состояніе?— прибавилъ Доджеръ съ усмшкой.

— И жить въ своемъ имніи, во все свое удовольствіе. Года этакъ черезъ четыре, когда у насъ будетъ високосный годъ и сорокъ второй вторникъ посл Троицы, заживу и я такимъ образомъ, — сказалъ Чарли.

— Мн это не нравится, — робко сказалъ Оливеръ, — я желалъ бы, чтобы меня выпустили отсюда. Я… я… желалъ-бы уйти.

— Феджинъ не желаетъ этого, — сказалъ Чарли.

Оливеръ слишкомъ хорошо зналъ это, но подумавъ, что здсь слишкомъ опасно выражать откровенно свои чувства, только вздохнулъ и снова принялся за чистку сапогъ.

— Удрать!— воскликнулъ Доджеръ.— Въ ум ли ты? И неужели у тебя такъ таки и нтъ прирожденной гордости? Удрать для того, чтобы жить на счетъ своихъ друзей!

— Брось ты это!— сказалъ мистеръ Бетсъ, вытаскивая изъ кармана два или три шелковыхъ платка и бросая ихъ въ шкапъ.— Надо придумать только такую низость!

— Я не могъ бы, — сказалъ Доджеръ съ видомъ отвращенія.

— А бросить друзей своихъ вы можете, — сказалъ Оливеръ, слегка улыбаясь, — и допустить, чтобы ихъ наказали за то, что вы сдлали?

— Ну, это, видишь ли, — сказалъ Доджеръ, размахивая трубкой, — все это было сдлано ради Феджина. Полиція, понимаешь-ли, знаетъ, что мы работаемъ вмст, и не удери мы во-время, мы много надлали бы ему хлопотъ. Правда вдь, Чарли?

Мистеръ Бетсъ кивнулъ головой въ знакъ согласія и хотлъ что то сказать, когда вспомнилъ вдругъ о бгств Оливера, это вызывало у него такой припадокъ смха, что онъ поперхнулся дымомъ и минутъ пять кашлялъ и топалъ ногами, пока не откашлялся.

— Смотри!— сказалъ Доджеръ, вынимая изъ кармана горсть шиллинговъ и полупенсовиковъ.— Не веселая разв жизнь? Изъ какихъ источниковъ досталъ я ихъ? Гд я бралъ, тамъ ихъ много еще. И ты не хочешь этого, не хочешь? И дуракъ же ты!

— Не хорошо, Оливеръ, правда?— спросилъ Чарли Бетсъ.— За это подтянутъ кверху?

— Не понимаю, что вы хотите сказать, — отвчалъ Оливеръ.

— Нчто въ этомъ род, — сказалъ Чарли, и съ этими словами мистеръ Бетсъ схватилъ конецъ своего галстуха и, вытянувъ его вверхъ, опустилъ голову на плечо и испустилъ сквозь зубы какой то странный звукъ, показывая этой нмой пантомимой, что подтянуть за шею и повсить одно и то же.

— Вотъ что я хотлъ сказать, — продолжалъ онъ.— Взгляни, какъ онъ таращитъ глаза! Никогда еще не видлъ такого юнца, какъ этотъ мальчикъ. Онъ будетъ причиной моей смерти, это я знаю.

Чарли Бетсъ снова расхохотался до слезъ и затмъ принялся за трубку.

— Тебя вдь все равно испортятъ, — сказалъ Доджеръ съ удовольствіемъ посматривая на вычищенные Оливеромъ сапоги.— Феджинъ перекроитъ тебя, какъ захочетъ, а если нтъ, то ты будешь первымъ, съ которымъ ему не удастся справиться. Начинай ужъ лучше сразу, ты тогда скоре привыкнешь въ ремеслу и не будешь тратить времени напрасно.

— И заруби ты себ на носу, Нолли, — сказалъ Доджеръ, услыхавъ, что еврей отпираетъ дверь, — если ты не будешь добывать вытиралокъ и тикалокъ…

— И къ чему такъ говорить съ нимъ, — перебилъ его Бетсъ, — онъ все равно не понимаетъ.

— Если ты не будешь таскать платковъ и часовъ, — продолжалъ Доджеръ, стараясь принаровиться къ пониманію Оливера, — ихъ вытащитъ другой кто нибудь. Выйдетъ все равно, потеряетъ тотъ, у кого стащили, и ты потеряешь, никто, значитъ, въ выигрыш не будетъ, кром того, кто стащилъ… Такъ ужъ лучше теб, чмъ другому.

— Разумется, разумется, — сказалъ еврей, который вошелъ въ комнату незамченный Оливеромъ.— Вce это лежитъ въ орховой скорлуп, мой милый, въ орховой скорлуп… спроси вотъ у Доджера. Xa, xa, xa! Никто лучше его не знаетъ нашего катихизиса.

Еврей потиралъ себ руки, слушая краснорчивыя доказательства Доджера и хихикая отъ радости, что у него такой геніальный питомецъ.

Разговоръ, однако, долженъ былъ прекратиться на этомъ мст, потому что еврей вернулся въ сопровожденіи миссъ Бетси и джентльмена, котораго Оливеръ ни разу не видлъ и котораго называли Томомъ Читлингомъ. Джентльменъ этотъ вошелъ не сразу посл еврея, а еще нсколько минутъ болталъ съ миссъ Бетси на лстниц.

Мистеръ Читлингъ былъ старше Доджера и прожилъ на свт зимъ восемнадцать, но въ обращеніи его съ этимъ юнымъ джентльменомъ было нчто, указывающее на то, что онъ считаетъ себя несравненно ниже, ибо чувствуетъ, что ему далеко до пріобртенія такихъ геніальныхъ способностей. У него были маленькіе, вчно мигающіе глазки и лицо, покрытое слдами оспы, онъ былъ въ мховой шапк, темной полосатой куртк изъ бумажнаго бархата, срыхъ бумазейныхъ брюкахъ и въ передник. Костюмъ его, говоря по правд, былъ въ самомъ невозможномъ вид, онъ просилъ компанію извинить его, потому что онъ освободился всего только часъ тому назадъ, а такъ какъ онъ цлыхъ шесть недль обязанъ былъ носить одинъ и тотъ же мундиръ, подчиняясь извстнымъ правиламъ, то не имлъ времени обратить вниманіе на свое обыкновенное платье. Мистеръ Читлингъ прибавилъ съ раздраженіемъ, что новый способъ обкуриванія одежды адски неконституціоналенъ, потому что результатомъ его являются дырки, а что ты подлаешь противъ суда? То же самое замчаніе сдлалъ онъ и относительно странной моды стричь извстнымъ образомъ волоса, что по его мннію было совсмъ уже противозаконно.

Разсказъ свой мистеръ Читлингъ кончилъ заявленіемъ, что вотъ уже сорокъ два долгихъ, смертельно томительныхъ дня, какъ во рту у него не было ни одной капельки и что пусть его повсятъ, если у него не такъ сухо во рту, какъ въ корзин для извести’.

— Какъ ты думаешь, Оливеръ, откуда пожаловалъ этотъ джентльменъ?— спросилъ еврей.

— Я… я.. не знаю, сэръ!— отвчалъ Оливеръ.

— Это кто?— спросилъ Томъ Читлингъ, подозрительно посматривая на Оливера.

— Мой юный другъ, голубчикъ!— отвчалъ еврей.

— Значитъ повезло, — сказалъ молодой человкъ, бросая многозначительный взглядъ на Феджина.— Не все ли равно, откуда я пожаловалъ, въ скоромъ времени и ты тамъ будешь, готовъ прозакладывать крону.

Выходка эта насмшила мальчиковъ. Пошутивъ еще немного на этотъ счетъ, они шепотомъ поговорили о чемъ то съ евреемъ и тотчасъ же ушли.

Вновь пришедшій, тихонько переговорилъ съ евреемъ и затмъ они придвинули свои стулья къ огню. Еврей, приказавъ Оливеру ссть подл себя, завелъ разговоръ о такихъ предметахъ, которые, по его мннію, должны были интересовать его слушателей. Онъ говорилъ о великихъ преимуществахъ своего ремесла, о способностяхъ Доджера, о веселомъ характер Чарли Бетса, о щедрости его самого. Мало по малу предметъ разговора истощился и мистеръ Читлингъ заявилъ, что очень усталъ, потому что пребываніе въ исправительномъ дом даетъ себя чувствовать черезъ недлю, дв. Миссъ Бетси сочла поэтому необходимымъ удалиться и все общество отправилось спать.

Съ этого дня Оливера никогда не оставляли одного, онъ постоянно находился въ обществ двухъ мальчиковъ, которые каждый день играли въ старую игру съ евреемъ, для собственнаго ли ихъ обученія или для Оливера, это было лучше извстно еврею. По временамъ еврей разсказывалъ о грабежахъ, совершенныхъ имъ въ юные дни, приправляя ихъ такими смшными и любопытными подробностями, что Оливеръ, слушая ихъ, смялся отъ всего сердца и какъ будто бы интересовался ими, не смотря на вс свои хорошія качества.

Такъ постепенно обвивалъ еврей Оливера своими стями. Подготовивъ настроеніе его одиночествомъ и мракомъ, онъ заставилъ его желать общества себ подобныхъ, предпочитая его мрачнымъ мыслямъ, одолвавшимъ его въ этомъ ужасномъ мст, и медленно, по капл вливалъ ядъ въ его душу, надясь, что ему удастся навсегда лишить ее чистоты и наполнить безпрерывнымъ мракомъ.

XIX. Обсуждается замчательный планъ и постановляется ршеніе непремнно привести его въ исполненіе.

Была холодная, сырая, втреная ночь, когда еврей, завернувъ плотне въ срый плащъ свое дрожащее отъ холода тло и поднявъ воротникъ до самыхъ ушей, чтобы скрыть нижнюю часть лица, вышелъ изъ своего логова. Онъ остановился у двери, которую за нимъ заперли на ключъ и на цпь, и прислушивался до тхъ поръ, пока стихли шаги, а затмъ двинулся по улиц со всего поспшностью, на какую былъ способенъ.

Домъ, куда привели Оливера, находился по сосдству съ Уайтчепелемъ. Еврей постоялъ съ минуту на углу улицы и, оглянувшись подозрительно кругомъ, перешелъ улицу и повернулъ по направленію къ Спитальфильдсу.

Грязь лежала густымъ слоемъ на камняхъ и мрачный туманъ вислъ надъ улицами, дождь моросилъ не переставая и все кругомъ было холодно и липло къ рукамъ. Ночь эта, какъ бы нарочно была создана для такихъ существъ, какимъ былъ еврей.

Отвратительный старикъ скользилъ украдкой вдоль стнъ и воротъ, напоминая собой омерзительную гадину, порожденіе грязи и мрака, среди которыхъ она двигается и живетъ, выползая лишь ночью на поиски какой нибудь падали.

Онъ прошелъ нсколько узкихъ и извилистыхъ улицъ, пока же дошелъ до Бетнель-Грина, отсюда онъ круто повернулъ влво и скоро очутился въ чрезвычайно тсно и густо населенномъ квартал Лондона, который изобилуетъ нищенскими и грязными улицами.

Еврей повидимому былъ очень близко знакомъ съ этою мстностью, чтобы пугаться темноты ночной и разныхъ препятствій на пути. Онъ прошелъ нсколько переулковъ и улицъ и наконецъ повернулъ въ ту изъ нихъ, которая была освщена однимъ единственнымъ фонаремъ и то на самомъ конц. Подойдя къ дверямъ одного дома, онъ постучалъ и затмъ, обмнявшись нсколькими словами съ лицомъ, отворившимъ ему дверь, поднялся по лстниц. Послышалось ворчаніе собаки, когда онъ дотронулся до ручки двери, и чей то голосъ спросилъ, кто тамъ.

— Только я одинъ, Билль, только я одинъ, мой другъ, — сказалъ еврей.

— Тащи сюда свое тло, — сказалъ Сайксъ.— Смирно, глупое ты животное! Не знаешь ты разв, какой чортъ ходитъ въ сромъ плащ?

Надо полагать, что собака была обманута наружнымъ видомъ плаща еврея, когда онъ снялъ его и бросилъ на спинку стула, она тотчасъ же удалилась въ свой уголъ, откуда только что вышла.

— Ну?— сказалъ Сайксъ.

— Ну, мой милый, — отвчалъ еврей.— А, Нанси!

Въ этомъ восклицаніи слышалось нкоторое сомнніе относительно того, какого ему слдуетъ ждать пріема, такъ какъ мистеръ Феджинъ ни разу еще не видлся съ молодой двушкой съ того самаго дня, когда она вступилась за Оливера. Сомнніе его на этотъ счетъ скоро разсялись при вид поведенія молодой леди. Нанси сняла ноги съ ршетки, отодвинула свой стулъ и просила Феджина придвинуться къ огню, не упоминая о томъ, что было.

— Да, Нанси, милая, холодно, — сказалъ еврей, гря свои костлявыя руки у огня.— Насквозь пронизываетъ, — продолжалъ онъ, притрогиваясь къ своему боку.

— Только сверломъ и пронижешь твое тло, чтобы добраться до твоего сердца, — сказалъ Сайксъ.— Дай ему, Нанси, чего нибудь выпить. Да поскоре, чортъ тебя возьми! Тутъ самъ заболешь, глядя, какъ дрожитъ этотъ старый, обшитый кожею, остовъ… Ни дать, ни взять пугало, вставшее изъ могилы.

Нанси поспшно вынула бутылку изъ шкапа, гд было много бутылокъ, которыя, судя по разному виду ихъ, были наполнены разными сортами спиртныхъ напитковъ. Сайксъ наполнилъ стаканъ водкою и предложилъ его еврею.

— Довольно, совершенно довольно! Благодарю, Билль, — сказалъ еврей, только приложившись губами къ стакану.

— Что? Ты боишься, что мы одержимъ верхъ надъ тобой, да?— спросилъ Сайксъ, пытливо всматриваясь въ еврея.— Гм!

Проворчавъ что-то себ подъ носъ, Сайксъ схватилъ стаканъ и выплеснулъ остатки въ золу, затмъ снова наполнилъ его и выпилъ залпомъ.

Еврей окинулъ взоромъ комнату, пока товарищъ его проглатывалъ второй стаканъ, не изъ любопытства, потому что онъ и раньше бывалъ здсь, но по своей безпокойной натур и по привычк видть во всемъ что нибудь подозрительное. Комната была обставлена бдно и только содержимое шкапа заставляло подозрвать, что здсь не можетъ жить человкъ трудящійся. Изъ другихъ предметовъ боле всего бросаются въ глава дв, три дубины въ углу и пистолетъ, висвшій надъ каминомъ.

— Теперь, — сказалъ Сайксъ, облизывая губы, — я готовъ.

— Говорить о дл?— спросилъ еврей.

— О дл, — отвчалъ Сайксъ,— говори же, что ты хотлъ сказать.

— Насчетъ Чертсея, Билль?— сказалъ еврей, придвигая ближе свое кресло и стараясь говорить тихо.

— Да! Что же о немъ?— спросилъ Сайксъ.

— Ахъ! Ты вдь знаешь, что я хочу сказать, мой другъ, — сказалъ еврей.— Знаешь вдь, Нанси? Правда, знаетъ?

— Нтъ, не знаетъ, — подсмялся Сайксъ.— Или не хочетъ знать, а это не одно и то же. Да, говори ты, наконецъ, и называй вещи ихъ настоящими именами, сидитъ себ, да знай мигаетъ и подмаргиваетъ! И чего ты все намеками говоришь? Подумаешь, право, что не ты первый всякій грабежъ задумаешь. Ну же говори!

— Тише, Билль, тише!— сказалъ еврей, напрасно старавшійся остановить этотъ взрывъ негодованія.— Кто нибудь можетъ услышатъ насъ, мой дорогой! Кто нибудь услышитъ.

— Ну и пусть себ слышитъ!— сказалъ Сайксъ.— Я не боюсь этого.— Хотя мистеръ Сайксъ не боялся, онъ тмъ не мене понизилъ голосъ и сталъ говорить тише.

— Вотъ видишь, — сказалъ еврей, — это я вс изъ осторожности и только. Какъ же мы насчетъ Чертсея, когда примемся за работу, Билль, а? Когда примемся? Ахъ, какое тамъ, серебро, мой милый, ахъ, какое серебро! — продолжалъ еврей, потирая руки отъ восторга.

— Нечего приниматься за работу, — холодно отвтилъ Сайксъ.

— Какъ нечего! — вскрикнулъ еврей, откидываясь на спинку стула.

— Разумется, нечего, — продолжалъ Сайксъ. Не такъ то легко будетъ, пожалуй, сдлать, какъ мы думали.

— Не такъ взялись за дло, вроятно, какъ слдуетъ, — сказалъ еврей, блдня отъ злобы.— Что же ты ничего не разсказываешь мн!

— Разскажу сейчасъ, — отвчалъ Сайксъ.— Кто ты такой, чтобы теб нельзя было разсказать? Говорю теб, вотъ уже дв недли, какъ Тоби Крекитъ шныряетъ кругомъ этого мста и до сихъ поръ еще не свелъ дружбы ни съ однимъ изъ тамошнихъ слугъ.

— Что ты, право, говоришь, Билль!— сказалъ еврей, становясь мягче по мр того, какъ Сайксъ начинаетъ горячиться.— Не поврю я, чтобы нельзя было сманить на свою сторону ни одного изъ слугъ!

— Да, не сманить!— отвчалъ Сайксъ.— Двадцать лтъ уже, какъ они служатъ у этой старой леди и хоть ты имъ пятьсотъ фунтовъ пообщай, такъ и тогда не сманишь ихъ.

— Ахъ, какія глупости, Билль!— возразилъ еврей.— Чтобы женщинъ, да не одурачить!

— И не одурачишь, — отвчалъ Сайксъ.

— И такому ловкому, какъ Тоби Крекитъ, не одурачить?— недоврчиво спросилъ евреи.— Не знаешь ты, разв, женщинъ, Билль?

— Нтъ, и даже Тоби Крекиту, — отвчалъ Сайксъ.— Онъ говоритъ, что надвалъ накладные усы, бакенбарды и жилетъ канареечнаго цвта шатался, шатался и хоть бы теб что!

— Какъ же было не надть усовъ и военныхъ брюкъ, мой милый!— сказалъ еврей.

— Надвалъ, — отвчалъ Сайксъ, — съ такимъ же успхомъ, какъ и первые.

Извстіе это окончательно смутило еврея. Онъ нсколько минутъ сидлъ въ глубокой задумчивости и, наконецъ, поднявъ голову, сказалъ, съ глубокимъ вздохомъ, что дло надо считать проиграннымъ, если все правда, что горитъ Тоби Крекитъ.

— Да, — сказалъ онъ, съ отчаяніемъ опуская руки на колни, — тяжело терять то, во что мы, такъ сказать, вложили всю душу нашу.

— Да, врно, — отвчалъ Сайксъ.— Не везетъ!

Наступило долгое молчаніе, во время котораго еврей сидлъ, глубоко задумавшись, причемъ и безъ того отталкивающее выраженіе его лица сдлалось еще боле гнуснымъ, по истин дьявольскимъ. Сайксъ время отъ времени Искоса поглядывалъ на него. Нанси, боясь, вроятно раздразнить разбойника, сидла, устремивъ глаза на огонь и, казалось, была глуха ко всему, что происходило кругомъ нея.

— Феджинъ, — сказалъ Сайксъ, прерывая вдругъ молчаніе, — дашь пятьдесятъ гинеи лишнихъ, если я устрою теб вс, какъ слдуетъ?

— Да, — отвчалъ еврей, вскакивая съ мста.

— По рукамъ, значитъ?— спросилъ Сайксъ.

— Да, мой милый, да, — отвчалъ еврей, глаза его засверкали и вс лицо мгновенно оживилось.

— Хорошо, — сказалъ Сайксъ, съ пренебреженіемъ отталкивая руку еврея, — примемся за дло, когда пожелаешь. Мы съ Тоби перелзли позапрошлую ночь черезъ садовую стну и осмотрли вс двери и ставни. Домъ запирается на ночь, точно тюрьма, но мы выискали мстечко, куда можно пробраться наибезопаснншимъ образомъ.

— Гд это, Билль — спросилъ еврей.

— Когда перейдешь лужайку…

— Ну?— сказалъ еврей, вытянувъ впередъ голову и уставивъ на Сайкса глаза.

— Гм!..— крякнулъ Сайксъ, замтивъ, что двушка слегка поднявъ голову, оглянулась кругомъ и едва замтно кивнула въ сторону еврея.— Не все ли, впрочемъ, равно, гд? Ты не можешь справиться безъ меня, а всегда лучше быть насторож, когда имешь дло съ такими, какъ ты.

— Какъ хочешь, мой милый, какъ хочешь!— отвчалъ еврей.— Помощи не нужно, обойдетесь вдвоемъ, ты и Тоби?

— Нтъ, — сказалъ Сайвсъ.— Нужны еще коловоротъ и мальчикъ. Первое мы уже добыли, второе добудь ты.

— Мальчика!— воскликнулъ еврей.— Черезъ окно, значитъ?

— Какое теб дло?— отвчалъ Сайксъ. Мн нуженъ мальчикъ и небольшого роста. Господи!— сказалъ Сайксъ, — заполучить бы мн только мальчика отъ Неда трубочиста! Онъ нарочно не давалъ ему рости и уступалъ его намъ за деньги, когда нужно было. Отца теперь засадили и мальчишку забрало къ себ Общество покровительства малолтнимъ. Лишило его заработка и вздумало учить читать и писать, чтобы отдать его куда нибудь въ ученики. Такъ всегда это и длаетъ, — говорилъ Сайксъ, вс боле и боле раздражаясь, — такъ и длаетъ! Будь у него больше денегъ, всхъ бы мальчишекъ перехватало въ два, три года и полдюжины не оставило бы намъ.

— Больше и не нужно, — сказалъ еврей, который изъ всей рчи Сайкса, разслышалъ только его послднія слова.— Билль!

— Ну?— спросилъ Сайксъ.

Еврей кивнулъ головой въ сторону Нанси, которая сидла уставившись на огонь, и сдлалъ знакъ, чтобы Сайксъ удалилъ ее въ комнаты. Сайксъ нетерпливо передернулъ плечами, какъ бы считая эту предусмотрительность совершенно лишней, но тмъ не мене сказалъ Нанси, чтобы она принесла ему кружку пива.

— Никакого теб пива не нужно, — сказала Нанси, складывая руки и откидываясь на спинку стула.

— А я теб говорю, нужно!— отвчалъ Сайксъ.

— Пустяки, — хладнокровно продолжала Нанси. Я знаю, что онъ хочетъ сказать, Билль, ему не зачмъ отправлять меня.

Еврей не зналъ, что ему длать. Сайксъ съ удивленіемъ переводилъ взоръ съ Нанси на еврея и наоборотъ.

— Чмъ же она помшала теб, Феджинъ?— сказалъ онъ наконецъ.— Ты ее давно уже знаешь и можешь довриться. Не пойдетъ же она болтать, чортъ возьми! Не проболтаешься, Нанси?

— Думаю, что нтъ, — отвчала молодая леди, она придвинула столъ поближе и положила на него локти.

— Нтъ, нтъ, милая моя, знаю, что нтъ, только… и еврей замолчалъ.

— Только, — что?— спросилъ Сайксъ.

— Видишь ли, я боюсь, не въ такомъ ли она настроеніи опять, какъ тогда… Помнишь въ тотъ вечеръ, — отвчалъ еврей.

При этихъ словахъ миссъ Нанси разразилась громкимъ хохотомъ и, выпивъ залпомъ стаканъ водки, покачала головой съ видомъ недоврія и произнесла подъ рядъ нсколько восклицаній въ род: ‘Затвай игру’, ‘Никогда не отчаявайся!’ и тому подобное. Слова эти, повидимому, успокоили обоихъ джентльменовъ. Еврей кивнулъ головой въ знакъ удовольствія и слъ на прежнее мсто, Сайксъ послдовалъ его примру.

— Начинай, Феджинъ!— сказала Нанси. И чего ты не скажешь сразу, что дло идетъ объ Оливер.

— Ха, ха! Ну и молодецъ же ты, Нанси! Такой умницы, какъ ты, я, право, не видлъ!— сказалъ еврей, дружески хлопая ее по плечу.— Объ Оливер, да. О немъ хотлъ я говорить… врной! Ха, ха, ха!

— Что же ты хотлъ говорить о немъ?— спросилъ Сайксъ.

— Какъ разъ подходящій для твоего дла мальчикъ, мой милый!— отвчалъ ему еврей хриплымъ шопотомъ, прикладывая палецъ къ носу и злобно хихикая.

— Онъ!— крикнулъ Сайксъ.

— Можешь взять его, Билль!— сказала Нанси.— Я взяла бы… будь я на твоемъ мст. Онъ не такъ пронырливъ, какъ другіе… Но вдь этого теб не можно… Придется только дверь отворить и больше ничего. Все зависитъ отъ того, надеженъ онъ или нтъ, Билль.

— Я знаю, что надеженъ, — отвчалъ Феджинъ.— Я хорошо вышколилъ его за эти послднія недли и ему пора зарабатывать свой хлбъ. Т мальчики слишкомъ велики для этого.

— Онъ какъ разъ такого росту, какой мн нуженъ, — сказалъ Сайксъ.

— И сдлаетъ все, что ты ему прикажешь, Билль!— продолжалъ еврей.— Онъ не посметъ упрямиться, особенно если ты хорошенько напугаешь его.

— Напугать его! — повторилъ Сайксъ.— Будь покоенъ, напугаю. Пусть только вздумаетъ фокусничать, когда будемъ на дл, не будетъ ему спуску ни на пенни, ни на фунтъ. Живымъ его ты не увидишь, Феджинъ! Подумай объ этомъ прежде, чмъ посылать его ко мн. Запомни мои слова!— сказалъ разбойникъ, размахивая ломомъ, который онъ вытащилъ изъ за кровати.

— Я все обдумалъ, — сказалъ еврей,— я… я все время присматривался къ нему, мои милые… близко… близко. Надо дать ему почувствовать, что онъ одинъ изъ нашихъ, заставить его проникнуться тою мыслью, что онъ нашъ, и тогда онъ нашъ. Нашъ на всю жизнь. Лучше этого не придумать!— Старый еврей скрестилъ руки на груди, приподнялъ плечи и весь съежился отъ удовольствія.

— Нашъ! — сказалъ Сайксъ.— Твой, хочешь ты сказать?

— Можетъ быть, — отвчалъ еврей, усмхнувшись.— Мой, если теб нравится, Билль!

— И чего ты такъ гонишься за этимъ блднолицымъ ребенкомъ, — съ удивленіемъ сказалъ Сайксъ, — когда ты каждый вечеръ найдешь штукъ пятьдесятъ мальчишекъ, шныряющихъ у Коммонъ-Гардена? Выбирай любого и только!

— Не годятся они мн, мой милый, — отвчалъ еврей съ нкоторымъ смущеніемъ, — не стоитъ ихъ брать. Какъ только словятъ ихъ, такъ одной физіономіи ихъ довольно, чтобы выдать себя… Опять, значитъ, я и потеряю ихъ. Ну, а съ этимъ мальчикомъ, если съ нимъ обращаться, какъ надо, мои милые, можно сдлать столько сколько не сдлаешь и съ тми двадцатью. Къ тому же, — продолжалъ еврей, оправляясь нсколько отъ своего смущенія, — мы будемъ у него въ рукахъ, если только ему удастся снова улизнуть, а потому онъ долженъ плыть съ нами по одному теченію. Не все ли равно, какъ и какимъ путемъ, лишь бы только заставить его участвовать въ воровств и усилитъ власть надъ нимъ. Вотъ все, чего я желаю. Лучше ныншняго случая не найти для этого. Зачмъ лишать жизни бднаго маленькаго мальчика?.. Штука эта опасна, да и терять мальчика не хочется.

— А когда это будетъ?— спросила Нанси съ цлью остановить какое то бурное восклицаніе Сайкса, который съ презрніемъ смотрлъ на еврея, желавшаго казаться великодушнымъ и человчнымъ.

— Да, врно!— сказалъ еврей.— Когда же это будетъ, Билль?

— Мы ршили съ Тоби посл-завтра ночью, — отвчалъ Сайксъ, — въ противномъ случа я дамъ ему знать.

— Хорошо, — сказалъ еврей, — ночь будетъ не лунная?

— Нтъ.

— Все приготовлено, чтобы унести добычу незамченной?— спросилъ еврей.

Сайксъ кивнулъ головой.

— Ну, а насчетъ…

— Все ршено, — отвчалъ Сайксъ, прерывая еврея.— Можешь не безпокоиться… Приведи лучше мальчика завтра вечеромъ. Я выйду въ путь за часъ до разсвта. Держи языкъ за зубами, да готовь плавильный тигель, вотъ все, что отъ тебя требуется.

Посл непродолжительнаго совщанія, въ которомъ вс трое принимали весьма дятельное участіе, ршено было, что Нанси отправится къ еврею завтра вечеромъ, когда стемнетъ и возьметъ съ собою Оливера. Феджинъ нашелъ это необходимымъ потому, что въ томъ случа, если бы Оливеръ заупрямился, то Нанси скорй всхъ уговоритъ его слдовать за собой, такъ какъ она еще недавно заступилась за него. Дале ршено было, что Оливеръ для лучшаго успха намченной экспедиціи будетъ находиться въ близкомъ распоряженіи мистера Вильяма Сайкса, что упомянутый Сайксъ иметъ право заставить его длать все, что найдетъ нужнымъ и не будетъ отвтственъ передъ евреемъ, если съ нимъ случится какое нибудь несчастье или окажется необходимымъ наказать его. Дале, условлено было, что вс показанія мистера Сайкса по возвращеніи его домой должны быть подтверждены показаніемъ Тоби Крекита.

По окончаніи этихъ переговоровъ мистеромъ Сайксомъ овладлъ невыразимый восторгъ. Онъ пилъ стаканъ водки за стаканомъ, размахивалъ дубиной, оралъ во все горло, плъ или изрыгалъ проклятія. Энтузіазмъ его дошелъ, наконецъ, до того, что онъ предложилъ посмотрть ящикъ съ инструментами для взламыванія замковъ и запоровъ, онъ тотчасъ же принесъ его, но не усплъ раскрыть, его, чтобы приступитъ къ объясненію красоты ихъ отдлки и того, какимъ образомъ надо употреблять ихъ въ дло, какъ покачнулся, упалъ на подъ и тутъ же захраплъ.

— Спокойной ночи, Нанси!— сказалъ еврей, закутываясь въ плащъ.

— Спокойной ночи!

Глаза ихъ встртились и еврей нсколько секундъ пристально смотрлъ на нее. Двушка спокойно выдержала этотъ взглядъ. Она была такъ же врна и такъ же серьезно относилась къ длу, какъ и самъ Тоби Крекитъ.

Еврей снова пожелалъ ей спокойной ночи и, давъ легкій пинокъ въ спину распростертому мистеру Сайксу, поспшилъ внизъ по лстниц.

— Всегда и везд одно и то же!— бормоталъ про себя еврей, возвращаясь домой.— Хуже всего то, что эти женщины при всякомъ удобномъ случа и изъ за всякой мелочи вспоминаютъ давно забытыя ими чувства. Хорошо только, что это скоро замчается. Ха, ха, ха! Взрослый человкъ противъ мальчика и за мшокъ золота!

Забавляя себя такими пріятными размышленіями, мистеръ Феджинъ незамтно прошелъ путь среди грязи и тумана и добрался наконецъ къ своему мрачному жилью, гд Доджеръ съ нетерпніемъ ждалъ его возвращенія.

— Спитъ Оливеръ? Мн необходимо поговорить съ нимъ, — были первые слова еврея, когда онъ спустился по лстниц.

— Давнымъ давно, — отвчалъ Доджеръ, открывая дверь.— Вотъ онъ тамъ.

Мальчикъ крпко спалъ на твердомъ соломенник, брошенномъ на полу. Вслдствіе постоянной тревоги, горя и отсутствія воздуха онъ былъ блденъ и походилъ на мертвеца, но не на того, который одтъ уже въ саванъ и лежитъ въ гробу, а на того, который скончался всего нсколько минутъ тому назадъ, когда вчно юный и чистый духъ только что вознесся съ небу, а окружающая атмосфера не успла еще измнить его тлнной оболочки.

— Не теперь, — сказалъ еврей, тихо выходя изъ кухни.— Завтра… да, завтра!

XX. Оливеръ переданъ въ распоряженіе мистера Вилльяма Сайкса.

Когда Оливеръ проснулся на слдующее утро, онъ былъ очень удивленъ, найдя подл себя пару новыхъ башмаковъ на толстыхъ подошвахъ, старыхъ башмаковъ не было. Сначала онъ очень обрадовался этому, думая, что это предвщаетъ его скорое освобожденіе, какъ же разочаровался онъ, когда во время завтрака еврей сказалъ ему и притомъ такимъ тономъ, который его встревожилъ, что сегодня вечеромъ его отведутъ съ Биллю Сайксу.

— Чтобы… чтобы… оставить меня навсегда тамъ?— съ тревогой спросилъ Оливеръ.

— Нтъ, нтъ, мой милый! Нтъ, тебя не оставятъ тамъ,— отвчалъ еврей.— Мы не хотимъ разставаться съ тобою! Не бойся, Оливеръ, ты вернешься обратно. Ха, ха, ха! мы не такъ жестоки, чтобы прогонять тебя прочь! О, нтъ, нтъ!

Еврей, стоявшій въ это время у огня и поджаривавшій гренки, оглянулся на Оливера и хихикнулъ, желая показать, что онъ прекрасно знаетъ, какъ онъ радъ былъ бы убжать.

— Ты желаешь, — сказалъ онъ, пристально глядя на Оливера, — чтобы теб сказали, зачмъ тебя посылаютъ къ Биллю? Да, мой милый?

Оливеръ невольно покраснлъ, видя, что старый воръ отгадалъ его мысли, но сказалъ ему прямо, что желаетъ.

— А ты думаешь зачмъ?— спросилъ Феджинъ.

— Не знаю, сэръ!

— Ба!— сказалъ еврей, съ разочарованіемъ отворачиваясь въ сторону съ недовольнымъ видомъ.— Билль самъ скажетъ теб, если не знаешь.

Еврею было досадно, что Оливеръ въ этомъ случа не выказалъ ни малйшаго любопытства, но дло въ томъ, что Оливеръ былъ слишкомъ встревоженъ и смущенъ пристальнымъ взглядомъ Феджина и собственными чувствами, а потому ему и въ голову не пришло спросить еврея, зачмъ его посылаютъ. Днемъ ему не представлялось для этого случая, потому что еврей былъ до самаго вечера молчаливъ, а вечеромъ собрался куда то уходить.

— Можешь зажечь свчу, — сказалъ онъ, ставя свчу на столъ.— А вотъ теб книга, читай пока не придутъ за тобой. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — тихо отвчалъ Оливеръ.

Еврей пошелъ къ дверямъ, все время глядя черезъ плечо на ребенка. Вдругъ онъ остановился и назвалъ его по имени.

Оливеръ поднялъ глаза. Еврей указалъ рукой на свчу, чтобы онъ зажегъ ее. Мальчикъ исполнилъ приказаніе, ставя на столъ свчу, онъ замтилъ, что еврей изъ темнаго угла смотритъ на него изъ подъ сдвинутыхъ и нахмуренныхъ бровей.

— Берегись, Оливеръ, будь остороженъ, — сказалъ старикъ, грозя ему пальцемъ.— Онъ человкъ жестокій и не остановится передъ кровью, когда выйдетъ изъ себя. Что-бы онъ ни сдлалъ, молчи! Чтобы онъ не приказалъ, исполняй безпрекословно! Не забывай же моихъ словъ!— Онъ сдлалъ особенно удареніе на послднихъ словахъ, по лицу его пробжала ужасная улыбка и кивнувъ головой, онъ вышелъ изъ комнаты.

Оливеръ склонилъ голову на руку и съ трепещущимъ отъ страха сердцемъ думалъ о томъ, что сейчасъ слышалъ. Чмъ больше думалъ онъ о предостереженій еврея, тмъ мене догадывался объ истинномъ значеніи его. Онъ не могъ ждать ничего хорошаго отъ переселенія своего къ Сайксу, но если дйствительно ему хотли сдлать какое нибудь зло, почему не могли сдлать этого у Феджина? Долго думалъ онъ и наконецъ пришелъ къ тому заключенію, что его посылаютъ къ разбойнику для обыкновенныхъ услугъ, пока не найдется другой мальчикъ, боле пригодный, чмъ онъ. Онъ привыкъ страдать съ самаго дтства и мысль о перемн мста не особенно тревожила его. Не все ли равно, гд страдать? Такъ сидлъ онъ и все думалъ и думалъ. Вздохнувъ, наконецъ, тяжело, онъ снялъ нагаръ со свчи и взявъ книгу, которую ему оставилъ еврей.

Сначала онъ только переворачивалъ листы, не обращая вниманіе на та, что тамъ написано, пока ему не бросилось въ глаза одно заглавіе. Это было описаніе жизни и процессовъ великихъ преступниковъ, страницы здсь были истрепаны и на нихъ виднлись слды грязныхъ пальцевъ. Мальчикъ читалъ объ ужасныхъ преступленіяхъ и кровь застывала у него въ жилахъ, объ убійствахъ, сотворенныхъ въ уединенныхъ жилищахъ, о трупахъ, скрытыхъ отъ человческаго взора въ ямахъ и колодцахъ, которые, не смотря, на то, что были глубоко скрыты, все же въ конц концовъ, хотя и по прошествіи многихъ лтъ, всплывали наружу, приводя въ ужасъ своихъ убійцъ, которые при вид ихъ сознавались во всемъ и, какъ милости просили смертной казни, чтобы избавиться отъ угрызеній совсти. Онъ читалъ о людяхъ, которые лежа въ постели, задумывали во мрак ночи такія преступленія, что при одной мысли о нихъ морозъ пробгалъ по тлу и начинали дрожать руки и ноги. Все это описано было такъ ясно и живо, что казалось, будто пожелтвшіе отъ времени страницы покрываются густыми свертками запекшейся крови, а слова отдаются въ ушахъ глухимъ ропотомъ призраковъ загубленныхъ людей.

Мальчикомъ овладлъ невыразимый ужасъ. Онъ закрылъ книгу и отбросилъ ее отъ себя. Упавъ на колни, онъ обратился съ молитвой къ Богу и просилъ добавить его отъ этихъ длъ, просилъ лучше ниспослать ему смерть, но не допускать его до совершенія этихъ вопіющихъ къ небу преступленій. Мало по малу онъ успокоился и тихимъ, дрожащимъ отъ волненія голосомъ сталъ молиться объ избавленіи его также отъ предстоящихъ ему опасностей, сжалиться надъ бднымъ заброшеннымъ ребенкомъ, у котораго нтъ ни родныхъ, ни друзей, и помочь ему, одинокому и беззащитному, окруженному со всхъ сторонъ порокомъ и преступленіемъ.

Онъ кончилъ молитву, но все еще продолжалъ стоять на колняхъ, закрывъ лицо руками. Вдругъ онъ услышалъ какой то шорохъ.

— Кто это?— крикнулъ онъ съ испугомъ, замтивъ у дверей человческую фигуру.— Кто это?

— Я… Это я, — отвчалъ дрожащій голосъ.

Оливеръ поднялъ свчу надъ головой и повернулся къ двери. Тамъ стояла Нанси.

— Отставь въ сторону свчу, — сказала двушка, — мн больно глазамъ.

Оливеръ увидлъ, что она совсмъ блдная, и ласково спросилъ ее, не больна ли она. Двушка бросилась въ кресло спиной къ нему и молча ломала себ руки, ничего не отвчая.

— Боже, смилуйся надо мною!— воскликнула она, немного погодя.— Я не подумала объ этомъ.

— Что случилось?— спросилъ Оливеръ.— Не могу ли я помочь вамъ? Я все сдлаю, что могу…. все!

Двушка забилась на кресл, схватила себя за горло, захлебнулась и зарыдала.

— Нанси!— вскрикнулъ Оливеръ.— Что съ вами?

Двушка заколотила руками по колнамъ, а ногами по полу, а затмъ, плотне закутавшись въ шаль, сказала, что она дрожитъ отъ холода.

Оливеръ поправилъ огонь въ камин. Нанси придвинула кресло къ огню и сидла нсколько времени, не говоря не слова. Немного погодя она подняла голову и оглянулась кругомъ.

— Не знаю, что это бываетъ со мною иногда, — сказала она, приводя въ порядокъ свой костюмъ.— Всему виной эта сырая темная комната. Нолли, голубчикъ, готовъ ты?

— Разв я долженъ идти съ вами?— спросилъ Оливеръ.

— Да. Я пришла по порученію Билля, — отвчала двушка.— Ты долженъ идти со мной.

— Зачмъ?— спросилъ Оливеръ.

— Зачмъ?— повторила двушка, поднявъ глаза, но стараясь не встрчаться съ глазами мальчика.— О, не для худого.

— Я не врю, — отвчалъ Оливеръ, внимательно наблюдавшій за нею.

— Твое дло, — отвчала двушка, стараясь засмяться.— Ну, не для хорошаго.

Оливеръ понялъ, что онъ иметъ нкоторое вліяніе на хорошія чувства двушки и подумалъ, не лучше ли будетъ обратиться къ ея состраданію, чтобы она помогла ему. Но тутъ онъ вспомнилъ, что всего только одиннадцать часовъ, что народъ ходитъ еще по улицамъ и можетъ быть найдется кто нибудь, кто повритъ его разсказу. Съ этими мыслями онъ подошелъ къ двушк и сказалъ, что идетъ съ нею.

Значеніе этого кратковременнаго размышленія Оливера не ускользнуло отъ вниманія Нанси. Она не спускала съ него глазъ, когда онъ говорилъ и, повидимому, все поняла, что происходило у него въ душ.

— Тс!— сказала двушка, останавливаясь передъ нимъ и, оглянувшись осторожно, указала ему на дверь.— Ты самъ себ ничмъ помочь не можешь. Я изо всхъ силъ старалась сдлать что нибудь для тебя, но напрасно. Тебя запутали кругомъ. Если теб удастся уйти когда нибудь отсюда, то во всякомъ случа теперь для этого не время.

Пораженный той горячностью, съ которой она говорила, Оливеръ съ удивленіемъ взглянулъ ей въ лицо. Она говорила очевидно правду, лицо ея было блдно и взволновано и она дрожала отъ волненія.

— Я спасла тебя разъ отъ истязанія, и спасу еще, и спасаю, — продолжала двушка.— Если бы кто другой пришелъ за тобой, а не я, тотъ бы грубе обошелся съ тобой, чмъ я. Я общала, что ты будешь послушенъ и покоенъ, если ты не исполнишь этого, то причинишь себ зло и мн… Непослушаніе твое можетъ быть даже причиной моей смерти. Смотри! Все это изъ за тебя… Клянусь Богомъ, что говорю правду.

Она поспшно указала ему синяки, покрывавшіе ея шею и руки, и затмъ продолжала говоря съ необыкновенной быстротой.

— Помни это! Не заставляй меня больше страдать изъ за тебя. Если я буду въ состояніи помочь теб, я помогу, но теперь я не могу. Они не хотятъ длать теб вреда. Не твоя вина въ томъ, что они насильно заставятъ тебя длать. Тс! Каждое слово твое можетъ погубить меня. Давай руку. Скорй! Руку!

Она взяла Оливера за руку, которую тотъ машинально протянулъ ей, задула свчу и повела его съ собой внизъ по лстниц. Кто то скользнулъ въ темнот по корридору, быстро отворилъ дверь и, также быстро закрылъ ее, какъ только они вышли. Ихъ ждалъ наемный кабріолеть, двушка поспшно сла туда съ Оливеромъ и опустила тотчасъ же занавски. Кучеръ не спросилъ адреса и, не медля ни минуты, пустилъ лошадь полною рысью.

Двушка не выпускала руки Оливера изъ своей и все время шепотомъ на ухо уговаривала его слушаться и увряла его въ своемъ участіи. Все это произошло такъ быстро и неожиданно, что онъ не усплъ опомниться, гд онъ и какъ сюда попалъ, какъ экипажъ остановился уже подл дома, гд наканун вечеромъ былъ еврей.

Въ ту минуту, когда Оливеръ вышелъ изъ экипажа и увидлъ передъ собою улицу, онъ едва не крикнулъ о помощи. Но голосъ двушки такъ ясно звучалъ еще въ его ушахъ, такъ жалобно молилъ не забывать ее, что у него не хватило духу крикнуть. Пока онъ колебался, онъ упустилъ благопріятный случай. Нанси ввела его въ домъ и закрыла за нимъ дверь.

— Сюда!— сказала двушка, въ первый разъ выпуская руку Оливера.— Билль!

— Здсь!— отвчалъ мистеръ Сайксъ, появляясь на верху лстницы со свчой въ рукахъ.— О! Прекрасно! Входите!

Со стороны лица съ такимъ темпераментомъ, какой былъ у мистера Сайкса это было верхомъ одобренія и необыкновенно сердечнаго привта. Нанси, благодарная за такой пріемъ, ласково поздоровалась съ нимъ.

— Бельзи ушелъ вмст съ Томомъ, — сказалъ Сайксъ.— Они ужъ теперь на пути.

— Хорошо, — отвчала Нанси.

— Уговорила, значитъ, козленка, — сказалъ Сайксъ, запирая дверь, когда они вошли въ комнату.

— Да, онъ здсь, — отвчала Нанси.

— Спокойно согласился?— спросилъ Сайксъ.

— Былъ послушенъ, какъ ягненокъ, — отвчала Нанси.

— Радъ слышать это, — сказалъ Сайксъ, бросая суровый взглядъ на Оливера, — ради спасенія его драгоцнной шкуры, которой плохо пришлось бы въ противномъ случа. Иди-ка сюда, я теб прочту поученіе, которое, быть можетъ, принесетъ теб большую пользу.

И сказавъ это, мистеръ Сайксъ стащилъ съ Оливера шапку и бросилъ ее въ уголъ, затмъ взялъ мальчика за плечо, слъ у стола, а его поставилъ передъ собой.

— Ну-съ! Знаешь ты, что это такое?— спросилъ Сайксъ и взялъ въ руки пистолетъ, лежавшій на стол.

Оливеръ отвчалъ утвердительно.

— Хорошо! Смотри сюда, — продолжалъ Сайксъ, — это вотъ порохъ, это пуля, это кусокъ старой шляпы для пыжа.

Оливеръ робко отвтилъ, что ему знакомы вс эти вещи. Мистеръ Сайксъ продолжалъ заряжать пистолетъ, не торопясь и совершенно спокойно.

— Теперь онъ заряженъ, — сказалъ Сайксъ.

— Да, я вижу, сэръ!— отвчалъ Оливеръ.

— Прекрасно, — сказалъ разбойникъ, схватывая руку Оливера и приставляя къ его виску дуло пистолета, такъ что оно притронулась къ нему.

Мальчикъ не могъ удержаться, чтобы не вздрогнуть.

— Если ты скажешь хоть единое слово, когда мы выйдемъ изъ дому, за исключеніемъ тхъ случаевъ, когда я самъ заговорю съ тобой, — то весь этотъ зарядъ безъ всякаго предупрежденія попадетъ теб въ голову. Итакъ, если ты захочешь говорить, то прежде прочти свои молитвы.

Для того чтобы увеличить эффектъ своей фразы, Сайксъ взглянулъ на Оливера изподлобья и сказалъ:

— Насколько мн извстно, здсь въ дом никого нтъ, кто могъ бы позаботиться о томъ, чтобы тебя не убили. Изъ этого слдуетъ, что разъ я столько времени потратилъ на объясненіе, значитъ я желаю теб добра. Понялъ?

— Короче говоря,— сказала Нанси съ жаромъ и слегка косясь на Оливера, какъ бы желая дать ему понять, чтобы онъ обратилъ вниманіе на ея слова, — если ты вздумаешь позабавить его той игрушкой, что у тебя въ рукахъ, ты лишишь его возможности говорить впослдствіи, ибо весь зарядъ этотъ пустишь ему въ голову, а самъ рискнешь черезъ это попасть на вислицу…. Впрочемъ, въ своемъ дл ты столько длаешь въ теченіи каждаго мсяца своей жизни, что тебя того и гляди могутъ вздернуть.

— Правильно!— отвчалъ Сайксъ.— Женщины лучше нашего и въ нсколькихъ словахъ умютъ изложить дло. За исключеніемъ тхъ случаевъ, когда на нихъ чортъ насядетъ…. Тогда не жди отъ нихъ толку. Ну-съ, теперь онъ предупрежденъ, а потому можно поужинать, а затмъ всхрапнуть немножко.

Нанси поспшно накрыла на столъ, вышла на нсколько минутъ и затмъ вернулась съ бутылкой портеру и блюдомъ бараньихъ головокъ, при вид которыхъ мистеръ Сайксъ воодушевился и началъ острить по поводу страннаго совпаденія названій ‘джеммъ’ — кушанье изъ бараньихъ головокъ и ‘джемми’ необходимые ему инструменты. Достойный джентльменъ былъ вообще въ веселомъ настроеніи и чувствовалъ необыкновенный подъемъ духа, благодаря, вроятно, предстоящей ему въ непродолжительномъ времени активной дятельности, доказательствомъ этому можетъ служить то, что портеръ онъ выпилъ въ одинъ присстъ и за ужиномъ произнесъ такъ около ста ругательствъ, не мене.

Посл ужина, во время котораго Оливеръ не выказалъ особенно большого аппетита, мистеръ Сайксъ проглотилъ еще пару стаканчиковъ виски, бросился на постель и приказалъ Нанси разбудить его ровно въ пять часовъ, наградилъ ее предварительно цлымъ потокомъ ругательствъ на тотъ случай, если она проспитъ. По распоряженію того же владыки Оливеръ улегся, не раздваясь, на брошенномъ на полъ соломенник, а двушка, поправивъ огонь, сла у камина, готовая встать въ назначенное ей время.

Долго не засыпалъ Оливеръ, ожидая, что Нанси воспользуется этимъ случаемъ и шепнетъ ему еще нсколько словъ, но двушка сидла молча у огня, не двигаясь съ мста и только изрдка мшая въ камин. Утомленный душевной тревогой, онъ въ концъ концовъ заснулъ глубокимъ сномъ.

Когда онъ проснулся, столъ былъ уже приготовленъ для утренняго завтрака, а Сайксъ пряталъ какія то вещи въ карманы своего плаща, висвшаго на спинк стула. Нанси поспшно готовила завтракъ. На двор было еще совсмъ темно и въ комнат горла свча. Въ стекла оконъ стучали крупныя капли дождя и все небо было покрыто темными облаками.

— Ну!— заревлъ Сайксъ на Оливера, — половина шестого! Живй, не то останешься безъ завтрака. Мы и такъ опоздали.

Оливеръ не долго занимался своимъ туалетомъ, повъ на скорую руку, онъ на вопросъ Сайкса отвчалъ, что готовъ.

Нанси, стараясь не смотрть на мальчика, повязала ему платочекъ вокругъ шеи, а Сайксъ накинулъ ему плащъ на плечи. Разбойникъ взялъ его за руку и, остановившись на минуту, сказалъ ему, что пистолетъ находится у него въ боковомъ карман. Затмъ еще крпче стиснулъ ему руку и, простившись съ Нанси, вышелъ изъ комнаты.

У дверей Оливеръ оглянулся, надясь, что двушка взглянетъ на него, но она заняла по прежнему мсто у камина и исподтишка слдила, уставившись на огонь.

XXI. Экспедиція.

Не веселое было утро, когда они вышли на улицу. Дождь лилъ ливмя и по небу ходили густыя, дождевыя облака. Вся ночь была дождливая, на улиц стояли везд большія лужи и канавы были до краевъ наполнены водой. На неб виднлись едва замтные отблески начинающагося дня, что еще боле увеличивало окружающій ихъ мракъ. Свтъ фонарей сталъ замтно тускле, накладывая еще боле мрачный оттнокъ на мокрые дома и грязные улицы. Никто повидимому не поднимался еще въ этой части города, окна въ домахъ были плотно прикрыты ставнями, а на улиц, по которой они шли, все было пусто и безмолвно.

Начинало разсвтать, когда они повернули въ Бетнель-Гринъ-Роадъ. Многіе фонари были уже погашены. Нсколько деревенскихъ повозокъ медленно тащились къ Лондону и только изрдка проносилась мимо нихъ почтовая карета, вся покрытая грязью, кучеръ время отъ времени надлялъ ударами бича перваго попавшагося ломовика, который не свернулъ во время съ дорога, вслдствіе чего онъ могъ опоздать и пріхать на четверть часа позже. Нкоторые трактиры были уже открыты и въ нихъ горлъ газъ. Мало по малу стали открываться и лавки и на улицахъ показался народъ. Появились группы рабочихъ, затмъ мужчины и женщины съ корзинами рыбы на голов, повозки, запряженныя ослами и нагруженныя овощами, двухъ-колесныя тачки съ мясомъ, молочницы съ ведрами молока, словомъ — непрерывная вереница разнаго люда, снабжающая всевозможными припасами восточныя окраины города. Шумъ и гулъ увеличивались по мр того, какъ они приближались къ городу, когда они дошли до улицъ между Шордичемъ и Смитфильдомъ гулъ этотъ перешелъ въ настоящій ревъ. Было уже довольно свтло, и населеніе Лондона принималось за свои дневныя заботы, кончающіяся только съ наступленіемъ ночи.

Пройдя Сенъ-Стритъ и Кроунъ-Стритъ, затмъ Финсбюри-Стритъ, мистеръ Сайксъ прошелъ черезь Чисуэлль-Стритъ въ Бариканъ, потамъ Лонгъ-Ленъ, Смитфильдъ, откуда несся смшанный гулъ всевозможныхъ звуковъ, поразившій Оливера Твиста.

Былъ рыночный день. Вся мостовая была покрыта густымъ слоемъ чуть не по самую щиколотку слоемъ грязи, паръ, подымавшійся отъ разгоряченнаго скота, смшивался съ густымъ туманомъ, нависшимъ надъ городомъ. Постоянныя загородки въ центр обширной площади, а также другія, сдланныя на скорую руку, были биткомъ набиты баранами, вдоль водопоя цлыми рядами стояли привязанные къ столбамъ быки и разныя животныя. Поселяне, мясники, погонщики скота, разносчики, мальчишки, воры, бродяги самаго низкаго разряда, все смшалось въ одну густую толпу. Свистъ погонщиковъ, лай собакъ, мычанье и ревъ быковъ, блеяніе барановъ, визгъ и хрюканье свиней, крики разносчиковъ, проклятія и ругательства неслись со всхъ сторонъ, смшиваясь съ звонками и гуломъ голосовъ, доносящихся изъ ближнихъ трактировъ. Все кругомъ толпилось, толкалось, тискалось, орало, вопило! То и дло раздавалось хлопанье бича спшившихъ на рынокъ, въ каждомъ углу рынка раздавались окрики и отвратительная ругань. Кругамъ везд по всему рынку слонялись неумытыя, небритыя и грязныя фигуры, старавшіяся локтями проложить себ дорогу сквозь толпу. Все это вмст взятое представляло собою картину, ошеломляющимъ и одуряющимъ образомъ дйствующую на вс ваши чувства.

Мистеръ Сайксъ тащилъ за собою Оливера, локтями пролагая себ путь сквозь непроницаемую толпу народа и не обращая вниманія ни на какія картины и ни на какіе звуки, такъ поражавшіе Оливера. Два или три раза раскланялся онъ съ проходившими мимо знакомыхъ, отказываясь отъ приглашенія выпить рюмочку — другую, онъ спшилъ пробраться сквозь толпу и, когда вышелъ на боле свободное мсто, направился черезъ Хоссиръ-Ленъ прямо къ Хольборну.

— Ну, ты щенокъ, — сказалъ Сайксъ, взглянувъ на часы церкви Св. Андрея, — уже почти семь часовъ. Прибавь-ка шагу, лнтяй ты этакій!

Онъ крпче стиснулъ руку Оливера и зашагалъ еще быстре прежняго, такъ что мальчику пришлось бжать чуть ли не опрометью, чтобы поспть за разбойнкомъ.

Такъ бжалъ Оливеръ до тхъ поръ, пока они не прошли Гайдъ-Парка и не повернули къ Кенсингтону, гд Сайксъ замедлилъ шаги. Вскор посл этого ихъ нагнала небольшая повозка. Увидя надпись ‘Хоунлоу’, Сайксъ, стараясь быть, по возможности, вжливее, попросилъ возницу подвезти ихъ до Айльуорза.

— Садитесь, — сказалъ возница.— Это вашъ мальчикъ?

— Да, мой, — отвчалъ Сайксъ, сурово поглядывая на Оливера и рукой его надавливая свой карманъ съ пистолетомъ.

— Отецъ твой слишкомъ скоро ходитъ для тебя, не правда ли?— спросилъ возница, видя, что Оливеръ еле переводитъ духъ.

— Нисколько, — поспшилъ отвтить Сайксъ, — онъ привыкъ, возьми мою руку, Нэдъ! Ну, ползай!

Сайксъ посадилъ Оливера на повозку, а возница указалъ ему на кучу мшковъ и предложилъ ему лечь и отдохнуть.

Такъ прохали они нсколько миль и Оливеръ все больше и больше удивлялся, куда собственно везетъ его Сайксь. Они миновали Кенсингтонъ, Гаммерсмитъ, Чисуикъ, Кью-Бриджъ, Брентфордъ и все еще хали впередъ, какъ будто бы только что начали свое путешествіе. Когда они прохали мимо трактира, извстнаго подъ названіемъ ‘Карета и Лошадь’, за которымъ начинался перекрестокъ, повозка остановилась.

Сайксъ поспшно вылзъ изъ повозки, поднялъ Оливера и спустилъ его на землю, злобно взглянувъ на него и многозначительно похлопавъ по карману съ пистолетомъ.

— До свиданья, мальчикъ, — сказалъ возница.

— Ты чего надулся, — сказалъ Сайксъ, тряхнувъ мальчика, — чего надулся? Щенокъ! Не сердитесь на него.

— О, нтъ!— отвчалъ возница, усаживаясь на повозку.— А погода все таки ничего, — и съ этими словами онъ ухалъ.

Сайксъ подождалъ, пока повозка отъхала на нкоторое разстояніе, и тогда сказалъ Оливеру, что онъ можетъ осмотрться кругомъ, если желаетъ, но никого не увидитъ, и затмъ повелъ его дальше.

На нкоторомъ разстояніи отъ трактира они повернули влво, а немного погодя вправо и довольно долго шли въ этомъ направленіи, проходя мимо большихъ садовъ и красивыхъ домовъ, пока не дошли до города, нигд не останавливались, а если останавливались, то лишь для того, чтобы выпить пива. Въ город на стн одного дома Оливеръ прочелъ надпись большими буквами ‘Гамптонъ’. Отсюда они вышли въ поле, гд бродили нсколько часовъ, а затмъ вернулись обратно въ городъ и отправились въ старый трактиръ съ выцвтшей почти совсмъ вывской. Они вошли здсь въ кухню и Сайксъ приказалъ подать обдъ.

Кухня помщалась въ старой комнат съ низкимъ потолкомъ, посреди котораго тянулась толстая балка, противъ очага стояли скамьи съ высокими спинками и на нихъ сидли суровые на видъ люди въ блузахъ, они пили и курили. Никто изъ нихъ не обратилъ вниманія на Оливера, а еще мене на Сайкса, а такъ какъ въ свою очередь и Сайксъ не обращалъ на нихъ вниманіе, то онъ вмст со своимъ маленькимъ спутникомъ услся въ углу, не интересуясь вовсе ихъ обществомъ.

На обдъ имъ подали холоднаго мяса. Посл обда они сидли очень долго, такъ что Оливеръ, пока Сайксъ курилъ трубку за трубкой, началъ уже думать, что они не пойдутъ дальше. Утомленный продолжительной ходьбой и тмъ, что такъ рано всталъ сегодня, онъ сперва дремалъ понемногу, а затмъ усталость взяла верхъ надъ нимъ и онъ уснулъ.

Было совсмъ темно, когда онъ проснулся отъ толчка Сайкса. Онъ слъ и оглянулся кругомъ, съ удивленіемъ глядя на своего почтеннаго компаньона, который дружески бесдовалъ за кружкой эля съ однимъ изъ поселянъ.

— Вы сказали, кажется, что дете до Нижняго Галлифорда, да?— спросилъ Санксъ.

— Да, — отвчалъ поселянинъ, который чувствовалъ себя не совсмъ, а можетъ быть и совсмъ хорошо отъ выпитаго имъ эля.— Доду теперь скоро. Лошади моей не придется тащить такого груза, какой она тащила сегодня утромъ, и она скоро добжитъ до мста. За ея здоровье! Лошадка добрая, право!

— Не найдется ли у васъ мстечка для меня и моего мальчика?— спросилъ Сайксъ, подвигая кружку эля своему новому знакомому.

— Если по дорог, то найдется, — отвчалъ поселянинъ.— Вамъ нужно въ Галлифордъ?

— Въ Шеппертонъ, — сказалъ Сайксъ.

— Тогда я подвезу васъ, мн по дорог, — отвчалъ поселянинъ.— Все уплочено, Бекки?

— Другой джентльменъ заплатилъ, — отвчала двушка.

— Какъ-же такъ!— съ недоумніемъ сказалъ поселянинъ.— Не хорошо, какъ будто бы!

— Почему же?— спросилъ Сайксъ.— Вы длаете мн одолженіе и я въ свою очередь хотлъ угостить васъ кружкой пива.

Поселянинъ задумался, причемъ лицо его приняло глубокомысленное выраженіе, а затмъ пожалъ руку Сайкса и сказалъ, что онъ хорошій малый. Мистеръ Сайксъ отвчалъ на это, что онъ шутитъ. И дйствительно, будь поселянинъ трезвъ, онъ врядъ ли сказалъ бы такую вещь серьезно.

Обмнявшись еще нсколькими комплиментами, они простились со всей компаніей и вышли изъ трактира. Двушка забрала кружки и стаканы и, не выпуская ихъ изъ рукъ, вышла также поглазть на узжающихъ.

Лошадь, за здоровье которой пилъ ея хозяинъ, стояла подл трактира, запряженная въ телжку. Оливеръ и Сайксъ безъ дальнйшихъ церемоній тотчасъ же услись на телжку, что касается поселянина, то онъ прежде чмъ ссть еще минуты дв, три говорилъ о томъ, что ни хозяину трактира и никому въ мір не добыть такой лошади, какъ у него. Садясь на телжку, онъ попросилъ трактирщика провести немного лошадь и затмъ пустить. Какъ только хваленая лошадка почувствовала себя на свобод, такъ тотчасъ завертла головой, то подымая ее вверхъ, то мотая ею изъ стороны въ сторону, затмъ бросилась къ окнамъ и, наконецъ, поднявшись эта дыбы, повернула на дорогу и во всю прыть понеслась изъ города. Ночь была темная. Густой туманъ, подымавшійся надъ ркой и болотистой мстностью, стлался кругомъ по полямъ. Холодъ пронизывалъ насквозь. Никто не говорилъ ни слова, поселянинъ сидлъ совсмъ сонный, а Сайксъ былъ не въ такомъ настроеніи духа, чтобы говорить. Оливеръ сидлъ скорчившись въ углу телжки, объ былъ полонъ самыхъ ужасныхъ предчувствій и когда смотрлъ на деревья, то ему казалось, что это призраки, которые раскачиваютъ безобразныя руки свои, радуясь окружающему ихъ мраку и запустнію.

Когда они прозжали мимо церкви въ Сенбюри, часы пробили семь. Въ окн дома перевозчика виднлся огонь, свтъ котораго длинной полосой тянулся черезъ дорогу, вслдствіе чего мракъ еще боле сгустился надъ тисовыми деревьями, осняющими могилы. Гд то слышался плескъ воды и ночной втерокъ тихо шелестилъ листьями, — нжная музыка, убаюкивающая крпкій сонъ смерти.

Сенбюри остался позади и они снова хали по пустынной дорог. Прохавъ дв, три мили, телжка остановилась. Сайксъ слзъ на землю, взялъ Оливера за руку и они снова отправились пшкомъ.

Въ Шеппертон они никуда не заходили, несмотря на то, что мальчикъ почти совсмъ выбился изъ силъ, но продолжали идти среди окружающей ихъ тьмы и грязи, по темнымъ проулкамъ и открытымъ мстамъ, пока не увидли на нкоторомъ разстояніи мерцавшихъ вдали огоньковъ города. Оливеръ внимательно всматривался впередъ и наконецъ увидлъ воду и мостъ.

Сайксъ шелъ прямо туда, и дойдя до моста, свернулъ вдругъ влво и пошелъ вдоль берега.

— Вода, — подумалъ Оливеръ, дрожа отъ страха.— Онъ привелъ меня нарочно въ это пустынное мсто, чтобы убить.

Онъ готовъ былъ уже броситься на землю, собираясь бороться за свою юную жизнь, когда увидлъ, что они подошли къ какому то дому, совершенно ветхому и полуразрушенному. По об стороны крыльца было по окну, а надъ ними еще одинъ этажъ, но нигд не было никакихъ признаковъ огня. Домъ былъ совсмъ темный. и снаружи казался необитаемымъ.

Сайксъ, продолжая держать Оливера за руку, и пошелъ къ дверямъ и поднялъ щеколду. Дверь открылась, и они вошли.

XXII. Кража со взломомъ.

— Эй!— крикнулъ громкій, хриплый голосъ, какъ только они вошли въ корридоръ.

— Не ори такъ, — сказалъ Сайксъ, запирая за собой дверь.— Посвти намъ, Тоби!

— Ахъ, другъ мои сердечный! — крикнулъ тотъ же голосъ.— Свту, Барней, свту! Проси джентльмена! Да проснись ты!

Послышалось паденіе какого-то предмета, быть можетъ сапога, который былъ, вроятно, брошенъ, чтобы разбудить спавшаго, а вслдъ за этимъ бормотанье человка, который, повидимому, никакъ не могъ проснуться сразу.

— Слышишь ты?— крикнулъ опять тотъ же голосъ.— Тамъ въ корридор Билль Сайксъ и никого нтъ, кто бы встртилъ его, а ты вотъ дрыхнешь себ, точно опіума за ужиномъ нался. Проснулся ты, наконецъ? Вставай, коли не хочешь, чтобы я пустилъ въ ходъ желзный подсвчникъ.

По полу зашлепали чьи-то истоптанныя туфли и изъ дверей съ правой стороны показалась сначала рука съ подсвчникомъ и свчей, а затмъ фигура человтся, который говорилъ въ носъ и котораго мы видли уже въ трактир Сафронъ-Гилля.

— Мистеръ Сайксъ!— воскликнулъ Барней съ искренней или притворной радостью, неизвстно.— Войдите, сэръ, войдите!

— Сюда, впередъ!— сказалъ Сайксъ, толкая Оливера передъ собой.— Живй, не то наступлю теб на пятки.

Бормоча проклятія на медлительность Оливера, Сайксъ толкалъ его передъ собою и спустя минуту они вошли въ низкую, мрачную комнату съ закоптлымъ очагомъ, двумя, тремя поломанными стульями, столомъ и старымъ диваномъ, на которомъ лежалъ, растянувшись во всю длину, мужчина и курилъ длинную глиняную трубку. На немъ былъ надтъ модный сюртукъ табачнаго цвта съ большими бронзовыми пуговицами, оранжевый шейный платокъ, жилетъ съ яркими отворотами и драповые панталоны. Мистеръ Крекитъ (это былъ онъ) не обладалъ большимъ количествомъ волосъ ни на голов, ни на лиц, волоса, сколько ихъ было, отличались красновато-рыжимъ цвтомъ и были завиты длинными локонами въ вид пробочниковъ, въ которые онъ время отъ времени запускалъ свои грязные пальцы, украшенные большими дешевыми кольцами. Онъ былъ нсколько выше средняго роста и ноги у него были слабыя, но это послднее обстоятельство не печалило его и онъ съ видимымъ удовольствіемъ любовался своими высокими сапогами съ отворотами.

— Билль, мой милый, — сказала эта особа, поворачивая голову къ дверямъ, — какъ я радъ тебя видть. Я уже начиналъ бояться, что ты отказался отъ предпріятія, и думалъ, что мн одному придется совершить это похожденіе… Э — э!…

Послднее восклицаніе относилось къ Оливеру, при вид котораго мистеръ Тоби Крекитъ моментально слъ на диванъ и спросилъ, кто это.

— Мальчикъ. Только мальчикъ, — отвчалъ Сайксъ, придвигая стулъ къ огню.

— Одинъ изъ питомцевъ мистера Феджина? — воскликнулъ Барней и осклабился.

— Феджина?— воскликнулъ Тоби, всматриваясь въ Оливера.— Неоцненный мальчишка выйдетъ изъ него… Превеликолпно будетъ таскать въ церквахъ платки изъ кармановъ старыхъ леди! Съ такой мордочкой можно составить себ цлое состояніе.

— Ну, будетъ теб, — съ нетерпніемъ прервалъ его Сайксъ и, подойдя къ Тоби, шепнулъ ему нсколько словъ на ухо, что привело въ весьма веселое настроеніе мистера Крекита, который хохоталъ и все время съ удивленіемъ посматривалъ на Оливера.

— А теперь, — сказалъ Сайксъ, садясь на прежнее мсто, — если ты дашь намъ чего нибудь пость и попить, ты подбодришь насъ, или по крайней мр меня, на предстоящіе намъ подвиги. Ну, ты, садись къ огню и передохни, теб сегодня ночью, хотя и недалеко, придется снова идти съ нами.

Оливеръ съ недоумніемъ взглянулъ на Сайкса и, придвинувъ стулъ къ огню, слъ на него, обхвативъ руками голову, которая сильно разболлась, такъ что онъ едва понималъ, гд находится и что происходитъ кругомъ него.

— Ну-съ, — сказалъ Тоби, когда молодой еврей подалъ остатки кушанья и бутылку на столъ.— За успхъ нашего предпріятія.

Онъ всталъ, чтобы почтить свой тостъ и, поставивъ пустую трубку въ уголъ, подошелъ къ столу, налилъ стаканъ водки и выпилъ его залпомъ. Мистеръ Сайксъ сдлалъ то же самое.

— Слдуетъ выпить и мальчику, — сказалъ Тоби, наполняя стаканъ до половины.— Ну, ты, дитя невинное, выпей!..

— Право, — сказалъ Оливеръ, съ мольбой поднявъ глаза на Тоби, — я… не…

— Пей!— крикнулъ Тоби.— Ты думаешь, я не понимаю, что полезно для тебя? Прикажи ему выпить, Билль!

— Слушайся лучше!— сказалъ Сайксъ, хлопая рукой по карману.— Чортъ возьми! съ нимъ возни больше, чмъ съ цлой семьей Доджеровъ. Пей, упрямый чертенокъ, слышишь!

Испуганный угрозами разбойниковъ, Оливеръ поспшно проглотилъ содержимое стакана, посл чего съ нимъ сдлался страшный приступъ кашля, который доставилъ невроятное наслажденіе Toби Крекиту и Барнею и даже вызвалъ улыбку на хмуромъ лиц мистера Сайкса.

Посл ужина, за которымъ Оливера насильно заставили състь, хотя одну корку хлба, мужчины улеглись вздремнуть немножко передъ отправлшіемъ въ путь. Оливеръ остался на стул у огня, а Барней, завернувшись въ одяло, растянулся на полу у самой ршетки камина.

Они спали, или просто лежали неподвижно, въ теченіе нкотораго времени, одинъ только Барней вставалъ раза два, чтобы подбросить угля въ каминъ. Оливеръ находился въ состояніи тяжелой забывчивости, во время которой ему представлялось, что онъ ходитъ по темнымъ проулкамъ, или бродитъ по кладбищу, или видлъ другіе эпизоды, случившіеся въ теченіе дня. Изъ этого состоянія его вывело восклицаніе Тоби Крекита, объявившаго, что уже больше половины второго.

Въ одну минуту вс были на ногахъ и поспшно занялись разьыми приготовленіями въ путь. Сайксъ и Тоби повязали головы большими черными платками, такъ что открытой оставалась одна только верхняя частъ лица, и надли свои срые плащи. Барней открылъ шкапъ и вынулъ оттуда разные предметы, которые онъ поспшно сталъ укладывать въ карманы.

— Подай-ка мн ревуны, Барней, — сказалъ Тоби Крекитъ.

— Вотъ они, — отвчалъ Барней, подавая ему пару пистолетовъ.— Мы сами зарядили ихъ.

— Хорошо!— сказалъ Тоби.— А успокоители?

— У меня, — отвчалъ Сайксъ.

— Крючки, отмычки, отвертки, потайные фонари… ничего не забыли? — спрашивалъ Тоби, вшая небольшой ломъ петлею на крючекъ подъ полой своего сюртука.

— Все въ порядк, — сказалъ его товарищъ.— Теперь остались одн только палки.

И съ этими словами онъ взялъ изъ рукъ Барнея одну палку для себя, другую для Тоби и затмъ застегнулъ плащъ Оливера.

— Ну, — сказалъ Сайксъ, протягивая руку.

Мозгъ Оливера былъ до того отуманенъ непривычной ходьбой, — воздухомъ, и водкой, которую его заставили выпить, что онъ ршительно ничего не понималъ и совершенно машинально подалъ руку Сайксу.

— Бери его за другую руку, Тоби, — сказалъ Сайвсъ.— Выгляни, Барней, за двери!

Барней вышелъ и, вернувшись черезъ минуту, доложилъ, что все покойно. Разбойники вышли. Барней заперъ двери, завернулся въ одяло и легъ спать.

На двор была непроницаемая тьма. Туманъ былъ теперь еще гуще, чмъ съ начала ночи, воздухъ былъ до того пропитанъ имъ, что, не смотря на полное отсутствіе дождя, Оливеръ черезъ нсколько минутъ посл выхода изъ дому почувствовалъ, что волоса его на голов и брови насквозь пропитались сыростью. Они перешли мостъ и направились къ мерцавшимъ вдали огонькамъ, которые видли еще раньше. Они такъ быстро шли, что были скоро въ Чертсе.

— Валяй черезъ Чертсей, — шепнулъ Сайксъ, — никто теперь не увидитъ насъ.

Тоби согласился съ нимъ и они бгомъ пустились во главной улиц маленькаго городка, совершенно пустыннаго въ этотъ поздній часъ ночи. Везд въ домахъ было темно и только кое гд въ окнахъ спаленъ мерцалъ тусклый огонекъ ночника. Тишина ночи нарушалась лишь изрдка лаемъ заспанной собаки. Когда люди вышли изъ города, церковные часы пробили два.

Они свернули во дорог влво и, пройдя четверть мили, остановились у дома особняка, окруженнаго стной, на которую Тоби Крекитъ влзъ въ одно мгновеніе ока.

— Давай мальчика, — сказалъ Тоби, — подыми его, а я перехвачу.

Не усплъ Оливеръ оглянуться кругомъ, какъ Сайксъ подхватилъ его подъ руки, и черезъ три, четыре секунды мальчикъ и Тоби лежали уже на трав по другую сторону стны. Сайксъ послдовалъ за ними и вс они осторожно направились къ дому.

Только теперь въ первый разъ понялъ Оливеръ, доведенный почти до сумасшествія горемъ и ужасомъ, что цлью предпринятой экспедиціи былъ грабежъ, а быть можетъ и убійство. Онъ сложилъ руки и невольно вскрикнулъ отъ ужаса. Въ глазахъ у него потемнло, холодный потъ выступилъ на лиц, ноги подкосились и онъ упалъ на колни.

— Встань!— проворчалъ Сайксъ, дрожа отъ бшенства и вытаскивая пистолетъ изъ кармана.— Встань или я выпущу теб мозги!

— О, ради Бога, отпустите меня!— плакалъ Оливеръ.— Отпустите меня, дайте мн умереть гд нибудь на пол. Я никогда близко не подойду къ Лондону, никогда! О! сжальтесь надо мною и не заставляйте меня воровать. Ради всхъ святыхъ ангеловъ на неб, сжальтесь надо мной!

Человкъ, къ которому мальчикъ обращался съ мольбой, отвчалъ ему страшнымъ проклятіемъ и поднялъ уже пистолетъ, но Тоби поспшно вырвалъ его и, закрывъ мальчику ротъ рукой, потащилъ его къ дому.

— Тс!— шепнулъ онъ Оливеру, — скажи еще одно слово и я безъ пистолета палкой расправлюсь съ тобой. Шуму не будетъ, а дйствіе такое же врное. Сюда, Билль, отвинчивай ставню. Присмирлъ теперь, будетъ съ него. Ничего! И постарше его трусили въ первую минуту, особенно въ такую темную и холодную ночь.

Сайксъ, призывая проклятіе на голову Феджина за то, что тотъ вздумалъ дать имъ Оливера для такого серьезнаго предпріятія, взялъ ломъ и приступилъ къ длу, стараясь работать во возможности тише. Спустя нсколько минутъ ставня открылась.

Это было небольшое ршетчатое оісно, которое отстояло на пять съ половиною футовъ отъ земли и находилось въ задней части дома, гд въ конц корридора была прачешная или домашняя пивоварня. Оно было такъ невелико, что обитатели дома не считали, вроятно, нужнымъ защитить его покрпче, и въ тоже время настолько велико, что въ него свободно могъ пролзть Оливеръ. Еще нсколько упражненій ломомъ и мистеръ Сайксъ удалилъ ршетку, окно было теперь совсмъ открыто.

— Слушай теперь, щенокъ, — сказалъ Сайксъ, вынимая изъ кармана потайной фонарь и освщая имъ лицо Оливера, — я просуну тебя черезъ это окно. Возьми фонарь, подымись тихонько по дстниц, которую увидишь передъ собой, пройди прихожую и открой намъ входную дверь.

— Тамъ есть засовъ вверху… теб не достать до него, — сказалъ Тоби. — Въ прихожей есть стулья, ты и стань на стулъ. Ихъ тамъ три, Билль, и на спинкахъ — большой синій единорогъ и золотыя вилы… гербъ старой леди.

— Не можешь ты помолчать, что ли?— отвчалъ Сайксъ, съ грознымъ видомъ посматривая на него.— Открыта дверь на лстницу?

— Открыта, — отвчалъ Тоби, заглянувъ въ окно.— Она всегда бываетъ открыта, чтобы собака, которая спитъ тамъ, могла бы ходить по всему корридору, когда ей не спится. Ха, ха! Барней ловко стибрилъ ее сегодня вечеромъ. Ловко!

Хотя мистеръ Крекитъ говорилъ совсмъ шепотомъ и смялся беззвучно, тмъ не мене Сайксъ приказалъ ему молчать и приниматься за дло. Тоби вытащилъ прежде всего фонарь и поставилъ его на землю, затмъ, наклонившись такимъ образомъ, что руки его упирались въ колни, а голова въ стну подъ окномъ, изобразилъ своей спиной ступеньку лстницы. Сайксъ тотчасъ же влзъ ему на спину и осторожно просунулъ Оливера въ окно ногами впередъ и, продолжая держать его за шиворотъ, поставилъ на полъ.

— Возьми фонарь, — сказалъ Сайксъ.— Видишь лстницу передъ собой?

Оливеръ, еле живой отъ страіха, прошепталъ ‘да!’ Сайксъ, указавъ ему пистолетомъ на виднвшуюся вдали входную дверь, сказалъ, что онъ все время будетъ подъ выстрломъ и, если онъ не исполнитъ того, что ему говорятъ, то будетъ убитъ на мст.

— Минуты довольно на это, — сказалъ Сайксъ тмъ же шепотомъ.— Иди же и за дло! Берегись!

— Что это?— шепнулъ Тоби.

Обa внимательно прислушались.

— Ничего, — сказалъ Сайксъ, выпуская Оливера.— Ну!

Въ тотъ короткій промежутокъ, который ему оставался, чтобы собраться съ мыслями, мальчикъ твердо ршилъ про себя, что пусть это будетъ стоить ему жизни, а онъ все таки, поднявшись на лстницу, разбудитъ всхъ громкимъ крикомъ. Съ этимъ ршеніемъ въ душ онъ осторожно двинулся къ лстниц.

— Назадъ!— крикнулъ вдругъ Сайксъ.— Назадъ! Назадъ!

Пораженный такимъ внезапнымъ крикомъ, нарушившимъ мертвую тишину дома, Оливеръ не зналъ, что ему длать, идти впередъ или бжать.

Крикъ повторился… показался свтъ… передъ глазами Оливера смутно мелькали фигуры полуодтыхъ людей на ступенькахъ лстницы… Яркій блескъ… выстрлъ… облако дыма… гд-то трескъ, но гд… онъ не зналъ.

Сайксъ исчезъ только на минуту, но затмъ снова показался и, пользуясь тмъ, что дымъ еще не разсялся, схватилъ Оливера за шиворотъ. Выстрливъ затмъ изъ своего собственнаго пистолета въ сторону двухъ человкъ, которые успли тмъ временемъ скрыться, вытащилъ мальчика обратно изъ окна.

— Крпче держись за меня, — сказалъ ему Сайксъ.— Дай сюда платокъ… Они ранили его. Живй! Экъ, какъ изъ него льетъ кровь!

Въ голов мальчика смутно промелькнули громкій звонокъ, громъ выстрловъ, крики людей и сознаніе того, что его быстро несутъ по неровной почв. Затмъ шумъ этотъ замеръ гд то въ отдаленіи, смертельный холодъ охватилъ его сердце и больше онъ ничего не видлъ и не слышалъ.

XXIII. Весьма интересный разговоръ между мистеромъ Бемблемъ и нкоей леди, который показываетъ, что даже приходскій сторожъ можетъ поддаваться нкоторымъ чувствамъ.

Ночь была необычайно холодная, и снгъ, покрывавшій землю, лежалъ на ней толстымъ, крпкимъ слоемъ, такъ что рзкій, холодный втеръ, завывавшій кругомъ, могъ подхватывать только недавно сметенный снгъ, который лежалъ кучами по краямъ улицы и до угламъ домовъ. Да, темная, леденящая была эта ночь, одна изъ тхъ ночей, когда люди, имющіе теплый домъ и хорошую пищу, сидятъ у огня и благодарятъ Бога за то, что у нихъ есть пріютъ, а бездомные и голодные ложатся на землю и умираютъ. Да, много отверженныхъ закрываютъ навсегда глаза въ такую лютую ночь и, каковы бы ни были ихъ преступленія, врядъ ли чувствуютъ они себя хуже тамъ, куда переселяются.

Такова то была погода, когда мистриссъ Корней, надзирательница дома призрнія, съ которымъ уже знакомы наши читатели, какъ съ мстомъ рожденія Оливера, сидла у весело трещавшаго огня въ своей маленькой комнат и смотрла съ удовольствіемъ на небольшой круглый столъ, на которомъ стоялъ соотвтствующей величины подносъ со всми принадлежностями для закуски. Мистриссъ Корней собиралась пить чай. Когда она взглянула на огонь, гд самый маленькій изъ всхъ маленькихъ чайниковъ плъ нжнымъ, тоненькимъ голоскомъ свою нжную псенку, чувство внутренняго довольства ея еще увеличилось и она улыбнулась.

— Да, — сказала она, облокачиваясь на столъ и задумчиво глядя на огонь, — всякій изъ насъ иметъ то, что ему нужно, и вс мы должны быть благодарны за все, что намъ дается. Увы!… не вс, однако, сознаютъ это.

Мистриссъ Корней печально покачала головой, какъ бы сожаля о духовной слпот тхъ нищихъ, которые не сознаютъ этого, и опустивъ серебряную ложечку (свою собственную) въ жестяную чайницу, она взяла, сколько нужно было чаю, и заварила его.

Ахъ, какія подчасъ ничтожныя вещи могутъ нарушить равновсіе нашихъ мыслей! Черный чайникъ, самый маленькій изъ всхъ чайниковъ, былъ слишкомъ переполненъ водой, вслдствіе чего закиплъ черезъ край и вода брызнула на руку мистриссъ Корней.

— А чтобъ тебя!— воскликнула почтенная матрона, ставя чайникъ обратно на очагъ.— Что можетъ быть глупе чайника, въ которомъ помщается всего только дв чашки чаю! Ну, кому онъ годится! За исключеніемъ, впрочемъ, — прибавила мистриссъ Корней посл небольшой паузы, — такого несчастнаго, всми покинутаго созданія, какъ я. О, Боже!

И съ этими словами матрона упала въ кресло и облокотившись о столъ, задумалась о своей печальной, одинокой судьб. Маленькій чайникъ и одинокая чашечка пробудили въ ней воспоминаніе о мистер Корне (который умеръ всего двадцать пять лтъ тому назадъ) и это переполнило чашу ея горя.

— Нтъ, такого, какъ онъ, у меня не будетъ больше, — сказала мистриссъ Корней печально, — никогда больше не будетъ… такого, какъ онъ.

Съ кому относилось это замчаніе, къ мужу ли или къ чайнику, неизвстно. Весьма возможно, что и къ послднему, такъ какъ мистриссъ Корней въ ту самую минуту, когда говорила, взглянула на чайникъ и сняла его съ огня. Не успла она налить себ первую чашку, какъ въ дверь ея комнаты кто тo легонько постучался.

— Ну, кто тамъ еще, войдите!— сказала мистриссъ Корней нсколько раздражительнымъ тономъ.— Старуха какая нибудь умираетъ… Ихъ всегда угораздитъ умереть, когда я закусываю. Не стойте же у дверей, вы напустите мн холоду въ комнату. Что тамъ случилось?

— Ничего ма’амъ, ничего, — отвчалъ мужской голосъ.

— Боже мой!— воскликнула матрона на этотъ разъ уже несравненно боле мягкимъ голосомъ.— Да, вдь это мистеръ Бембль.

— Къ услугамъ вашимъ, ма’амъ, — отвчалъ мистеръ Бембль, который только что усплъ стряхнуть снгъ со своихъ сапоговъ и плаща и входилъ въ комнату, держа въ одной рук трехуголку, а въ другой свертокъ.— Прикажете затворить дверь, ма’амъ?

Леди не ршилась отвтить сразу изъ скромности, думая о томъ, будетъ ли прилично имть съ мистеромъ Бемблемъ свиданіе при закрытыхъ дверяхъ. Мистеръ Бембль воспользовался этимъ колебаніемъ, тмъ боле что ему самому было холодно, и заперъ дверь, не дождавшись разршенія.

— Ужасная погода, мистеръ Бембль, — сказала надзирательница.

— Ужасная погода, ма’амъ! Мы роздали въ эти дни мистриссъ Корней, двадцать двухфунтовыхъ хлбовъ и полтора круга сыру и эти нищіе все еще недовольны!

— Разумется недовольны! Когда же они бываютъ довольны, мистеръ Бембль?— сказала надзирательница, наливая чай,

— Дйствительно, ма’мъ, когда? — сказалъ мистеръ Бембль.— У насъ тутъ есть одинъ такой человкъ, которому въ виду того, что у него жена и много дтей, выдали двухфунтовый хлбъ и добрый фунть сыру. Вы думаете, онъ быль благодаренъ, ма’амъ? Благодаренъ? Ни на грошъ! Вздумалъ еще, ма’амъ, просить немного угля… только бы наполнить одинъ платокъ носовой. Такъ и сказалъ. Угля! На что ему уголь? Жарить хлбъ съ сыромъ, а затмъ опять просить? Такъ ужъ всегда съ этимъ народомъ, ма’амъ! Наполни ему сегодня цлый передникъ углемъ, завтра придетъ за другимъ. Ничмъ ихъ не проймешь!

Хозяйка вполн и во всемъ согласилась съ нимъ.

— Никогда еще не видлъ я ничего подобнаго, — продолжалъ мистеръ Бембль.— Третьяго дня какой-то человкъ, — вы были замужемъ, ма’амъ, и я могу сказать это вамъ, — человкъ, у котораго спина была еле-еле прикрыта лохмотьями, (здсь мистриссъ Корней, скромно опустила глаза), пришелъ къ нашему смотрителю, когда тотъ обдалъ и у него были гости и вообразите, мистриссъ Корней, потребовалъ, чтобы ему помогли. Онъ ни за что не хотлъ уходить, а такъ какъ онъ очень, шокировалъ всхъ гостей, то смотритель выслалъ ему фунтъ картофеля и полпинты овсяной крупы.— ‘Богъ мой!— сказалъ неблагодарный негодяй, — какая мн польза съ этого! Съ тмъ же упхомъ вы могли выслать мн пару желзныхъ очковъ’ — ‘Прекрасно!— сказалъ нашъ смотритель, — въ такомъ случа ничего не получишь!’ — и отобралъ у него все.— ‘На улиц что ли прикажете умирать?’ — спросилъ негодяй.— ‘Не умрешь!’ — сказалъ смотритель.

— Ха, ха! Превосходно! Это очень походитъ на мистера Браннета! — воскликнула надзирательница.— Дальше, мистеръ Бембль?

— Дальше, ма’амъ?— оказалъ сторожъ, — а дальше онъ ушелъ и такъ таки умеръ на улиц. Упрямый народецъ, нечего сказать!

— Это превосходитъ все, что я до сихъ поръ слышала, — сказала м-съ Корней.— Какъ вы думаете, истеръ Бембль, не вредно ли оказывать помощь людямъ, живущимъ вн пріюта? Вы джентльменъ опытный и должны хорошо понимать. Какъ вы думаете?

— Мистриссъ Корней, —сказалъ сторожъ, улыбаясь, какъ улыбаются люди, которые сознаютъ свое превосходство, — помощь вн пріюта, если, конечно, мы будемъ оказывать ее благоразумно и осмотрительно, является спасеніемъ для нашего пріюта. Великій принципъ этой помощи заключается въ томъ, чтабы давать нищимъ то, чего они наимене желаютъ, и тогда они перестанутъ приходить.

— Боже мой!— воскликнула митриссъ Корней, — какъ это остроумно.!

— Да… между нами будь сказано, — продолжалъ мистеръ Бембль, — это великій принципъ, и вотъ почему, если вы станете прочитывать т случаи, которые помщаютъ эти безстыдныя газеты, то вы замтите, что вс они касаются большихъ семействъ, которыя получали пособіе, состоящее изъ ломтика сыру. Это теперь принято за правило во всемъ государств, мистриссъ Корней. Впрочемъ, — продолжалъ сторожъ, развязывая принесенный имъ свертокъ, — это служебная тайна, ма’амъ, и говорить о ней не слдуетъ… Мы то съ вами, ма’амъ, можемъ говорить объ этомъ, мы принадлежимъ къ служебному приходскому персоналу. Это портвейнъ, ма’амъ! Комитетъ присылаетъ его для больницы. Настоящій, свжій портвейнъ, послднягь розлива и безъ всякой примси и осадка.

Мистеръ Бембль поднесъ одну бутылку къ огню, взболталъ ее и затмъ поставилъ об на комодъ, а платокъ, въ которомъ он были завернуты, тщательно сложилъ и спряталъ въ карманъ. Взявъ свою трехуголку, онъ сдлалъ видъ, что хочетъ уйти.

— Ахъ, какъ вамъ будетъ холодно идти, мистеръ Бемблъ, — сказала матрона.

— Втеръ пронзительный, ма’амъ, — отвчалъ мистеръ Бембль, подымая кверху воротникъ.— Того и гляди, отморозишь уши.

М-съ Корней взглянула на чайникъ, съ чайника перевела робкій взоръ на сторожа собиравшагося уходить… Когда онъ кашлянулъ и пожелалъ ей спокойной ночи, она тихо пролепетала — не пожелаетъ ли онъ выпить съ нею чашечку чаю?

Мистеръ Бембль моментально откинулъ назадъ свой воротникъ, на одинъ стулъ положилъ шляпу и палку, а другой придвинулъ къ столу. Онъ медленно опустился на него и взглянулъ на леди. Она тихонько изъ-за чайника подняла глаза на него. Мистеръ Бембль кашлянулъ и слегка улыбнулся. Мистриссъ Корней встала, чтобы взять изъ шкафа другую чашку и блюдечко. Когда она сла, глаза ея снова встртились съ глазами сторожа.

Она вспыхнула и начала наливать чай. Мистеръ Бембль снова кашлянулъ — на этотъ разъ сильне прежняго.

— Очень сладко, мистеръ Бембль?— спросила хозяйка, приготовляясь класть сахаръ.

— Очень сладко, ма’амъ, — отвчалъ мистеръ Бембль. Онъ пристально взглянулъ на мистриссъ Корней и, если сторожъ можетъ быть нженъ, то мистеръ Бембль былъ нженъ въ эту минуту.

Чай былъ налитъ и поданъ молча. Мистеръ Бембль прикрылъ носовымъ платкомъ свои колни, чтобы крошки не запачкали его великолпныхъ брюкъ, и началъ сть и пить. Удовольствіе это онъ прерывалъ по временамъ глубокимъ вздохомъ, который не вредилъ, однако, его аппетиту, но даже, напротивъ, облегчалъ операцію ды и питья.

— У васъ есть кошка, ма’амъ, — сказалъ мистеръ Бембль, увидя кошку, которая нжилась у огня среди своей семьи,— и котята также.

— Вы и представить себ не можете, мистеръ Бембль, какъ я ихъ люблю, — отвчала хозяйка.— Эти животныя всегда такъ счастливы, такъ забавны, такъ веселы, что лучшихъ товарищей мн и не нужно.

— Прелестныя животныя, ма’амъ, — отвчалъ мистеръ Бембль, — семейный, такъ сказать.

— О, да! — съ энтузіазмомъ подхватила надзирательница.— Они такъ любятъ свой очагъ, что истинное удовольствіе смотрть на нихъ.

— Мистриссъ Корней, ма’мъ, — сказалъ мистеръ Бемблъ, говоря медленно и отбивая тактъ своей чайной ложечкой, — я хочу вотъ что сказать вамъ, ма’амъ: кошка или котята, которые живутъ съ вами и не любятъ своего дома, не кошки, ма’амъ, а ….ослы!

— О, мистеръ Бембль!— воскликнула мистриссъ Корней.

— Факты, ма’амъ, остаются фактами, — сказалъ мистеръ Бембль, медленно, въ темп amoroso, размахивая чайной ложечкой, — я самъ бы съ истиннымъ наслажденіемъ утопилъ бы такихъ кошекъ.

— Вы жестокій человкъ, — сказала хозяйка, — жестокосердный человкъ!

— Жестокосердный, ма’амъ?— сказалъ мистеръ Бембль.— Жестокій?— Мистеръ Бембль подалъ свою чашку, причемъ слегка пожалъ мизинчикъ мистриссъ Корней, два раза хлопнулъ себя ладонью по жилету, тяжело вздохнулъ и отодвинулъ свой стулъ отъ огня.

Столъ былъ круглый. Мистеръ Бембль и мистриссъ Корней сидли около камина другъ противъ друга и разстояніе между ними было небольшое, а потому мистеръ Бембль, удалившись отъ огня, удалился съ тмъ вмст и отъ мистриссъ Корней. Нкоторые благоразумные читатели увидятъ въ такомъ поступк мистера Бембля величайшій актъ героизма, такъ какъ въ данный моментъ все, и время, и мсто, и случай, благопріятствовали выраженію самыхъ нжныхъ чувствъ, но чувства такого рода приличествуютъ только людямъ легкомысленнымъ и беззаботнымъ и роняютъ достоинство судей, членовъ парламента, министровъ, лордовъ и другихъ великихъ общественныхъ дятелей, а тмъ боле сторожа, который долженъ быть самымъ непоколебимымъ изъ всхъ государственныхъ мужей.

Каковы бы ни были намренія мистера Бембля, (а что они были наилучшія, въ этомъ нтъ сомннія), но, какъ мы уже дважды говорили объ этомъ, столъ былъ къ несчастью круглый, вслдствіе чего разстояніе между мистеромъ Бемблемъ и хозяйкою все уменьшалось по мр того, какъ онъ двигался кругомъ стола и кресло его такимъ образомъ очутилось бокъ о бокъ съ кресломъ, на которомъ она сидла. Когда кресла столкнулись, мистеръ Бембль остановился.

Вздумай теперь надзирательница подвинутъ свое кресло вправо, она попала бы прямо въ каминъ, а если влво, то упала бы въ объятія мистера Бембля. Вслдствіе этого (скромная дама однимъ взглядомъ сообразила вс могущія быть послдствія) она осталась тамъ, гд была и подала мистеру Бемблю вторую чашку чаю.

— Жестокосердый, мистриссъ Корней? — сказалъ мистеръ Бембль, мшая чай и глядя въ лицо матроны.— А вы не жестокосердая, мистриссъ Корней?

— Богъ мой! — воскликнула хозяйка.— Какой любопытный вопросъ для холостого человка! Почему вы такъ интересуетесь этимъ, мистеръ Бембль?

Сторожъ выпилъ весь чай до послдней капельки, сълъ поджаренный ломтикъ хлба, стряхнулъ крошки съ колнъ, вытеръ губы и поцловалъ матрону.

— Мистеръ Бембль!— воскликнула скромная леди умирающимъ голосомъ, который сразу потерялся у нея отъ страха.— Мистеръ Бембль, я закричу!

Мистеръ Бембль вмсто отвта медленно и съ достоинствомъ обнялъ ее рукой вокругъ таліи. Если леди выразила свое намреніе крикнуть, то при такомъ смломъ поступк она должна была бы крикнуть еще громче, не помшай этому стукъ въ двери. Мистеръ Бембль поспшно вскочилъ съ кресла и, подойдя къ бутылкамъ съ виномъ, тщательно принялся обтирать ихъ, а матрона недовольнымъ тономъ спросила кто тамъ. Любопытенъ въ этомъ случа тотъ фактъ, что голосъ мистриссъ Корней сразу принялъ оффиціальную сухость, что несомннно явилось слдствіемъ воздйствія неожиданнаго стука на овладвшій ею страхъ и трепетъ.

— Пожалуйте, мистриссъ, — сказалъ дрожащій старческій голосъ и изъ-за дверей выглянуло лицо безобразной старухи, — старая Салли умираетъ.

— Мн то что съ того?— сердито сказала матрона.— Я не могу оживить ее.

— Нтъ, нтъ мистриссъ, — отвчала старуха, — никто не можетъ, ей больше никакая помощь не нужна. Я видла, какъ умираютъ дти и взрослые люди, и хорошо знаю, какъ смерть приходитъ. Только ее что то очень безпокоитъ… какъ только придетъ въ себя… А приходитъ она часто въ себя, потому что и умираетъ такъ тяжело…. Такъ сейчасъ и начнеть говорить, что она о чемъ то хочетъ сказать вамъ… Она никогда не умретъ, мистриссъ, если вы не придете.

Достойная мистриссъ Корней разразилась всевозможными ругательствами противъ старухъ, которыя не могутъ даже умереть безъ того, чтобы не надодать своимъ благодтелямъ. Закутавшись въ теплый платокъ, мистриссъ Корней попросила мистера Бембля не уходить, пока она не вернется обратно, если, конечно, ничего особеннаго не случится. Затмъ она приказала старух идти скорй по лстниц и не задерживать ее тамъ цлую ночь, посл чего съ неудовольствіемъ вышла изъ комнаты и послдовала за нею. Посл ея ухода мистеръ Бембль велъ себя крайне непонятнымъ образомъ. Онъ открылъ шкафъ, пересчиталъ чайныя ложечки, взвсилъ на рук тяжесть сахарныхъ щипцовъ, внимательно осмотрлъ серебряный кувшинъ для молока, чтобы убдиться, что онъ сдланъ изъ настоящаго серебра и, удовлетворивъ свое любопытство съ этой стороны, надлъ трехуголку и съ присущей ему важностью четыре раза протанцовалъ вокругъ стола. Кончивъ это удивительное представленіе, онъ снялъ трехуголку и сталъ спиной къ огню, мысленно, повидимому, составляя точный инвентарь всей окружающей его обстановки.

XXIV. Въ этой коротенькой глав разсказывается объ одномъ ничтожномъ обстоятельств, имющемъ важное значеніе въ этой повсти.

Старуха, нарушившая покой надзирательницы, была истинной посланницей смерти. Тло ея сгорбились отъ тяжести лтъ, руки и ноги тряслись, лицо подергивалось и походило скоре на причудливое фантастическое изображеніе, чмъ на произведеніе природы. Увы! Не вс произведенія природы остаются всегда въ одномъ и томъ же вид, чтобы радовать насъ своей красотой. Заботы, горе, превратности судьбы мняютъ ихъ такъ же, какъ мняются сердца. Только когда засыпаютъ эти страсти и навсегда теряютъ свою силу, только тогда исчезаютъ мрачныя облака и поверхность неба проясняется. Смерть обладаетъ неоспоримымъ свойствомъ мнять лицо. Холодное и неподвижное, оно принимаетъ давно забытое выраженіе покоя, какое можно видть только у спящаго ребенка, такимъ миромъ, такою безмятежностью проникнуты вс черты его, что вс, знавшіе умершаго въ раннюю пору счастливаго дтства, падаютъ на колни у гроба, какъ бы чувствуя присутствіе ангела, парящаго надъ землей.

Старуха еле-еле плелась по корридору, а затмъ вверхъ по лстниц, невнятно отвчая на понуканья своей спутницы. Почувствовавъ, что задыхается, она передала ей свчу, а сама все еще плелась по лстниц, когда начальница ея входила уже въ комнату, гд лежала умирающая женщина.

Это была комната на чердак, тускло освщенная горвшей въ заднемъ конц свчей. У постели больной сидла старуха сидлка, а у камина стоялъ аптекарскій ученикъ прихода и приготовлялъ себ зубочистку.

— Холодно на двор, мистриссъ Корней, — сказалъ молодой джентльменъ, вошедшей надзирательниц.

— Очень холодно, сэръ, — отвтила она и вжливо поклонилась.

— Слдуетъ позаботиться, чтобы поставщики доставляли получше уголь, — сказалъ аптекарскій ученикъ, разбивая ржавой кочергой куски угля въ камин.

— Все зависитъ отъ комитета, сэръ.— Недурно было бы, конечно, позаботиться ему о томъ, чтобы намъ было тепло. Наши обязанности и безъ того очень тяжелыя.

Разговоръ былъ прерванъ стономъ умирающей.

— О!— сказалъ молодой человкъ, повернувшись лицомъ къ кровати, — она, кажется, сейчасъ умретъ, мистриссъ Корней.

— Вы думаете, сэръ?— спросила надзирательница.

— Я буду очень удивленъ, если она проживетъ боле двухъ часовъ, — сказалъ аптекарскій ученикъ, продолжая заниматься своей зубочисткой.— Это будетъ нарушеніе системы во всякомъ случа. Слушай, сидлка, спитъ она?

Сидлка нагнулась надъ кроватью и утвердительно кивнула головой.

— Надо полагать, она такъ и умретъ, не просыпаясь, если никто не будетъ шумть, — сказалъ молодой человкъ.— Поставьте свчу на полъ, чтобы она не видла ее.

Сидлка исполнила, что онъ ей сказалъ, но въ то же время сомнительно покачала головой, — какъ бы желая сказать, что женщина не умретъ такъ легко, и снова сла на прежнее мсто рядомъ съ другой старухой, которая только что вернулась. Надзирательница съ выраженіемъ крайняго нетерпнія завернулась въ платокъ и сла въ ногахъ кровати.

Аптекарскій ученикъ, который тмъ временемъ усплъ приготовить себ зубочистку, сталъ противъ огня и минутъ десять чистилъ себ зубы. Наконецъ это надоло ему и онъ, пожелавъ успха мистриссъ Корней, вышелъ изъ комнаты на цыпочкахъ.

Нсколько минутъ сидли вс молча, а затмъ об старыя сидлки встали, подошли къ камину и, усвшись на корточкахъ, принялись грть свои изсохшія руки. Пламя бросало призрачный свтъ на ихъ сморщенныя лица и длало еще боле ужасными эти безобразныя лица. Такъ, сидя передъ огнемъ, принялись он болтать между собою.

— Анна милая, говорила она еще что-нибудь посл того, какъ я ушла?— спросила посланница смерти.

— Ни слова, — отвчала ея товарка,— она только все дергала вокругъ себя и ломала руки. Ну я придержала ихъ покрпче и она скоро успокоилась. Силъ у нея теперь никакихъ нтъ и мн легко было справиться съ нею. У меня силъ хватитъ еще, несмотря на нашу приходскую пищу.

— А пила она горячее вино, которое ей прописалъ докторъ?— спросила первая.

— Я хотла ей дать, — отвчала другая, — но она такъ стиснула зубы и такъ уцпилась за кружку, что я насилу отняла ее. Я сама выпила вино и это подкрпило меня.

Оглянувшись кругомъ, чтобы удостовриться, что никто не подслушалъ ихъ, старухи ближе придвинулись къ огню и захихикали отъ души.

— Я хорошо помню, — оказала первая, — и она длала то же самое, и какъ еще смялась.

— Да, да, она всегда была веселая, — отвчала другая.— Много, много красиыыхъ покойницъ убирала она, и такія он были чистенькія, какъ восковыя фигурки. Я сама видла ихъ, да!.. Эти вотъ руки трогали ихъ… Я много разъ помогала ей.

Старуха вытянула дрожащіе пальцы, провела ими по своему лицу и сунула затмъ въ карманъ, откуда вытащила старую, выцвтшую отъ времени табакерку, насыпала немного табаку на протянутую ладонь своей товарки, а на свою нсколько больше. Пока он болтали у огня, надзирательница, потерявшая всякое терпніе сидть такъ долго подл умирающей, встала съ мста и, подойдя къ огню, съ раздраженіемъ спросила, долго ли ей еще придется ждать?

— Не долго, мистриссъ, — отвчала вторая, глядя ей прямо въ лицо.— Всмъ намъ недолго придется ждать смерти. Потерпите, потерпите! Она достаточно скоро пожалуетъ къ намъ.

— Прикуси языкъ, идіотка!— сказала матрона.— Скажи мн, Марта, была ли она и раньше въ такомъ состояніи?

— Часто, — отвчала первая.

— И больше никогда не будетъ, — сказала вторая,— то есть, она проснется еще разъ… да только не надолго.

— Ну, тамъ надолго или не надолго, — сказала матрона, — только она не найдетъ меня здсь, когда проснется. Будетъ вамъ на орхи за то, что вы изъ-за пустяковъ потревожили меня. Я не обязана смотрть, какъ умираютъ старухи въ этомъ дом, и не желаю… вотъ и все. Зарубите это себ на носу, безстыжія старыя вдьмы! Вздумайте еще разъ одурачить меня и я скоро отучу васъ отъ этого!

Она приготовилась уйти, когда крикъ обихъ старухъ, вернувшихся на свое мсто у кровати, заставилъ ее обернуться назадъ. Больная сидла на кровати и протягивала руки къ ней.

— Кто это?— кричала она глухимъ голосомъ.

— Тише, тише! — сказала одна изъ старухъ, — ложись лучше, ложись!

— Никогда я больше не лягу живою, — сказала женщина, вырываясь у нея изъ рукъ.— Я хочу разсказать ей… подойдите… ближе! Дайте мн шепнуть вамъ на ухо.

Она схватила надзирательницу за руку и заставила ее ссть на стулъ подл кровати, она хотла уже начать свой разсказъ, когда, оглянувшись кругомъ увидла двухъ старухъ, которыя также приготовились слушать.

— Выгоните ихъ прочь, — сказала она.— Скоре. Скоре!

Старухи завопили въ одинъ голосъ и стали жалобно причитать, что больной очень, вроятно, худо, потому что она не узнаетъ ихъ, своихъ лучшихъ друзей, которые никогда не оставили бы ее. Но тутъ надзирательница вскочила, вытолкала ихъ, заперла дверь и вернулась на мсто. Тогда он запли совсмъ другое и принялись кричатъ сквозь замочную скважину, что Старая Салли пьяна. Здсь была своя доля правды, потому что кром небольшой дозы опіума, прописанной ей аптекаремъ, старуха находилась еще подъ вліяніемъ джина съ водой, которымъ ее угостили товарки.

— Выслушайте меня, — сказала умирающая, стараясь говорить громче, чтобы пробудить въ себ новыя силы, какъ она думала..— Въ этой самой комнат… на этой самой кровати… я ухаживала за прелестнымъ молодымъ существомъ… Ее принесли сюда съ израненными отъ ходьбы ногами, покрытыми пылью и кровью. Она родила мальчика и умерла. Дайте подумать… въ которомъ году это было?..

— Все равно въ которомъ, — съ нетерпніемъ отвчала ея слушательница, — дальше!

— Ай!— прошептала умирающая, приходя въ прежнее сонливое состояніе.— О ней?.. Что о ней?.. Знаю! — вскрикнула она. Лицо ея покраснло, глаза широко раскрылись.— Я обокрала ее, да! Она еще не остыла… Говорю вамъ, она еще не остыла, когда я ограбила ее!

— Что украла? Говори, ради Бога!— крикнула надзирательница съ такимъ жестомъ, какъ будто бы хотла позвать кого-нибудь на помощь.

— Вещь, — отвчала старуха, закрывая рукою ротъ матроны.— Одну только вещь, которую она имла. У нея не было теплой одежды, она была голодная, но она берегла ее и держала у себя на груди. Она была золотая, говорю вамъ… чистйшаго золота и могла спасти ей жизнь.

— Золотая!— воскликнула надзирательница, склоняясь надъ женщиной, упавшей навзничь.— Продолжай, продолжай же… что еще? Кто была мать? Когда это было?

— Она просила меня сохранить ее, — отвчала женщина хриплымъ голосомъ, — и доврила ее мн, потому что я была одна при ней. Я ршила ее украсть еще тогда, какъ она въ первый разъ указала мн, что она виситъ у нея на ше, и если ребенокъ умеръ, то въ этомъ моя вина. Они, быть можетъ, лучше бы обращались съ нимъ, знай они все.

— Знай что?— спросила матрона.— Говори!

— Мальчикъ росъ и такъ походилъ на свою мать, — продолжала женщина, не отвчая на вопросъ.— Я никогда не могла забыть этого, когда видла его лицо. Бдная двушка! Бдная двушка! Такая молоденькая! Такая кроткая! Погодите, я должна еще кое-что разсказать. Я не все разсказала, да?

— Нтъ, нтъ, — отвчала матрона, склоняясь еще ближе къ ней, чтобы лучше слышать, что она говоритъ.— Говори скоре, не то будетъ поздно.

— Мать, — продолжала женщина, длая надъ собой послднее усиліе, — мать, когда наступили смертныя муки, шепнула мн на ухо… Если ребенокъ родится живымъ и выростетъ, то быть можетъ наступитъ день, когда ему нечего будетъ стыдиться имени своей несчастной матери.— ‘О, Боже!’ — сказала она, складывая свои худенькія ручки, — ‘будетъ ли это мальчикъ или двочка, пошли ему друзей и сжалься надъ несчастнымъ ребенкомъ, который остается на произволъ чужихъ ему людей!’

— Имя мальчика?— спросила матрона.

— Они назвали его Оливеромъ, — слабымъ голосомъ отвчала женщина.— Золотая вещь, которую я украла…

— Ну?— крикнула матрона.

Она еще ближе склонилась къ женщин, чтобы слышать ея отвтъ, но въ ту же минуту отскочила отъ постели. Женщина медленно, не двигая ни однимъ членомъ, поднялась и сла на кровать, судорожно уцпившись руками за одяло, она смяла его, пробормотала нсколько невнятныхъ словъ и упала навзничь.

——

— Умерла!— воскликнула одна изъ старухъ, влетая въ комнату, какъ только открылась дверь.

— И въ конц концовъ ничего не сказала, — отвчала матрона, уходя къ себ.

Старухи были видимо очень заняты разными приготовленіями къ исполненію своихъ обязанностей, чтобы отвчать. Оставшись одн, он занялись тломъ покойницы.

XXV. Снова мистеръ Феджинъ и компанія.

Пока происходили эти событія въ дом призрнія, мистеръ Феджинъ сидлъ въ своемъ старомъ логов, — въ томъ самомъ, откуда двушка увела Оливера, — и думалъ о чемъ-то у дымнаго очага. На колняхъ у него лежалъ раздувальный мхъ, который онъ взялъ, вроятно, чтобы раздуть огонь, но глубоко о чемъ то задумался, положивъ на него руки и устремивъ глаза впередъ.

Позади него у стола сидли ловкій плутъ, мастеръ Чарли Бетсъ (и мистеръ Читлингъ и играли въ вистъ, причемъ Доджеръ игралъ съ дуракомъ противъ Бетси и мистера Читлинга. Лицо перваго изъ упомянутыхъ джентльменовъ, всегда вообще оживленное, на этотъ разъ было еще оживленне обыкновеннаго, вслдствіе интереса, внушаемаго ему игрой, и исключительнаго вниманія его къ игр Читлинга. Время отъ времени онъ, пользуясь случаемъ, засматривалъ незамтно въ его карты и сообразно этому регулировалъ свою собственную игру. Ночь была холодная и Доджеръ сидлъ въ шляп, что, впрочемъ, входило въ число его обыкновенныхъ привычекъ. Въ зубахъ у него торчала глиняная трубка, которую онъ вынималъ изо рта лишь на короткое время, когда находилъ нужнымъ освжиться изъ бутылки съ джиномъ и водой, которая стояла подъ столомъ и была предназначена для всей компаніи.

Мистеръ Бетсъ игралъ также очень внимательно, но такъ какъ натура у него была боле возбудимая, чмъ у его друга, то онъ чаще прикладывался къ бутылк и позволялъ себ разныя шуточки и замчанія, совсмъ неумстныя для настоящаго игрока. Доджеръ, пользуясь своей дружбой къ нему, нсколько разъ останавливалъ его за такія неприличныя выходки, но Бетсъ добродушно относился къ этимъ замчаніямъ своего товарища и посылалъ его къ чорту, или выражалъ желаніе сунуть его голову въ мшокъ, или отвчалъ другими милыми остротами въ томъ же род, что вызывало восторгъ со стороны мистера Читлинга. Любопытенъ тотъ фактъ, что послдній джентльменъ и партнеръ его постоянно проигрывали и обстоятельство это, вмсто того, чтобы сердить мистера Бетса, доставляло ему, напротивъ, высочайшее удовольствіе, такъ что онъ въ конц каждой партіи смялся и заявлялъ, что никогда еще ни видлъ такой интересной игры.

— Опять проиграли, — сказалъ мистеръ Читлингъ съ вытянутымъ лицомъ и вынимая полкроны изъ кармана своего жилета.— Никогда не видлъ такого удачника, какъ ты, Джекъ! Ты всегда выигрываешь. Даже когда у насъ съ Чарли карты хорошія и то намъ не везетъ.

Игра ли сама по себ или это замчаніе, сказанное печальнымъ тономъ, неизвстно, что собственно развеселило мистера Бетса, съ которымъ случился такой приступъ смха, что даже еврей вышелъ изъ своей задумчивости и спросилъ, въ чемъ дло.

— Въ чемъ дло, Феджинъ! — воскликнулъ Чарли.— Жаль, что вы не слдили за игрой, Томми Читлингъ не выигралъ ни одной партіи. Мы съ нимъ были партнерами противъ Доджера и болвана.

— Ай, ай! — сказалъ еврей съ улыбкой, которая указывала на то, что онъ понималъ причину этого смха.— Попытайся еще разъ, Томъ, попытайся!

— Будетъ съ меня, благодарю, Феджинъ! — отвчалъ мистеръ Читлингъ.— Довольно! Этому Доджеру такъ везетъ, что никому не устоять противъ него.

— Ха, ха! — отвчалъ еврей.— Вставай пораньше утромъ, если хочешь обыграть Доджера.

— Утромъ!— сказалъ Чарли Бетсъ.— Нтъ, тутъ надо надть сапоги на ночь, приставить по телескопу къ каждому глазу и бинокль между плечами и то не обыграешь его.

Мистеръ Доукинись выслушалъ эти комплименты съ философскимъ спокойствіемъ и предложилъ платить ему по шиллингу всякій разъ, когда онъ вытянетъ любую заказанную ему фигуру. Никто, однако, не согласился на это предложеніе, а такъ какъ за это время онъ усплъ уже выкурить свою трубку, то отъ нечего длать занялся рисованьемъ на стол плана Ньюгетской тюрьмы, длая это тмъ же кускомъ млу, которымъ онъ передъ тмъ писалъ ставки, и въ то же время громко насвистывая.

— Какой ты чудакъ, право, Томми! — сказалъ Доджеръ, переставая свистть и обращаясь къ Читлингу.— Какъ вы думаете, Феджинъ, о чемъ онъ думаетъ?

— Какъ же я могу знать?— отвчалъ еврей, — кладя на мсто раздувальный мхъ.— О своихъ проигрышахъ, быть можетъ, или о возвращеніи своемъ въ то мстечко, которое онъ недавно покинулъ. Ха, ха! Не такъ ли, мой милый?

— Ни капельки! — отвчалъ Доджеръ, предупреждая Читлинга, который собирался уже отвчать.— Ты что скажешь, Чарли?

— Я скажу, — отвчалъ мистеръ Бетсъ, — что онъ необыкновенно нженъ къ Бетси. Краснетъ, краснетъ! О, Господи! Вотъ такъ потха! Томми Читлингъ влюбился! О, Феджинъ, Феджинъ! Шутка ли, право, влюбился!

Тотъ фактъ, что мистеръ Читлингъ сдлался жертвой нжной страсти, произвелъ на Бетса сильное впечатлніе, и онъ откинулся на спинку своего стула съ такою силою, что потерялъ равновсіе и повалился на полъ, гд лежалъ растянувшись во всю длину до тхъ поръ, пока смхъ его не прошелъ, а посл чего слъ на прежнее мсто и снова принялся хохотать.

— Что же тутъ смшного, — сказалъ еврей, — подмигивая Доджеру и слегка ударивъ мистера Бетса раздувальнымъ мхомъ.— Бетси хорошая двушка. Держись ея, Томъ, держись!

— Вотъ что я думаю, Феджинъ, — отвчалъ мистеръ Читлингъ, красня.— Какое кому до этого дло.

— Разумется никому, — сказалъ еврей.— Мало ли что скажетъ Чарли! Не стоитъ на него обращать вниманіе. Бетси красивая двушка. Длай все, что она скажетъ теб, Томъ, и ты наживешь себ состояніе.

— Я такъ и длаю, — отвчалъ мистеръ Читлингъ.— Если меня словили, такъ только благодаря тому, что я послушалъ ея совта. А важная это штука вышла для васъ, Феджинъ, не правда ли? Ну, да что шесть недль! Не все ли равно когда…. Зимой все таки лучше, потому пріятне сидть, чмъ выходить. Правда, Феджинъ?

— Разумется, мой милый!— отвчалъ еврей.

— А ты бы согласился еще разъ посидть, — спросилъ Доджеръ, подмигивая Чарли и еврею, — только бы Бетси была тобой довольна?

— Отчего бы и нтъ, — отвчалъ Томъ недовольнымъ тономъ, — Эхъ! Да кто изъ нихъ могъ бы это сказать, хотлось бы мн знать, Феджинъ!

— Никто, мой милый, — отвчалъ еврей, — ни единая душа, Томъ! Я не знаю ни одного изъ нихъ, кто бы могъ сказать это, кром тебя, ни одного.

— Я могъ бы сразу освободиться, стоило только донести на нее, правда, Феджинъ?— продолжалъ одураченный Томъ.— Достаточно было одного слова, правда, Феджинъ?

— Ну, конечно, мой милый, — сказалъ еврей.

— А я не проболтался, правда, Феджинъ?— говорилъ Томъ, засыпая еврея вопросами.

— Нтъ, нтъ, разумется, — отвчалъ еврей,— ты слишкомь благороденъ для этого, мой милый!

— А если такъ, зачмъ тогда смяться надо мною?— продолжалъ Томъ, осматриваясь кругомъ.

Еврей, замтившій, что Читлингъ начинаетъ сердиться, поспшилъ уврить его, что никто ршительно не думаетъ смяться надъ нимъ, примромъ того, насколько вс серьезно относятся къ его словамъ, онъ выставилъ Бетса, главнаго зачинщика. Съ несчастью, Чарли, который открылъ было уже ротъ, чтобы сказать, что никогда еще въ своей жизни онъ не былъ такъ серьезенъ, какъ сейчасъ, не выдержалъ и разразился хохотомъ. Обманутый мистеръ Читлингъ вскочилъ съ мста, чтобы безъ дальнйшихъ церемоній ударить обидчика, но Чарли, чтобы избгнуть удара, скользнулъ внизъ и такъ ловко, что ударъ попалъ не въ него, а въ грудь стараго веселаго джентльмена. Еврей зашатался и прислонился къ стн, гд стоялъ, еле переводя дыханіе, а растерявшійся совершенно Читлингъ смотрлъ на него съ недоумніемъ.

— Тише!— крикнулъ Доджеръ, — я слышу звонокъ.

Онъ спряталъ свчу и вышелъ осторожно на лстницу. Звонскъ повторился и на этотъ разъ съ большимъ еще нетерпніемъ. Посл короткой паузы, Доджеръ вернулся и что то шепнулъ Феджину.

— Какъ!— воскликнулъ еврей.— Одинъ?

Доджеръ утвердительно кивнулъ головой и, прикрывъ свчу рукой, сдлалъ знакъ Чарли Бетсу, что теперь лучше не смяться. Посл этого безмолвнаго дружескаго предостереженія, онъ взглянулъ на еврея и ждалъ дальнйшихъ распоряженій.

Еврей кусалъ себ ногти и что то, повидимому соображалъ, лицо его было сильно взволновано, какъ будто онъ страшился чего то и боялся узнать кое что похуже того, чего онъ страшился. Но вотъ онъ поднялъ голову и спросилъ:

— Гд онъ?

Доджеръ указалъ на верхъ лстницы и приготовился идти.

— Да, — сказалъ ему еврей, — приведи его сюда. Тише! Замолчи Чарли! Успокойся Томъ! Полно вамъ!

Чарли Бетсъ и его недавній противникъ немедленно и безпрекословно повиновались этому приказанію. Ни единый звукъ не показывалъ ихъ присутствія, когда Доджеръ со свчей въ рукахъ спустился съ лстницы, ведя за собой человка въ грубой блуз, который, бросивъ бглый взглядъ кругомъ комнаты, снялъ широкій шарфъ, прикрывавшій нижнюю часть его лица и показалъ неумытыя, небритыя и угрюмыя черты знаменитаго Тоби Крекита.

— Какъ поживаете, Феги? — сказалъ этотъ достойный джентльменъ, кланяясь еврею.— Возьми-ка Доджеръ, этотъ шарфъ, да положи его въ мою касторовую шляпу, чтобы я только зналъ, гд его найти, это главное. Ловкій изъ тебя выйдетъ малый, перещеголяешь старыхъ.

И съ этими словами онъ приподнялъ свою блузу, придвинулъ стулъ къ очагу и услся на него, положивъ ноги на ршетку.

— Видите, Феги, — сказалъ онъ, указывая на свои сапоги съ отворотами, — какъ есть ни разу не чищены съ тхъ поръ…. ну, вы знаете съ какихъ! Да не смотрите на меня такъ, пожалуйста! Всему свое время. Я не могу говорить о дл, пока вы не дадите мн сть и пить. Давайте, что у васъ! Нужно же мн пополнить желудокъ… Вотъ уже три дня, какъ онъ пустой.

Еврей приказалъ Доджеру поставить на столъ все, что только есть съдобнаго и, свъ напротивъ разбойника, ждалъ, пока онъ насытится.

Судя по виду, Тоби совсмъ не спшилъ начинать разговора. Сначала еврей внимательно всматривался въ его лицо, надясь по выраженію его узнать, какое извстіе онъ принесъ, но все было напрасно. Онъ казался только усталымъ и голоднымъ, но черты его лица носили на себ все тоже выраженіе полнйшаго довольства собой и хотя онъ былъ въ грязи, а бакенбарды его и волоса были взъерошены, онъ былъ все тотъ же самодовольный и неотразимый Тоби Крекитъ. Еврей, съ нетерпніеімъ слдившій за каждымъ кускомъ, который онъ клалъ себ въ ротъ, въ страшномъ волненіи ходилъ взадъ и впередъ по комнат, Тоби ни обращалъ на это ни малйшаго вниманія и съ полнйшимъ хладнокровіемъ продолжалъ сть, пока не насытился. Тогда онъ приказалъ Доджеру закрыть дверь и приготовивъ себ стаканъ джину съ водой, приступилъ къ разговору.

— Во первыхъ, Феги…— сказалъ Тоби.

— Ну?— спросилъ еврей, придвигая стулъ.

Мистеръ Крекить остановился, отпилъ глотокъ изъ стакана и заявилъ, что джинъ превосходенъ. Затмъ поставивъ свои ноги на нижнюю доску, чтобы сапоги были передъ его глазами, продолжалъ:

— Во первыхъ, Феги, гд Билъ?

— Какъ!— крикнулъ еврей, вскакивая со стула.

— Какъ, ты ничего не знаешь о немъ?— сказалъ Toби, блдня.

— Гд же мн знать!— крикнулъ еврей, бшено топая ногами.— Гд они? Сайксъ и мальчикъ! Гд они? Гд они были? Гд они скрываются? Почему ихъ нтъ здсь?

— Дло не выгорло, — сказалъ Тоби.

— Знаю, — отвчалъ еврей, вытаскивая газету изъ кармана и указывая на нее.— Дальше?

— Они стрляли и ранили мальчика. Мы бжали черезъ поле съ нимъ вмст… напрямикъ, какъ вороны летятъ… черезъ изгороди и канавы. Они гнались за нами. Чортъ возьми! Все кругомъ проснулось… и собакъ пустили на насъ.

— Мальчикъ?…

— Билль несъ его на спин и летлъ, какъ вихрь. Мы остановились, чтобы нести его вдвоемъ… Смотримъ, голова виситъ и весь холодный. Они гнались по пятамъ нашимъ… Каждый за себя и каждому хочется избжать вислицы. Мы оставили мальчишку въ канав… Живой онъ былъ или мертвый, не знаю.

Еврей не слушалъ больше. Онъ громко вскрикнулъ, вцпился руками въ волосы и бросился вонъ изъ комнаты и… изъ дому.

XXVI. На сцену появляется новое таинственное лицо. Рчь идетъ о многомъ, что тсно связано съ исторіей Оливера.

Только дойдя до угла улицы, уяснилъ себ старикъ значеніе того, что ему сообщилъ Тоби Крекитъ. Но шага своего онъ не умрилъ, а шелъ также быстро и съ тмъ же растеряннымъ видомъ, пока хавшій навстрчу экипажъ и крикъ прохожихъ, видвшихъ какой опасности онъ подвергался, не привели его въ себя и не заставили его перейти на тротуаръ. Стараясь по возможности избгать главныхъ улицъ, онъ шелъ все время по переулкамъ и темнымъ проходамъ, пока не добрался до Сноу-Гилля. Здсь онъ пошелъ еще быстре и вышелъ наконецъ въ одинъ изъ дворовъ, гд почувствовалъ себя въ своей собственной стихіи и, вздохнувъ свободне, двинулся дальше обыкновенной походкой.

Вблизи того мста, гд скрещиваются Сноу-Гилль и Хольборнъ-Гилль, начинается по правую руку, если идти отъ Сити, узкій и темный проходъ, ведущій къ Сафронъ-Гиллю. Въ грязныхъ лавкахъ этого прохода вы увидите громадные связки бывшихъ уже въ употребленіи шелковыхъ носовыхъ платковъ всевозможныхъ размровъ и рисунковъ, потому что здсь живутъ торговцы, которые добываютъ ихъ изъ лучшихъ кармановъ. Сотни этихъ платковъ висятъ за окнами и болтаются на дверяхъ, а полки въ лавкахъ сплошь завалены ими. Какъ ни ограничено мсто, занимаемое Фильдъ-Леномъ, но здсь вы найдете и парикмахера, и кофейную, и пивную, и лавку жареной рыбы. Это въ буквальномъ смысл слава торговая колонія, мсто склада краденныхъ вещей, куда появляются, начиная съ ранняго утра, молчаливые продавцы, которые ведутъ переговоры въ заднихъ комнатахъ, и такъ же крадучись уходятъ оттуда, какъ и пришли. Здсь царство торговцевъ старымъ платьемъ, башмаками и всевозможной ветошью, здсь склады стараго желза и костей, остатковъ шерстяныхъ матерій и полотна, которые ржавютъ и гніютъ въ темныхъ и сырыхъ подвалахъ.

Сюда то и направилъ свои шаги еврей. Онъ, повидимому, быль хорошо извстенъ блднымъ гражданамъ этого переулка, потому, что вс почти покупатели и торговцы дружески раскланивались съ нимъ, когда онъ проходилъ. Онъ отвчалъ тмъ же на вс эти привтствія, но ни съ кмъ не заговорилъ до тхъ поръ, пока не добрался до самаго конца прохода, гд остановился подл торговца необыкновенно маленькаго роста, который сидлъ у дверей своей лавки на маленькомъ дтскомъ кресл и курилъ трубку.

— Взглянешь на васъ, мистеръ Феджинъ, и болзни глазъ, какъ не бывало, — сказалъ этотъ почтенный торговецъ, освдомившись о здоровь еврея.

— По сосдству было нсколько жарковато, Лайвели, — сказалъ еврей, поднявъ брови и скрестивъ руки на плечахъ.

— Слышалъ я уже объ этомъ разъ или два, — отвчалъ торговецъ, — но скоро все тамъ остынетъ снова, какъ вы думаете?

Феджинъ утвердительно кивнулъ головой. Указавъ по направленію Сафронъ-Гиля, онъ спросилъ, будетъ ли тамъ кто нибудь сегодня вечеромъ?

— Въ трактир ‘Калкъ’?— спросилъ торговецъ. Еврей кивнулъ головой.

— Погодите, — сказалъ торговецъ задумываясь за минуту.— Да, съ полдюжины отправились туда, насколько мн извстно. Не думаю только, чтобы пріятель вашъ былъ тамъ.

— Сайкса, пожалуй, нтъ?— спросилъ еврей.

— Non istwentus, какъ говорятъ законники, — сказалъ маленькій человкъ, покачивая головой и съ необыкновенно хитрымъ выраженіемъ лица.— Не достали ли чего нибудь для меня?

— Ничего, — сказалъ еврей, — направляясь дальше.

— Вы въ трактиръ ‘Калкъ’, Феджинъ?— крикнулъ ему торговецъ въ догонку.— И я не прочь съ вами.

Еврей оглянулся назадъ и махнулъ ему рукою въ знакъ того, что хочетъ быть одинъ, а такъ какъ ему не легко было вылзти изъ дтскаго креслица, то трактиръ ‘Калкъ’ былъ на этотъ разъ лишенъ посщенія мистера Лайвели. Пока онъ вставалъ на ноги, еврей скрылся уже изъ виду, а потому мистеръ Лайвели, постоявъ съ минуту на цыпочкахъ, въ надежд увидть его, втиснулся снова въ свое маленькое креслицо и, переглянувшись сь леди изъ противоположной лавки съ видомъ нкотораго недоврія и тревоги, снова принялся за трубку.

Трактиръ ‘Трехъ Калкъ’ или врне ‘Калкъ’, такъ какъ подъ этимъ послднимъ названіемъ онъ больше всего былъ извстенъ своимъ постителямъ, былъ именно тотъ трактиръ, гд чаще всего можно было встртить Сайкса и его собаку. Кивнувъ человку, стоявшему у прилавка, Феджинъ поднялся на лстницу, отворилъ дверь въ комнату и, просунувъ голову, тревожно оглянулъ ее кругомъ, прикрывъ глаза рукою.

Комната освщалась двумя газовыми рожками, окна были закрыты ставнями и выцвтшими красными занавсками, чтобы свтъ не былъ виденъ снаружи. Потолокъ былъ выкрашенъ черной краской, чтобы копоть отъ лампъ не была замтна на немъ, комната была до того наполнена табачнымъ дымомъ, что сразу ничего положительно нельзя было разсмотрть. Мало по малу дымъ, благодаря открытой двери, нсколько разсялся и изъ мрака стали выдляться людскія головы, а когда глазъ зрителя привыкъ къ открывавшейся передъ нимъ картин, то оказалось, что вокругъ стола сидло цлое общество мужчинъ и женщинъ. Въ самомъ верхнемъ конц стола сидлъ предсдатель съ молоткомъ въ рук, символомъ занимаемаго имъ положенія, въ углу комнаты у разбитаго фортепьяно сидлъ джентльменъ, надо полагать музыкантъ, съ краснымъ носомъ и подвязанной щекой, вслдствіе зубной боли, вроятно.

Когда Феджинъ тихонько прокрался въ комнату, джентльменъ у фортепьяно игралъ какую-то прелюдію къ требуемой всмъ обществомъ псн, какая-то молодая леди согласилась позабавить компанію и спла балладу изъ четырехъ куплетовъ, въ промежуткахъ между которыми музыкантъ изо всхъ силъ барабанилъ по клавишамъ ту же мелодію. Когда псня была спта, предсдатель далъ знакъ двумъ джентльменамъ, сидвшимъ съ правой и съ лвой стороны отъ него, и они спли дуэтъ, покрытый апплодисментами.

Изъ сидвшей кругомъ стола группы очень выдлялись нкоторыя весьма любопытныя лица. Во первыхъ, самъ предсдатель, хозяинъ трактира, грубый, тяжеловсный мужчина, который во время пнія вращалъ туда и сюда глазами и, не смотря на то, что самъ предавался веселью, видлъ все, что длалось кругомъ него, и слышалъ все, что говорилось. За нимъ слдовали пвцы, которые съ равнодушіемъ истыхъ профессіоналовъ выслушивали комплименты, чокаясь съ протянутыми къ нимъ стаканами своихъ поклонниковъ, фигуры которыхъ, носившія печать всевозможныхъ пороковъ и преступленій, невольно привлекали вниманіе своей отталкивающей вншностью. Пронырливость, жестокость и пьянство на всхъ ступеняхъ ихъ развитія яркими красками были написаны на нихъ. А женщины? Нкоторыя, несмотря на молодость, потеряли уже свою свжесть и поблекли, другія лишились даже женскаго облика и представляли собою живое олицетвореніе разврата и преступленія, были между ними двушки, молодыя женщины и двочки въ первомъ расцвт жизни, представлявшія самую мрачную и тяжелую часть этой картины.

Феджинъ, котораго все это ничуть не волновало, окинулъ взоромъ вс сидвшія за столомъ лица, но не нашелъ, повидимому, того, которое искалъ. Когда, наконецъ, ему удалось привлечь на себя вниманіе предсдателя, онъ сдлалъ ему едва замтный знакъ и вышелъ изъ комнаты такъ же тихо, какъ и вошелъ.

— Чмъ могу служить вамъ, мистеръ Феджинъ?— спросилъ предсдатель, выйдя къ нему на площадку.— Не хотите ли присоединиться къ намъ? Вс будутъ рады видть васъ.

Еврей нетерпливо покачалъ головою и спросилъ шепотомъ:

— Здсь ‘онъ’?

— Нтъ, — отвчалъ предсдатель.

— Никакихъ новостей о Барне?— продолжалъ еврей.

— Нтъ, — отвчалъ хозяинъ трактира.— Онъ не покажется, пока все не успокоится. Дло въ томъ, что за ними слдятъ, и стоитъ имъ чуть-чуть шевельнуться, какъ ихъ накроютъ. Все благополучно, и Барней цлъ и невредимъ, какъ я слышалъ. Пари готовъ держать, что Барней выскочитъ. Предоставьте его самому себ.

— А ‘онъ’ придетъ сегодня вечеромъ?— спросилъ еврей, длая удареніе на слов онъ.

— Монксъ?— спросилъ хозяинъ.

— Тсс!..— сказалъ еврей.— Да.

— Разумется, — отвчалъ хозяинъ, вынимая золотые часы изъ кармана.— Я ждалъ его раньше. Подождите минуточекъ десять, онъ…

— Нтъ, нтъ, — сказалъ еврей, который не смотря на все свое нетерпніе видть того, кого ждалъ, былъ даже радъ, что онъ не пришелъ.— Скажите ему, что я приходилъ, и пусть онъ придетъ ко мн вечеромъ… Нтъ, лучше завтра. Такъ какъ его нтъ здсь, то можно и завтра.

— Хорошо, — отвчалъ хозяинъ.— Ничего больше?

— Ни слова, — отвчалъ еврей, спускаясь съ лстницы.

— Слушайте, теперь бы какъ разъ самое удобное время для покупки, — хриплымъ шопотомъ сказалъ хозяинъ, перевшиваясь черезъ перила.— Тамъ у насъ Филъ Баркеръ, онъ такъ пьянъ, что любой мальчишка проведетъ и выведетъ его.

— Не до Филя Баркера теперь, — сказалъ еврей.— Филю будетъ еще работа, пока мы покончимъ съ нимъ. Идите обратно къ вашей компаніи и пожелайте имъ жить повеселе… пока еще живется. Ха, ха, ха!

Хозяинъ отвтилъ такимъ же смхомъ и затмъ вернулся къ своимъ гостямъ. Не усплъ еврей остаться одинъ, какъ лицо его приняло прежнее выраженіе тревоги и безпокойства. Посл небольшого размышленія онъ позвалъ извозчика и приказалъ ему хать въ Бетнелъ-Гринъ. Онъ отпустилъ его, не дозжая четверти мили до резиденціи мистера Сайкса и остальное пространство прошелъ пшкомъ.

— Ну, милая, — бормоталъ еврей, стуча въ дверь, — если ты задумала какую-нибудь игру, то какъ ты ни хитра, а я все вывдаю отъ тебя.

Женщина, встртившая его, сказала, что Нанси у себя въ комнат. Феджинъ поднялся тихонько по лстниц и вошелъ безъ всякаго предупрежденія. Двушка была одна, она сидла у стола, положивъ на него голову съ распущенными кругомъ нея волосами.

— Она, вроятно, пьяна, — подумалъ еврей,— а можетъ быть опечалена чмъ-нибудь.

Онъ повернулся, чтобы закрыть дверь, двушка услыхала это и подняла голову. Она пристально взглянула на еврея и когда спросила, нтъ ли какихъ новостей, онъ разсказалъ ей все, что слышалъ отъ Тоби Крекита. Выслушавъ разсказъ, она приняла прежнее положеніе и не отвчала ни единаго слова. Съ нетерпніемъ оттолкнула она отъ себя свчу, сдлала нсколько нервныхъ движеній и топнула ногой о полъ, вотъ и все.

Во время этого молчанія еврей съ тревогой оглянулъ всю комнату, какъ бы желая убдиться, нтъ ли гд какихъ либо признаковъ возвращенія Сайкса. Довольный, повидимому, своимъ осмотромъ, онъ кашлянулъ раза два, три и сдлалъ попытку начать разговоръ, но двушка сидла неподвижно, какъ камень, и ни однимъ словомъ не поддержала его. По прошествіи нкотораго времени онъ сдлалъ вторую попытку и на этотъ разъ, потирая руки, обратился къ ней въ боле примирительномъ тон.

— Какъ ты думаешь, милая, гд теперь долженъ быть Билль?

Двушка невнятно пробормотала, что она не знаетъ и по тону ея голоса было слышно, что она плачетъ. ₌

— А мальчикъ-то!— сказалъ еврей, стараясь увидть ея лицо.— Бдное дитя! Бросили въ канаву, Нанси! Подумай только!

— Ребенку, — сказала двушка, подымая голову, — гораздо лучше тамъ, чмъ у насъ. Только бы чего не приключилось Биллю, а то я буду рада, если онъ умеръ тамъ въ канав и косточки его сгніютъ тамъ.

— Что?— крикнулъ еврей съ удивленіемъ,

— Да, буду рада, — отвчала двушка, спокойно выдерживая его взглядъ.— Буду рада не видть его передъ своими глазами и знать, что худшее уже миновало. Я не въ силахъ больше выносить его присутствія. Когда я вижу его и всхъ васъ, все внутри меня переворачивается.

— Ну!..— сказалъ еврей.— Ты пьяна?

— Пьяна?— воскликнула двушка.— Не ваша вина въ томъ, что я не пьяна. Точно вы когда либо имли что-нибудь противъ того, чтобы я была пьяна… кром настоящей минуты. Вы недовольны этимъ, конечно.

— Недоволенъ!— отвчалъ взбшенный еврей.— Мн очень не нравится твое поведеніе.

— Постарайтесь измнить его, — сказала двушка со смхомъ.

— Измнить его!— воскликнулъ еврей, окончательно выведенный изъ себя упрямствомъ двушки и неудачами этой ночи.— Я измню его! Слушай меня, шлюха ты этакая! Слушай! Достаточно мн будетъ оказать шесть словъ, чтобы погубить твоего Сайкса… Это такъ же врно, какъ если бы я собственными пальцами своими сдавилъ его бычачью шею. Если онъ вернется домой безъ мальчика, если онъ не достанетъ мн его живымъ или мертвымъ, убей его сама, если не хочешь, чтобы онъ попалъ въ руки палача… Убей въ ту же минуту, какъ онъ войдетъ къ теб… не то будетъ поздно.

— Что это значитъ?— невольно воскликнула двушка.

— Что все это значитъ?— продолжалъ еврей, доведенный до безумія.— Мальчикъ этотъ стоитъ сотни фунтовъ, и я никакого желанія не имю терять то, что случай бросилъ мн на моемъ пути… и изъ-за кого? Изъ-за шайки какихъ-то пьяницъ, которыхъ я могу отправить на вислицу, стоитъ только мн свистнуть. Чувствовать себя связаннымъ съ чортомъ, которому стоитъ только захотть, который иметъ возможность…

Задыхаясь отъ волненія, еврей не въ силахъ былъ больше произнести ни слова, и этого было достаточно, чтобы потокъ нахлынувшаго на него бшенства сразу остановился. Еще минуту назадъ руки его были судорожно сжаты, глаза выпучены, лицо было мертвенно блдное отъ волненія, теперь же онъ упалъ въ кресло, дрожа всмъ тломъ отъ страха, что сказалъ лишнее. Спустя минуту онъ взглянулъ въ сторону двушки и нсколько успокоился, видя, что она по прежнему сидитъ неподвижно у стола.

— Нанси, милая, — сказалъ онъ обычнымъ своимъ голосомъ.— Ты слышала то, что я говорилъ?

— Ахъ, отстаньте вы отъ меня, Феджинъ, — отвчала двушка, поднимая голову.— Не сдлалъ Вилль теперь, сдлаетъ въ другой разъ. Много и безъ того поработалъ для васъ, поработаетъ еще больше. Не сдлалъ, значитъ не могъ. Ну и полно объ этомъ.

— А какъ же мальчикъ, моя милая?— спросилъ еврей нервно потирая себ руки.

— Мальчику отъ своей судьбы не уйти, — отвчала Нанси.— Опять таки говорю, я надюсь, что онъ умеръ и избавился отъ своей несчастной жизни и вашихъ рукъ… Только бы съ Виллемъ ничего не приключилось. Если Тоби вышелъ чистымъ, выйдетъ и Вилль. Онъ стоитъ двухъ Тоби.

— А относительно того что я сказалъ?— продолжалъ еврей, — не спуская съ нея глазъ.

— Хотите, чтобы я что-нибудь сдлала, такъ повторите, — отвчала Нанси.— Если дйствительно нужно сдлать что-нибудь, подождите до завттра. Вы меня немножко расшевелили, а теперь я опять одурла.

Феджинъ предложилъ ей еще нсколько вопросовъ съ цлью удостовриться въ томъ, замтила ли двушка его неосторожность, но она отвчала ему такъ спокойно и такъ равнодушно относилась ко всмъ его пристальнымъ взглядамъ, что онъ окончательно убдился въ томъ, что она пьяна. Нанси дйствительно пила и не представляла въ этомъ смысл исключенія среди питомцевъ еврея женскаго пола, которыхъ, начиная съ раннихъ лтъ, не только не останавливали, а напротивъ пріучали къ этому. Неряшливый видъ ея и запахъ спирта, пропитавшій комнатную атмосферу вполн подтверждали предположеніе еврея, когда же она посл выраженныхъ ею выше чувствъ, впала снова въ какое-то полубезсознательное состояніе и стала безсвязно говорить о томъ, что не слдуетъ упоминать о смерти, что мало ли какія бываютъ ссоры между леди и джентльменами, которые живутъ вмст, но это не мшаетъ имъ чувствовать себя счастливыми, — то мистеръ Феджинъ, человкъ опытный въ этомъ дл, ршилъ окончательно, что она пьяна.

Успокоившись этимъ открытіемъ и довольный тмъ, что ему за одинъ разъ удалось разсказать Нанси все, что онъ слышалъ сегодня вечеромъ, и затмъ собственными глазами убдиться въ томъ, что Сайксъ не вернулся, онъ отправился домой, оставивъ двушку спящей въ томъ же положеніи, въ какомъ онъ ее засталъ.

Былъ почти часъ по полуночи. На двор было такъ темно и такъ холодно, что Феджинъ не имлъ никакого желанія гулять по улиц. Втеръ, разгонявшій съ улицы туманъ, прогонялъ и прохожихъ, которые спшили домой, чтобы скрыться отъ непогоды. Втеръ дулъ прямо съ той стороны, куда шелъ еврей, и при всякомъ сильномъ порыв его онъ дрожалъ и ежился отъ холода.

Онъ дошелъ уже до угла своей улицы и опустилъ руку въ карманъ, чтобы достать ключъ отъ двери, когда изъ подъзда, находившагося въ тни, вышелъ какой-то человкъ и, перейдя улицу, подошелъ незамтно къ нему.

— Феджинь!— шепнулъ онъ ему на ухо.

— Ахъ!— сказалъ еврей, быстро обернувшись, — это вы…

— Да, отвчалъ незнакомецъ.— Вотъ уже два часа, какъ я брожу здсь. Гд вы были, чортъ возьми!

— Ходилъ по вашимъ дламъ, мой милый, — отвчалъ еврей съ недовольнымъ видомъ.— По вашимъ дламъ шлялся всю ночь.

— О, разумется, — сказалъ незнакомецъ съ язвительной усмшкой.— Ну, и что же вы узнали?

— Ничего хорошаго, — отвчалъ еврей.

— Ничего и худого, надюсь?— сказалъ незнакомецъ, всматриваясь въ лицо еврея.

Еврей покачалъ головой и собирался уже отвтить, когда незнакомецъ остановилъ его и направился къ дому, говоря, что такія вещи, о которыхъ онъ хочетъ ему передать, несравненно лучше говорить подъ крышей дома, къ тому же у него кровь застыла отъ такого долгаго пребыванія на втр, который продуваетъ насквозь.

У еврея былъ такой видъ, какъ будто бы онъ хотлъ извиниться передъ своимъ постителемъ въ томъ, что не можетъ принять его въ такой поздній часъ, и онъ даже пробормоталъ что-то о томъ, что у него нтъ огня, но незнакомецъ снова повторилъ свое требованіе войти въ домъ, такъ что еврей открылъ дверь и просилъ потише запереть ее, пока онъ принесетъ свчу.

— Здсь темно, какъ въ могил, — сказалъ незнакомецъ, ощупью двигаясь впередъ.— Скоре.

— Закройте дверь, — шепнулъ Феджинъ съ другого конца корридора. Не усплъ онъ этого сказать, какъ дверь захлопнулась съ громкимъ шумомъ.

— Это не моя вина, — сказалъ незнакомецъ, пробуя идти дальше.— Или втеръ закрылъ ее или она сама захлопнулась, что-нибудь изъ двухъ. Несите скоре свчу или я размозжу себ голову въ этой проклятой дыр.

Феджинъ осторожно спустился въ кухню по ступенькамъ лстницы и скоро вернулся со свчей въ рукахъ и сообщилъ, что Тоби Крекитъ спитъ въ задней комнат, а мальчики въ передней. Онъ поднялся по лстниц и пригласилъ незнакомца слдовать за собой.

— Все, что нужно, мы можемъ говорить здсь, — сказалъ еврей, отворяя дверь, ведущую въ первый этажъ.— Такъ какъ въ ставняхъ здсь есть дыры, а мы никогда не показываемъ огня нашимъ сосдямъ, то свчу мы оставимъ на лстниц. Вотъ такъ!

Съ этими словами еврей спустился немного и поставилъ свчу на ступеньку лстницы, какъ разъ противъ дверей комнаты. Затмъ они вошли въ комнату, гд не было никакой мебели, кром сломаннаго кресла и дивана или кушетки безъ обивки. Незнакомецъ слъ на этотъ диванъ съ видомъ человка утомленнаго, а еврей придвинулъ кресло и слъ противъ него. Въ комнат было не совсмъ темно, дверь оставалась полуоткрытой и свтъ отъ стоявшей на лстниц свчи слабо отражался на противоположной стн.

Они разговаривали между собой шепотомъ и хотя изъ всего разговора ихъ можно было разобрать лишь кое-какія несвязныя слова, все же внимательный наблюдатель сразу замтилъ бы, что еврей защищается противъ какихъ-то обвиненій незнакомца, и что послдній находится въ сильной степени раздраженія. Такъ разговаривали они около четверти часа или боле, когда Монксъ — такъ называлъ еврей незнакомца во время разговора съ нимъ, — сказалъ боле громкимъ голосомъ, на этотъ разъ:

— Повторяю, весь планъ былъ худо задуманъ. Зачмъ вы не оставили его здсь съ другими? Зачмъ вы сразу не сдлали изъ него мелкаго карманнаго воришки?

— Вотъ и извольте съ нимъ разговаривать!— сказалъ еврей, пожимая плечами.

— Не вздумаете ли утверждать, что вы хотли это сдлать, да не могли?— спросилъ Монксъ.— А съ другими мальчиками вы не справлялись разв? Запасись вы терпніемъ всего только на одинъ годъ и вы довели бы его до того, что его въ конц концовъ отправили бы въ колонію и быть можетъ на всю жизнь.

— Кому принесъ бы пользу такой оборотъ дла?— спросилъ еврей, принимая униженный видъ.

— Мн, — отвчалъ Монксъ.

— Но не мн, — сказалъ еврей.— Онъ могъ принести пользу мн. Когда дв стороны замшаны въ одномъ и томъ же дл, то благоразумне всего соблюдать интересы обихъ. Не такъ ли, мой добрый другъ?

— Что же длать теперь?— спросилъ Монксъ.

— Я сразу увидлъ, что его не легко будетъ пріучить къ нашему длу, — отвчалъ еврей, — потому что онъ совсмъ не походилъ на другихъ мальчиковъ.

— Въ томъ-то и дло, что не походилъ, проклятый!— пробормоталъ Монксъ.— Не будь этого, онъ давно уже сдлался бы воромъ.

— Я совсмъ не зналъ, какъ мн взяться за него, — сказалъ еврей, тревожно всматриваясь въ лицо своего собесдника.— Онъ ни чему не поддавался. Я пугалъ его. Мы сначала всегда стараемся запугать. Но все было напрасно. Что могъ я сдлать? Посылать его съ Доджеромъ и Чарли? Довольно было съ насъ и одного раза… Вс мы тогда здорово перетрусили.

— Я не виноватъ въ этомъ, — сказалъ Монксъ.

— Нтъ, нтъ, мой милый, — сказалъ еврей.— Я не въ претензіи на это, не случись этого, вамъ не удалось бы собственными глазами видть мальчика и убдиться въ томъ, что это тотъ самый, котораго вы искали. Да! Я вернулъ его для васъ съ помощью той двушки, которой пришла фантазія защищать его.

— Задушить надо эту двчонку!— сказалъ Монусх.

— Нтъ, это не годится, мой милый, — отвчалъ еврей, улыбаясь.— Къ тому же это не входитъ въ кругъ нашей дятельности, хотя въ одинъ ихъ этихъ дней я готовъ былъ это сдлать. Знаю я хорошо этихъ двушекъ, Монксъ! Какъ только мальчикъ начнетъ красть, такъ она перестанетъ на него обращать вниманіе, онъ будетъ для нея чурбанъ чурбаномъ. Вы хотите, чтобы онъ сдлался воромъ? Если онъ живъ, я постараюсь это сдлать, если… если… сказалъ еврей, подходя ближе къ Монксу.— Хотя врядъ ли… Одна бда не приходитъ… Если онъ умеръ…

— Не моя вина въ этомъ, — перебилъ его Монксъ съ ужасомъ и дрожащими руками схватывая руку еврея.— Запомните это себ хорошенько! Я не участвую въ этомъ. Все, кром смерти, я съ самого начала сказалъ это. Я не хочу крови. Это всегда въ конц концовъ выплываетъ, и вызываетъ призраки. Если они убьютъ его, я не виноватъ въ этомъ, слышите вы? провались оно, это ваше логово… Что это такое?

— Что?— вскрикнулъ еврей, обнимая обими руками Монкса, который въ ужас вскочилъ вдругъ на ноги.— Гд?

— Тамъ!— сказалъ Монксъ, указывая на противоположную стну.— Тнь! Я видлъ ясно тнь женщины въ плащ и шляпк… Она скользнула вдоль этой стны.

Оба поспшно вышли изъ комнаты. Свча стояла тамъ, гд ее поставили. Они ничего не увидли, кром пустой лстницы и своихъ блдныхъ лицъ. Они прислушивались нсколько секундъ, но во всемъ дом царило глубокое молчаніе.

— Это вамъ померещилось, — сказалъ еврей. Онъ взялъ свчу и повернулся къ своему постителю.

— Клянусь, что я видлъ ее ясно!— отвчалъ Монксъ, продолжая еще дрожать. Она стояла, склонившись впередъ, когда я ее увидлъ, а когда я сказалъ, что вижу ее, она скрылась.

Еврей взглянулъ на блдное лицо Монкса и предложилъ ему подняться по лстниц. Они заглянули во вс комнаты, везд было холодно, темно и пусто. Они спустились въ корридоръ и затмъ въ подвалы. Низкіе стны были покрыты плсенью, и везд виднлись слды улитокъ и слизняковъ, но все кругомъ было тихо, какъ въ могил.

— Что вы такъ трепещете?— сказалъ еврей, когда они вернулись въ корридоръ.— Кром насъ съ вами, здсь во всемъ дом никого нтъ, если не считать Тоби и мальчиковъ… Ихъ бояться нечего. Вотъ посмотрите!

И въ доказательство своихъ словъ еврей вынулъ изъ кармана два ключа и объяснилъ ему, что для предупрежденія всякой помхи разговору онъ сейчасъ же заперъ двери, какъ только спустился съ лстницы.

Осязательное доказательство поколебало прежнюю увренность Монкса въ томъ, что онъ видлъ кого-то. Чмъ дальше, тмъ мене протестовалъ онъ, особенно посл осмотра комнатъ, и наконецъ со смхомъ объявилъ, что все это происходитъ, вроятно, вслдствіе его возбужденнаго воображенія. Онъ отказался отъ всякаго разговора, на этотъ вечеръ, по крайней мр, ссылаясь на то, что уже больше часу ночи. Милая парочка разсталась.

XXVII. Глава эта написана авторомъ съ цлью загладить свою невжливость относительно одной лэди, которую онъ покинулъ самымъ безцеремоннымъ образомъ.

Было бы крайне неприлично со стороны скромнаго автора заставлять долго ждать такое высокопоставленное лицо, какъ приходскій сторожъ, заставлять его ждать, стоя спиною къ камину и заложивъ руки подъ полы сюртука, до тхъ поръ, пока автору придетъ фантазія освободить его, еще боле неприлично было бы ему забыть леди, которую этотъ приходскій сторожъ осчастливилъ нжнымъ взоромъ любви, на ухо которой онъ шепталъ сладкія рчи, которыя, исходя отъ такого лица, должны заставить трепетать сердце не только двицы въ расцвт лтъ, но и матроны пожилыхъ лтъ. Вотъ почему повствователь, перо котораго начертаетъ эти слова — знающій прекрасно свое мсто и то уваженіе, которое онъ обязанъ питать къ людямъ, облеченнымъ высшею властью — спшить воздать имъ почтеніе, подобающее ихъ положенію и ихъ великимъ добродтелямъ. Съ этою цлью онъ хотлъ даже написать трактатъ, доказывающій божественное происхожденіе всхъ приходскихъ сторожей и невозможность слдовательно того, чтобы приходскій сторожъ могъ когда либо ошибаться, что было бы очень пріятно и полезно читателю, но чего къ несчастью авторъ не можетъ исполнить за недостаткомъ времени и мста и долженъ отложить до боле удобнаго случая. Когда же наконецъ ему представится этотъ случай, то онъ предполагаетъ доказать, что сторожъ, въ собственномъ смысл этого слова, то есть, приходскій сторожъ, служащій въ приходскомъ дом призрнія бдныхъ и принадлежащій по оффиціальному званію своему къ приходской церкви, одаренъ, въ силу занимаемаго имъ положенія, всми добродтелями и лучшими качествами человчества. Что касается другихъ сторожей, какъ сторожа разныхъ обществъ и компаній, сторожа судейскіе, сторожа въ церквахъ, — то они не имютъ права предъявлять претензіи на обладаніе хотя бы однимъ изъ этихъ совершенствъ, за исключеніемъ, впрочемъ, церковныхъ сторожей, да и то лишь въ низшей степени.

Мистеръ Бембль еще разъ пересчиталъ чайныя ложечки, взвсилъ сахарные щипчики, внимательно осмотрлъ кувшинъ для молока, уврился въ хорошемъ качеств окружающей обстановки вплоть до сидньевъ на креслахъ, набитыхъ исключительно конскимъ волосомъ. Повторилъ онъ этотъ процессъ полдюжины разъ, по крайней мр, прежде чмъ подумать о томъ, что пора было бы уже вернуться мистриссъ Корней. Одна дума ведетъ за собою другую думу. Такъ какъ не было слышно ни малйшаго звука, показывающаго приближеніе мистриссъ Корней, то мистеръ Бембль подумалъ, что самымъ невиннымъ и добродтельнымъ препровожденіемъ времени будетъ, если онъ удовлетворитъ дальнйшему любопытству своему и осмотритъ комодъ мистриссъ Корней.

Прислушавшись у дверей и уврившись въ томъ, что никого нтъ по близости, мистеръ Бембль занялся осмотромъ всхъ трехъ ящиковъ комода, начиная съ нижняго. Вс они оказались наполненными разными принадлежностями дамскаго туалета исъ прекраснаго матеріала, которыя были аккуратно прикрыты листами газетной бумаги и переложены сухой лавандой. Мистеру Бемблю это доставило большое удовольствіе, осмотръ свой онъ закончилъ ящикомъ въ правомъ углу (гд торчалъ ключъ) и нашолъ маленькую шкатулку съ висячимъ замкомъ, встряхнвъ ее, онъ услышалъ пріятный звонъ монетъ. Мистеръ Бембль вернулся къ камину и, занявъ тамъ свое прежнее положеніе, принялъ серьезный и ршительный видъ и сказалъ: ‘Такъ и сдлаю!’ Посл этихъ знаменательныхъ словъ онъ минутъ десять качалъ головою, видимо довольный собой и разсматривая въ то же время съ большимъ удовольствіемъ и интересомъ свои сапоги.

Онъ предавался еще этому занятію, когда въ комнату влетла мистриссъ Корней и, бросившись въ кресло у камина закрыла одной рукой глаза, а другую положила на сердце и сидла, еле переводя дыханіе.

— Мистриссъ Корней, — сказалъ мистеръ Бембль, останавливаясь подл нея, — что это значитъ? Что случилось, ма’амь? Отвчайте мн, пожалуйста! Я какъ на… на..

Мистеръ Бембль былъ такъ встревоженъ, что не могъ сразу припомнить словъ ‘на иголкахъ’ и сказалъ на ‘битыхъ бутылкахъ’.

— О, мистеръ Бембль!— воскликнула леди.— Я взволновала.

— Взволнованы, ма’амъ?— спросилъ мистеръ Бембль.— Кто осмлился?..’ Я знаю, — сказалъ онъ, принимая величественный видъ, — это нищіе

— Ужасъ пробираетъ, когда подумаешь объ этомъ! — сказала леди, вздрагивая.

— Тогда не думайто объ этомъ, ма’амъ, — сказалъ мистеръ Бембль.

— Я не могу, — прошептала леди.

— Примите что нибудь, ма’амъ!— сказалъ мистеръ Бембль.— Немного вина?

— Ни за что въ мір!— отвчала мистриссъ Корней.— Я не могу… О! Верхняя полка въ правомъ углу… О!

Съ этими словами добрая леди указала по разсянности на шкапъ и тутъ съ нею снова повторились истеричныя спазмы. Мистеръ Бембль бросился къ шкапу и, вынувъ оттуда указанную ему зеленую бутылку, налилъ ея содержимое въ чайную чашку и поднесъ къ губамъ леди.

— Мн лучше, — сказала мистриссъ Корней, выпивъ чашку и откидываясь на спинку кресла.

Мистеръ Бембль набожно поднялъ глаза вверхъ и, опустивъ ихъ затмъ внизъ, взялъ чашку и поднесъ ее къ носу.

— Перечная мята, — сказала мистриссъ Корней слабымъ голосомъ и улыбнулась.— Попробуйте! Къ ней прибавлено… прибавлено еще кое-что.

Мистеръ Бембль съ нкоторымъ сомнніемъ ршился попробовать лекарство, онъ притронулся сначала губами, потомъ отпилъ глотокъ и затмъ всю чашку.

— Это хорошее укрпляющее средство, — сказала мистриссъ Корней.

— Очень, ма’амъ, — подтвердилъ сторожъ.

Онъ пододвинулъ свой стулъ поближе къ леди, и нжно спросилъ ее, что такъ разстроило ее.

— Пустяки, — отвчала мистриссъ Корней.— Ахъ! я всегда и все такъ близко принимаю къ сердцу, все меня тревожить, и такое я слабое созданіе.

— Не слабое, ма’амъ, — отвчалъ мистеръ Бембль еще близко придвигаясь къ ней.— Неужели вы слабое созданіе, мистриссъ Корней?

— Вс мы слабыя созданія, — сказала мистриссъ Корней, употребляя всмъ извстное общее правило.

— Да, слабыя, — сказалъ сторожъ.

Минуту или дв никто изъ нихъ не говорилъ ни слова. По прошествіи этого времени мистеръ Бембль для пущаго подтвержденія только что сказаннаго, снявъ свою лвую руку со спинки стула, на которомъ сидла мистриссъ Корней и обвилъ ею талію леди.

— Вс мы слабыя созданія, — сказалъ мистеръ Бембль. Мистриссъ Корней вздохнула.

— Не вздыхайте, мистриссъ Корней, — сказалъ мистеръ Бембль.

— Я не могу, — отвчала мистриссъ Корней и снова вздохнула.

— У васъ очень уютная комната, ма’амъ, — оказалъ мистеръ Бембль, оглядываясь кругомъ.— Прибавить бы еще одну комнату, ма’амъ, и было бы совсмъ хорошо.

— Слишкомъ много для меня одной, — прошептала леди.

— Но для двухъ, ма’амъ, — продолжалъ мистеръ Бембль нжнымъ тономъ.— Что вы скажете, мистриссъ Корней?

Мистриссъ Корней опустила голову посл этихъ словъ сторожа, сторожъ опустилъ свою, чтобы заглянуть въ лицо мистриссъ Корней. Но мистриссъ Корней съ непоколебимой твердостью отвернула голову и хотла достать платокъ, но вмсто кармана нечаянно положила свою руку въ руку мистера Бембля.

— Комитетъ даетъ вамъ отопленіе, мистриссъ Корней?— спросилъ сторожъ, нжно пожимая ей руку.

— И освщеніе, — отвчала мистриссъ Корней, отвчая ему легкимъ пожатіемъ.

— Отопленіе, освщеніе и квартира, — сказалъ мистеръ Бембль.— О, мистриссъ Корней, вы настоящій ангелъ!

Леди не въ силахъ была устоять противъ такого неожиданнаго проявленія чувствъ. Она упала въ объятія мистера Бембля и джентльменъ этотъ въ порыв чувствъ своихъ запечатллъ страстный поцлуй на ея цломудренномъ носу.

— Какое приходское совершенство! — воскликнулъ мистеръ Бембль.— Знаете ли, очаровательная, что мистеру Стоуту хуже?

— Да, — отвчала мистриссъ Корней.

— Докторъ говоритъ, что онъ не можетъ прожить больше недли,— продолжалъ мистеръ Бемблъ.— Онъ начальникъ этого учрежденія, посл смерти его останется вакантное мсто, а для вакантнаго мста нуженъ замститель. О, мистриссъ Корней, какая перспектива открывается! Какой неожиданный случай, благопріятствующій соединенію сердецъ!

Мистриссъ Корней зарыдала.

— Одно только крошечное словечко!— сказалъ мистеръ Бембль, склоняясь къ скромной красавиц.— Одно только крошечное, крошечное словечко, о моя дорогая мистриссъ Корней!

— Да… да… а!— пролепетала надзирательница.

— Еще одно слово, — продолжалъ сторожъ, — успокойтесь и совладайте съ вашей чувствительностью. Скажите… когда?

Мистриссъ Корней два раза начинала говорить и не могла, собравшись, наконецъ, съ духомъ, она обвила руки свои вокругъ шеи мистера Бембля и сказала, что это будетъ тогда, когда ему угодно, потому что онъ ‘голубь ея дорогой!’

Дло это, конченное къ обоюдному удовольствію, торжественно скрплено было второй чашкой перечной мяты, что оказалось крайне необходимымъ въ виду необыкновеннаго волненія чувствительной и слабой леди. Успокоившись нсколько, мистриссъ Корней разсказала мистеру Бемблю о смерти старухи.

— Очень хорошо, — сказалъ джентльменъ, отпивая глотокъ перечной мяты.— Я зайду къ Соуэрберри по пути домой и скажу ему, чтобы онъ пришелъ завтра. Не это ли такъ напугало васъ, моя любовь?

— Особеннаго ничего не было, милый, — отвчала леди уклончиво.

— Нтъ, что нибудь должно было взволновать васъ, моя любовь, — сказалъ мистеръ Бембль.— Почему же вы не хотите сказать этого вашему Бембельчику?

— Не теперь, — отвчала леди, — какъ нибудь на дняхъ.— Когда мы обвнчаемся, милый.

— Когда мы обвнчаемся!— воскликнулъ мистеръ Бембль.— Узнай только я, что который нибудь изъ этихъ нищихъ имлъ наглость…

— Нтъ, нтъ, моя любовь, — перебила его леди.

— Если бы только я могъ подумать, — продолжалъ мистеръ Бембль, — если бы я могъ подумать, что кто нибудь изъ нихъ осмлился взглянутъ на это прелестное личико…

— Никогда они не осмлятся сдлать этого, моя любовь, — отвчала леди.

— Пусть лучше не пробуютъ!— сказалъ мистеръ Бембль, потрясая кулакомъ.— Покажите мн человка приходскаго или экстра-приходскаго, который осмлится сдлать это и… онъ не посметъ сдлать этого вторично.

Не сопровождайся слова эти энергичными жестами, то это могло бы показаться не особенно лестнымъ комплиментомъ прелестямъ этой леди, но такъ какъ мистеръ Бембль сопровождалъ угрозу краснорчивымъ жестомъ, то леди была очень тронута этимъ доказательствомъ любви и выразила ему свой восторгъ, сказавъ ему, что онъ настоящій голубочекъ.

Голубочекъ поднялъ свой воротникъ, надлъ трехуголку и, обмнявшись долгимъ и страстнымъ поцлуемъ со своей будущей подругой жизни, вышелъ бодро навстрчу втру и холоду. Онъ только на нсколько минутъ остановился на мужской половин, чтобы на дл убдиться, какой изъ него выйдетъ начальникъ дома призренія. Убдившись въ несомннномъ вліяніи своемъ на нищихъ, онъ вышелъ оттуда съ легкимъ сердцемъ и съ ясными надеждами на свое будущее повышеніе и думалъ все время объ этомъ, пока не дошелъ до лавки гробовщика.

Мистера и мистриссъ Соуэрберри не оказалось дома, — они ушли въ гости. Что касается мистера Клейполя, то онъ, не признавая вообще никакой физической дятельности, за исключеніемъ той, которая требуется для перевариванія пищи и питія, отправился исполнять эти дв послднія обязанности, не считая нужнымъ закрыть лавку, хотя давно уже прошелъ часъ, когда она обыкновенно запиралась. Мистеръ Бембль нсколько разъ постучалъ по конторк, но никто не явился на его зовъ, увидя въ эту минуту свтъ въ окн маленькой комнатки позади лавки, онъ очень осторожно прошелъ туда, чтобы посмотрть, что тамъ длается. То, что онъ увидлъ, очень поразило его.

Столъ былъ накрытъ скатертью и на немъ стояли тарелки и стаканы, хлбъ и масло, кружка съ портеромъ и бутылка вина. На одномъ конц стола, небрежно раскинувшись въ кресл и перекинувъ одну изъ ногъ черезъ ручку его, сидлъ мистеръ Ноэ Клейполь, въ одной рук онъ держалъ складной ножъ, а въ другой кусокъ хлба намазанный толстымъ слоемъ масла. Рядомъ съ нимъ стояла Шарлота съ открытымъ боченкомъ устрицъ, которыхъ мистеръ Клейполь глоталъ съ поразительной жадностью. Носъ юнаго джентльмена, красный боле обыкновеннаго, и постоянное подмигиванье праваго глаза показывали, что онъ нсколько навесел, симптомы эти подтверждались тмъ, какъ онъ жадно глоталъ устрицы, что являлось, безъ сомннія, слдствіемъ потребности прохладиться, которую чувствовалъ его разгоряченный черезъ мру желудокъ.

— Ахъ, вотъ еще! Смотрите, какая чудесная!— сказала Шарлота.— Скушайте еще… одну только!

— Превосходная вещь эти устрицы!— замтилъ мистеръ Клейполь, проглатывая ее.— Какая жалость, что такъ тяжело въ желудк, когда ихъ слишкомъ много проглотишь. Не правда-ли, Шарлота?

— Это, знаете ли, даже жестоко!— отвчала Шарлота.

— Врно, — подтвердилъ мистеръ Клейполь.— А ты любишь устрицы?

— Не очень, — отвчала Шарлота, — я больше люблю смотрть, когда вы сами ихъ кушаете.

— Господи!— сказалъ Ноэ.— Какъ странно!

— Скушайте еще, — сказала Шарлота.— Смотрите, какая у нея красивая, нжная бородка.

— Не могу, больше, — сказалъ Ное.— А жаль, что не могу! Подойди ближе, Шарлота, я хочу поцловать тебя.

— Что!— крикнулъ мистеръ Бембль, влетая въ комнату.— Повтори это, сэръ!

Шарлота вскрикнула и закрыла лицо передникомъ. Мистеръ Клейполь, не измнивъ нисколько своего положенія въ кресл, опустилъ только ногу на полъ и съ ужасомъ смотрлъ на сторожа.

— Повтори это еще разъ, гадкій, нахальный мальчишка!— сказалъ мистеръ Бембль.— Какъ ты смешь говорить такія вещи, сэръ! Поцловать ее! — съ негодованіемъ воскликнулъ мистеръ Бембль. Тьфу!

— Я совсмъ и не хотлъ этого, — захныкалъ Ноэ.— Она всегда сама цлуетъ меня и не спрашиваетъ даже, хочу я или не хочу.

— О, Ноэ!— воскликнула Шарлота съ упрекомъ.

— Да, сама… Хорошо знаешь, что сама, — отвчалъ Ноэ.— Она всегда сама это длаетъ, мистеръ Бембль, сэръ! Она сама часто щекочетъ мн подбородокъ, сэръ, и разными манерами показываетъ мн свою любовь.

— Молчать!— крикнулъ сурово мистеръ Бембль.— Ступайте внизъ, ма’амъ! Ноэ, закрой лавку! Ни слова! Когда хозяинъ придетъ домой, скажи ему, что приходилъ мистеръ Бембль и просилъ передать ему, что завтра посл завтрака надо схоронить одну старуху. Слышишь, сэръ! Цловаться! — воскликнулъ снова мистеръ Бембль, подымая кверху руки.— До какого ужаса доходить испорченность низшихъ классовъ прихода! Нтъ, если парламентъ не обратитъ на это должнаго вниманія, то пропала наша страна и мирные нравы нашихъ поселянъ!

Съ этими словами приходскій сторожъ гордо и величественно вышелъ изъ дома гробовщика.

Теперь, проведавъ достаточно далеко приходскаго сторожа и сдлавъ необходимыя распоряженія относительно погребенія старухи, мы находимъ нужнымъ навести справки о молодомъ Оливер Твист, дабы узнать, лежитъ ли онъ еще въ той канав, куда его положилъ Тоби Крекитъ.

XXVIII. Продолженіе приключеній Оливера Твиста.

— Дерите горло, дерите! Волки!— сказалъ Сайксъ, — скрежеща зубами.— Хотлось бы мн запопасть кого нибудь изъ васъ! Не такъ бы еще завыли!

Сайксъ проворчалъ эти слова со всею злобою, на какую только была способна его жестокая душа и положилъ раненаго мальчика на колни, оглядываясь въ ту сторону, гд были его презлдователи. Но густой туманъ и ночная тьма мшали ему что либо видть, онъ слышалъ только громкіе крики людей, къ которымъ скоро примшался съ разныхъ сторонъ лай собакъ, разбуженныхъ набатомъ.

— Стой ты, трусливая собака! — крикнулъ разбойникъ Тоби Крекиту, удиравшему съ всею быстротой своихъ длинныхъ ногъ.— Стой!

Тоби остановился. Онъ не былъ хорошо увренъ, что находится вн выстрла, и зналъ, что съ Сайксомъ шутки плохи, когда онъ находится въ такомъ состояніи духа.

— Подержи-ка мальчика! — съ бшенствомъ крикнулъ Сайксъ.— Назадъ!

Тоби сдлалъ видъ, что хочетъ вернуться, но шелъ назадъ медленно, неохотно и что-то бормоталъ себ подъ носъ съ недовольнымъ видомъ.

— Ну, поворачивайся!— крикнулъ Сайксъ, укладывая мальчика въ сухую канаву и вынимая пистолетъ изъ кармана.— Со мною, братъ, шутки плохи.

Крики тмъ временемъ усилились и стали громче. Сайксъ, оглянувшись кругомъ, увидлъ, что люди, гнавшіеся за ними, уже перелзали изгородь того поля, гд они стояли, и что впереди нихъ бгутъ дв собаки.

— Пропали мы, Биллъ!— крикнулъ Тоби.— Брось ребенка и удирай!

Съ этими словами мистеръ Крекитъ, предпочитавшій скоре быть убитымъ, чмъ попасть въ руки своихъ враговъ, пустился удирать во вс лопатки. Сайксъ стиснулъ зубы и оглянулся кругомъ. Прикрывъ затмъ Оливера плащемъ, въ который его завернули впопыхахъ, онъ бросился по направленію вдоль изгороди, чтобы отвлечь вниманіе отъ того мста, гд лежалъ мальчикъ,остановился на секунду у того мста, гд дв изгороди встрчались подъ угломъ, выстрлилъ на воздухъ изъ пистолета и, перескочивъ однимъ прыжкомъ черезъ изгородь, скрылся изъ виду.

— Го, гой сюда!— крикнулъ чей то голосъ.— Пинчеръ! Нептунъ! Сюда! сюда!

Собаки, которыя такъ же, повидимому, неохотно преслдовали воровъ, какъ и хозяева ихъ, немедленно повиновались. Трое мужчинъ, пробжавъ нсколько шаговъ по полю, остановились и стали совщаться между собою.

— Я совтую, или врне, приказываю вернуться домой, — сказалъ самый толстый изъ нихъ.

— Мн всегда пріятно то, что пріятно мистеру Джайльсу, — сказалъ коротенькій, тоненькій человкъ съ блднымъ лицомъ и заискивающими маверами, какія всегда бываютъ у трусовъ.

— Я то же, джентльмены, не желаю противорчить, — сказалъ третій, который звалъ назадъ собакъ.— Мистеръ Джайльсъ знаетъ, что длаетъ.

— Разумется, — отвчалъ коротенькій человкъ, — мы не имемъ права противорчить тому, что говоритъ мистеръ Джайльсъ. Нтъ, нтъ, я знаю свое положеніе. Мое дло знать всегда свое положеніе.

Сказать правду, маленькій человчекъ дйствительно понималъ свое положеніе и зналъ прекрасно, что въ данную минуту оно не вполн безопасно, а потому зубы его такъ стучали, какъ въ лихорадк.

— Вы боитесь, Бриттльсъ?— сказалъ мистеръ Джайльсъ.

— Нисколько, — сказалъ Бриттльсъ.

— Боитесь, — сказалъ Джайльсъ.

— ‘Вы’ ошибаетесь, мистеръ Джайльсъ, — сказалъ Бриттльсъ.

— Нтъ, ‘вы’ лжете, Бриттльсъ, — сказалъ мистеръ Джайльсъ.

Насмшка мистера Джайльса была главной причиной этихъ пререканій, а насмшка мистера Джайльса была вызвана тмъ, что вс ссылались на него, говоря о возвращеніи домой. Третій человкъ закончилъ этотъ споръ самымъ философскимъ образомъ.

— Знаете, что я вамъ скажу, джентльмены, — сказалъ онъ, — мы вс трусимъ.

— Говорите за себя, сэръ, — сказалъ мистеръ Джайльсъ, самый блдный изъ всхъ трехъ.

— Такъ я и длаю, — отвчалъ третій.— Ничего нтъ удивительнаго, что мы трусимъ при такихъ обстоятельствахъ. Я трушу.

— И я также, — сказалъ Бриттльсъ, — только никогда не слдуетъ упрекать въ этомъ человка.

Такое искреннее сознаніе смягчило мистера Джайльса, который признался также, что боится, посл чего вс трое оглянулись кругомъ и съ полнымъ единодушенъ пустились обратно домой и бжали до тхъ поръ, пока мистеръ Джайльсъ (который былъ вооруженъ вилами и запыхался скоре всхъ) настоялъ самымъ любезнымъ образомъ, что слдуетъ остановится и отдохнуть, тмъ боле что онъ хочетъ извиниться въ предыдущихъ словахъ своихъ.

— Удивительно, — сказалъ мистеръ Джайльсъ, — чего только не сдлаетъ человкъ, когда кровь у него расходится. Я могъ бы совершить убійство… знаю, что могъ-бы…. поймай я только одного изъ этихъ негодяевъ.

Когда оба товарища его высказались въ томъ же смысл, и кровь ихъ также нсколько успокоилась, они заговорили о причин такой внезапной перемн въ ихъ темперамент.

— Знаю, знаю причину, — сказалъ мистеръ Джайльсъ, — изгородь!

— А, пожалуй, что такъ! — воскликнулъ мистеръ Бриттльсь, пораженный этимъ заключеніемъ.

— Вы наврное согласитесь со мною, — сказалъ Джайльсъ, — что только изгородь сдержала потокъ нашихъ чувствъ. Какъ только я перелзъ, такъ кровь моя сразу остыла.

По странному стеченію обстоятельствъ и остальные оба сознались, что въ ту же минуту они испытали такое же чувство. Было, слдовательно, очевидно, что всему причиной изгородь, особенно если принятъ во вниманіе моментъ такой перемны, ибо вс трое прекрасно помнили, что случилось это въ ту именно минуту, когда они увидли разбойниковъ.

Разговоръ этотъ происходилъ между двумя мужчинами, которые услышали воровъ и прохожимъ котельщикомъ, ночевавшимъ въ пристройк и присоединившимся потомъ къ нимъ вмст съ двумя своими собаками. Мистеръ Джайльсъ исполнялъ обязанности дворецкаго и управляющаго длами старой леди, Бриттльсъ былъ лакеемъ. Такъ какъ онъ поступилъ на службу, будучи еще ребенкомъ, то съ нимъ до сихъ поръ обращались, какъ съ мальчикомъ, не смотря на то, что ему исполнилось уже тридцать лтъ.

Ободряя себя такими разговорами, они все время тсно держались другъ къ другу и при малйшемъ шелест подозрительно осматривались кругомъ. Вс трое по окончаніи разговора поспшили къ дереву, позади котораго они спрятали фонарь, чтобы воры не видли огня и не знали бы въ какомъ направленіи имъ стрлять. Они взяли фонарь и во вс лопатки пустились домой. Долго еще посл того, какъ исчезли изъ виду очертанія ихъ фигуръ, мерцалъ вдали огонекъ, напоминая собой блуждающіе огоньки болотистой ночи.

Воздухъ становился холодне, предвщая приближеніе дня, и туманъ стлался по земл подобно густому облаку дыма. Трава была мокрая, тропинки и ямки были покрыты жидкой грязью и водой, сырой втеръ завывалъ глухо и тоскливо. Неподвижный и безчувственный Оливеръ все еще лежалъ тамъ, гд его положилъ Сайксъ.

Утро приближалось. Воздухъ становился боле рзкимъ и холоднымъ, какъ это всегда бываетъ передъ разсвтомъ, блдные признаки котораго еле мерцали на неб…. Ночь умирала, но день еще не рождался. Предметы, казавшіеся такими ужасными среди ночного мрака, принимали все боле и боле ясныя очертанія и свои обычный видъ. Дождь падалъ крупными, частыми каплями и шумлъ среди кустовъ, лишенныхъ уже листьевъ. Но Оливеръ не чувствовалъ, какъ онъ падалъ на него, и продолжалъ лежать безъ чувствъ и безъ сознанія на своемъ глиняномъ лож.

Но вотъ болзненный крикъ нарушилъ окружающую тишину и мальчикъ, крикнувъ, очнулся. Лвая рука его, крпко перевязанная платкомъ, болталась сбоку и вся повязка на ней была пропитана кровью. Онъ былъ такъ слабъ, что съ трудомъ приподнялся и слъ, оглянувшись кругомъ, онъ застоналъ отъ боли. Дрожа всмъ тломъ отъ холода и слабости, онъ сдлалъ усиліе, чтобы встать, но, вздрогнувъ съ головы до ногъ, снова упалъ на землю.

Полежавъ нсколько минутъ, Оливеръ почувствовалъ, что сердце его слабетъ и, подумавъ, что онъ непремнно умретъ, если по прежнему будетъ лежать здсь, ршился снова встать на ноги и попытаться идти. Въ голов у него шумло и онъ шатался изъ стороны въ сторону, какъ пьяный. Но онъ удержался на ногахъ и, опустивъ тяжелую голову на грудь, двинулся впередъ, самъ не зная, куда идетъ.

Мысли и виднія самымъ причудливымъ образомъ проходили въ его голов. Ему казалось, что онъ идетъ между Сайксомъ и Крекитомъ, они сердито смотрятъ… онъ ясно слышитъ ихъ слова… И когда онъ приходилъ въ себя, длая усиліе, чтобы не упасть, то ловилъ себя на томъ, что это онъ говорилъ съ ними. Затмъ онъ былъ съ однимъ Сайксомъ, какъ наканун, мимо нихъ проходили люди и онъ чувствовалъ, какъ разбойникъ сжимаетъ ему руку. Вдругъ онъ остановился при вид оружія… воздухъ задрожалъ отъ громкихъ криковъ и выстрловъ… передъ глазами блеснули огни… шумъ, грохотъ… Кто то поспшно потащилъ его. И среди всхъ этихъ видній онъ испытывалъ, хотя неясное и неопредленное, но тмъ не мене непрерывное ощущеніе нестерпимой боли.

Тутъ онъ остановился и затмъ совершенно машинально пролзъ между перекладинами воротъ, а быть можетъ и изгороди, и вышелъ на дорогу. Дождь теперь усилился и привелъ его въ себя.

Онъ оглянулся кругомъ и увидлъ домъ, который находился такъ близко, что ему не трудно было добраться до него. Тамъ, быть можетъ, сжалятся надъ нимъ, а если не сжалятся, думалъ онъ, то все же лучше умереть вблизи человческаго жилья, чмъ въ открытомъ пол. Онъ собрался съ послдними силами и повернулъ къ дому.

Чмъ ближе подходилъ онъ къ нему, тмъ больше казалось ему, что онъ гд то раньше видлъ это. Онъ не помнилъ всхъ отдльныхъ подробностей постройки, но весь видъ ея былъ ему знакомъ.

Садовая стна…. На трав, въ саду, онъ упалъ ночью на колни и просилъ разбойниковъ сжалиться надъ нимъ. Да, это былъ тотъ самый домъ, который они хотли ограбить.

Оливеръ почувствовалъ невыразимый ужасъ, когда узналъ, наконецъ, это мсто и, забывъ свою рану и страданія, хотлъ бжать. Бжать! Онъ едва стоялъ на ногахъ, но будь онъ даже въ полной сил своихъ юныхъ лтъ, то и тогда ему некуда было бжать. Онъ толкнулъ калитку, она была не заперта и сразу распахнулась. Онъ поплелся по лужайк, взошелъ на ступеньки и слабо постучалъ въ дверь. Тутъ силы его оставили. Онъ опустился на ступеньки и прислонился спиной къ косяку двери.

Случилось такъ, что въ это самое время въ кухн сидли Джайльсъ, Бритльсъ и котельщикъ и наслаждались чаемъ и разными другими вещами, подкрпляясь посл усталости и ужасовъ прошлой ночи. Мистеръ Джайльсъ, собственно говоря, не имлъ привычки слишкомъ фамильярничать съ низшими слугами, къ которымъ онъ, правда, относился привтливо, но всегда держалъ себя такъ, чтобы они никогда не забывали его боле высокаго положенія въ обществ. Но смерть, пожаръ и грабежъ заставляютъ людей снисходить другъ къ другу. Вотъ почему мистеръ Джайльсъ сидлъ на кухн, положивъ ноги на ршетку очага и облокотившись лвой рукой на столъ, тогда какъ правой дополнялъ при случа свой разсказъ о ночномъ нападеніи, который его собесдники (главнымъ образомъ кухарка и горничная) слушали съ напряженнымъ вниманіемъ.

— Было больше половины второго, — говорилъ мистеръ Джайльсъ, — ну, клясться не буду, что это такъ, могло быть и около трехъ, — я проснулся вдругъ, повернулся на кровати, вотъ такъ, (мистеръ Джайльсъ повернулся на своемъ стул и, взявъ уголъ скатерти на стол, прикрылся имъ, какъ бы одяломъ) и тутъ мн послышался какой-то шумъ.

Въ этомъ мст разсказа кухарка поблднла и попросила горничную закрыть двери, горничная попросила Бриттльса, тотъ котельщика, а котельщикъ сдлалъ видъ что не слышитъ.

— Послышался какой-то шумъ, — продолжалъ мистеръ Джайльсъ.— Сначала я сказалъ себ, что это такъ только, почудилось мн и собрался уже снова заснуть, когда опять услышалъ шумъ и на этотъ разъ совсмъ ясно.

— Какой шумъ?— спросила кухарка.

— Такъ, будто что то зашуршало, — отвчалъ мистеръ Джайльсъ, оглядываясь кругомъ.

— Нтъ… мн кажется, онъ походилъ на шумъ, когда трутъ теркой о желзо, — поправилъ Бриттльсъ.

— Если ‘вы’ слышали, сэръ, то разумется да, — сказалъ мистеръ Джайльсъ, а по моему шуршало. Я откинулъ одяло, — продолжалъ Джайльсъ, — слъ на кровати и прислушался.

Кухарка и горничная крикнули въ одинъ голосъ:— ‘Господи!’ — и сдвинули свои стулья.

— Шумъ теперь слышался совсмъ ясно, — продолжалъ мистеръ Джайльсъ.— ‘Кто-то’ сказалъ я себ, ‘ломаетъ дверь или окно’. Что длать? Я ршилъ разбудить этого бднаго мальчика, Бриттльса и спасти его, чтобы его не убили въ кровати, а то, иначе, сказалъ я себ, онъ и слышать не будетъ, какъ ему перержутъ горло отъ праваго уха до лваго.

Тутъ вс глаза обратились на Бриттльса, который уставился на разсказчика и смотрлъ на него съ открытымъ ртомъ и съ выраженіемъ неописаннаго ужаса на лиц.

— Я сбросилъ одяло, — сказалъ мистеръ Джайльсъ, сбрасывая съ себя скатерть и сурово взглянувъ на кухарку и горничную, — всталъ тихонько съ кровати, надлъ пару….

— Здсь дамы, мистеръ Джайльсъ, — шепнулъ котельщикъ.

— Башмаковъ, сэръ, — сказалъ Джайльсъ, поворачиваясь къ нему и длая удареніе на этомъ слов, — схватилъ заряженный пистолетъ, который всегда лежитъ подъ корзиной съ серебромъ, и на цыпочкахъ вышелъ изъ комнаты. Бриттльсъ, говорю я, когда разбудилъ его, не пугайся!

— Да, вы это сказали, — подтвердилъ Бриттльсъ едва слышнымъ голосомъ.

— Мы пропали, я думаю, Бриттльсь, — говорю я, — продолжалъ Джайльсъ, — но пугаться не слдуеть.

— А онъ испугался?— спросила кухарка.

— Ни крошечки, — отвчалъ мистеръ Джайльсъ.— Онъ былъ такъ же твердъ… да!… такъ же твердъ и непоколебимъ, какъ и я.

— Будь я на его мст, я бы умерла, — сказала горничная.

— Вы женщина, — отвчалъ Бриттльсъ съ важнымъ видомъ.

— Бриттльсъ правъ, — сказалъ Джайльсъ, одобрительно качая головой.— Чего можно ждать отъ женщины? Мы, какъ мужчины, вяли потайной фонарь, стоявшій на камин Бриттльса и, не зажигая его, въ темнот спустились съ лстницы… вотъ такъ…

Мистеръ Джайлсъ всталъ со стула, указалъ глазамя на дв ступеньки, что-бы лучше пояснитъ свой разоказъ и… вздрогнулъ всмъ тломъ — вздрогнули и вс остальные — и отскочилъ къ своому стулу. Кухарка и горничная вскрикнули во весь голосъ.

— Кто то стукнулъ, — сказалъ мистеръ Джайльсъ, стараясь казаться спокойнымъ.— Откройте кто нибудь дверь.

Никто не двинулся сь мста.

— Удивительно, право! Стукъ въ двери, когда совсмъ еще утро, — сказалъ мистеръ Джайльсъ, окидывая взоромъ окружающія его блдныя лица и самъ блдня въ то же время.— Надо же открыть двери. Слышите вы кто нибудь?

Мистеръ Джайльсъ взглянулъ на Бриттльса, но молодой человкъ, скромный по своей природ, считалъ себя, вроятно, никмъ, а потому не принялъ этого обращенія на свой счетъ. Какъ бы тамъ ни было, но онъ не отвчалъ. Мистеръ Джайльсъ обратилъ умоляющій взоръ на котельщика, но тотъ вдругъ заснулъ. Женщины были, само собою разумется, вн всякаго вопроса.

— Если Бриттльсъ не прочь открыть дверь при другихъ, — сказалъ мистеръ Джайльсъ посл короткой паузы, — то я готовъ пойти съ нимъ.

— И я также, — сказалъ котельщикъ, который такъ же внезапно проснулся, какъ и уснулъ.

Бриттльсъ согласился на эти условія и вс трое, успокоившись внезапнымъ открытіемъ, что уже день, (когда взглянули на окна) поднялись на лстницу, толкая передъ собой собакъ. Об женщины, боясь оставаться одн внизу, замыкали шествіе. По совту мистера Джайльса они вс говорили громко, дабы дать знать лицу, находившемуся снаружи, что ихъ много, затмъ, но совту того же изобртательнаго джентльмена, собакъ дергали за хвостъ, чтобы он лаяли.

Принявъ вс эти предосторожности, мистеръ Джайльсъ, котораго поддерживалъ котельщикъ, (чтобы не упасть съ лстницы, сказалъ онъ) приказалъ открыть дверь. Бриттльсъ повиновался. Его спутники, со страхомъ выглядывая изъ-за плеча другъ друга увидли маленькаго Оливера Твиста, который отъ слабости не могъ произнести ни единаго слова и, поднявъ отяжелвшіе глаза безмолвно просилъ состраданія.

— Мальчикъ!— воскликнулъ мистеръ Джайльсъ, отталкивая отъ себя котельщика.— Что это еще такое?… Бриттльсь… смотри… Ты не узнаешь?…

Бриттльсъ, который, открывъ дверь, спрятался на нею, выглянулъ оттуда и, увидя Оливера, громко вскрикнулъ. Мистеръ Джайльсъ схвативъ мальчика за одну ногу и за одну руку, (къ счастью не за раненую) снесъ его въ переднюю и положилъ на полъ.

— Вотъ онъ, — кричалъ онъ въ порыв невроятнаго возбужденія, — одинъ изъ воровъ, ма’амъ! Вотъ онъ воръ, миссъ! Раненъ, миссъ! Я ранилъ его, миссъ, а Бриттльсъ держалъ свчу.

— Въ фонар, миссъ!— кричалъ Бриттльсъ, складывая руку трубой и прикладывая ее ко рту, чтобы голосъ это былъ слышне.

Кухарка и горничная побжали, сломя голову, докладывать, что мистеръ Джайльсъ поймалъ разбойника, а котельщикъ тмъ временемъ старался привести въ чувство Оливера, чтобы онъ не умеръ раньше, чмъ его повсятъ. Среди этого шума и суеты послышался вдругъ нжный женскій голосъ и все сразу стихло.

— Джайльсъ!— произнесъ этотъ голосъ сверху лстницы.

— Я здсь миссъ! — отвчалъ мистеръ Джайльсъ.— Не бойтесь, миссъ! Со мною ничего не случилось… Онъ не очень сопротивлялся, миссъ, я скоро угомонилъ его.

— Тс!…— Отвчала молодая двушка, — вы еще больше воровъ напугаете мою тетю. Сильно ли раненъ, бдняга?

— Отчаянно, миссъ, — отвчалъ Джайльсъ съ неописаннымъ удовольствіемъ.

— У него такой видъ, миссъ, что онъ, того и гляди, умретъ, — отвчалъ Бриттльсъ тмъ же способомъ, какъ и раньше.— Не желаете ли сойти внизъ и посмотрть на него, миссъ, на тотъ случай, если онъ умретъ.

— Тс! подождите минутку, я поговорю съ тетей.

Такимъ же легкимъ и нжнымъ шагомъ, какъ нженъ быль ея голосъ, двушка удалилась. Скоро она вернулась и приказала, чтобы раненаго снесли осторожно наверхъ въ комнату Джайльса и чтобы Бриттльсъ осдлалъ лошадь и немедленно отправился въ Чертсей за докторомъ и констеблемъ.

— Не взглянете ли на него сначала, миссъ?— сказалъ мистеръ Джайльсъ съ такою гордостью, какъ будто Оливеръ былъ рдкою птицею, которую онъ подстрлилъ.— Однимъ глазкомь, миссъ!

— Не теперь, ли за что!— отвчала молодая двушка.— Бдняжка! Обращайтесь съ нимъ добре, Джайльсъ, ради меня.

Старый слуга взглянулъ на говорившую, когда она уходила, съ выраженіемъ такой гордости и восторга, какъ будто это было его собственное дитя. Склонившись затмъ къ Оливеру, онъ помогъ снести его наверхъ съ нжностью и осторожностью женщины.

XXIX. Глава, знакомящая съ обитателями дома, гд пріютился Оливеръ.

Въ красивой комнат — обстановка которой, однако, носила скоре печать стариннаго комфорта, чмъ новомоднаго изящества — сидли за прекрасно сервированнымъ завтракомъ, дв дамы. Мистеръ Джайльсъ, одтый съ безукоризненной щепетильностью въ черную фрачную пару, прислуживалъ за столомъ. Онъ занялъ позицію на полудорог между буфетомъ и столомъ, вытянувшись во весь свой ростъ, отогнувъ голову назадъ съ едва замтнымъ, въ то же время, наклономъ въ бокъ, онъ выставилъ впередъ лвую ногу и заложилъ правую руку за бортъ жилета, въ то время какъ лвая, висвшая книзу, держала подносъ. Онъ имлъ видъ человка, который полонъ весьма пріятнаго сознанія своихъ заслугъ и своего значенія.

Одна изъ дамъ была пожилая, но она держалась еще такъ стройно, что могла посоперничать съ высокой спинкой дубоваго кресла, въ которомъ она сидла. Одта она была съ чрезвычайнымь вкусомъ и аккуратностью, въ ея старомодномъ наряд видны были легкія уступки послдней мод, но такія, которыя не только не вредили старинному покрою, а напротивъ, выгодно оттняли его. Она величаво сидла, сложивъ руки, а глаза ея — огонь которыхъ почти не помраченъ былъ годами — внимательно смотрли на молодую двушку.

Эта двушка переживала милый, весенній періодъ расцвтающей женственноcти. Ея возрастъ былъ таковъ, что — если только Господу угодно бываетъ облекать ангеловъ въ смертныя формы — не было бы святотатствомъ предположить, что они вселяются именно въ существа, подобныя ей.

Ей было не больше семнадцати лтъ. Земля казалась не ея стихіей, земныя существа — не изъ одного съ ней міра, такъ тонокъ и изященъ былъ ея образъ, такая она была нжная и кроткая, чистая и прекрасная. Задумчивость, свтившаяся въ ея глубокихъ синихъ глазкахъ, и запечатлнная на ея благородномъ чел, была какъ бы не отъ міра сего и не соотвтствовала ея годамъ, и въ то же время смна выраженій нжности и веселья, тысячи переливовъ свта, игравшихъ на ея лиц и не оставлявшихъ тни, а въ особенности улыбка, веселая, счастливая улыбка, — были созданы для семьи, для домашняго очага, для счастья.

Она усердно исполняла обязанности хозяйки. Случайно поднявъ глаза, когда старая дама смотрла на нее, она игриво откинула назадъ свои просто причесанные волосы, и въ ея отвтномъ лучистомъ взгляд было столько любви и непритворной нжности, что небесныя существа просіяли бы, глядя на нее.

— Вдь ужъ больше часу, какъ ухалъ Бриттльсъ?— спросила старая дама посл нкотораго молчанія.

— Часъ и двнадцать минутъ, сударыня, — отвтилъ мистеръ Джайльсъ, взглянувъ на серебряные часы, которые онъ вытащилъ за черный шнурокъ.

— Онъ всегда медлитъ, — замтила старая леди.

— Бриттльсъ всегда былъ мшковатый мальчикъ, сударыня, — отвтилъ слуга.

Замтимъ, кстати, что Бриттльсъ былъ мшковатымъ мальчикомъ въ теченіе боле тридцати лтъ и слдовательно не было уже большого вроятія, что онъ сдлается когда нибудь расторопнымъ.

— Онъ, кажется, длается все хуже и хуже, вмсто того, чтобы исправиться, — сказала старая дама.

— Ему можно извинить. Быть можетъ онъ запаздываетъ изъ за желанія поиграть съ другими мальчиками, — съ улыбкой замтила молодая двушка.

Мистеръ Джайльсъ, повидимому, обдумывалъ, надлежитъ ли и ему почтительно улыбнуться, и въ эту минуту къ воротамъ сада подъхала пролетка, изъ которой выпрыгнулъ толстый джентльменъ, бросился прямо къ двери и, быстро проникнувъ въ домъ какимъ-то таинственнымъ способомъ, ворвался въ комнату, едва не опрокинувъ мистера Джайльса и столъ съ завтракомъ.

— Это небывалая вещь!— вскричалъ толстый джентльменъ.— Дорогая мистриссъ Мэйли… Клянусь честью… Да еще среди ночи!.. это небывалая вещь!

Съ такими выраженіями соболзнованія толстый джентльменъ пожималъ руки дамамъ и, пододвинувъ себ стулъ, освдомился, какъ он себя чувствуютъ.

— Вы могли бы умереть, положительно умереть отъ страха, — сказалъ онъ.— Почему вы не послали за мной? Мой человкъ, право, прибылъ бы въ одну минуту, то же самое и я. Мой помощникъ былъ бы въ восторг, да и всякій, я думаю, при такихъ обстоятельствахъ. Боже, Боже! Такъ неожиданно! И среди ночи!

Доктора, повидимому, больше всего встревожило, что разбоя никто не ожидалъ и что попытка была произведена ночью, какъ будто у господъ, производящихъ кражи со взломомъ, введено въ свычай совершать свою работу среди бла дня и извщать о нейпо почт за день или за два.

— А вы, миссъ Роза?— обратился докторъ къ молодой двушк:— я думаю…

— О, разумется, разумется!— перебила его Роза.— Но тамъ въ верхней комнат лежитъ бдняга, котораго тетушка проситъ васъ осмотрть.

— А! Обязательно!— отвтилъ докторъ.— Вотъ оно что! Это, Джайльсъ, дло вашихъ рукъ, насколько я понялъ?

Мистеръ Джайльсъ, взволновано ставившій чайныя чашки на мста, густо покраснлъ и сказалъ, что дйствительно ему принадлежитъ эта честь.

— Честь?— повторилъ докторъ.— Ну, не знаю. Быть можетъ дйствительно такъ же почетно пристрлить на кухн воришку, какъ напасть на своего противника на разстояніи двнадцати шаговъ. Будемъ считать, что онъ промахнулся, и что у васъ была дуэль, Джайльсъ.

Джайльсъ, которому такое легкомысленное отношеніе къ длу локазалось несправедливымъ покушеніемъ затмить его подвигъ, почтительно отвтилъ, что онъ не считаетъ себя цнителемъ въ данномъ случа, на что, однако, по его мннію, его противнику сейчасъ не до шутокъ.

— Да, это правда, — сказалъ докторъ.— Гд же онъ? проводите меня. Я загляну сюда опять, когда спущусь, мистриссъ Мэйли.— Такъ это и есть то маленькое окно, черезъ которое онъ забрался? Просто не врится!

Не переставая говорить, онъ послдовалъ за мистеромъ Джайльсомъ наверхъ. Пока онъ поднимается по лстниц, мы успемъ сообщить читателю, что мистеръ Лосбернъ, мстный хирургъ, котораго вс кругомъ на десять миль знали, какъ ‘доктора’, потолстлъ скоре отъ добродушія, чмъ отъ привольной жизни, и что онъ былъ такимъ милымъ и сердечнымъ и въ тоже время эксцентричнымъ холостякомъ, какого только можно выискать въ области впятеро большей.

Докторъ не возвращался дольше, чмъ предполагали дамы. Изъ коляски принесли большой плоскій ящикъ, изъ спальной очень часто доносился колокольчикъ и прислуга поминутно бгала наверхъ и сбгала внизъ, что служило признакомъ чего-то очень важнаго, творившагося наверху. Наконецъ онъ появился и въ отвтъ на тревожный вопросъ о паціент съ чрезвычайно таинственнымъ видомъ тщательно притворилъ за собою дверь.

— Это необыкновенный случай, мистриссъ Мэйли, — сказалъ докторъ, почти прислонясь къ двери какъ бы для того, чтобы никто не вошелъ.

— Надюсь, онъ не въ опасности?— спросила старая дама.

— Въ этомъ бы не было ничего удивительнаго, — отвтилъ докторъ.— Но опасности, повидимому, нтъ. Видли вы этого вора?

— Нтъ, — отвтила мистриссъ Мэйли.

— И ничего еще не знаете о немъ?

— Нтъ.

— Виноватъ, сударыня, — вмшался мистеръ Джайльсъ:— я только что собирался сказать о немъ, когда господинъ докторъ вышелъ.

Все дло заключалось въ томъ, что мистеръ Джайльсъ не могъ сразу заставить себя признаться, что онъ подстрлилъ только мальчика. Его доблесть осыпалась такими восхваленіями, что могъ ни за что на свт не хотлъ торопиться съ объясненіемъ и предпочиталъ въ теченіи хотя бы немногихъ очаровательныхъ минутъ витать въ зенит кратковременной славы неустрашимаго героя.

— Роза хотла взглянуть на этого человка, — сказала мистриссъ Мэйли:— но я не допустила этого.

— Ну!— возразилъ докторъ:— у него вншность не очень страшная. Не согласитесь ли вы посмотрть на него въ моемъ присутствіи?

— Если это необходимо, — отвтила старая дама:— то разумется.

— Въ такомъ случа я считаю это необходимымъ, — сказалъ докторъ.— Какъ бы то ни было, я увренъ, что вы будете глубоко сожалть, если еще отложите это. Теперь онъ тихъ и совершенно успокоился. Вы пойдете, миссъ Роза? Ничего страшнаго, даю вамъ честное слово!

XXX. Глава, сообщающая, что думали объ Оливер его новые знакомцы.

Съ пространными увреніями, что он будутъ пріятно удивлены видомъ преступника, докторъ, предложилъ одну руку молодой двушк, а другую — мистриссъ Мэйли, церемонно и чинно повелъ ихъ наверхъ.

— Ну, — шопотомъ сказалъ докторъ, тихо поворачивая щеколду двери въ спальную:— послушаемъ, что вы о немъ скажетъ. Онъ довольно долго не брился, нотмъ не мене не иметъ свирпаго вида. Погодите! Дайте мн сначала взглянуть, въ надлежащемъ ли онъ порядк, чтобы принимать постителей.

Онъ заглянулъ въ комнату. Сдлавъ имъ знакъ, онъ закрылъ дверь, когда он вошли, и осторожно раздвинулъ занавски кровати. На ней вмсто грубаго свирпаго бродяги, котораго он ожидали увидть, лежалъ ребенокъ, истощенный страданіемъ и утомленіемъ и спавшій глубокимъ сномъ. Его раненая рука, забинтованная и завязанная въ лубки, лежала на груди. Другая руки была подложена подъ голову и наполовину скрыта его длинными волосами, разметавшимися по подушк.

Добрый джентльменъ, придерживая рукою пологъ, смотрлъ и не говорилъ ни слова. Пока онъ созерцалъ паціента, молодая двушка тихо вошла съ другой стороны и, свъ около кровати, отстранила волосы, закрывавшія лицо Оливера. Когда она нагнулась надъ нимъ, ея слезы упали ему на лобъ.

Мальчикъ зашевелился и улыбнулся, не просыпаясь, какъ будто это проявленіе жалости и состраданія вызвало какую-то пріятную грезу о невдомой ему любви и ласк. Такъ нжная мелодія, или журчанье воды среди тишины, или запахъ цвтника, или произнесеніе знакомаго слова подчасъ пробуждаютъ смутное воспоминаніе о томъ, что никогда не было на самомъ дл пережито, — воспоминаніе, исчезающее, какъ дуновеніе, и вызванное словно бы мимолетнымъ впечатлніемъ боле счастливой жизни, давно минувшей, и которую нельзя воскресить никакимъ добровольнымъ напряженіемъ памяти.

— Что это значитъ?— произнесла старая дама.— Этотъ бдный ребенокъ не могъ вдь быть пособникомъ разбойниковъ!

— Порокъ, — вздохнулъ докторъ, задвигая занавску:— поселяется въ различныхъ обителяхъ, и кто можетъ поручиться, что онъ не скрывается за прекрасной вншностью?

— Но въ такомъ нжномъ возраст!— возразила Роза.

— Моя дорогая барышня, — отвтилъ хирургъ, печально покачавъ головой:— преступленіе, какъ и смерть, не ограничивается только тмъ, что старо и обветшало. Самое молодое и прекрасное можетъ очутиться среди жертвъ.

— Но можете ли вы… неужели дйствительно можете поврить, что этотъ хрупкій мальчикъ былъ добровольнымъ товарищемъ людей, которые являются подонками общества? — сказала Роза.

Докторъ покачалъ головою съ такимъ видомъ, какъ будто хотлъ сказать, что считаетъ это вполн возможнымъ, и замтивъ, что разговоръ можетъ потревожить больного, повелъ дамъ въ сосднюю комнату.

— Но если даже онъ падшій, — продолжала Роза:— подумайте, какъ онъ молодъ, вспомните, что онъ, быть можетъ, никогда не зналъ материнской любви, и домашняго уюта, что угнетеніе и побои или голодъ заставили его сойтись съ людьми, которые толкнули его на преступленіе? Тетя, дорогая тетя, подумайте объ этомъ прежде чмъ позволить имъ бросить это больное дитя въ тюрьму, которая навсегда преградитъ ему путь къ исправленію. О, вы такъ любите меня. Благодаря вашему доброму сердцу я никогда не чувствовала себя сиротой. Но что если бы это было такъ, и я, какъ этотъ бдный ребенокъ, не имла бы помощи и защиты! Ради этого, сжальтесь надъ нимъ, пока не поздно!

— Дорогая моя, — и старая дама прижала плававшую двушку къ своему сердцу:— неужели ты думаешь, что я поврежу хоть волосъ на его голов?

— О, нтъ!— съ горячностью отвтила Роза.

— Конечно нтъ! мои дни близятся къ концу, и да будетъ оказано милосердіе мн, какъ я его оказываю другимъ — что могу я сдлать, чтобы спасти его, сэръ?

— Дайте мн подумать, сударыня, — отвтилъ докторъ:— дайте подумать.

Мистеръ Лосбернъ засунулъ руки въ карманы и нсколько разъ прошелся по комнат, часто останавливаясь и раскачиваясь на кончикахъ пальцевъ, причемъ онъ ожесточенно хмурилъ брови. Посл многократныхъ восклицаній ‘придумалъ!’ и ‘нтъ, не годится!’ и новыхъ хожденій и хмуренія бровей онъ наконецъ остановился и сказалъ:

— Я думаю, что если вы дадите мн неограниченныя полномочія запугать Джайльса и этого мальчика Бриттльса, то я улажу дло. Я знаю, Джайльсъ преданный парень и старый слуга, но вы можете возмстить это ему тысячью способовъ и вознаградить его какъ нибудь иначе за такой мткій выстрлъ. Вы ничего не имете противъ?

— А другого способа спасти мальчика нтъ?— сказала мистриссъ Мэйли.

— Нтъ, — отвтилъ докторъ:— другого способа нтъ, даю вамъ слово.

— Въ такомъ случа тетя облекаетъ васъ полной властью, — произнесла Роза, улыбаясь сквозь слезы.— Только не будьте съ этими бднягами сурове, чмъ это окажется необходимымъ.

— Повидимому, — выразилъ докторъ:— вы думаете, что все, кром васъ, расположены сегодня къ жестокостямъ, миссъ Роза. Я только желалъ бы, ради благополучія мужской половины человчества, чтобы вы оказались въ такомъ же впечатлительномъ и добросердечномъ настроеніи по отношенію къ первому же достойному молодому человку, который будетъ взывать къ вашему состраданію, и мн хотлось бы быть сейчасъ молодымъ человкомъ, чтобы я немедленно мотъ воспользваться такимъ благопріятнымъ случаемъ.

— Вы такой же взрослый мальчикъ, какъ и бдный Бриттльсъ, — сказала Роза, вспыхнувъ.

— Что-жъ!— и докторъ сердечно засмялся:— это не такъ ужъ трудно. Но вернемся къ этому ребенку. Мы не касались еще главнаго вопроса. Онъ проснется черезъ часъ или около того, и хотя я сказалъ этому толстолобому констэблю, который сидитъ внизу, что его нельзя допрашивать, не подвергнувъ опасности его жизни, я думаю однако, что мы можемъ спокойно съ нимъ побесдовать. Теперь вотъ мое условіе: я разспрошу его въ вашемъ присутствіе, и если изъ его разсказа мы выведемъ — и мн удастся это доказать вамъ доводами холоднаго разума — что онъ настоящій и неисправимый мошенникъ (что боле чмъ возможно), то онъ долженъ быть предоставленъ своей судьб, по крайней мр, мое участіе въ этомъ дл прерывается.

— Ахъ, нтъ, тетя!— заступилась Роза.

— Ахъ, да, тетя!— возразилъ докторъ.— Идетъ?

— Онъ не можетъ быть закоренлымъ негодяемъ, — сказала Роза, — это невроятно!

— Отлично, — подхватилъ докторъ:— тмъ скоре вы должны согласиться сь моимъ предложеніемъ.

Наконецъ условія были приняты и договорившіяся стороны стали ожидать, съ нкоторымъ нетерпніемъ, пока Оливеръ проснется.

Терпніе обихъ дамъ подверглось большему испытанію, чмъ предсказалъ имъ мистеръ Лосбернъ: часъ проходилъ за часомъ, а Оливеръ по прежнему крпко спалъ. Только съ наступленіемъ вечера добрый докторъ сообщилъ имъ, что паціентъ достаточно отдохнулъ, чтобы съ нимъ можно было разговаривать. По его словамъ мальчикъ былъ очень боленъ и слабъ отъ потери крови, но тамъ обезпокоенъ желаніемъ сообщить что то, что лучше удовлетворить его теперь же, нежели отложить это до утра, какъ онъ хотлъ.

Бесда длилась долго. Оливеръ разсказалъ имъ всю свою простую исторію, часто останавливаемый болью и утомленіемъ. Грустно и торжественно было слышать въ сумрачной комнат слабый голосъ больного ребенка, перечитывавшаго тяжелую скрижалъ бдствій и золъ, причиненныхъ ему недобрыми людьми. Ахъ! если бы мы, угнетая и терзая нашихъ ближнихъ, хотъ разъ подумали о мрачныхъ уликахъ человческихъ заблужденій, которыя густыми и тяжелыми тучами поднимаются, медленно, правда, но неизбжн, къ небесамъ, чтобы пасть дождемъ отмщенія на наши головы, если бы мы хотъ на одно мгновеніе услышали въ нашемъ воображеніи глубоко изобличающій голосъ мертвыхъ, не заглушимый ничьею властью, не побдимый ничьей гордостью, то гд были бы несправедливости и неправда, страданія, бдствія, жестокости и обиды, приносимыя повседневной жизнью!

Въ этотъ вечеръ подушки Оливера были оправлены нжными руками, и когда онъ спалъ, то надъ нимъ бодрствовали красота и добродтель. Онъ былъ спокоенъ и счастливъ, и готовъ былъ бы умереть безъ малйшаго ропота.

Лишь только закончилось непродолжительное собесдованіе и Оливеръ успокоился, чтобы снова предаться отдыху, какъ докторъ, вытеревъ платкомъ глаза и проклиная ихъ слабость, отправился внизъ, чтобы начатъ дйствія противъ мистера Джайльса. Онъ не нашелъ никого въ гостиной, и ему пришла мысль, что лучше всего будетъ начать компанію въ самой кухн. Въ кухню онъ и отправился.

Въ этой нижней палат домашняго парламента засдали служанки, мистеръ Бриттльсъ, мистеръ Джайльсъ, лудильщикъ (который получилъ, въ виду своихъ заслугъ приглашеніе продовольствоваться здсь въ теченіи всего остального дня) и констебль. У этого послдняго джентльмена былъ большой жезлъ, большая голова, крупныя черты лица и большіе сапоги съ отворотами, при этомъ онъ имлъ видъ человка, пьющаго соотвтственное количество эля — что онъ дйствительно и длалъ въ эту минуту.

Приключенія минувшей ночи все еще продолжали служить предметомъ преній, докторъ вошелъ какъ разъ въ то время, когда мистеръ Джайльсъ распространялся о своемъ самообладаніи, а мистеръ Бриттльсъ съ кружкой эля въ рукахъ подтверждалъ каждое слово еще прежде, чмъ оно произносилось его патрономъ.

— Сидите на мстахъ!— сказалъ докторъ, махнувъ рукой.

— Благодаримъ васъ, сэръ, — сказалъ мистеръ Джайльсъ.— Барыни приказали выдать намъ эля, а такъ какъ я не чувствовалъ склонности къ своей комнатк, и предпочитаю компанію, то я выпиваю свою долю здсь.

Бриттльсъ далъ тонъ негромкому ропоту, которымъ присутствовавшіе дамы и кавалеры выразили удовольствіе, доставленное имъ снисходительностью мистера Джайльса. Мистеръ Джайльсъ покровительственно посмотрлъ вокругъ себя, какъ бы давая понятъ, что онъ не покинетъ ихъ, докол они будутъ достойно держать себя.

— Какъ сейчасъ чувствуетъ себя больной, сэръ?— освдомился Джайльсъ.

— Такъ себ, — отвтилъ докторъ.— Я боюсь, что ваше положеніе можетъ оказаться не особенно пріятнымъ, мистеръ Джайльсъ.

— Я надюсь, сэръ, — сказалъ Джайльсъ съ дрожью въ голосъ:— что онъ не при смерти? Иначе я никогда больше не буду счастливъ. Я не хотлъ бы загубить мальчика… даже такого, какъ этотъ Бриттльсъ. Я не согласился бы за все серебро, какое есть въ графств…

— Дло не въ этомъ, — таинственно сказалъ докторъ.— Мистеръ Джайльсъ, вы протестантъ?

— Да, сэръ, надюсь, — пробормоталъ мистеръ Джайльсъ, сильно поблднвъ.

— А вы, мальчикъ?— сказалъ докторъ, вдругъ обратившись къ Бриттльсу.

— Смилуйся надо мной Господь!— отвтилъ Бриттльсъ, вздрогнувъ.— Я… Я то-же, что и мистеръ Джайльсъ, сэръ.

— Тогда скажите мн вотъ что, — произнесъ докторъ:— Вы оба скажите мн: готовы ли вы присягнуть, что этотъ мальчикъ, что лежитъ наверху, — дйствительно тотъ самый, который былъ просунутъ въ окошечко минувшей ночью? Говорите! Ну? Мы ждемъ!

Докторъ, котораго вс знали, какъ благодушнйшаго человка въ мір, произнесъ этотъ вопросъ такимъ свирпо грознымъ тономъ, что Джайльсъ и Бриттльсъ, смущенные элемъ и волненіемъ, смотрли другъ на друга, какъ пораженные столбнякомъ.

— Обратите вниманіе на ихъ отвтъ, констэбль, слышите?— сказалъ докторъ, торжественно потрясая указательнымъ пальцемъ и дотрагиваясь имъ до кончика своего носа, какъ бы для того, чтобы привлечь всю проницательность этого почтеннйшаго господина.— Это будетъ имть непосредственные результаты.

Констэбль принялъ самый мудрый видъ и взялъ въ руки свой должностной жезлъ, который былъ прислоненъ въ углу.

— Это просто вопросъ объ установленіи самоличности, какъ вы видите, — сказалъ докторъ.

— Именно такъ, сэръ, — отвтилъ констэбль сквозь неистовый кашель, такъ какъ онъ поторопился докончить свой эль, часть котораго попала не туда, куда слдуетъ.

— Въ домъ вломились громилы, — сказалъ докторъ:— и два человка мелькомъ увидли мальчика среди порохового дыма, среди суматохи и темноты. На другое утро, въ этотъ самый домъ является какой-то мальчикъ, и такъ какъ у него оказывается завязанной рука, то эти люди грубо схватываютъ его — чмъ подвергаютъ его жизнь большой опасности — и утверждаютъ, что онъ былъ въ числ громилъ. Теперь возникаетъ вопросъ: есть ли оправданіе дйствіямъ этихъ людей?… А если нтъ, то въ такое положеніе они себя поставили?

Констэбль глубокомысленно кивнулъ головой и сказалъ, что, если это по закону, то какъ это назвать хотлось бы ему знать?

— Я спрашиваю васъ еще разъ, — загремлъ докторъ:— можете ли вы подъ торжественной присягой подтвердить самоличность этого мальчика?

Бриттльсъ съ сомнніемъ взглянулъ на мистера Джайльса, мистеръ Джайльсъ съ сомнніемъ взглянулъ на Бриттльса, констэбль приложилъ руку къ уху, чтобы уловить отвтъ. Об служанки и лудильщикъ вытянули головы, прислушиваясь. Докторъ окидывалъ всхъ проницательнымъ взглядомъ. Вдругъ у воротъ послышался звонокъ и въ то же время звукъ подъхавшихъ колесъ.

— Это сыщики!— закричалъ Бриттльсъ, повидимому почувствовавшій сильное облегченіе.

— Кто?— вздрогнулъ въ свою очередь докторъ.

— Полицейскіе агенты, сэръ, — отвтилъ Бриттльсъ, беря свчу:— мы съ мистеромъ Джайльсомъ послали за ними въ Баустритъ утромъ-же.

— Что-о!— вскричалъ докторъ.

— Да, — сказалъ Бриттльсъ:— я послалъ кучера и удивляюсь, что они не пріхали раньше, сэръ.

— Вотъ какъ?— Ну, такъ будь же прокляты….. ваши повозки, которыя ползутъ по черепашьи!— сказалъ докторъ, уходя прочь.

XXXI. Глава, въ которой создается критическое положеніе.

— Кто тамъ?— освдомился Бриттльсъ, пріотворивъ дверь, но не снимая цпи и выглянулъ, заслонивъ свчу рукой.

— Отворите дверь, — раздался за дверью мужской голосъ.— Прибыли агенты изъ Бау-Стрита, за которыми вы посылали сегодня.

Весьма успокоенный этимъ отвтомъ, Бриттльсъ распахнулъ дверь и очутился лицомъ къ лицу передъ осанистымъ господиномъ въ пальто, который молча вошелъ и вытеръ ноги о половикъ съ такимъ невозмутимымъ видомъ, какъ будто онъ здсь жилъ.

— Пошлите кого нибудь вмсто моего товарища, молодой человкъ, — сказалъ агентъ:— онъ остался въ одноколк смотрть за лошадью. Есть у васъ здсь конюшня, куда ее можно будетъ поставить на пять или десять минутъ?

Бритльсъ отвтилъ утвердительно и указалъ на требуемое строеніе. Осанистый мужчина вернулся къ воротамъ и помогъ своему спутнику поставить одноколку на мсто, а Бриттльсъ свтилъ имъ, исполненный благоговнія. Посл этого они вернулись въ домъ, и, будучи направлены въ гостинную, сняли предварительно свои пальто и шляпы, давъ этимъ возможность разсмотрть себя внимательне.

Тотъ, который стучалъ въ дверь былъ дородный человкъ средняго роста, лтъ пятидесяти, у него были коротко обстриженные блестящіе, черные волосы, небольшіе бакенбарды, круглое лицо и острые глаза. Другой былъ костлявый, имлъ рыжую шевелюру и носилъ сапоги съ отворотами, у него было непріятное лицо и вздернутый, зловщаго вида носъ.

— Скажите вашему барину, что пріхали Блэтерсъ и Деффъ, — произнесъ полный господинъ, приглаживая волосы и кладя на столъ пару ручныхъ кандаловъ.— А! Добрый вечеръ, сэръ. Могу я вамъ сказать нсколько словъ наедин.

Это относилось къ мистеру Лосбирну, который вошелъ въ ту минуту. Докторъ сдлалъ Бриттльсу знакъ удалиться и, приведя дамъ, закрылъ дверь.

— Вотъ хозяйка дома, — и докторъ сдлалъ жестъ въ сторону мистриссъ Мэйли.

Мистеръ Блэтерсъ поклонился. Получивъ приглашеніе ссть, онъ поставилъ шляпу на полъ и, присвъ на стулъ, далъ Деффу знакъ сдлать то же. Этотъ послдній джентльменъ, повидимому, не столь привыкшій къ обществу или не столь принужденно себя въ немъ чувствовавшій, слъ посл цлаго ряда неуклюжихъ движеній и съ нкоторымъ смущеніемъ взялъ въ ротъ набалдашникъ своей трости.

— Такъ вотъ насчетъ этого грабежа, — началъ Блэтерсъ.— Каковы обстоятельства дла, сударь?

Миістеръ Лосбернъ, повидимому, желавшій выиграть время, началъ длинный и сопровождавшійся большими отступленіями разсказъ. Гг. Блэтерсъ и Деффъ слушали съ самымъ многозначительнымъ видомъ и иногда обмнивались кивкомъ.

— Я не могу, конечно, ничего опредленнаго сказать, пока не осмотрю самаго мста, — сказалъ Блетерсъ.— Но мое мнніе таково — и я едва ли ошибусь — что тутъ работали не ‘земляки’. А, Деффъ?

— Конечно нтъ, — отозвался Деффъ.

— То есть, если перевести, изъ вниманія къ дамамъ, слово ‘землякъ’, то вы полагаете, что это покушеніе не было произведено сельчаниномъ, а лондонскимъ грабителемъ?— съ улыбкою спросилъ докторъ.

— Да, сударь, — отвтилъ Блэтерсъ.— Вы все разсказали, что вамъ извстно?

— Все.

— Ну, а что это за мальчикъ, о которомъ судачатъ слуги?— сказалъ Блэтерсъ.

— Онъ не при чемъ, — отвтилъ докторъ.— Одинъ изъ слугъ съ перепугу вообразилъ, что онъ причастенъ въ ночному покушенію на разбой. Но это не можетъ быть — попросту нелпость.

— Всякую нелпость легко устранить, — замтилъ Доффъ.

— Онъ говоритъ совершенно правильно, — произнесъ Блэтерсъ, одобрительно кивая головой и беззаботно играя кандалами, какъ парою кастаньетъ.— Кто этотъ мальчикъ? Что онъ о себ сообщилъ? Откуда онъ явился? Не упалъ же онъ съ неба, сэръ?

— Конечно нтъ, — отвтилъ докторъ, кинувъ безпокойный взглядъ на дамъ:— я знаю его исторію. Но… прежде чмъ говорить объ этомъ, вы, вроятно, предпочтете осмотрть то мсто, гд пытались пробраться громилы?

— Разумется, — сказалъ Блэтерсъ:— сначала мы осмотримъ помщеніе, а затмъ допросимъ прислугу. Таково наше обычное длопроизводство.

Принесли огня и гг. Блэтерсъ и Деффъ, въ сопровожденіи мстнаго констэбля, Бритлса, Джайльса и прочей прислуги отправились въ маленькую комнату въ конц корридора, выглянули изъ окошка, затмъ обошли по лужайк и заглянули въ окошко, затмъ имъ дали свчу для осмотра ставни, потомъ фонарь для изслдованія отпечатковъ ногъ на земл, затмъ принесли вилы, чтобы ощупать кусты. Произведя вс эти опыты, за которыми зрители слдили съ затаеннымъ дыханіемъ, они вернулись въ домъ, и тутъ мистеръ Джайльсъ и Бриттльсъ начали испещренный всякими ужасами отчетъ о своемъ участіи въ приключеніяхъ предшествовавшей ночи, который имъ пришлось повторить разъ шесть, при чемъ сначала они противорчили одинъ другому не боле, какъ въ одномъ важномъ пункт, а подъ конецъ — не боле, какъ въ двнадцати. Придя къ такому итогу, Блэтерсъ и Деффъ приказали всмъ удалиться и, запершись вдвоемъ, держали совтъ, столь таинственный и торжественный, что въ сравненіи съ нимъ консиліумъ врачей, обсуждающій самый запутанный вопросъ медицины, показался бы ребяческой забавой.

Между тмъ докторъ взволнованно расхаживалъ взадъ и впередъ въ сосднй комнат, а мистриссъ Мэйли и Роза озабоченно взглядывали на него.

— Честное слово, — сказалъ онъ, остановившись:— я не знаю, что длать!

— Нтъ сомннія, — замтила Роза:— что достаточно будетъ разсказать имъ безъ утайки исторію этого бднаго ребенка, чтобы они его больше не безпокоили.

— А я сомнваюсь въ этомъ, милая барышня, — покачалъ головою докторъ.— Я не думаю, что посл этого ни они, ни боле высокіе представители закона не станутъ его безпокоить. Въ конц концовъ, кто онъ? спросятъ они. Бглецъ. Если слдовать чисто мірскимъ соображеніямъ и предположеніямъ, то его исторія является весьма сомнительной.

— Но вдь вы врите ей, я надюсь?— прервала Роза.

— Я-то врю, какъ это ни странно — а можетъ быть и глупо, — отвтилъ докторъ:— но я тмъ не мене сомнваюсь, чтобы подобный разсказъ удовлетворилъ опытнаго полицейскаго.

— Почему?

— Потому, моя очаровательная допросчица:— сказалъ докторъ, — что, взглянувъ ихъ глазами, можно въ этомъ разсказ найти много нескладнаго. Доказать онъ можетъ только скверныя стороны и ни одной благопріятной. А этимъ господамъ, чортъ бы ихъ побралъ, нужны разныя ‘что’ да ‘почему’, и они ничего не примутъ безъ доказательствъ. Вдь, изволите видть:— по его собственнымъ словамъ, онъ въ теченіи послдняго времени жилъ въ компаніи воровъ, онъ былъ доставленъ въ полицейскій участокъ, обвиняемый въ томъ, что залзъ въ карманъ къ джентльмену, онъ былъ насильно уведенъ изъ дома этого джентльмена въ такое мсто, котораго онъ не можетъ ни описать, ни указать, и не иметъ ни малйшаго понятія, гд оно находится, его привели сюда, въ Чертсей, люди, которые, повидимому, насильно сдлали его своими сообщникомъ, просунули его въ окно, чтобы обокрасть домъ, и въ тотъ самый моментъ, когда онъ собирался поднять тревогу — то есть сдлать то именно, что его вполн реабилитировало бы — подвертывается этотъ непрошенный проклятый дворецкій и подстрливаетъ его! Какъ будто нарочно для того, чтобы помшать ему сдлать себ добро! Видите, въ чемъ дло?

— Вижу, конечно, — сказала Роза, улыбнувшись волненію доктора:— но все таки я еще не замчаю въ этомъ ничего, что уличало бы бднаго ребенка.

— Ничего! — отвтилъ докторъ:— конечно, ничего! Да будутъ благословенны ясныя очи прекраснаго пола! Они, въ хорошемъ ли, въ дурномъ ли, видятъ всегда только одну сторону вопроса — именно ту, которая раньше другихъ представляется имъ.

Изрекши этотъ афоризмъ житейскаго опыта, докторъ засунулъ руки въ карманы и зашагалъ по комнат съ еще большей быстротой, чмъ прежде.

— Чмъ больше я думаю объ этомъ, — сказалъ онъ, — тмъ больше я убждаюсь, что посвятивъ этихъ господъ въ подлинную исторію мальчика, мы наживемъ лишь пропасть хлопотъ и затрудненій. Я не сомнваюсь, что они ей не поврятъ, и если даже они, въ конц концовъ, ничего не сдлаютъ ему, то все же ея затрагиваніе и оглашеніе всхъ сомнній, которымъ онъ подвергнется, не можетъ не повліять существенно на вашъ благой планъ спасти его изъ омута.

— Ахъ! Что же длать?— воскликнула Роза.— Боже! Боже! зачмъ они послали за ними!

— Дйствительно — зачмъ?— сказала мистриссъ Мэйли,— я бы ни за что на свт не пригласила бы ихъ.

— Единственное, что я могу сказать, — сказалъ мистеръ Лосбернъ, прохаживаясь съ какимъ то хладнокровіемъ отчаянія, — заключается въ слдующемъ. Мы должны попробовать взять смлостью. Цль благая, и это оправдываетъ насъ. Мальчика теперь сильно лихорадитъ, съ нимъ ни въ коемъ случа не слдуетъ говорить, это для насъ нкоторое утшеніе. Попытаемся сдлать, что можно, если постигнетъ неудача — не наша вина… Войдите!

— Ну, сударь, — сказалъ Блэтерсъ, войдя съ своимъ товарищемъ и закрывъ плотно дверь, прежде чмъ продолжать:— это не было ‘заварное’ дло.

— Что это за чертовщина — ‘заварное’ длю?— нетерпливо спросилъ докторъ.

— Мы называемъ разбой ‘заварнымъ’, сударыни, — обратился Блэтерсъ къ дамамъ, какъ бы снисходя къ ихъ невжеству, но презирая невжество доктора:— Когда слуги участвуютъ въ немъ.

— Никто ихъ въ настоящемъ случа и не подозрвалъ къ соучастіи, — сказала мистриссъ Мэйли.

— Вполн возможно, сударыня, — возразилъ Блэтерсъ:— но они могли быть замшаны, не смотря на это.

— И это даже какъ разъ усиливало вроятность подобнаго предположенія, — добавилъ Деффъ.

— Мы пришли къ выводу, что это столичная работа, — продолжалъ Блэтерсъ:— обдлано мастерски.

— Да, чисто сработано, — замтилъ Деффъ вполголоса.

— Ихъ было двое, — излагалъ результаты Блэтерсъ:— и съ ними былъ мальчикъ — это доказывается величиною окна. Больше пока ничего нельзя сказать. Если позволите, мы теперь, взглянемъ на парнишку, который у васъ лежитъ тамъ наверху.

— Можетъ быть вы предложите имъ сначала чего нибудь выпить, мистриссъ Мэйли?— оказалъ докторъ, лицо котораго просіяло, какъ бы освтившись новой мыслью.

— Ахъ, разумется!— засуетилась Роза.— Вамъ угодно?— Сейчасъ будетъ подано.

— Благодаримъ васъ, миссъ!— сказалъ Блэтерсъ, проведя по губамъ рукавомъ сюртука.— Отъ нашей работы во рту пересыхаетъ. Чего нибудь, что подъ рукой, миссъ, не извольте такъ о насъ безпокоиться.

— Что бы вы предпочли?— освдомился докторъ, подходя за молодой двушкой къ буфету.

— Если не трудно, сударь, такъ будьте добры немного водки, — отвтилъ Блэтерсъ.— Путь изъ Лондона былъ дальній, мы озябли, а отъ водки, сударыня, по моему мннію, кровь согрвается.

Это послднее любопытное сообщеніе было обращено къ мистриссъ Мэйли, которая выслушала его съ большимъ интересомъ, а тмъ временемъ докторъ выскользнулъ изъ комнаты.

— Ахъ!— продолжалъ Блэтерсъ, не беря рюмку за ножку, но сжавъ ея донышко большимъ и указательнымъ пальцами лвой руки и держа противъ своей груди:— я на своемъ вку, сударыни, встрчалъ не одно такое дло.

— Вотъ хотя бы та штука, которую выкинулъ въ глухомъ переулк Эдмонтона, — подсобилъ мистеръ Деффъ памяти своего коллеги.

— Да, это напоминаетъ нашу сегодняшнюю задачу, не правда ли?— сказалъ Блэтерсъ.— То сдлалъ Конкей Чикуидъ, ни кто иной.

— Вы всегда приписывали это ему, — возразилъ Деффъ.— А я говорю вамъ, что Петъ, а не Конкей, который не боле причастенъ къ этому, чмъ я.

— Подите вы!— спорилъ мистеръ Блэтерсъ.— Ужъ я-то знаю лучше вашего! А помните, какъ Конкей былъ обворованъ? Какъ это было здорово! Лучше, чмъ въ роман!

— Какъ это произошло?— спросила Роза, стараясь разжечь искорку благодушія въ незваныхъ гостяхъ.

— Это былъ такой грабежъ, котораго сначала никто не могъ распутать. Конкей Чикуидъ…

— Конкей это прозвище, сударыня, — вставилъ свое слово Деффъ:— все равно, что ябедникъ.

— Сударыня, вы и такъ изволили понять это, не правда ли?— сказалъ Блэтерсъ.— Все-то вы перебиваете, коллега!— Такъ вотъ Конкей Чикуидъ, миссъ, содержалъ трактиръ по ту сторону Бэтльбриджа, и у него былъ погребокъ, куда хаживали многіе молодые лорды, посмотрть на птушиный бой, собачью травлю и разную такую штуку. Отлично была налажена эта потха, я много разъ самъ смотрлъ. Тогда онъ еще не записался въ воровскую вольницу. Однажды ночью у него украли триста двадцать семь гиней, хранившихся въ холщевомъ мшк, воръ — высокій человкъ съ чернымъ пластыремъ на глазу — забрался предварительно подъ кровать и среди ночи, забравъ деньги, выскочилъ прямо на улицу изъ окна, которое было на высот одного только этажа. Онъ очень быстро сдлалъ это, но и Конкей не звалъ. Разбуженный шумомъ, онъ выскочилъ съ кровати и пустилъ ему вслдъ ружейный зарядъ, взбудораживъ всхъ сосдей. Началась суматоха, пустились въ погоню и оказалось, что Конкей попалъ въ вора: нашли на дорог слды крови, видимые на довольно большое разстояніе и превращавшіеся у одного изъ заборовъ. Какъ бы то ни было, онъ улизнулъ и вскор имя мистера Чикуида появилось въ газет въ списк банкротовъ.

Всевозможныя пожертвованія, и подписки, и….— всего не перечислишь — посыпались на бднягу, который былъ очень удрученъ потерей денегъ и въ теченіе трехъ или четырехъ дней расхаживалъ по улицамъ и рвалъ на себ волосы съ такимъ отчаяннымъ видомъ, что многіе боялись, какъ бы онъ не наложилъ на себя рукъ. Однажды онъ прибгаетъ въ полицейскую контору и уединяется съ судьею, который, посл длиннаго разговора звонитъ въ колокольчикъ, призываетъ Джема Спайерса (Джемъ былъ одинъ изъ агентовъ) и приказываетъ ему пойти съ мистеромъ Чикуидомъ, помочь ему поймать обворовавшаго его человка.— ‘Я видлъ, Спайерсъ, — говоритъ Конкей:— какъ онъ вчера утромъ прошелъ мимо моего дома’.— Что-же вы не сцапали его за шиворотъ?— спрашиваетъ Спайерсъ.— ‘Да я былъ этимъ такъ ошеломленъ, что мн можно былъ пробить башку зубочисткой, — отвчаетъ бдняга. Но мы его не упустимъ, вечеромъ между десятью и одиннадцатью онъ проходилъ опять’.— Спайерсъ, услышавъ это, положилъ въ карманъ кое-какое чистое блье и гребень, на случай, если ему придется продежурить дня два, отправился съ нимъ и сталъ у одного изъ оконъ трактира, спрятавшись за красной занавской и не снимая шляпы, чтобы быть готовымъ въ любой моментъ пуститься въ погоню. Былъ уже поздній вечеръ. Онъ курилъ свою трубку, какъ вдругъ Чикуидъ заоралъ:— ‘Вотъ онъ! Держи вора! Убійца!’ Джемъ Спайерсъ кинулся на улицу и видать, какъ Чикуидъ жаритъ во вс лопатки не переставая кричать. Спайерсъ за нимъ. Чикуидъ летитъ себ, народъ оборачивается, кричитъ: ‘воры!’ Чикуидъ самъ не перестаетъ надсаживаться, какъ очумлый. Спайерсъ на минуту теряетъ его изъ виду, когда онъ завернулъ за уголъ, прибгаетъ туда, видитъ — кучка народу, онъ расталкиваетъ: ‘который? гд?’ А Чикуидъ въ отвтъ:— ‘Ахъ, проклятый! Опять улизнулъ!’ Замчательно, что вора уже нигд не было видно, и пришлось вернуться въ трактиръ. На другое утро Спайерсъ занялъ прежнее мсто и высматриваетъ опять изъ за занавски высокаго человка съ чернымъ пластыремъ на глазу, пока у него самаго глаза не заболли. Наконецъ онъ не удержался и закрылъ ихъ, чтобы отдохнутъ на минуту, а тутъ какъ разъ Чикуидъ снова завопилъ:— ‘Вотъ онъ! Держи!’ Джемъ опять погнался, а Чикуидъ опередилъ его на полъ улицы, и, отмахавъ вдвое боле вчерашняго, опять потеряли негодяя! Еще раза два повторилась такая исторія и половина сосдей стала говорить, что мистера Чикуида обокралъ самъ дьяволъ и шутитъ теперь надъ нимъ, а другая половина утверждала, что бдный мистеръ Чикуидъ помшался съ горя.

— А что говорилъ Джемъ Спайерсъ?— спросилъ докторъ, воротившійся вскор посл начала разсказа.

— Джемъ Спайерсъ, — продолжалъ агентъ:— долгое время не говорилъ ни слова, а прислушивался ко всему потихонечку, какъ подобаетъ мастеру своего дла. Но вотъ одинъ разъ онъ подходитъ утромъ къ прилавку и, вынувъ табакерку, говоритъ:— ‘Чикуидъ, я знаю теперь, кто совершилъ эту кражу’.— Неужели?— сказалъ Чикуидъ.— Ахъ, дорогой Спайерсъ, помогите мн только отомстить, и я могу умереть спокойно! Ахъ, дорогой Спайерсъ, гд этотъ негодяй?’ — ‘Ну,’ — отвтилъ Спанерсъ, предлагая ему табаку, ‘полно бобы разводить! Вы сами себя обокрали’. Такъ оно и было, и онъ кром того заработалъ на этомъ отлично, и никто не развдалъ бы этого, если бы онъ не перестарался въ приданіи длу правдоподобности! — заключилъ мистеръ Блитерсъ, поставивъ рюмку на столъ и звякнувъ кандалами.

— Любопытная исторія, — замтилъ докторъ.— Теперь, если угодно, пойдемъ наверхъ.

— Съ вашего разршенія, сэръ, — отвтилъ Блэтерсъ, и оба агента поднялись по лстниц вслдъ за мистеромъ Лосберномъ, при чемъ шествіе открывалъ мистеръ Джайльсъ, несшій свчу.

Оливеръ дремалъ. Ему видимо стало хуже, лихорадка усилилась. Докторъ помогъ ему приссть на постели минуты на дв, и онъ смотрлъ на постителей, не понимая окружающаго и, повидимому, забывъ, что съ нимъ и гд онъ.

— Вотъ тотъ мальчикъ, — сказалъ дожторъ тихимъ, но внушительнымъ тономъ:— который былъ случайно раненъ, вслдствіе дтской неосторожной шалости тутъ въ сосднемъ парк и, когда пришелъ за помощью въ этотъ домъ, то былъ схваченъ и подвергся неосторожному обращенію со стороны этого догадливаго господина, который держитъ свчу, благодаря его образу дйствій жизни мальчика угрожаетъ значительная опасность, что я, какъ врачъ, могу утверждать.

Г г. Блэтерсъ и Деффъ, взглянули на мистера Джайльса, рекомендованнаго имъ въ такихъ выраженіяхъ. Смущенный дворецкій переводилъ взглядъ съ нихъ на Оливера, а съ Оливера на мистера Лосберна, олицетворяя собою самое забавное смшеніе страха и растерянности.

— Я думаю, что вы не станете отрицать этого?— сказалъ докторъ, осторожно укладывая Оливера.

— Это было сдлано… съ благою цлью, сэръ, — отвтилъ Джайльсъ.— Право, я думалъ, что это тотъ самый мальчикъ, иначе я не тронулъ бы его. Во мн тоже есть жалость, сэръ.

— Вы думали, что это какой мальчикъ?— спросилъ старшій агентъ.

— Мальчикъ разбойниковъ, сэръ. У нихъ… у нихъ былъ безъ сомннія мальчикъ.

— Ну? А теперь вы думаете ли это?— спросилъ Блэтерсъ.

— Думаю, что, сэръ?— Джайльсъ растерянно смотрлъ на вопрошавшаго.

— Думаете ли вы, что это тотъ самый мальчикъ, глупые ваши мозги?— нетерпливо произнесъ Блэтерсъ.

— Не знаю… право, не знаю, — отвтилъ Джайльсъ съ плачевнымъ видомъ:— я не могъ бы присягнуть…

— Что мое вы думаете?

— Просто не знаю, что думать, — сказалъ бдный Джайльсъ.— Я не думаю, что это тотъ мальчикъ. Я даже почти думаю, что это не онъ. Вы знаете, что это не можетъ быть онъ.

— Что, этотъ человкъ пьянъ?— обратился Блэтерсъ къ доктору.

— Экое вы чучело, просто на рдкость!— съ величественнымъ презрніемъ сказалъ мистеру Джайльсу Деффъ.

Во время этого краткаго діалога мистеръ Лосбернъ изслдовалъ пульсъ больного. Теперь онъ поднялся со стула и замтилъ агентамъ, что если у нихъ возникаютъ по этому поводу какія либо сомннія, то они, можетъ быть, пройдутъ въ слдующую комнату и допросятъ Бриттльса.

Слдуя этому совту, они отправились въ смежную комнату, гд Бриттльсъ, будучи призванъ, запуталъ себя и своего почтеннаго патрона въ такую удивительную сть новыхъ противорчій и невозможностей, что его объясненія не пролили свта ни на одно обстоятельство, кром факта его собственнаго незнанія. Единственное, что удалось выудитъ, это то, что онъ не взялся бы распознать настоящаго мальчика, если бы его сейчасъ поставили передъ нимъ, что онъ принялъ Оливера за него, потому что такъ сказалъ мистеръ Джайльсъ, и что нсколько минутъ тому назадъ мистеръ Джайльсъ признавался на кухн, что онъ начинаетъ бояться, не поступилъ ли онъ слишкомъ поспшно.

Среди другихъ остроумныхъ догадокъ возникъ тогда вопросъ, дйствительно ли попалъ въ кого-нибудь мистеръ Джайльсъ, и по изслдованіи другого пистолета, подобнаго тому, изъ котораго онъ стрлялъ, оказалось, что въ немъ не было иного смертельнаго матерьяла, кром пороха и пыжа. Открытіе это произвело сильное впечатлніе на всхъ, за исключеніемъ доктора, который незадолго передъ тмъ вынулъ пулю. Глубже всхъ поразило оно самого мистера Джайльса, котораго въ теченіи нсколькихъ часовъ уже мучило опасеніе, что онъ смертельно ранилъ одного изъ ближнихъ, и онъ теперь съ радостью ухватился за возможность стряхнуть съ себя такое бремя. Въ конц концовъ агенты, не особенно безпокоясь объ Оливер, оставили чертсейскаго констэбля въ дом, а сами отправились ночевать въ городъ, общавъ вернуться на другое утро.

А на другое утро разнесся слухъ, что въ Кингстон забрали въ тюрьму двухъ мужчинъ и мальчика, арестованныхъ при подозрительныхъ обстоятельствахъ. Мистеры Блэтерсъ и Деффъ отправились поэтому въ Кингстонъ. Однако по разслдованіи оказалось, что подозрительныя обстоятельства заключались только въ томъ, что людей нашли спящими подъ стогомъ сна, каковая провинность, несмотря на всю ея тяжесть, наказуется только тюремнымъ заключеніемъ, и съ точки зрнія англійскихъ законовъ, столь любвеобильныхъ по отношенію ко всмъ подданнымъ короля, не считается, при отсутствіи прочихъ уликъ, достаточнымъ доказательствомъ, что спавшій или спавшіе совершили кражу, сопровождавшуюся насиліемъ, и за это подлежатъ смертной казни. И мистеры Блэтерсъ и Деффъ вернулись ни съ чмъ.

Посл нсколькихъ новыхъ допросовъ и еще большихъ разговоровъ мстный судья взялъ съ мистриссъ Мэйли и мистера Лосберна совмстную подписку, что Оливеръ при первомъ требованіи предстанетъ передъ лицомъ властей, а гг. Блэтерсъ и Деффъ, вознагражденные парой гиней, вернулись въ Лондонъ, разойдясь во мнніяхъ о предмет своей экспедиціи: послдній джентльменъ, зрло обсудивъ вс обстоятельства, склонялся къ убжденію, что виновникомъ покушенія является Петъ, тогда какъ первый былъ расположенъ приписать всю заслугу взлома великому мистеру Конкею Чикуиду.

Оливеръ между тмъ постепенно оживалъ и выздоравливалъ, благодаря общимъ заботамъ мистриссъ Мэйли, Розы и добраго мистера Лосберна. Если пламенныя молитвы, возносящіяся изъ обильныхъ благодарностію сердецъ, слышны на неб, — а къ чему были бы молитвы, если бы он не были слышны?— то благословенія, призывавшіяся на этихъ людей сиротою-мальчикомъ, должны были оснить ихъ души, наполнивъ ихъ миромъ и счастіемъ.

XXXII. Глава о счастливой жизни, которая началась для Оливера среди его добрыхъ друзей.

Болзнь Оливера однако была не пустяшная, и онъ немало помучился. Въ добавленіе къ страданіямъ перебитой руки явилась лихорадка, какъ слдствіе того, что ему пришлось нсколько часовъ проваляться въ холод и сырости, это недомоганіе длилось нсколько недль и сильно изнурило его. Но наконецъ онъ началъ медленно поправляться, и иногда со слезами на глазахъ говорилъ, какъ глубоко онъ чувствуетъ доброту ухаживающихъ за нимъ, и какъ онъ горячо надется, что, ставъ бодрымъ и здоровымъ опять, онъ сможетъ сдлать что нибудь для доказательства своей благодарности — что нибудь такое, въ чемъ они увидли бы любовь и преданность, наполняющія его сердце, что нибудь, хотя бы и самое незначительное, но могущее ихъ убдить, что добросердечіе не затрачено ими понапрасну, но что бдный мальчикъ, котораго ихъ милосердіе спасло отъ гибельной обстановки и быть можетъ отъ смерти, всмъ сердцемъ и всей душой желаетъ служить имъ.

— Бдняжка!— сказала Роза, когда однажды Оливеръ старался пролепетать безкровными губами слова благодарности.— Если теб этого хочется, то теб еще представится много случаевъ быть намъ полезнымъ. Мы подемъ на дачу и тетя ршила взять и тебя. Спокойная мстность, чистый воздухъ и вс наслажденія и красоты весны возстановятъ твои силы въ нсколько дней. Мы будемъ давать теб сотни порученій, лишь бы это тебя не безпокоило.

— Это не будетъ меня безпокоить! Ахъ, дорогая леди, если бы только я могъ трудиться ради васъ! Если бы я могъ доставлять вамъ удовольствіе, поливая ваши цвты, или присматривая за вашими птичками, или бгая цлый день, чтобы сдлать васъ радостной — чего бы я не далъ за это!

— Теб ничего не придется отдавать, — улыбнулась миссъ Мэйли:— потому что, какъ я уже сказала, мы будемъ возлагать на тебя сотни порученій, и если ты приложишь хотъ половину того старанія, которое общаешь, то ты доставишь мн дйствительно большую радость.

— Радость?— вскричалъ Оливеръ.— Какая вы добрая, что говорите это!

— Да, я даже не могу выразить теб, какое счастье ты мн можешь доставить, — отвтила молодая двушка.— Мысль, что моя дорогая добрая тетя спасла кого бы то ни было отъ того ужаса, который ты описалъ намъ, — такая мысль неизъяснимо пріятна мн, но сознаніе, что тотъ, кому оказана ея доброта и состраданіе, обнаружилъ искреннюю благодарность и привязанность, — доставляетъ мн такой восторгъ, какого ты не можешь и вообразить. Понялъ ли ты меня?— спросила она, всматриваясь въ задумчивое лицо Оливера.

— О да, миссъ!— съ живостью отвтилъ Оливеръ.— Но сейчасъ я думалъ о томъ, какой я неблагодарный.

— По отношенію къ кому?

— Къ доброму господину и милой старушк, которые были такъ заботливы ко мн, если бы они знали, какъ я счастливъ, они, я увренъ, обрадовались бы.

— Конечно, — сказала благодтельница Оливера.— Мистеръ Лосбернъ былъ такъ добръ, что общалъ, какъ только ты достаточно окрпнешь, чтобы вынести путешествіе, — повезти тебя повидаться съ ними.

— Въ самомъ дл?— и лицо Оливера просіяло.— Я просто не знаю, что сдлаю отъ радости, когда опять увижу ихъ милыя лица!

Вскор Оливеръ былъ уже настолько бодръ, что могъ выдержать утомленіе, сопряженное съ поздкой въ Лондонъ, и однажды утромъ онъ и мистеръ Лосбернъ покатили въ небольшой карет, принадлежащей мистриссъ Мэйли. Когда они подъхали къ Чертсейскому мосту, Оливеръ вдругъ поблднлъ и громко вскрикнулъ.

— Что съ тобой мальчикъ?— всполошился докторъ.— Ты что нибудь увидлъ?.. услышалъ?… теб больно?… а?

— Вотъ, сэръ!— сказалъ Оливеръ, указывая въ окно кареты:— этотъ домъ!

— Ну, домъ? Что же? Стой, кучеръ! Подъзжай туда!— крикнулъ докторъ.— Ну, такъ что же это за домъ?

— Воры… они приводили меня въ этотъ домъ! — прошепталъ Оливеръ.

— Чортъ возьми! Эй! помогите мн выйти!

Но прежде чмъ кучеръ усплъ соскочить съ козелъ, докторъ уже вылетлъ какимъ то способомъ изъ кареты и, подбжавъ къ пустынному строенію, началъ колотить ногою въ дверь.

— Ну?— спросилъ низенькій, горбатый и безобразный человкъ, открывшій дверь съ такой внезапностью, что докторъ, нанесшій въ этотъ моментъ особенно сильный ударъ, едва не полетлъ кувыркомъ въ открывшійся проходъ.— Въ чемъ дло?

— Дло!— повторилъ докторъ, немедленно схватывая горбуна за шиворотъ.— Много дла. Дло въ грабеж!

— Кажется, дло будетъ и въ убійств, — невозмутимо отвтилъ тотъ:— если вы не выпустите меня. Слышите?

— Слышу, — отвтилъ докторъ, сильно встряхивая плнника.— Гд… чортъ его возьми, какъ его звать то! Да… вспомнилъ! Гд Сайксъ?.. Гд Сайксъ? отвчай мошенникъ!

Горбунъ выпучилъ глаза, какъ бы изумленный и негодующій. Затмъ, ловко вывернувшись изъ рукъ доктора, онъ началъ сыпать ужаснйшей руганью и отступилъ въ домъ. Но прежде чмъ онъ усплъ запереть дверь, докторъ, безъ всякихъ разговоровъ, вошелъ за нимъ въ первую комнату и осмотрлся. Ни одинъ предметъ изъ мебели, ни одинъ изъ одушевленныхъ или неодушевленныхъ признаковъ, ни даже мстоположеніе шкафовъ не соотвтствовало разсказу Оливера!

— Ну!— сказалъ горбунъ, зорко наблюдавшій за докторомъ:— что это значитъ, что вы насильно врываетесь въ мой домъ? Хотите вы ограбить меня или убить? Что изъ двухъ?

— Да гд же ты видлъ, старый вампиръ, чтобы этимъ занимались т, кто здятъ въ карет запряженной парой?— вскричалъ вспыльчивый докторъ.

— Ну, такъ что же вамъ нужно?— спросилъ горбунъ.— Уберетесь ли вы, пока я не угостилъ васъ хорошенько? Провалитесь вы!

— Уйду, когда захочу, — сказалъ мистеръ Лосбернъ, заглядывая въ другую комнату, которая тоже не напоминала ничмъ описаніе Оливера.— Ужъ я, пріятель, доберусь до тебя когда нибудь.

— Въ самомъ дл?— усмхнулся уродъ.— Если я вамъ нуженъ, вотъ я передъ вами. Не для того я прожилъ здсь, одинокій и спятившій съ ума, двадцать пять лтъ, чтобы вы приходили стращать меня. Вы за это заплатите, вы за это заплатите!— и безобразный маленькій демонъ завизжалъ и началъ плясать, словно въ припадк безумія.

— Глупая исторія, — пробормоталъ про себя докторъ.— Мальчикъ значитъ ошибся. Эй, возьми! Положи это себ въ карманъ и замкнись снова.

Съ этими словами онъ швырнулъ горбуну монету и вернулся къ карет. Тотъ тоже подошелъ вслдъ за нимъ, не переставая произносить самыя безумныя проклятія, и, когда мистеръ Лосбернъ обратился къ кучеру, онъ заглянулъ въ дверцу кареты и бросилъ на Оливера такой острый и дикій и въ то же время свирпый и мстительный взглядъ, что черезъ нсколько мсяцевъ Оливеръ все еще не могъ забыть его, во сн или наяву. Онъ не прекращалъ своихъ проклятій, пока кучеръ не занялъ вновь своего мста, и когда они тронулись въ путь, то долго еще могли видть, какъ онъ на томъ же мст топаетъ ногами и рветъ на себ волосы въ припадк настоящаго или притворнаго бшенства.

— Я оселъ!— произнесъ докторъ посл долгаго молчанія.— Зналъ ли ты это раньше, Оливеръ?

— Нтъ, сэръ.

— Такъ запомни это хорошенько, — Да, оселъ, — повторилъ онъ черезъ нсколько минутъ.— Даже если бы это было то самое мсто и здсь оказались бы т именно люди — что я могъ бы подлать одинъ? Да и будь у меня помощники я все таки ничего не добился бы и только поставилъ бы себя въ непріятное положеніе, такъ какъ волей-неволей обнаружилось бы, что я замолчалъ это дло. Впрочемъ, это было бы для меня полезно. Я всегда запутываюсь въ какую нибудь исторію, когда повинуюсь минутному порыву. Это былъ бы для меня хорошій урокъ.

На самомъ же дл милый докторъ всю свою жизнь только и повиновался минутнымъ порывамъ, немалую похвалу которымъ можно было видть въ томъ, что онъ, не запутываясь въ какія либо серьезныя непріятности или неудачи, пользовался самымъ горячимъ уваженіемъ и любовью со стороны всхъ знавшихъ его. Говоря по правд, онъ былъ немного раздосадованъ — на минуту или на дв — тмъ, что ему не удалось найти подтвержденія разсказа Оливера какъ разъ при первомъ случа, когда такое подтвержденіе могло представиться. Однако его чувства скоро улеглись и такъ какъ отвты Оливера на его возобновленные разспросы оказались попрежнему ясными и связными и звучали такъ же искренно и правдиво, какъ и раньше, то онъ твердо ршилъ съ этой минуты вполн врить его словамъ.

Оливеръ зналъ названіе улицы, гд жилъ мистеръ Броунлоу, и они сразу туда похали. Когда карета повернула въ эту улицу сердце Оливера забилось такъ быстро, что онъ едва переводилъ дыханіе.

— Ну, мальчикъ, который же домъ?— спросилъ мистеръ Лосбернъ.

— Вонъ тотъ, тотъ!— вскричалъ Оливеръ, съ нетерпніемъ указывая въ окно:— блый домъ! Ахъ, поскоре! Пожалуйста, поскоре! Мн кажется, что я сейчасъ умру — это такъ волнуетъ меня!

— Полно полно, — сказалъ докторъ, похлопавъ его по плечу.— Сію минуту ты ихъ увидишь, и они придутъ въ восторгъ, узнавъ, что ты невредимъ и здоровъ.

— Ахъ, я надюсь на это! Они были такъ добры ко мн…. такъ безпредльно добры!

Карета подъхала, остановилась. Нтъ, это не тотъ домъ! Слдующій подъздъ. Карета прохала еще нсколько шаговъ и остановилась снова. Оливеръ окинулъ взглядомъ окна, между тмъ, какъ слезы радостнаго ожиданія катились по его щекамъ.

Увы! Блый домъ пустовалъ и на окн былъ приклеенъ билетикъ: ‘сдается’.

— Постучимся у слдующаго подъзда, — воскликнулъ докторъ, взявъ Оливера за руку.— Не знаете ли вы, что случилось съ мистеромъ Броунлоу, который жилъ въ смежномъ дом?

Служанка не знаетъ, но она пойдетъ и разспроситъ. Вотъ она возвратилась и сообщила, что мистеръ Броунлоу продалъ свои вещи и отправился шесть недль тому назадъ въ Вестъ Индію. Оливеръ всплеснулъ руками и слабо отшатнулся назадъ.

— И его экономка съ нимъ похала?— спросилъ мистеръ Лосбернъ посл паузы.

— Да, сэръ, — отвтила служанка:— старый господинъ, экономка и другой господинъ, другъ мистера Броунлоу, — вс ухали вмст.

— Тогда позжайте домой, — сказалъ мистеръ Лосбернъ кучеру:— и не переставайте стегать лошадей, пока мы не выдемъ изъ этого проклятаго Лондона!

— А книготорговецъ, сэръ?— возразилъ Оливеръ.— Я знаю дорогу туда. Подемъ къ нему, сэръ! Пожалуйста, подемъ!

— Нтъ, бдный мальчикъ, на сегодня и такъ довольно разочарованій, — отвтилъ докторъ.— Совершенно довольно на насъ обоихъ. Если мы задемъ къ книготорговцу, мы узнаемъ непремнно, что онъ или умеръ, или сжегъ свою лавку, или скрылся, неизвстно куда. Нтъ, демъ прямо домой!

И, согласно вол доктора, они покатили домой.

Это горькое разочарованіе доставило Оливеру немало огорченія и печали, даже среди его счастья. Онъ столько разъ въ теченіи своей болзни мечталъ о томъ, что скажутъ ему мистеръ Броунлоу и мистриссъ Бедуинъ, мечталъ какое это будетъ наслажденіе — разсказать имъ, сколько длинныхъ дней и ночей онъ провелъ, вспоминая ихъ доброту и оплакивая свою жестокую разлуку съ ними. Надежда на то, что ему удастся разъяснить имъ все и сообщить, какъ его насильно увели, не покидала и одушевляла его во время его недавнихъ испытаній. Мысль, что они ухали такъ далеко, продолжая считать его обманщикомъ и воромъ — что, можетъ быть, такъ и останется не опровергнутымъ до самой его смерти — такая мысль почти превосходила все, что онъ въ состояніи былъ перенести.

Однако, эта неудача ничуть не повліяла на отношеніе къ нему его друзей. Недли черезъ дв, когда началась чудная теплая погода, и каждое дерево, каждый цвтокъ стали распускать свои молодые листья и пышные цвты, начались приготовленія къ отъзду изъ Чертсея на нсколько мсяцевъ. Серебро, такъ сильно искушавшее корыстолюбіе Феджина, было послано на сохраненіе въ банкъ, и, оставивъ Джайльса и еще одного слугу сторожить домъ, друзья Оливера вмст съ нимъ перехали въ коттеджъ, отстоявшій на нкоторомъ разстояніи въ дачной мстности.

Кто можетъ описать удовольствіе и восхищеніе, душевную невозмутимость и нжное спокойствіе, ожидавшія больного мальчика среди благотворнаго воздуха, зеленыхъ холмовъ и густыхъ рощъ деревни! Кто суметъ пересказать, какъ глубоко картины мира и безмятежности западаютъ въ души измученныхъ жителей тсныхъ и шумныхъ мстъ и какъ на ихъ истомленныхъ сердцахъ запечатлвается свжесть этихъ сценъ! Т, кто жили въ тсныхъ и многолюдныхъ улицахъ, запятые непрерывнымъ трудомъ и никогда не искали перемны, для кого привычка дйствительно сдлалась второй натурой и они почти дорожатъ каждымъ кирпичемъ и камнемъ, изъ которыхъ воздвигнуты преграды ихъ ежедневнымъ прогулкамъ, — даже и они, когда уже чувствовали надъ собою десницу смерти, проникались, бывало, жаждою увидть хоть вскользь лицо природы и, увезенные далеко отъ мстъ своихъ прежнихъ страданій и наслажденій, казалось, вдругъ переживали новую ступень бытія. Съ трудомъ выползая изо дня въ день на какую нибудь пригрваемую солнцемъ лужайку, они отдавались воспоминаніямъ, вызывавшимся въ нихъ видомъ неба, холмовъ и долинъ и серебрящейся воды — и предвкушеніе небесной жизни смягчало ихъ быстрое увяданіе, и они такъ же мирно поникали въ свою могилу, какъ солнце, закатъ котораго они за немного часовъ передъ тмъ созерцали изъ окна своей уединенной комнаты. Воспоминанія, пробуждаемыя мирной сельской обстановкою, не относятся къ здшнему міру, къ его мыслямъ и надеждамъ. Ихъ кроткое вліяніе можетъ, правда, научить насъ сплетать свжія гирлянды для могилъ тхъ, кого мы любили, можетъ облагораживать наши мысли и прогонять прежнюю вражду и ненависть, но за всмъ этимъ таится, даже въ самой неглубокой душ, смутное и неопредленное сознаніе, что такія чувства когда-то очень давно насъ уже посщали, въ какое то далекое, далекое время — и такое сознаніе порождаетъ высокія мысли о другихъ далекихъ будущихъ временахъ, и покоряетъ гордость и суетность.

Мстность, куда они похали, была очаровательна. Оливеръ, жившій раньше въ грязныхъ трущобахъ, среди гама и пьяныхъ криковъ, началъ, казалось, сызнова жить. Розы и каприфоліи окружали стны коттэджа, плющъ обвивалъ стволы деревьевъ, а цвты на клумбахъ наполняли воздухъ сладостнымъ ароматомъ. Неподалеку находилось небольшое кладбище, не загроможденное высокими, мрачными надгробными плитами, но усянное скромными земляными холмиками, которые были покрыты свжимъ дерномъ и мхомъ, подъ ними покоились деревенскіе старики. Оливеръ часто гулялъ здсь и, думая о жалкой могил, гд лежитъ его мать, присаживался иногда и, никмъ невидимый, рыдалъ. Но поднимая глаза къ раскинувшемуся надъ нимъ глубокому небу, онъ переставалъ представлять ее себ лежащей въ земл и плакалъ по ней, грустно, но безъ тяжести на сердц.

Это было счастливое время. Дни были безмятежные и ясные, а наступавшія ночи не приносили съ собой ни страха, ни заботъ, не угрожали ужасной тюрьмой и не окружали его преступными людьми, они наввали только пріятныя и счастливыя мысли. Каждое утро онъ ходилъ къ старому сдому господину, который жилъ вблизи церкви, онъ училъ его читать и писать и обращался съ нимъ съ такой добротой и такъ заботливо, что Оливеръ прилагалъ вс свои старанія, чтобы доставить ему удовольствіе своими успхами. Потомъ онъ гулялъ съ мистриссъ Мэйли и Розой и слушалъ, какъ он разговариваютъ о книгахъ, или садился рядомъ съ ними гд нибудь въ тни и внималъ молодой двушк, читавшей вслухъ, и готовъ былъ бы просидть такъ до тхъ поръ, пока не стемнетъ настолько, что нельзя уже разбирать буквы. Потомъ онъ готовилъ уроки къ слдующему дню, прилежно занимаясь въ своей комнатк, выходившей окнами въ садъ, а когда медленно надвигался вечеръ, леди опять отправлялись на прогулку, и онъ шелъ тоже съ ними, съ удовольствіемъ прислушиваясь къ ихъ разговору.

Какъ онъ былъ счастливъ, если имъ хотлось сорвать цвтокъ, за которымъ надо было взобраться на пригорокъ, или если он что нибудь забывали, за чмъ онъ могъ сбгать домой! Эти порученія онъ исполнялъ съ чрезвычайнымъ проворствомъ. Когда становилось совсмъ темно, они возвращались домой и молодая двушка садилась за піанино и играла какую нибудь пріятную мелодію или пла тихимъ и нжнымъ голосомъ одну изъ любимыхъ тетею старыхъ псенъ. При этомъ не зажигали свчей, и Оливеръ садился у окна, слушая нжную музыку и весь отдавшись тихому восторгу.

А когда наступало воскресенье, то какъ этотъ день проводился непохоже на то, къ чему онъ привыкъ раньше! И какой это былъ счастливый день, подобно всмъ остальнымъ днямъ этого счастливйшаго времени! Утромъ — маленькая церковь, за окнами которой трепещутъ зеленые листья, снаружи поютъ птицы и напоенный сладкимъ ароматомъ воздухъ льется сквозь низенькій входъ, наполняя благоуханіемъ скромный храмъ. Бдный людъ бывалъ такъ чисто и опрятно одтъ, такъ благоговйно преклонялъ колни въ молитв, что, казалось, посщеніе церкви для нихъ не тягостный домъ, а удовольствіе, и хотя пніе было грубовато, можетъ быть, но зато искренне и звучало мелодичне (для слуха Оливера, но крайней мр), чмъ какое либо слышанное имъ въ церкви прежде. Посл этого опять начинались прогулки, какъ обыкновенно, и посщенія чистыхъ домиковъ трудящагося люда. Вечеромъ Оливеръ прочитывалъ вслухъ главу или дв изъ Библіи, подготовившись къ этому за недлю и испытывая при исполненіи этой обязанности такую гордость и удовольствіе, какъ будто онъ самъ былъ священникомъ.

Утромъ въ шесть часовъ Оливеръ уже былъ на ногахъ, отправлялся бродить по полямъ и опустошалъ лужайки вдоль и поперекъ, выискивая дикіе цвты для букетовъ, нагруженный которыми онъ возвращался домой. Затмъ надо было приложить немало заботъ и осмотрительности, чтобы наилучшимъ образомъ сочетать цвты для украшенія стола къ утреннему завтраку. Оливеръ не забывалъ принести для птицъ миссъ Мэйли и желтаго крестовника, которымъ онъ, изучивъ это дло подъ руководствомъ деревенскаго причетника, изящно украшалъ клтки. Принарядивъ такимъ образомъ птичекъ на цлый день, онъ обыкновенно отправлялся въ деревню выполнить какое нибудь небольшое порученіе благотворительнаго характеpa, если не это, то иногда случалось ему поиграть на лужайк въ крикетъ или вообще находилось какое нибудь занятіе въ саду и среди цвтовъ, которымъ Оливеръ (изучая и эту науку у того же руководителя, который былъ садовникъ по спеціальности) охотно посвящалъ свое вниманіе. А когда наконецъ появлялась миссъ Роза, то онъ получалъ тысячи похвалъ за все, что сдлалъ.

Такъ промчались три мсяца, которые и въ жизни самаго благословеннаго и окруженнаго довольствомъ смертнаго показались бы настоящимъ счастьемъ, а въ жизни Оливера и подавно были сплошнымъ блаженствомъ. При самомъ чистомъ и сердечномъ великодушіи, съ одной стороны, и самой искренней, горячей, глубоко прочувствованной благодарности — съ другой. Нтъ ничего удивительнаго, что къ концу этого короткаго періода Оливеръ Твистъ совершенно свыкся съ старой дамой и ея племянницей, и что пылкая привязанность его молодого и тонко чувствовавшаго сердца находила отвтъ въ ихъ любви и въ ихъ гордости своимъ питомцемъ.

XXXIII. Глава, въ которой счастье Оливера и его друзей вдругъ омрачается.

Быстро протекла весна и наступило лто. Если деревня и сначала была красива, то теперь она предстала въ полномъ блеск и пышности своего расцвта. Высокія деревья, стоявшія унылыми и оголенными въ боле ранніе мсяцы, одушевились теперь бодрой жизнью и силой и, простерши свои зеленыя втви надъ высохшей землей, превратили открытыя и пустыя мста въ прелестные уголки, гд была глубокая и пріятная тнь, и откуда такъ хорошо было созерцать залитую солнцемъ широкую даль. Земля облачилась въ свой ярко зеленый плащъ и разливала кругомъ опьяняющее благоуханіе. Это было самое лучшее и бодрое время года, все радовалось и благоденствовало.

Въ маленькомъ коттэдж продолжалась та же тихая жизнь, и надъ его обитателями вяла та же веселая невозмутимость. Оливеръ сильно окрпъ и поздоровлъ, но здоровье или недугъ не оказывали вліянія на его теплыя чувства къ окружавшимъ его, какъ это часто бываетъ съ чувствами многихъ людей. Онъ былъ такимъ же кроткимъ, привязаннымъ, любящимъ существомъ, какъ тогда, когда страданіе и недугъ истощили его силы и когда онъ весь былъ въ зависимости отъ заботливости и вниманія со стороны ухаживавшихъ за нимъ.

Въ одинъ очаровательный вечеръ они гуляли дольше обыкновеннаго, такъ какъ посл жаркаго дня свтилъ такой красиво сверкающій мсяцъ и такъ пріятно освежалъ легкій втерокъ, что не хотлось уходить домой. Роза была очень весела, и они все шли впередъ, пока не зашли далеко за предлы обычныхъ прогулокъ, все время оживленно бесдуя. Мистриссъ Мэйли почувствовала усталость, и они медленно двинулись домой. Молодая двушка по возвращеніи сбросила свою простенькую шляпу и, какъ обыкновенно, сла за піанино. Разсянно перебирая клавиши въ теченіи нсколькихъ минутъ, она сразу перешла къ тихой и торжественной аріи, и вдругъ мистриссъ Мэйли и Оливеръ услышали, что она плачетъ.

— Роза, дорогая моя!— воскликнула старая дама.

Роза не отвчала, но заиграла нсколько быстре, какъ будто обращенныя къ ней слова пробудили ее отъ какихъ то мучительныхъ мыслей.

— Роза, сердце мое!— сказала мистриссъ Мэйли, вскакивая съ мста и наклоняясь надъ ней.— Что это? Ты вся въ слезахъ! Чмъ ты огорчена, дитя?

— Ничмъ, тетя, ничмъ, — отвтила двушка.— Я не знаю, что это. Я не могу объяснить. Но я чувствую…

— Ты больна, дорогая?

— Нтъ, нтъ, я не больна!— отвтила Роза и задрожала, какъ будто во время этихъ словъ ее охватилъ смертный холодъ.— Мн сейчасъ будетъ лучше. Пожалуйста, закройте окно.

Оливеръ поспшно исполнилъ ея просьбу. Молодая двушка, стараясь снова быть веселой, начала боле жизнерадостную мелодію, но ея пальцы безсильно остановились на клавишахъ. Закрывъ лицо руками, она упала на диванъ и дала волю слезамъ, которыхъ не могла уже остановить.

— Дитя мое!— сказала старая дама, обнимая ее:— я никогда не видла тебя такою.

— Я не хотла бы тревожить васъ, и надялась сдержать себя, — отвтила Роза, — но несмотря на вс усилія, мн это не удалось. Я боюсь, что я, тетя, дйствительно больна.

Да, она была больна. Когда принесли свчи, то оказалось, что за короткое время, протекшее посл ихъ возвращенія, ея румянецъ смнился мраморной блдностью. Ея лицо было попрежнему прекрасно, но выраженіе измнилось, у нея появился тревожный, блуждающій взглядъ, раньше совершенно чуждый ей. Черезъ минуту щеки ея залились густымъ румянцемъ, а зрачки ея синихъ глазъ дико расширились. Затмъ это исчезло, какъ тнь, бросаемая быстрой тучкой, и она снова стала мертвенно блдной.

Оливеръ, съ безпокойствомъ посматривавшій на старую даму, замтилъ, что она встревожена этими болзненными проявленіями, и ея тревога передалась и ему. Но видя, что она старается скрыть это, онъ взялъ съ нея примръ и благодаря этому, когда Розу удалось убдитъ лечь спать, она была немного веселе и казалась даже боле здоровой, давъ имъ общаніе, что она къ утру окончательно поправится.

— Я надюсь, — сказалъ Оливеръ, когда мистриссъ Мэйли, провожавшая Розу, возвратилась:— что нтъ ничего серьезнаго? Она нехорошо сегодня выглядитъ, но…

Старая дама сдлала ему знакъ молчанія и, свъ въ темномъ углу комнаты, нкоторое время не говорила ни слова. Наконецъ она произнесла съ трепетомъ въ голос:

— Я надюсь на лучшее, Оливеръ. Я много лтъ была счастлива съ ней — быть можетъ, слишкомъ счастлива. Но можетъ настать время, когда я должна буду ждать несчастья. Однако, я надюсь, что на этотъ разъ оно еще минуетъ.

— Что?— спросилъ Оливеръ.

— Тяжелый ударъ, — отвтила старая дама, — утрата дорогой двушки, которая такъ долго была моимъ утшеніемъ и счастьемъ.

— Axъ!.. Да помилуетъ насъ Господь!— горячо воскликнулъ Оливеръ.

— Аминь, дитя мое!— произнесла старая дама, ломая руки.

— Но неужели можно опасаться такого страшнаго исхода?— спросилъ Оливеръ.— Вдь два часа тому назадъ она была совсмъ здорова.

— Теперь она очень больна и, я уврена, что ея состояніе ухудшится. Роза, дорогая Роза! Что я буду длать, потерявъ ее!

Ея скорбь была такъ велика, что Оливеръ, подавивъ собственное волненіе, пытался успокоить ее и уговаривалъ ее призвать свое самообладаніе ради самой же молодой двушки.

— Вспомните, сударыня, — говорилъ Оливеръ сквозь слезы, невольно навертывавшіяся ему на глаза:— ахъ, вспомните, какъ она молода и добра, и какъ она заботится объ удовольствіи и спокойствіи другихъ. Я увренъ… твердо, твердо увренъ… что ради васъ — такой доброй тоже, и ради себя самой, и ради всхъ, кого она длаетъ счастливыми — она не умретъ. Небо не позволитъ ей умереть такой молодой.

— Полно, — сказала мистриссъ Мэйли, положивъ руку на голову Оливера.— Ты разсуждаешь, какъ дитя, милый мальчикъ. Но все таки, ты напомнилъ мн мой домъ, который я на мгновеніе забыла, — я надюсь, Оливеръ, что это мн простительно, потому что я стара и видла на своемъ вку довольно болзней и смертей, чтобы знать, какъ мучительно утратить того, кого любишь. Я достаточно также испытала и для того, чтобы знать, что не всегда щадятся смертью самые молодые и самые лучшіе.— Но это должно утшать насъ въ нашей скорби, такъ какъ небо правосудно, и кто дастъ намъ увренность, что есть другой міръ, боле свтозарный, чмъ здшній, и что переходъ туда совершается быстро. Господи, да сбудется воля Твоя! Я люблю эту двушку, и Ты знаешь, какъ горячо!

Оливеръ съ удивленіемъ слдилъ, какъ, произнеся эти слова, мистриссъ Мэйли какъ бы однимъ усиліемъ подавила свое горе и, выпрямившись, приняла спокойный и твердый видъ. Онъ еще боле изумлялся потомъ, видя, какъ длится ея непоколебимость и какъ при всхъ послдующихъ заботахъ и уход за больной мистриссъ Мэйли мы на минуту не теряла своего присутствія духа и самообладанія, твердо и даже какъ бы радостно неся вс испытанія и обязанности. Но Оливеръ былъ еще слишкомъ юнъ, чтобы знать, что можетъ совершить сильная воля въ дни бдствій. Да и какъ было бы знать это ему, когда сами обладатели такой воли рдко знаютъ о ней?

Наступила тревожная мочь. Утромъ оказалось, что предсказанія мистриссъ Мэйли вполн оправдались. Роза переживала первые приступы сильной и опасной горячки.

— Мы должны быть дятельны, Оливеръ, а не предаваться безплодной скорби, — сказала мистриссъ Мэйли, приложивъ палецъ къ губамъ и пристально смотря ему въ лицо.— Надо, какъ можно скоре отправить это письмо къ мистеру Лосберну. Его надо отнести въ городокъ — онъ отстоитъ не боле, какъ на четыре мили, если идти тропинкой черезъ поля, — а оттуда отправить верхового гонца прямо въ Чертсей. Кто нибудь изъ служащихъ въ харчевн вызовется это исполнить, и я хотла бы, чтобы ты собственными глазами убдился, когда онъ подетъ. Я знаю, что теб можно это доврить.

Оливеръ не могъ произнести ни слова, но по его лицу было видно, что ему не терпится отправиться сейчасъ же.

— Вотъ другое письмо, — сказала мистриссъ Мэйли задумчиво.— Но я положительно не знаю, послать ли его сейчасъ или подождать, пока ясне обозначится ходъ болзни Розы. Я не хотла бы посылать его, разъ нтъ еще опасеній самаго худшаго.

— Оно тоже въ Чертсей, сударыня?— спросилъ Оливеръ, сгоравшій отъ желанія скорй выполнить порученіе и протягивая трепещущую руку за письмомъ.

— Нтъ, — отвтила старая дама, машинально вручая ему запечатанный конвертъ, на которомъ онъ прочелъ, что письмо адресовано эсквайру Гарри Мэйли, въ имніе какого то знатнаго лорда, но въ какой мстности, онъ не могъ разобрать.

— Такъ отправить его, сударыня?— спросилъ Оливеръ.

— Нтъ, лучше не надо, — отвтила мистриссъ Мэйли, взявъ письмо назадъ:— я подожду до завтра.

Съ этими словами она дала Оливеру свой кошелекъ и онъ, не задерживаясь больше, отправился въ путь самымъ поспшнымъ шагомъ, на какой онъ былъ способенъ.

Быстро мчался онъ по полямъ и временами раздлявшимъ ихъ небольшимъ дорожкамъ, то онъ почти скрывался въ высокой ржи, росшей по обимъ сторонамъ, то вынырялъ на открытое поле, гд трудились косари и складывали стоги сна. Онъ только раза два-три останавливался, чтобы перевести дыханіе, на нсколько секундъ, и пришелъ на базарную площадь маленькаго городка разгоряченный и покрытый пылью.

Здсь онъ остановился и осмотрлся, ища глазами гостинницу. Онъ увидлъ блое зданіе банка, красную пивоварню и желтую ратушу, а въ углу площади стоялъ большой домъ, вс деревянныя части котораго были выкрашены въ зеленое и на которомъ была вывска съ надписью ‘Георгъ’. Къ этому дому онъ и поспшилъ, какъ только замтилъ его.

Онъ обратился къ дремавшему у воротъ почтальону, который, выслушавъ его, направилъ его къ конюху, а этотъ, тоже подробно выслушавъ, направилъ его къ самому трактирщику — высокому джентльмену въ синемъ галстук, блой шляп, темныхъ панталонахъ и сапогахъ съ отворотами, — который стоялъ у двери въ конюшню, прислонившись къ водокачк и ковыряя въ зубахъ серебряной зубочисткой.

Этотъ джентльменъ весьма степенно отправился за прилавокъ, чтобы составить счетъ, на что потребовалось немало времени, когда онъ былъ готовъ и погашенъ, предстояло осдлать лошадь и человку надо было одться — на это ушло еще добрыхъ десять минутъ. Оливеръ между тмъ чувствовалъ такое нетерпніе и тревогу, что готовъ былъ бы самъ вскочить на лошадь и помчаться во весь опоръ до ближайшей станціи. Наконецъ, все было готово, пакетъ былъ переданъ гонцу съ усердными наставленіями и просьбами относительно его скорйшаго врученія, и всадникъ, давъ шпоры лошади, копыта которой звонко застучали по неровной мостовой базарной площади, вскор былъ уже вн города и мчался галопомъ по большой дорог.

Убдившись, что за помощью послано и что время не потеряно, Оливеръ съ боле легкимъ сердцемъ выбжалъ изъ постоялаго двора. Повернувъ изъ воротъ, онъ нечаянно наткнулся на высокаго человка, закутаннаго въ плащъ и въ этотъ самый моментъ вышедшаго изъ двери гостинницы.

— А!..— вскричалъ этотъ человкъ, вглядываясь въ Оливера и вдругъ отступивъ назадъ.— Чортъ возьми, что это?

— Извините меня, сэръ, — сказалъ Оливеръ:— я торопился домой и не замтилъ, какъ вы вышли.

— Проклятіе!— процдилъ неизвстный, не спуская съ мальчика своихъ большихъ черныхъ глазъ.— Кто бы подумалъ!… Хоть разотри его въ порошокъ — онъ опять выпрыгнетъ изъ каменнаго гроба, чтобы стать мн поперекъ дороги!

— Я очень сожалю, — пробормоталъ Оливеръ, смущенный дикимъ взглядомъ страннаго человка.— Надюсь, я не ушибъ васъ?

— Да чтобъ ты сгнилъ!— яростно проскрежеталъ тотъ сквозь стиснутые зубы.— Если бы у меня хватило смлости сказать слово, я избавился бы отъ тебя въ одну ночь. Проклятіе на твою голову и черную чуму теб въ сердце, дьяволенокъ! Что теб здсь надо?

Незнакомецъ потрясалъ кулакомъ, произнося эти несвязныя слова. Онъ подошелъ къ Оливеру, какъ бы намреваясь ударить его, но вдругъ рухнулъ на землю, корчась въ припадк и испуская изо рта пну.

Оливеръ одно мгновеніе смотрлъ на корчи сумасшедшаго, за котораго онъ принималъ этого человка, а затмъ побжалъ въ домъ за помощью. Подождавъ, пока его унесли въ гостинницу, онъ направился домой, торопясь изо всхъ силъ, чтобы наверстать потерянное время, и съ немалымъ удивленіемъ и нкоторымъ страхомъ раздумывая о странномъ поведеніи незнакомца.

Однако это приключеніе было имъ вскор забыто, такъ какъ, когда онъ вернулся въ коттэджъ, то тамъ оказалось вдоволь работы, чтобы вытснить вс размышленія о себ.

Роза Мэйли чувствовала себя хуже и хуже, къ полуночи она начала бредить. Мстный врачъ все время находился при ней. Какъ только онъ повидалъ больную, то отвелъ мистриссъ Мэйли въ сторону и сообщилъ, что болзнь чрезвычайно тревожнаго свойства.— ‘Честное слово’, — сказалъ онъ, — ‘если она выживетъ, то это будетъ почти чудо’.

Какъ часто въ теченіи этой ночи Оливеръ вскакивалъ съ постели и, осторожно поднявшись по лстниц, прислушивался къ малйшему шуму въ комнат больной! Какъ часто его охватывала дрожь и лобъ его покрывался холоднымъ потомъ, когда внезапная бготня заставляла его опасаться, что случилось именно то, о чемъ страшно было и подумать! И что такое была горячность его прежнихъ молитвъ въ сравненіи съ жаромъ его теперешнихъ отчаянныхъ и страстныхъ моленій о сохраненіи жизни и здоровья нжнаго юнаго существа, готоваго упасть въ мрачную разверстую могилу!

Ахъ! Что сравнится съ неизвстностью, съ страшной, мучительной неизвстностью, когда приходится праздно стоять въ сторон, между тмъ какъ жизнь, горячо нами любимая, колеблется на всахъ! Что сравнится съ пыткой тхъ думъ, что навязываются сами собой, и заставляютъ сердце мучительно биться, и стсняютъ дыханіе подъ властью вызываемыхъ ими образовъ, что сравнится съ безысходно тоскливой потребностью что нибудь сдлать для облегченія страданія, для уменьшенія опасности, съ которой мы безсильны бороться, — или съ упадкомъ настроенія и угнетеніемъ души при печальномъ сознаніи нашей безпомощности,— какія терзанія могутъ сравниться съ этими, какія размышленія или усилія воли могутъ смягчить ихъ!

Настало утро. Маленькій коттэджъ былъ тихъ и казался пустыннымъ. Разговаривали шепотомъ. У входа появлялись озабоченныя лица, женщины и дти отходили въ слезахъ. Въ теченіи всего длиннаго дня и долго посл того, какъ стемнло, Оливеръ тихо гулялъ по саду взадъ и впередъ, поминутно подымая глаза къ комнат больной и содрагаясь при вид темнаго окна — такого темнаго, какъ будто тамъ лежала смерть. Поздно вечеромъ пріхалъ мистеръ Лосбернъ.

— Какъ тяжело, — говорилъ добрый докторъ.— Такая молодая, такъ всми любимая!… Но надежды очень мало!…

Новое утро. Солнце ярко свтило — такъ ярко, какъ будто оно не видло скорби и заботъ, и среди полнаго разцвта каждаго листа и цвтка, среди жизни, здоровья и звуковъ и зрлищъ радости, прекрасный юный ангелъ лежалъ и быстро таялъ. Оливеръ пробрался на старое кладбище и, свъ на одинъ изъ зеленыхъ холмиковъ, плакалъ и молился о ней среди тишины.

Столько было мира и красоты вокругъ, столько блеска и радости въ залитомъ солнцемъ ландшафт, такая слышалась веселая музыка въ псняхъ лтнихъ птицъ, столько вольности было въ быстромъ полет высоко несущихся грачей, столько было во всемъ жизни и веселья, что когда мальчикъ поднялъ заплаканные глаза и осмотрлся вокругъ, то ему пришла невольная мысль, что это не время для смерти, что не можетъ Роза умереть, когда низшія существа такъ радуются и что для рытья могилъ существуетъ зима, но не солнечное сіяніе. Онъ готовъ былъ думать, что и саваны предназначены только тмъ, что старъ и въ морщинахъ, и что никогда это страшное облаченіе не покрываетъ юныхъ и прекрасныхъ формъ.

Ударъ въ церковный колоколъ прервалъ эти дтскія размышленія. Вотъ опять! и еще! Это былъ погребальный звонъ. Кучка провожавшихъ поселянъ вошла въ ворота кладбища, у нихъ были приколоты блые бантики, потому что покойникъ былъ молодъ. Съ обнаженными головами они стояли у могилы, и среди нихъ была мать, бывшая мать… А солнце свтило ярко и пташки пли.

Оливеръ пошелъ домой, вспоминая о доброт, которую оказывала ему молодая двушка, и думая, какъ хорошо было бы, если бы опять вернулось то время, и онъ могъ бы непрерывно доказывать ей свою благодарность и преданность. Онъ не имлъ причины упрекнуть себя въ небреженіи или невниманіи, такъ какъ онъ никогда не упускалъ случая проявить свою безотчетную привязанность къ ней, и однако-же теперь вспоминались ему сотни мелкихъ случаевъ, въ которыхъ, казалось ему, онъ могъ бы выказать больше рвенія и серьезнаго старанія. Мы должны относиться къ окружающимъ съ возможно большимъ вниманіемъ, такъ какъ каждая смерть оставляетъ въ маленькомъ кругу близкихъ мысли о столь многомъ упущенномъ и столь маломъ сдланномъ, о столь многомъ забытомъ и о еще большемъ, что можно было бы исправить! Ни о чемъ не приходится такъ глубоко сожалть, какъ о томъ, что уже непоправимо, если мы хотимъ избавить себя отъ пытки такого сожалнія, то должны вспомнить объ этомъ, пока не поздно.

Когда онъ пришелъ домой, мистриссъ Мэйли сидла въ маленькой гостиной. При вид ея сердце Оливера упало, такъ какъ она ни разу не покидала еще постели своей племянницы, и онъ не ршался подумать, какая перемна заставила ее отойти. Она сказала ему, что Роза впала въ глубокій сонъ, отъ котораго она очнется либо, чтобы вернуться къ здоровью и жизни, либо, чтобы распроститься съ ними и умереть.

Они сидли, прислушиваясь и боясь говорить, въ теченіи нсколькихъ часовъ. Нетронутый обдъ былъ убранъ, взглядомъ, говорившимъ, что ихъ мысли летаютъ далеко, они смотрли, какъ солнце опускалось все ниже и ниже и какъ оно наконецъ разлило по небосводу и по земл т сверкающія краски, которыя возвщаютъ его закатъ. Ихъ жадный слухъ уловилъ звукъ приближающихся шаговъ. Они оба неудержимо кинулись къ двери, когда вошелъ мистеръ Лосбернъ.

— Что съ Розой?— вскричала старая дама.— Скажите мн сразу! Я могу вынести все, только не неизвстность! Ахъ, говорите, ради Неба!

— Успокойтесь, — сказалъ докторъ, поддерживая ее:— пожалуйста, не волнуйтесь, сударыня.

— Пустите меня къ ней, ради Бога! Дорогая двочка! Она умерла! Она кончается!

— Нтъ!— горячо воскликнулъ докторъ.— Какъ несомннны доброта и милосердіе Всевышняго, такъ врно и то, что она будетъ жить, много лтъ еще доставляя намъ радость!

Старая дама упала на колни и хотла молитвенно сложить руки, но бодрость, такъ долго поддерживавшая ее, полетла къ небесамъ вмст съ ея благодареніемъ, и она лишилась чувствъ.

XXXIV. Глава, въ которой на сцену появляется одинъ молодой джентльменъ, а также описывается новое приключеніе Оливера.

Это было почти чрезмрное счастье. Радостная всть ошеломила Оливера. Онъ не могъ ни плакать, ни говорить, ни отдыхать. Едва понимая происходящее вокругъ, онъ долго блуждалъ по полямъ среди тихаго вечерняго воздуха и наконецъ нашелъ себ облегченіе въ поток вдругъ хлынувшихъ слезъ, тутъ въ немъ сразу пробудилось сознаніе радостной перемны и того невыносимо тоскливаго бремени, которое свалилось у него съ сердца.

Вечеръ уже быстро надвигался, когда онъ возвращался домой, нагруженный цвтами, которые онъ собиралъ на этотъ разъ съ особымъ тщаніемъ для украшенія комнаты Розы. Быстро шагая по дорог, онъ услышалъ позади себя шумъ быстро мчавшейся коляски. Оглянувшись, онъ увидлъ почтовую карету, хавшую во весь опоръ. Такъ какъ дорога была узкая, а лошади скакали галопомъ, то Оливеръ прислонился къ оград, ожидая, пока карета не продетъ.

Когда она промелькнула мимо него, онъ усплъ увидть человка въ бломъ ночномъ колпак, лицо котораго показалось ему знакомымъ, хотя онъ не могъ разглядть, кто это. Черезъ дв секунды ночной колпакъ высунулся изъ окна кареты и громкій голосъ закричалъ кучеру остановиться, что тотъ и исполнилъ, сейчасъ же натянувъ возжи. Затмъ опять показался ночной колпакъ и тотъ же голосъ назвалъ Оливера по имени.

— Сюда!— кричалъ голосъ.— Оливеръ, что новаго? Миссъ Роза? Мистеръ О-оливеръ!

— Это вы, Джайльсъ?— и Оливеръ подбжалъ къ дверц кареты.

Джайльсъ опять выставилъ свой ночной колпакъ, готовясь отвтить, но вдругъ былъ отстраненъ молодымъ джентльменомъ, который занималъ другой уголъ кареты и съ живостью спросилъ:— ‘Какія новости?’

— Одно слово!— крикнулъ онъ:— лучше или хуже?

— Лучше, гораздо лучше!— поспшилъ отвтить Оливеръ.

— Благодареніе небу! — вскричалъ джентльменъ.— Ты увренъ?

— Совершенно увренъ, сэръ, — отвтилъ Оливеръ.— Перемна наступила только нсколько часовъ назадъ, и мистеръ Лосбернъ сказалъ, что всякая опасность миновала.

Джентльменъ не сказалъ ничего, но, отворивъ дверцу, выпрыгнулъ и отвелъ Оливера въ сторону.

— Ты вполн увренъ? Не могъ ли ты ошибиться, милый мальчикъ?— спросилъ онъ съ дрожью въ голос.— Не обманывай меня несбыточными надеждами.

— Ни за что на свт я не сталъ бы этого длать, сэръ, — отвтилъ Оливеръ.— Вы можете врить мн. Мистеръ Лосбернъ сказалъ, что она будетъ жить, много лтъ еще доставляя намъ счастье. Я самъ слышалъ его слова.

Слезы навернулись на глаза Оливера, когда онъ вспомнилъ сцену, давшую начало столь великому счастью. Джентльменъ отвернулся и оставался нкоторое время безмолвнымъ. Оливеръ услышалъ сдержанныя рыданія, но боялся прервать ихъ какимъ нибудь словомъ — потому что догадывался, каковы были его чувства, — и стоялъ въ сторон, длая видъ, что поглощенъ своимъ букетомъ.

Между тмъ мистеръ Джайльсъ въ своемъ бломъ ночномъ колпак сидлъ на подножк кареты, уткнувшись локтями въ колни и вытирая глаза синимъ носовымъ платкомъ съ блыми крапинками. Что честный малый былъ непритворно взволнованъ, видно было по его краснымъ глазамъ, которыми онъ взглянулъ на молодого господина, когда тотъ позвалъ его.

— Я думаю, Джайльсъ, что вамъ будетъ лучше всего отправиться дальше въ карет, — сказалъ онъ:— а я предпочту пройтись пшкомъ. Вы можете предупредить мамашу, что я сейчасъ буду.

— Прошу извинить меня, мистеръ Гарри, — отвтилъ Джайльсъ, наводя платкомъ послдній лоскъ на свое пришедшее въ безпорядокъ лицо.— Но если бы вы послали почтальона сказать это, то премного меня бы уважили. Не хорошо, если служанки увидятъ меня въ такомъ состояніи.— Я тогда потеряю всякое вліяніе и уваженіе.

— Хорошо, — сказалъ Гарри Мэйли съ улыбкой:— длайте, какъ хотите. Только сначала перемните этотъ ночной колпакъ на боле подходящій уборъ, иначе насъ примутъ за умалишенныхъ.

Мистеръ Джайльсъ, вспомнивъ о своемъ надлежащемъ наряд, сбросилъ ночной колпакъ и замнилъ его шляпой благонравнаго и степеннаго фасона, которую онъ вынулъ изъ кареты. Затмъ почтальонъ покатилъ дальше, а Джайльсъ, мистеръ Мэйли и Оливеръ неторопливо двинулись вслдъ.

Во время пути Оливеръ съ большимъ интересомъ и любопытствомъ посматривалъ на прізжаго джентльмена. Ему на видъ было лтъ двадцать пять, онъ былъ невысокаго роста, съ открытымъ и красивымъ лицомъ и непринужденными, располагающими въ свою пользу манерами. Несмотря на разницу въ возраст, онъ такъ сильно походилъ на старую даму, что Оливеру не трудно было бы догадаться объ ихъ родств, даже если бы онъ не слышалъ, какъ молодой человкъ назвалъ ее своей матерью.

Мистриссъ Мэйли съ нетерпніемъ ждала сына. Встрча была трогательна съ обихъ сторонъ.

— Мама!— прошепталъ молодой человкъ:— отчего вы не написали мн раньше?

— Я написала письмо, но раздумала посылать его, пока не услышу, что скажетъ мистеръ Лосбернъ.

— Но зачмъ, — возразилъ онъ:— зачмъ было рисковать допустить то, что едва не случилось? Если бы Роза… я не ршаюсь даже произнести этого — если бы болзнь получила иной исходъ, вамъ вчно пришлось бы упрекать себя! Я никогда не былъ бы счастливъ опять!

— Если бы это случилось, Гарри, — сказала мистриссъ Мэйли:— то, я боюсь, счастье твое все равно было бы потрясено и твое прибытіе днемъ раньше или позже очень, очень мало значило бы.

— А что удивительнаго, если бы это было такъ, мамаша?— возразилъ молодой человкъ.— Впрочемъ, почему я говорю если! Это такъ и есть на самомъ дл, и вы хорошо знаете мои чувства.

— Я знаю, что она заслуживаетъ самой лучшей и чистой любви, какую можетъ питать сердце мужчины, — сказала мистриссъ Мэйли.— Я знаю, что преданность и любвеобиліе ея натуры требуютъ не простого отзвука, но глубокаго и продолжительнаго. Если бы я не чувствовала этого и не знала бы кром того, что перемна склонности въ любимомъ человк разобьетъ ея сердце, я не видла бы такой трудности въ своей задач, и въ моей груди не совершалось бы такой борьбы передъ принятіемъ ршенія, которое представляется мн моимъ долгомъ.

— Это жестоко, мамаша, — сказалъ Гарри.— Вы считаете меня еще за мальчика, не знающаго своего сердца и не умющаго распознать свои душевные порывы?

— Я думаю, дорогой мой сынъ, — возразила мистриссъ Мэйли, положивъ руку ему на плечо:— что молодости свойственны многіе великодушные порывы, которые не длятся долго, и нкоторые изъ нихъ, будучи удовлетворены, становятся тмъ мимолетне. Но въ особенности я убждена, — продолжала она, пристально смотря въ лицо сыну:— что если увлекающійся пылкій и честолюбивый человкъ женится на двушк, носящей на своемъ имени пятно, которое, хотя возникло и не по ея вин, но холодными и безсердечными людьми можетъ быть поставлено въ упрекъ ихъ дтямъ, и, по мр его успховъ въ свт напоминаніе о немъ будетъ бросаемо ему въ лицо, вызывая злорадныя улыбки, — то, какъ бы онъ ни былъ по природ своей великодушенъ и добръ, онъ когда нибудь можетъ раскаяться, что вступилъ въ молодости въ подобную связь. А она будетъ страдать, догадываясь о его сомнніяхъ.

— Мама! — нетерпливо сказалъ молодой человкъ:— это было бы себялюбивое животное, недостойное называться мужчиною и недостойное той жены, которую вы описали.

— Теперь ты такъ думаешь, Гарри.

— И всегда буду такъ думать! Та душевная пытка, которую я перенесъ въ теченіи послднихъ двухъ дней, вынуждаетъ меня къ признанію въ страсти, которая, вы знаете, возникла не вчера я не является простымъ увлеченіемъ. Мое сердце привязано къ Роз — дорогой, нжной двушк!— привязано такъ нераздльно, какъ когда либо сердце мужчины привязывалось къ женщин. Она предметъ всхъ моихъ мыслей, плановъ, надеждъ въ жизни, и если вы препятствуете мн въ этомъ важномъ шаг, то вы бросаете на втеръ мое спокойствіе и счастье. Мамаша, вспомните лучше объ этомъ и не пренебрегайте нашимъ счастьемъ, о которомъ вы, повидимому, такъ мало думаете.

— Гарри, — сказала мистриссъ Мэйли:— потому-то, что я много думала о горячихъ и впечатлительныхъ сердцахъ, я хочу уберечь ихъ отъ страданій. Но мы уже говорили объ этомъ много и даже боле, чмъ много.

— Тогда предоставьте ршеніе Роз, — предложилъ Гарри.— Вы не будете ей внушать своихъ преувеличенныхъ опасеній и класть препятствія на моемъ пути?

— Нтъ, но я хотла бы, чтобы ты подумалъ…

— Подумалъ!— нетерпливо вскричалъ Гарри.— Мама, я думалъ уже много лтъ. Я не переставалъ думать съ тхъ поръ, какъ сталъ способенъ къ серьезнымъ размышленіямъ. Мои чувства остаются и всегда останутся неизмнными. И къ чему мучить себя, задерживая ихъ, какая польза будетъ отъ этого? Нтъ! Прежде чмъ я уду отсюда, Роза должна меня выслушать.

— Хорошо, — сказала мистриссъ Мэйли.

— Въ вашемъ тон словно заключается предположеніе, что она выслушаетъ меня холодно.

— Не холодно, — возразила старая дама:— далеко нтъ.

— Такъ какъ же? Она не питаетъ чувствъ къ кому нибудь другому?

— Нтъ, мн кажется, что ты уже вполн овладлъ ея сердцемъ. Но вотъ что я хотла сказать, — продолжала старая дама, останавливая сына, который собирался снова говорить:— прежде чмъ сдлать ршающій шагъ, прежде чмъ позволить своимъ надеждамъ взлетть до наивысшаго предла, подумай, дорогой, о прошломъ Розы, разсуди, какое вліяніе на ея ршеніе можетъ оказать сознаніе своего сомнительнаго рожденія. Вдь она такъ предана намъ всею силою своей благородной души, и готовность на самопожертвованіе, какъ въ мелкихъ, такъ и въ великихъ случаяхъ жизни, составляетъ одну изъ чертъ ея характера.

— На что вы намекаете?— спросилъ молодой человкъ.

— Это я предоставляю теб отгадать. Я должна идти назадъ къ ней. Благослови тебя Богъ!

— Я увижусь еще съ вами сегодня вечеромъ?

— Да, мимоходомъ, когда я оставлю Розу.

— Вы ей скажете, что я здсь?

— Конечно.

— И скажете, какъ я тревожился, и какъ я мечтаю увидть ее? Хорошо, мама?

— Хорошо, я скажу ей это, — отвтила старая дама и, съ любовью пожавъ руку сыну, поспшила наверхъ.

Мистеръ Лосбернъ и Оливеръ во время этого разговора оставались на другомъ конц комнаты. Теперь докторъ протянулъ руку молодому человку, и они обмнялись сердечными привтствіями. Затмъ мистеръ Лосбернъ, въ отвтъ на разспросы Гарри, далъ полный отчетъ о положеніи паціентки, который оказался вполн утшительнымъ и соотвтствовавшимъ сообщенію Оливера, и къ которому мистеръ Джайльсъ, для вида возившійся съ багажомъ, жадно прислушивался.

— Не подстрлили вы чего нибудь особеннаго за послднее время, Джайльсъ?— спросилъ докторъ.

— Ничего особеннаго, сэръ, — отвтилъ Джайльсъ, густо покраснвъ.

— Не поймали никакихъ воровъ, не уличили никакихъ громилъ?

— Никакъ нтъ, сэръ, — произнесъ мистеръ Джайльсъ съ большимъ достоинствомъ.

— Жаль, — сказалъ докторъ:— потому что у васъ это выходитъ удивительно мастерски. Ну, а какъ Бриттльсъ?

— Мальчикъ чувствуетъ себя отлично, сэръ — отвтилъ мистеръ Джайльсъ, къ которому вернулся обычный покровительственный тонъ:— и посылаетъ вамъ свой почтительнйшій привтъ.

— Прекрасно, — продолжалъ докторъ.— А кстати, увидвъ васъ, мистеръ Джайльсъ, я вспомнилъ, что наканун того дня, когда меня такъ поспшно вызвали, мн пришлось исполнить, по просьб вашей доброй барыни, одно порученіе въ вашу пользу. Отойдемте на минуту въ сторонку.

Мистеръ Джайльсъ величественно и съ нкоторымъ удивленіемъ отошелъ въ уголъ, гд удостоился чести разговора шепотомъ съ докторомъ. По окончаніи этого короткаго совщанія онъ отвсилъ рядъ поклоновъ и удалился съ особенной величавостью. Тайна этой конференціи была скоро сообщена обществу, находившемуся на кухн, Мистеръ Джайльсъ торжественно прослдовалъ туда и, потребовавъ кружку эля, тономъ глубокаго и внушительнаго величія возвстилъ, что его госпож благоугодно было, во уваженіе его доблести, проявленной имъ при нападеніи громилъ, помстить для его исключительнаго пользованія сумму въ двадцать пять фунтовъ стерлинговъ въ мстный банкъ. Услышавъ это, служанки подняли къ небу глаза и руки и высказали предположеніе, что теперь мистеръ Джайльсъ станетъ совсмъ гордымъ. На что мистеръ Джайльсъ, выпятивъ свое жабо, отвтилъ:— ‘нтъ, нтъ’! Если он замтили, что онъ высокомренъ съ своими подчиненными, то пожалуйста пусть он заявятъ ему это. Затмъ онъ добавилъ еще нсколько замчаній, не мене ярко свидтельствовавшихъ о его скромности, и принятыхъ съ неменьшимъ удовольствіемъ и одобреніемъ, причемъ эти замчанія были такъ же оригинальны и цлесообразны, какъ вообще изреченія великихъ людей.

Наверху въ теченіи остальной части вечера царило веселье. Докторъ былъ въ хорошемъ настроеніи, и, какъ ни былъ Гарри Мэйли утомленъ и задумчивъ сначала, но и онъ не устоялъ противъ благодушія почтеннаго джентльмена, которое проявлялось въ разнообразныхъ разсказахъ изъ практики и въ невинныхъ шуткахъ, казавшихся Оливеру самымъ забавнымъ изъ всего, что онъ когда либо слышалъ, и заставлявшихъ его хохотать въ соотвтственной степени, къ очевидному удовольствію доктора, который самъ смялся неудержимо, заражая веселостью и Гарри. Такимъ образомъ они составили самую пріятную компанію, какая могла образоваться при данныхъ обстоятельствахъ, и было уже поздно, когда они съ благодарностью и радостью на сердц ушли, чтобы предаться покою, въ которомъ такъ нуждались посл недавно пережитыхъ сомнній и тревогъ.

На другое утро Оливеръ проснулся съ легкостью на душ и предался своимъ раннимъ заботамъ съ большей надеждой и удовольствіемъ, чмъ когда либо раньше. Пвчія птички опять были повшены на старыя мста, и самые нжные полевые цвты, какіе можно было найти, снова были собраны для того, чтобы увеселять взоры Розы своей красотой. Дымка печали, которую въ послдніе дни встревоженный мальчикъ видлъ на всемъ, самомъ для него дорогомъ, разсялось словно по волшебству. Брызги росы словно бы ярче сверкали на зеленой листв, среди которой мелодичне шуршалъ втерокъ, а небо было ярче и прозрачне. Состояніе нашихъ думъ вліяетъ даже на вншность предметовъ, Т, кто созерцая природу и своихъ ближнихъ кричатъ, что все мрачно и пасмурно, правы, только темныя краски являются отраженіемъ ихъ собственныхъ сердецъ и глазъ. Настоящіе же цвта нжны, но требуютъ боле яснаго зрнія.

Надо замтить, что отнын Оливеръ совершалъ свои утреннія экскурсіи не одинъ. Съ перваго же утра Гарри Мэйли, повстрчавъ Оливера, нагруженнаго цвтами, почувствовалъ такую страсть къ цвтамъ и обнаружилъ столько вкуса, подбирая ихъ въ букеты, что оставилъ своего юнаго товарища далеко позади. Зато Оливеръ зналъ, гд лучшіе цвты найти. Каждое утро они бродили по окрестностямъ, принося домой прелестнйшіе букеты. Окно молодой двушки было теперь открыто. Ей нравилось, когда къ ней въ комнату вливался богатый потокъ лтняго воздуха и приносилъ ей бодрость и свжесть. За переплетомъ окна всегда стоялъ въ вод отдльный маленькій букетикъ, Оливеръ замтилъ, что эти завядшіе цвты не выбрасываются, хотя каждое утро въ вазочк перемняется вода, и что всякій разъ, когда докторъ появлялся въ саду, онъ обязательно взглядывалъ на этотъ уголокъ подоконника и, многозначительно кивалъ въ головой, продолжалъ свою утреннюю прогулку. Такъ летлъ день за днемъ. Роза быстро выздоравливала.

Оливеру не приходилось скучать, хотя молодая двушка не покидала комнаты и вечернія прогулки не возобновились еще, разв только иногда выходила немного пройтись съ нимъ мистриссъ Мэйли. Онъ съ удвоеннымъ усердіемъ предавался занятіямъ у сдого господина и учился такъ прилежно, что даже самъ удивлялся своимъ быстрымъ успхамъ. Какъ разъ во время этихъ занятій случилось нчто такое, что сильно его испугало и встревожило.

Маленькая комната, въ которой онъ занимался своими уроками, была въ нижнемъ этаж въ задней части дома. Это была настоящая дачная комнатка съ ршетчатымъ переплетомъ окна, кругомъ росли жасминъ и жимолость, втви которыхъ тянулись по оконниц, наполняя комнату сладкимъ ароматомъ. Окно выходило въ садъ, сообщавшійся калиткою съ небольшимъ пастбищемъ, а дальше находились красивый лугъ и лсъ. Въ этомъ направленіи по близости не было видно никакихъ построекъ, и открывавшійся взору ландшафтъ широко раскидывался во вс стороны.

Былъ чудный вечеръ и первыя тни сумерекъ начинали ложиться на землю, когда Оливеръ сидлъ надъ своими книгами. Онъ внимательно читалъ въ теченіи нкотораго времени, но такъ какъ день былъ необычайно длинный и онъ вдобавокъ немало занимался передъ тмъ, то для авторовъ, кто бы они ни были, нтъ ничего обиднаго въ томъ, что мало по малу онъ заснулъ.

На насъ находитъ иногда особаго рода дремота, которая, сковывая тло, не лишаетъ нашъ умъ сознанія окружающихъ предметовъ и позволяетъ ему свободно блуждать кругомъ. Такое состояніе постольку лишь является сномъ, поскольку сномъ можно назвать отягчающую слабость, онмніе силъ и полную неспособность контролировать наши мысли и движенія, и въ то же время мы сознаемъ все, что происходитъ вокругъ, и если мы видимъ сонъ, то слова, дйствительно произносимыя, и звуки, дйствительно существующіе въ подобный моментъ, съ удивительной быстротой приспособляются къ нашему сновиднію, пока дйствительность и воображеніе не образуютъ такого страннаго сплтенія, что потомъ бываетъ почти невозможно раздлить ихъ. Не это еще не самое поразительное свойство подобнаго состоянія. Несомнненъ фактъ, что, хотя наши чувства осязанія и зрнія временно умираютъ, однако наши дремлющія мысли и представляющіяся намъ виднія находятся подъ вліяніемъ — и при томъ подъ вещественнымъ вліяніемъ — безмолвнаго присутствія, какого нибудь вншняго предмета, который быть можетъ не былъ около насъ, когда мы сомкнули глаза и близость котораго мы не воспріятели бодрствующимъ сознаніемъ.

Оливерь очень хорошо зналъ, что онъ находится въ своей маленькой комнат, что его книги лежатъ передъ нимъ на стол, что благоуханный втерокъ блуждаетъ среди вьющихся растеній за окномъ. И въ то же время онъ спалъ. Вдругъ сцена перемнилась. Воздухъ сдлался душнымъ и спертымъ и его обожгла ужасная мысль, что онъ опять въ дом еврея. Вотъ въ своемъ обычномъ углу сидитъ отвратительный старикъ и, указывая на него, шепчетъ другому человку, сидящему рядомъ съ нимъ, и лица котораго ему не видно:

— Тише, другъ мой!— будто бы произноситъ еврей:— это онъ, я въ этомъ теперь увренъ. Уйдемъ!

— Э!— послышался Оливеру голосъ другого:— вы думаете, я бы его не узналъ? Да если бы толпа дьяволовъ точь въ точь приняла его образъ, а онъ стоялъ бы среди нихъ, въ немъ есть что-то такое, что я сразу распозналъ бы его. Если бы вы закопали его на пятьдесятъ футовъ подъ землей и провели бы меня надъ могилой, я думаю, мн удалось бы узнать, что онъ на этомъ мст похороненъ, не будь тамъ никакого знака!

Въ этихъ словахъ звучало столько страшной ненависти, что Оливеръ, испуганный, проснулся и вскочилъ.

Боже! что заставило его кровь подступить къ сердцу, что лишило его голоса и власти движенія? Тамъ… тамъ… у самаго окна… какъ разъ передъ нимъ… такъ близко, что онъ могъ бы достать рукой, стоялъ еврей, смотрвшій въ комнату и встртившійся взглядомъ съ нимъ! А рядомъ съ евреемъ, нахмуренный и блдный отъ ярости или страха, или отъ того и другого, былъ тотъ самый человкъ, съ которымъ онъ встртился у трактира!

То было мгновеніе, быстрый какъ молнія проблескъ. И вслдъ затмъ они оба исчезли. Но они узнали его и онъ ихъ: и ихъ лица такъ запечатллись въ его памяти, какъ будто они были высчены на камн и съ самаго рожденія стояли передъ его взоромъ. Одинъ моментъ онъ былъ прикованъ къ мсту, затмъ, выпрыгнувъ черезъ окно въ садъ, громко позвалъ на помощь.

XXXV. Глава, содержащая неудачный исходъ приключенія и довольно важный разговоръ между Гарри Мэйли и Розой.

Когда обитатели дома, привлеченные криками Оливера, поспшили къ нему, то застали его блднымъ и въ волненіи указывавшимъ по направленію къ лугамъ, начинавшимся за домомъ, онъ едва могъ пробормотать:— ‘Еврей! еврей!’

Мистеръ Джайльсъ недоумвалъ. что возгласъ обозначаетъ. Но Гарри Мэйли, отличавшійся большей проницательностью и знакомый съ исторіей Оливера, понялъ сразу въ чемъ дло.

— Куда онъ направился?— спросилъ онъ, схватывая трость, стоявшую въ углу.

— Вонъ туда, — отвтилъ Оливеръ, указывая рукой.— Они скрылись въ одно мгновеніе.

— Значитъ, они въ канав!— сказалъ Гарри.— Идите за мной и старайтесь не отставать.

Съ этими словами онъ перепрыгнулъ черезъ ограду и побжалъ съ такой быстротой, что остальнымъ чрезвычайно трудно было поспвать за нимъ.

Джайльсъ бжалъ, какъ могъ, Оливеръ слдовалъ за нимъ. А черезъ минуту или дв мистеръ Лосбернъ, только что вернувшійся съ прогулки, перевалился черезъ заборъ и, вскочивъ на ноги съ большимъ проворствомъ, чмъ можно было ожидать отъ него, помчался въ томъ же направленіи, не переставая во все горло кричать, спрашивая, въ чемъ дло.

Такъ они летли впередъ, не переводя дыханія, пока предводитель не повернулъ въ указанный Оливеромъ уголъ поля и, начавъ тщательно осматривать канаву и прилегавшій плетень, далъ этимъ возможность остальнымъ подоспть къ нему, а Оливеру — посвятить мистера Лосберна въ обстоятельства, вызвавшія такую усердную погоню.

Поиски были безуспшны. Не видно даже было недавнихъ отпечатковъ подошвъ. Преслдователи стояли теперь на верхушк небольшого холма, съ котораго во вс стороны кругомъ было видно открытое поле на три или четыре мили. Налво въ котловин виднлись деревья, но чтобы добраться до нея, совершивъ путь, указанный Оливеромъ, бглецы должны были пробжать крюкъ по открытому мсту. Нельзя было предположить, что они въ такое короткое время успли это сдлать. Густой лсъ начинался за лугами съ другой стороны, но по тмъ-же причинамъ они не могли бы достигнуть и этого прикрытія.

— Теб, должно быть, приснилось, Оливеръ, — сказалъ Гарри Мэйли.

— Ахъ, нтъ, сэръ, — возразилъ Оливеръ, содрогаясь при одномъ воспоминаніи о выраженіи лица стараго негодяя.— Я слишкомъ ясно видлъ его. Я ихъ обоихъ видлъ такъ же отчетливо, какъ вижу васъ сейчасъ.

— А кто былъ другой?— спросили Гарри и докторъ въ одинъ голосъ.

— Тотъ самый человкъ, который, какъ я разсказывалъ вамъ, хотлъ меня ударить около гостинницы. Я прямо встртился съ нимъ глазами.

— Ты увренъ, что они направились именно сюда?— спросилъ Гарри.

— Увренъ, какъ и въ томъ, что они стояли у окна, — отвтилъ Оливеръ, указывая на ограду отдлявшую садъ коттэджа отъ луга.— Высокій человкъ перепрыгнулъ вонъ тамъ, а еврей, пробжавъ нсколько шаговъ вправо, пробрался сквозь тотъ проломъ.

Оба джентльмена всматривались въ серьезное лицо Оливера, пока онъ говорилъ это, и, обмнявшись взглядомъ, повидимому, были удовлетворены точностью его показанія. Но ни въ какомъ направленіи не было видно отпечатковъ быстро бгущихъ ногъ. Трава была высока — но нигд она не была смята, кром тхъ мстъ, гд они сами прошли. Края и берега канавы были сырые и глинистые, но не видно было ни одного слда подошвы, никакого признака, что здсь кто либо проходилъ, даже нсколько часовъ назадъ.

— Странно!— произнесъ Гарри.

— Странно!— отозвался докторъ. — сами Блэтерсъ и Деффъ ничего не могли бы тутъ подлать.

Несмотря на очевидную безполезность поисковъ, они не прекращали ихъ, пока наступленіе темноты не положило имъ предла. Но даже и тогда они бросили ихъ съ неохотою. Джайльсъ былъ отправленъ въ различныя харчевни села, снабженный наилучшимъ описаніемъ вншности и одежды скрывшихся людей, какое могъ дать Оливеръ. Изъ нихъ еврей во всякомъ случа обладалъ достаточно замтной вншностью, чтобы его могли запомнить, если бы онъ зашелъ куда нибудь выпить или проходилъ мимо. Но Джайльсъ вернулся не обогащенный никакими свдніями, которыя могли бы пролить свтъ на эту тайну.

На другой день поиски возобновились, но не съ лучшимъ успхомъ. Еще черезъ день Оливеръ и мистеръ Мэйли отправились въ городокъ, въ надежд увидть или услышать что нибудь объ этихъ людяхъ, но и эта попытка оказалась безплодной. Черезъ нсколько дней этотъ случай начали забывать, какъ и вс случаи забываются, когда вызванное ими удивленіе, не поддерживаемое новой пищей, разсивается.

Между тмъ Роза, быстро поправляясь, стала показываться изъ комнаты, выходила гулять и, принимая все больше и больше участія въ семейной жизни, наполняла радостью вс сердца.

Но, хотя эта счастливая перемна оказывала замтное вліяніе на тсный кружокъ и хотя въ маленькомъ коттэдж снова стали раздаваться веселые голоса и оживленный смхъ, однако же кое въ комъ — даже въ самой Роз — замчалась какая то сдержанность, которая не ускользнула отъ вниманія Оливера. Мистриссъ Мэйли и ея сынъ часто уединялись надолго вмст, а Роза не разъ появлялась съ заплаканными глазами. Посл того какъ мистеръ Лосбернъ назначилъ день своего отъзда въ Чертсей, эти явленія усилились. Было очевидно, что происходить нчто такое, что нарушаетъ покой молодой двушки — и еще кого то.

Наконецъ, однажды утромъ, когда Роза была одна въ столовой, вошелъ Гарри Мэйли и посл нкотораго колебанія попросилъ у нея позволенія поговорить съ ней нсколько минутъ.

— Немного… очень немного словъ окажется достаточно, Роза, — сказалъ молодой человкъ, пододвигая свой стулъ къ ней.— То, что я скажу, уже отгадано вашей душой, самыя излюбленныя надежды моего сердца вамъ извстны, хотя вы не слыхали отъ меня ихъ устнаго признанія.

Роза была очень блдна съ того момента, когда онъ вошелъ, но то могло быть слдствіе ея недавней болзни. Она склонилась надъ близь стоявшимъ цвткомъ и безмолвно ждала, что онъ скажетъ дальше.

— Я… я долженъ былъ, кажется, ухать отсюда раньше, — произнесъ Гарри.

— Да, должны были, — отвтила Роза.— Простите, что я говорю это, но я хотла бы, чтобы вы уже ухали.

— Я былъ призванъ сюда самымъ ужаснымъ и мучительнымъ опасеніемъ, — сказалъ молодой человкъ: — опасеніемъ потерять то дорогое существо, на которомъ сосредоточиваются вс мой надежды и мечты. Вы умирали, колеблясь между землею и небомъ. Мы знаемъ, что когда молодые, прекрасные, добрые подпадаютъ недугу, то ихъ чистыя души безсознательно стремятся къ лучезарной обители вчнаго покоя, и потому-то самые красивые и лучшіе среди насъ такъ часто увядаютъ въ полномъ расцвт.

При этихъ словахъ на глазахъ нжной двушки показались слезы, и когда одна изъ нихъ упала на цвтокъ, надъ которымъ она склонилась, и засверкала въ его внчик, прибавивъ ему красоты, то казалось, что изліянія ея свжаго юнаго сердца искали родственнаго сочувствія среди прекраснйшихъ твореній природы.

— Ангелъ, столько же невинный и дивно красивый, — продолжалъ молодой человкь съ увлеченіемъ:— какъ т существа, которыя окружаютъ Бога, находился между жизнью и смертью… Ахъ!… Кто могъ надяться, что душа вернется къ скорби и бдствіямъ здшняго міра, когда предъ ней уже открылся тотъ міръ — далекій и родственный ей. Роза, Роза! Знать, что вы таете, какъ нжная тнь, бросаемая небесными лучами на землю, не имть надежды, что вы будете сохраняемы для тхъ, кто остается здсь, и не знать на чемъ основать такую надежду, чувствовать, что вы принадлежите къ той свтозарной сфер, куда многіе — самые чистые и прекрасные — улетли такъ рано, и однако молиться, чтобы вы были возвращены тмъ, кто васъ любитъ — такія противорчивыя чувства были почти свыше силъ человка! Они обуревали меня днемъ и ночью, взмывая такой потокъ страховъ, и опасеній, и себялюбивыхъ сожалній о томъ, что вы умрете и не узнаете, какъ преданно я васъ любилъ, — что грозили разстроить и чувства, и разумъ. Вы исцлились. Изо дня въ день, почти съ часу на часъ возвращалось по капл ваше здоровье и, примшиваясь къ истощенному и слабому потоку жизни, медленно обращавшемуся въ васъ, снова вернуло ему быстрое и сильное теченіе. За вашимъ переходомъ отъ самой почти смерти къ жизни я слдилъ глазами, которые увлажнялись тревогой и глубокой любовью. О, не говорите мн, что вы хотите, чтобы я отъ этой любви отказался. Она смягчила мое сердце по отношенію ко всему человчеству!

— Я этого не хотла сказать, — возразила Роза, заливаясь слезами.— Я желала бы только, чтобы вы ухали отсюда и предались снова высокому и благородному длу — длу достойному васъ.

— Не можетъ быть цли, боле достойной меня — боле достойной самаго высокаго существа — какъ стараніе завоевать сердце подобное вашему, — сказалъ молодой человкъ, взявъ ее за руку.— Роза, моя дорогая Роза! Я уже годы люблю васъ… Да, годы… И поддерживаю себя надеждой, что, пробившись къ слав, я приду къ вамъ и скажу, что я добивался этого ради васъ — только! Я мечтаю въ своихъ грезахъ наяву, какъ я въ ту счастливую минуту напомню вамъ о многихъ безмолвныхъ доказательствахъ юношеской любви, данныхъ мною вамъ, и попрошу вашей руки во исполненіе давнишняго безмолвнаго договора, заключеннаго между нами! Это время не настало, но теперь, не завоевавъ славы, не осуществивъ юной мечты, я предлагаю вамъ сердце, давно вамъ принадлежащее, и всю свою судьбу возлагаю на т слова, которыми вы встртите мое предложеніе.

— Вы всегда отличались добротой и благородствомъ, — сказала Роза, преодолвая свое волненіе.— Такъ какъ вы врите, что я не лишена сердца и чувства благодарности, то выслушайте мой отвтъ.

— Онъ заключается въ томъ, что я могу попытаться заслужить васъ, такъ вдь, дорогая Роза?

— Онъ заключается въ томъ, что вы должны попытаться забыть меня, — отвтила Роза.— Забыть меня не какъ вашего давнишняго и неизмннаго друга, но какъ предметъ любви. Оглянитесь, посмотрите сколько сердецъ достойны завоеванія. Доврьте тогда мн вашу новую любовь, во мн вы найдете самаго врнаго, горячаго и преданнаго друга.

Наступила пауза, въ продолженіи которой Роза, закрывъ лицо рукой, дала волю своимъ слезамъ. Другую руку продолжалъ держать Гарри.

— А причины, Роза, — сказалъ онъ наконецъ тихимъ голосомъ:— причины вашего ршенія?

— Вы имете право знать ихъ, — отвтила Роза.— Ничмъ вы не поколеблете моей ршимости. Это — долгъ, который я исполню. Я обязана передъ другими и передъ собою это сдлать.

— Передъ собою?

— Да, Гарри. Я, одинокая двушка, безприданница, съ пятномъ на своемъ имени, обязана — передъ собой — не давать вашимъ друзьямъ повода подозрвать, что я изъ корысти воспользовалась вашей первой страстью и, какъ тяжелая гиря, привсилась ко всмъ вашимъ надеждамъ и планамъ. Я обязана передъ вами и нашими родными не допустить, чтобы вы, въ пылу великодушія, поставили такое препятствіе своимъ успхамъ въ общественной жизни.

— Если ваши чувства настроены одинаково съ вашимъ чувствомъ долга…— началъ Гарри.

— Нтъ, не одинаково, — возразила Роза, густо покраснвъ.

— Такъ вы отвчаете на мою любовь?— сказалъ Гарри.— Скажите мн только это, Роза, и смягчите горечь моего разочарованія!

— Если бы я могла сдлать это, не причинивъ тмъ непоправимаго вреда человку, котораго я люблю, то я…

— То вы отнеслись бы къ моему признанію иначе?— спросилъ Гарри.— Не скрывайте отъ меня хоть этого, Роза.

— Да, иначе, — произнесла Роза.— Однако — прибавила она, освобождая руку:— къ чему продолжать это мучительное свиданіе? Для меня оно мучительно и въ то же время — источникъ непрерывнаго счастья. Потому что разв не счастье — знать, что я когда те имла въ вашемъ сердц почетное мсто, которое вы мн отводите сейчасъ? Каждая удача на вашемъ жизненномъ пути будетъ обновлять мою твердость и ршимость. Прощайте, Гарри! Такой встрчи, какъ сегодня, больше у насъ не будетъ, но въ иныхъ отношеніяхъ, чмъ т, въ которыя насъ могъ бы поставить настоящій разговоръ, пусть мы будемъ долго и счастливо другъ съ другомъ связаны! И вс благословенія, какія могутъ быть призваны изъ сокровищницы правды и искренности молитвами преданнаго и серьезнаго сердца, снизойдуть на васъ!

— Еще одно слово, Роза, — произнесъ Гарри.— Скажите мн причину вашего отказа простыми словами. Я хочу слышать это изъ вашихъ устъ.

— У васъ блестящіе виды на будущее, — твердымъ голосомъ отвтила Роза.— Васъ ждутъ вс почести, какихъ въ общественной жизни добиваются при талант и сильныхъ родственныхъ связяхъ. Но эти родственники надменны, а я не хочу вступать въ ту среду, которая способна презирать мать, давшую мн жизнь. Я не хочу навлекать безчестіе или неудачи на сына той, которая такъ хорошо замстила мн эту мать. Говоря коротко, — тутъ молодая двушка отвернулась, такъ какъ временная твердость покидала ее:— на моемъ имени есть пятно, которое въ свт принято распространять и на невиновныхъ. Я не хочу переносить это пятно на другого. Пусть этотъ упрекъ буду нести я одна.

— Еще одно слово, Роза, дорогая Роза! Одно слово!— вскричалъ Гарри, преграждая ей дорогу.— Если бы я былъ мене… мене счастливъ, какъ выразились бы объ этомъ, въ свт, если бы незамтная и мирная жизнь была моей судьбой, если бы я былъ бденъ, скроменъ, безполезенъ, — отвернулись ли бы вы отъ меня тогда? Или же только возможность для меня достиженія почестей и богатствъ породила ваши колебанія?

— Не настаивайте, чтобы я дала вамъ отвтъ, — отвтила Роза.— Такой вопросъ не можетъ и не долженъ возникать, несправедливо и почти жестоко ставить его.

— Если бы вашъ отвтъ былъ такой, на какой я почти осмливалось надяться, — возразилъ Гарри: — то онъ пролилъ бы лучъ счастья на мою одинокую дорогу и освтилъ бы предстоящую мн стезю. Какъ много вы могли бы сдлать для того, кто любитъ васъ выше всхъ на свт, если бы произнесли лишь нсколько словъ! Ахъ, Роза! Ради моей пылкой и врной любви, ради всего, что и выстрадалъ, и къ перенесенію чего вы меня приговариваете, — отвтьте мн на этотъ вопросъ!

— Хорошо. Если бы ваша судьба сложилась иначе, — сказала Роза, — если бы вы только немного, а не такъ недосягаемо, были выше меня, если бы я могла вамъ доставить помощь и утшеніе въ скромномъ и уединенномъ гнзд — а не позоръ и помху среди гордой и блистательной толпы — то это мучительное испытаніе было бы излишнимъ. Я имю полное основаніе чувствовать себя теперь очень, очень счастливой, но тогда, Гарри, признаюсь, я была бы еще счастливе.

Живыя воспоминанія о былыхъ надеждахъ, давно взлелянныхъ ею, тснились въ ум ея, когда она произнесла это признаніе. Но он принесли съ собою только слезы, всегда вызываемыя, когда намъ вспоминаются прежнія, уже увядшія надежды, — и въ то-же время на душ у Розы стало легче.

— Я не могу бороться съ своей слабостью, и она укрпляетъ мое ршеніе, — сказала Роза, протягивая руку.— Теперь я должна съ вами разстаться.

— Дайте мн одно общаніе, — сказалъ Гарри.— Одинъ, только одинъ еще разъ — въ теченіи этого года, а можетъ быть и гораздо раньше — разршите мн снова, въ послдній разъ, затронуть этотъ же предметъ.

— Но не для того, чтобы стараться склонить меня къ перемн ршенія, — съ грустной улыбкой сказала Роза:— это было бы безполезно.

— Нтъ, — возразилъ Гарри:— но для того, чтобы выслушать отъ васъ его повтореніе, если хотите, — повтореніе въ послдній разъ! Я положу къ вашимъ ногамъ состояніе и общественное положеніе, которымъ буду обладать, и если вы и тогда не измните принятаго вами теперь ршенія, то я уже ни словомъ, ни дйствіемъ не буду пытаться поколебать его.

— Хорошо, пусть будетъ такъ, — отвтила Роза.— Это будетъ повтореніе страданій, но я, быть можетъ, къ тому времени научусь переносить ихъ лучше.

Она снова протянула ему руку. Но молодой человкъ прижалъ двушку къ груди и, запечатлвъ поцлуй на ея чистомъ чел, выбжалъ изъ комнаты.

XXXVI. Глава очень короткая и могущая показаться не имющей значенія, но ее слдуетъ прочесть: она является слдствіемъ предыдущей и ключомъ къ одной изъ будущихъ.

— Такъ вы ршили быть нынче же утромъ моимъ попутчикомъ?— сказалъ докторъ, когда Гарри Мэйли присоединился къ нему и Оливеру, сидвшими за завтракомъ.— Однако, ваши намренія мняются каждые полчаса!

— Прійдетъ время, вы заговорите иначе, — произнесъ Гарри, покраснвъ безъ видимой причины.

— Надюсь, что у меня будутъ на то добрыя причины, — отвтилъ докторъ:— но, признаюсь, не очень увренъ, что будутъ. Только вчера утромъ вы приняли ршеніе остаться здсь и сопровождать мамашу на море, какъ надлежитъ благонравному сыну. Сегодня утромъ вы заявляете, что окажете мн честь сопровождать меня по пути въ Лондонъ, а вечеромъ вы съ таинственнымъ видомъ упрашиваете меня двинуться въ путь, прежде чмъ дамы встанутъ. Въ результат — милый Оливеръ принужденъ скучать здсь за завтракомъ въ такое время, когда онъ долженъ бы блуждать по полямъ, разыскивая всевозможныя ботаническія диковины.

— Мн было бы, очень жаль, сэръ, очень жалъ отсутствовать какъ разъ въ ту минуту, когда вы и мистеръ Мэйли будете узжать, — возразилъ Оливеръ.

— Ты славный паренекъ, — сказалъ мистеръ Лосбернъ.— Загляни ко мн, когда вернешься въ Чертсей. — Но, Гарри, скажите мн серьезно, ужъ не письмо ли отъ какой нибудь важной шишки заставило васъ такъ поторопиться съ отъздомъ?

— Важныя шишки, — отвчалъ Гарри:— къ которымъ вы вроятно причисляете моего великолпнаго дядюшку, не присылали мн за это время ни одного письма, да и при томъ въ это время года едва ли можетъ случиться что либо такое, что потребовало бы моего самоличнаго присутствія среди нихъ.

— Въ такомъ случа вы чудакъ, — заявилъ докторъ.— Но, конечно, они на выборахъ передъ Рождествомъ проведутъ васъ въ парламентъ, и вс эти внезапныя перескакиванія и перемны являются хорошей подготовкой къ политической жизни. Это дло хорошее. Основательная тренировка всегда годится, происходитъ ли скачка ради государственныхъ мстъ, серебряныхъ кубковъ или денежныхъ призовъ.

Гарри Мэйли имлъ такой видъ, какъ будто собирался пополнить этотъ короткій діалогъ двумя — тремя замчаніями, которыя не мало изумили бы доктора, но онъ довольствовался лишь тмъ, что произнесъ: ‘Посмотримъ’, и больше не заговорилъ объ этомъ. Вскор къ дверямъ дома подъхала почтовая карета, и когда Джайльсъ вошелъ взять багажъ, то добрый докторъ побжалъ присмотрть за укладкой.

— Оливеръ, — тихо сказалъ Гарри Мэйли:— мн надо сказать теб пару словъ.

Оливеръ подошелъ къ ниш окна, куда знакомъ подозвалъ его мистеръ Мэйли, въ настроеніи котораго, къ его удивленію, обнаруживались одновременно и грусть, и оживленіе.

— Ты теперь уже хорошо пишешь?— спросилъ Гарри, коснувшись его плеча.

— Да, я думаю, сэръ, — отвчалъ Оливеръ.

— Я можетъ быть не очень скоро вернусь. Мн хотлось бы, чтобы ты писалъ мн — положимъ, черезъ каждыя дв недли, направляя письма въ главный почтамтъ въ Лондон. Хорошо?

— Непремнно, сэръ! Я буду гордиться этимъ, — отвчалъ Оливеръ, просіявъ.

— Я хотлъ бы знать, какъ… какъ поживаютъ моя мать и миссъ Мэйли, — сказалъ молодой человкъ:— и ты можешь описывать мн, какія прогулки вы совершаете, о чемъ вы говорите, и какъ она… я хотлъ сказать, он — счастливы ли, здоровы ли? Ты понялъ меня?

— Да, сэръ, отлично понялъ, — отвтилъ Оливеръ.

— Только лучше не говори имъ ничего объ этомъ, — какъ бы торопясь докончить, добавилъ Гарріи, — потому что это заставило бы мою мать писать ко мн чаще, что было бы для нея лишнимъ безпокойствомъ. Пусть это будетъ нашимъ секретомъ. Пиши обо всемъ! Я на тебя полагаюсь.

Оливеръ, обрадованный и польщенный сознаніемъ своей важной миссіи, отъ всей своей души общалъ хранить тайну и быть точнымъ въ своихъ посланіяхъ. Мистеръ Мэйли дружески распрощался съ нимъ.

Докторъ уже занялъ мсто въ карет. Джайльсъ — которому было предписано остаться въ коттэдж — держалъ дверь на готов, а служанки глядли изъ сада на отъзжавшихъ. Гарри кинулъ быстрый взглядъ на ршетчатое окно и прыгнулъ въ карету.

— Трогай!— крикнулъ онъ:— скорй, скорй, полнымъ галопомъ! Я желаю, чтобы мы летли, какъ стрла.

— Эй-эй! — торопливо вскричалъ докторъ, опуская переднее стекло кареты и обращаясь къ почтальону:— я-то вовсе не желаю, чтобы мы летли, какъ стрла! Слышите?

Звеня и громыхая, пока разстояніе не заглушило шума, карета покатилась по дорог, почти скрывшись за облакомъ пыли, то она исчезала изъ виду, то опять показывалась, въ зависимости отъ изгибовъ дороги и встрчныхъ предметовъ. Только когда уже и облако пыли перестало быть виднымъ, разошлись т, кто смотрли на отъздъ.

Но кто то долго еще продолжалъ смотрть въ томъ направленіи, гд исчезла карета, когда она успла уже ухать за много миль. За блой занавской, скрывшей ее отъ взгляда Гарри, когда онъ поднялъ глаза къ окну, сидла Роза.

— Повидимому, онъ оживленъ и счастливъ, — произнесла она наконецъ.— Я, было, опасалась, что онъ будетъ въ иномъ настроеніи. Но я ошиблась. Я очень, очень этому рада.

Слезы могутъ быть знакомъ и радости, и печали, но т слезы, которыя струились по лицу Розы, когда она задумчиво сидла у окна, говорили, казалось, больше о скорби, чмъ о весель.

XXXVII. Глава, въ которой читатель можетъ замтить контрастъ, нердкій въ супружескихъ отношеніяхъ.

Мистеръ Бембль сидлъ въ своей квартир въ работномъ дом, печально устремивъ глаза на безрадостную ршетку камина, за которой — такъ какъ было лто — не теплился огонь, и только нкоторые лучи солнца отражались отъ ея холодной и блестящей поверхности. Съ потолка свшивалась бумажная мухоловка, къ которой онъ повременамъ поднималъ взоръ въ грустномъ раздумь, и, видя, какъ неосторожныя наскомыя бьются въ стк, мистеръ Бембль испускалъ тяжелый вздохъ, между тмъ какъ на лицо его набгала еще боле скорбная тнь. Мистеръ Бембль задумался, и быть можетъ мухи воскрешали въ немъ какое нибудь мучительное воспоминаніе изъ собственной жизни.

Но не только грусть мистера Бембля способна была наполнить грудь наблюдателя кроткой меланхоліей. Не было недостатка и въ другихъ признакахъ — и при томъ тсно связанныхъ съ его личностью — говорившихъ о большой перемн въ его длахъ. Обшитый галунами фракъ и треугольная шляпа — гд они? Онъ по прежнему носилъ короткіе панталоны и черные шерстяные чулки на своихъ бедрахъ и икрахъ — но разв это т панталоны? Фракъ былъ широкополый и въ этомъ отношеніи напоминалъ тотъ фракъ, но, увы! какая большая разница! Величественная треугольная шляпа была замнена скромной круглой. Мистеръ Бембль больше не былъ приходскимъ сторожемъ.

Бываютъ въ жизни должности, которыя, независимо отъ получаемаго за нихъ боле существеннаго вознагражденія, пріобртаютъ особую цнность и достоинство, смотря по сопряженнымъ съ ними фракамъ и жилетамъ. У фельдмаршала есть мундиръ, у епископа — шелковая эпитрахиль, у судьи — шелковая мантія, у приходскаго сторожа — треугольная шляпа. Отнимите у епископа шелковую эпитрахиль или у приходскаго сторожа его треуголку и галуны — въ кого они тогда обратиться? Въ людей, въ обыкновенныхъ людей. Достоинство и даже святость иногда являются въ большей степени вопросомъ лишь фрака и жилета, чмъ это многіе предполагаютъ.

Мистеръ Бембль женился на мистриссъ Корней и сдлался надзирателемъ работнаго дома. Другой получилъ должность приходскаго сторожа — и къ нему перешли треугольная шляпа, фракъ съ золотыми позументами и трость.

— И завтра этому будетъ уже два мсяца!— сказалъ мистеръ Бембль, вздохнувъ.— А кажется, будто прошло столтіе.

Можно было понять, что мистеръ Бембль сосредоточилъ цлый вкъ блаженства въ короткомъ промежутк восьми недль, но вздохъ… какъ много говорилъ этотъ вздохъ!

— Я продалъ себя, — продолжалъ мистеръ Бемблъ ту же нить размышленій:— за шесть чайныхъ ложекъ, сахарные щипцы, молочникъ, небольшое количеетво подержанной мебели и двадцать фунтовъ стерлинговъ наличными. Я пошелъ по дешевк. Дешево, очень дешево!

— Дешево!— закричалъ надъ ухомъ мистера Бембля визгливый голосъ.— Да за тебя сколько ни заплати, все будетъ дорого. Господь свидтель, я то ужъ за тебя заплатила втридорога!

Мистеръ Бембль обернулся и увидлъ свою очаровательную подругу жизни, которая, не вполн понявъ уловленныя ею слова его стованій, произнесла послднее замчаніе наугадъ.

— Сударыня! мистриссъ Бембль!— сказалъ мистеръ Бембль съ вразумительной строгостью.

— Ну?

— Будьте добры взглянуть на меня, — произнесъ мистеръ Бембль, устремляя на нее пристальный взоръ. (Если она устоитъ противъ такого взгляда, — сказалъ мистеръ Бембль про себя:— то она устоитъ противъ чего угодно. Этотъ взглядъ всегда оказывалъ дйствіе на богадльниковъ, если онъ не совладаетъ съ нею, значитъ моя сила исчезла).

Достаточны ли весьма маленькіе глаза для укрощенія богадльниковъ, которые, питаясь очень легкой пищей, не отличались воинственностью, или же мистриссъ Корней (бывшая) особенно была вынослива по части орлиныхъ взоровъ — эти вопросы остаются открытыми. Но фактъ тотъ, что кастелянша ничуть не была побждена грознымъ взглядомъ мистера Бембля, но, напротивъ, отнеслась къ таковому съ большимъ пренебреженіемъ и даже разразилась хохотомъ, звучавшимъ вполн искренно.

Мистеръ Бембль, мене всего ожидавшій этого, сначала не врилъ ушамъ, а потомъ былъ ошеломленъ. Вскор онъ впалъ въ прежнее сосгояніе и не отрывался отъ своихъ думъ, пока опять не былъ потревоженъ своей половиной.

— Ужъ не собираешься ли ты тутъ сидть и сопть цлый день?— спросила мистриссъ Бембль.

— Я буду сидть здсь до тхъ поръ, пока сочту это нужнымъ, сударыня, — отвтилъ мистеръ Бембль.— И хотя я сейчасъ не соплъ, но я буду сопть, звать, чихать, смяться или кричать, какъ мн вздумается. Таковы мои права.

— Твои права?— усмхнулась мистриссъ Бембль съ невыразимымъ презрніемъ.

— Именно такъ. Право мужчины — повелвать.

— А въ чемъ же права женщины, скажи ты мн на милость?— вскричала вдова мистера Корнея.

— Въ повиновеніи, сударыня, — громовымъ голосомъ произнесъ мистеръ Бембль.— Твой несчастный покойный мужъ долженъ былъ научить тебя этому, и тогда, быть можетъ, онъ былъ бы еще живъ. Бдняга! Я хотлъ бы, чтобы онъ жилъ еще.

Мистриссъ Бембль, увидвъ сразу, что наступилъ ршительный моментъ и что ударъ нанесенный той или другой сторон, окончательно, разъ навсегда, выяснить вопросъ о господств, — тотчасъ же, какъ услышала это напоминаніе о покойномъ, упала въ кресло и, громко воскликнувъ, что мистеръ Бембль — жестокосердное животное, отдалась пароксизму слезъ.

Но не слезами можно было пронять душу мистера Бембля, его сердце было непромокаемо. Какъ касторовая шляпа, которую можно мыть, улучшается посл дождя, такъ и его нервы становились крпче и выносливе, благодаря потокамъ слезъ, которыя, являлись признакомъ слабости, а слдовательно, до извстной степени, и его могущества, наполняли его удовольствіемъ и сознаніемъ своего достоинства. Онъ созерцалъ свою благоврную съ чувствомъ большого удовлетворенія и поощрительно совтовалъ ей плакать какъ можно сильне, такъ какъ, по заявленію авторитетныхъ лицъ, подобное упражненіе весьма полезно для здоровья.

— Это расширяетъ легкія, омываетъ лицо, упражняетъ глаза и успокаиваетъ душу, — сказалъ мистеръ Бембль.— Выплачься, пожалуйста!

Произнеся эту шутку, мистеръ Бембль взялъ въ вшалки свою шляпу, надлъ ее, съ нкоторой заносчивостью надвинувъ на одинъ бокъ, какъ подобаетъ человку, надлежащимъ образомъ установившему свое первенство, засунулъ руки въ карманы и направился къ двери, олицетворяя всею фигурой непринужденность и довольство собой.

Но бывшая мистриссъ Корней попробовала прибгнуть къ слезамъ лишь потому, что он были мене хлопотливы, чмъ работа кулаками, и была вполн подготовлена къ этому послднему мропріятію, въ чемъ мистеръ Бембль вскор и убдился.

Прежде всего раздался какой-то тупой звукъ и въ то же мгновеніе его шляпа внезапно отлетла въ противоположный конецъ комнаты. Посл такого предваренія, обнажившаго его голову, опытная дама, крпко обхвативъ одной рукой его шею, другой качала сыпать ему на голову ударъ за ударомъ (обнаруживая при этомъ немалую силу и ловкость). Затмъ она ввела въ дло нкоторое разнообразіе, царапая ему лицо и таская его за волосы, и, наказавъ его въ той мр, какая ей казалась соотвтственной полученному оскорбленію, она швырнула его на стулъ, который къ его счастью какъ разъ стоялъ поблизости, и предложила ему опять заговорить о своихъ правахъ, если онъ посметъ.

— Вставай!— повелительно крикнула мистриссъ Бембль:— и убирайся отсюда вонъ, иначе ты заставишь меня ршиться на что нибудь отчаянное!

Мистеръ Бембль поднялся съ очень плачевнымъ видомъ, размышляя, что бы это могло быть такое отчаянное. Подобравъ свою шляпу, онъ взглянулъ на дверь.

— Уйдешь ли ты?— спросила мистриссъ Бембль.

— Конечно, моя дорогая, конечно, — отвтилъ мистеръ Бембль, быстре двинувшись къ двери.— Я не собирался… Я уйду, моя дорогая! Ты такъ стремительна, что право я…

Въ эту минуту мистриссъ Бембль быстро шагнула впередъ, чтобы расправить коверъ, сбившійся во время стычки, и ея супругъ тотчасъ же вылетлъ изъ комнаты, такъ и не докончивъ своей фразы и предоставивъ бывшей мистриссъ Корной полное обладаніе полемъ сраженія.

Мистеръ Бембль былъ застигнутъ врасплохъ и разбитъ на голову. Онъ былъ кичливый хвастунъ и, находя немалое удовольствіе въ учиненіи мелкихъ жестокостей, отличался, само собою разумется, трусостью. Да не будетъ это истолковано во вредъ ему. Вдь многіе сановники, пользующіеся высокимъ уваженіемъ и окруженные величіемъ, являются жертвами подобныхъ же слабостей. Настоящее замчаніе приведено скоре въ его пользу и иметъ цлью внушить читателю правильную оцнку сановитыхъ способностей мистера Бембля.

Однако, мра его униженія еще не восполнилась. Пройдясь по дому и раздумывая, что въ сущности законы о бдныхъ слишкомъ строги, и что мужья, бросившіе своихъ женъ, взваливая заботы о нихъ на приходъ, вовсе не должны бы подвергаться наказанію, а напротивъ заслуживаютъ награды, какъ страстотерпцы, — мистеръ Бембль подошелъ къ помщенію, гд обыкновенно богадленки занимались стиркой приходскаго блья, и откуда сейчасъ раздавались разговаривавшіе голоса.

— Ага!— произнесъ мистеръ Бембль, призывая вновь все своей врожденное величіе.— Эти нищенки должны по крайней мр по прежнему уважать мои права. Эй! Эй, вы тамъ! Чего вы тутъ расшумлись, потаскухи!

Съ этими словами мистеръ Бембль распахнулъ дверь и вошелъ съ свирпымъ и сердитымъ видомъ, который сразу смнился самымъ смиреннымъ и покорнымъ, когда его глаза неожиданно узрли его супружницу.

— Дорогая, — сказалъ мистеръ Бембль, — я не зналъ, что ты здсь.

— Не зналъ, что я здсь!— повторила мистриссъ Бембль.— Да теб-то что здсь надо?

— Я думалъ что он болтаютъ, вмсто того, чтобъ работать, моя дорогая, — отвтилъ мистеръ Бембль, въ смятеніи поглядывая на двухъ старухъ у корыта, которыя обмнивались удивленными замчаніями насчетъ смиренія надзирателя.

— Ты думалъ, что он болтаютъ?— сказала мистриссъ Бембль.— Какое теб до этого дло?

— Но, моя дорогая….— покорно началъ мистеръ Бембль.

— Какое теб до этого дло?— снова спросила мистриссъ Бембль.

— Разумется, здсь распоряжаешься ты, дорогая, но я не думалъ, что какъ разъ застану тебя.

— Вотъ что я скажу теб, мистеръ Бембль: намъ не нужны твои вмшательства. Ты очень ужъ любишь совать свой носъ туда, гд тебя не спрашиваютъ, длая себя всеобщимъ посмшищемъ такъ что надъ тобой хохочутъ, какъ только ты повернешься спиной. Убирайся отсюда, живй!

Мистеръ Бембль, съ мучительнымъ чувствомъ видя восхищеніе двухъ старухъ, хихикавшихъ съ упоеніемъ, колебался одну минуту. Мистриссъ Бембль, терпніе которой не допускало отсрочки, схватила черпакъ съ мыльной водой и, указавъ ему на дверь, приказала немедленно удалиться, угрожая, что въ противномъ случа содержимое черпака будетъ вылито на его великолпную персону.

Что оставалось длать мистеру Бемблю? Онъ удрученно посмотрлъ вокругъ и поплелся прочь. Когда онъ достигъ двери, то хихиканье богадленокъ перешло въ визгливый хохотъ неудержимаго восторга. Не доставало только этого! Онъ былъ униженъ въ ихъ глазахъ, онъ былъ лишенъ своего уваженія и достоинства передъ самыми призрваемыми, онъ упалъ со всей высоты своего прежняго величія до положенія самаго презрннаго подбашмачнаго мужа.

— И все это за два мсяца!— произнесъ мистеръ Бембль, полный угрюмыхъ думъ.— Два мсяца! Не боле, какъ два мсяца тому назадъ я повелвалъ не только собою, но и всми остальными, поскольку дло касалось приходскаго работнаго дома, а теперь!…

Это было слишкомъ. Мистеръ Бембль закатилъ пощечину мальчику, который открылъ передъ нимъ калитку, (среди своихъ размышленій онъ добрался до выхода) и разсянно вышелъ на улицу.

Онъ прошелъ одну улицу, затмъ другую — прогулка успокоила первый порывъ его грусти, но зато перемна настроенія вызвала въ немъ жажду. Онъ прошелъ мимо нсколькихъ пивныхъ и наконецъ остановился передъ одной изъ нихъ, въ боковомъ переулк, мелькомъ заглянувъ въ окно, онъ увидлъ, что въ зал находится только одинъ поститель. Начинался довольно сильный дождь. Это устранило его колебанія. Мистеръ Бембль вошелъ и приказавъ, проходя мимо стойки, подать чего нибудь выпить, вступилъ въ ту комнату, куда онъ заглянулъ съ улицы.

Сидвшій тамъ человкъ былъ высокъ и смуглъ и носилъ большой плащъ. Онъ казался не мстнымъ жителемъ, и какъ по его утомленному виду, такъ и запыленному платью, можно было заключить, что онъ пришелъ издалека. Онъ искоса взглянулъ на Бембля и отвтилъ кивкомъ головы въ отвтъ на его поклонъ.

Величія мистера Бембля было бы достаточно и на двоихъ, даже и въ томъ случа, если бы незнакомецъ оказался привтливе, — поэтому онъ молча попивалъ свой джинъ съ водой и съ большой помпой и обстоятельностью читалъ газету.

Случилось, однако, — какъ это часто случается, когда люди сходятся при такихъ обстоятельствахъ, — что мистеръ Бембль время отъ времени чувствовалъ непреодолимое влеченіе украдкой взглянуть на незнакомца, и всякій разъ, какъ онъ это длалъ, онъ съ нкоторымъ смущеніемъ отводилъ глаза въ сторону, увидвъ, что какъ разъ въ этотъ моментъ неизвстный тоже украдкой разсматриваетъ его. Замшательство мистера Бембля увеличивалось, благодаря особенному выраженію глазъ незнакомца, которые были ярки и проницательны, но омрачены печатью недоврія и подозрительности. Онъ никогда не встрчалъ такого страннаго и непривлекательнаго взгляда.

Посл того какъ они нсколько разъ встртились такъ глазами, незнакомецъ жесткимъ, низкимъ голосомъ прервалъ молчаніе.

— Вы искали меня, — спросилъ онъ:— когда заглядывали въ окно?

— Нтъ, если только вы не мистеръ…— тутъ мистеръ Бембль остановился, съ любопытствомъ ожидая имени незнакомца.

— Вижу, что не меня, — произнесъ тотъ, и саркастическая усмшка скользнула но его губамъ, — иначе вы знали бы мое имя. Я совтую вамъ и не спрашивать.

— Я не хотлъ васъ обидть, молодой человкъ, — величественно замтилъ мистеръ Бембль.

— И не обидли.

За этимъ короткимъ діалогомъ наступило новое молчаніе, которое тоже было нарушено незнакомцемъ.

— Мн кажется, я встрчалъ васъ раньше. Вы были тогда одты иначе и я только прошелъ мимо васъ по улиц, но я узнаю васъ. Вы были здсь сторожемъ, не такъ ли?

— Да, приходскимъ сторожемъ, — съ нкоторымъ удивленіемъ произнесъ мистеръ Бембль.

— Вотъ, вотъ, — сказалъ тотъ и кивнулъ головой.— Въ этой должности я и встртилъ васъ. Кто вы теперь?

— Надзиратель работнаго дома, — отвтилъ мистеръ Бембль съ внушительной разстановкой, дабы предотвратить неумстную фамильярность, могущую возникнуть со стороны незнакомца.— Надзиратель работнаго дома, молодой человкъ!

— Я думаю, вы такъ же, какъ и прежде, соблюдаете свои интересы?— продолжалъ незнакомецъ, встрчая острымъ взглядомъ глаза мистера Бембля, который воззрился на него, удивленный вопросомъ.— Отвчайте прямо, любезный, — вы видите, я хорошо васъ знаю.

— Мн кажется, что женатый человкъ, — сказалъ мистеръ Бембль, прикрывая рукою глаза и съ очевиднымъ недоумніемъ разглядывая собесдника съ головы до ногъ, — въ неменьшей степени склоненъ сберечь честную копйку, чмъ одинокій. Приходскіе чиновники имютъ не настолько хорошіе оклады, чтобы отказываться отъ маленькихъ добавочныхъ заработковъ, когда они притекаютъ изъ благопристойнаго и честнаго источника.

Незнакомецъ улыбнулся и кивнулъ головой, какъ бы довольный, что не ошибся, затмъ онъ позвонилъ въ колокольчикъ.

— Налейте еще, — сказалъ онъ трактирщику, передавая пустую кружку мистера Бембля, — и позаботьтесь, чтобы было крпко и горячо. Вдь вы любите такъ?

— Не слишкомъ крпко, — возразилъ мистеръ Бембль, деликатно кашлянувъ.

— Поняли, хозяинъ?— сухо произнесъ незнакомецъ.

Трактирщикъ улыбнулся, исчезъ и черезъ минуту вернулся съ дымящейся кружкой, отъ перваго глотка изъ которой мистера Бембля слеза прошибла.

— Теперь выслушайте меня, — сказалъ незнакомецъ, закрывъ дверь и окно:— я пришелъ сегодня сюда, чтобы разыскать васъ, и благодаря одной изъ тхъ случайностей, которыя дьяволъ иногда бросаетъ на пути своихъ друзей, вы вошли въ ту самую комнату, гд я сидлъ, думая главнымъ образомъ о васъ. Мн нужно получить у васъ нкоторыя свднія. Я не хочу просить ихъ у васъ даромъ, какъ бы пустяшны они ни были. Для начала возьмите вотъ это.

И онъ передвинулъ черезъ столъ дв золотыхъ монеты своему собесднику, соблюдая при этомъ осторожность, какъ бы для того, чтобы звяканье монетъ не было услышано въ другой комнат. Когда мистеръ Бембль тщательно осмотрлъ монеты, чтобы убдиться въ ихъ неподдльности, и съ большимъ удовлетвореніемъ положили ихъ въ карманъ жилета, онъ продолжалъ:

— Мысленно перенеситесь назадъ… Какъ бы сказать?.. Ну… лтъ на двнадцать назадъ, въ конецъ зимы.

— Довольно давно, — сказалъ мистеръ Бембль.— Хорошо. Я перенесся.

— Мсто дйствія — работный домъ.

— Хорошо!

— Время — ночь.

— Да.

— А обстановка — та жалкая конура, гд потаскухи передавали здоровье и жизнь — часто у нихъ самихъ отнимавшуюся — производя на свтъ маленькихъ пискуновъ, а сами, мерзавки скрывая свой позоръ въ могил!

— То есть, родильный пріютъ, что ли?— спросилъ мистеръ Бемблъ, не совсмъ уясняя себ нсколько нервозное указаніе данное ему незнакомцемъ.

— Да, — сказалъ тотъ.— Тамъ родился мальчикъ.

— Много тамъ родилось мальчиковъ, — замтилъ мистеръ Бембль, безнадежно качая головой.

— Ну ихъ всхъ къ лшему!— вскричалъ неизвстный.— Я говорю только объ одномъ мозгляваго вида, блдномъ мальчик, который былъ ученикомъ у гробовщика — жаль, что онъ не сдлалъ гробъ для него и не положилъ туда его трупъ!— а потомъ, какъ предполагали, убжалъ въ Лондонъ.

— Такъ вы говорите объ Оливер! О маленькомъ Твист!— сказалъ мистеръ Бембль.— Я помню его, разумется. Такого упрямаго маленькаго мошенника…

— О немъ мн нечего узнавать — довольно и такъ я о немъ наслышался, — остановилъ незнакомецъ мистера Бембля, начавшаго произносить тираду о порокахъ бднаго Оливера.— Я хочу спросить о женщин, которая была повитухой при его матери. Гд она?

— Гд она?— повторилъ мистеръ Бембль, котораго джинъ предрасположилъ къ шутливости.— Трудно сказать. Тамъ, куда она отправилась, не нуждаются въ повитухахъ, поэтому я думаю, что она теперь во всякомъ случа не у дла.

— Что вы хотите сказать?— сурово спросилъ незнакомецъ.

— Что она умерла минувшей зимой, — отвтилъ мистеръ Бембль.

Когда онъ произнесъ это сообщеніе, неизвстный пристально посмотрлъ на него и, хотя онъ нкоторое время не спускалъ съ него глазъ, но его взоръ понемногу сдлался неопредленнымъ и разсяннымъ, какъ будто онъ всецло ушелъ въ свои мысли. Нкоторое время онъ словно не зналъ, чувствовать ли ему облегченіе или разочарованіе по поводу сообщенія, но наконецъ онъ вздохнулъ свободне и, отведя свой взглядъ, сказалъ, что это пустяки. Съ этими словами онъ всталъ, собираясь уходить.

Но мистеръ Бемблъ былъ достаточно хитеръ и увидлъ сразу, что открывается возможность прибыльно распорядиться какимъ-то секретомъ, которымъ обладаетъ его прекраснйшая половина. Онъ хорошо помнилъ тотъ вечеръ, когда умерла старая Салли, такъ какъ событія того дня прочно хранились въ его памяти. Тогда онъ вдь сдлалъ предложеніе мистриссъ Корней, и хотя эта дама не посвятила его въ то, чему она была единственной свидтельницей, но онъ слышалъ достаточно, чтобы догадаться о связи этого обстоятельства съ чмъ то происшедшимъ въ то время, когда старуха, въ качеств повивальной бабки ходила за молодой матерью Оливера Твиста. Быстро воскресивъ эти обстоятельства въ памяти, онъ съ таинственнымъ видомъ сообщилъ незнакомцу, что съ старой каргой, передъ самой ея смертью, заперлась въ комнат одна женщина, которая, какъ онъ иметъ основаніе полагать, могла бы пролить нкоторый свтъ на интересующій его предметъ.

— Какъ я могу найти ее?— спросилъ незнакомецъ, потерявъ осмотрительность и ясно обнаруживая, что вс его страхи — въ чемъ бы они не заключались — снова проснулись при этихъ словахъ.

— Только при моемъ посредств, — отвчалъ мистеръ Бембль.

— Когда?— поспшно спросилъ неизвстный.

— Завтра.

— Въ девять часовъ вечера, — произнесъ неизвстный, вынимая клочекъ бумаги и написавъ на немъ нервно дрожавшей рукой адресъ какого то дома на берегу рки.— Въ девять часовъ вечера приведите ее ко мн туда. Я не считаю нужнымъ напоминать вамъ, чтобы вы держали это въ секрет. Это въ вашихъ интересахъ.

Съ этими словами онъ пошелъ къ выходу, предварительно уплативъ за выпитое. Быстро заявивъ, что ихъ дороги лежатъ въ различныя стороны, онъ безъ дальнйшихъ церемоній удалился, еще разъ съ удареніемъ напомнивъ назначенный въ слдующій вечеръ часъ.

Взглянувъ на адресъ, Бембль замтилъ, что тамъ не поставлено имени. Незнакомецъ не усплъ еще далеко уйти и онъ вскор догналъ его.

— Что вамъ нужно?— вскричалъ тотъ, быстро обернувшись, когда мистеръ Бембль коснулся его руки.— Вы слдите за мной?

— Мн только хотлось задать одинъ вопросъ, — сказалъ Бембль, указывая на лоскутокъ бумаги:— какъ я долженъ буду васъ спросить?

— Монксъ! — отвтилъ незнакомецъ и поспшно пошелъ дале.

XXXVIII. Глава, повствующая о томъ, что произошло между мистеромъ Монксомъ и мистриссъ Бембль во время ихъ ночного свиданія.

Былъ пасмурный, душный, мрачный лтній вечеръ. Тучи, угрожавшія цлый день, нависли густой и неподвижной громадой по всему небосклону, роняя тяжелыя капли дождя и предвщая сильную грозу, когда мистеръ и мистриссъ Бембль, свернувъ изъ главной улицы города, направились къ небольшой групп развалившихся домовъ, находившейся на разстояніи одной мили и окруженной низкимъ и нездоровымъ болотомъ, окаймлявшимъ рку.

Оба они были закутаны въ старыя и потрепанныя одежды, которыя исполняли, быть можетъ, двойную службу: защищали ихъ отъ дождя и укрывали отъ наблюдателей. Мужъ несъ фонарь, пока еще не свтившійся, и шагалъ нсколько впереди, какъ бы для того, чтобы доставить супруг удобство ступать по тяжелымъ слдамъ своихъ сапоговъ, — такъ какъ дорога была покрыта грязью. Они шли, не говоря ни слова. Многда мистеръ Бембль замедлялъ свой шагъ и оглядывался назадъ, словно желая убдиться, что его подруга жизни слдуетъ за нимъ. Увидвъ, что она идетъ за нимъ по пятамъ, онъ снова прибавлялъ шагу и съ усиленной скоростью продолжалъ подвигаться къ цли ихъ путешествія.

То мсто, куда они направлялись, далеко нельзя было назвать сомнительнымъ, потому что оно давно уже было извстно, какъ резиденція отчаянныхъ негодяевъ, которые, длая видъ, что живутъ честнымъ трудомъ, промышляли главнымъ образомъ грабежомъ и иными преступленіями. То была просто кучка хижинъ, нкоторыя были наскоро сложены изъ валявшихся кирпичей, другія кое-какъ сколочены изъ стараго, изъденнаго червями, корабельнаго матеріала, подобраннаго безъ малйшей попытки придать постройкамъ вншній порядокъ. Вс он толпились большею частью на разстояніи нсколькихъ футовъ отъ берега рки. Нсколько дырявыхъ лодокъ, вытащенныхъ на тинистое побережье и привязанныхъ къ тянувшемуся вдоль него низкому валу, валявшіяся кое гд весла или сложенныя кольцами веревки на первый взглядъ говорили, что обитатели этихъ жалкихъ лачугъ занимаются рыболовствомъ, но, присмотрвшись къ расхлябанному и запущенному состоянію этихъ предметовъ, прохожій безъ труда догадался бы, что они расположены только для виду, а не потому, чтобы ими пользовались.

Въ центр этой группы лачугъ, подойдя къ самому берегу рки и свсившись надъ ней верхнимъ ярусомъ, стояло большое строеніе, прежде служившее какой нибудь фабрикой. Въ свое время оно, вроятно, доставляло заработокъ обитателямъ окружныхъ хижинъ, но теперь въ немъ давно царило запустніе. Крысы, черви и вліяніе сырости расшатали и подгноили сваи, на которыхъ зданіе стояло, и значительная часть его уже обрушилась въ воду, тогда какъ остальная, угрожая паденіемъ и накренившись надъ чернымъ потокомъ, казалось, ждала удобнаго случая, чтобы послдовать за прочей компаніей и раздлить ея участь.

Передъ этой то ветхой постройкой остановилась достойная чета какъ разъ въ ту минуту, когда первый раскатъ отдаленнаго грома потрясъ воздухъ и дождь началъ лить, какъ изъ ведра.

— Должно быть, здсь, — произнесъ мистеръ Бембль, всматриваясь въ клочекъ бумаги, бывшій у него въ рук.

— Эй, вы!— закричалъ голосъ сверху.

Поднявъ голову по направленію голоса, мистеръ Бембль различилъ человка, высунувшагося изъ двери во второмъ этаж.

— Подождите минуту!— продолжалъ голосъ:— я сейчасъ сойду къ вамъ.

Тутъ человкъ исчезъ и дверь закрылась.

— Это и есть онъ?— спросила у мистера Бембля его благоврная.

Мистеръ Бембль утвердительно кивнулъ головою.

— Такъ помни, что я теб говорила, — произнесла кастелянша, — и старайся не раскрывать рта, иначе ты выдашь насъ обоихъ.

Мистеръ Бембль съ плачевнымъ видомъ осматривавшій зданіе, повидимому, готовъ былъ высказать нкоторыя сомннія насчетъ того, благоразумно ли имъ доводить свое предпріятіе до конца, но былъ прерванъ появленіемъ Монкса, который отворилъ неподалеку отъ нихъ маленькую дверь и далъ имъ знакъ войти.

— Входите же!— нетерпливо вскричалъ онъ, топнувъ ногой.— Не заставляйте меня стоять здсь!

Женщина, сначала колебавшаяся, вошла съ ршительнымъ видомъ, не дожидаясь новаго приглашенія. Мистеръ Бембль, которому было совстно или страшно остаться позади, послдовалъ за ней, очевидно, чувствуя себя весьма скверно и утративъ все то замчательное величіе, которое обыкновенно такъ выдляло его.

— Какой чортъ заставлялъ васъ такъ долго медлить подъ дождемъ?— спросилъ Монксъ, оборачиваясь къ Бемблю и задвинувъ предварительно засовъ двери.

— Мы… мы хотли немного освжиться, — пробормоталъ мистеръ Бембль, со страхомъ осматриваясь.

— Освжиться!— повторилъ Монксъ.— Да весь дождь, какой когда либо выпадалъ, и выпадетъ еще, не расхолодитъ того адскаго огня, который человкъ способенъ носить въ себ. Не такъ то легко освжиться, не воображайте этого!

Посл такого пріятнаго привтствія Монксъ рзко повернулся къ кастелянш и вперилъ въ нее глаза, пока наконецъ даже она, не такъ то легко поддававшаяся укрощенію, не потупила взора.

— Такъ это та женщина, да?— спросилъ Монксъ.

— Гм! Это она, — отвтилъ мистеръ Бембль, помня наставленіе жены.

— Вы думаете, вроятно, что женщины не умютъ хранить тайнъ?— произнесла матрона и въ свою очередь устремила на Монкса пытливый взглядъ.

— Я знаю, что он всегда хранятъ только одну, пока она не станетъ извстна, — сказалъ Монксъ.

— А что же это за тайна?— спросила кастелянша.

— Потеря своего добраго имени, — отвтилъ Монксъ.— Согласно этому правилу, если женщина участвуетъ въ тайн, которая можетъ привести ее къ вислиц или отправить на каторгу, то нечего опасаться, что она кому нибудь ее разскажетъ, — о, нтъ! Вы понимаете меня, мистриссъ?

— Нтъ, — отвтила матрона, щеки которой покрылись легкой краской.

— Ну, конечно, нтъ!— сказалъ Монксъ.— Гд вамъ!

И, не то усмхнувшись, не то нахмурившись, онъ далъ имъ знакъ итти за собой и торопливо пошелъ черезъ комнату, которая была просторна, но съ низкимъ потолкомъ. Онъ готовъ былъ подняться по крутой лстниц, напоминавшей приставную и ведшей въ верхній этажъ дома, когда яркая вспышка молніи скользнула изъ отверстія наверху и за ней тотчасъ послдовалъ раскатъ грома, отъ котораго затряслось все ветхое строеніе.

— Слышите!— вскричалъ онъ, отшатываясь назадъ.— Слышите! Какъ онъ катится и грохочетъ, словно эхо тысячи пещеръ, гд укрылись отъ него демоны! Я ненавижу этотъ шумъ!

Нсколько минутъ онъ не говорилъ ни слова. Внезапно отнявъ руки отъ лица, онъ немало напугалъ мистера Бембля, который увидлъ, что оно сильно исказилось и поблднло.

— Такіе припадки иногда находятъ на меня, — произнесъ Монксъ, замтивъ его испугъ:— и зачастую вызываются грозой. Не обращайте вниманія, это уже прошло.

Съ этими словами онъ поднялся наверхъ, поспшно закрывъ ставнями окна той комнаты, куда вела лстница, и съ помощью веревки, пропущенной черезъ блокъ, который былъ привинченъ къ средин тяжелой поперечной балки потолка, спустилъ фонарь, привязанный къ концу веревки и бросавшій тусклый свтъ на стоявшій подъ нимъ старый столъ и три стула.

— Ну, — сказалъ Монксъ, когда вс трое услись:— чмъ скоре мы перейдемъ къ длу, тмъ лучше для всхъ насъ. Женщина знаетъ, въ чемъ дло заключается?

Этотъ вопросъ былъ обращенъ къ Бемблю, но его жена предупредила его отвтъ, заявивъ, что она знакома съ сутью дла.

— Такъ онъ врно сказалъ, что вы видли эту бабу ягу въ тотъ вечеръ, когда она умирала?… и что она вамъ сообщила нчто….

— Касающееся матери названнаго вами мальчика, — прервала его кастелянша.— Да, врно.

— Вопросъ первый: какого рода было ея сообщеніе?

— Нтъ, это второй, — осмотрительно возразила женщина.— Первый вопросъ: какова оцнка сообщенія?

— Какой чортъ можетъ это ршить, не ознакомившись съ дломъ?— спросилъ Монксъ.

— Я убждена, что это вамъ лучше всхъ извстно, — отвтила мистриссъ Бембль, не отличавшаяся слабохарактерностью, какъ могъ безъ колебаній засвидтельствовать и ея супругъ.

— Гмъ! Рчь идетъ о чемъ нибудь, что стоитъ денегъ, а?— многозначительно и съ видомъ нервнаго любопытства освдомился Монксъ.

— Возможно, — былъ невозмутимый отвтъ.

— О чемъ нибудь, что было у нея взято, что она носила? О чемъ нибудь….

— Лучше назначайте цну, — прервала мистриссъ Бембль.— Изъ вашихъ словъ я вижу, что вы какъ разъ такой человкъ, съ какимъ я могла бы имть дло.

Мистеръ Бембль, который и теперь не въ большей степени былъ посвященъ въ тайну, чмъ первоначально, прислушивался къ этому разговору съ вытянутой шеей и выпученными глазами, которые онъ обращалъ то на жену, то на Монкса съ нескрываемымъ удивленіемъ, еще боле усилившимся, когда послдній спросилъ суровымъ тономъ, какую сумму отъ него требуютъ за передачу секрета.

— Во сколько вы сами это цните?— съ неизмннымъ хладнокровіемъ спросила женщина.

— Быть можетъ, ни во что, быть можетъ, и въ двадцать фунтовъ, — отвтилъ Монксъ.— Говорите же, сколько вы хотите.

— Прибавьте пять фунтовъ въ сумм, которую вы назвали. Дайте мн двадцать пять фунтовъ золотомъ — и я вамъ скажу все, это мн извстно. Но не раньше.

— Двадцать пятъ фунтовъ!— вскричалъ Монксъ, откидываясь назадъ.

— Я выразилась такъ ясно, какъ могла, — отвтила мистриссъ Бембль.— Вдь это небольшая сумма.

— Небольшая сумма для пустяшной тайны, которая можетъ оказаться ничего не стоющею, — нетерпливо вскричалъ Монксъ:— и которая была мертва двнадцать лтъ или больше!

— Такія вещи сохраняются хорошо и, подобно доброму вину, часто ихъ стоимость удваивается съ теченіемъ времени, — возразила матрона, храня ту же ршительную невозмутимость.— Бываютъ тайны которымъ суждено лежать двнадцать тысячъ, или двнадцать милліоновъ лтъ, и все же он въ конц концовъ разскажутъ странныя исторіи.

— Но, если я заплачу деньги за то, что ничего не стоить?— спросилъ Монксъ, колеблясь.

— Вамъ легко взятъ деньги обратно, — отвтила кастелянша.— Я — женщина, я здсь одна и безъ защиты.

— Не одна, моя дорогая, и не безъ защитника, — вставилъ мистеръ Бембль голосомъ, дрожавшимъ отъ страха.— Вдь здсь я, дорогая моя. И при томъ, — продолжалъ онъ, не попадая зубомъ на зубъ:— мистеръ Монксъ слишкомъ джентльменъ, чтобы учинить насиліе надъ приходскими служащими. Мистеръ Монксъ видитъ, что я не молодой человкъ и что я, такъ сказать, уже созрвающій колосъ, но онъ понимаетъ, — я говорю, что безъ сомннія мистеръ Монксъ понимаетъ, моя дорогая, что я весьма отважный представитель власти и что я обладаю весьма недюжинной силой, когда я возбужденъ. Мн только нужно немного возбудительнаго — вотъ и все.

При этихъ словахъ мистеръ Бембль сдлалъ унылый выпадъ противъ своего фонаря, схвативъ его съ свирпой ршимостью и каждой чертой испуганнаго лица подтверждая, что ему дйствительно нужно было возбуждающаго — и при томъ немало — прежде чмъ осуществить что-нибудь воинственное, — если только онъ не иметъ дло съ богадленками или какими нибудь иными лицами, получившими соотвтствующую дрессировку.

— Ты дуракъ, — произнесла въ отвтъ мистриссъ Бембль.— Лучше бы ты попридержалъ свой языкъ.

— Напрасно онъ не вырзалъ его, прежде чмъ прійти сюда, разъ онъ не уметъ говорить тише, — съ досадой сказалъ Монксъ.— Такъ онъ вашъ мужъ?

— Мой мужъ!— усмхнулась кастелянша.

— Я такъ и подумалъ, когда вы вошли, — сказалъ Монксъ, подмтивъ гнвный взглядъ, который дама кинула въ сторону мужа при этихъ словахъ.— Тмъ лучше, мн удобне имть дло съ двумя людьми, когда я знаю, что у нихъ общіе интересы. Я говорю серьезно, — смотрите!

Онъ досталъ изъ бокового кармана парусинный кошелекъ и отсчитавъ двадцать пять золотыхъ, пододвинулъ ихъ къ мистриссъ Бембль.

— Ну, забирайте ихъ, — сказалъ онъ:— и когда утихнетъ этотъ проклятый раскатъ грома, который, я чувствую, сейчасъ грянетъ надъ крышей, то начните вашъ разсказъ.

Громъ, казалось, ударившій надъ самыми ихъ головами, прокатился и затихъ, Монксъ, поднявъ лицо, которымъ онъ передъ тмъ припалъ къ столу, нагнулся впередъ, чтобы лучше слышать то, что скажетъ женщина. Лица трехъ людей почти соприкоснулись, когда они нагнулись надъ столомъ. Слабоватые лучи фонаря, падавшіе прямо сверху, подчеркивали блдность и встревоженность ихъ лицъ, которыя на фон глубокаго сумрака казались зловщими призраками.

— Когда женщина, которую прозывали старой Салли, умирала, — начала кастелянша:— то-она и я были наедин.

— Никого не было больше?— спросилъ Монксъ такимъ же глухимъ шопотомъ.— Какой нибудь больной негодяйки или старой идіотки на сосдней постели? Никого, кто могъ бы услышать и догадаться?

— Ни души, — отвтила женщина:— мы были одн. Кром меня никто не стоялъ около нея, когда она испустила духъ.

— Хорошо, — сказалъ Монксъ, внимательно смотря на нее.— Продолжайте.

— Она говорила мн о молодой женщин, которая за нсколько лтъ передъ тмъ родила ребенка въ той самой комнат и на той самой кровати, на которой она теперь лежала умирающая.

— А!— произнесъ Монксъ трясущимися губами и оглянувшись черезъ плечо.— Чортъ возьми! Какъ иной разъ все сопоставляется!

— Ребенокъ былъ тотъ самый, котораго вчера вы называли вонъ ему, — продолжала она, небрежно кивнувъ въ сторону мужа.— Повитуха обокрала мать.

— Живую?— спросилъ Монксъ.

— Мертвую, — отвчала кастелянша, какъ будто содрогнувшись.— Она сняла съ еще неостывшаго тла ту вещь, которую умиравшая умоляла ее беречь ради ребенка.

— Она продала это?— вскричалъ Монксъ съ нетерпливымъ отчаяніемъ.— Продала? Гд? Когда? Кому? Давно ли?

— Съ трудомъ сообщивъ мн свой поступокъ, она откинулась на постель и умерла.

— И больше ничего не сказала?— воскликнулъ Монксъ, голосъ котораго, благодаря старанію говорить вполголоса звучалъ еще яростне.— Это ложь! Я не позволю съ собой шутить! Это не все, что она сказала! Да я вырву жизнь изъ васъобоихъ, но узнаю, что сказала она!

— Она не произнесла больше ни слова, — продолжала кастелянша, повидимому ничуть не встревоженная (чего далеко нельзя было сказать про мистера Бембля) бшенствомъ страннаго человка:— но она вцпилась въ мое платье полузажатой рукой. Видя, что она мертва, я разжала ея пальцы: въ нихъ оказался грязный клочекъ бумаги…

— Содержавшій?…— произнесъ Монксъ, протягивая руку.

— Ничего не содержавшій, — отвтила женщина:— это была ломбардная квитанція.

— На какую вещь?— спросилъ Монксъ.

— Скажу въ свое время. Я думаю, что она нкоторое время хранила драгоцнность, разсчитывая найти ей лучшее примненіе, а затмъ заложила ее и сберегала кое какъ деньги, чтобы изъ года въ годъ уплачивать проценты и удержать вещь за собою, имя возможность выкупить ее, если представится случай. Но она такъ и не дождалась этого и, какъ я вамъ сказала, умерла съ истрепаннымъ и измятымъ клочкомъ бумаги въ рук. Черезъ два дня истекалъ срокъ. Я ршила тоже, что когда нибудь можетъ представиться счастливый случай, и выкупила вещь.

— Гд же она?— съ живостью спросилъ Монксъ.

— Вотъ, — отвтила она и, какъ бы радуясь избавленно отъ тягостнаго предмета, быстро бросила на столъ небольшой кошелекъ изъ козловой кожи, едва достаточный, чтобы вмстить часы, Монксъ схватилъ его и открылъ трясущимися руками. Внутри оказался маленькій золотой медальонъ, въ которомъ лежали два локона волосъ и простое обручальное кольцо, тоже изъ золота.

— На внутренней сторон его выгравировано слово ‘Агнеса’, посл котораго оставлено пустое мсто для фамиліи, — сказала женщина:— потомъ слдуетъ число, указывающее приблизительно за годъ до рожденія ребенка — объ этомъ я справилась.

— И это все?— спросилъ Монксъ посл внимательнаго и нервнаго осмотра содержимаго кошелька.

— Все, — отвтила женщина..

Мистеръ Бембль перевелъ духъ, повидимому, радуясь, что дло покончено и не поднимается вопросъ объ отобраніи двадцати пяти фунтовъ, и теперь онъ осмлился даже вытереть потъ, безпрепятственно стекавшій по его носу во время предшествовавшаго разговора.

— Я ничего въ этой исторіи не знаю, кром того, о чемъ могу догадываться, — сказала его жена, обратившись къ Монксу посл короткаго молчанія:— и мн ничего не нужно знать — это безопасне. Но могу я вамъ задать два вопроса?

— Можете, — произнесъ Монксъ съ нкоторымъ удивленіемъ:— но отвчу ли я — это другой вопросъ.

— Что вмст составитъ три вопроса, — вставилъ шутливое словцо мистеръ Бембль.

— То ли это, что вы разсчитывали отъ меня получить?— спросила кастелянша.

— Да, — отвтилъ Монксъ.— Другой вопросъ?

— Что вы съ этимъ сдлаете? Не можетъ ли это быть использовано во вредъ мн?

— Нтъ, — возразилъ Монксъ:— ни вамъ, ни мн, это никогда не принесетъ вреда. Смотрите сюда! Только не подвигайтесь ни на шагъ впередъ, если дорожите жизнью.

Съ этими словами онъ вдругъ отодвинулъ столъ въ сторону и, взявшись за желзное кольцо, виднвшееся на полу, откинулъ дверь большого люка, который разверзся какъ разъ у ногъ мистера Бембля, заставивъ этого джентльмена стремительно отступить на нсколько шаговъ.

— Посмотрите внизъ, — сказалъ Монксъ, спуская фонарь въ зіяющее отверстіе.— Не бойтесь. Я безъ хлопотъ могъ бы спровадить васъ туда, когда вы еще сидли на мстахъ, — если бы это входило въ мои разсчеты.

Ободренная этимъ кастелянша подступила къ краю колодца — и даже самъ мистеръ Бембль, подстрекаемый любопытствомъ, осмлился сдлать то же самое. Мутный потокъ, вздувшись отъ сильнаго ливня, шумно стремился внизу, и вс другіе звуки заглушались ропотомъ воды, бурно крутившейся, разбиваясь о зеленыя покрытыя тиной сваи. Когда то тамъ была мельница, водяная стремнина, пнясь и дробясь о полусгнившіе столбы и остатки колесъ, казалось, съ возобновленной яростью мчалась впередъ, миновавъ препятствія, которыя тщетно пытались сдержать ея бшеное теченіе.

— Если бросить туда человка, гд онъ будетъ завтра утромъ?— сказалъ Монксъ, раскачивая фонарь въ мрачномъ колодц.

— Въ двнадцати миляхъ отсюда и при томъ онъ будетъ изорванъ въ клочки, — отвтилъ мистеръ Бембль, отшатываясь при одной мысли объ этомъ.

Монксъ досталъ кожаный мшечекъ изъ за пазухи, куда онъ торопливо сунулъ его, и, привязавъ къ нему свинцовый грузъ, составлявшій часть блока и валявшійся на полу, бросилъ его въ потокъ. Маленькій предметъ полетлъ отвсно, какъ игральная кость судьбы, съ едва замтнымъ всплескомъ разскъ воду и исчезъ.

Вс трое переглянулись и вздохнули съ видимымъ облегченіемъ.

— Готово!— сказалъ Монксъ закрывая подъемную дверь, которая тяжело упала на прежнее мсто.— Если волны, какъ говорится въ книгахъ, всегда отдаютъ своихъ мертвецовъ, то он оставляютъ себ серебро и золото, оставятъ и эти побрякушки. Намъ больше не о чемъ говорить, и мы можемъ прервать нашу пріятную компанію.

— Разумстся, — съ живостью подхватилъ мистеръ Бембль.

— Будете ли вы держать языкъ за зубами, а?— спросилъ Монксъ, грозно взглянувъ на него.— За вашу жену я не боюсь.

— Вы можете на меня положиться, молодой человкъ, — отвтилъ мистеръ Бембль, кланяясь съ изысканной вжливостью и въ то же время пятясь къ лстниц.— Въ силу общихъ интересовъ, молодой человкъ, и въ силу моихъ собственныхъ, — вы понимаете это мистеръ Монксъ.

— Радъ за васъ, слыша это, — произнесъ Монксъ.— Зажгите свой фонарь и уходите отсюда какъ можно скоре.

Хорошо, что на этомъ мст разговоръ оборвался, иначе мистеръ Бембль, продолжавшій раскланиваться и пятиться и находившійся уже въ разстояніи шести дюймовъ отъ лстницы, непремнно перекувырнулся бы въ нижній этажъ. Онъ зажегъ свой фонарь при помощи того, который Монксъ отвязалъ отъ веревки и несъ теперь въ рукахъ, и, не пытаясь возобновить разговоръ, молча спустился впереди своей жены. Монксъ заключалъ шествіе, сначала пріостановившись на верхней ступеньк, чтобы убдиться, что снаружи не слышно иныхъ звуковъ, кром шума дождя и воды.

Черезъ комнату съ низкимъ потолкомъ они шли медленно и осторожно, каждая тнь заставляла Монкса вздрагивать, а мистеръ Бембль, держа фонарь на разстояніи фута отъ пола, шествовалъ не только съ замчательной осмотрительностью, но и поразительно легкой, для такого осанистаго джентльмена, поступью, тревожно присматриваясь, нтъ ли гд потайныхъ люковъ. Монксъ отодвинулъ задвижку и распахнулъ дверь, черезъ которую они раньше вошли, обмнявшись кивкомъ съ таинственнымъ человкомъ, супружеская чета очутилась среди темноты и сырости.

Лишь только Бембли ушли, Монксъ, повидимому чувствовавшій непреодолимую боязнь передъ одиночествомъ, позвалъ мальчика, который все это время сидлъ въ одномъ изъ закоулковъ нижняго этажа, и, приказавъ ему итти впереди и нести огонь, вернулся въ ту комнату, которую онъ только что покинулъ.

XXXIX. Глава, вводящая нкоторыхъ уважаемыхъ лицъ, уже знакомыхъ читателю, и описывающая, какъ совщались достопочтенные Монксъ и еврей.

На другой день посл того, какъ описанное въ предшествовавшей глав дльцо было покончено между тремя достойными дйствующими лицами нашего повствованія, мистеръ Уильямъ Сайксъ, проснувшись вечеромъ посл непродолжительнаго сна, освдомился сонно ворчливымъ голосомъ, который часъ.

Комната, въ которой мистеръ Сайксъ изрекъ этотъ вопросъ, не принадлежала къ тмъ, которыя онъ занималъ до своей экспедиціи въ Чертсей, хотя она находилась въ томъ же квартал города и неподалеку отъ прежней его резиденціи. По вншнему виду это помщеніе сильно уступало его прежнимъ апартаментамъ, представляя собой жалкую и скудно меблированную комнату, очень небольшихъ размровъ, освщавшуюся только маленькимъ мансарднымъ окномъ, въ которое былъ виденъ тсный и грязный переулокъ. Были и другіе признаки, говорившіе о недавнихъ житейскихъ неудачахъ честнаго джентльмена. Крайняя скудость мебели, полное отсутствіе малйшихъ признаковъ комфорта и исчезновеніе даже такой мелкой движимости, какъ лишняя пара платья свидтельствовали о крайней нужд, а худой и истощенный видъ самаго мистера Сайкса безусловно подтвердилъ бы вс эти признаки, если бы они нуждались въ какомъ нибудь подкрпленіи.

Громила лежалъ на кровати, закутавшись въ свое блое пальто вмсто халата. Лицо его мало выигрывало отъ болзненной, мертвенной блдности, и нсколько дней не бритой, черной и жесткой бороды и грязнаго ночного колпака. Близъ кровати расположилась собака, то внимательно смотря на хозяина, то настораживая уши и издавая глухое ворчаніе, когда шумъ на улиц или въ нижней части дома привлекалъ ея вниманіе. У окна, прилежно трудясь надъ починкой стараго жилета, составлявшаго часть костюма разбойника, сидла женщина, такая блдная и осунувшаяся благодаря лишеніямъ и безсоннымъ ночамъ, что трудно было признать ее за ту самую Нанси, которая уже являлась въ настоящемъ повствованіи, — разв только по голосу, когда она отвтила на вопросъ мистера Сайкса.

— Недавно било семь, — сказала она.— Какъ ты теперь чувствуешь себя, Билль?

— Слабъ, какъ вода, — отвтилъ мистеръ Сайксъ раздражаясь, попутно проклятіями на свои глаза, руки и ноги. Поди сюда, подай мн руку и помоги какъ нибудь выбраться изъ этой окаянной кровати.

Болзнь не смягчила характера мистера Сайкса. Когда Нанси помогла ему встать и повела его къ стулу, онъ не переставалъ ругаться по поводу ея неловкости и ударилъ ее.

— Опять ревешь?— сказалъ Сайксъ.— Экъ тебя! Нечего распускать нюни. Если не умешь придумать ничего лучшаго, такъ перестань сейчасъ же! Слышишь?

— Слышу, — отвтила она, отворачиваясь и принуждая себя засмяться.— Что теб опять пришло на умъ?

— Ага! Одумалась?— проворчалъ Сайксъ, замчая слезу, дрожавшую на ея рсницахъ.— Тмъ лучше для тебя.

— Какъ, неужто, Билль, ты хочешь сказать, что готовъ былъ бы обойтись жестоко со мной даже сегодня?— сказала Нанси, положивъ руку ему на плечо.

— Почему же нтъ?— вскричалъ Сайксъ.

— Столько ночей, — сказала двушка съ оттнкомъ женственной нжности, которая даже ея голосу придала какую то мелодичную кротость:— столько ночей я высидла надъ тобой, ухаживая и заботясь о теб, словно ты былъ малый ребенокъ. Въ первый разъ сегодня ты пришелъ въ себя, неужели ты поступилъ бы со мной такъ, какъ ты сейчасъ сдлалъ, если бы вспомнилъ объ этомъ обо всемъ? Ну же, ну же — скажи нтъ!

— Ладно, — отвтилъ Сайксъ:— я не трону тебя. Фу, чортъ. Опять двка расхныкалась!

— Ничего, — возразила она, падая на стулъ.— Не обращай вниманія. Сейчасъ пройдетъ.

— Что пройдетъ?— свирпымъ голосомъ спросилъ Сайксъ.— Что это за глупости опять начинаются? Вставай, нечего праздновать, принимайся за работу, да не надодай мн своими бабьими нелпицами.

Въ другое время это увщаніе и тонъ, которымъ оно было произнесено, возымли бы желаемое дйствіе. Но двушка была дйствительно слаба и истощена и, закинувъ голову на спинку стула, потеряла сознаніе, прежде чмъ мистеръ Сайксъ усплъ выговорить проклятія, которыми онъ въ подобныхъ случаяхъ обыкновенно уснащалъ свои угрозы. Не зная какъ быть въ такомъ непривычномъ случа, такъ какъ прежніе истерическіе припадки миссъ Нанси были такого свойства, что она оправлялась отъ нихъ безъ посторонней помощи, мистеръ Сайксъ попробовалъ немного побогохульствовать и, убдившись въ полной безрезультатности этого средства, позвалъ на помощь.

— Въ чемъ дло, мой другъ?— спросилъ Феджинъ, заглядывая въ дверь.

— Помоги двк, какъ тутъ быть?— нетерпливо отвтилъ Саііксъ.— Нечего щелкать зубами и ухмыляться на меня!

Съ восклицаніемъ изумленія Фэджинъ поспшилъ къ Нанси, между тмъ какъ мистеръ Джонъ Даукинсъ, вошедшій въ комнату вслдъ за своимъ почтеннымъ учителемъ, торопливо положилъ на полъ находившійся у него въ рукахъ узелъ и, выхвативъ у слдовавшаго за нимъ мистера Чарльза Бэтса бутылку, въ мгновеніе ока вытащилъ пробку зубами и вылилъ часть содержимаго въ ротъ паціентки, предварительно глотнувъ самъ во избжаніе ошибки.

— Наддай ей свжаго воздуху мхами, Чарли, — сказалъ мистеръ Даукинсъ:— а ты, Феджинъ, шлепай ее по рукамъ, пока Сайксъ развяжетъ ей платье.

Вс эти возстановительныя средства были примнены съ большимъ усердіемъ, — въ особенности же старался мистеръ Бэтсъ, которому его доля участія повидимому доставила величайшее развлеченіе, — и желаемая цль была вскор достигнута. Нанси, понемногу придя въ себя, шатаясь подошла къ стулу, находившемуся у кровати, и уткнулась лицомъ въ подушку, предоставивъ мистеру Сайксу встрчать гостей, столь неожиданно явившихся.

— Какой злой втеръ занесъ тебя сюда?— обратился онъ къ Феджину.

— Не злой втеръ, другъ мой, вдь злой втеръ не приноситъ ничего хорошаго, а у меня есть кое что хорошее, что ты радъ будешь увидть. Доджеръ, мой дружокъ, развяжи ка узелъ, да передай Биллю т мелочишки, на которыя мы сегодня утромъ потратили вс деньги.

Согласно распоряженію мистера Феджина, Доджеръ развязалъ старую скатерть, въ которую былъ увязанъ его объемистый узелъ, и началъ передавать одинъ за другимъ находившіеся тамъ предметы Чарли Бэтсу, который располагалъ ихъ на стол, краснорчиво восхваляя ихъ несравненную доброкачественность.

— Ну, и паштетъ изъ кроликовъ!— вскричалъ этотъ юный джентльменъ, разворачивая большой паштетъ. Такіе, Билль, молоденькіе кролики, да съ такими нжными суставами, что даже косточки таютъ во рту и ихъ не приходится обгладывать! Полъ фунта чаю цною въ семь шиллинговъ шесть пенсовъ — такого крпкаго, что крышка чайника отлетитъ прочь, когда бросить щепотку въ кипятокъ! Полтора фунта тростниковаго сахарнаго песку, надъ которымъ негры трудились до тхъ поръ пока не довели его до такого совершенства — ей Богу!— Два двухфунтовыхъ хлба, фунтъ лучшаго масла, кусокъ двойного глочестера!.. А вотъ это на послдокъ — самый лучшій сортъ, какой теб приходилось пить Билль!

Прочтя послдній панегирикъ, мистеръ Бэтсъ вытащилъ изъ своего объемистаго кармана изрядную винную бутылку, тщательно закупоренную, а мистеръ Доджеръ въ ту самую минуту налилъ изъ бывшей у него въ рукахъ склянки полную рюмку чистаго спирта, которую больной опрокинулъ себ въ ротъ безъ малйшаго колебанія.

— Ага!— произнесъ Фэджинъ, потирая руки съ чувствомъ большого удовлетворенія.— Теперь ты поправишься, Билль, дло пойдтъ на ладъ.

— Пойдетъ на ладъ!— вскричалъ мистеръ Сайксъ.— Да двадцать разъ дло могло такъ пойти на ладъ, что я былъ бы отдланъ начисто, прежде чмъ ты помогъ бы мн! Какъ это можно, криводушный бродяга, бросать такъ человка, не навдываться даже о немъ три недли или больше?

— Ну, вы только послушайте его, молодцы!— произнесъ Феджинъ, пожавъ плечами.— А мы еще принесли ему вс эти чудныя вещи!

— Вещи можетъ быть хороши, но это само по себ, — замтилъ Сайксъ, немного смягчившись, когда окинулъ взглядомъ столъ.— А вотъ, что сказать про тебя, когда ты бросилъ меня тутъ безъ денегъ, безъ жратвы, больного? Когда ты оказывалъ мн ни больше вниманія, какъ если бы я былъ вонъ эта собака?— Оттащи ее прочь, Чарли!

— Я никогда еще не встрчалъ такой занятной собаки, — сказалъ мистеръ Бэтсъ, исполняя это требованіе.— Обнюхиваетъ припасы, какъ старая барыня на рынк! Такая собака имла бы успхъ въ театр и вдобавокъ оживила бы драму!

— Молчатъ!— крикнулъ Сайксъ, когда собака удалилась подъ кровать, продолжая сердито ворчать.— Чмъ же ты оправдаешься, старый дьяволъ?

— Я узжалъ изъ Лондона на недлю съ лишнимъ, мои другъ, — отвтилъ еврей.

— А другія дв недли?— спросилъ Сайксъ.— Что же ты скажешь про остальныя дв недли, когда я валялся тутъ, словно хворая крыса въ своей нор?

— Я не могъ ничего подлать, Вилль. Я не имго возможности разъяснить это при другихъ, но я ничего не могъ подлать, клянусь своей честью.

— Чмъ, чмъ? — зарычалъ Сайксъ съ крайнимъ омерзеніемъ.— Эй! малецъ! отржь ка мн кусокъ пирога, чтобы перебить этотъ поганый вкусъ во рту, а не то я задохнусь!

— Не сердись же, другъ мой, — покорно упрашивалъ Феджинъ.— Я никогда не забывалъ тебя, Билль, ни разу.

— Конечно! Я ручаюсь, что не забывалъ!— злобно усмхнулся Сайксъ.— Каждый часъ, что я лежалъ тутъ въ озноб и въ жару, ты измышлялъ и строилъ зати:— Билль сдлаетъ то, да Билль сдлаетъ это, да Билль сдлаетъ все, какъ только поправится, а дать ему можно грошъ. Онъ достаточно бденъ, чтобы работать на тебя. Кабы не двка, я былъ бы на томъ свт.

— Ну, вотъ, опять Билль, — возразилъ Феджинъ, ухватываясь съ жадностью за эти слова:— кабы не двка! А кто, какъ не бдный старый Феджинъ, раздобылъ теб такую расторопную двушку?

— Онъ говоритъ правду!— сказала Нанси, быстро подходя.— Богъ съ нимъ, Богъ съ нимъ!

Выступленіе Нанси дало новое направленіе разговору, осторожный еврей хитро подмигнулъ подросткамъ и они начали угощать ее виномъ, до котораго она, впрочемъ, едва дотронулась. Феджинъ, напустивъ на себя самое веселое настроеніе, понемногу привелъ мистера Сайкса въ боле мягкое расположеніе духа, стараясь относиться къ его угрозамъ, какъ къ пріятнымъ и остроумнымъ выходкамъ, и отъ всей души разсмявшись нсколькимъ его грубымъ шуткамъ, которыя тотъ, посл повторныхъ пріемовъ спиртнаго, началъ благосклонно отпускать.

— Все это прекрасно, — сказалъ мистеръ Сайксъ, — но только изволь мн сегодня же вечеромъ доставить деньжонокъ.

— Съ собой у меня нтъ ни одной монеты, — отвтилъ еврей.

— Зато дома у тебя цлыя кучи, — возразилъ Сайксъ, — и ты можешь для меня взять оттуда.

— Кучи!— вскричалъ Феджинъ, воздвъ руки.— Да у меня даже не нашлось бы столько, чтобы….

— Я не знаю, сколько ты тамъ набралъ, да ты и самъ, небось, не знаешь, пересчитывать ихъ — вкъ не пересчитать, — сказалъ Сайксъ.— Но мн нужно сегодня же вечеромъ — кажется, чего проще?

— Ладно, ладно, — произнесъ Феджинъ со вздохомъ:— я пришлю съ Доджеромъ.

— Нтъ, это не годится, — возразилъ Сайксъ.— Доджеръ больно хитеръ и пожалуй не придетъ еще, или собьется съ дороги, или будетъ увертываться отъ шпиковъ и изъ за этого застрянетъ, или найдетъ какое нибудь иное оправданіе, если ты его пошлешь. Пусть Нанси пойдетъ къ теб и принесетъ, такъ будетъ врне. А пока она ходитъ, я прилягу и вздремну.

Долго поторговавшись и поспоривъ, Феджинъ все-таки уменьшилъ требуемый авансъ съ пяти фунтовъ до трехъ фунтовъ четырехъ шиллинговъ шести пенсовъ, при этомъ онъ торжественно клялся, что у него на свое хозяйство посл этого останется только восемнадцать пенсовъ. Мистеръ Сайксъ угрюмо сказалъ, что разъ онъ не суметъ раздобыть больше, то довольно съ него и этого. Нанси приготовилась сопровождать еврея, а Доджеръ и мистеръ Бэтсъ тмъ временемъ помстили състные припасы въ шкафъ. Еврей, распростившись съ своимъ дорогимъ другомъ, отправился домой, сопутствуемый Нанси и подростками, а мистеръ Сайксъ растянулся на кровати, чтобы проспать время до возвращенія молодой женщины.

Прибывъ въ жилище Феджина, они застали Тоби Крэкита и Читлинга за пятнадцатой партіей карточной игры, которую, само собою разумется, этотъ послдній джентльменъ проигралъ, а вмст съ ней и свою пятнадцатую — и послднюю — шестипенсовую монету, чмъ доставилъ немалое удовольствіе своимъ юнымъ друзьямъ. Мистеръ Крэкитъ очевидно устыдившись, что его нашли развлекающимся въ компаніи съ господиномъ, столь ниже его стоящимъ по положенію и по умственнымъ качествамъ, звнулъ и, освдомившись о Сайкс, взялъ шляпу, чтобы уйти.

— Никто не приходилъ, Тоби?— спросилъ Феджинъ.

— Ни единая живая душа, — отвтилъ мистеръ Крэкитъ, поднимая воротникъ.— Было мутно какъ въ скверномъ пив. Съ тебя приходится, Феджинъ, за то, что я такъ долго сторожилъ домъ. Чортъ возьми, я отуплъ, какъ присяжный, и заснулъ бы такъ крпко, какъ Ньюгетъ, если бы не согласился позабавить этого парнишку. Адски скучно, провалиться мн, коли это неправда!

Съ этими и другими замчаніями въ этомъ же род мистеръ Тоби Крэкитъ сгребъ свои выигрыши и сунулъ ихъ въ карманъ жилета съ надменнымъ видомъ, какъ будто выражая этимъ, что подобная серебряная мелочь совершенно недостойна вниманія такой видной персоны, какъ онъ. Затмъ онъ чванно удалился изъ комнаты такой элегантной и изящной походкой, что мистеръ Читлингъ, бросивъ немало благоговйныхъ взглядовъ на его ноги и сапоги, пока они не исчезли изъ вида, заявилъ присутствующимъ, что пятнадцать шестипенсовыхъ монетъ за одно свиданіе съ такимъ человкомъ онъ считаетъ даже слишкомъ дешевою платой и что его проигрышъ для него не дороже щелчка.

— Что ты за чудачина, Томъ!— сказалъ мистеръ Бэтсъ, котораго это заявленіе весьма развеселило.

— Ничуть!— возразилъ мистеръ Читлингъ.— Разв не такъ Феджинъ?

— Ты очень смтливый парень, мой милый, — сказалъ Феджинъ, потрепавъ его по плечу и подмигнувъ остальнымъ питомцамъ.

— А мистеръ Крэкитъ вдь знатный щеголь, не такъ ли Феджинъ?— продолжалъ Томъ.

— Не подлежитъ никакому сомннію, дружокъ.

— И пріятно водить съ нимъ знакомство, вдь правда, Феджинъ?

— Еще бы, очень, очень пріятно, мой дорогой. Они просто завидуютъ теб, потому что имъ не удалось съ нимъ сблизиться.

— Ага!— торжествующе вскричалъ Томъ.— Вотъ оно что! Онъ меня пообчистилъ, но я могу пойти и заработать еще, если захочу, не правда ли?

— Конечно, можешь, и чмъ скоре ты пойдешь, тмъ лучше, Томъ. Возмсти свой проигрышъ сразу, да не теряй больше времени, Доджеръ! Чарли! Пора отправляться. Живе! Ужъ скоро десять, а еще ничего не сдлано.

Юнцы, кивнувъ Нанси, взялись за шапки, и вышли изъ комнаты. Доджеръ и его веселый другъ по дорог не переставали подшучивать надъ мистеромъ Читлингомъ, въ образ дйствій котораго, справедливость требуетъ сказать, не было ничего особеннаго и безпримрнаго, такъ какъ немало существуетъ въ столицахъ молодыхъ людей, которые платятъ гораздо боле высокую цну, чмъ мистеръ Читлингъ за участіе въ хорошемъ обществ, и немало существуетъ изысканныхъ джентльменовъ (составляющихъ это хорошее общество), которые устанавливаютъ свою репутацію на тхъ же началахъ, какъ лихой Тоби Крэкитъ.

— Ну, — сказалъ Фэджинъ, когда они удалились:— теперь я пойду и принесу теб деньги, Нанси. Это просто ключъ отъ шкафа, моя дорогая, гд я храню кое что изъ вещей, приносимыхъ мальчиками. Я не запираю своихъ денегъ, потому что нечего запирать — ха-ха-ха!— нечего запирать, милая моя! Это жалкій и неблагодарный промыселъ, Нанси, но я такъ люблю видть вокругъ себя молодежь, что готовъ терпть все, готовъ терпть все. Шшш!— и онъ поспшно спряталъ ключъ за пазуху.— Кто это? Слышишь?

Двушка, которая сидла у стола со сложенными руками, повидимому, нисколько не интересовалась, кто тамъ пришелъ, и пришелъ ли онъ или уходитъ, — пока до ея слуха не достигъ звукъ мужского голоса. Въ тотъ же моментъ она съ быстротою молніи сорвала свою шляпку и шаль и бросила ихъ подъ столъ. Еврей тотчасъ обернулся къ ней, и она пробормотала что то, жалуясь на жару тономъ усталости, составлявшимъ странный контрастъ съ быстротой и стремительностью ея предшествовавшаго движенія, которое, однако, ускользнуло отъ наблюденія Феджина, стоявшаго къ ней въ то время спиною.

— Ба!— произнесъ онъ шепотомъ и какъ бы раздосадованный перерывомъ:— это тотъ, кого я поджидалъ, онъ спускается по лстниц. Ни словечка насчетъ денегъ, пока онъ здсь, Нанси. Онъ не пробудетъ долго, не больше десяти минутъ, моя дорогая.

Приложивъ костлявый палецъ къ губамъ, еврей со свчей двинулся къ двери, за которой раздались шаги человка, идущаго по лстниц, и на порог встртился съ постителемъ, который, быстро войдя въ комнату, усплъ подойти уже къ столу, прежде чмъ замтилъ Нанси.

Это былъ Монксъ.

— Одна изъ моей молодежи, — успокоительно сказалъ Феджинъ, видя, что Монксъ попятился назадъ, разглядвъ постороннее лицо.— Сиди, Нанси.

Она пододвинулась ближе къ столу и, кинувъ на Монкса беззаботно равнодушный взглядъ, отвернулась, но когда онъ перевелъ глаза на Феджина, она украдкою кинула другой взоръ — такой острый и пытливый, выражавшій столько затаенной ршимости, что будь въ этой комнат сторонній наблюдатель, который подмтилъ бы эти оба взгляда, онъ съ трудомъ бы поврилъ, что они принадлежали одному и тому же лицу.

— Есть новости?— освдомился Феджинъ.

— Большія.

— И… и… хорошія?— спросилъ съ колебаніемъ Феджинъ, какъ бы боясь разсердить постителя чрезмрнымъ оптимизмомъ.

— Во всякомъ случа не плохія, — отвтилъ Монксъ съ улыбкою.— Я не сидлъ сложа руки. Мн надо сказать вамъ нсколько словъ.

Нанси еще придвинулась къ столу и не выражала готовности выйти изъ комнаты, хотя замтила, что Монксъ указываетъ на нее. Еврей, боясь, быть можетъ, что она что нибудь громко скажетъ о деньгахъ, если онъ попытается ее спровадить, указалъ на верхъ и увелъ Монкса.

— Только не въ ту чортову нору, гд мы были въ тотъ разъ, — донесся до Нанси голосъ постителя, поднимавшагося съ евреемъ по лстниц.

Феджинъ засмялся и, отвтивъ что то, чего она не разслышала за скрипомъ ступенекъ, привелъ гостя въ верхнія комнаты.

Еще отзвукъ ихъ шаговъ не умолкъ, когда Нанси скинула башмаки, накинула на голову подолъ платья, закутавъ въ него руки, и стала у двери, прислушиваясь съ затаеннымъ дыханіемъ. Какъ только шаги прекратились, она выскользнула за дверь, съ невроятною осторожностью и легкостью поднялась по лстниц и исчезла во мрак верхняго этажа.

Комната оставалась пустою четверть часа или боле. Затмъ Нанси вернулась назадъ, такъ же мягко и неслышно ступая, а черезъ минуту на лстниц опять застучали шаги. Монксъ сейчасъ же ушелъ, а еврей снова потащился наверхъ за деньгами. Когда онъ вернулся, Нанси надвала шляпку и платокъ, готовясь уйти.

— Что такое, Нанси!— вскричалъ еврей, вздрогнувъ, и поставивъ свчу на столъ.— Какъ ты блдна!

— Блдна!— повторила она, затняя рукою глаза, какъ бы для того, чтобы взглянуть ему прямо въ глаза.

— Ужасню блдна. Что ты съ собой сдлала?

— Ничего ршительно. Просто я Богъ знаетъ какъ долго высидла въ этой душной комнат, — равнодушно отвтила она.— Ну, не задерживай меня больше, отпусти поскоре.

Со вздохомъ отсчитывая каждую монету, Феджинъ выложилъ ей на ладонь условленную сумму и они разстались безъ лишнихъ словъ, только пожелавъ другъ другу спокойной ночи.

Выйдя на улицу, Нанси присла на ступеньк около порога и нсколько времени, казалось, была совершенно ошеломлена и не въ силахъ была идти. Вдругъ она вскочила и, направившись въ сторону противоположную той, гд Сайксъ ждалъ ея возвращенія, ускорила свой шагъ до такой степени, что онъ понемногу обратился въ стремительный бгъ. Совершенно истощивъ свои силы, она остановилась перевести дыханіе и вдругъ словно спохватилась и, въ отчаяніи передъ невозможностью исполнить то, что она хотла, заломила руки и залилась слезами.

Быть можетъ, слезы облегчили ее, или же она сознала полную безнадежность своего намренія — но она повернула назадъ и побжала въ обратную сторону почти съ той же поспшностью, частью для того, чтобы наверстать потерянное время, частью, согласуясь съ стремительнымъ потокомъ своихъ мыслей, — и вскор достигла жилища, гд ее поджидалъ громила.

Если она, представъ передъ очи мистера Сайкса, и обнаруживала чмъ либо свое волненіе, то онъ этого не замтилъ, спросивъ только, принесла ли она деньги, и получивъ утвердительный отвтъ, онъ выразилъ мычаніемъ свое удовлетвореніе и, уронивъ голову на подушку, снова предался сновидніямъ, которыя были прерваны ея приходомъ.

Къ счастью для нея присутствіе денегъ доставило ему на слдующій день столько работы надъ дой и питьемъ и оказало такое благодтельное дйствіе въ смысл смягченія шероховатостей его характера, что онъ не имлъ ни времени, ни склонности къ критическому разбору ея поведенія и настроенія. Что она имла разсянный и напряженный видъ человка, готовящагося къ какому то смлому и рискованному шагу, ршиться на который стоило не малой борьбы — это ни въ какомъ случа не ускользнуло бы отъ рысьихъ глазъ Феджина, который по всей вроятности сразу же поднялъ бы тревогу. Но мистеръ Сайксъ не былъ одаренъ утонченной проницательностью и его можно было обезпокоить не боле тонкими опасеніями, чмъ т, которыя заставляли его относиться съ суровой грубостью ко всмъ окружающимъ, кром того, какъ только что замчено, онъ былъ въ необычайно пріятномъ расположеніи духа. Онъ въ ней не подмтилъ никакихъ странностей и былъ такъ мало занятъ ею, что если бы даже ея волненіе проявлялось гораздо сильне, оно едва ли вызвало бы въ немъ какія либо подозрнія.

Къ концу дня возбужденіе ея усилилось, и когда она, по наступленіи вечера, сидла подл разбойника, поджидая, пока онъ не уснетъ отъ опьяненія, то на ея щекахъ была разлита такая необычайная блдность, а глаза ея такъ блестли, что даже Сайксъ замтилъ это съ удивленіемъ.

Мистеръ Сайксъ, еще слабый отъ лихорадки, лежалъ на кровати, попивая джинъ съ водою, въ качеств жаропонижающаго средства, и протянулъ свой стаканъ Нанси, чтобы она въ третій или четвертый разъ наполнила его, когда эти признаки впервые бросились ему въ глаза.

— Чортъ возьми!— произнесъ онъ, приподымаясь на рукахъ и пристально заглядывая ей въ лицо:— ты выглядишь точно мертвецъ, возвращенный къ жизни. Въ чемъ дло?.

— Въ чемъ? Да ни въ чемъ, — отвтила она.— Что ты на меня такъ уставился?

— Что это за вздоръ?— спросилъ Сайксъ, схватывая ее за руку и грубо встряхивая.— Что это такое? Что это значитъ? О чемъ ты думаешь?

— О многомъ, Билль, — отвтила двица, задрожавъ и прижимая руки къ глазамъ.— Но, Господи! Что же изъ этого?

Нота принужденно и веселости, звучавшая въ послднихъ словахъ, повидимому, произвела на Сайкса боле глубокое впечатлніе, чмъ предшествовавшій дикій и неподвижный взглядъ ея.

— Вотъ что я скажу теб, — произнесъ Сайксъ:— если ты не подхватила лихорадку и это не начало ея, то въ воздух ветъ чмъ то инымъ и опаснымъ вдобавокъ. Ужъ ни собираешься ли ты… Нтъ, чортъ возьми! Ты не сдлала бы этого!

— Чего?

— Нтъ, — продолжалъ Сайксъ, пристально глядя на нее и бормоча себ подъ носъ.— Нтъ другой такой преданной двки, иначе я перерзалъ бы ей глотку еще три мсяца назадъ. У нея попросту начинается лихорадка, вотъ и все!

Успокоившись на этомъ, Сайксъ осушилъ стаканъ до дна и со многими ворчливыми проклятіями потребовалъ лекарства. Двушка проворно вскочила и быстро налила микстуры, но повернувшись къ нему спиной, и держала рюмку у его губъ, пока онъ не выпилъ содержимаго.

— Ну, — сказалъ разбойникъ:— теперь сядь около меня, да съ обычнымъ своимъ лицомъ, а не то я теб такъ его передлаю, что ты сама его не узнаешь, когда оно теб понадобится.

Она повиновалась. Сайксъ взялъ ея руку въ кулакъ и устремилъ глаза на ея лицо. Его глаза сомкнулись, открылись снова, сомкнулись еще разъ, опять открылись. Онъ безпокойно ворочался, еще задремавъ нсколько разъ на дв или три минуты и столько же разъ вскакивая съ видомъ ужаса и безсмысленно осматриваясь вокругъ, онъ вдругъ впалъ въ глубокій и тяжелый сонъ, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда хотлъ снова приподняться, и такъ и застылъ въ этой поз. Его пальцы ослабли, приподнятая рука безсильно упала, и онъ лежалъ, какъ пораженный столбнякомъ.

— Наконецъ опій подйствовалъ, — пробормотала Нанси, вставая со стула.— Я, можетъ быть, уже опоздала.

Она торопливо надла шляпку и накинула платокъ, время отъ времени боязливо оглядываясь, какъ будто, несмотря на снотворный напитокъ, она опасалась каждую секунду, что тяжелая рука Сайкса ляжетъ на ея плечо. Затмъ, тихо склонившись надъ постелью, она поцловала разбойника въ губы и, безшумно открывъ и заперевъ дверь, поспшила на улицу.

Сторожъ въ конц темнаго переулочка, черезъ который она должна была пройти къ главной улиц, выкрикивалъ половину десятаго.

— Много прошло посл половины?— спросила она.

— Черезъ четверть часа пробьетъ десять, — отвтилъ сторожъ, поднося свой фонарь къ ея лицу.

— А вдь я не поспю туда раньше, какъ черезъ часъ, — пробормотала Нанси, быстро прошмыгнувъ мимо него и устремляясь по улиц.

Многія лавки закрывались уже въ глухихъ переулкахъ и улицахъ, гд лежалъ ея путь, направлявшійся отъ Спитальфильдса къ западному кварталу Лондона. Часы пробили десять и ея нетерпніе увеличилось. Она мчалась по узкимъ тротуарамъ, расталкивая прохожихъ, и мелькала подъ самыми мордами лошадей, когда ей приходилось перескать дорогу, между тмъ какъ другіе терпливо ждали пока экипажи продутъ и освободятъ проходъ.

— Эта женщина рехнулась!— говорили люди, останавливаясь и смотря ей вслдъ.

Въ боле богатой части Лондона улицы были сравнительно пустынны, и здсь ея безумный бгъ возбуждалъ еще большее любопытство среди праздношатающихся, встрчавшихся ей на пути. Нкоторые, идя за ней, прибавляли шагу, какъ бы желая узнать, куда она такъ летитъ очертя голову, другіе забгали впередъ и съ удивленіемъ оглядывались на ея незамедляемый бгъ, но вс они понемногу отставали и когда она пришла къ своей цли, то была одна.

Она стояла передъ отелемъ въ тихой и красивой улиц близъ Гайдъ-Парка. Когда яркій свтъ лампы, горвшей у входа, указалъ ей, куда итти, пробило одиннадцать. Она сдлала нсколько медленныхъ шаговъ, словно не ршаясь приблизиться, но бой часовъ уничтожилъ ея колебанія и она вошла въ подъздъ. На мст привратника никого не было. Она робко осмотрлась и направилась къ лстниц.

— Ну, милая моя, — произнесла нарядно одтая женщина, выглядывая изъ двери, открывшейся позади Нанси:— что вамъ здсь нужно?

— Я хочу повидать леди, которая здсь остановилась, — отвтила она.

— Леди!— прозвучалъ отвта, сопровождаемый презрительнымъ взглядомъ.— Какую леди?

— Миссъ Мэйли, — сказала Нанси.

Молодая горничная, теперь успвшая ее лучше разглядть, отвтила на этотъ разъ только взоромъ добродтельнаго презрнія и позвала человка, чтобы онъ объяснился съ ней. Нанси повторила ему свою просьбу.

— Какъ передать ей ваше имя?— спросилъ слуга.

— Не надо никакого имени.

— А по какому длу?

— Это тоже не къ чему говорить, — отвтила Нанси.— Мн надо повидать леди.

— Какъ бы не такъ!— сказалъ слуга, толкая ее къ двери.— Знаемъ мы. Убирайся ка!

— Пусть меня выпроводятъ силою, такъ я не уйду!— ршительно вскричала она.— Я надлаю столько хлопотъ, что вамъ и вдвоемъ со мной не справиться.— Нтъ ли здсь кого нибудь, — сказала она, осматриваясь, — кто согласился бы доложить о такой несчастной твари, какъ я?

Это воззваніе подйствовало на повара съ добродушной физіономіей, который съ нкоторыми другими слугами выглянулъ на шумъ и теперь выступилъ впередъ, чтобы вмшаться.

— Сдлай это для нея, Джо, разв теб трудно?— сказалъ онъ.

— Да что толку? Ты думаешь, барышня пожелаетъ глядть на такихъ, что ли?

Намекъ на сомнительность добраго имени Нанси возжегъ большое количество цломудреннаго возмущенія въ груди четырехъ горничныхъ, которыя съ жаромъ замтили, что эта тварь — позоръ всхъ женщинъ, и что ее безъ всякаго сожалнія надо столкнуть въ уличную канаву.

— Длайте со мной, что хотите, — сказала она, обращаясь снова къ слугамъ:— но сначала исполните мою просьбу, а прошу я, ради всемогущаго Бога, доложить обо мн молодой леди.

Добрый поваръ поддержалъ это ходатайство и въ результат, первый слуга ршилъ пойти доложить.

— Такъ какъ же сказать?— спросилъ онъ, ступивъ одной ногой на нижнюю ступеньку.

— Что одна молодая женщина очень проситъ повидать миссъ Мэйли наедин, и что какъ только леди услышитъ первое слово, она будетъ знать, стоитъ ли ей выслушать до конца или же надо вытолкать эту женщину на улицу, какъ обманщицу.

— Эге! не слишкомъ ли ты въ себ уврена?

— Передайте это, — твердо сказала Нанси:— и сообщите мн отвтъ.

Слуга побжалъ наверхъ. Нанси стояла, блдная и почти задыхающаяся, съ трясущимися губами, и прислушивалась ко всмъ выраженіямъ презрнія, которыми щедро осылали ее цломудренныя горничныя и которыя еще усилились, когда слуга вернулся и сообщилъ, что молодая женщина можетъ итти наверхъ.

— Къ чему на этомъ свт хранить благоприличіе, — сказала первая горничная.

— Мдь сбыть легче, чмъ золото, устоявшее среди огня, — замтила вторая.

Третья довольствовалась тмъ, что удивилась:— ‘изъ чего только скроены барыни’, а четвертая взяла тонъ примы въ квартет словами: ‘этакій срамъ!’ — что было подхвачено и остальными.

Не обращая на это вниманія — у нея на сердц было другое, боле важное — Нанси, трясясь отъ волненія, прошла за слугой въ небольшую прихожую, освщенную висвшей съ потолка лампой. Оставивъ ее здсь, онъ удалился.

XL. Странное свиданіе, являющееся слдствіемъ предыдущей главы.

Жизнь Нанси безпутно протекала на улицахъ и въ самыхъ шумныхъ кабакахъ и притонахъ Лондона, но все таки что то осталось въ ней еще напоминавшее женскую природу, и когда она услышала легкую поступь шаговъ, приближавшихся къ двери, передъ которой она стояла, и когда подумала о томъ глубокомъ контраст, который черезъ минуту увидятъ стны маленькой комнаты, то она почувствовала все бремя своего глубокаго позора и содрогнулась какъ бы не имя силъ перенести присутствія той, съ которой она добивалась увидться.

Но съ этими чувствами боролось другое — гордость, составляющая порокъ какъ самыхъ испорченныхъ и падшихъ существъ, такъ и самыхъ возвышенныхъ и самоувренныхъ. Несчастная спутница воровъ и злодевъ, отбросъ послднихъ вертеповъ, помощница завсегдатаевъ остроговъ и каторги, живущая подъ тнью вислицы даже такое отверженное существо нашло въ себ слишкомъ много гордости, чтобы выказать слабый проблескъ женственнаго чувства, такъ какъ она считала его слабостью, хотя оно было единственнымъ звеномъ, связывавшимъ ее съ тмъ человчествомъ, вс зародыши котораго были загублены безпутною жизнью, еще когда она была ребенкомъ.

Она подняла глаза лишь настолько, чтобы мелькомъ разглядть стоявшую передъ ней стройную и прекрасную двушку, затмъ, устремивъ ихъ книзу, она съ напускнымъ равнодушіемъ закинула голову и сказала:

— Трудно добраться до васъ, леди. Если бы я оскорбилась и ушла, какъ сдлала бы другая, то вы когда нибудь пожалли бы объ этомъ, и не попустому.

— Мн очень жаль, если кто нибудь поступилъ съ вами грубо, — отвтила Роза.— Забудьте это. Скажите мн, зачмъ вы хотли видть меня? Я то лицо, которое вы спрашивали.

Ласковый тонъ этого отвта, нжный голосъ, мягкость обращенія, отсутствіе какого либо оттнка высокомрія или досады — были для молодой женщины совершенной неожиданностью, и она разразилась слезами.

— Ахъ, леди, леди!— сказала она, въ порыв чувства ломая воздтыя руки:— если бы больше было такихъ, какъ вы, то какъ мало было бы подобныхъ мн!.. какъ мало!… какъ мало!..

— Сядьте, — съ внимательнымъ участіемъ произнесла Роза.— Если вы бдствуете, если у васъ есть горе, то я отъ души буду рада помочь вамъ, увряю васъ. Сядьте.

— Позвольте мн стоять, леди, — сказала Нанси, продолжая плакать:— и не говорите со мной такъ ласково, пока не узнаете меня лучше. Становится поздно. Что… заперта-ли эта дверь?

— Да, — отвтила Роза, отступивъ немного назадъ, какъ бы для того, чтобы, въ случа надобности, легче было позвать на помощь.— Почему вы спрашиваете?

— Потому что я собираюсь доврить вамъ свою жизнь и жизнь другихъ. Я та двушка, которая уволокла маленькаго Оливера назадъ къ старому Феджину въ тотъ вечеръ, когда онъ вышелъ илъ дома въ Пентонвилл.

— Вы!

— Я, леди. Я то преступное существо, о которомъ вы слышали, живущее среди воровъ. Съ самой той минуты, какъ начала я помнить улицы Лондона, я не знала лучшей жизни, не слыхала большей ласки, чмъ можно найти въ нихъ. Богъ мн свидтель! Не старайтесь скрыть, леди, свое отвращеніе ко мн. Я къ этому привыкла, хотя я моложе, чмъ вы бы подумали, глядя на меня. Послдняя нищенка отшатывается отъ меня, когда я иду по кишащей народомъ панели.

— Какъ это ужасно!— сказала Роза, невольно отстраняясь отъ странной постительницы.

— На колняхъ благодарите Небо, дорогая леди, — вскричала Нанси:— что у васъ были друзья, которые о васъ позаботились въ дтств, что вы никогда не были среди голода и холода, среди разгула и пьянства и… и… и самаго худшаго — какъ я была отъ самой своей колыбели. Да, моей колыбелью были улицы и вертепы — они же будутъ мн и смертнымъ ложемъ.

— Мн жаль васъ!— сказала Роза дрогнувшимъ голосомъ.— Сердце надрывается, какъ послушаешь васъ.

— Да наградитъ васъ Господь за вашу доброту!— отвтила несчастная женщина.— Если бы вы знали, до чего я иной разъ дохожу, — вотъ когда вы пожалли бы меня.— Но я тайкомъ ушла отъ тхъ, которые убили бы меня, если бы узнали, что я явилась сюда передать подслушанное мною. Знаете вы человка, котораго зовутъ Монксомъ?

— Нтъ, — сказала Роза.

— Онъ знаетъ васъ и зналъ, что вы здсь, такъ какъ изъ его словъ, слышанныхъ мною, я узнала, гд вы находитесь.

— Я въ первый разъ слышу это имя.

— Ну, значитъ онъ среди насъ появляется подъ другимъ именемъ — я такъ и раньше предполагала. Нсколько времени назадъ, вскор посл того, какъ Оливеръ былъ взятъ вами къ себ въ домъ посл ночного взлома, я, подозрвая этого человка, подслушала разговоръ, который онъ велъ въ темнот съ Феджиномъ. Изъ того, что я услышала, я поняла, что Монксъ, — человкъ, о которомъ я у васъ спрашивала…

— Ну да, я понимаю, — сказала Роза.

— … Что Монксъ случайно видлъ его съ двумя изъ нашихъ подростковъ въ тотъ самый вечеръ, какъ мы его потеряли, и что онъ узналъ въ немъ какъ разъ того мальчика, котораго онъ разыскивалъ, хотя я не могла понять, почему. Съ Феджиномъ была заключена сдлка, что если Оливера удастся вернуть, то еврей получитъ извстную сумму и заработаетъ еще больше, если сдлаетъ изъ него вора. Это Монксу нужно было для особыхъ цлей.

— Для какихъ же цлей?— спросила Роза.

— Онъ замтилъ на стн мою тнь, когда я прислушивалась въ надежд узнать это. Немного есть кром меня, кто сумлъ бы во время убраться и не быть пойманнымъ, но я сумла. И я не видла его до вчерашняго вечера.

— И что же вчера произошло?

— Все разскажу вамъ, леди. Вчера вечеромъ онъ пришелъ опять. Снова они отправились наверхъ, а я, закутавшись, чтобы меня не выдала моя тнь, подслушивала у двери. Вотъ первое, что я разслышала изъ словъ Монкса:— ‘Итакъ единственныя доказательства происхожденія мальчика лежатъ на дн рки, а старая вдьма, которая взяла ихъ у матери, гніетъ въ гробу’. Они засмялись, радуясь этой удач, потомъ Монксъ, заведя рчь опять о мальчик и понемногу приходя въ ярость, сказалъ, что, хотя теперь онъ обезпечилъ за собою деньги маленькаго дьяволенка, но радъ былъ-бы добиться этого другимъ путемъ, потому что какая была бы знатная потха, — наложить узду на хвастовство отцовскаго завщанія, проведя Оливера черезъ вс тюрьмы столицы, и наконецъ видть, какъ стянутъ ему глотку ошейникомъ за какое либо мошенничество, на которое безъ труда толкнетъ его Феджинъ, передъ тмъ вдобавокъ получивъ отъ него немало пользы.

— Да что же это такое!— воскликнула Роза.

— Истинная правда, леди, хотя вы слышите это отъ меня. Потомъ онъ сказалъ, сопровождая слова проклятіями, привычными моему слуху, но вами неслыханными, — что, если бы онъ могъ утолить свою ненависть, отнявъ жизнь мальчика и не рискуя попасть за это на вислицу, онъ сдлалъ бы это, но такъ какъ это слишкомъ опасно, то онъ ршилъ подстерегать его каждый жизненный шагъ, и если онъ воспользовался уже обстоятельствами его жизни и рожденія, то онъ суметъ ему навредить еще.— ‘Словомъ, Феджинъ’, сказалъ онъ, ‘при всей своей жидовской хитрости вы не разставляли никому такихъ стей, какія я придумаю для своего младшаго брата Оливера’.

— Брата!

— Это точь въ точь его слова, — продолжала Нанси, боязливо осматриваясь, какъ она почти все время съ начала своего разсказа не переставала длать, призракъ Сайкса не оставлялъ ее въ поко.— Но это еще не все. Заговоривъ о васъ и о другой леди, онъ сказалъ, что это точно самимъ небомъ или же дьяволомъ придумано на зло ему, что Оливеръ попалъ въ ваши руки, и засмялся, и замтилъ, что и въ этомъ есть однако нкоторое утшеніе, такъ какъ какими бы вы только богатствами не пожертвовали, будь они у васъ, за то, чтобы узнать, кто ваша двуногая комнатная собачка.

— Неужели онъ сказалъ это серьезно?— сказала Роза, сильно поблднвъ.

— Онъ говорилъ съ гнвной рзкостью и самымъ серьезнымъ тономъ, — отвтила Нанси, покачавъ головой.— Этотъ человкъ не шутитъ, когда въ немъ просыпается ненависть. Я знаю многихъ, сдлавшихъ больше зла, но мн легче было бы выслушать ихъ всхъ по двнадцати разъ, чмъ одного этого Монкса… Но, уже поздно, а мн надо вернуться домой, не возбудивъ ни въ комъ подозрнія, что я ходила сюда по такому длу. Мн надо живй возвращаться домой.

— Но что я могу сдлать?— сказала Роза.— Какую пользу я могу извлечь изъ этого сообщенія безъ вашего содйствія? Домой! Почему вы хотите вернуться къ товарищамъ, которыхъ вы описали мн такими ужасными красками? Если вы повторите вашъ разсказъ одному джентльмену, котораго я могу въ одну секунду вызвать изъ слдующей комнаты, то вамъ меньше чмъ черезъ полчаса можно будетъ подыскать помщеніе, гд вы будете въ полной безопасности.

— Я хочу домой, — возразила Нанси.— Я должна идти домой, потому что… ну какъ я могу разсказанъ все это такой невинной барышн, какъ вы?…— потому что среди людей, о которыхъ я вамъ говорила, есть одинъ — самый отчаянный изъ всхъ нихъ… И его я не могу оставить. Нтъ, не могу, даже ради избавленія отъ той жизни, какую я теперь веду.

— Вы уже раньше заступились одинъ разъ за этого милаго мальчика, — продолжала Роза:— вы пришли сюда, несмотря на большую опасность, чтобы передать мн слышанное вами, вы заставили меня вритъ въ правдивость вашихъ словъ, я вижу ваше сокрушеніе, ваше чувство стыда, — какъ же мн не врить, что вы еще можете вернуться на истинный путь? Ахъ, не будьте глухи къ увщаніямъ другой женщины, — горячо убждала Роза бдную Нанси, сложивъ руки и давъ волю слезамъ состраданія, — отъ которой вы впервые… впервые, думается мн, услышали слова жалости и участія. Послушайтесь меня и дайте мн возможность спасти васъ для лучшей жизни!

— Леди!— вскричала Нанси, падая на колни:— дорогая леди, ласковый ангелъ! Да, правда, вы первая, благословившая меня такими словами, и еслибы я услышала ихъ годы тому назадъ, они избавили бы меня отъ пути грха и скорби. Но теперь слишкомъ поздно, слишкомъ поздно!

— Никогда не поздно раскаяться и искупить вину, — сказала Роза.

— Нтъ, поздно!— воскликнула Нанси въ порыв душевной муки.— Я не могу теперь его оставить! Я не должна быть причиной его смерти!

— Почему же — смерти?— спросила Роза.

— Ничто не спасло бы его. Если бы я разсказала другимъ то, что разсказала вамъ, и если бы ихъ всхъ забрали, то его непремнно казнили бы. Онъ страшный головорзъ и совершилъ столько жестокостей!

— Возможно ли, — вскричала Роза:— что ради такого человка вы готовы отказаться отъ всякихъ надеждъ на будущее и отъ протянутой уже руки помощи? Да это безуміе!

— Я не знаю, какъ слдуетъ назвать это, — я знаю только, что это такъ, и что не одна я такая, но и сотни другихъ, такихъ же испорченныхъ и преступныхъ, какъ я. Я должна вернуться. Гнвъ ли то Божій за совершенное мною зло — я не знаю, но меня тянетъ къ нему назадъ, несмотря на вс страданія и побои, и будетъ тянуть, даже если я буду знать, что въ конц концовъ умру отъ его руки.

— Что же мн длать?— сказала Роза.— Я не должна бы отпустить васъ такъ.

— Нтъ, леди, и я знаю, что вы отпустите меня, — возразила женщина, вставая.— Вы не помшаете мн уйти, потому что я доврилась вашей доброт и не потребовала съ васъ никакого общанія, хотя могла бы.

— Но тогда какая польза въ вашемъ сообщеніи? Эту тайну надо разслдовать, иначе, оттого что вы ее мн доврили, принесетъ ли она что нибудь Оливеру, о благ котораго вы заботитесь?

— У васъ найдется какой нибудь добрый знакомый, которому вы по секрету можете это разсказать и посовтоваться съ нимъ.

— Но гд мн найти васъ опять, если будетъ нужно?— спросила Роза.— Я не стараюсь узнать, гд живутъ эти ужасные люди, но гд будете вы гулять или проходить въ какое нибудь условленное время?

— Общаете ли вы, что будете строго соблюдать тайну, и что вы придете одн или только вдвоемъ съ другимъ посвященнымъ лицомъ, и что за мной не будутъ подглядывать или слдить?

— Торжественно общаю вамъ это, — отвтила Роза.

— Каждое воскресенье вечеромъ, отъ одиннадцати до двнадцати, — сказала молодая женщина безъ малйшаго колебанія:— я буду ходить по Лондонскому мосту, если буду жива.

— Подождите еще минуту, — остановила ее Роза, когда она торопливо двинулась къ двери.— Подумайте еще разъ о своемъ положеніи и о представляющейся вамъ возможности спастись отъ него. Вы имете право на мое участіе, не только какъ добровольная встница этой тайны, но и какъ женщина, почти невозвратно погибшая. Неужели вы вернетесь къ этой шайк разбойниковъ и къ этому человку, когда одно лишь слово можетъ спасти васъ? Что ослпленіе побуждаетъ васъ вернуться и дорожить преступленіемъ и порокомъ? Ахъ, неужели нтъ той струны въ вашемъ сердц, которую я могла бы затронуть? Неужели ничего и осталось, что могло бы перевсить силу этого страшнаго колдовства?

— Когда двушки, такія молодыя, добрыя, прекрасныя, какъ вы, — твердо отвтила Нанси:— отдаютъ свои сердца, то вдь и васъ любовь можетъ принудить къ чему угодно, васъ, у которыхъ есть домашній очагъ, друзья, поклонники, все, что сердцу нужно. Когда такая, какъ я, не имющая врной кровли, кром крышки гроба, не имющая въ болзни или передъ смертью иныхъ друзей, кром больничной сидлки, отдаетъ свое гадкое сердце мужчин, предоставивъ ему то мсто, которое пустовало въ теченіи всей нашей несчастной жизни, то кто можетъ надяться исцлить насъ? Жалйте насъ, леди… жалйте насъ за то, что у насъ осталось только одно женское чувство — да и то, по жестокой вол небесъ, вмсто отрады и гордости приноситъ лишь новыя страданія и муки.

— Возьмете ли вы, — сказала Роза посл паузы:— отъ меня немного денегъ, которыя позволятъ вамъ жить не безчестно, по крайней мр, до нашей новой встрчи?

— Ни одного пенни, — отвтила Нанси, махнувъ рукой.

— Не преграждайте доступа къ своему сердцу всмъ моимъ попыткамъ помочь вамъ, — сказала Роза, тихо подходя къ ней.— Я искренно желаю вамъ пользы.

— Вы помогли бы мн больше всего, — ломая руки, отвтила Нанси, — если вы могли взять сразу мою жизнь, потому что сегодня мн тяжеле, чмъ когда лкбо раньше, будетъ сознавать, кто я такая, и для меня было бы утшеніемъ хоть умереть не въ томъ аду, гд я жила. Да благословитъ васъ Господь, милая леди, и да пошлетъ онъ вамъ столько же счастья, сколько я терплю стыда!

Съ этими словами несчастная женщина, громко рыдая, ушла, а Роза Мэйли, еще находясь подъ ошеломляющимъ впечатлніемъ этого страннаго свиданія, боле похожаго на быстрый сонъ, чмъ на дйствительность, опустилась на стулъ и попыталась привести въ порядокъ свои взволнованныя мысли.

XLI. Глава, содержащая новыя открытія и доказывающая, что неожиданности, подобно несчастіямъ, рдко являются въ одиночку.

Положеніе Розы было въ самомъ дл крайне затруднительно. Испытывая самое живое и жгучее желаніе проникнуть въ тайну, которой было окружено происхожденіе Оливера, она должна была въ то же время свято соблюсти довріе, только что выказанное ей этой несчастной женщиной, обратившейся къ ней, какъ къ молодой и чистой двушк. Ея слова и чувства тронули сердце Розы, и загорвшееся въ ней желаніе вернуть падшую на путь раскаянія и надежды шло рука объ руку съ ея любовью къ мальчику и пламенной искренностью, едва ли уступало этому послднему чувству.

Они предполагали пробыть въ Лондон только три дня, а затмъ ухать на нсколько недль далеко на берегъ моря. Теперь была полночь перваго дня. На что ршиться, что предпринять въ теченіи сорока восьми часовъ? Или какъ отсрочить отъздъ, не возбуждая подозрній?

Съ ними находился мистеръ Лосбернъ и долженъ былъ пробыть и остальные два дня, но Роза слишкомъ хорошо знала горячность милаго доктора и слишкомъ ясно предугадывала гнвъ, съ которымъ, въ первомъ порыв негодованія, онъ отнесся бы къ пособниц вторичнаго плненія Оливера, чтобы доврить ему секретъ, не опираясь на опытнаго друга, который помогъ бы ей выгодно представить несчастную женщину. Эти же доводы побуждали Розу къ величайшей осторожности и осмотрительности, прежде чмъ разсказать все дло мистриссъ Мэйли, которая первымъ долгомъ призвала бы на совтъ почтеннаго доктора. По тмъ же соображеніямъ едва ли можно было думать о томъ, чтобы обратиться къ какому нибудь юристу, если бы даже она знала, на комъ остановить выборъ. Ей пришла было мысль искать поддержки у Гарри, но, вспомнивъ о томъ, какъ они въ послдній разъ разстались, она сочла очень неудобнымъ звать его назадъ, когда — тутъ слезы затуманили ея глаза — когда онъ, быть можетъ, усплъ забыть ее и наслаждается новымъ счастьемъ.

Волнуемая этими соображеніями, склоняясь то къ одному ршенію, то къ другому и снова ихъ вс отвергая, когда каждый доводъ въ послдовательности представился ея уму, Роза провела безсонную и безпокойную ночь. На утро, обдумавъ все снова, она пришла къ крайнему выводу, что остается только посовтоваться съ Гарри.

‘Если для него будетъ мучительно’, думала она, ‘явиться сюда, то каково это будетъ мн! Но, можетъ быть, онъ не прідетъ, а только напишетъ, или же, если и прідетъ, то будетъ старательно избгать встрчи со мной — какъ онъ сдлалъ, когда узжалъ. Я тогда этого не ожидала, но это было лучше для насъ обоихъ’. Тутъ Роза уронила перо и отвернулась, какъ бы не желая, чтобы даже бумага, которая будетъ ея гонцомъ, видла ея слезы.

Она пятьдесятъ разъ снова брала перо и опять клала его, и обдумывала и передумывала первую строчку письма, не написавъ еще ни слова, въ эту минуту Оливеръ, гулявшій по улицамъ съ мистеромъ Джайльсомъ въ качеств своего тлохранителя, вдругъ вбжалъ въ комнату съ такой поспшностью и въ такомъ сильномъ волненіи, что можно было подумать, не случилось ли опять что либо тревожное.

— Что это съ тобой случилось?— спросила Роза₃ вставая и идя ому навстрчу.

— Я просто не могу говорить… мн кажется, что сейчасъ я задохнусь!— отвтилъ мальчикъ.— Господи! подумать только, что я наконецъ увижу его, и вы получите возможность убдиться, что все, разсказанное мною, — правда!…

— Я всегда считала правдой все, что ты говоришь, — сказала Роза, успокаивая его.— Но въ чемъ дло? о комъ ты толкуешь?

— Я видлъ джентльмена, — отвтилъ Оливеръ, еле успвая выговаривать слова:— того джентльмена, который былъ такъ добръ ко мн… Мистера Броунлоу, о которомъ мы такъ часто говорили.

— Гд?

— Онъ высаживался изъ кареты, — продолжалъ Оливеръ, плача отъ восторга:— а затмъ вошелъ въ домъ. Я не усплъ поговорить съ нимъ… Я не могъ ничего сказать, такъ какъ онъ меня не замтилъ, а я такъ волновался что не былъ въ состояніи подойти къ нему. Но Джайльсъ спросилъ, живетъ ли онъ тамъ, и ему отвтили да. Посмотрите, — тутъ Оливеръ развернулъ листокъ бумаги:— вотъ гд онъ живетъ… Я отправлюсь туда сейчасъ же! Боже! Боже! Что будетъ со мной, когда я снова увижу его и услышу его голосъ!

Роза, вниманіе которой немало отвлекалось всми этими несвязными выраженіями радости, прочла адресъ: Крэвнъ-стритъ, въ Стрэнд. Она очень скоро приняла ршеніе воспользоваться этой встрчей.

— Живе!— сказала она.— Распорядись, чтобы наняли фіакръ, и приготовься хать со мною. Я возьму тебя туда, не теряя ни минуты. Я только скажу тет, что мы узжаемъ на одинъ часъ.— Будь же готовъ, за мной задержки не будетъ.

Оливера не приходилось торопить, и черезъ пять минутъ они хали уже въ Крэвнъ-стритъ. Когда они остановились у дома, Роза оставила Оливера въ карет подъ тмъ предлогомъ, что она хочетъ приготовить джентльмена къ встрч, и, пославъ наверхъ съ слугою свою карточку, велла доложить, что ей надо видть мистера Броунлоу по очень важному длу. Слуга вскор возвратился и пригласилъ ее пройти наверхъ. Пройдя за нимъ въ одну изъ комнатъ верхняго этажа, миссъ Мэйли очутилась передъ пожилымъ джентльменомъ съ добрымъ лицомъ, въ сюртук темнозеленаго цвта. Недалеко отъ него сидлъ другой старый джентльменъ въ нанковыхъ панталонахъ и гамашахъ, онъ не имлъ особенно добраго вида и сидлъ, сложивъ об руки на набалдашник толстой трости и опершись на чихъ подбородкомъ.

— Боже мой!— сказалъ джентльменъ въ темнозеленомъ сюртук, торопливо поднимаясь съ своего стула съ изысканной вжливостью.— Прошу васъ, леди, извинить меня:— я вообразилъ, что явился какой нибудь навязчивый проситель, который… прошу вашего извиненія. Присядьте, пожалуйста.

— Мистеръ Броунлоу, если я не ошибаюсь, сэръ?— сказала Роза, переводя свой взглядъ на другого джентльмена съ того, который обратился къ ней.

— Да, меня такъ зовутъ, — отвтилъ старый джентльменъ.— Это мой другъ, мистеръ Гримвигъ. Гримвигъ, оставьте насъ на нсколько минутъ.

— Мн кажется, — вмшалась миссъ Мэйли: — что мн незачмъ безпокоить джентльмена просьбой оставить насъ наедин, такъ какъ, если я правильно освдомлена, онъ посвященъ въ то дло, о которомъ я хочу съ вами говорить.

Мистеръ Броунлоу слегка кивнулъ головой, а мистеръ Гримвигъ, который отвсилъ весьма сухой поклонъ и поднялся со стула, отвсилъ другой весьма сухой поклонъ и снова слъ.

— Я не сомнваюсь, что сильно удивлю васъ, — сказала Роза съ вполн понятнымъ замшательствомъ.— Когда то вы выказали большую доброту и участіе по отношенію къ моему дорогому маленькому другу и я уврена, что вамъ интересно будетъ услышать про него опять.

— Въ самомъ дл!

— Вы знали его подъ именемъ Оливера Твиста.

Лишь только Роза произнесла эти слова, какъ мистеръ Гримвигъ длавшій видъ, что углубился въ чтеніе большой книги, лежащей на стол, захлопнулъ ее съ большимъ шумомъ и, откинувшись на спинку стула, изгналъ со своего лица всякое выраженіе, кром того, которое свидтельствовало о самомъ крайнемъ удивленіи, нкоторое время онъ сидлъ съ неподвижно раскрытыми глазами, затмъ, словно устыдившись такого проявленія волненія, онъ съ судорожной быстротой принялъ прежнюю позу, и, глядя прямо передъ собою, испустилъ продолжительный низкій свистъ, который затихъ, казалось, не въ воздух, но постепенно замеръ въ отдаленныхъ закоулкахъ его желудка.

Мистеръ Броунлоу былъ не въ меньшей степени пораженъ, хотя его изумленіе не проявлялось такимъ своеобразнымъ способомъ. Онъ пододвинулъ свой стулъ ближе къ миссъ Мэйли и сказалъ:

— Будьте добры, дорогая леди, оставьте совершенно въ сторон доброту и участіе, о которыхъ вы упомянули, и о которыхъ никому больше ничего не извстно, и если вы имете возможность привести какое нибудь доказательство, способное измнить неблагопріятное мнніе, которое у меня въ силу обстоятельствъ составилось объ этомъ бдномъ ребенк, то ради Неба сообщите мн его.

— Дрянной мальчишка! Я готовъ състь свою голову, если онъ не дрянной, — пробурчалъ мистеръ Гримвигъ, произнося слова какимъ то чревовщательнымъ пріемомъ — не шевеля ни однимъ мускуломъ лица.

— Этотъ ребенокъ одаренъ благородной натурой и горячимъ сердцемъ, — сказала Роза, вспыхнувъ:— и та всемогущая Сила, которая сочла нужнымъ подвергнуть его испытаніямъ не по лтамъ, насадила въ его груди привязанности и чувства, которыя сдлали бы честь многимъ людямъ, вшестеро старшимъ его.

— Мн пока шестьдесятъ одинъ годъ, — произнесъ мистеръ Гримвигъ съ тмъ же неподвижнымъ лицомъ:— а такъ какъ пусть все полетитъ къ чорту, если этому Оливеру не двнадцать по меньшей мр, то я не вижу, чтобы это было примнимо ко мн.

— Не обращайте вниманія на моего друга, миссъ Мэйли, — сказалъ мистеръ Броунлоу:— онъ не то думаетъ, что говоритъ.

— Нтъ, то самое!— буркнулъ мистеръ Гримвигъ.

— Нтъ, не то, — возразилъ мистеръ Броунлоу, очевидно начиная сердиться.

— Онъ състъ свою голову, если онъ думаетъ не то, что говоритъ!— проворчалъ мистеръ Гримвигъ.

— Въ такомъ случа онъ заслуживаетъ, чтобы ему сняли ее съ плечъ, — сказалъ мистеръ Броунлоу.

— Хотлось бы мн посмотрть, кто на это ршится?— отвтилъ мистеръ Гримвигъ, ударяя тростью объ полъ.

Остановившись на этомъ, оба старыхъ джентльмена взяли нсколько понюшекъ табаку, а затмъ обмнялись рукопожатіемъ, согласно своему неизмнному обычаю.

— Ну, миссъ Мэйли, — сказалъ мистеръ Броунлоу:— вернемся же къ предмету, въ которомъ принимаетъ такое участіе ваше человколюбіе. Что вы имете сообщить объ этомъ бдномъ мальчик? Позвольте мн впрочемъ сначала замтить, что я истощилъ вс бывшія въ моей власти средства, чтобы отыскать его снова, и что со времени моего отъзда изъ Англіи мое впечатлніе о немъ, какъ объ обманщик, котораго его прежніе товарищи убдили обокрасть меня, было сильно поколеблено.

Роза, успвшая собраться съ мыслями, въ краткихъ простыхъ словахъ разсказала все, что случилось съ Оливеромъ, посл того какъ онъ покинулъ домъ мистера Броунлоу, она умолчала только о томъ, что узнала отъ Нанси, ршивъ разсказать это съ глазу на глазъ, и въ заключеніе упомянула, что въ теченіи послднихъ мсяцевъ единственнымъ огорченіемъ мальчика была невозможность повидаться съ своимъ прежнимъ благодтелемъ и другомъ.

— Благодареніе Богу! — сказалъ старый джентльменъ.— Это большое счастье для меня, большое счастье. Но вы не сказали мн, миссъ Мэйли, гд онъ теперь? Простите, что я ршаюсь упрекнуть васъ, — но почему вы его не привезли съ собой?

— Онъ ждетъ въ карет у подъзда, — отвтила Роза.

— У подъзда!— вскричалъ старый джентльменъ и кинулся изъ комнаты, побжалъ внизъ по лстниц, вскочилъ на подножку фіакра и очутился въ самой карет.

Когда дверь комнаты закрылась за нимъ, мистеръ Гримвигъ поднялъ голову и, превративъ одну изъ заднихъ ножекъ стула въ ось вращенія, описалъ три полныхъ круга при помощи трости и стола, все время продолжая сидть. Совершивъ этотъ маневръ, онъ всталъ и проковылялъ по комнат не меньше двнадцати разъ такъ быстро, какъ только могъ, и, вдругъ остановившись передъ Розой, поцловалъ ее безъ малйшаго предисловія.

— Шшш!— произнесъ онъ, когда молодая двушка вскочила, нсколько испуганная такимъ страннымъ образомъ дйствій.— Не бойтесь. Я достаточно старъ, чтобы быть вашимъ ддомъ. Вы милая двушка. Вы мн нравитесь.— Вотъ они идутъ!

Дйствительно, едва только онъ проворнымъ скачкомъ усплъ занять свое прежнее мсто, какъ появился мистеръ Броунлоу въ сопровожденіи Оливера, котораго мистеръ Гримвигъ встртилъ весьма милостиво. И если бы отрада этого момента была единственной наградой Розы за ея вниманіе и заботы объ Оливер, то она и то могла бы считать себя хорошо вознагражденной.

— Еще кое кого надо не упустить изъ виду, — сказалъ мистеръ Броунлоу, позвонивъ въ колокольчикъ.— Пришлите, пожалуйста, сюда мистриссъ Бедуинъ.

Старая экономка сейчасъ же явилась на зовъ и сдлавъ у двери книксенъ, стала въ ожиданіи приказаній.

— Э, да вы слпнете съ каждымъ днемъ, Бедуинъ, — произнесъ мистеръ Броунлоу съ нкоторой досадой.

— Правда, правда, сэръ, — отвтила старушка:— въ мои годы глаза не становятся зорче, сэръ.

— Я могъ бы самъ сказать вамъ, — продолжалъ мистеръ Броуплоу, — но надньте очки и посмотрите, зачмъ васъ звали сюда — разглядите-ли?

Старушка начала шарить у себя въ карман, ища очки. По терпніе Оливера не выдержало этого новаго испытанія и, уступая своему порыву, онъ кинулся ей на шею.

— Да помилуетъ меня Господь!— вскричала старушка, обнимая его:— вдь это мой милый мальчикъ!

— Моя дорогая, старая нянюшка!

— Вернулся таки!… Я знала, что онъ вернется, — продолжала старушка, прижимая его къ груди.— Какъ онъ хорошо выглядитъ и какимъ барчукомъ снова одтъ! Гд ты былъ столько времени? Ахъ! такое же милое личико, только не такое блдное, т-же нжные глаза, только не такіе грустные! Я не забыла его взгляда и его тихой улыбки, но каждый день видла ихъ рядомъ съ лицами моихъ дорогихъ дтей, которые померли, еще когда я была веселой молодицею.

Среди такихъ изліяній радости, то отстраняя Оливера, чтобы лучше разглядть, какъ онъ выросъ, то обнимая его и нжно перебирая пальцами его локоны, добрая старушка и смялась и плакала.

Предоставивъ ей и Оливеру на досуг обмниваться впечатлніями, мистеръ Броунлоу повелъ Розу въ сосднюю комнату. Тамъ онъ выслушавъ подробный разсказъ о ея свиданіи съ Нанси, немало удивившій и поразившій его. Роза объяснила также, почему она не сочла возможнымъ сразу же сообщить все мистеру Лосберну. Старый джентльменъ нашелъ, что она поступила очень благоразумно, и немедленно ршилъ самолично переговорить съ почтеннымъ докторомъ. Чтобы скоре предоставить ему къ этому, возможность, они условились, что мистеръ Броунлоу явится въ отель въ восемь часовъ вечера, а къ тому времени надо осторожно разсказать обо всемъ происшедшемъ мистриссъ Мэйли. Поршивъ на этомъ, они разстались, и Роза съ Оливеромъ вернулись домой.

Гнвъ добраго доктора вполн оправдалъ ожиданія Розы. Едва только ему передали исторію Нанси, какъ онъ разразился проклятіями и угрозами, клянясь, что онъ сдлаетъ ее первой жертвой соединенной проницательности господъ Блэтерса и Деффа, и уже надлъ шляпу, чтобы отправиться къ этимъ почтеннымъ джентльменамъ. Нтъ сомннія, что въ первомъ приступ раздраженія онъ исполнилъ бы свое намреніе, ни секунды не задумываясь о его послдствіяхъ, если бы его не удержали съ одной стороны столь же стремительное противодйствіе мистера Броунлоу, который самъ отличался вспыльчивостью, а съ другой — т доводы, которые наилучшимъ образомъ могли быть разсчитаны нa то, чтобы отговорить его отъ такого необдуманнаго шага.

— Тогда, чортъ возьми, что же надо длать?— сказалъ неистовый докторъ, когда они вошли въ комнату, гд ожидали ихъ Роза и мистриссъ Мэйли.— Не будетъ ли лучше всего выразить благодарность всмъ этимъ бродягамъ, мужчинамъ и женщинамъ, и попросить ихъ принять по тысяч фунтовъ на каждаго — какъ скромный знакъ нашего уваженія и признательности за ихъ доброту по отношенію къ Оливеру?

— Ну, не совсмъ такъ — возразилъ со смхомъ мистеръ Броунлоу.— Однако мы должны дйствовать очень осторожно и осмотрительно.

— Осторожность и осмотрительность!— вскричалъ докторъ.— Да я послалъ бы ихъ…

— Не все ли равно куда, — перебилъ мистеръ Броунлоу.— Но подумайте, отославъ ихъ куда либо — можемъ мы разв разсчитывать на достиженіе цли, которую имемъ въ виду?

— Какой цли?— спросилъ докторъ.

— Узнать, кто родители Оливера, и возвратить ему наслдство, котораго, если вся эта исторія врна, его лишили обманнымъ образомъ.

— А!— произнесъ мистеръ Лосбернъ, обмахиваясь носовымъ платкомъ:— я почти забылъ про это.

— Вдь подумайте, — продолжалъ мистеръ Броунлоу, — если даже исключить совершенно вопросъ объ этой бдной двушк и предположить, что удалось бы передать этихъ негодяевъ въ руки правосудія, не затронувъ ее, — что вышло бы хорошаго?

— А то, что по меньшей мр нсколькихъ изъ нихъ повсили бы, — отвтилъ докторъ:— а остальныхъ отправили бы на каторгу.

— Очень хорошо, — сказалъ мистеръ Броунлоу съ улыбкою,— но нтъ сомннія, что они и сами пристроятся такимъ образомъ, только дайте имъ время, если же вмшаемся мы, то, думается мн, это будетъ донкихотскимъ поступкомъ. Мы повредимъ нашимъ же интересомъ, или, по крайней мр, интересамъ Оливера, что то же самое.

— Какъ такъ?— спросилъ докторъ

— А вотъ какъ. Вдь ясно до очевидности, что намъ будетъ чрезвычайно трудно добраться до дна тайны, пока мы не сумемъ поставить на колни этого человка — Монкса. А это можно осуществить только хитростью, поймавъ его въ тотъ моментъ, когда онъ не находится среди этихъ мошенниковъ. Ну, допустимъ, что его арестуютъ, — у насъ нтъ доказательствъ противъ него. Онъ даже — поскольку мы знаемъ, поскольку намъ извстны вс обстоятельства дла — не замшанъ ни въ какихъ разбояхъ шайки. Его бы не выпустили сразу на свободу, но едва ли ему назначили бы боле продолжительное наказаніе, чмъ тюремное заключеніе, налагаемое на бродягъ и праздношатающихся. И ужъ разумнтся потомъ его ротъ будетъ сомкнутъ на вки, такъ что мы получимъ отъ него не боле свдній, чмъ въ томъ случа, если бы онъ былъ глухъ, нмъ слпъ и вдобавокъ — идіотъ.

— Но тогда, — загорячился снова докторъ:— скажите мн, неужели есть какой нибудь смыслъ въ томъ, чтобы считать обязательнымъ общаніе, данное двк, — общаніе, которое было внушено самыми лучшими и добрыми намреніями, но…

— Пожалуйста, дорогая леди, не касайтесь этого вопроса, — сказалъ мистеръ Броунлоу, останавливая Розу, хотвшую заговорить.— Общаніе надо сдержать. Я не думаю, чтобы это, хоть въ малйшей степени, послужило препятствіемъ нашимъ намреніямъ. Но прежде чмъ принять какой либо опредленный образъ дйствій, намъ необходимо повидать молодую женщину, чтобы узнать, согласна ли она выдать намъ Монкса при условіи, что онъ будетъ имть дло съ нами, а не съ судебной властью, — и, если она не хочетъ или не можетъ этого сдлать, то намъ надо получить отъ нея описаніе посщаемыхъ имъ мстъ и его вншности, чтобы имть возможностъ узнать его. Мы не можемъ видть ее раньше воскресенья, вечеромъ, а теперь вторникъ. Я предложилъ бы пока не предпринимать ничего и держать это въ секрет отъ самого Оливера.

Хотя перспектива отсрочки на цлыхъ пять дней вызвала не мало кислыхъ гримасъ на лиц мистера Лосборна, но онъ былъ вынужденъ признать, что и ему самому не видно иного плана, и такъ какъ Роза и мистриссъ Мэйли выказали себя очень усердными сторонницами мистера Броунлоу, то предложеніе этого джентльмена было принято единогласно.

— Мн бы хотлось, — сказалъ мистеръ Броунлоу, — привлечь къ участію моего друга Гримвига. Онъ странный человкъ, но проницателенъ и находчивъ, и его помощь могла бы оказаться намъ существенно полезною. Онъ юристъ, но бросилъ адвокатскую дятельность, раздосадованный тмъ, что за двадцать лтъ получилъ веденіе только одного дла, хотя плохая это рекомендація или нтъ — ршите сами.

— Я не имю ничего противъ вашего друга, если вы разршите и мн пригласить моего, — сказалъ докторъ.

— Мы должны поставить это на голосованіе, — отвтилъ мистеръ Броунлоу.— Кто онъ?

— Сынъ этой дамы и… и старинный другъ этой молодой леди, — сказалъ докторъ, сначала сдлавъ жестъ въ сторону мистриссъ Мэйли, а затмъ выразительно взглянувъ на ея племянницу.

Роза густо покраснла, но не возразила вслухъ ничего (вроятно она сознавала, что все равно осталась бы въ меньшинств), такимъ образомъ Гарри Мэйли и мистеръ Гринвигъ были выбраны въ комитетъ.

— Мы, разумется, останемся въ город, — сказала мистриссъ Мэйли, — пока существуетъ хоть малйшая надежда на успхъ разслдованія. Я не пожалю ни трудовъ, ни расходовъ ради той цли, которая такъ глубоко занимаетъ насъ всхъ, я рада буду прожить здсь хоть цлый годъ, если вы скажете только, что надежда не потеряна.

— Прекрасно!— сказалъ мистеръ Броунлоу.— Однако, такъ какъ я на окружающихъ меня лицахъ читаю вопросъ:— какъ кто случилось, что меня не могли найти, и я такъ внезапно покинулъ предлы королевства, какъ разъ когда отъ меня хотли услышать подтвержденіе разсказа Оливера?— то позвольте мн попросить васъ не задавать мн вопросовъ до того времени, когда я самъ сочту умстнымъ предупредить ихъ, разсказавъ свою исторію. Врьте мн, я имю правильныя основанія къ такой просьб, такъ какъ иначе я могъ бы пробудить надежды, которымъ не суждено осуществиться, и рисковалъ бы только умножить трудности и разочарованія, которыхъ много и безъ того. Пойдемте! Насъ уже звали ужинать, и юный Оливеръ, одиноко ждущій насъ въ сосдней комнат, пожалуй, думаетъ уже, что намъ наскучило его общество и что мы составляемъ какой то мрачный заговоръ, имющій цлью пустить его опять по блу свту.

Съ этими словами старый джентльменъ предложилъ руку мистриссъ Мэйли и повелъ ее въ столовую. За нимъ послдовалъ мистеръ Лосбернъ, ведя Розу. Засданіе комитета было закрыто.

XLII. Одинъ старый знакомый Оливера, проявивъ несомннные признаки геніальности, завоевываетъ себ въ столиц общественное положеніе.

Въ тотъ самый вечеръ, когда Нанси, усыпивъ Сайкса, поспшила къ Роз Мэйли, чтобы выполнить свою добровольную миссію, къ Лондону приближались по Большой Сверной дорог дв особы, которымъ стоитъ удлить нкоторое вниманіе.

То были мужчина и женщина — или, быть можетъ, лучше будетъ опредлить ихъ, какъ существо мужскаго пола и существо женскаго пола. Первый принадлежалъ къ тмъ долговязымъ, неуклюжимъ, костлявымъ парнямъ, которыхъ возрастъ трудно угадать, потому что, будучи мальчиками, они имютъ видъ недорослыхъ мужчинъ, а сдлавшись почти мужчинами, они становятся похожи на переросшихъ мальчиковъ. Женщина была молода, крпкаго и сильнаго сложенія, что ей было весьма кстати, такъ какъ за спиной она тащила тяжелый узелъ. Ея спутникъ не былъ обремененъ большимъ багажемъ:— на конц лежавшей черезъ его плечо палки болтался небольшой узелъ, завязанный въ носовой платокъ, повидимому довольно легкій. Это обстоятельство въ связи съ длиной его ногъ, отличавшихся необычайными размрами, давало ему возможность съ большимъ удобствомъ итти на нсколько шаговъ впереди своей спутницы, къ которой онъ по временамъ оборачивался и нетерпливо кивалъ головой, какъ бы упрекая ее за медлительность и поощряя къ проявленію энергіи.

Такъ шли они вдоль пыльной дороги, не особенно много глядя по сторонамъ, — разв только когда имъ приходилось отступать вбокъ, чтобы пропустить мчавшіяся изъ города почтовыя кареты. Они миновали уже Хайгэтскую арку, когда шедшій впереди пшеходъ остановился и нетерпливо окликнулъ свою спутницу.

— Да иди же, пошевеливайся! Что ты за лнтяйка, Шарлота!

— Да ноша то нелегкая, поврь мн, — отвтила она, догоняя его и задыхаясь отъ усталости.

— Нелегкая! Что ты тамъ толкуешь? И на что ты тогда годишься?— возразилъ онъ, перекладывая свою собственную маленькую ношу на другое плечо.— Ну вотъ, опять вздумала отдыхать! Съ тобой всякое терпніе потеряешь. На что это похоже!

— Далеко еще намъ идти? спросила женщина, присвшая на насыпь и обливавшаяся потомъ.

— Далеко! Вотъ сколько, — отвтилъ долговязый пшеходъ, указывая впередъ.— Посмотри!— вонъ огни Лондона.

— До нихъ, самое меньшее, будетъ еще дв мили, — произнесла женщина съ уныніемъ.

— Не обращай вниманія, сколько — дв мили или двадцать, — сказалъ Ноэ Клейполь (это былъ онъ):— а поднимайся да иди дальше. А нтъ, такъ я дамъ теб такого пинка ногою, что будешь знать!…

Такъ какъ носъ Ноэ покраснлъ еще боле отъ раздраженія и онъ, произнеся эти слова, направился къ Шарлот, какъ бы намреваясь привести свою угрозу въ исполненіе, то она безпрекословно встала и поплелась дальше рядомъ съ нимъ.

— Гд ты ршилъ остановиться на ночь, Ноэ?— спросила она, когда они прошли нсколько сотъ ярдовъ.

— Почемъ я знаю?— отвтилъ Ноэ, на настроеніи котораго путешествіе отражалось весьма неблагопріятно.

— Я надюсь, что гд-нибудь поблизости?

— Нтъ, не поблизости, — сказалъ мистеръ Клейполъ… Тамъ!.. Только не близко… Довольно объ этомъ!

— Почему же не близко?

— Когда я говорю, что не собираюсь длать того-то, то этого достаточно, безъ всякихъ почему и потому, — отвтилъ мистеръ Клейполь съ достоинствомъ.

— Зачмъ же такъ сердиться, — сказала его спутница.

— Не правда ли, славно было бы взять да и остановиться въ первомъ же трактир на окраин города, чтобы стоило Соурэберри сунуть туда свой старый носъ, и мы бы похали назадъ въ телг и въ наручныхъ кандалахъ, — иронически замтилъ мистеръ Клейполь.— Нтъ! Я ужъ запрячусь въ самыхъ тсныхъ проулкахъ, какіе удастся найти, и не остановлюсь, пока не увижу самаго непримтнаго трактиришки. Ты должна благодарить Бога, что у меня столько смекалки. Если бы мы не пошли сначала нарочно по другой дорог, да не вернулись бы потомъ въ обходъ, то ты, сударыня моя, уже недлю сидла бы подъ семью замками. И подломъ бы такой дур.

— Я знаю, что у меня нтъ твоей смекалки, — отвтила Шарлота.— Но почему ты всю вину сваливаешь на меня и говоришь, что я была бы заперта? Ужъ забрали бы — такъ насъ обоихъ.

— Ты же взяла деньги изъ выручки, теб отлично извстно, что ты, — сказалъ мистеръ Клейполь.

— Я взяла для тебя, Ноэ, дорогой мой, — возразила Шарлота.

— А я спряталъ ихъ?— спросилъ мистеръ Клейполь.

— Нтъ, ты доврилъ деньги мн и поручилъ мн хранить ихъ, добрый ты мой, милый, — сказала леди, ущипнувъ его за подбородокъ и взявъ его подъ руку.

Дйствительно, дло было такъ, но такъ какъ слпое и не разумное довріе къ кому бы то ни было вовсе не составляло свойства мистера Клейполя, то изъ чувства справедливости къ этому джентльмену слдуетъ замтить, что въ данномъ случа онъ доврилъ Шарлот лишь съ тою цлью, чтобы въ случа ареста деньги были найдены при ней. Это дало бы ему возможность отрицать свою причастность къ воровству и сильно увеличило бы его шансы выйти сухимъ изъ воды. Но, конечно, онъ не сталъ пускаться въ такія объясненія, и они продолжали нжно идти рядомъ.

Согласно своему осторожному плану, мистеръ Клейполь не останавливался, пока они не дошли до Айлингтона, гд онъ мудро разсудилъ, по многолюдности улицъ и обилію повозокъ, что начался уже настоящій Лондонъ. Пріостановившись только, чтобы разглядть, которыя изъ улицъ наиболе запружены народомъ, и, слдовательно, наиболе опасныя, онъ свернулъ на Сентъ-Джонскую дорогу и вскор погрузился въ темноту запутанныхъ и грязныхъ переулковъ, которые расположены между Грэйсъ-Иннъ-лэномъ и Смитфильдомъ и обращаютъ эту часть города въ самый гнусный и скверный кварталъ, который, несмотря на другія улучшенія, остался въ средин Лондона.

По этимъ то улицамъ зашагалъ Ноэ Клейполь, таща за собою Шарлоту, то онъ останавливался въ водосточной канав, чтобы окинуть взглядомъ вншность какого нибудь маленькаго постоялаго двора, то шествовалъ дальше, когда какой либо воображаемый признакъ говорилъ ему, что тутъ еще слишкомъ многолюдно для его цлей. Наконецъ онъ остановился передъ самымъ жалкимъ и самымъ грязнымъ трактиромъ изъ всхъ повстрчавшихся ему до сихъ поръ и, перейдя на противоположную сторону, чтобы лучше осмотрть его, онъ милостиво объявилъ, что намренъ здсь остановиться на ночлегъ.

— Дай-ка сюда узелъ, — сказалъ онъ, отстегивая ремни, которыми ноша была привязана за плечами женщины и взваливая узелъ къ себ на спину:— и не говори ничего, пока я тебя не буду спрашивать. Какъ называется трактиръ: ‘Трое’…— чего трое?

— ‘Калкъ’ — отвтила Шарлота.

— ‘Трое Калкъ’, — повторилъ Ноэ:— отличная вывска. Ну, идемъ, да не отставай отъ меня!

Съ этими словами онъ толкнулъ плечомъ скрипучую дверь и вошелъ въ трактиръ вмст съ своей спутницей.

За прилавкомъ не было никого, кром молодого еврея, который, опершись локтями на конторку, читалъ засаленный номеръ газеты. Онъ пристально посмотрлъ на Ноэ, а Ноэ пристально посмотрлъ на него.

Если бы Ноэ предсталъ въ своемъ прежнемъ пріютскомъ костюм, то было бы вполн понятно, почему еврей такъ вытаращилъ глаза, но такъ какъ Ноэ упразднилъ и куртку и значекъ, и на его костлявой фигур висла теперь короткая блуза, то, повидимому, въ его вншности не было ничего, что при вход въ трактиръ особенно останавливало бы на себ вниманіе.

— Это ‘Трое Калкъ’?— спросилъ Ноэ.

— Да, таково названіе этого трактира, — гнусавымъ тономъ отвтилъ еврей.

— Одинъ джентльменъ, котораго мы встртили по дорог, рекомендовалъ намъ остановиться здсь, — сказалъ Ноэ, толкая локтемъ Шарлотту для того, быть можетъ, чтобы обратить ея вниманіе на этотъ чрезвычайно остроумный способъ внушитъ къ себ уваженіе, или же чтобы предупредить съ ея стороны какое либо проявленіе удивленія.— Намъ надо здсь переночевать.

— Я не знаю, можно ли, но я пойду спрошу, — отвтилъ сидлецъ, въ которомъ читатели могли узнать уже Барнея.

— Покажите-ка намъ комнату да принесите холоднаго мяса и малую толику пива, пока вы будете справляться, слышите?— сказалъ Ноэ.

Барней исполнилъ это требованіе, введя ихъ въ небольшую заднюю комнату и поставивъ передъ ними на столъ заказанное угощеніе, посл этого онъ сообщилъ путешественникамъ, что они могутъ остаться на ночлегъ, и оставилъ милую парочку, принявшуюся за подкрпленіе своихъ силъ.

Эта задняя комната непосредственно примыкала къ той, гд находился прилавокъ, и была на нсколько ступенекъ ниже, такъ что если кто либо, знакомый съ расположеніемъ дома, отодвигалъ маленькую занавску, скрывавшую стеклянное окошечко, которое находилось въ стн стойки на высот пяти футовъ отъ пола, то онъ не только могъ наблюдать сверху постителей распивочной, безъ особой опасности быть замченнымъ — такъ какъ окошко находилось въ темномъ углу стны и наблюдателя къ тому же скрывала толстая деревянная колонна — но имлъ также возможность, приложивъ ухо къ перегородк, съ удовлетворительною отчетливостью уловить ихъ разговоръ. Хозяинъ трактира въ теченіи пяти минутъ не покидалъ этого наблюдательнаго пункта, а Барней только что вернулся посл того сообщенія, которое онъ передавалъ постителямъ, когда въ буфетъ вошелъ Феджинъ, совершавшій свои вечерніе дловые визиты, и спросилъ объ одномъ и въ своихъ питомцевъ.

— Тише!— сказалъ Барней:— въ той комнат чужіе.

— Чужіе!— повторилъ старикъ шепотомъ.

— Да. И чудные такіе, — добавилъ Барней:— Не городскіе, но, сдается мн, пригодный для васъ народъ.

Феджинъ выслушалъ это сообщеніе, повидимому, съ большимъ интересомъ. Взобравшись на стулъ, онъ приложилъ глазъ къ стеклу и увидлъ, какъ мистеръ Клейполь стъ и пьетъ въ свое удовольствіе, опустошая блюдо съ холоднымъ мясомъ и кружку съ портеромъ и по временамъ удляя гомеопатическія дозы того и другого Шарлот, которая терпливо сидла рядомъ.

— Ага!— прошепталъ Феджинъ, оглядываясь на Барнея:— мн нравятся ухватки этого парня. Онъ былъ бы намъ полезенъ, онъ уже знаетъ, какъ надо школить двку. Притихни мой другъ, не длай даже столько шуму, какъ мышь, и дай мн послушать ихъ разговоръ, дай мн послушать.

Онъ опять приложилъ глазъ къ стеклу, а ухомъ прижался къ перегородк, внимательно прислушиваясь, лицо его приняло хитрое и жадное выраженіе, придавшее ему сходство съ какимъ то старымъ злымъ духомъ.

— Итакъ я ршилъ сдлаться джентльменомъ, — сказалъ мистеръ Клейполь, вытягивая ноги и продолжая разговоръ, къ началу котораго Феджинъ уже опоздалъ.— Довольно этихъ проклятыхъ гробовъ, хочу начать барскую жизнь, а ты Шарлота, если хочешь, будешь леди.

— Я бы очень этого хотла, мой милый, — отвтила Шарлота:— но не всякій же день удается опустошать выручки, и благополучно посл этого задавать тягу.

— Къ чорту выручки!— сказалъ мистеръ Клейполь.— Много и другого можно поопорожнить, не одн только выручки.

— А что къ примру?— спросила его спутница.

— Карманы, дамскіе ридикюли, дома, почтовыя кареты, банки!— воодушевляясь подъ вліяніемъ портера отвтилъ мистеръ Клейполь.

— Но ты не сможешь сдлать все это, милый, — замтила Шарлота.

— Я постараюсь завести съ ними сношенія, — сказалъ Ноэ.— Они сумютъ такъ или иначе пристроить насъ къ полезному длу. Вотъ хоть бы ты — вдь ты стоишь пятидесяти женщинъ, никто не суметъ такъ ловко схитрить и обмануть, какъ ты, когда я даю теб на это волю.

— Боже, какъ хорошо слышать отъ тебя такія слова!— вскричала Шарлота, напечатлвая поцлуй на его противномъ лиц.

— Ладно, будетъ, — сказалъ Ноэ, величественно освобождаясь отъ нея.— Да не разнживайся слишкомъ, когда я крутоватъ съ тобой. Я хотлъ бы быть атаманомъ шайки, и держать всхъ въ рукахъ, и слдить за каждымъ ихъ шагомъ такъ, чтобы они этого не подозрвали. Это было бы для меня самымъ любезнымъ дломъ, если бы предвидлись барыши, только бы намъ снюхаться съ кмъ нибудь изъ этихъ господъ, а тогда это намъ обойдется не дороже того двадцати-фунтоваго билета, который у тебя хранится, тмъ боле, что мы сами не знаемъ, какъ отъ него отдлаться.

Высказавъ это сужденіе, мистеръ Клейполь заглянулъ въ пивную кружку съ видомъ глубочайшей мудрости и, взболтавъ хорошенько ея содержимое, снисходительно кивнулъ головой Шарлот и сдлалъ глотокъ, доставившій ему, повидимому, большое удовольствіе. Онъ раздумывалъ надъ вторымъ глоткомъ, когда дверь внезапно открылась и появленіе новаго лица прервало его.

Это былъ мистеръ Феджинъ. Онъ имлъ очень любезный видъ и, подойдя, отвсилъ очень низкій поклонъ, присвъ у сосдняго столика, онъ приказалъ усмхавшемуся Барнею подать себ что нибудь выпить.

— Пріятный вечеръ, сэръ, но слишкомъ холодный для такого времени года, — сказалъ Феджинъ, потирая руки.— Издалека, я вижу, сэръ?

— Какъ вы это видите?— спросилъ Ноэ Клейполь.

— У насъ въ Лондон нтъ такой пыли, — отвтилъ Феджинъ, указавъ поочередно на обувь Ноэ и его спутницы и на оба узла.

— Вы смтливый человкъ, — сказалъ Ноэ. Ха-ха-ха! Ты послушай только, Шарлота!

— Ну, мой другъ, въ этомъ город плохо тому, кто не смтливъ, — отвтилъ еврей, понижая голосъ до конфиденціальнаго шепота:— и это я вамъ говорю правду.

Феджинъ скрпилъ это замчаніе, коснувшись своего носа сбоку правымъ указательнымъ пальцемъ, — и Ноэ тотчасъ попытался перенять у него этотъ жестъ, хотя не вполн успшно, вслдствіе того, что его носъ не былъ достаточно великъ. Какъ бы то ни было, но мистеръ Феджинъ истолковалъ эту попытку, какъ выраженіе полнаго совпаденія съ высказаннымъ имъ мнніемъ и дружески протянулъ ему напитокъ, принесенный Барнеемъ.

— Хорошая штука, — замтилъ мистеръ Клейполь, прищелкнувъ губами.

— Дорогая!— сказалъ Феджинъ.— приходится постоянно опоражнивать либо выручку, либо карманъ, либо дамскій ридикюль, либо домъ, либо почтовую карету, либо банкъ, чтобы постоянно пить такое зелье.

Лишь только мистеръ Клейполь услышалъ извлеченіе изъ собственныхъ своихъ замчаній, тотчасъ откинулся на спинку стола и, выражая своимъ поблднвшимъ какъ млъ лицомъ крайній испугъ, растерянно переводилъ взглядъ съ еврея на Шарлоту.

— Не обращайте вниманія, дорогой мой, — сказалъ Феджинъ, придвигаясь ближе къ нему.— Ха-ха! Хорошо, что только я васъ случайно услышалъ. Очень вышло счастливо, что только я.

— Я ничего не бралъ, — забормоталъ Ноэ, уже не сидвшій съ вытянутыми ногами, какъ подобаетъ независимому джентльмену, но подобравшій ихъ, какъ только могъ, подъ стулъ.— Это все ея продлки. Вдь у тебя деньги Шарлота, ты знаешь, что у тебя.

— Не все ли равно, у кого и кто взялъ, дорогой мой!— отвтилъ Феджинъ, кинувъ, однако, соколиный взглядъ на двушку и на оба узла.— Я по той же части, и вы мн нравитесь этимъ.

— По какой части?— спросилъ мистеръ Клейполь, нсколько ободрившись.

— По части этихъ длъ, — отвтилъ Феджинъ,— такъ же точно, какъ и вс служащіе этого трактира. Вы угодили въ надлежащую дверь, и здсь вамъ такъ безопасно, какъ лучше и желать нельзя. Во всей столиц нтъ такого надежнаго мста, какъ ‘Калки’ — то есть, пока я не нарушу его безопасности. А я полюбилъ васъ и эту молодую женщину, а поэтому, разъ я такъ сказалъ, то вамъ не о чемъ тревожиться. Верните себ душевное спокойствіе.

Если душа мистера Клейполя и успокоилась посл этого увренія, то отнюдь нельзя было сказать того же про его тло, такъ какъ онъ ерзалъ и крутился на стул, принимая самыя неуклюжія позы и созерцая своего новаго друга со страхомъ и недовріемъ.

— Вотъ еще что я скажу вамъ, — продолжалъ Феджинъ, ободривъ двушку дружелюбными кивками и успокоительными замчаніями.— У меня есть другъ, который, я думаю, пойдетъ навстрчу вашему горячему желанію и поставитъ васъ на истинный путь, гд вы можете взять на себя такой родъ занятій, какой вамъ покажется напболе подходящимъ для начала, и понемногу изучить остальныя отрасли.

— Вы говорите будто всерьезъ, — отвтилъ Ноэ.

— Ну какой же смыслъ былъ бы мн шутить? — пожалъ плечами Феджинъ.— Вотъ что! Пойдемъ-ка, мн надо сказать вамъ пару словъ наедин.

— Зачмъ намъ безпокоиться и уходить?— сказалъ Ноэ, постепенно опять извлекая ноги изъ подъ стула.— Она пока можетъ снести узлы наверхъ. Шарлота, возьми узлы!

Это повелніе, произнесенное съ большимъ величіемъ, было исполнено безъ малйшаго промедленія и Шарлота поплелась прочь съ багажомъ, между тмъ какъ Ноэ открылъ ей дверь и проводилъ ее глазами.

— Я недурно ее обуздываю, не правда ли?— возвратясь на свое мсто, спросилъ онъ тономъ укротителя, только что смирившаго какого нибудь дикаго звря.

— Превосходно, — отвтилъ Феджинъ, похлопывая его по плечу:— вы геній.

— Я думаю, что если бы я не былъ геніемъ, то не находился бы здсь, — сказалъ Ноэ.— Однако, она скоро вернется, не теряйте времени.

— Ну, такъ какъ же вы думаете? Если мой другъ вамъ понравится, то что для васъ можетъ быть лучшаго, какъ присоединиться къ нему?

— Хороши ли его дла? Въ этомъ вся суть, — отвтилъ Ноэ, подмигнувъ своимъ крошечнымъ глазомъ.

— Онъ на вершин дерева, у него пропасть рукъ и онъ окруженъ наилучшимъ обществомъ свдущихъ мастеровъ.

— Все городскіе?

— Ни одного иногородняго среди нихъ, и я думаю, что онъ не взялъ бы васъ, даже по моей рекомегдаціи, если бы не нуждался въ помощникахъ какъ разъ теперь.

— Долженъ ли я буду выложить свое?— спросилъ Ноэ, хлопнувъ себя по карману.

— Да, безъ этого едва ли обойдется, — отвтилъ Феджинъ съ увренностью.

— Двадцать фунтовъ, чортъ возьми — вдь это уйма денегъ!

— Только если не въ билет, отъ котораго не отдлаешься, — возразилъ Феджинъ.— Нумеръ и годъ записаны, я полагаю? Въ банк не станутъ мнять, а? Цна билета будетъ не большая. Придется отправить подальше, и едва ли удастся сбыть за дорого.

— Когда я могу его видть?— нершительно спросилъ Нюэ.— Завтра утромъ.

— Гд?

— Здсь.

— Гм!— произнесъ Ноэ.— Какое жалованье?

— Будете жить, какъ джентльменъ — столъ и квартира, табакъ и выпивка безплатно, половина заработка вамъ и половина молодой женщин.

Согласился ли бы Ноэ — жадность котораго вовсе не отличалась ничтожными размрами — даже на такія блестящія условія, при обладаніи полной свободой выбора — весьма сомнительно, но, вспомнивъ, что въ случа его отказа его новый знакомый иметъ власть немедленно отданъ его въ руки правосудія (вдь и боле странныя вещи случаются), онъ постепенно сдался и заявилъ, что по его мннію это для него годится.

— Но вы понимаете, — замтилъ Ноэ:— что такъ какъ она сможетъ наработать немало, то я хотлъ бы взять себ что нибудь полегче.

— Дамскія рукодлія?— подсказалъ Феджинъ.

— Да, въ этомъ род, — отвтилъ Ноэ.— Что по вашему мннію подошло бы какъ разъ для меня на первое время? Что нибудь, не требующее большой силы и не очень опасное, понимаете? Вотъ въ этакомъ род.

— Я слышалъ, какъ вы говорили что-то о подглядываніи за другими, мой другъ, — сказалъ Феджинъ.— Моему другу очень пригодился бы кто нибудь, кто умлъ бы хорошо шпіонить.

— Да, я упомянулъ объ этомъ и не прочь былъ бы этимъ заниматься по временамъ, — нершительно произнесъ мистеръ Клейполь.— Но это дло само себя не оплачиваетъ, вы знаете.

— Правда!— замтилъ еврей, обдумывая или притворяясь обдумывающимъ.— Нтъ, это не годится.

— Что же въ такомъ случа?— спросилъ Ноэ, озабоченно глядя на него.— Хорошо бы что нибудь такое, что можно длать украдкой и хорошо зарабатывать, и въ то же время быть въ такой же безопасности, какъ у себя дома.

— Что думаете вы о старыхъ дамахъ? — предложилъ Феджинъ.— Можно вдь сколотить немало денегъ, вырывая у нихъ сумки и узелки и убгая за уголъ.

— А разв он не визжатъ отчаяннымъ голосомъ и не царапаются иногда?— сказалъ Ноэ, качая головой.— Я не думаю, что это для меня годится. Нтъ ли еще какой нибудь работы?

— Постойте!— сказалъ Феджинъ, положивъ руку на колно Ноэ.— Щипанье цыплятъ.

— Что это такое?— освдомился мистеръ Клейполь.

— Цыплята, дорогой мой, — отвтилъ Феджинъ:— это маленькія дти, посланныя мамашами съ какими либо порученіями. А щипанье заключается въ томъ, чтобы отнимать у нихъ деньги. Они всегда держатъ свои шиллинги и полушиллинги наготов въ рукахъ — а затмъ спихивать ихъ въ водосточную канаву и медленнымъ шагомъ уходить прочь, какъ будто ничего особеннаго не случилось, кром того, что какой то ребенокъ упалъ и немножко ушибся. Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха!— заржалъ мистеръ Клейполъ, въ восторг дрыгнувъ ногой въ воздух.— Ей Богу, лучше ничего и не придумать!

— Конечно!— продолжалъ Феджинъ.— И вы можете намтить себ великолпную охоту въ Кэмденъ-Таун, Беттльбридж и сосднихъ кварталахъ, гд они постоянно бгаютъ съ порученіями, такъ что вы въ любое время можете ощипать столько цыплятъ сколько захотите. Ха-ха-ха!

Тутъ Феджинъ ткнулъ мистера Клейполя въ бокъ и они въ одинъ голосъ разразились громкимъ и продолжительнымъ хохотомъ.

— Ну и прекрасно!— сказалъ Ноэ, приходя въ себя и видя возвращающуюся Шарлоту.— Въ какое же время завтра утромъ?

— Десять часовъ годится?— спросилъ Феджинъ и, когда мистеръ Клейполь утвердительно кивнулъ головой, то прибавилъ:— Какъ я долженъ величать моего добраго друга?

— Мистеръ Больтеръ, — отвтилъ Ноэ, приготовившійся къ такому вопросу заране:— мистеръ Моррисъ Больтеръ. А это мистриссъ Больтеръ.

— Мистеръ Больтеръ, вашъ покорнйшій слуга, — сказалъ Феджинъ, кланяясь съ комической галантностью.— Я надюсь, что познакомлюсь съ вами ближе въ очень непродолжительномъ времени.

— Ты слышишь, что говоритъ джентльменъ, Шарлота?— загремлъ мистеръ Клейполъ.

— Да, Ноэ, милый мой, — отвтила мистриссъ Больтеръ, протягивая руку.

— Она зоветъ меня Ноэ въ вид особой ласки, — сказалъ мистеръ Болътеръ, бывшій Клейполь, обращаясь къ Феджину.— Вы понимаете?

— О да, я понимаго, отлично понимаю, — отвчалъ Феджинъ (и дйствительно онъ понималъ).— Спокойной ночи! спокойной ночи!

Съ многочисленными прощаніями и благими пожеланіями мистеръ Феджинъ отправился восвояси. А Клейполь, воззвавъ къ вниманію своей дамы, началъ уяснять ей заключенное имъ соглашеніе, обнаруживая при этомъ надменность и чувство превосходства, приличествовавшія ему не только какъ представителю боле сильнаго пола, но и какъ джентльмену, который заслужилъ честь быть назначеннымъ на такой важный постъ, какъ ‘щипаніе цыплятъ’ въ Лондон и его окрестностяхъ.

XLIII. Глава, въ которой описывается затруднительное положеніе хитроумнаго Доджера.

— Итакъ, вашъ другъ это были вы сами?— спросилъ мистеръ Клейполь, Больтеръ тожъ, когда въ силу заключеннаго условія онъ на другой день перехалъ въ жилище Феджина.— Чорть возьми, я почти догадывался объ этомъ вчера вечеромъ!

— Всякій человкъ другъ самому себ, милый мой, — отвтилъ Феджинъ съ своей наиболе вкрадчивой улыбкой.— Другого такого хорошаго друга онъ не сыщетъ.

— Не всегда однако, — возразилъ Больтеръ съ видомъ бывалаго человка.— Вы знаете, что иные люди никому не приходятся врагами, кром какъ самимъ себ.

— Не врьте этому, — сказалъ Феджинъ.— Если кто нибудь врагъ самому себ, то только потому, что онъ въ слишкомъ сильной степени себ другъ, а не потому, что онъ заботится обо всхъ кром себя. Куда тамъ! На свт этого не бываетъ.

— А если бываетъ, то не должно бы быть, — замтилъ мистеръ Больтеръ.

— Вдь это очевидно. Иные заговорщики говорятъ, что магическое число — это три, другие — что семь. Ни то, ни другое, милый мой, ни то, ни другое. Единица — вотъ магическое число.

— Ха-ха!— засмялся мистеръ Больтеръ.— Да здравствуетъ единица!

— Въ такой маленькой общин, какъ наша, другъ мой, — продолжалъ Феджинъ, считая необходимымъ выставить это положеніе, — мы вс составляемъ совмстную единицу. Другими словами, вы не можете считать себя нумеромъ первымъ, не считая въ то же время нумеромъ первымъ и меня и всхъ своихъ молодыхъ товарищей.

— Чортъ возьми, однако!— воскликнулъ мистеръ Больтеръ.

— Какъ вы видите, — велъ свою линію Феджинъ, длая видъ, что не замтилъ этого замчанія, — мы въ такой степени перемшаны, и интересы наши такъ отождествлены, что иначе и быть не могло бы. Напримръ, ваша прямая цль — заботиться о нумер первомъ — имя въ виду васъ самихъ.

— Конечно, — отвтилъ мистеръ Больтеръ:— вы говорите вполн правильно.

— Прекрасно! Но вы не можете заботиться о себ, нумер первомъ, не заботясь въ то же время обо мн, нумер первомъ.

— Второмъ, вы хотите сказать, — поправилъ его мистеръ Больтеръ, въ сильной степени одаренный добродтелью себялюбія.

— Вовсе нтъ!— возразилъ Феджинъ.— Я для васъ имю такую же важность, какъ и вы сами.

— Знаете, — перебилъ мистеръ Больтеръ:— вы очень пріятный человкъ и я къ вамъ сильно расположенъ. Но мы не такіе ужъ закадычные друзья, чтобы можно было такъ говорить.

— Да вы только поразмыслите, — сказалъ Феджинъ, пожимая плечами и протягивая передъ собой руки:— только разсудите. Вы сдлали очень славную штуку, и я васъ за это именно и полюбилъ, но за кто же самое вамъ на шею могли бы надть галстухъ, который очень легко завязывается, но очень трудно развязывается, говоря проще, веревочную петлю.

Мистеръ Больтеръ потрогалъ свой шейный платокъ, какъ будто онъ показался ему слишкомъ туго завязаннымъ, и пробормоталъ что то невнятное, но звучавшее тономъ согласія.

— Вислица, — продолжалъ Феджинъ, — вислица, дорогой мой, есть ничто иное, какъ пренепріятный указательный столбъ, направляющій на чрезвычайно рзкій и короткій поворотъ пути, на которомъ покончили свое поприще очень многіе смлые витязи большой дороги. Держаться ровнаго пути и сторониться подальше отъ этого распутья — является для васъ цлью нумеръ первый.

— Разумется такъ, — отвтилъ мистеръ Больтеръ.— Но къ чему вы обо всемъ этомъ толкуете?

— Только для того, мой другъ, чтобы пояснить вамъ мою мысль, — сказалъ еврей, поднимая брови.— Продолжаю. Чтобы достигнуть этого, вы должны положиться на меня. А чтобы мое маленькое предпріятіе шло по хорошему, я долженъ положиться на васъ. Одно составляетъ для васъ нумеръ первый, а другое — для меня нумеръ первый. Чмъ больше вы цните свой нумеръ первый, тмъ больше вы должны заботиться о моемъ. Такимъ образомъ, мы наконецъ пришли къ тому, что я сказалъ вамъ въ самомъ начал, то есть, что вниманіе къ нумеру первому связываетъ насъ всхъ вмст, и такъ и должно быть, иначе вся наша компанія пойдетъ прахомъ.

— Это вдь врно, — задумчиво произнесъ мистеръ Больтеръ.— Какой вы хитрый старый плутъ!

Мистеръ Феджинъ съ великимъ удовольствіемъ видлъ, что эта похвала его способностямъ не является простымъ комплиментомъ, но что онъ дйствительно внушилъ новобранцу сознаніе своего пронырливаго генія, а внушить такое сознаніе съ самаго начала знакомства было дломъ первостепенной важности. Чтобы усилить впечатлніе, столь желательное и полезное, онъ посл перваго удара познакомилъ новичка, въ нкоторыхъ деталяхъ, съ величіемъ и обширностью своихъ операцій, при чемъ по мр надобности переплеталъ истину съ вымысломъ и пользовался и тмъ и другимъ такъ искусно, что чувство уваженія со стороны мистера Больтера замтно увеличилось и въ то же самое время къ нему примшалась извстная доля благотворнаго страха, возбудить который было чрезвычайно желательно.

— Только это взаимное довріе другъ къ другу и утшаетъ меня во время тяжелыхъ утратъ, — сказалъ Феджинъ.— Вчера утромъ я лишился своего лучшаго работника.

— Ужъ не хотите-ли вы сказать, что онъ умеръ?— воскликнулъ мистеръ Больтеръ.

— Нтъ, нтъ, — отвтилъ Феджинъ:— не такъ плохо. Не такъ ужъ плохо.

— Тогда вроятно онъ….

— Его потребовали, — прервалъ Феджинъ.— Да, его потребовали въ другое мсто.

— По чрезвычайному длу?— спросилъ мистеръ Больтеръ.

— Нтъ, — отвтилъ Феджинъ:— не очень. Его обвинили въ томъ, что онъ хотлъ обшарить карманъ, и при обыск нашли у него серебряную табакерку — его собственную, другъ мой, его собственную, такъ какъ онъ нюхалъ табакъ и очень любилъ это. Они задержали его до сегодняшняго дня, такъ какъ имъ показалось, что они нашли настоящаго собственника табакерки. Ахъ, онъ стоилъ пятидесяти табакерокъ, и я готовъ былъ бы столько заплатить, лишь бы вернуть его. Вамъ слдовало бы познакомиться съ Доджеромъ, мой другъ, вамъ слдовало бы узнать этого пройдоху.

— Ну, я надюсь еще съ нимъ познакомиться, какъ вы думаете?— сказалъ мистеръ Больтеръ.

— Я сомнваюсь, придется ли вамъ, — со вздохомъ отвтилъ Феджинъ:— Если не выставятъ противъ него новыхъ доказательствъ, то назначать только краткое заключеніе въ тюрьму, и мы увидимъ его недль черезъ шесть. Но если раздобудутъ улики, то дло пахнетъ палачомъ. Они знаютъ, что онъ за разбитной малый, — и сдлаютъ его житейникомъ. Да, они сдлаютъ его по меньшей мр житейникомъ.

— Что значитъ ‘пахнетъ палачомъ’ и ‘житейникъ’?— спросилъ мистеръ Больтеръ.— Что толку говорить со мной на такой ладъ? Почему не сказать такъ, чтобы я понималъ васъ?

Феджинъ только что собирался перевести эти таинственныя выраженія на вульгарный языкъ — тогда мистеръ Больтеръ узналъ бы, что дло идетъ о пожизненной ссылк, — но былъ прерванъ появленіемъ мистера Бэтса, который вошелъ, держа руки въ карманахъ брюкъ и придавъ своему лицу выраженіе полукомической скорби.

— Дло табакъ, Феджинъ, — сказалъ Чарли, посл того какъ былъ познакомленъ съ своимъ новымъ товарищемъ.

— Что же?

— Они разыскали господина, которому принадлежитъ табакерка, да еще двое или трое указали на него. Доджера теперь пошлютъ въ путешествіе, — отвтилъ мистеръ Бэтсъ.— Мн надо, Феджинъ, справить траурную пару и крепъ на шляпу, чтобы навстить его передъ отправленіемъ въ путь. Подумать только, что Джекъ Даукинсъ — достославный Джекъ, нашъ хитроумный Доджеръ, — долженъ ухать изъ за жалкой табакерки! Цна то ей всего два съ половиной пенса! Я никогда не думалъ, что онъ попадется меньше какъ изъ за золотыхъ часовъ съ цпочкой и брелками. Ахъ, почему онъ не ограбилъ какого нибудь богатаго стараго джентльмена! Тогда онъ ухалъ бы какъ настоящій джентльменъ, а не наравн съ простымъ карманникомъ, безъ почета, безъ славы!

Такъ соболзнуя о судьб своего несчастнаго друга, мистеръ Чарльзъ Бэтсъ услся на ближайшій стулъ съ видомъ грусти и отчаянія.

— Что ты тамъ толкуешь, будто онъ не иметъ ни почета, ни славы?— вскричалъ Феджинъ, кидая грозный взглядъ на своего ученика.— Разв не былъ онъ первачъ среди всхъ васъ? Да есть ли хоть одинъ изъ васъ, что сравнялся бы съ нимъ или напоминалъ бы его проворствомъ? А?

— Никто, — отвтилъ мистеръ Бэтсъ голосомъ охрипшимъ отъ горя.

— Тогда о чемъ же ты толкуешь?— сердито сказалъ Феджинъ.— Изъ за чего ты хнычешь?

— Изъ за того, что это не попадетъ въ газеты!— вызывающе отвтилъ Чарли своему почтенному другу, разгоряченный вереницей сожалній:— изъ за того, что этого не упомянутъ въ обвиненіи, изъ за того, что никто не узнаетъ и половины его заслугъ. Что о немъ будетъ сказано въ Ньюгэтскомъ Календар? Быть можетъ, его даже и вовсе не упомянутъ. Ахъ, какъ жаль, какъ жаль! Что это за непоправимый ударъ!

— Ха-ха-ха!— засмялся Феджинъ, вытягивая правую руку и поворачиваясь къ мистеру Больтеру въ припадк прерывистаго смха, потрясавшаго его такъ, какъ будто онъ страдалъ старческой дрожью.— Посмотрите, какъ они гордятся своимъ ремесломъ. Вдь великолпно?

Мистеръ Больтеръ утвердительно кивнулъ головой, а Феджинъ поглядвъ съ видимымъ удовлетвореніемъ на скорбвшаго Чарли Бэтса въ теченіи нсколькихъ секундъ, подошелъ къ этому молодому джентльмену и похлопалъ его по плечу.

— Ничего, Чарли, — сказалъ Феджинъ успокоительно:— все выплыветъ наружу, наврняка выплыветъ. Они вс узнаютъ, что онъ за ловкій парень. Онъ самъ покажетъ имъ это и не унизитъ своихъ старыхъ товарищей и учителей. Подумай также, какъ онъ молодъ! Какое это будетъ отличіе, если его закатаютъ въ такомъ возраст!

— Правда, вдь это почетно!— сказалъ Чарли, нсколько утшившись.

— Онъ получитъ все, что ему нужно, — продолжалъ еврей.— Его будутъ держать въ каменномъ мшк, какъ джентльмена! Какъ джентльмена! У него будетъ каждый день пиво и карманныя деньги, которыми онъ можетъ играть въ орлянку, когда нельзя ихъ прогулять.

— Да ну, въ самомъ дл?— вскричалъ Чарли Бэтсъ, повеселвъ — Говорю же теб, — отвчалъ Феджинъ.— И мы найдемъ ему адвоката, Чарли, да такого, который всмъ другимъ носъ утретъ, пусть онъ будетъ вести его защиту. Онъ и самъ произнесетъ за себя рчь, если захочетъ, и мы прочитаемъ объ этомъ въ газетахъ — ‘Доджеръ — взрывы хохота — вся зала суда надорвала животы’, — а, Чарли, а?

— Ха-ха-ха!— разразился мистеръ Бэтсъ:— то-то будетъ потха не правда ли, Феджинъ? Кабы Доджеръ-то нашъ пустилъ имъ пыль въ глаза — вотъ было бы ловко!

— Было бы!— воскликнулъ Феджинъ.— Это будетъ, наврняка будетъ!

— Конечно будетъ, — повторилъ Чарли, потирая руки.

— Мн кажется, что я его такъ и вижу передъ собою, — сказалъ еврей, устремляя взоръ на своего питомца.

— Я тоже!— вскричалъ Чарли Бэтсъ.— Ха-ха-ха! Я тоже! Я вижу все это сейчасъ, ей Богу вижу, Феджинъ! Что за потха! Вотъ ужъ подлинно потха! Вс эти судьи въ своихъ парикахъ стараются сохранить важный видъ, а Джекъ Даукинсъ обращается къ нимъ такъ коротко и по пріятельски, словно онъ сынъ самого судьи и произноситъ рчь посл обда — ха-ха-ха!

Мистеръ Феджинъ такъ ловко затронулъ эксцентричныя стороны характера своего юнаго друга, что мистеръ Бетсъ, который сначала предрасположенъ былъ смотрть на заточеннаго Доджера скорй какъ на жертву, теперь видлъ въ немъ главное дйствующее лицо безпримрно веселой сцены и почувствовалъ нетерпливое желаніе, чтобы поскоре насталъ тотъ моментъ, когда его старому товарищу представится такой благопріятный случай развернуть свои дарованія.

— Намъ надо узнать, какъ съ нимъ обстоитъ дло сегодня, только надо подыскать способъ, — сказалъ Феджинъ.— Дай мн подумать.

— Не пойти ли мн?— спросилъ Чарли.— Ни за что на свт!— возразилъ еврей.— Или ты рехнулся, мой дорогой, совсмъ съ ума спятилъ, если хочешь отправиться въ то самое мсто, гд…. Нтъ, Чарли, нтъ. Довольно потерять и одного.

— Не думаешь ли ты отправиться самъ?— спросилъ Чарли, искоса посматривая на него съ усмшкой.

— Это совсмъ не годилось бы, — отвтилъ Феджинъ, покачавъ головою.

— Тогда почему ты не пошлешь этого новичка?— сказалъ мистеръ Бэтсъ, взявъ Ноэ за плечо.— Никто его не знаетъ.

— Что же, если онъ не иметъ противъ…— началъ Феджинъ.

— Противъ!— перебилъ его Чарли.— Да онъ то что можетъ имть противъ?

— Положительно ничего, мой другъ, — сказалъ Фдежинъ, поворачиваясь къ мистеру Больтеру:— положительно ничего.

— Ну, на этотъ счетъ спросите лучше у меня, — замтилъ Ноэ, отступая къ двери и качая головой съ видомъ благоразумной тревоги:— Нтъ, нтъ — этого не желаю. Это не по моей части, не нъпо моей.

— А что по его части, Феджинъ?— освдомился мистеръ Бэтсъ, непріязненно оглядывая костлявую фигуру Ноэ.— Задавать стрекача, когда что нибудь неладно, и слизывать вс сливки, когда все обстоитъ благополучно? Въ этомъ, что ли, его обязанности?

— Тебя это не касается, — отозвался мистеръ Больтеръ.— Да, ее позволяй себ, мальчуганъ, лишняго по отношенію къ старшимъ, а не то ты узнаешь, что услся не въ свои сани.

Мистеръ Бэтсъ захохоталъ такъ неистово въ отвтъ на эту величественную угрозу, что Феджину пришлось обождать, чтобы получить возможность вмшаться и выяснить мистеру Больтеру, что онъ не подвергнетъ себя никакой опасности, если отправится въ полицейское управленіе, что, такъ какъ никакихъ свдній о маленькомъ дл, въ которомъ онъ участвовалъ, ни описанія его примть не доставлено въ столицу, то очень вроятно, что не подозрваютъ еще о его пребываніи въ Лондон, и что, если онъ переоднется подходящимъ образомъ, то онъ можетъ съ такой же безопасностью посщать это мсто столицы, какъ и вс другія, тмъ боле, что никому и въ голову не пришло искать его именно тамъ, въ предположеніи, что онъ добровольно туда отправился.

Отчасти уступая этимъ доводамъ, но въ гораздо большей степени побжденный страхомъ передъ Феджиномъ, мистеръ Больтеръ съ весьма кислымъ видомъ согласился, наконецъ, предпринять эту экспедицію. По указанію Феджина, онъ тотчасъ же перемнилъ свое платье на блузу извозчика, штаны изъ бумажнаго бархата и кожаные сапоги, вс эти вещи были у еврея подъ рукой. Его снабдили также извозчичьимъ кнутомъ и войлочной шляпой, которая была изрядно усяна билетиками объ уплат денегъ при прозд черезъ заставы. Снаряженный такимъ образомъ, онъ долженъ былъ, ротозйничая, войти въ залу полицейскаго управленія, какъ какой нибудь деревенщина, пришедшій съ Ковентъ-Гарденскаго рынка, для удовлетворенія своего любопытства, а такъ какъ онъ былъ именно такой мужиковатый, неуклюжій и поджарый парень, какъ нужно, то мистеръ Феджинъ могъ быть увренъ, что онъ выполнитъ свою роль превосходно.

Когда эти приготовленія были закончены, то ему сообщили вс признаки и примты, необходимыя, чтобы узнать Доджера, и мистеръ Бэтсъ темными, извилистыми путями привелъ его на очень близкое разстояніе къ Боу-стриту. Описавъ точное мстоположеніе полицейскаго управленія и сопровождая свой разсказъ богатыми подробностями о томъ, какъ Моррисъ долженъ прямо пройти въ ворота и, выйдя во дворъ, подняться по ступенькамъ къ двери по правую руку, а очутившись въ зал, снять шляпу — Чарли Бэтсъ попросилъ его, не мшкая, идти дальше одному и общалъ къ его возвращенію быть на этомъ-же мст.

Ноэ Клейполь или, если угодно читателю, Моррисъ Больтеръ въ точности слдовалъ полученнымъ указаніямъ, которыя — такъ какъ мистеръ Бэтсъ былъ очень хорошо знакомъ съ этимъ мстомъ — были такъ обстоятельны, что ему удалось добраться до судебной камеры, не прибгая къ разспросамъ и не встртивъ ни одного препятствія. Онъ очутился въ толп, состоявшей главнымъ образомъ изъ женщинъ и тснившейся въ грязной, душной комнат, въ переднемъ конц которой была возвышенная платформа, отдленная перилами, тамъ, по лвую руку, у самой стны, помщалась скамья подсудимыхъ, посредин — мста для свидтелей, а справа — столъ, за которымъ засдали судьи. Но это грозное святилище было отдлено перегородкой, которая скрывала судебное присутствіе отъ недостойныхъ взоровъ и предоставляла черни полную свободу рисовать въ своемъ воображеніи все величіе правосудія.

На скамь подсудимыхъ были только дв женщины, которыя обмнивались кивками съ своими поклонниками, между тмъ какъ письмоводитель читалъ какія то показанія двумъ полисменамъ и человку въ костюм простолюдина, нагнувшемуся надъ столомъ. Тюремщикъ стоялъ, облокотившись о перила, ограждавшія скамью подсудимыхъ, и небрежно постукивалъ себя по носу большимъ ключемъ, по временамъ онъ подавлялъ непристойныя попытки разговора среди зрителей, призывая ихъ къ молчанію, или устремлялъ на какую нибудь женщину строгій взоръ и приказывалъ ‘Унести этого ребенка!’ когда величіе правосудія нарушалось слабымъ плачемъ какого нибудь худенькаго младенца, котораго мать старалась заставить умолкнуть, укутывая ему ротъ своей шалью.

Воздухъ въ комнат былъ душный и спертый, стны, благодаря грязи, утратили первоначальный цвтъ, потолокъ почернлъ. Надъ каминомъ виднлся закоптившійся старый бюстъ, а надъ скамьей подсудимыхъ запыленные часы, — кажется, единственное въ этой комнат, что правильно шло своимъ чередомъ, такъ какъ испорченность или нищета, или давнишнее знакомство и съ тмъ, и съ другимъ — бросали свою окраску на все одушевленное, что находилось здсь, окраску столь же неприглядную, какъ грязный густой налетъ на всхъ неодушевленныхъ предметахъ.

Ноэ внимательно оглядлся, высматривая Доджера, но хотя тутъ было нсколько женщинъ, которыя очень хорошо могли сойти бы за сестру или за мать этой замчательной личности и не мало мужчинъ которыхъ можно было принять за его родителя, но не было видно никого, кто имлъ бы примты самого мистера Даукинса. Ноэ пребывалъ въ состояніи неизвстности и недоумнія, пока надъ женщинами не былъ произнесенъ приговоръ, и он съ форсомъ удалились. Посл этого онъ почувствовалъ сильное облегченіе, когда былъ введенъ новый арестантъ, въ которомъ онъ сразу угадалъ того, ради кого онъ сюда явился.

Это дйствительно былъ мистеръ Даукинсъ, который, вошелъ въ залу, съ засученными по обыкновенію, рукавами своего огромнаго сюртука, засунувъ лвую руку въ карманъ, а въ правой держа шляпу и идя впереди тюремщика какой то особенной виляющей походкой, не поддающейся никакому описанію, занявъ мсто у скамьи подсудимыхъ, онъ громкимъ голосомъ пожелалъ узнать, по какой причин его ставятъ въ такое унизительное положеніе?

— Попридержи свой языкъ!— сказалъ тюремщикъ.

— Разв я не англичанинъ?— возразилъ Доджеръ.— Гд же мои личныя права?

— Получишь скоро свои личныя права — да еще съ перцемъ, — отвтилъ тюремщикъ.

— Посмотримъ, что скажетъ министръ внутреннихъ длъ этимъ приказнымъ крючкамъ, если мн не дадутъ удовлетворенія, — продолжалъ мистеръ Даукинсъ.— Ну, такъ въ чемъ же дло? Я прошу господъ судей поскоре выяснить это недоразумніе, а не задерживать меня, читая въ это время газеты, такъ какъ у меня назначено свиданіе съ однимъ джентльменомъ въ Сити, а я строго соблюдаю данное слово и очень аккуратенъ въ дловыхъ сношеніяхъ, и онъ уйдетъ, не найдя меня въ условленное время, и это можетъ послужить причиною иска противъ тхъ, которые меня задержали. Конечно, имъ такой исходъ нежелателенъ.

Тутъ Доджеръ, очевидно желая во всхъ подробностяхъ ознакомиться съ предстоящимъ разборомъ дла, спросилъ у тюремщика, ‘какъ звать вонъ тхъ двухъ старыхъ писакъ, что сидятъ за cyдейскимъ столомъ’. Это такъ разсмшило зрителей, что они расхохотались почти столь же задушевно, какъ сдлалъ бы мистеръ Бэтсъ, если бы слышалъ его требованіе.

— Тише тамъ!— закричалъ тюремщикъ.

— Въ чемъ тутъ дло?— освдомился одинъ изъ судей.

— Карманщика привели, ваша милость.

— Бывалъ этотъ малый здсь раньше?

— Наврно много разъ бывалъ, — отвтилъ тюремщикъ.— Онъ, я думаю, везд побывалъ. Я хорошо его знаю, ваша милость.

— Вотъ какъ, вы знаете меня?— вскричалъ Доджеръ, длая видъ, что записываетъ это показаніе.— Отлично. Это вдь есть ничто иное, какъ опороченье моего добраго имени.

Раздался снова взрывъ хохота и снова прозвучалъ призывъ къ молчанію.

— Ну, гд же свидтели?— спросилъ письмоводитель.

— Да, правда!— добавилъ Доджеръ.— Гд они? Я бы хотлъ ихъ видть.

Это желаніе было немедленно удовлетворено, такъ какъ выступилъ впередъ полисменъ, который видлъ, какъ подсудимый рылся въ карман неизвстнаго господина въ толп и вытащилъ оттуда платокъ, оказавшійся такимъ старымъ, что онъ благоразумно положилъ его назадъ, предварительно употребивъ его на собственную надобность. На основаніи этого полисменъ арестовалъ его, какъ только ему удалось до него протискаться, и обыскавъ его, нашелъ при немъ серебряную табакерку съ выгравированной на крышк фамиліей владльца. Этотъ джентльменъ былъ разысканъ по справк въ ‘Судебномъ Указател’ и присутствовалъ на засданіи. Онъ подъ присягою заявилъ что табакерка принадлежитъ ему и что онъ хватился ея какъ разъ въ тотъ моментъ, когда выбрался изъ упомянутой только что толпы. Онъ также разглядлъ среди давки молодого человка, усердно прокладывавшаго себ путь, и этого молодого человка онъ видитъ теперь передъ собой на скамь подсудимыхъ.

— Не имешь ли ты о чемъ нибудь спроситъ этого свидтеля?— сказалъ судья.

— Я не желаю унижаться до разговора съ нимъ, — отвтилъ Доджеръ.

— Не имешь ли ты вообще что нибудь сказать?

— Разв ты не слышишь, ихъ милость спрашиваютъ у тебя, что ты имешь сказать вообще?— спросилъ тюремщикъ, толкая молчавшаго Доджера локтемъ.

— Виноватъ, — сказалъ Доджеръ, разсянно вскидывая взоръ.— Вы кажется обратились ко мн, любезный?

— Никогда я не встрчалъ такого заправскаго бродяги, ваша милость, — замтилъ тюремщикъ съ усмшкой.— Хочешь ты что нибудь сказать или нтъ?

— Нтъ, — отвтилъ Доджеръ.— Скажу, да не здсь, потому что какое же здсь я могу найти правосудіе? Кром того, мой адвокатъ нынче утромъ завтракаетъ у вице-предводителя палаты общинъ. Но въ другомъ мст я скажу кое что, заговоритъ и онъ, заговорятъ и многочисленные мои высокопоставленные друзья, да такъ, что вонъ эти крючкотворы не возрадуются свту блому и захотятъ, чтобы ихъ лакеи повсили бы ихъ на вшалки для шляпъ, вмсто того, чтобы попытаться сдлать это со мною. Я…

— Готово! Онъ приговоренъ въ тюрьму, — перебилъ письмоводитель.— Уведите его.

— Идемъ, — сказалъ тюремщикъ.

— Хорошо, я пойду, — отвтилъ Доджеръ, чистя свою шляпу ладонью руки.— Ага! (обращаясь къ судейскому столу:) нечего корчить испуганныя лица, я буду все равно безпощаденъ къ вамъ и не выкажу ни малйшаго снисхожденія. Вы поплатитесь за это, милйшіе! Я ни за что на свт не согласился бы быть вами! Я не ушелъ бы на волю, если бы даже вы бросились на колни и умоляли меня. Ну, идемъ же въ тюрьму! Уведите меня!

При этихъ послднихъ словахъ Доджеръ разршилъ увести себя за шиворотъ, не переставая, пока онъ не очутился на двор, грозить, что онъ подвинетъ изъ за этого цлую бурю въ парламент, затмъ онъ началъ ухмыляться въ лицо тюремщику съ весьма веселымъ и самодовольнымъ видомъ.

Увидвъ, что его заперли въ маленькой одинокой камер, Ноэ торопливо вернулся туда, гд онъ оставилъ мистера Бэтса. Подождавъ немного времени, онъ очутился снова въ компаніи этого молодого джентльмена, который благоразумно скрывался въ какомъ то укромномъ уголк и не показывался, пока не убдился, что за его новымъ пріятелемъ не слдитъ никакой назойливый субъектъ.

Оба поспшили домой, чтобы сообщить мистеру Феджину утшительную всть о томъ, какъ Доджеръ поддержалъ честь своего воспитателя и снискалъ себ славное имя.

XLIV. Для Нанси настаетъ время исполнить свое общаніе, данное Роз, это ей не удается.

Какъ ни была опытна Нанси во всхъ уловкахъ хитрости и притворства, но она не могла вполн скрыть того дйствія, которое оказывало на ея настроеніе сознаніе предпринимаего ею шага. Она помнила, что и лукавый еврей, и грубый Сайксъ посвящали ее въ замыслы, которые оставались тайною для всхъ другихъ, они были вполн убждены, что ей можно доврять, и что она вн всякихъ подозрній. Какъ ни были преступны эти замыслы, какъ ни были отчаянны люди, ихъ создававшіе, сколько ни было горечи въ ея чувствахъ къ Феджину, который шагъ за шагомъ велъ ее все ниже и ниже въ пучину бдствія и преступности, откуда нтъ спасенія, — но бывали минуты, когда даже по отношенію къ нему она чувствовала какія то угрызенія совсти, боясь, какъ бы ея сообщеніе не приблизило его къ желзнымъ когтямъ, отъ которыхъ онъ такъ долго ускользалъ, и какъ бы онъ въ конц концовъ — хотя онъ и сто разъ заслужилъ такую судьбу — не палъ отъ ея руки.

Но то были лишь блужданія души, которая не была способна всецло покинуть прежнихъ товарищей и прежнюю обстановку, хотя была въ состояніи неуклонно сосредоточиться на одной цли, ршивъ не отворачиваться отъ нея, несмотря ни на какія соображенія. Ея опасенія за Сайкса могли бы быть боле могучимъ призывомъ къ отступленію, пока было еще время, но вдь она условилась, что ея тайна будетъ свято сохранена, она не дала никакого ключа, который послужилъ бы къ обнаруженію его мстопребыванія. Ради него же она отказалась отъ убжища, гд она могла бы укрыться отъ окружавшихъ ее грха и преступленія. Что больше этого могла она сдлать! Она твердо ршилась.

Хотя каждый разъ ея умственная борьба кончалась этимъ ршеніемъ, но эта борьба навязчиво возникала снова и снова, и оставляла видимые слды. За нсколько дней она сильно поблднла и похудла. По временамъ она не замчала происходившаго передъ ней или оставалась безучастной къ бесд, въ которой прежде ея голосъ звучалъ бы громче всхъ. Порою она принималась смяться безъ повода къ радости, и шумть безъ причины и смысла. Иногда — и зачастую это бывало въ слдующую же за возбужденіемъ минуту — она сидла безмолвная и угнетенная, задумчиво подперевъ голову руками, и то усиліе, съ которымъ она затмъ старалась придать себ непринужденный видъ, еще отчетливе, чмъ вс эти признаки, говорило, что ее что то безпокоитъ, и что мысли ея витаютъ въ области очень далекой и непохожей на ту, близъ которой вертится разговоръ собесдниковъ.

Былъ воскресный вечеръ, и колоколъ ближайшей церкви отбивалъ часы. Сайксъ и еврей были заняты разговоромъ, но замолкли на минуту, прислушиваясь. Нанси выпрямилась на низенькой скамейк, на которой сидла, и тоже вслушалась. Пробило одиннадцать.

— Одинъ часъ до полуночи, — сказалъ Сайксъ, приподнявъ занавску, чтобы выглянуть на улицу, и возвращаясь на мсто.— Темно и туманно. Хорошая ночь для работы.

— А! Какъ Билль, другъ мой, — отвтилъ Феджинъ:— что никакого дла на сегодня не подготовлено.

— Да, на этотъ разъ ты правъ, — угрюмо сказалъ Сайксъ:— очень жаль, потому что я сейчасъ въ удар.

Феджинъ вздохнулъ и безнадежно покачалъ головой.

— Мы должны будемъ наверстать потерянное время, когда дло пойдетъ на ладъ, — вотъ что я только могу сказать.

— Это славно сказано, дорогой мой, — отвтилъ Феджинъ, осмливаясь потрепать Сайкса по плечу.— Мн отрадно слушать тебя.

— Отрадно, вотъ какъ!— вскричалъ Сайксъ.— Что-жъ — пусть!

— Ха-ха-ха!— засмялся Феджинъ, словно и это допущеніе доставило ему удовольствіе.— Нынче ты опять похожъ на себя, Билль! Совсмъ похожъ на себя.

— Я не чувствую себя самимъ собою, когда ты кладешь эту старую когтистую лапу мн на плечо, убери ее прочь, — сказалъ Сайксъ отталкивая руку еврея.

— Это безпокоитъ тебя, Билль, напоминаетъ о возможности быть пойманнымъ, не такъ ли?— произнесъ Феджинъ, твердо ршившійся ничмъ не оскорбляться.

— Напоминаетъ о возможности быть пойманнымъ самимъ чортомъ, а не полицейскимъ, — отвчалъ Сайксъ.— Не было еще на свт человка съ такой рожей, какъ у тебя, — разв только твой отецъ, онъ то наврно сейчасъ подпаливаетъ свою старую рыжую бороду… Если только ты не явился на свтъ прямо отъ дьявола, безъ всякаго отца, — въ чемъ не было бы ничего удивительнаго.

Феджинъ ничего не отвтилъ на этотъ комплиментъ, но, потянувъ Сайкса за рукавъ, указалъ пальцемъ на Нанси, которая во время ихъ разговора успла надть шляпку и теперь направилась къ выходу.

— Эй!— закричалъ Сайксъ.— Нанси! Куда ты идешь такъ поздно?

— Недалеко.

— Что за отвтъ? Куда ты идешь?

— Говорю же, недалеко.

— А я говорю, куда? Слышишь?

— Я не знаю куда, — отвтила она.

— Ну, такъ я знаю:— никуда, — сказалъ Сайксъ, не пуская eе скоре изъ упрямства, чмъ по какой либо серьезной причин.— Сиди.

— Мн нездоровится. Я говорила объ этомъ раньше. Мн надо подышать воздухомъ.

— Высунь голову въ форточку и дыши сколько хочешь, — отвтилъ Сайксъ.

— Этого недостаточно. Мн надо прогуляться по улиц.

— Совсмъ этого не надо!— сказалъ Сайксъ, поднялся, заперъ дверь, вынулъ ключъ и, сорвавъ шляпку съ головы Нанси, зашвырнулъ ее на старый шкафъ.— Вотъ и все! Теперь сиди смирно на своемъ мст, слышишь?

— Я бы и безъ шляпки могла пойти — велика помха, — сказала она, сильно блдня.— Что это, Билль? Выпилъ ли ты, что ты длаешь?

— Знаю ли, что я?.. О, да она, — вскричалъ Сайксъ, поворачиваясь къ Феджину:— спятила съ ума, иначе она не посмла бы такъ со мною говорить.

— Ты толкнешь меня на что нибудь отчаянное, — пробормотала Нанси, прижимая руки къ груди, какъ бы сдерживая какія то бушующія чувства,— пусти меня, слышишь… сейчасъ же, сію же минуту…

— Нтъ!— крикнулъ Сайксъ.

— Скажи ему, Феджинъ, чтобы онъ пустилъ меня. Это лучше. Слышишь, что я говорю!— вскричала Нанси, топнувъ ногою.

— Слышу ли я?— произнесъ Сайксъ, поворачиваясь на стул и уставившись на нее.— Коли я еще буду слышать тебя хоть полминуты, то собака такъ вцпится теб въ горло, что у тебя поубавится твой крикливый голосъ. Что на тебя такое нашло, негодница, — что за прихоть?

— Пусти меня, — тономъ ршительной мольбы сказала она и, свъ на полъ передъ дверью, продолжала:— Билль, пусти меня, ты не знаешь, что ты длаешь, — не знаешь. На одинъ только часъ… пусти… пусти…

— Пусть у меня поочереди отржутъ вс суставы, — сказалъ Сайксъ, грубо схватывая ее подъ руку:— если я не убжденъ, что у нея сумасшедшій бредъ. Вставай!

— Не раньше какъ ты пустишь меня… Не раньше какъ ты пустишь… Нтъ, нтъ!— вскричала Нанси.

Сайксъ смотрлъ на нее, выжидая удобнаго мгновенія, и вдругъ скрутивъ ей сзади руки, потащилъ ее, боровшуюся и упиравшуюся, въ маленькую смежную комнату, гд онъ слъ на скамью, а ее усадилъ на стулъ и придерживалъ силою. Она то отбивалась, то умоляла, пока не пробило двнадцать, тогда она, утомленная и выбившаяся изъ силъ, наконецъ покорилась. Съ предостереженіемъ, подкрпленнымъ многими проклятіями, не длать больше попытокъ уйти въ теченіе этой ночи, Сайксъ предоставилъ ей отдыхать на досуг и вернулся къ Феджину.

— Уфъ!— произнесъ разбойникъ, вытирая потъ съ лица:— что за странная двка!

— Твоя правда, Билль.— задумчиво отвтилъ Феджинъ:— твоя правда.

— Что это ей взбрело уйти сегодня вечеромъ? Зачмъ, какъ ты думаешь?— спросилъ Сайксъ.— Говори же, ты знаешь ее лучше, чмъ я? Что кто означаетъ?

— Упрямство, женское упрямство, такъ я полагаю, другъ мой, — отвтилъ еврей, пожавъ плечами.

— Да, я думаю, такъ оно и есть, — пробурчалъ Сайксъ.— Я думалъ, что уже укротилъ ее, но она такая же дрянь, какъ раньше.

— Хуже, — задумчиво сказалъ еврей.— Я никогда еще не видлъ ее такою изъ за подобной пустяшной причины.

— Я тоже, — сказалъ Сайксъ.— Мн думается что у нея въ крови очутилась часть моей горячки и не можетъ выйти наружу, а?

— Возможно, — отвтилъ Феджинъ.

— Я пущу ей немного крови, не безпокоя доктора, если это опять съ нею начнется, — ршилъ Сайксъ.

Еврей выразительно кивнулъ головой въ знакъ одобренія.

— Она сидла надо мной дни и ночи, когда я лежалъ пластомъ, а ты, черная волчья душа, держался подальше, — сказалъ Сайксъ.— Притомъ мы были все время въ такой нищет, что, думается мн, такъ или иначе она изнурилась и стосковалась, и проживъ тутъ такъ долго взаперти, поневол сдлалась неспокойной — а?

— Да, это такъ, другъ мой, — шепотомъ отвтилъ еврей.— Тише!

При этихъ словахъ въ комнату вошла Нанси и заняла свое прежнее мсто. Ея глаза опухли и покраснли, она покачивалась взадъ и впередъ, мотала головой, и спустя немного времени вдругъ разразилась смхомъ.

— Ну вотъ теперь начинается на другой ладъ!— вскричалъ Сайксъ, кидая удивленный взглядъ на собесдника.

Феджинъ кивнулъ головой, намекая, что лучше оставить ее сейчасъ въ поко, и черезъ нсколько минутъ она дйствительно имла уже обычный видъ. Шепнувъ Сайксу, что нечего опасаться повторенія припадка, Феджинъ взялъ шляпу и пожелалъ ему доброй ночи. Въ дверяхъ онъ пріостановился и спросилъ, не посвтитъ ли ему кто нибудь на лстниц.

— Посвти ему, — сказалъ Сайксъ, набивая трубку:— будетъ жаль, если онъ самъ сломитъ себ шею и лишитъ публику занятнаго зрлища! Бери же свчу.

Нанси спустилась за старикомъ по лстниц, неся свчу. Когда они очутились въ корридор, онъ приложилъ палецъ къ губамъ и, пододвинувшись къ ней вплотную, спросилъ шепотомъ:

— Что это, Нанси, голубушка?

— О чемъ ты говоришь?— такъ же отвтила она.

— Какая причина всего этого? Если онъ, — Феджинъ указалъ наверхъ своимъ костлявымъ пальцемъ:— если онъ такъ съ тобой жестокъ (онъ зврь, Нанси, дикій зврь), то почему ты не….

— Ну?— сказала Нанси, когда Феджинъ остановился, почти касаясь ртомъ ея уха и заглядывая ей въ глаза.

— Пока помолчимъ, — сказалъ еврей.— Мы поговоримъ объ этомъ посл. Во мн ты имешь друга, Нанси, преданнаго друга. У меня есть подъ рукою средства… Можно все сдлать тихо и безъ хлопотъ. Если теб понадобится отомстить тому, кто обращается съ тобой, какъ съ собакой — какъ съ собакой! хуже чмъ со своей собакой, которую онъ все таки подчасъ ласкаетъ — то приходи ко мн. Я говорю — приходи ко мн. Ты прожила съ нимъ безъ году недлю, а меня ты знаешь съ давнихъ поръ, Нанси, съ давнихъ поръ!

— Я знаю тебя хорошо, — отвтила она, не проявляя ни малйшаго волненія.— Доброй ночи.

Она съ содраганіемъ отстранилась, когда Феджинъ хотлъ пожать ей руку, но повторила твердымъ голосомъ пожеланіе доброй ночи и, отвтивъ на его прощальный взглядъ кивкомъ, выражавшимъ что она понимаетъ его, закрыла дверь.

Феджинъ отправился домой, занятый мыслями, тснившимися въ его мозгу. Ему пришла идея — возникшая не благодаря только что происшедшему, хотя это было ея подтвержденіемъ, но медленно и постепенно — что Нанси, не будучи доле въ силахъ терпть грубости Сайкса, выискала себ какого то новаго друга. Перемна въ ея обращеніи, ея частыя одинокія отлучки изъ дому, ея сравнительное равнодушіе къ интересамъ шайки, въ которыхъ она прежде принимала такое горячее участіе, и, вдобавокъ ко всему этому, ея отчаянное желаніе уйти въ этотъ вечеръ въ опредленный часъ — все не только согласовалось съ его предположеніемъ, но и давало ему, въ глазахъ самого Феджина по крайней мр, почти характеръ достоврности. Предметъ ея новой привязанности не принадлежалъ очевидно къ кругу его соратниковъ, онъ былъ бы цннымъ сотрудникомъ при такомъ помощник, какъ Нанси, и его надо было — какъ разсуждалъ Феджинъ — завербовать какъ можно скоре.

Надо было достигнуть и другую, боле темную цль. Сайксу слишкомъ многое было извстно, и его грубыя издвательства портили Феджину тмъ боле крови, что онъ скрывалъ получаемыя обиды. Двица должна была хорошо понимать, что, бросивъ Сайкса, она не будетъ обезпечена отъ его ярости, которую онъ наврное выместить на предмет ея новаго увлеченія, рискующемъ въ этомъ случа быть не только изувченнымъ, но и убитымъ. ‘Немножко поуговорить ее’, размышлялъ Феджинъ, ‘и она наврное согласится отправить его. Женщины способны и не на такія вещи, когда дло идетъ о достиженіи подобной цли. Итакъ, опасный злодй — ненавистный мн человкъ — погибнетъ, на его мсто я завербую другого, а моя власть надъ нею, когда я буду знать о ея преступленіи, станетъ безгранична’.

Вс эти соображенія пришли Феджину на умъ въ теченіи того короткаго времени, когда онъ сидлъ одинъ въ комнат разбойника, и всецло поглощенный ими, онъ воспользовался представившимся случаемъ, чтобы въ брошенныхъ при разставаньи намекахъ испытать настроеніе Нанси. Она не выразила удивленія, не казалась недоумвающею. Ясно, что она поняла его. Ея прощальный взглядъ говорилъ объ этомъ.

Но быть можетъ она не согласится на убійство Сайкса? А вдь въ этомъ главная его цль.— ‘Какъ’, раздумывалъ еврей, медленно бредя домой, — ‘усилить мн вліяніе надъ ней? откуда добыть мн больше власти?’

Мозгъ Феджина быстро отыскалъ средства. Если не добиваясь признанія отъ нея самой, онъ станетъ слдить, откроетъ предметъ ея новой любви и пригрозить разсказать все Сайксу (котораго она боится больше всего на свт), въ случа ея отказа дйствовать по его наущеніямъ, — то разв ея согласіе не будетъ обезпечено?

— Я добьюсь этого, — произнесъ Феджинъ почти вслухъ.— Тогда то ужъ она не откажется, наврняка, наврняка! Я все устрою. Средства готовы и остается ихъ только пустить въ дло. Ужъ ты отъ меня не отвертишься!

Онъ кинулъ назадъ мрачный взглядъ и, погрозивъ рукою въ томъ направленіи, гд находился смлый головорзъ, продолжалъ свой путь, теребя костлявыми пальцами складки своего отрепаннаго платья, которое онъ яростно скручивалъ, какъ будто каждымъ движеніемъ руки онъ уничтожалъ ненавистнаго врага.

XLV. Феджинъ даетъ Ноэ Клейполю тайное порученіе.

На слдующее утро старикъ поднялся рано и нетерпливо ждалъ появленія своего новаго работника, который, посл казавшагося безконечнымъ отсутствія, предсталъ наконецъ и тотчасъ началъ прожорливое нападеніе на завтракъ.

— Больтеръ, — сказалъ Феджинъ, пододвигая стулъ и садясь противъ Морриса Больтера.

— Ну, я здсь, — отозвался Ноэ.— Въ чемъ дло? Не заставляйте меня что нибудь длать, пока я не кончу сть. Вотъ по этой части тутъ скверно. Никогда не дадутъ теб времени спокойно закусить.

— Да разв вы не можете говорить во время ды?— сказалъ Феджинъ, отъ всего сердца проклиная алчность своего юнаго друга.

— Конечно, я могу говорить, у меня дло подвигается лучше, когда я разговариваю, — отвтилъ Ноэ, отрзывая огромный ломоть хлба.— Гд Шарлота?

— Ушла, — сказалъ Феджинъ.— Я услалъ ее утромъ съ другой молодкой, потому что мн нужно побесдовать съ вами наедин.

— О!— произнесъ Ноэ.— Почему вы не приказали ей сначала поджарить тартинки изъ хлба съ масломъ? Ну? Говорите! Вы этимъ мн не помшаете.

Въ самомъ дл, не было, повидимому, большой опасности, что что либо помшаетъ ему, такъ какъ онъ услся за столъ съ явнымъ и твердымъ ршеніемъ выполнить немалую работу.

— Вчера вы славно потрудились, другъ мой, — замтилъ еврей:— превосходно! Шесть шиллинговъ и девять пенсовъ съ половиною въ первый же день! На щипаньи цыплятъ вы построите свое счастье.

— Вы забыли еще упомянуть про три кружки для пива и молочникъ, — сказалъ мистеръ Больтеръ.

— Какъ же, какъ же, другъ мой. И пивныя кружки говорили о вашемъ гені, но молочникъ — это прямо нчто безподобное.

— Да, я думаю, недурно для начинающаго, — довольнымъ тономъ замтилъ мистеръ Больтеръ.— Кружки я взялъ съ открытаго окна, а молочникъ стоялъ снаружи около входа въ трактиръ, ну, я и подумалъ, что онъ испортится отъ дождя или простудится, понимаете? Ха-ха-ха!

Феджинъ сдлалъ видъ, что хохочетъ отъ души, а мистеръ Больтеръ, нахохотавшись вдоволь, началъ усердно работать челюстями и, окончивъ первый ломоть хлба съ масломъ, принялся за второй.

— Мн нужно, Больтеръ, — сказалъ Феджинъ, пригибаясь къ столу:— чтобы вы, другъ мой, выполнили для меня кое что, требующее немалаго старанія и осмотрительности.

— Только не вздумайте, — отвтилъ Больтеръ:— подводить меня подъ опасность или опять посылать меня въ ваши полицейскіе участки. Это для меня не подходитъ, нтъ! Такъ вотъ я вамъ и говорю напередъ.

— Въ этомъ не будетъ для васъ ни малйшей опасности, ни малйшей, — сказалъ еврей.— Все дло заключается въ томъ, что надо пошпіонить за одной женщиной.

— За старухой?— освдомился мистеръ Больтеръ.

— За молодой.

— Ну, это я могу, и выполню отлично, — сказалъ Больтеръ.— Я умлъ очень ловко подслушивать еще въ школ. Что же именно я долженъ про нее вывдать? Быть можетъ…

— Вы должны будете разузнать, куда она ходитъ, съ кмъ видится и, если возможно, что говоритъ, а также запомнитъ улицу или домъ, гд она бываетъ, и все, что узнаете, вы сообщите мн.

— Что вы дадите мн?— спросилъ Ноэ, ставя свою кружку и жадно смотря на хозяина.

— Если вы хорошо это обдлаете, то получите фунтъ стерлинговъ, другъ мой. Фунтъ стерлинговъ, — повторилъ Феджинъ, стараясь какъ можно больше заинтересовать его въ предполагаемомъ выслживаніи.— А такихъ денегъ я еще никогда не давалъ за такую работу, которая не давала большого барыша.

— Кто она?— спросилъ Ноэ.

— Наша.

— Ого! — вскричалъ Ноэ, вздергивая носъ.— Вы начали сомнваться на ея счетъ?

— Она нашла себ новыхъ друзей, и мн необходимо, голубчикъ, узнать, кто они, — отвтилъ Феджинъ.

— Понимаю, — сказалъ Ноэ.— Это для того, чтобы получить удовольствіе познакомиться съ ними, если они порядочные люди, не правда ли? Ха-ха-ха! Положитесь на меня.

— Я зналъ, что вы согласитесь! — воскликнулъ Феджинъ, радуясь успху своего предложенія.

— Конечно, конечно, — отвтилъ Ноэ.— Гд она? Гд я долженъ ее подстеречь? Куда я долженъ пойти?

— Все это я вамъ скажу потомъ, дорогой мой. Я укажу ее, когда придетъ время. Вы будьте только наготов, а остальное предоставьте мн.

Въ этотъ вечеръ, и въ слдующій, и еще въ слдующій, шпіонъ сидлъ въ своемъ извозчичьемъ наряд, готовый по одному слову Феджина приняться за дло. Минуло шесть вечеровъ — шесть долгихъ, скучныхъ вечеровъ — и каждый разъ Феджинъ приходилъ домой съ разочарованнымъ видомъ и коротко объяснялъ, что время еще не настало. Въ седьмой вечеръ онъ вернулся раньше и сіялъ отъ восторга. Было воскресенье.

— Сегодня она отправляется изъ дому, — сказалъ Феджинъ:— и я увренъ, что именно по этому длу. Цлый день она была одна, а человкъ, котораго она боится, вернется только незадолго до разсвта. Идемъ. Живе!

Ноэ, не говоря ни слова, вскочилъ на ноги. Еврей былъ въ состояніи такого напряженнаго возбужденія, что его настроеніе передалось и ему. Они тихо вышли изъ дома и, скорымъ шагомъ миновавъ цлый лабиринтъ улицъ, очутились наконецъ передъ трактиромъ, который Ноэ призналъ за тотъ самый, гд онъ ночевалъ, когда только что прибылъ въ Лондонъ.

Былъ уже двнадцатый часъ, и дверь оказалась запертой, но безшумно отворилась, когда Феджинъ слегка свистнулъ. Они вошли, тихо, безъ шума, и дверь за ними снова закрылась.

Едва ршаясь шептать и замняя слова нмыми знаками, Феджинъ и впустившій ихъ молодой еврей, указали Ноэ стеклянное окошечко и пригласили его взобраться туда и посмотрть на находившагося въ сосдней комнат постителя.

— Это она и есть?— спросилъ онъ шепотомъ, не боле громкимъ, чмъ дыханіе.

Феджинъ утвердительно кивнулъ головою.

— Я не вижу хорошенько ея лица, — прошепталъ Ноэ.— Она опустила голову, а свча стоитъ позади нея.

— Подождите, — отвтилъ шепотомъ Феджинъ и сдлалъ знакъ Барнею, тотъ исчезъ. Мгновеніе спустя молодой парень вошелъ въ сосднюю комнату и, якобы снимая нагаръ со свчи, передвинулъ ее надлежащимъ образомъ и въ то же время что то спросилъ у женщины, чмъ заставилъ ее поднятъ лицо.

— Теперь вижу ее, — сказалъ шпіонъ.

— Хорошо?

— Я узналъ бы ее среди тысячи.

Онъ быстро покинулъ свой постъ, когда женщина встала и вышла изъ комнаты. Феджинъ толкнулъ его за маленькую перегородку, которая была защищена занавской, и тамъ они оба стояли, затаивъ дыханіе, когда она прошла въ нсколькихъ шагахъ отъ ихъ тайника и скрылась за дверью, черезъ которую они проникли въ трактиръ.

— Тс!— произнесъ Барней, стоявшій у двери.— Ступайте теперь!

Ноэ переглянулся съ Феджиномъ и поспшилъ на улицу.

— Налво, — прошепталъ молодой еврей:— идите налво, по другой сторон улицы.

Онъ послдовалъ этимъ указаніямъ. При свт фонарей онъ разглядлъ впереди себя удалявшуюся женскую фигуру, успвшую уйти довольно далеко. Онъ догналъ ее настолько, насколько считалъ благоразумнымъ, и шелъ по другой сторон, чтобы легче наблюдать за ея движеніями. Раза два или три она нервно осмотрлась вокругъ и остановилась, чтобы пропустить мимо себя двухъ прохожихъ, слдовавшихъ какъ разъ сзади нея. Казалось, что чмъ дальше она шла, тмъ становилась смле, а походка ея все тверже и ршительне. Шпіонъ оставлялъ между нею и собой все то же разстояніе и ни на минуту не терялъ ея изъ виду.

XLVI. Исполненіе общанія.

Башенные часы пробили три четверти двнадцатаго, когда на Лондонскомъ мосту появились дв фигуры. Одна изъ нихъ была женщина, шедшая быстрымъ и торопливымъ шагомъ и тщательно осматривавшаяся по сторонамъ, словно кого то выискивая. А нсколько позади шелъ мужчина, прячась въ самой темной тни, какую онъ могъ выбрать, и приноравливаясь къ ея походк. Если она пріостанавливалась, то останавливался и онъ, и снова шелъ, крадучись, какъ только она устремлялась дальше, но въ своемъ преслдованіи онъ не увлекался настолько, чтобы догнать ее. Такимъ образомъ они прошли черезъ весь мостъ отъ Мидлсекскаго берега къ Серрейскому, и женщина, очевидно не найдя въ числ прохожихъ того, кого искала, повернула назадъ. Это движеніе было неожиданно, но слдившій за нею человкъ не былъ застигнутъ врасплохъ. Онъ скользнулъ въ одну изъ тхъ нишъ, которыя устроены надъ быками моста, и, перегнувшись черезъ каменный парапетъ, чтобы быть мене замтнымъ, выждалъ, пока она не прошла мимо него по противоположному тротуару. Когда она была на такомъ же приблизительно разстояніи впереди него, какъ и раньше, онъ тихо приподнялся и опять двинулся за нею. Около средины моста она остановилась. Остановился и слдившій за нею.

Ночь была очень темная. День выпалъ ненастный, и въ этотъ часъ здсь было очень мало народу. Т прохожіе, которые еще встрчались, торопливо бжали дальше, по всей вроятности не видя и безъ сомннія не обращая вниманія ни на женщину, ни на того, который ее выслживалъ. Вншній видъ ихъ не былъ разсчитанъ на то, чтобы останавливать любопытные взгляды лондонскихъ бдняковъ, которымъ въ эту ночь случилось проходить по мосту въ поискахъ какого нибудь холоднаго закоулка или развалины, гд можно преклонить голову. Они стояли на своихъ мстахъ молча, никто изъ прохожихъ не заговаривалъ съ ними.

Надъ ркой вислъ туманъ, сгущая красные огни фонарей, горвшихъ на мелкихъ судахъ въ различныхъ верфяхъ, и длая темныя береговыя зданія боле мрачными и расплывчатыми въ очертаніяхъ. Старыя, почернвшія отъ дыма строенія складовъ тяжело и сумрачно возвышались по об стороны, надъ скученной массой шпилей и кровель и угрюмо хмурились на рку, слишкомъ черную, чтобы отражать даже ихъ громоздкіе контуры. Башня старинной церкви Спасителя и шпицъ святого Магнуса — вковые гиганты, стерегущіе этотъ древній мостъ, виднлись въ черномъ сумрак, но лсъ корабельныхъ мачтъ на рк и частые шпицы церквей среди крышъ домовъ, были почти вс скрыты изъ виду.

Двушка, за которой все время внимательно наблюдалъ ея тайный попутчикъ, нетерпливо прошлась уже нсколько разъ взадъ и впередъ, когда тяжелый колоколъ собора святого Павла возвстилъ, что еще одинъ день отошелъ въ вчность. Полночь воцарилась надъ многолюднымъ городомъ. Надъ дворцомъ и ночлежнымъ пріютомъ, надъ сумасшедшимъ домомъ и тюрьмой, надъ обителью рожденія и смерти, здоровья и недуга, надъ застывшимъ лицомъ покойника, надъ мирно спящимъ ребенкомъ — надо всмъ нависла полночь.

Не прошло и двухъ минутъ посл того, какъ пробили часы, когда близь моста остановился наемный фіакръ, изъ котораго вышли молодая леди и сдой джентльменъ, и, отпустивъ карету, направились прямо на мостъ. При ихъ появленіи двушка вздрогнула и тотчасъ поспшила къ нимъ.

Они шли впередъ, оглядываясь по сторонамъ съ такимъ видомъ, какъ будто почти не разсчитывали на осуществленіе своего ожиданія, и, неожиданно столкнувшись съ двушкою, они остановились съ возгласомъ удивленія, который тотчасъ же заглушили, потому что въ этотъ моментъ мимо нихъ прошелъ и даже задлъ ихъ какой то человкъ въ одежд простолюдина.

— Не здсь, — торопливо сказала Нанси.— Я здсь боюсь съ вами говорить. Уйдемъ… подальше отъ народа. Спустимся вонъ по тмъ ступенямъ.

Когда она произнесла эти слова и указала рукой въ томъ направленіи куда просила ихъ пойти, простолюдинъ обернулся и, грубо спросивъ, чего ради они загородили весь тротуаръ, пошелъ дале.

Ступени, указанныя двушкой, были т самыя, которыя на Серрейскомъ берегу, у того конца моста, гд стоитъ церковь Спасителя, образуютъ спускъ къ рк. Къ этому мсту, никмъ не замченный, поспшилъ простолюдинъ и, въ одну секунду обозрвъ мстность, началъ спускаться.

Эта лстница составляетъ часть моста и раздляется на три яруса. Какъ разъ въ конц второй площадки каменная стна съ лвой стороны кончается орнаментированнымъ пилястромъ, обращеннымъ къ Темз. Въ этомъ мст идущія дальше ступени расширяются въ длину, такъ что, если спрятаться за угломъ стны, то можно быть вполн скрытымъ отъ взоровъ всхъ, находящихся на той же лстниц нсколько выше, хотя бы только одной ступенью. Простолюдинъ торопливо осмотрлся, дойдя до этого мста, и такъ какъ не было видно боле удобнаго прикрытія и къ тому же, благодаря отливу, тутъ было для него достаточно просторно, то онъ скользнулъ туда и, стоя спиной къ пилястру, началъ ждать, онъ не сомнвался, что ниже они не пойдутъ, и что если ему и не будетъ слышенъ ихъ разговоръ, то онъ иметъ за то возможность вполн безопасно пойти снова по ихъ слдамъ.

Такъ долго тянулось время въ этомъ уединенномъ мст и такое нетерпливое желаніе испытывалъ шпіонъ узнать причины свиданія, столь не похожаго на то, чему ожидалъ онъ быть свидтелемъ, что онъ не разъ уже готовъ былъ счесть дло неудавшимся и говорилъ себ, что они остановились гд нибудь наверху или избрали какое нибудь совершенно иное мсто для своего таинственнаго разговора. Онъ собирался уже вынырнуть изъ своего потаеннаго убжища и вернуться наверхъ, когда услышалъ приближающіеся шаги, и вскор почти надъ самымъ его ухомъ раздались голоса.

Онъ выпрямился и прильнулъ къ стн, затаивъ дыханіе и внимательно прислушиваясь.

— Довольно, — произнесенъ голосъ, очевидно принадлежавшій джентльмену:— я не допущу, чтобы молодая леди пошла еще дальше. Многіе не поврили бы вамъ и настолько, чтобы забрести такъ далеко, но, вы видите, я готовъ вамъ угодить.

— Мн угодить!— вскричала двушка, за которой шпіонъ слдилъ.— Право, вы очень внимательны, сэръ. Угодить мн! Ну, да оставимъ это.

— Чего же ради, — сказалъ джентльменъ боле привтливымъ тономъ:— чего ради привели вы насъ въ это странное мсто? Почему было не предоставить мн переговорить съ вами тамъ наверху, гд свтло и гд есть хоть нкоторое движеніе. А вмсто того вы завели насъ въ этотъ темный и мрачный закоулокъ?

— Я и раньше сказала вамъ, — отвтила Нанси:— что тамъ мн страшно съ вами говорить. Не знаю, почему это, — продолжала она, содрогнувшись, — но сегодня я испытываю такой страхъ и ужасъ, что еле стою на ногахъ.

— Страхъ передъ чмъ?— спросилъ джентльменъ съ очевиднымъ участіемъ.

— Не знаю, — отвтила она.— Я хотла бы это знать. Весь день меня посщаютъ мысли о смерти. Я вижу саваны, испачканные кровью, и испытываю такой нестерпимый страхъ, будто меня все время жгутъ огнемъ. Вечеромъ, чтобы скоротать время, я пробовала читать книгу, но т же ужасы видла и среди строчекъ.

— Померещилось, — сказалъ джентльменъ, успокаивая ее.

— Нтъ, не померещилось, — возразила она хриплымъ голосомъ:— Я готова присягнуть, что видла слово ‘гробъ’, большими черными буквами напечатанными на каждой страниц..А на улиц недавно какъ разъ мимо меня пронесли гробъ.

— Что же тутъ необычнаго, — сказалъ джентльменъ.— Часто проносятъ и мимо меня.

— Настоящіе, — возразила двушка.— А это былъ не такой.

Въ ея голос когда она произнесла эти слова, было что то такое особенное, что у тайнаго слушателя забгали мурашки по кож и кровь застыла въ жилахъ. Никогда еще онъ не испытывалъ такого облегченія, какъ въ тотъ моментъ, когда раздался пріятный голосъ молодой леди, просившей Нанси успокоиться и не поддаваться такимъ страшнымъ видніямъ.

— Говорите съ ней ласкове, — обратилась молодая леди къ своему спутнику.— Бдняжка! Она такъ нуждается въ участіи.

— Ваши надменныя благочестивыя барыни презрительно отвернули бы голову, увидвъ меня такою, какъ я сейчасъ передъ вами, и начали бы проповдывать объ адскомъ огн и возмездіи!— вскричала Нанси.— Ахъ, дорогая леди, почему т, которые считаютъ себя избранными Бога, не одарены вашей лаской и участіемъ къ намъ, несчастнымъ! Вдь вы молоды и прекрасны, у васъ есть все, чего мы лишены, почему же вы такъ смиренне ихъ, вмсто того, чтобы гордиться?

— Да!— произнесъ джентльменъ.— Турокъ, умывъ лицо, обращаетъ его къ востоку, когда читаетъ свои молитвы, а эти люди, мірскою жизнью согнавъ съ лица всякую улыбку, такъ же методично обращаются къ самой темной сторон неба. Между мусульманиномъ и фарисеемъ я выберу перваго!

Повидимому эти слова были обращены къ молодой леди и сказаны, быть можетъ, для того, чтобы дать Нанси время успокоиться. Вскор джентльменъ заговорилъ съ нею.

— Въ послднее воскресенье вечеромъ васъ здсь не было, — сказалъ онъ.

— Я не могла придти. Меня удержали насильно.

— Кто именно?

— Тотъ человкъ, о которомъ я говорила молодой леди.

— Надюсь, что васъ не заподозрили въ сношеніяхъ съ кмъ либо относительно того дла, которое заставило насъ сейчасъ сойтись?— спросилъ старый джентльменъ.

— Нтъ, — отвтила женщина, покачавъ головою.— Не легко уйти отъ него, если не сказать куда. Мн не удалось бы повидать леди, если бы я въ тотъ разъ не дала ему выпить опія.

— Проснулся ли онъ до вашего возвращенія?

— Нтъ. И ни онъ, ни кто либо другой не подозрваютъ меня.

— Хорошо, — сказалъ джентльменъ.— Теперь выслушайте меня.

— Я слушаю, — произнесла Нанси, когда онъ умолкъ на минуту.

— Эта молодая леди, — началъ джентльменъ:— сообщила мн и нкоторымъ другимъ друзьямъ, которымъ вполн можно доврять, — сообщила то, что вы ей сказали почти дв недли тому назадъ. Не скрою отъ васъ, что сначала я нсколько сомнвался, можно ли вполн вамъ довриться, но теперь я твердо убжденъ, что можно.

— Можно, — ршительно произнесла Нанси.

— Повторяю — я твердо убжденъ, что вамъ можно врить. И чтобы доказать вамъ это, я скажу вамъ напрямикъ, что мы собираемся вывдать тайну, подйствовавъ страхомъ на этого человка — Монкса. Но если… если… его не удастся прижать къ стн или, хоть мы и сумемъ его захватить, но намъ не удастся подчинить его нашимъ цлямъ, то вы должны выдать намъ еврея.

— Феджина!— вскричала Нанси, отшатываясь.

— Да, этого человка вы должны будете выдать, — сказалъ джентльменъ.

— Я этого не сдлаю! Никогда!— отвтила она.— Хоть онъ и сатана, а ко мн относился хуже даже, чмъ сатана, но я никогда не сдлаю этого.

— Нтъ?— произнесъ джентльменъ, повидимому, вполн ожидавшій отказа.

— Никогда!

— Скажите мн, почему?

— У меня есть причина, — твердо отвтила молодая женщина:— и эту причину знаетъ молодая леди, и приметъ мою сторону — я знаю, что приметъ, потому что она общала мн. А есть и другая причина — та, что, какъ бы ни была дурна его жизнь, но я веду дурную жизнь тоже. У многихъ изъ насъ общая дорога, и я не стану предавать ни одного изъ тхъ, которые могли бы меня предать и однако не сдлали этого, какъ ни были они дурны.

— Въ такомъ случа, — сказалъ джентльменъ съ живостью, какъ будто насталъ тотъ самый поворотъ бесды, котораго онъ старался достигнуть:— отдайте въ мои руки Монкса и предоставьте мн имть дло лично съ нимъ.

— Но если онъ покажетъ на другихъ?

— Я общаю вамъ, что въ этомъ случа, разъ только намъ удастся принудить его къ правд, дло на томъ и остановится. Въ исторіи Оливера есть обстоятельства, которыя, изъ чувства деликатности, не подлежатъ оглашенію, и разъ истина будетъ въ нашихъ рукахъ, они останутся на свобод.

— А если нтъ?— предположила она.

— Тогда, — продолжалъ джентльменъ:— этотъ Феджинъ не будетъ отданъ въ руки правосудія безъ вашего согласія. Я увренъ, что мн въ этомъ случа удалось бы привести вамъ доводы, которые склонили бы васъ къ перемн ршенія.

— А леди общаетъ мн это?— спросила Нанси.

— Да, — отвтила Роза:— даю вамъ правдивое и святое общаніе.

— Монксъ никогда не узнаетъ, отъ кого вы раздобыли эти свднія?— спросила молодая женщина посл короткой паузы.

— Никогда, — отвтилъ джентльменъ.— Мы такъ разскажемъ ему наши разоблаченія, что онъ даже не будетъ догадываться.

— Я привыкла лгать и съ малыхъ лтъ живу среди обманщиковъ, — произнесла Нанси посл новаго короткаго молчанія,— но вашимъ словамъ я врю.

Получивъ отъ нихъ обоихъ новое подтвержденіе, что она безопасно можетъ положиться на ихъ общанія, она начала описывать такимъ тихимъ голосомъ, что для подслушивавшаго зачастую трудно было разобрать суть ея словъ, — мстоположеніе .того самаго трактира, изъ котораго онъ началъ ее выслживать. Судя по тому, какъ она иногда умолкала, можно было предположить, что джентльменъ наскоро записывалъ кое что изъ ея описанія. Когда она подробно перечислила вс признаки мста, откуда можно наблюдать за таверной, не возбуждая подозрній, и сообщила, въ какіе вечера и часы Монксъ обыкновенно чаще всего бываетъ тамъ, то умолкла на нсколько минутъ, повидимому, стараясь хорошенько вызвать въ памяти черты его лица и общую вншность.

— Онъ высокъ ростомъ, — сказала она:— и крпкаго сложенія, но не полный. У него боязливая походка и на ходу онъ постоянно оглядывается черезъ плечо сначала въ одну сторону, потомъ въ другую. Запомните это, потому что глаза у него примтные, они такъ глубоко запали, какъ я не встрчала еще ни у кого, и уже по одному этому вы могли бы его узнать. Лицо у него смуглое, глаза и волосы темные. Хотя онъ не старше двадцати шести или восьми лтъ, но видъ у него измождеными, усталый. Губы его часто синютъ и бываютъ искусаны, потому, что онъ страдаетъ припадками безумья и иногда даже кусаетъ себ руки, покрывая ихъ кровавыми слдами зубовъ… Почему вы вздрогнули?— спросила молодая женщина, внезапно останавливаясь. Джентльменъ торопливо отвтилъ, что самъ не замтилъ этого и просилъ ее продолжать.

— Частью я узнала все это отъ другихъ людей въ трактир, который я вамъ описала,— сама же я видла этого человка только два раза, когда онъ былъ закутанъ большимъ плащомъ. Кажется, это вс примты, какія я могу вамъ сообщить. Подождите, вотъ еще,— добавила она:— на его ше, на такой высот, что вы можете замтить за шейнымъ платкомъ, когда онъ поворачиваетъ лицо въ сторону, находится…

— Широкое красное пятно, точно отъ ожога!— вскричалъ джентльменъ.

— Какъ!— сказала Нанси.— Вы знаете его?

Молодая леди издала возгласъ изумленія, и нсколько мгновеній вс трое были безмолвны, такъ что шпіонъ ясно слышалъ ихъ взволнованное дыханіе.

— Мн показалось, что да, — нарушилъ джентльменъ молчаніе.— Во всякомъ случа я долженъ узнать его по вашему описанію. Увидимъ. Подчасъ люди бываютъ поразительно похожи одинъ на другого. Можетъ быть это и не тотъ вовсе.

Произнеся эти слова съ напускнымъ равнодушіемъ, онъ прошелся немного по площадк и когда шага на два приблизился къ шпіону, то тотъ могъ отчетливо разслышать, какъ онъ пробормоталъ: ‘это онъ!’

— Ну, — произнесъ онъ, возвратившись, судя по голосу, на прежнее мсто:— вы оказали намъ чрезвычайно важную помощь, и милая женщина, и я хотлъ бы, чтобы вы были вознаграждены чмъ нибудь. Что я могу для васъ сдлать?

— Ничего, — отвтила Нанси.

— Не упорствуйте, — возразилъ джентльменъ, въ голос котораго было столько убдительности и доброты, что и гораздо боле зачерстввшее и грубое сердце едва ли устояло бы.— Подумайте. Что вы скажете?

— Ничего, сэръ, — отвтила молодая женщина, заливаясь слезами.— Вы ничмъ не можете мн помочь. Мн нельзя уже ни на что надяться.

— Вы сами отталкиваете отъ себя надежду, — сказалъ джентльменъ.— Прошлое ваше было безотраднымъ расточеніемъ молодыхъ силъ и уничтоженіемъ тхъ безцнныхъ сокровищъ, которыя Творецъ лишь одинъ разъ намъ удляетъ и никогда не даритъ опять. Но будущее для васъ не лишено надеждъ. Я не хочу сказать, что въ нашей власти дать вамъ спокойствіе души и сердца, потому что это явится лишь тогда, когда вы сами станете искать этого. Но предоставить вамъ тихое убжище въ Англіи или, если боитесь здсь оставаться, гд нибудь въ другой стран, — это не только въ нашихъ силахъ, но и наше самое горячее желаніе. Еще не успетъ начаться разсвтъ, еще рка эта не проснется, чтобы встртить первый проблескъ дня, а вы уже будете тамъ, гд до васъ совершенно не доберутся ваши прежніе сотоварищи, и не останется посл васъ ни малйшаго слда, какъ будто вы съ этой минуты покинули землю. Соглашайтесь! Я не хочу, чтобы вы вернулись и хоть однимъ словомъ обмнялись съ прежними знакомыми, хоть одинъ взглядъ кинули на старыя мста, хоть одинъ разъ еще вдохнули тотъ воздухъ, который является для васъ гибелью и смертью. Покиньте все это пока есть время и возможность!

— Теперь она согласится! — вскричала молодая леди.— Я уврена, что она колеблется уже.

— Боюсь что нтъ, дорогая леди, — сказалъ джентльменъ.

— Нтъ, сэръ, я не колеблюсь, — сказала женщина, поборовъ себя.— Я цпью прикована къ прежней жизни. Я задыхаюсь въ ней, ненавижу ее теперь, но не могу ее бросить. Я, видно, слишкомъ далеко зашла, чтобы вернуться назадъ. И все таки я не знаю, такъ ли бы я поступила, если бы вы сказали мн то же нсколько раньше. Но, — тутъ она поспшно осмотрлась:— опять на меня находитъ этотъ страхъ. Мн надо домой.

— Домой! — повторила молодая леди съ удареніемъ на этомъ слов.

— Да, леди, домой, — отвтила Нанси.— Къ тому домашнему очагу, который я устроила себ работой всей своей жизни. Пора намъ разстаться. Меня могутъ подстеречь или увидть. Идите, идите! Если я оказала вамъ какую либо услугу, то все, о чемъ я прошу васъ, это — предоставьте мн идти своей дорогой.

— Напрасно убждать ее, — произнесъ джентльменъ со вздохомъ.— Быть можетъ, мы, оставаясь здсь дольше, подвергаемъ съ опасности. Возможно, что мы уже задержали ее дольше, чмъ она ожидала.

— Да, да, — подтвердила молодая женщина. — Задержали.

— Каковъ можетъ былъ конецъ жизни этого несчастнаго существа!— вскричала молодая леди.

— Каковъ? Посмотрите передъ собою, леди. Взгляните на эту черную воду. Нердко вамъ приходится читать о такихъ, какъ я, которыя бросаются въ рку и не оставляютъ посл себя никого, кто о нихъ взгрустнулъ бы или пролилъ бы слезу. Пройдутъ, можетъ быть, годы, можетъ быть, мсяцы, но и мн не миновать этого.

— Не говорите этого, прошу васъ, — рыдая, сказала ей молодая леди.

— Вы никогда не услышите объ этомъ, дорогая барышня, и не дай Богъ вамъ знать объ этихъ ужасахъ, — отвтила Нанси.— Доброй ночи, доброй ночи!

Джентльменъ отвернулся.

— Вотъ, возьмите ради меня этотъ кошелекъ, — вскричала Роза, — чтобы имть что нибудь на случай невзгоды!

— Нтъ!— отвтила молодая женщина.— Я не для денегъ ршилась на это. Не лишайте меня сознанія этого. И все таки… дайте мн что нибудь изъ вашихъ вещей… Нтъ, нтъ, только не кольцо!.. Вашу перчатку или носовой платокъ… что нибудь, что я могла бы хранить на память о васъ, ласковая леди. Вотъ это! Будьте счастливый Благослови васъ Богъ. Доброй ночи, доброй ночи!

Крайнее волненіе молодой женщины и опасеніе, что что нибудь ее выдастъ и навлечетъ на нее месть и побои, повидимому, заставили джентльмена отпустить ее, согласно ея просьб. Слышны были удаляющіеся шаги, и голоса умолкли.

Молодая леди и ея спутникъ скоро были уже на самомъ мосту. Они пріостановились на верхней ступени.

— Тише!— воскликнула Роза, прислушиваясь.— Не окликнула ли она насъ? Мн послышался ея голосъ.

— Нтъ, моя дорогая, — отвтилъ мистеръ Броунлоу, кинувъ грустный взглядъ назадъ.— Она стоитъ на томъ же мст и не двинется, пока мы не уйдемъ.

Роза Мэйли медлила, но старый джентльменъ заставилъ ее взять себя подъ руку и съ деликатной настойчивостью увлекъ ее. Когдъ они исчезли, молодая женщина упала на одну изъ каменныхъ ступеней и излила скорбь своего сердца въ горькихъ слезахъ.

Спустя немного времени она встала и слабой, шатающейся походкой поднялась наверхъ. Изумленный шпіонъ нсколько минутъ оставался, недвижимый, на своемъ посту и, убдившись, посредствомъ осторожныхъ выглядываній, что онъ снова остался одинъ, медленно вылзъ изъ своего убжища и прокрался наверхъ, держась въ тни, какъ и тогда, когда спускался.

Дойдя до верха лстницы, Ноэ Клейполь нсколько разъ выглянулъ, чтобы удостовриться, что его никто не можетъ замтить, и побжалъ прочь устремляясь въ жилищу еврея со всего скоростью, на которую были способны его длинныя ноги.

XLVII. Роковыя послдствія.

До разсвта оставалось часа два, кто было то время, которое осенью по справедливости можетъ быть названо самой глухой порой ночи, когда улицы молчаливы и пустынны, когда даже звуки кажутся уснувшими, а развратники и кутилы разбрелись по домамъ, чтобы вздремнуть. Въ этотъ то тихій и безгласный часъ Феджинъ сидлъ, безсонный, въ своемъ старомъ логовищ. Лицо его было такъ искажено и блдно, глаза такъ красны и налиты кровью, что онъ походилъ не столько на человка, сколько на какое-то ужасное привидніе, только что вставшее изъ могилы и гонимое злымъ духомъ.

Онъ сидлъ сгорбившись надъ холоднымъ очагомъ и закутавшись старымъ изорваннымъ одяломъ, его лицо было обращено къ горвшей свч, которая стояла близъ него на стол. Правую руку онъ держалъ около рта, и когда, погруженный въ мысли, онъ кусалъ свои длинные черные ногти, то на его беззубыхъ деснахъ можно было видть остатки такихъ клыковъ, которые могли бы принадлежать собак или крыс.

Нa лежавшемъ на полу матрац крпко спалъ Ноэ Клейполь. Старикъ иногда на мгновеніе останавливалъ на немъ взглядъ и снова затмъ устремлялъ его на свчу, давно нагорвшій фитиль которой свсился книзу, а растопившееся сало капало на столъ. Видно было, что его мысли блуждаютъ гд то далеко.

Да, он блуждали далеко. Досада на разрушеніе заботливо построеннаго замысла, ненависть къ женщин, которая осмлилась завести сношенія съ чужими, полное недовріе къ искренности ея отказа выдать его, горькое разочарованіе въ виду неудавшейся мести Сайксу, страхъ быть открытымъ, боязнь разоренія, смерти, дикая, безумная ярость, — вотъ т страстныя мысли, которыя, слдуя одна за другой быстрой и непрестанной чередой, пронизывали мозгъ Феджина, и всевозможные черные замыслы и злыя ршенія копошились въ его сердц.

Онъ сидлъ, совершенно не мняя своего положенія и, повидимому, не обращая ни малйшаго вниманія на время, пока его острый слухъ не уловилъ звука шаговъ на улиц.

— Наконецъ, — пробормоталъ онъ, проводя рукой по сухимъ, воспаленнымъ губамъ.— Наконецъ!

Его слова совпали съ легкимъ звономъ колокольчика. Онъ потащился вверхъ по лстниц къ входной двери и вскор вернулся съ человкомъ, закутаннымъ до подбородка и несшимъ подъ мышкою узелъ. Свъ на стулъ и сбросивъ пальто, человкъ этотъ оказался Сайксомъ.

— Вотъ! — сказалъ онъ, кладя узелъ на столъ.— Спрячь это и используй, какъ сумешь лучше. Не мало пришлось мн надъ этимъ похлопотать, я думалъ, что буду здсь тремя часами раньше.

Феджинъ прибралъ узелъ и, спрятавъ его въ шкафъ, снова слъ на прежнее мсто, не произнося ни слова. Но все это время онъ ни на мгновеніе не спускалъ глазъ съ разбойника, и теперь, когда они сидли другъ противъ друга, лицомъ къ лицу, онъ продолжалъ пристально смотрть на него, при чемъ его губы такъ тряслись и его лицо такъ измнилось подъ вліяніемъ владвшихъ имъ чувствъ, что громила невольно отодвинулъ свой стулъ и уставился на него съ неподдльнымъ испугомъ.

— Что такое?— вскричалъ Сайксъ, — Чего ты такъ на меня смотришь?

Феджинъ поднялъ правую руку и трясущимся движеніемъ погрозилъ пальцемъ въ воздух, но его возбужденіе было такъ сильно, что даръ рчи въ эту минуту покинулъ его.

— Чортъ возьми!— сказалъ Сайксъ, тревожно шаря у себя за пазухой. Онъ сошелъ съ ума, мн надо быть насторож.

— Нтъ, нтъ, — возразилъ Феджинъ, къ которому наконецъ вернулся голосъ.— Не это… Ты не тотъ человкъ, Билль. Я ничего… ничего противъ тебя не имю.

— Ничего, вотъ какъ?— произнесъ Сайксъ, строго глядя на него и внушительно перекладывая пистолетъ въ боле удобное мсто. Тмъ лучше — для одного изъ насъ. Для кого именно — это все равно.

— Я кое что скажу теб, Вилль, — продолжалъ Феджинъ, придвигая свой стулъ:— и тогда ты еще больше перемнишься, нежели я.

— Да ну?— отвтилъ разбойникъ недоврчиво.— Говори! Да торопись, а не то Нанси подумаетъ, что я пропалъ.

— Пропалъ!— вскричалъ Феджинъ.— Она уже отлично свыклась съ этой мыслью.

Сайксъ съ видомъ крайняго недоумнія посмотрлъ еврею въ лицо и, не прочтя удовлетворительнаго отвта на загадку, схватилъ его могучей рукой за шиворотъ и далъ ему хорошую встряску.

— Говори же, слышишь!— сказалъ онъ.— Или, если ты будешь продолжать молчать, то ужъ отъ недостатка воздуха. Развай ротъ скоре и говори понятными словами! Говори же, проклятая старая собака, говори!

— Ну, представь, что вотъ этотъ малый, который тутъ лежитъ…— началъ Феджинъ.

Сайксъ обернулся къ тому мсту, гд спалъ Поэ, какъ будто не замтилъ его раньше и, произнеся ‘Ладно!’ принялъ прежнюю позу.

— Представь, что онъ вздумалъ бы донести… выдать всхъ насъ… сначала подыскавъ для этого подходящихъ людей, а затмъ сойдясь съ ними на улиц, чтобы описать наши примты, перечислить имъ вс признаки, по которымъ они могли бы насъ узнать, и указать имъ наше убжище, гд насъ легче всего захватить? Представь, что онъ сдлалъ бы все это и при томъ предалъ бы наше дло, въ которомъ мы вс такъ или иначе принимаемъ участіе, — изъ за своей причуды? Не потому, чтобы его поймали въ ловушку, одурачили, перехитрили на слдствіи, посадили на хлбъ и воду, но такъ себ, для своей причуды для утоленія прихоти? Представь, что онъ вздумалъ бы украдкою уходить ночью къ людямъ, которые намъ враги, и наушничать имъ? Слышишь?— закричалъ еврей, въ глазахъ котораго вспыхнула ярость.— Представь, что онъ сдлалъ бы все это, что тогда?

— Что тогда?— отвтилъ Сайксъ, произнося страшное ругательство.— Если бы только онъ до моего прихода былъ оставленъ живымъ, я раздробилъ бы ему черепъ своимъ кованымъ каблукомъ на столько частей, сколько волосъ у него на голов.

— А если бы я это сдлалъ?— визгливымъ воемъ вскричалъ Феджинъ.— Я, который знаетъ такъ много и столько народу могъ бы вздернуть на вислицу, кром себя?

— Не знаю, — отвтилъ Сайксъ, стискивая зубы и поблвъ при одной мысли объ этомъ.— Я въ тюрьм сдлалъ бы что нибудь такое, за что меня заковали бы въ цпи. И если бы меня допрашивали на слдствіи одновременно съ тобою, я набросился бы на тебя въ присутствіи суда и размозжилъ бы теб голову цпями при всемъ народ. У меня нашлось бы столько силы, — пробормоталъ разбойникъ, потрясая тяжелымъ кулакомъ, — что я раздавилъ бы теб голову, какъ будто черезъ нее перехала нагруженная телга.

— Ты сдлалъ бы это?

— Неужели нтъ!— сказалъ громила.— Попробуй.

— А если бы это былъ Чарли, или Доджеръ или Бетсъ, или…

— Мн все равно, кто!— нетерпливо перебилъ Сайксъ.— Кто бы это ни былъ, я поступилъ бы съ ними одинаково.

Феджинъ взглянулъ въ упоръ на разбойника и, знакомъ попросивъ его соблюдать молчаніе, склонился надъ разостланной на полу постелью и началъ, расталкивая, будить спавшаго. Сайксъ пригнулся впередъ на своемъ стул и смотрлъ, положивъ руки на колни, онъ словно старался догадаться, къ чему приведутъ вс эти вопросы и приготовленія.

— Больтеръ, Больтеръ!— сказалъ Феджинъ, взглядывая на Сайкса съ выраженіемъ сатанинскаго предвкушенія и говоря съ разстановкой и удареніемъ на словахъ.— Онъ усталъ, бдняга, усталъ, такъ долго слдя за ней — слдя за ней, Вилль.

— Что это значитъ?— спросилъ тотъ, отпрянувъ назадъ.

Феджинъ не отвтилъ, но, снова нагнувшись надъ спящим, поднялъ его, заставивъ его принять сидячую позу. Посл многократнаго повторенія его вымышленнаго имени, Ноэ протеръ глаза и, широко звнувъ, сонно осмотрлся вокругъ.

— Разскажите мн про это опять, еще разъ, чтобы онъ могъ послушать, — произнесъ еврей, указывая на Сайкса.

— Про что сказать вамъ?— спросилъ заспанный Ноэ, сердито вздергиваясь.

— Да вотъ насчетъ — Нанси, — сказалъ Феджинъ, схватывая Сайкса за руку, чтобы тотъ не бросился къ выходу, не дослушавъ всего.— Мы шли по ея слдамъ?

— Да.

— До Лондонскаго моста?

— Да.

— И тамъ она повстрчалась съ двумя людьми?

— Да, такъ.

— Это были джентльменъ и леди, къ которой она по собственному почину ходила раньше, и они велли ей выдать всхъ своихъ сотоварищей, а перваго Монкса — что она и исполнила — и описать наружность — что она и исполнила — и указать имъ, въ какомъ дом мы встрчаемся и сходимся — что она и исполнила — и обозначить мсто, откуда удобне всего подстерегать насъ — что она и исполнила — и сообщить время, когда наши тамъ бываютъ — что она и исполнила? Она исполнила все это? Каждое слово она говорила по доброй вол, безъ принужденія, безъ ропота… Такъ вдь?.. Такъ?

— Именно, — отвтилъ Ноэ, почесывая голову.— Все точь въ точь такъ и было.

— А что говорили они насчетъ прошлаго воскресенья?

— Насчетъ прошлаго воскресенья?— повторилъ Мое задумчиво.— Ага!.. Да вдь я разсказывалъ вамъ это уже раньше.

— Еще разъ! Повторите еще разъ!— вскричалъ Феджинъ, крпче стискивая руку Сайкса и потрясая свободной рукой въ воздух, между тмъ какъ на губахъ у него показалась пна.

— Они, спросили у нея, — сказалъ Ноэ, который, по мр того какъ отряхалъ свою сонливость, началъ, повидимому, проникаться смутнымъ сознаніемъ, кто такой Сайксь:— спросили, почему она не пришла, какъ общала, въ прошлое воскресенье. Она отвтила, не могла.

— Почему?.. Почему?.. Скажи ему это!

— Потому что ее насильно удержалъ дома Билль, человкъ, о которомъ она говорила имъ раньше, — отвтилъ Ноэ.

— А еще что про него?— вскричалъ Феджинъ.— Что еще про того человка, о которомъ она говорила раньше? Скажи ему все, скажи ему!

— Да то, что ей нелегко уйти изъ дому, если онъ не знаетъ, куда она идетъ, — сказалъ Ноэ.— Поэтому въ первый разъ, когда она пошла къ леди, она — ха-ха-ха!— я чуть не расхохотался, когда она сказала это, — она дала ему выпить опія.

— Ахъ сатана!— вскричалъ Сайксъ, бшено освобождаясь отъ еврея.— Пусти!

Отшвырнувъ оъ себя старика, онъ кинулся изъ комнаты и, охваченный свирпой яростью, помчался вверхъ по лстниц.

— Билль! Билль!— закричалъ Феджинъ, торопливо побжавъ за нимъ:— одно слово! Только одно слово!

Ему не удалосъ бы сказать свое слово, еслибы передъ разбойникомъ не оказалась запертой дверь, которую онъ съ проклятіями безплодно пытался выломать, когда еврей, задыхаясь, догналъ его.

— Выпусти меня!— сказалъ Сайксъ.— Не говори со мной? Это опасно для тебя! выпусти меня, слышишь!

— Позволь мн сказать одно слово, — отвтилъ Феджинъ, положивъ руку на замокъ.— Ты не будешь…

— Ну?

— Ты не будешь… слишкомъ жестокъ, Билль?

Уже свтало и они могли достаточно ясно разглядть свои лица. Они обмнялись быстрымъ взглядомъ, у обоихъ въ глазахъ сверкалъ огонь, который легко было понять.

— Я говорю въ томъ смысл, — сказалъ Феджинъ, очевидно, сознавшій въ этотъ моментъ безполезность притворства, — что жестокость можетъ на насъ навлечь опасность. Побольше хитрости, Билль, и не будь слишкомъ опрометчивъ.

Сайксъ не отвтилъ ничего, но, толкнувъ дверь, которую между тмъ Феджинъ отперъ ключомъ, выбжалъ на пустынную улицу.

Ни разу не остановившись и не задумавшись, не взглянувъ по сторонамъ, не посмотрвъ ни разу ни на небо, ни себ подъ ноги, но глядя прямо передъ собою съ свирпой ршимостью и такъ крпко стиснувъ зубы, что напряженныя скулы, казалось, готовы были прорваться сквозь кожу, разбойникъ стремился дальше, очертя голову, и не пробормоталъ ни слова, не ослабилъ ни одного мускула, пока не достигъ своей двери. Онъ тихо отворилъ ее своимъ ключюмъ, безшумно поднялся по лстниц и, войдя къ себ въ комнату, заперъ дверь на два поворота ключа и придвинулъ къ ней тяжелый столъ. Посл этого онъ откинулъ занавску кровати.

Молодая женщина лежала на постели, полуодтая. Онъ, очевидно, уже разбудилъ ее, такъ какъ она вскочила съ встревоженнымъ и испуганнымъ взглядомъ.

— Вставай!

— Это ты, Билль!— произнесла она съ оттнкомъ радости, что онъ вернулся.

— Это я. Вставай!..

Увидвъ горвшую свчу, онъ вырвалъ ее изъ подсвчника и швырнулъ въ очагъ. Нанси замтила ранній проблескъ дня и хотла подойти къ окну, чтобы раздвинутъ занавску.

— Незачмъ, — сказалъ Сайксъ, выставляя впередъ руку, чтобы преградить ей дорогу.— Тутъ свта достаточно для того, что и собираюсь длать.

— Билль, — тихо сказала она тономъ боязни.— Зачмъ ты такъ на меня смотришь?

Нсколько секундъ разбойникъ сидлъ и глядлъ на нее, тяжело дыша и съ расширенными ноздрями. Затмъ онъ схватилъ ее за голову и шею, оттащилъ на середину комнаты и, взглянувъ на дверь, закрылъ ей ротъ своей тяжелой рукой.

— Билль, Билль! — силилась произнести молодая женщина, отбиваясь съ упорствомъ смертельнаго ужаса.— Я… я не буду кричать… ни разу не крикну… Выслушай меня… Скажи мн… скажи, что я сдлала!

— Сама знаешь, чертовка! — отвтилъ разбойникъ, съ трудомъ переводя дыханіе.— Тебя подстерегли сегодня ночью, каждое сказанное тобою слово было услышано.

— Тогда пощади мою жизнь, ради Неба, какъ я пощадила твою! — воскликнула она, прильнувъ къ нему.— Билль, дорогой Билль у тебя не хватитъ духу убить меня! Ахъ, подумай обо всемъ, чмъ я пожертвовала, хотя бы только этой ночью, ради тебя! У тебя будетъ время, чтобы одуматься и не взять на свою душу этого преступленія! Я не отцплюсь отъ тебя, ты не сможешь меня отшвырнутъ! Билль, Билль, ради милосерднаго Бога, ради себя, остановись, прежде чмъ пролить мою кровь! Я была врна теб, клянусь своей грховной душой, я была врна!

Онъ изо всхъ силъ отбивался отъ нея, чтобы высвободить руки, но он попрежнему были охвачены руками женщины, и какъ онъ ни отрывалъ ее отъ себя, ему не удавалось освободиться.

— Билль!— вскричала она, стараясь положить голову ему на грудь.— Джентльменъ и эта добрая леди говорили мн ночью о жизни гд нибудь въ другой стран, гд я могла бы кончить свои дни въ уединеніи и мир. Дай мн повидаться съ ними опять и на колняхъ упросить ихъ оказать то же милосердіе и доброту теб. Оставимъ оба это ужасное мсто, и далеко отсюда начнемъ лучшую жизнь, и забудемъ, какъ мы жили прежде, вспоминая объ этомъ лишь въ молитвахъ, и никогда не будемъ больше видть другъ друга. Раскаяться никогда не поздно. Они сказали мн это… я чувствую это теперь… но намъ надо время, хоть немного, немного времени!

Громила высвободилъ одну руку и досталъ пистолетъ. Несомннность немедленной тревоги, если онъ выстрлить, мелькнула въ его ум, несмотря на всю неудержимость его бшенства, и онъ изо всей силы два раза ударилъ рукояткой по ея лицу, обращенному кверху и почти соприкасавшемуся съ его собственнымъ.

Она зашаталась и упала, почти ослпленная кровью, хлынувшей изъ глубокой раны на лбу, но она поднялась съ трудомъ на колняхъ и достала спрятанный на груди блый планокъ — подарокъ Розы — и высоко держа его въ сложенныхъ рукахъ, — настолько ближе къ небу, насколько позволяли ей ослабвшія силы, — прошептала Создателю молитву о милосердіи.

Страшно было смотрть на нее. Убійца, шатаясь, отступилъ къ стнк и, прикрывъ рукою глаза, чтобы не видть, схватилъ тяжелую дубину и ударомъ ея свалилъ умиравшую.

XLVIII. Бгство Сайкса.

Изъ всхъ злодяній, совершенныхъ подъ покровомъ темноты въ широко раскинувшемся Лондон, пока ночь висла надъ нимъ, это было самое страшное. Изъ всхъ ужасовъ, подымавшихся въ утреннемъ воздух вмст съ міазмами, это преступленіе было самое постыдное и самое жестокое.

Солнце — яркое солнце, которое приноситъ человку не только новый свтъ, но и новую жизнь, и надежду, и свжесть — засіяло надъ многолюднымъ городомъ во всей своей ясной, лучезарной красот. Сквозь богатыя цвтныя стекла и въ заклеенныя бумагою окна, въ просвты церковнаго купола и въ разслины жалкихъ лачугъ оно поровну вливало свои прямые лучи. Оно освтило и комнату, гд лежала убитая женщина. Оно освтило ее. Сайксъ хотлъ заградить ему доступъ, но свтъ вливался опять. Если зрлище было ужасно при блдномъ разсвт, то какимъ было оно теперь, при этомъ сверкающемъ сіяніи дня!

Онъ не двигался, онъ боялся тронуться съ мста. Послышался стонъ, и ея рука шевельнулась. Въ изступленіи и ужас онъ нанесъ ей ударъ, и еще, и еще. Онъ набросилъ на нее одяло. Но еще страшне было думать о ея глазахъ и представлять себ, что они устремляются на него, чмъ видть ихъ обращенными кверху и словно слдящими за отраженіемъ лужи крови, трепетавшимъ и игравшимъ на потолк при свт солнца. Онъ снялъ прочь одяло. Передъ нимъ лежало тло — только плоть и кровь, не боле — но что за плоть и какъ много крови!

Онъ выскъ огонь, растопилъ очагъ и засунулъ въ пламя дубину. Къ ея концу прилипъ волосъ, который вспыхнулъ и, съежившись въ вид легкаго пепла, полетлъ вверхъ по труб, захваченной тягой. Даже и это напугало его при всей его смлости, но онъ продолжалъ держать въ огн дубину, пока она не перегорла пополамъ, и тогда онъ оставилъ обломки на угольяхъ, чтобы они догорли и обратились въ золу. Онъ умылся и вычистилъ платье, кое гд были пятна, которыя нельзя было устранить. Онъ вырзалъ эти мста и сжегъ ихъ. Сколько этихъ пятенъ по всей комнат! Даже лапы собаки были въ крови.

Все это время онъ ни разу не поворачивался спиной къ трупу, ни на одно мгновеніе. Окончивъ свои приготовленія онъ вышелъ, пятясь задомъ черезъ дверь и таща съ собой собаку, чтобы она не выпачкала снова лапъ въ крови и не унесла на улицу новыхъ уликъ преступленія. Онъ безшумно закрылъ дверь, заперъ ее, вынулъ ключъ и покинулъ домъ.

Онъ перешелъ на другую сторону улицы и взглянулъ на окно, чтобы удостовриться, что снаружи ничего не замтно. Попрежнему была задернута занавска, которую она хотла откинуть, чтобы дать доступъ свту, котораго ей не пришлось больше увидть. Тло лежало почти какъ разъ подъ окномъ. Онъ это зналъ. Боже, какъ солнце заливаетъ лучами это самое мсто!

Онъ смотрлъ туда лишь одно мгновеніе. Покинувъ комнату, онъ почувствовалъ облегченіе. Онъ свиснулъ собаку и быстро зашагалъ прочь.

Онъ прошелъ черезъ Айлингтонъ, поднялся на холмъ Хайгэта, гд стоитъ памятникъ въ честь Уиттингтона, и повернулъ внизъ къ Хайгэтскому пригорку, не имя цли и не зная, куда идти. Онъ тотчасъ свернулъ вправо, едва начавъ спускаться, и направившись по тропинк черезъ поля, миновалъ опушку Сэнскаго лса и вышелъ на поросшій верескомъ Хемпстедскій пустырь. Перескши котловину близь Долины Здоровья, онъ вскарабкался на подъемъ и, пройдя поперекъ дороги, соединяющей села Хемпстедъ и Хангэтъ, пошелъ вдоль пустыря къ полямъ у Свернаго Конца, добравшись до полей, онъ легъ подъ плетнемъ и заснулъ.

Скоро онъ опять былъ на ногахъ и покинулъ поля — приблизившись къ Лондону по проздной дорог. Затмъ пошелъ снова назадъ, затмъ перескъ другую часть того пустыря, гд онъ проходилъ уже, затмъ принялся бродитъ туда и сюда по полямъ, ложась на берегу канавъ, чтобы отдохнуть, и, вскакивая на поиски другого мста, вскор снова останавливался, и снова начиналъ блуждать.

Куда бы пойти ему поблизости, гд было бы не очень многолюдно и можно было закусить и выпить? Хендонъ! Это какъ разъ подходящее мсто, оно расположено недалеко и въ то же время въ сторон отъ дороги. Онъ направилъ туда свой путь, то принимаясь бжать, то, по какой то странной несообразности, плетясь черепашьимъ шагомъ и даже останавливаясь на мст и начиная безцльно сбивать палкой втки кустовъ. Но когда онъ пришелъ туда, вс, кто попадались ему навстрчу — даже дти у дверей домовъ — смотрли на него словно съ подозрніемъ. Опять онъ повернулъ назадъ, не имя смлоcти купитъ даже кусокъ хлба или кружку питья, хотя много часовъ уже онъ ничего не лъ. И еще разъ укрылся онъ въ вересняк, не зная, куда идти.

Онъ, исходивъ многія мили, каждый разъ возвращался все къ тому же самому пустырю. Миновали утро и полдень и уже день клонился къ вечеру, а онъ попрежнему блуждалъ туда и сюда, уходилъ и возвращался назадъ, пускался въ обходъ, и все кружилъ, и кружилъ около прежняго мста. Наконецъ вырвался изъ этого заколдованнаго круга и направился къ Хэтфильду.

Въ девять часовъ вечера онъ, совершенно изнуренный, вмст съ собакой, прихрамывавшей и обезсилвшей отъ непривычнаго путешествія, свернулъ внизъ по холму, противъ церкви тихаго села, и, тяжело шагая по небольшой улиц, незамтно вошелъ въ маленькую харчевню, слабый огонекъ которой указалъ ему путь. Въ столовой топился очагъ, и нсколько рабочихъ-сельчанъ сидли у огня, прихлебывая пиво. Они потснились, чтобы дать мсто новому постителю, но онъ слъ въ самомъ далекомъ углу и принялся за ду и питье наедин или, врне, въ компаніи съ собакой, которой иногда бросалъ куски.

Постители разговаривали о мстныхъ поляхъ, о фермахъ, когда эти темы были исчерпаны, то бесда перешла на то, сколько лтъ было старику, котораго похоронили въ предыдущее воскресенье. Молодые изъ собесдниковъ считали его очень старымъ, а старые заявляли, что онъ былъ совсмъ еще молодъ — не старше, по словамъ одного сдого ддушки, чмъ онъ. Въ немъ еще было жизни и крайней мр на десять или пятнадцать лтъ, если бы онъ былъ осторожне.

Въ такомъ разговор не было ничего, что могло бы привлечь вниманіе или встревожить. Разбойникъ, расплатившись, продолжалъ сидть, молчаливый и никмъ не замчаемый, въ своемъ углу, и почти заснулъ, когда его наполовину разбудило шумное появленіе новаго постителя.

Это былъ одинъ изъ тхъ мастеровъ на прибаутки — не то коробейниковъ, не то шарлатановъ — которые ходятъ изъ деревни въ деревню, продавая точила, бритвы, ремни, мыло, мазь для сбруи, лекарства для собакъ и лошадей, дешевые духи, косметику и тому подобные товары, сложенные въ привязанной у нихъ за спиною коробк. Его появленіе было сигналомъ къ обмну разнообразными веселыми шутками съ поселянами, не утихавшими до тхъ поръ, пока онъ не кончилъ удина и не открылъ своего короба съ сокровищами, остроумно соединивъ такимъ образомъ пріятное съ полезнымъ.

— А что это за лакомство? Хорошо ли на вкусъ, Гарри?— спросилъ ухмыляясь, одинъ изъ поселянъ, указывая на круглые куски какого то состава въ углу ящика.

— Это, — отвтилъ разносчикъ, доставая одинъ изъ нихъ:— незамнимый и неоцнимый составъ для устраненія всевозможныхъ пятенъ, ржавчины, грязи, брызгъ, ряби, капель, крапинъ на шелку, сатин, ситц, полотн, на креп, тик, на сукн, на коврахъ, на меринос, на ратин, на шерсти, на бумазе, на муслин. Пятна отъ вина, отъ ягодъ, отъ пива, сырости и краски, отъ смолы и отъ всего исчезаютъ при одномъ прикосновеніи съ незамнимымъ и неоцнимымъ составомъ. Дам, запятнавшей честь, стоитъ только проглотить одинъ кусокъ, и она сразу смоетъ свой позоръ, потому что это ядовито. Джентльмену, который хочетъ доказать свою честь, достаточно забить одинъ кусокъ въ дуло, и онъ сразу устранитъ вс сомннія, потому что это не только можетъ замнить пулю, но и обладаетъ гораздо боле рзкимъ запахомъ, а слдовательно является наилучшимъ средствомъ. По пенсу за штуку! При всхъ этихъ драгоцнныхъ свойствахъ, по пенсу за штуку!

Два покупателя уже были готовы, а нсколько другихъ колебались. Торговецъ, замтивъ это, усилилъ свое краснорчіе.

— Этотъ составъ весь раскупается нарасхватъ, какъ только его успваютъ приготовить. Надъ его выработкой непрерывно заняты четырнадцать водяныхъ двигателей, шесть паровыхъ машинъ и гальваническая батарея, и все таки они не успваютъ достаточно наготовить, хотя рабочіе трудятся такъ неустанно, что умираютъ на мст, и тогда вдовамъ назначаютъ пенсію, считая двадцать фунтовъ въ годъ на каждаго ребенка, а за двойню пятьдесятъ! По пенсу за штуку! Если угодно, по два полпенса, да и четыре фартинга {Фартингъ равенъ четверти пенса.} будутъ приняты съ величайшимъ удовольствіемъ. По пенсу за штуку! Пятна ягодныя, винныя, пивныя, пятна отъ сырости, отъ краски и отъ грязи, пятна смоляныя, кровяныя! Вотъ на шляп одного джентльмена изъ вашей компаніи вы видите пятно, которое я вычищу раньше, чмъ онъ успетъ поднести мн кружку эля…

— А!.. — вскричалъ Сайксъ, вскакивая.— Давайте назадъ шляпу!

— Я вычищу ее, сэръ, — сказалъ коробейникъ, подмигнувъ остальнымъ, — раньше, чмъ вы успете подойти съ того конца комнаты. Джентльмены, соблаговолите обратить вниманіе на темное пятно на шляп этого джентльмена — оно не боле шиллинга, но превышаетъ полкрону. Будетъ ли это пятно отъ сырости, краски или грязи, винное, ягодное, пивное, смоляное или кровяное…

Ему не пришлось сказать, такъ какъ Сайксъ съ зловщимъ проклятіемъ опрокинулъ столъ и, выхвативъ шляпу изъ рукъ торговца, бросился вонъ.

Съ той же самой бурей противоположныхъ чувствъ и нершимостью, которыя, противъ его воли, весь день не покидали его, убійца, видя, что за нимъ никто не пошелъ слдить и что его очевидно приняли за какого нибудь пьянаго и нелюдима, вернулся въ городокъ и, сторонясь отъ свта фонарей кареты, которая стояла на одной изъ улицъ, замтилъ, проходя мимо, что это пріхала почта изъ Лондона и остановилась у почтовой конторы. Онъ почти увренъ былъ, какія новости она привезла, но тмъ не мене перешелъ черезъ дорогу и сталъ прислушиваться.

Почтальонъ стоялъ у двери, поджидая сумки съ письмами. Въ эту минуту подошелъ человкъ, одтый лсникомъ, и почтальонъ передалъ ему корзину, стоявшую на тротуар.

— Это для вашихъ, — сказалъ онъ.— Да поторопитесь вы тамъ, слышите? Проклятая сумка, не могли ее приготовить до сихъ поръ за цлый вечеръ, на что это похоже!

— Что въ столиц новаго, Бенъ?— спросилъ лсникъ, отступая къ ставнямъ окна, чтобы удобне обозрть лошадей.

— Ничего не смогу сказать, — отвтилъ тотъ, натягивая перчатки.— Вотъ разв поднялась немного цна на зерновой хлбъ. Я слышалъ тоже, что гд то у Спитальфильда убили кого то, не не могу этому придать большой вры.

— Нтъ, это дйствительно случилось, — сказалъ выглянувшій изъ окна кареты джентльменъ.— И притомъ зврское убійство.

— Вотъ какъ, сэръ?— произнесъ почтальонъ, дотронувшись до своей шляпы.— А скажите пожалуйста, кого убили — мужчину или женщину?

— Женщину, — отвтилъ джентльменъ, — Говорятъ…

— Скоро ли, Бенъ?— нетерпливо сказалъ кучеръ.

— Проклятая сумка!— отвтилъ почтальонъ.— Дa вы тамъ заснули вс, что ли?

— Иду! — отозвался служитель конторы, выбгая изъ двери.

— Иду! — проворчалъ почтальонъ.— Иду такъ же скоро, какъ та молодая и богатая невста, которая должна въ меня влюбиться, только не знаю когда. Давайте сюда. Ну, съ Богомъ!

Рогъ протрубилъ нсколько веселыхъ нотъ, и карета исчезла изъ виду.

Сайксъ продолжалъ стоять на улиц, очевидно, безучастный къ тому, что сейчасъ услышалъ, и не волнуемый инымъ чувствомъ, кром сомннія, куда идти. Наконецъ онъ повернулъ опять назадъ и двинулся по дорог, идущей отъ Хэтфильда къ Сентъ-Альбансу.

Онъ угрюмо шелъ впередъ. Но когда городъ остался позади и онъ очутился среди уединенія и мрака дороги, въ его душу началъ закрадываться страхъ, и трепетный ужасъ обуялъ его. Каждый предметъ впереди, — будь то дерево или тнь, колебался ли онъ или былъ недвиженъ, — принималъ какія нибудь страшныя очертанія. Но эта боязнь ничего не значила по сравненію съ преслдовавшимъ его сознаніемъ, что тотъ страшный образъ, который былъ утромъ передъ его глазами, идетъ теперь за нимъ по пятамъ. Онъ могъ въ темнот различить его тнь, не упустивъ ни одной подробности очертаній, могъ видть, какъ грозно и твердо призракъ убитой идетъ позади. Онъ слышалъ шорохъ ея платья въ шепот листьевъ, и каждое дуновеніе втра приносило съ собой ея послдній тихій стонъ. Если онъ останавливался, стоялъ и призракъ. Если онъ принимался бжать, то видніе не покидало его — но оно не бжало — это было бы облегченіемъ — а неслось, какъ мертвое тло, на крыльяхъ какого-то однообразнаго печальнаго втра, который не усиливался и не замиралъ.

Иногда онъ оборачивался съ отчаяннымъ ршеніемъ отогнать отъ себя привидніе, хотя бы взглядъ на него стоилъ ему жизни. Но волосы на голов вставали у него дыбомъ и кровь застывала, потому что оно продолжало стоять сзади него. Утромъ онъ удерживалъ это видніе впереди себя, но теперь оно было позади него, и онъ зналъ, что это навсегда! Онъ прижался спиною къ откосу, но чувствовалъ, что оно стоить надъ нимъ, выдляясь на холодномъ ночномъ неб. Онъ растянулся на дорог, легши на спину. Оно стояло у его головы, безмолвное, прямое и недвижное, — живой надгробный памятникъ, надпись котораго была начертана кровью.

Можно ли говорить, что убійцы иногда избгаютъ суда и что Провидніе бездйствуетъ? Сотни жестокихъ смертей заключены въ одной безконечной минут этой агоніи ужаса.

Въ пол, гд онъ проходилъ, стоялъ сарай, которыя могъ дать кровъ для ночлега. Передъ входомъ стояли три высокихъ тополя отъ которыхъ темнота внутри сарая еще больше сгущалась, втеръ зловще завывалъ среди втвей. Онъ не могъ идти дальше до наступленія новаго дня, и прилегъ здсь, вплотную къ стн, чтобы встртить новую пытку.

Теперь другое видніе преслдовало его, столь же упорное, но боле страшное, чмъ то, отъ котораго онъ избавился. Т широко раскрытые глаза, такіе потухшіе и стеклянные, что ему легче было видть ихъ наяву, нежели думать о нихъ, появились среди темноты, свтлые, но ничему не дававшіе свта. Только два было глаза, но они были повсюду. Если онъ зажмуривалъ глаза, то передъ нимъ представала комната со всей знакомой ему обстановкой — и такими подробностями, которыхъ онъ и не вспомнилъ бы, если бы вздумалъ возстановить эту картину по памяти. Вс предметы были на обычныхъ мстахъ. И тло было на своемъ мст, и глаза были точь въ точь такіе, какими онъ видлъ ихъ, уходя. Онъ всталъ и вышелъ въ поле. Призракъ снова былъ позади. Онъ вернулся въ сарай и опять растянулся на земл. Но не усплъ онъ улечься, какъ глаза были уже передъ нимъ.

Здсь онъ оставался, охваченный такимъ ужасомъ, какого никто не зналъ до него, дрожа всмъ тломъ и обливаясь холоднымъ потомъ, когда вдругъ ночной втеръ принесъ шумъ отдаленной тревоги и гулъ смшанныхъ криковъ. Людской голосъ въ этомъ глухомъ мст, хотя бы онъ былъ поводомъ къ тревог, былъ для него отрадою. Передъ лицомъ возможной опасности къ нему возвратились силы и энергія и, вскочивъ на ноги, онъ выбжалъ на открытое мсто.

Широкій небосводъ, казалось, охваченъ былъ пламенемъ. Поднимаясь кверху вмст съ дождемъ искръ и возносясь одинъ надъ другимъ, перебгали огромные огненные языки, освщая окрестность на многія мили кругомъ и посылая облака дыма къ тому мсту, гд онъ стоялъ. Крики становились громче, новые голоса примшивались къ общему шуму, и онъ различалъ возгласы ‘пожаръ!’ среди звона въ набатъ, паденія тяжелыхъ балокъ и трещанія пламени, которое, встртивъ какое нибудь новое препятствіе, вскидывалось кверху, ободренное горючею пищей. Суматоха росла. Тамъ были люди — мужчины, женщины — тамъ былъ свтъ, движеніе. Передъ нимъ будто открылась новая жизнь. Онъ кинулся впередъ — прямо, стремглавъ, пробиваясь сквозь колючіе кусты и заросли и перескакивая черезъ плетни и ограды, такъ же стремительно, какъ и его собака, которая летла впереди него съ громкимъ и звонкимъ лаемъ.

Онъ добжалъ до горвшей постройки. Полуодтые люди метались туда и сюда, одни старались вывести испуганныхъ лошадей изъ конюшенъ, другіе — выгоняли скотъ изъ загородей и надворныхъ строеній, третьи выходили изъ охваченнаго огнемъ дома, нагруженные вещами, среди сыпавшагося на нихъ дождя искръ и падавшихъ кругомъ раскаленныхъ, обугленныхъ балокъ. Изъ отверстій, гд часъ тому назадъ находились окна и двери, вырывалось яростно бушующее пламя, стны колыхались и коробились подъ напоромъ огненнаго потока, расплавленный свинецъ и желзо, раскаленные добла, лились и сыпались на землю. Женщины и дти громко плакали, мужчины ободряли другъ друга криками и дружными возгласами. Дребезжаніе пожарныхъ помпъ и шумъ дробящейся и кипящей воды, когда струя ударялась о пылающее дерево, смшивались съ оглушительной суматохой. Онъ тоже кричалъ, пока не охрипъ и, забывъ все и себя самого, ринулся въ самую середину давки.

Въ теченіи ночи онъ не переставалъ бгать туда и сюда, то онъ качалъ воду, то стремился сквозь дымъ и пламя, все время суетясь тамъ, гд было больше всего шуму и людей. На приставныхъ лстницахъ, на крышахъ построекъ, на половицахъ, которыя трещали и подавались подъ его тяжестью, всюду онъ появлялся, осыпаемый градомъ падающихъ кирпичей и камней и заглядывая въ каждую область грознаго пожара. Но онъ жилъ чудною жизнью. Онъ не получилъ ни царапины, ни ушиба, не чувствовалъ усталости и ни о чемъ не думалъ, пока не спустилось утро, освтивъ одн лишь почернвшія, дымящіяся развалины.

Когда затихло это безумное возбужденіе, то съ удесятеренной силою проснулось въ немъ сознаніе своего преступленія. Онъ подозрительно осмотрлся, такъ какъ люди разговаривали, разбившись на кучки, и онъ боялся, что предметомъ ихъ разговора является онъ. Собака поняла выразительное движеніе его пальца, и они украдкой пошли прочь вмст. Когда онъ проходилъ мимо помпы, у которой сидли нсколько человкъ, то они пригласили его раздлить съ ними ду. Онъ сълъ немного хлба съ мясомъ, а хлебнувъ пива, услышалъ, что пожарные, которые пріхали изъ Лондона, разговариваютъ объ убійств.

— Говорятъ, онъ направился въ Бирмингемъ, — сказалъ одинъ изъ нихъ:— но его изловятъ, потому что сыскная полиція вся на ногахъ, а завтра будетъ разослано объявленіе по всей стран.

Онъ торопливо ушелъ и не останавливался, пока въ силахъ былъ держаться на ногахъ. Затмъ онъ улегся въ кустахъ и предался долгому, но прерывистому и безпокойному сну. Нершительно и безцльно побрелъ онъ дальше, угнетаемый страхомъ передъ новымъ одинокимъ ночлегомъ.

Внезапно онъ принялъ отчаянное ршеніе пойти назадъ въ Лондонъ.

‘Тамъ есть по крайней мр съ кмъ перекинуться словомъ’, подумалъ онъ, — ‘и при томъ можно хорошо спрятаться. Они не ожидаютъ меня изловить такъ, разъ ищутъ меня за городомъ. Отчего бы мн не выждать недлю или около того, а затмъ, потребовавъ денегъ у Феджина, — не похать во Францію? Чортъ возьми, попытаюсь.’

Онъ не медля началъ выполнять свой планъ и, выбирая самыя безлюдныя дороги, пустился въ обратный путь, ршивъ притаиться близь столицы до сумерекъ, а тамъ, войдя въ городъ обходомъ, направиться сразу въ тотъ кварталъ, который онъ избралъ своей цлью.

Но собака? Если разосланы уже какія нибудь описанія его наружности, то не забудутъ упомянуть, что его собака исчезла и, вроятно, ушла вмст съ нимъ. Благодаря этому его могутъ узнать, когда онъ будетъ итти по улицамъ. Онъ ршилъ утопить ее и на ходу высматривалъ какой нибудь прудъ, въ тоже время, подобравъ камень, онъ завязалъ его въ свой платокъ.

Животное во время этихъ приготовленій посматривало въ лицо своему хозяину. Потому ли, что инстинктъ подсказалъ собак, въ чемъ его намренія, или разбойникъ покосился на нее сурове обыкновеннаго, но она отстала отъ него нсколько боле обычнаго и начала присдать, когда онъ замедлялъ шаги. Ея хозяинъ остановился на краю небольшого пруда и оглянулся, подзывая ее, она не шла къ нему.

— Слышишь, я зову? Поди сюда!— крикнулъ Сайксъ.

Животное подошло къ нему, повинуясь привычк, но когда Сайксъ нагнулся, чтобы привязать къ его ше платокъ съ камнемъ. Собака тихо зарычала и отскочила назадъ.

— Поди ко мн!— крикнулъ разбойникъ.

Собака вильнула хвостомъ, но не двинулась съ мста. Сайксъ сдлалъ затяжную петлю и позвалъ ее опять.

Собака подошла, отступила назадъ, остановилась на минуту и со всхъ ногъ кинулась прочь.

Онъ продолжалъ свистать и прислъ въ ожиданіи, что она прибжитъ назадъ. Но собака не возвращалась, и онъ пустился въ дальнйшій путь.

XLIX. Монксъ и мистеръ Броунлоу наконецъ встрчаются, о чемъ они говорили и какое извстіе прервало ихъ бесду.

Начинались сумерки, когда мистеръ Броунлоу вышелъ изъ наемной кареты у своего подъзда и постучался. Когда дверь открылась, то изъ кареты вышелъ плечистый мужчина и сталъ съ одной стороны подножки, между тмъ какъ съ другой стороны помстился второй человкъ, сошедшій съ козелъ. По знаку мистера Броунлоу они помогли третьему выйти изъ кареты и, ведя его между собою, увлекли въ открытую дверь дома. Это былъ Монксъ.

Они поднимались по лстниц, не произнося ни слова. Мистеръ Броунлоу, идя впереди, указывалъ путь и направилъ ихъ въ одну изъ заднихъ комнатъ. Здсь Монксъ, все время шедшій съ очевидной неохотой, остановился передъ дверью. Ведшіе его люди вопросительно посмотрли на стараго джентльмена.

— У него нтъ иного выбора, — сказалъ мистеръ Броунлоу.— Если онъ будетъ упираться или хоть однимъ движеніемъ пальца выкажетъ неповиновеніе вамъ, то вытащите его на улицу, позовите полицію и заявите отъ моего имени, что онъ мошенникъ.

— Какъ вы смете такъ говорить?— спросилъ Монесъ.

— А какъ вы смете вынуждать меня къ этому?— отвтилъ мистеръ Броунлоу, въ упоръ глядя на него.— Не спятили ли вы съ ума, что хотите уйти отсюда? Отпустите ему руки. Ну вотъ, сэръ. Вы имете полную свободу уйти, а мы — послдовать за вами. Но я клянусь вамъ всмъ, что для меня самое дорогое и святое, что въ то самое мгновеніе, когда вы ступите на улицу, я арестую васъ по обвиненію въ мошенничеств и присвоеніи чужихъ денегъ. Я твердъ и непреклоненъ въ своемъ ршеніи. Если и вы намрены проявить себя такимъ же, то ваша кровь пустъ падетъ на вашу же голову!

— Какою властью я схваченъ на улиц и приведенъ сюда этими собаками?— спросилъ Монксъ, взглядывая на стоявшихъ по об стороны его людей.

— Моей, — отвтилъ мистеръ Броунлоу.— Эти люди наняты мной. Если вы жалуетесь на то, что васъ лишили свободы (вдь вы имли возможность и власть вернуть ее себ, когда были еще на улиц, но, повидимому, сочли боле благоразумнымъ хранить молчаніе), — то, повторяю, обратитесь къ покровительству закона. Я тоже съ своей стороны прибгну къ закону. Но когда вы зайдете слишкомъ далеко, чтобы можно было отступить, то ужъ не просите у меня снисхожденія. Разъ власть надъ вами перейдетъ въ другія руки, не говорите, что я толкнулъ васъ въ пучину, въ которую вы бросились сами.

Было видно, что Монксъ смущенъ и встревоженъ. Онъ колебался.

— Ваша нершимость не продлится долго, — продолжалъ мистеръ Броунлоу твердо и невозмутимо.— Если вамъ угодно, чтобы я выставилъ свои обвиненія публично и навлекъ на васъ кару, размры которой я могу лишь съ трепетомъ предугадывать, но невластенъ ихъ назначать, то, повторяю еще разъ, путь передъ вами открытъ. Если же нтъ, и вы взываете къ моему снисхожденію и къ доброт тхъ, передъ кми вы такъ глубоко виноваты, то садитесь безъ дальнйшихъ словъ на этотъ стулъ. Онъ поджидалъ васъ цлыхъ два дня.

Монксъ пробормоталъ нсколько невнятныхъ словъ, но все еще не ршался.

— Не угодно ли поторопиться, — сказалъ мистеръ Броунлоу.— Одного моего слова достаточно, и выбора уже не будетъ…

Тотъ все еще колебался.

— Я не имю склонности продолжать переговоры, — сказалъ мистеръ Броунлоу.— Такъ какъ я защищаю важнншіе интересы другихъ, то не имю на это нравственнаго права.

— Нтъ ли…— спросилъ Монксъ, запинаясь:— нтъ ли… средняго пути?

— Нтъ.

Монксъ безпокойно взглянулъ на стараго джентльмена, но не прочтя на его лиц ничего, кром суровости и твердой ршимости, вошелъ въ комнату и, пожавъ плечами, слъ.

— Заприте дверь снаружи, — сказалъ мистеръ Броунлоу своимъ людямъ, — и войдите, когда я позвоню.

Люди повиновались и оставили ихъ съ глазу на глазъ.

— Нечего сказать, сэръ, хорошее обхожденіе, — произнесъ Монксъ, сбрасывая шляпу и плащъ, — со стороны стараго друга моего отца.

— Потому, именно, что я былъ старымъ другомъ вашего отца, молодой человкъ, — отвтилъ мистеръ Броунлоу:— потому, что надежды и желанія юныхъ счастливыхъ лтъ моихъ были связаны съ нимъ и съ тмъ прекраснымъ, роднымъ ему существомъ, которое въ юности было отозвано Богомъ и оставило меня здсь вести одинокую, безотрадную жизнь, потому именно, что онъ, еще мальчикомъ, на колняхъ стоялъ рядомъ со мной у смертнаго одра своей единственной сестры въ то самое утро, когда она — Небо судило иначе — должна была сдлаться моей женою, потому именно, что мое наболвшее сердце было привязано къ ней съ этихъ поръ и не покидало его во всхъ его испытаніяхъ и заблужденіяхъ до самой его смерти, потому именно, что душа моя наполнена старыми воспоминаніями и картинами былого и даже встрча съ вами пробуждаетъ прежнія думы, — только по этимъ причинамъ во мн возникло побужденіе отнестись къ вамъ съ такой снисходительностью теперь.— Да, Эдуардъ Лифордъ, даже теперь!… И я стыжусь за васъ, недостойнаго носителя этого имени.

— При чемъ тутъ имя?— спросилъ тотъ посл минутнаго молчанія, въ теченіи котораго онъ съ угрюмымъ удивленіемъ наблюдалъ за волненіемъ своего собесдника.— Что составляетъ для меня имя?

— Ничего, — отвтилъ мистеръ Броунлоу.— Для васъ ничего. По это же имя носила и она, и даже теперь, на разстояніи столькихъ лтъ, оно меня, старика, обдаетъ тмъ же жаромъ и трепетомъ, какъ бывало прежде, когда кто нибудь произносилъ его при мн. Я очень радъ, что вы перемнили его… очень, очень радъ.

— Все это прекрасно, — сказалъ Монксъ (будемъ называлъ его этимъ вымышленнымъ именемъ) посл долгой паузы, во время которой онъ съ угрюмымъ, вызывающимъ видомъ ерзалъ на мст, а мистеръ Броунлоу сидлъ, закрывъ лицо рукой.— Но что вамъ отъ меня нужно?

— У васъ есть братъ, — сказалъ мистеръ Броунлоу, очнувшись отъ своего полузабвенія:— братъ, прошептать имя котораго вамъ на ухо, подойдя къ вамъ сзади на улиц, оказалось почти достаточно, чтобы противъ вашей воли привести васъ сюда, встревоженнаго и недоумвающаго.

— У меня нтъ брата, — отвтилъ Монксъ.— Вы знаете, что я былъ единственный сынъ. Съ чего это вы толкуете о какихъ то братьяхъ? Вамъ это все такъ же хорошо извстно, какъ и мн.

— Выслушайте то, что мн извстно, и вы заговорите иначе, — сказалъ мистеръ Броунлоу.— Я васъ заинтересую понемногу. Мн извстно, что отъ этого несчастнаго брака, къ которому фамильная гордость и самое жалкое и пустое тщеславіе принудили вашего отца, когда онъ былъ еще юношей, вы были единственнымъ и крайне неудачнымъ плодомъ.

— Какой мн толкъ отъ крпкихъ выраженій, — сказалъ Монксъ съ язвительнымъ смхомъ.— Вамъ извстенъ фактъ, и довольно съ меня.

— Но мн также извстно, — продолжалъ старый джентльменъ:— сколько бдствія, медленной пытки, безконечной горечи было въ этомъ злополучномъ союз. Я знаю, какъ апатично и безучастно каждый изъ несчастной четы влачилъ свою тяжелую цпь среди отравленной жизни. Я знаю, сколько язвительныхъ упрековъ они бросали другъ другу тотчасъ, когда кончалось соблюденіе вншнихъ формальностей, я знаю, какъ равнодушіе уступило мсто непріязни, непріязнь — ненависти, ненависть — отвращенію, пока они наконецъ не порвали связи окончательно и не поселились далеко другъ отъ друга, каждый нося съ собой мучительный обрывокъ цпи, расковать которую могла лишь смерть, и которую они должны были скрывать въ новомъ общественномъ кругу, подъ маской напускного веселья. Вашей матери удалось это. Она скоро забылась. Но сердце вашего отца эта цпь много лтъ продолжала язвить и терзать.

— Да, они жили отдльно, — сказалъ Монксъ.— Что же изъ этого?

— Когда прошло нсколько времени посл ихъ разрыва, — отвтилъ мистеръ Броунлоу, — и ваша мать, всецло отдавшись легкомысленной жизни на континент, совершенно забыла молодого мужа, котораго она была на десять лтъ старше, оставшагося дома съ разбитою будущностью, то онъ нашелъ себ новыхъ друзей. По крайней мр, это-то обстоятельство вамъ извстно.

— Нтъ, — сказалъ Монксъ, отводя глаза въ сторону и топая ногою по полу съ видомъ человка, который ршился отрекаться отъ всего.— Нтъ.

— Ваше обращеніе и ваши поступки внушаетъ мн увренность, что вы не забыли этого и никогда не переставали думать объ этомъ съ горечью, — возразилъ мистеръ Броунлоу.— Я говорю о томъ, что было пятнадцать лтъ назадъ, когда вамъ было не больше одиннадцати лтъ, а вашему отцу только тридцать одинъ, — потому что, повторяю онъ былъ почти мальчикъ, когда его отецъ приказалъ ему жениться. Долженъ ли я коснуться событій, которыя бросаютъ тнь на память вашего родителя, или вы избавите меня отъ этого и откроете мн правду?

— Мн нечего открывать, — отвтилъ Монксъ.— Продолжайте говорить, если хотите.

— Хорошо, — сказалъ мистеръ Броунлоу.— Эти новые друзья были: морской офицеръ, вышедшій уже въ отставку и около полугода до этого знакомства потерявшій жену, и его двое дтей. Ихъ было больше, но изъ всей семьи остались въ живыхъ только двое. Это были дочери, одна — очаровательная двушка девятнадцати лтъ, другая — еще совсмъ ребенокъ лтъ двухъ или трехъ.

— Что мн за дло до этого?— спросилъ Монксъ.

— Они жили, — продолжалъ мистеръ Броунлоу, какъ бы не разслышавъ вопроса:— въ той мстности Англіи, куда вашъ отецъ забрался въ своихъ скитаніяхъ и гд онъ поселился. Знакомство повело къ сближенію, сближеніе — къ дружб. Вашъ отецъ быль обаятеленъ, какъ немногіе. У него была та же душа и т же личныя свойства, какъ у его покойной сестры. По мр того какъ старый офицеръ узнавалъ его, онъ сталъ любить его все больше и больше. Если бы ограничивалось только этимъ! Но и его дочь полюбила вашего отца.

Старый джентльменъ остановился, Монксъ кусалъ себ губы, уставившись глазами на полъ. Броунлоу тотчасъ же продолжалъ:

— Къ концу года онъ былъ помолвленъ, торжественно помолвленъ съ этой двушкой, онъ былъ предметомъ ея первой, неизмнной, горячей, цломудренной страсти.

— Однако, вашъ разсказъ не изъ короткихъ, — замтилъ Монксъ, нетерпливо ерзая на стул.

— Это правдивый разсказъ о скорби, испытаніяхъ и горести, молодой человкъ, — возразилъ мистеръ Броунлоу — а такіе разсказы всегда длинны. Будь это повсть о сплошной радости и счасть, мн пришлось бы говорить очень недолго. Наконецъ, одинъ изъ тхъ богатыхъ родственниковъ, въ пользу интересовъ и общественнаго положенія которыхъ вашъ отецъ былъ принесенъ въ жертву, какъ это часто длается, — умеръ и оставилъ для поправленія всего причиненнаго имъ зла ту панацею противъ всякой скорби, которая его самого удовлетворяла всю жизнь, — деньги. Онъ долженъ былъ отправиться въ Римъ, гд этотъ человкъ лечился и посл смерти оставилъ свои дла чрезвычайно запутанными. Онъ похалъ, схватилъ тамъ смертельную болзнь, и къ нему тотчасъ отправилась ваша мать, захвативъ и васъ съ собою, какъ только получила въ Париж извщеніе объ этомъ. Онъ умеръ на другой день посл ея прізда, не оставивъ никакого завщанія — никакого — тамъ что все состояніе досталось ей и вамъ.

Въ этомъ мст разсказа Монксъ затаилъ дыханіе и слушалъ съ видомъ крайне нетерпливаго интереса, хотя глаза его не были обращены на говорившаго. Когда мистеръ Броунлоу замолкъ на минуту, онъ перемнилъ свою позу съ видомъ человка, испытавшаго внезапное облегченіе и вытеръ разгоряченное лицо и руки.

— Передъ отъздомъ за границу, прозжая черезъ Лондонъ, — сказалъ мистеръ Броунлоу медленно и устремивъ глаза на лицо Монкса, — онъ зашелъ ко мн.

— Я ни разу не слышалъ объ этомъ, — перебилъ Монксъ голосомъ, которому старался придать оттнокъ недоврія, но въ которомъ слышалось скоре непріятное удивленіе.

— Онъ зашелъ ко мн и оставилъ въ числ другихъ вещей картину — портретъ рисованный имъ — портретъ этой бдной двушки, который онъ не хотлъ оставить дома или везти съ собою. Тревога и угрызенія совсти почти обратили его въ тнь. Онъ несвязно, какъ безумный, толковалъ о томъ, что онъ погубилъ и обезчстилъ двушку, онъ посвятилъ меня въ свое намреніе обратить свою собственность въ деньги и, предоставивъ вамъ и жен часть недавняго наслдства, покинуть Англію — я не сомнвался, что онъ покинулъ бы ее не одинъ — и никогда больше не возвращаться. Даже отъ меня, своего стариннаго и перваго друга, привязанность котораго коренилась въ земл, покрывавшей ту, которая была дорога намъ обоимъ, — даже отъ меня онъ скрылъ дальнйшія подробности своихъ плановъ, общавъ написать и сообщить мн все, а посл того повидаться со мной еще разъ — въ послдній разъ на земл. Увы! Оказалось что то былъ послдній разъ. Я не получилъ письма и больше не видлся съ нимъ.

— Я отправился, — продолжалъ мистеръ Броунлоу, посл короткой паузы:— я отправился, когда все было кончено, въ мста, гд зародилась его — я примню то выраженіе, которымъ не задумались бы опредлить это въ свт, такъ какъ свтскіе приговоры или одобренія ему безразличны, — гд зародилась его преступная любовь, я твердо ршилъ, что если мои опасенія окажутся дйствительны, то это заблудшее дитя найдетъ сердце и кровъ, которые утшатъ и пріютятъ ее. Но семья офицера ухала за недлю передъ тмъ. Они расплатились со всми мелкими долгами и ухали вечеромъ. Почему и куда — никто не могъ сказать.

Монксъ вздохнулъ еще свободне и осмотрлся съ усмшкой торжества.

— Когда вашъ братъ, — сказалъ мистеръ Броунлоу, придвигая къ нему свой стулъ:— когда вашъ братъ — слабое, беззащитное, нищее дитя — былъ поставленъ на моемъ пути боле могучей силой, чмъ случай, и былъ спасенъ мной отъ порочной и преступной жизни…

— Что?— вскричалъ Монксъ.

— Да, спасенъ мной, — сказалъ мистеръ Броунлоу.— Я предсказывалъ вамъ, что скоро васъ заинтересую! Я вижу, что вашъ хитрый сообщникъ умолчалъ о моемъ имени, хотя могъ ли онъ знать, что оно вамъ извстно? Итакъ, когда онъ лежалъ въ моей квартир, оправляясь отъ болзни, то его сильное сходство съ портретомъ, о которомъ я говорилъ, поразило меня. Даже когда я впервые увидлъ его, во всей его грязи и убожеств, въ его лиц я замтилъ какое то выраженіе, которое подйствовало на меня, какъ быстрый взглядъ на стараго друга, промелькнувшаго въ сновидніи. Мн нтъ надобности говорить вамъ, что онъ былъ снова поймалъ въ сти, прежде чмъ я узналъ его исторію….

— Почему нтъ надобноcти?— съ наивностью спросилъ Монксъ.

— Потому что вы хорошо это знаете.

— А!

— Напрасно вы отрекаетесь. Я докажу вамъ, что мн извстно гораздо больше этого.

— Вы… вы… ничего не можете доказать противъ меня, — пробормоталъ Монксъ.— Попробуйте-ка доказать.

— Посмотримъ, — отвтилъ старый джентльменъ окидывая его испытующимъ взглядомъ.— Я потерялъ мальчика изъ виду и никакими усиліями не могъ его найти. Такъ какъ ваша мать умерла, то я зналъ, что вы одинъ можете разршить тайну, если вообще ея разршеніе возможно. Послднее бывшее у меня извстіе о васъ говорило, что вы находитесь въ своихъ владніяхъ въ Вестъ-Индіи — куда, какъ мн хорошо извстно, вы отправились посл смерти матери, чтобы избжать преслдованія за здшнія темныя дла. Я похалъ туда. Вы, оказалось, выбыли оттуда за нсколько мсяцевъ передъ тмъ и по предположенію, находились въ Лондон, но никто не могъ указать вашего мстопребыванія. Я возвратился. Ваши управляющіе не знали, гд вы живете. Они сказали мн, что вы появляетесь и исчезаете такъ же странно, какъ всегда:— то подрядъ каждый день, то не видно васъ цлые мсяцы, повидимому, вы жили въ тхъ же вертепахъ и вращались среди той же преступной орды, гд вы находили себ друзей, еще когда были неукротимымъ подросткомъ. Я надодалъ вашимъ повреннымъ въ длахъ новыми разспросами. Я поджидалъ на улицахъ днемъ и ночью, но ни разу не увидлъ васъ и только два часа тому назадъ мои безплодныя усилія увнчались успхомъ.

— Вотъ я передъ вами, — сказалъ Монксъ, вставая съ вызывающимъ видомъ.— Что же дальше? Мошенничество и кража слова громкія — и вы думаете, что ихъ оправдываетъ мнимое сходство какого то чертенка съ праздной мазней давно умершаго человка? Братъ! Да вы не знаете даже, родился ли ребенокъ у этой плаксивой двчонки! Вы не знаете даже этого!

— Я не зналъ раньше, — отвтилъ мистеръ Броунлоу тоже вставая, — но въ теченіи послднихъ двухъ недль мн все стало извстно. У васъ есть братъ, вы знаете объ этомъ и видли его. Было оставлено вашимъ отцомъ завщаніе, которое ваша мать уничтожила, передъ смертью посвятивъ васъ въ эту тайну и предоставивъ вамъ извлекать изъ нея выгоды. Завщаніе упоминало о ребенк, который могъ появиться на свтъ, какъ плодъ этой грустной любви, ребенка этого вы встртили случайно и ваши первыя подозрнія были пробуждены его сходствомъ съ отцомъ. Вы похали на мсто его рожденія. Тамъ существовали доказательства — долго лежавшія подъ спудомъ — доказательства его рожденія и происхожденія. Вы ихъ уничтожили и теперь, какъ вы сами сказали своееу сообщнику-еврею: ‘единственныя доказательства происхожденія мальчика лежатъ на дн рки, а старая вдьма, которая взяла ихъ отъ его матери, гніетъ въ гробу’. Недостойный сынъ, подлецъ, обманщикъ, — вы, совщающійся съ ворами и убійцами ночью въ темныхъ комнатахъ, вы, который своимъ коварствомъ и кознями послужили причиной жестокой смерти той, кто стояла неизмримо выше васъ, вы, съ самой колыбели вливавшій горечь и желчь въ сердце отца своего и до того одаренный всми злыми страстями, порочностью, безпутствомъ, что ваши низкія свойства послужили причиною уродливаго недуга, сдлавшаго ваше лицо отраженіемъ вашей души — неужели вы, Эдуардъ Лифордъ, еще дерзаете бросать мн вызовъ?

— Нтъ, нтъ, нтъ!— отвтилъ негодяй, ошеломленный этими обвиненіями.

— Каждое слово, — вскричалъ старый джентльменъ, — каждое слово, которое было сказано между вами и этимъ гнуснымъ злодемъ, извстно мн! Тни на стн уловили ваши шептанія и передали ихъ мн. Увидвъ эту травлю ребенка, самъ порокъ преобразился, нашелъ смлость и почти получилъ печать добродтели Совершилось убійство, нравственной причиной котораго, если не фактической, являетесь вы!..

— Нтъ, нтъ!— прервалъ Монксъ.— Мн… Мн ничего не извстно объ этомъ!.. Я шелъ разузнать правду объ этомъ, когда вы остановили меня. Я не зналъ причины, я думалъ, что это результатъ простой ссоры.

— Нтъ, это результатъ разоблаченія, отчасти, вашей тайны!— отвтилъ мистеръ Броунлоу.— Согласны ли вы разоблачитъ остальное?

— Да, согласенъ.

— Подписать изложеніе правдивыхъ фактовъ и устно повторить его при свидтеляхъ?

— Общаю это.

— Вы согласны оставаться здсь, пока не будетъ составленъ этотъ документъ, и отправиться со мною туда, гд я сочту наиболе удобнымъ его устное подтвержденіе?

— Если вы настаиваете, я сдлаю и это, — отвтилъ Монксъ.

— Этого мало, — сказалъ мистеръ Броунлоу.— Вы должны вознаградить невиннаго и безобиднаго ребенка, хотя онъ и плодъ грховной и несчастной любви. Вы не забыли условій завщанія. Исполните ихъ, поскольку они касаются вашего брата, и тогда вы свободны идти куда вамъ угодно. Вамъ больше не надо съ нимъ встрчаться въ этой жизни.

Пока Монксъ ходилъ взадъ и впередъ, кидая мрачные и злые взгляды и раздумывая объ этомъ предложеніи и о возможности какъ нибудь увернуться, съ одной стороны сндаемый боязнью, а съ другой ненавистью, — дверь вдругъ поспшно была отперта и въ комнату взволнованно вбжалъ джентльменъ, мистеръ Лосбернъ.

— Его поймаютъ!— вскричалъ онъ.— Его поймаютъ сегодня къ вечеру!

— Убійцу?— спросилъ мистеръ Броунлоу.

— Да, да, — отвтилъ онъ.— Его собаку видли около одного изъ ихъ притоновъ, и почти несомннно, что хозяинъ или тамъ уже, или явится туда подъ покровомъ темноты. Сыщики бродятъ кругомъ во всхъ направленіяхъ. Я говорилъ съ людьми, которымъ поручено арестовать его, и они сказали, что онъ не можетъ теперь ускользнуть. Правительствомъ объявлена награда въ сто фунтовъ.

— Я добавлю еще пятьдесятъ, — сказалъ мистеръ Броунлоу, — и заявлю объ этомъ тамъ же на мст, если успю добраться. Гд мистеръ Мэйли?

— Гарри? Какъ только онъ увидлъ, что вашъ пріятель безопасно усаженъ съ вами въ карету, онъ поспшилъ туда, откуда пришли эти новости, — отвтилъ докторъ.— Вскочилъ на лошадь и поскакалъ туда, чтобы присоединиться къ первому же отряду въ условленномъ мст.

— А Феджинъ? Что о немъ слышно?

— Говорили, что онъ еще не пойманъ, по его заберутъ или, можетъ быть, уже забрали. Онъ не могъ уйти.

— Ршились ли вы?— тихо спросилъ мистеръ Броунлоу у Монкса.

— Да, — отвтилъ онъ.— Вы… вы… не выдадите меня?

— Нтъ. Оставайтесь здсь до моего возвращенія. Это для васъ единственное безопасное мсто.

Мистеръ Броунлоу и докторъ покинули комнату и дверь снова была закрыта на ключъ.

— Чего вы добились?— шепотомъ спросилъ докторъ.

— Всего, на что могъ надяться, и даже боле. Соединивъ сообщеніе бдной женщины съ тмъ, что мн было раньше самому извстно, и съ результатомъ разслдованій нашего добраго друга тамъ, на мст, я не оставилъ негодяю никакой лазейки и обличилъ всю его подлость, которая при такомъ освщеніи получила характеръ полной достоврности. Напишите туда и назначьте время для встрчи посл завтра въ семь часовъ вечера. Мы прідемъ нсколькими часами раньше, но намъ необходимъ будетъ отдыхъ, въ особенности молодой двушк, которая, быть можетъ, въ большей степени будетъ нуждаться въ бодрости духа, чмъ вы или я можемъ предвидть теперь. Однако, моя кровь кипитъ, требуя отмщенія за убитую бдняжку. Куда они отправились?

— Позжайте прямо въ полицейское управленіе, и вы какъ разъ поспете, — отвтилъ мистеръ Лосбернъ. — Я останусь здсь.

Оба джентльмена наскоро распрощались, оба охваченные лихорадочнымъ волненіемъ, съ которымъ они не въ силахъ были бороться.

L. Облава и избавленіе.

Близъ той части Темзы, на которую выходить фасадомъ Ротерхайтская церковь и гд береговыя зданія всего больше почернли отъ пыли съ угольныхъ барокъ и отъ дыма тсно скученныхъ, низкихъ домовъ, находится самый грязный и странный, самый необычайный изъ всхъ кварталовъ, таящихся въ Лондон и даже по имени неизвстныхъ большинству его обитателей.

Чтобы добраться до этого мста, поститель долженъ пройти цлый лабиринтъ тсныхъ, узкихъ и грязныхъ улицъ, гд толпятся самые грубые и убогіе изъ береговыхъ жителей и гд идетъ торговля, отвчающая ихъ потребностямъ. Самая дешевая и неприглядная провизія навалена въ лавкахъ, самая грубая и простая одежда вывшена у дверей торговца платьемъ и виситъ на подоконникахъ и перилахъ. Наталкиваясь на рабочихъ низшаго разряда, каталей, носильщиковъ угля, шатающихся безъ дла, наглыхъ женщинъ, оборванныхъ дтей и на весь ютящійся по рк сбродъ, прохожій съ трудомъ подвигается дальше, поражаемый зловоніемъ и непріятными сценами и оглушаемый грохотомъ тяжелыхъ телгъ, везущихъ кучи товара изъ кладовыхъ, которыя встрчаются здсь на каждомъ шагу. Достигнувъ наконецъ боле отдаленныхъ и не столъ многолюдныхъ улицъ, чмъ эти, онъ идетъ дальше подъ нависшими надъ мостовой фасадами домовъ съ облупившимися стнами, словно готовыми обрушиться на него, съ полуразвалившимися трубами, остатки которыхъ того и гляди тоже развалятся, съ окнами, защищенными ржавыми желзными перекладинами, которыя почти изъдены уже временемъ и грязью, вс признаки запущенности и заброшенности здсь на лицо.

Среди этой мстности, за Докхэдомъ, въ Беро, что въ Саузворк находится Островъ Іакова, окруженный грязнымъ каналомъ, имющимъ во время прилива шесть или восемь футовъ глубины и футовъ пятнадцать — двадцать ширины. Прежде этотъ каналъ назывался Мельничнымъ Прудомъ, но въ то время, къ которому относится настоящій разсказъ, онъ извстенъ былъ подъ названіемъ Шального Рва. Онъ представляетъ собой маленькій проливъ, сообщающійся съ Темзой, и но время высокой воды всегда можетъ быть наполненъ, если открыть шлюзы у Ледской мельницы, отъ которой онъ и получилъ свое прежнее названіе. Въ такіе часы поститель этихъ мстъ, стоя на одномъ изъ деревянныхъ мостовъ, переброшенныхъ черезъ протокъ у Милдь-лэна, можетъ видть, какъ жильцы домовъ по об стороны спускаютъ на веревкахъ изъ заднихъ оконъ и дверей ведра, кадки и всевозможную домашнюю утварь, чтобы запастись водой. А если перевести взглядъ съ этой процедуры на самые дома, то представившаяся картина изумитъ до крайности. Жалкія деревянныя галлереи въ задней сторон нсколькихъ домовъ, съ дырами, для того, чтобы видть илистый протокъ, окна, разбитыя и заклеенныя бумагой, съ торчащими изъ нихъ шестами для просушки блья, котораго, однако, никогда не видно, комнаты, такія маленькія, грязныя, тсныя, что воздухъ въ нихъ кажется слишкомъ отравленнымъ даже для скрытой въ нихъ нечистоты и мерзости, деревянныя сооруженія, торчащія надъ грязью и готовыя свалиться въ нее, какъ свалились иныя, покрытыя слоемъ грязи стны и разсыпающіеся фундаменты, всевозможныя омерзительныя примты убожества и отталкивающіе признаки грязи, гніенія и разрушенія — все это украшаетъ берега Шального Рва.

На остров Іакова въ домахъ обваливались крыши, и они пустуютъ, стны осыпаются, окна перестали быть окнами, двери валяются поперекъ улицы, трубы почернли, но дымъ не струится изъ нихъ. Тридцать или сорокъ лтъ назадъ, когда этого мста не коснулись еще убытки и иски гражданскаго суда, оно процвтало, но теперь этотъ островъ буквально заброшенъ. У домовъ нтъ хозяевъ, и ихъ двери стоятъ открытыя, впуская всякаго, кто ршается войти. Тамъ эти люди живуть и тамъ умираютъ. Т, кто ищутъ пріюта на Остров Іакова, должны имть нешуточныя къ тому побужденія или же дойти до крайней степени убожества.

Въ верхней комнат одного изъ этихъ домовъ — обширнаго, стоявшаго особнякомъ, и хотя носившаго вс признаки разрушенія, но имвшаго крпко защищенный двери и окна, и задней стной обращеннаго къ канав — находились три человка, которые, обмниваясь по временамъ взглядами тревожнаго ожиданія, сидли уже въ теченіи значительнаго времени, храня глубокое и угрюмое молчаніе. Одинъ изъ нихъ былъ Тоби Крэкитъ, другой — мистеръ Читлингъ, а третій разбойникъ лтъ пятидесяти, носъ котораго былъ почти откушенъ въ какой-то давнишней схватк, дававшей вроятное объясненіе и страшному шраму на его лиц. Этотъ человкъ, котораго звали Кэкъ, недавно возвратился изъ ссылки.

— Мн было бы гораздо пріятне, — заговорилъ Тоби, обращаясь къ мистеру Читлингу:— если бы ты выискалъ себ какое нибудь другое логовище, когда въ обоихъ прежнихъ сдлалось слишкомъ жарко, а не приходилъ бы сюда.

— Почему ты не сдлалъ такъ, телячья голова?— сказалъ Кэкъ.

— Право, я думалъ, что вы обрадуетесь, увидвъ меня, — печально отвтилъ мистеръ Читлингъ.

— Прими къ свднію слдующее, молодой человкъ, — сказалъ Тоби.— Когда кто либо держится особнякомъ, какъ я, и благодаря этому иметъ безопасный кровъ, вокругъ котораго никто не разнюхиваетъ и не подсматриваетъ, то не особенно желательна честь визита со стороны молодого джентльмена, какъ бы онъ ни былъ пріятенъ и достоинъ уваженія во время игры въ карты на досуг, — джентльмена, находящагося въ такихъ обстоятельствахъ, какъ ты.

— Въ особенности, когда у этого держащагося особнякомъ господина остановился погостить другъ, пріхавшій изъ заграницы раньше, чмъ ожидали его, и слишкомъ скромный, чтобы тотчасъ представиться судьямъ, — добавилъ мистеръ Кэкъ.

Настало короткое молчаніе, посл котораго Тоби Крэкитъ, повидимому, признавъ безнадежными дальнйшія старанія сохранить свое обычное безшабашное молодечество, повернулся къ Читлингу и спросилъ:

— Когда же взяли Феджина?

— Какъ разъ во время обда, сегодня въ два часа пополудни. Чарли и я спрятались въ печной труб въ прачешной, а Больтеръ залзъ внизъ головой въ пустую кадку для воды, но его ноги оказались такъ длинны, что торчали наружу, и его забрали тоже.

— А Бетъ?

— Бдная Бетъ! Она пошла взглянуть на тло и заявить, кто убитая, — отвтилъ Читлингъ, лицо котораго становилось все печальне, — и побжала прочь, помутившись въ ум, крича и говоря несвязныя слова, такъ что на нее надли смирительную рубашку и отправили въ лчебницу. Тамъ она и сейчасъ.

— Что съ юнымъ Бэтсомъ?— освдомился Кэкъ.

— Онъ пошелъ бродить до наступленія сумерокъ, но скоро будетъ здсь, — отвтилъ Читлингъ.— Больше некуда пойти, такъ какъ у ‘Калкъ’ всхъ перехватали и буфетная тамъ полна сыщиковъ. Я самъ подходилъ и видлъ.

— Псенка спта, — произнесъ Тоби, кусая губы.— Закатаютъ многихъ.

— Засданія суда въ самомъ разгар, — сказалъ Кэкъ.— Если ихъ не задержитъ слдствіе и Больтеръ выдастъ соучастниковъ, — въ чемъ можно не сомнваться, судя по тому, что онъ усплъ уже разболтать имъ, — то они безъ труда докажутъ причастность Феджина къ убійству. Ну, тогда въ пятницу — судъ, и черезъ шесть дней еврей будетъ болтаться въ воздух!

— Если бы вы слышали, какъ ревла толпа, — сказалъ Читлингъ.— Полицейскіе отбивались какъ черти, иначе его разорвали бы на части. Его сшибли съ ногъ, но они оцпили его кольцомъ и такъ прокладывали себ путь черезъ толпу. Если бы вы видли, какъ онъ смотрлъ вокругъ себя, весь въ грязи и окровавленный, цплялся за полисменовъ, какъ будто они были его наилучшіе друзья. Я какъ сейчасъ вижу ихъ, едва держащихся на ногахъ подъ напоромъ черни и волокущихъ его съ собою, какъ сейчасъ вижу людей, чуть не лзущихъ другъ другу на плечи, и скалящихъ на него зубы, и кидающихся на него, какъ сейчасъ вижу кровь, струящуюся по его волосамъ и бород, и слышу визгъ женщинъ, пробивающихся въ середину толпы и кричащихъ, что он вырвутъ его сердце!

Пораженный ужасомъ очевидецъ этой сцены зажалъ уши руками, зажмурилъ глаза и, вскочивъ, началъ точно помшанный, ходить взадъ и впередъ.

Другіе продолжали оба сидть, безмолвно и уставившись на полъ. На лстниц раздалось быстрое легкое топанье, и собака Сайкса прыгнула въ комнату. Они бросились сначала къ окну, затмъ внизъ по лстниц и на улицу. Оказалось, что собака вскочила въ открытое окно, она не побжала за ними вслдъ, но и ея хозяина не было нигд видно.

— Что это значило-бы?— сказалъ Тоби, когда они возвратились наверхъ.— Не можетъ же онъ придти сюда?… Я… я… надюсь, что нтъ.

— Если бы онъ направлялся сюда, то пришелъ бы съ собакой, — сказалъ Кэкъ, нагнувшись и разглядывая собаку, которая, задыхаясь, лежала на полу:— Эй! Дай ей немного воды. Она ослабла, долго бжала.

— Ишь какъ, вылакала все до капли, — произнесъ Читлингъ, посл того какъ нкоторое время молча наблюдалъ за собакой.— Вся въ грязи… хромаетъ… чуть не ослпла… Она, видно, сдлала длинный путь.

— Откуда она прибжала?— воскликнулъ Тоби.— Конечно, она побывала въ другихъ пристанищахъ и, найдя тамъ все только чужихъ, прибжала наконецъ сюда, гд она не разъ бывала раньше. Но сперва то откуда она появилась и почему пришла сюда одна, безъ него?

— Онъ — (никто изъ нихъ не ршался назвать убійцу по имени) — онъ едва ли покончилъ съ собою. Какъ вы думаете? сказали Читлингъ.

Тоби покачалъ головою.

— Если бы такъ, — сказалъ Кэкъ:— то собака повела бы насъ къ тому мсту. Нтъ. Я думаю, онъ махнулъ заграницу, а собаку оставилъ. Онъ какъ нибудь перехитрилъ ее, иначе она не была бы такъ спокойна.

Такъ какъ это ршеніе казалось боле правдоподобнымъ, то оно и было принято всми, какъ окончательное. Собака залзла подъ стулъ и, свернувшись въ клубокъ, задремала, не обращая больше ни на кого вниманія.

Стемнло уже настолько, что они закрыли ставни и зажгли свчу. Страшныя событія послднихъ двухъ дней глубоко угнетали всхъ троихъ, и это настроеніе еще подчеркивалось опасностью и неизвстностью ихъ собственнаго положенія. Они ближе сдвинули свои стулья и вздрагивали при всякомъ шум. Говорили они мало, да и шепотомъ, и были такъ безмолвны и боязливы, какъ будто тло убитой женщины лежало въ сосдней комнат.

Такъ прошло нсколько времени.

Вдругъ внизу кто-то торопливо началъ стучать въ дверь.

— Это маленькій Бэтсъ, — сказалъ Кэкъ, оглядываясь съ сердитымъ видомъ, чтобы скрыть свой испугъ.

Стукъ повторился. Нтъ, это не Бэтсъ…. Онъ никогда такъ не стучитъ.

Крэкитъ подошелъ къ окну и, выглянувъ, вздрогнулъ. Они поняли, кто пришелъ. На поблднвшемъ лиц Тоби можно было прочесть это. Собака тоже въ одно мгновеніе встрепенулась и подбжала къ двери.

— Надо его впустить, — сказалъ Тоби, взявъ свчу.

— Нельзя разв не пускать?— хрипло спросилъ каторжникъ

— Нтъ. Онъ долженъ войти.

— Не оставляй насъ въ темнот, — сказалъ Кэкъ, взявъ съ наличника камина другую свчу и зажигая ее такою дрожащей рукой, что стукъ въ дверь повторился еще два раза, прежде чмъ ему удалось зажечь.

Крэкитъ спустился внизъ и вернулся въ сопровожденіи челов, нижняя часть лица котораго была закутана платкомъ, а другой платокъ былъ обвязанъ вокругъ его головы, подъ шляпой. Онъ медленно снялъ ихъ. Блдное лицо, глубоко запавшіе глаза, впалыя щеки, запущенная, небритая борода, истощенный видъ, короткое и частое дыханіе…. Это была тнь Сайкса.

Онъ положилъ руку на спинку стула, стоявшаго посреди комнаты, и хотлъ ссть, но вдругъ затрепеталъ и, глянувъ черезъ плечо, отодвинулъ стулъ назадъ вплотную къ стн — насколько было возможно придвинуть, притиснуть къ ней — и услся.

Ни одно слово не было еще сказано. Онъ молча смотрлъ то на одного, то на другого. Если это нибудь украдкой взглядывалъ на него и встрчался съ нимъ глазами, то сейчасъ же отводилъ взоръ въ сторону. Когда его глухой голосъ нарушилъ тишину, вс трое вздрогнули. Они никогда раньше не слыхали, чтобы онъ такъ говорилъ.

— Какъ попала сюда собака?— спросилъ онъ.

— Она прибжала одна, часа три назадъ.

— Въ вечерней газет сказано, что Феджина забрали. Правда это или враки?

— Правда..

Опять наступило молчаніе.

— Да провалитесь вы вс!— сказалъ Сайксъ, проводя рукою по лбу.— Неужели вамъ нечего сказать мн?

Они безпокойно зашевелились, но никто не заговорилъ.

— Ты, хозяинъ!— сказалъ Сайксъ, поворачиваясь лицомъ къ Крэкиту.— Собираешься ли ты продать меня, или позволишь мн укрыться здсь, пока кончится травля?

— Можешь оставаться, если считаешь, что здсь безопасно, — отозвался вопрошаемый посл нкотораго колебанія.

Сайксъ взглянулъ, или скоре, попытался взглянуть на стну позади себя и спросилъ:

— Что, оно… тло… похоронено?

Они покачали головами.

— Почему же нтъ!— продолжалъ онъ, метнувъ назадъ тотъ же взглядъ.— Для чего они хранятъ надъ землей такую мерзость?— Кто стучитъ?

Крэкитъ, уходя изъ комнаты, движеніемъ руки далъ понять, что бояться нечего, и тотчасъ вернулся введя за собою Чарли Бэтса. Сайксъ сидлъ противъ двери, такъ что тотъ сразу же увидлъ его.

— Тоби, — сказалъ подростокъ, отпрянувъ назадъ, когда Сайксъ обратилъ на него глаза, — почему ты не сказалъ мн этого внизу?

Сайкса такъ пугало то содроганіе, съ которымъ сторонились отъ него, что онъ попытался задобрить даже этого мальчика. Несчастный кивнулъ ему головой и выразилъ готовность обмняться съ нимъ рукопожатіемъ.

— Я уйду въ другую комнату, — сказалъ подростокъ, отступая еще дальше.

— Чарли!— сказалъ Сайксъ, выступая впередъ.— Разв ты… разв ты не узнаешь меня?

— Не подходи ближе ко мн!— отвтилъ мальчикъ, отшатнувшись еще и глазами полными ужаса глядя на лицо разбойника.— Чудовище!

Убійца остановился, и они смотрли другъ на друга, но постепенно Сайксъ опустилъ глаза къ земл.

— Будьте вы вс три свидтелями, — вскричалъ мальчикъ, потрясая стиснутымъ кулакомъ и разгорячаясь все боле и боле по мр своихъ словъ:— Будьте свидтелями: я не боюсь его! Когда придутъ за нимъ, я выдамъ ero!.. Я выдамъ! Я говорю вамъ это напередъ! Онъ можетъ убить меня, если захочетъ, или если посметъ, но я выдамъ его, разъ я здсь! Я выдалъ бы его и тогда, если бы ему предстояло бытъ свареннымъ заживо. Убійца! Помогите! Если есть хотъ одинъ не трусъ среди васъ, то вы мн поможете! Убійца! Помогите! Вяжите его!

Съ этими криками, сопровождая ихъ нервной жестикуляціей, мальчикъ вдругъ бросился одинъ на сильнаго мужчину и благодаря энергіи отчаянія и внезапности нападенія заставилъ его тяжело грохнуться на полъ.

Трое, созерцавшіе эту сцену, были ошеломлены. Они не вмшивались, убійца и подростокъ катались по полу, при чемъ послдній, не обращая вниманія на сыпавшіеся на него удары, все тсне и тсне охватывалъ руками грудь противника, не переставая изо всхъ силъ звать на помощь.

Однако борьба была слишкомъ неравна, чтобы тянуться долго. Сайксъ придавилъ его къ полу и наступилъ ему колномъ на горло. Но въ это время Крэкитъ дернулъ его и съ испугомъ указалъ на окно. Внизу горли огни, слышались громкіе и настойчивые голоса и топотъ безчисленныхъ ногъ на ближайшемъ деревянномъ мосту. Какой то всадникъ, очевидно, спшилъ вмст съ толпой. Раздавался звонъ копытъ, ударявшихъ о неровную мостовую. Огни все прибывали, гулъ отъ топота бгущихъ ногъ разрастался и становился все громче. Вотъ послышался громкій стукъ въ дверь, за нимъ послдовалъ хриплый ропотъ такого множества гнвныхъ голосовъ, передъ которымъ содрогнулся бы и самый отважный.

— Помогите!— пронзительно закричалъ мальчикъ.— Онъ здсь! Ломайте дверь!

— Именемъ короля!— раздался повелительный крикъ, и опять толпа заревла, но еще громче.

— Выломайте дверь!— крикнулъ подростокъ.— Они не откроютъ вамъ добровольно! Направляйтесь прямо въ ту комнату, гд горитъ огонь! Выломайте дверь!

Едва онъ умолкъ, какъ частые и тяжелые удары посыпались на дверь и ставни нижняго этажа. Толпа разразилась громкимъ ура, впервые позволившимъ составить врное представленіе о ея необъятныхъ размрахъ.

— Откройте дверь какого нибудь чулана, гд я могъ бы запереть этого дьяволенка, — яростно вскричалъ Сайксъ, бгая взадъ и впередъ и таская съ собой мальчика съ такой легкостью, какъ будто это былъ пустой мшокъ.— Вотъ сюда! Скоре!

Онъ швырнулъ его за дверь, потомъ закрпилъ засовъ и повернулъ ключъ.

— Входная дверь хорошо заперта?— спросилъ онъ.

— На двухъ замкахъ и на цпи — отвтилъ Крэкитъ, попрежнему пребывавшій, какъ и Кэкъ и Читлнигъ, въ состояній безпомощности и растерянности.

— А сама она прочна ли?

— Обита желзомъ.

— И ставни тоже?

— Да, и ставни.

— Будьте вы прокляты!— крикнулъ злодй, распахнувъ окно и угрожая толп.— Бснуйтесь себ! Я еще васъ проведу!

Изъ всхъ ужаснйшихъ криковъ, когда либо поражавшихъ ухо человка, ни одинъ не могъ бы сравниться съ ревомъ разъяренной толпы въ эту минуту. Нкоторые кричали стоявшимъ ближе, чтобы они подожгли домъ, другіе приказывали полисменамъ застрлить его. Ни одинъ среди нихъ не проявлялъ такого гнва, какъ всадникъ, который соскочивъ съ сдла и бросившись въ толпу, расталкивая ее, какъ водный потокъ, остановился подъ окномъ и закричалъ голосомъ, заглушившимъ вс остальные

— Двадцать гиней тому, кто принесетъ лстницу! Ближайшіе голоса подхватили этотъ возгласъ и сотни отозвались ему эхомъ. Одни требовали лстницъ, другіе кузнечныхъ молотовъ. Иные бгали взадъ и впередъ съ горящими факелами, отыскивая требуемое, и возвращались назадъ, снова подхватывая тотъ же возгласъ, иные надсаживали грудь, выкрикивая безсильныя проклятія, иные тснились впередъ съ упорствомъ безумцевъ и мшали тмъ, кто были у входа, иные, изъ наиболе смлыхъ, пытались, вскарабкаться по водосточной труб и по разслинамъ стны, и вс они колыхались внизу темной массой, подобно нив, волнуемой грознымъ втромъ, и отъ времени до времени соединялись въ оглушительномъ, яростномъ, общемъ рев.

— Вода въ рк, — вскричалъ убійца, отступая въ глубину комнаты и не переставая смотрть на это море людскихъ лицъ:— вода въ рк стояла высоко, когда я пришелъ! Дайте мн веревку, да подлинне! Они вс столпились противъ фасада. Я могу спуститься въ Шальной Ровъ и убжать. Дайте мн веревку, иначе я совершу еще три убійства и убью себя!

Они охваченные паническимъ страхомъ, указали мсто, гд лежали веревки, убійца поспшно выбравъ самую крпкую и длинную веревку и бросился на чердакъ дома.

Вс окна въ задней стн дома были давно уже задланы кирпичами, за исключеніемъ небольшого просвта въ той комнат, гд былъ запертъ мальчикъ, который не былъ въ состояніи выбраться черезъ него — такъ онъ былъ узокъ. Но онъ все время кричалъ въ это отверстіе осаждавшимъ, чтобы они стерегли и заднюю часть дома, и благодаря этому, когда убійца появился на крыш дома, выбравшись черезъ дверь, открывавшуюся съ чердака прямо на кровлю, то громкіе возгласы возвстили объ этомъ тмъ, которые находились передъ фасадомъ, и они безпорядочнымъ потокомъ, тсня другъ друга, хлынули въ обходъ къ этой сторон.

Сайксъ крпко приперъ дверь доскою, которую онъ нарочно для этого захватилъ съ собою, чтобы было нелегко открыть ее изнутри, и, проползши по черепицамъ, посмотрлъ внизъ черезъ перила на краю крыши.

Вода отлила и ровъ представлялъ собою лишь илистую ложбину.

Толпа смолкла въ теченіе этихъ нсколькихъ минутъ, слдя за его движеніями и не зная, что онъ намренъ сдлать. Но лишь только они поняли его планъ и неудачу, то издали крикъ торжествующаго негодованія, громче прежнихъ. Этотъ крикъ затихалъ и снова разростался. Т, кто были слишкомъ далеко, чтобы знать, чмъ онъ вызванъ, подхватывали возгласы, повторяя ихъ многократнымъ эхо. Казалось, что населеніе всего города покинуло свои дома, чтобы проклинать убійцу.

Народъ все продолжалъ перебгать на эту сторону дома, все продолжалъ стремиться могучій неудержимый потокъ гнвныхъ лицъ, надъ которыми тамъ и сямъ пылалъ факелъ, освщая ихъ и показывая во всей ихъ ярости и страсти. Толпа проникла въ дома на противоположной сторон канала, окна распахивались или срывались съ петель и въ каждомъ изъ нихъ появлялись лица, вс крыши были усяны людьми. Каждый мостикъ (ихъ было видно три) гнулся подъ тяжестью толпящагося народа. И потокъ продолжалъ прибывать, находя какой нибудь новый закоулокъ, новую разслину, черезъ которую можно было бы крикнуть и хоть на мгновеніе увидть злодя.

— Теперь онъ не уйдетъ!— вскричалъ кто-то на ближайшемъ мосту.— Ура!

Толпа торжествовала, люди кидали въ воздухъ свои шапки, и опять прокатился торжествующій ревъ.

— Я дамъ пятьдесятъ фунтовъ, — выкрикивалъ старый джентльменъ, тоже стоявшій на мосту, — тому, кто возьметъ его живымъ! Я буду стоять здсь, пока онъ не придетъ за полученіемъ награды.

Снова зарокотала толпа. Стало переходить изъ устъ въ уста, что дверь подалась наконецъ и что тотъ человкъ, который первый потребовалъ лстницу, проникъ уже наверхъ. Какъ только это извстіе распространилось въ толп, потокъ круто хлынулъ назадъ, и т, которые тснились въ окнахъ, видя, что народъ съ мостовъ устремился назадъ, покинули свои мста и, выбжавъ на улицу, присоединились къ людскому потоку, безпорядочно ринувшемуся на свободныя мста, каждый старался оттолкнуть и опередить сосдей, задыхаясь отъ нетерпливаго желанія протискаться къ двери и взглянуть на преступника, когда его выведутъ полицейскіе. Страшные крики и вопли издавали т, кого сдавили почти до потери дыханія или въ давк повалили и топтали ногами. Узкіе проходы были совершенно загромождены. И въ эту минуту, когда одни стремились занять мсто снова передъ фасадомъ дома, а другіе тщетно силились выбраться изъ тсной давки, — общее вниманіе на мгновеніе было отвлечено отъ убійцы, хотя желаніе всхъ, чтобы онъ былъ пойманъ, возросло, если могло еще возрости.

Преступникъ, совершенно подавленный яростью толпы и невозможностью спасенія, пришелъ въ отчаяніе. Но подмтивъ эту неожиданную перемну въ настроеніи толпы столь же быстро, какъ она наступила, онъ вскочилъ, ршившись сдлать послднюю попытку сохранитъ свою жизнь, — спуститься въ ровъ, рискуя захлебнуться въ тин, и постараться ускользнуть прочь среди темноты и общей суматохи.

Исполненный новой бодрости и энергіи и подстрекаемый шумомъ внутри дома, возвщавшимъ, что дйствительно преслдователи ворвались уже въ дверь, онъ уперся ногой о печную трубу, туго и крпко обвязалъ вокругъ нея одинъ конецъ веревки, а на другомъ сдлалъ прочную затяжную петлю. Дйствуя руками и зубами, онъ въ одну секунду исполнилъ все это. Онъ могъ по веревк спуститься на такую высоту отъ земли, которая была бы немного меньше его собственнаго роста, а тогда перерзать канатъ ножомъ, который былъ у него уже наготов, и упасть на землю.

Въ тотъ самый моментъ, когда онъ накинулъ петлю себ на голову, чтобы затмъ опоясаться ею подъ мышками, и когда упомянутый только что старый джентльменъ, который крпко держался за перила моста, чтобы противостоять напору толпы и удержать свое мсто, убдительно предостерегалъ окружавшихъ его, что преступникъ собирается спуститься внизъ, — въ этотъ самый моментъ убійца, оглянувшись назадъ, взмахнулъ руками и издалъ крикъ ужаса.

— Опять глаза!— воскликнулъ онъ съ глухимъ воплемъ.

Зашатавшись, какъ пораженный молніей, онъ потерялъ равновсіе и опрокинулся черезъ низкую ограду крыши. Петля осталась на его ше. Она затянулась подъ его тяжестью туго, какъ тетива, и быстро, какъ пущенная тетивою стрла. Онъ упалъ съ высоты тридцати пяти футовъ, его туловище вдругъ встряхнулось, страшная агонія пробжала по всему тлу.

Старая труба закачалась отъ толчка, но устояла. Убійца, безжизненный, качался противъ стны, а Чарли, оттолкнувъ въ сторону висящій трупъ, заслонившій его окошко, умолялъ придти поскоре и убрать его ради всего святого.

Собака, которая до сихъ поръ гд то пряталась, бгала теперь по краю крыши съ зловщимъ воемъ и, приготовившись къ прыжку, хотла вскочить на плечи мертваго. Но она промахнулась и упала въ ровъ, перевернувшись въ воздух и ударившись головою о камень, который забрызгала своимъ мозгомъ.

LI. Глава, разъясняющая нсколько тайнъ и повствующая объ одномъ сватовств, не сопровождавшемся упоминаніемъ ни о карманныхъ деньгахъ, ни о расходахъ ‘на булавки’.

Событіямъ, разсказаннымъ въ предыдущей глав, минуло только два дня, когда Оливеръ въ три часа пополудни очутился въ дорожной коляск, быстро катившейся къ его родному городу. Мистриссъ Мэйли, Роза, мистриссъ Бедуинъ и добрый докторъ находились вмст съ нимъ, а мистеръ Броунлоу халъ сзади въ почтовой карет въ сопровожденіи какого то лица, имени котораго Оливеру не называли.

Въ дорог они мало говорили. Оливеръ переживалъ такое волненіе и чувство неизвстности, что не былъ въ состояніи привести въ порядокъ мысли и почти не могъ говорить, а его спутники повидимому не въ меньшей степени раздляли подобное же настроеніе. Мистеръ Броунлоу осторожно познакомилъ его и обихъ дамъ съ сущностью добытыхъ отъ Монкса признаній, но хотя они знали, что цлью настоящей поздки является завершеніе столь хорошо начатаго дла, однако, все было окутано еще въ достаточной степени сомнніями и таинственностью, чтобы заставлять ихъ переживать минуты самой напряженной неизвстности.

Тотъ же заботливый другъ, при содйствіи мистера Лосберна, предусмотрительно закрылъ вс пути, посредствомъ которыхъ они могли бы узнать о недавнихъ ужасныхъ происшествіяхъ. ‘Само собою разумется’, говорилъ онъ, — ‘имъ придется вскор обо всемъ этомъ услышать, но это можетъ случиться въ боле удобное время, теперь же это было бы хуже всего’.

Итакъ они хали молча, каждый размышлялъ о томъ, изъ за чего они вс теперь собрались вмст и никто не былъ расположенъ высказывать мысли, которыя всхъ ихъ поглощали.

Но если Оливеръ, среди такого настроенія, оставался безмолвнымъ, пока они хали къ мсту его рожденія по незнакомой ему дорог, то какой потокъ воспоминаній воскресилъ передъ нимъ былое, и какимъ разнообразіемъ проснувшихся чувствъ заволновалась его грудь, когда карета свернула по тому пути, гд онъ шелъ когда то пшкомъ — бдный, бездомный маленькій бродяга, не имвшій ни друга, чтобы искать помощи, ни крова, чтобы пріютиться.

— Смотрите, вонъ тамъ, тамъ!— вскричалъ Оливеръ, съ живостью схватывая Розу за руку и указывая въ окно кареты.— Черезъ этотъ самый заборъ я тогда перелзъ, вотъ позади этихъ плетней я шелъ, крадучись, изъ боязни, что меня догонятъ и вернутъ назадъ! А вотъ полевая тропинка, ведущая къ тому старому дому, гд я былъ маленькимъ ребенкомъ! Ахъ, Дикъ, Дикъ, мой дорогой дружокъ, если бы мн только повидать тебя теперь!

— Ты скоро увидишь его, — сказала Роза.— Ты разскажешь ему, какъ ты счастливъ, и какой ты сталъ богатый, и что среди всего своего счастья ты ни о чемъ такъ не мечталъ, какъ о томъ, чтобы пріхать сюда и сдлать его тоже счастливымъ.

— Да, да… И мы… мы увеземъ его отсюда, и онъ будетъ жить хорошо и будетъ учиться, и пошлемъ его въ какое нибудь тихое дачное мсто, гд онъ сдлается крпкимъ и здоровымъ, — да?

Роза кивнула головой, потому что не могла говорить, — такъ растрогали ее слезы, стоявшія въ глазахъ мальчика.

— Вы будете заботливы и добры къ нему, потому что вы и ко всмъ относитесь такъ, — сказалъ Оливеръ.— Я знаю, вы будете плакать, когда онъ станетъ разсказывать про себя. Но ничего, ничего… Все пройдетъ и вы опять будете улыбаться — я знаю и это — при мысли о начавшейся съ нимъ перемн, такъ было и со мной. Онъ сказалъ мн: ‘благослови тебя Богъ’, когда я ршилъ бжать, — вскричалъ Оливеръ въ порыв умиленія,— а теперь я ему скажу: ‘благослови тебя Богъ’ и докажу ему, какъ люблю я его за это!

Когда они подъхали къ городу и наконецъ начались его узкія улицы, то стоило уже немалаго труда удерживать мальчика въ предлахъ благоразумія. Вотъ лавка Сауэрберри, такая же какъ была всегда, только поменьше и не такая внушительная съ виду, какой она ему помнилась, вотъ цлый рядъ хорошо знакомыхъ лавокъ и домовъ, съ которыми у него почти со всми было связано воспоминаніе о какомъ либо маленькомъ происшествіи, вотъ у двери трактира стоитъ телга Гемфильда, та самая телга, которая была у него и тогда, вотъ работный домъ, тюрьма его дтскихъ дней, хмуритъ свои мрачныя окна, вотъ у входа стоитъ тотъ же худощавый привратникъ, при вид котораго Оливеръ невольно отпрянулъ назадъ и самъ же засмялся надъ своей глупою робостью, а затмъ заплакалъ и засмялся снова. Въ дверяхъ и окнахъ виднются хорошо ему извстныя лица, почти все осталось такимъ, словно онъ покинулъ эти мста только вчера и вся его недавняя жизнь была лишь счастливымъ сномъ.

Но нтъ, она была полной, правдивой, радостной дйствительностью. Они подъхали къ подъзду главной гостинницы, на которую Оливеръ смотрлъ съ благоговніемъ, считая ее великолпнымъ дворцомъ, но которая теперь нсколько утратила свои размры и величіе, и тутъ ихъ встртилъ мистеръ Гримвигъ, поцловавшій и молодую леди, и старую, когда он выходили изъ кареты, и имвшій такой видъ, какъ будто онъ всмъ приходится ддушкой, — улыбавшійся, любезный и не выражавшій готовности състь свою голову ни одного раза, даже когда онъ заспорилъ съ старымъ почтальономъ о томъ, какая дорога до Лондона кратчайшая, и утверждалъ, что онъ знаетъ это лучше, хотя только одинъ разъ совершилъ этотъ путь, да и то крпко спалъ. Обдъ уже былъ приготовленъ, и комнаты, оказалось, ждали ихъ прізда, все было устроено словно по волшебству.

Несмотря на это, когда закончилась суетня перваго получаса, опять возобладали сдержанность и молчаніе, налагавшія печать на ихъ поздку. За обдомъ мистеръ Броунлоу не присоединился съ нимъ, но оставался въ отдльной комнат. Оба другіе джентльмена торопливо приходили и исчезали съ озабоченными лицами, а въ теченіе короткихъ минутъ, пока присутствовали, разговаривали другъ съ другомъ въ сторон. Одинъ разъ вызвали мистриссъ Мэйли и она, пробывъ въ отсутствіи около часу, вернулась съ опухшими и заплаканными глазами. Все это заставляло Розу и Оливера, которые оставались непосвященными въ новые секреты, быть въ нервномъ и тревожномъ настроеніи. Они молча сидли и не понимали происходившаго, если изрдка они и обмнивались нсколькими словами, то говорили шепотомъ, словно боясь слышать даже звукъ собственнаго голоса.

Наконецъ, когда настало девять часовъ и они начали думать, что въ этотъ вечеръ имъ уже не придется ничего услышать, въ комнату вошли мистеръ Лосбернъ и мистеръ Гримвигъ, а за ними мистеръ Броунлоу въ сопровожденіи человка, при вид котораго Оливеръ едва не вскрикнулъ отъ удивленія. Ему сказали, что онъ увидитъ своего брата, а это былъ тотъ самый человкъ, котораго онъ повстрчалъ въ городк и который вмст съ Феджиномъ смотрлъ въ окно его комнатки. Монксъ кинулъ на удивленнаго мальчика взглядъ ненависти, которую и теперь не могъ скрыть, и слъ вблизи двери. Мистеръ Броунлоу, у котораго въ рукахъ были какія то бумаги, подошелъ къ столику, гд сидли Роза и Оливеръ.

— Это мучительная задача, — сказалъ онъ,— но заключающіяся здсь объясненія, которыя были подписаны въ Лондон при нсколькихъ свидтеляхъ, должны бытъ сейчасъ повторены въ существенныхъ чертахъ. Я радъ былъ бы избавить васъ отъ униженія, но какъ надо слышать это изъ вашихъ собственныхъ устъ, прежде чмъ мы разстанемся, и вы знаете почему.

— Продолжайте, — сказалъ человкъ, къ которому были обращены эти слова, и отвернулся.— Скоре. Мн думается, я сдлалъ почти все. Не задерживайте меня здсь.

— Этотъ мальчикъ, — сказалъ мистеръ Броунлоу, привлекая Оливера къ себ и положивъ руку ему на голову:— приходится вамъ единокровнымъ братомъ, онъ сынъ вашего отца, моего дорогого друга, Эдвина Лифорда, и бдной молодой Агнесы Флемингъ, которая умерла при его рожденіи.

— Да, — сказалъ Монксъ, насупившись на трепетавшаго мальчика, быстрое біеніе сердца котораго онъ могъ слышать:— это ихъ незаконный выродокъ.

— Ваше выраженіе, — строго произнесъ мистеръ Броунлоу:— является упрекомъ по адресу тхъ, которые давно ушли туда, куда не простираются сужденія здшняго міра. Довольно объ этомъ.— Онъ родился въ этомъ город?

— Въ работномъ дом этого города, — прозвучалъ угрюмый отвтъ.— У васъ тамъ есть вся эта исторія, — и Монксъ съ нетерпніемъ указалъ на бумаги.

— Но мн необходимо, чтобы она была также и здсь, — сказалъ мистеръ Броунлоу, обведя взоромъ присутствовавшихъ.

— Ну, такъ слушайте же!— Когда его отецъ заболлъ въ Рим, то къ нему пріхала его жена, съ которой онъ давно уже разошелся, она прибыла изъ Парижа и взяла съ собой меня. Должно быть, она хотла подсчитать его состояніе, потому что она не особенно любила его, ни онъ ее. Онъ не зналъ о нашемъ присутствіи, сознаніе уже покинуло его, но онъ дожилъ еще до слдующаго дня и умеръ. Среди бумагъ въ его стол были дв, помченныя первымъ днемъ его болзни и направленныя къ вамъ, — тутъ Монксъ обратился къ мистеру Броунлоу.— Он были снабжены короткой запиской къ вамъ и помткой на пакет, что онъ долженъ быть отправленъ по адресу только посл его смерти. Одна изъ этихъ бумагъ была письмо къ этой двиц, Агнес, другая — завщаніе.

— Что вы скажете о письм?— спросилъ мистеръ Броунлоу.

— О письм? То былъ листъ бумаги, весь въ помаркахъ, и полный покаянныхъ признаній и молитвъ о томъ, чтобы Богъ поддержалъ ее. Онъ нагородилъ двушк сказку, будто какая то тайна — которой рано или поздно суждено разъясниться — препятствуетъ ему жениться на ней сразу же, и она продолжала терпливо врить ему, и поврила ему наконецъ настолько, что потеряла то, что никто уже не могъ ей вернуть. Въ это время ей оставалось нсколько мсяцевъ до родовъ. Онъ говорилъ ей все, что собирался сдлать для покрытія ея позора, если останется живъ, а въ случа своей смерти просилъ ее не проклинать его память и не думать, что послдствія ихъ грха падутъ на ней или на ребенка, потому что вся вина лежитъ на немъ. Онъ напоминалъ ей о томъ дн, когда далъ ей маленькій медальонъ и кольцо, на которомъ было вырзано ея имя и оставлено пустое мсто для его имени, которое онъ надялся передать ей, и умолялъ ее хранить это и носить у своего сердца, какъ раньше, и продолжалъ этотъ бредъ все тми же словами по нскольку разъ, какъ будто у него уже затуманенъ былъ умъ. Я думаю, такъ оно и было.

— А завщаніе?— сказалъ мистеръ Броунлоу, — взглянувъ на Оливера, изъ глазъ котораго ручьемъ текли слезы. Монксъ молчалъ.

— Завщаніе, — заговорилъ вмсто него мистеръ Броунлоу, — было написано въ томъ же самомъ дух. Онъ говорилъ о бдствіяхъ, которыя принужденъ былъ вытерпть, благодаря жен, о непокорномъ нрав, порочности, злоб и раннемъ развитіи дурныхъ склонностей въ васъ, его единственномъ сын, который былъ пріученъ ненавидть его. Онъ отказалъ вамъ и вашей матери по восемьсотъ фунтовъ годового дохода. Главную часть своего состоянія онъ раздлилъ на дв равныя половины — одну для Агнесы Флемингъ, а другую для ребенка, въ случа если онъ родится живымъ и доживетъ до совершеннолтія. Если бы родилась двочка, то она получила бы свою долю безусловно, но если мальчикъ, то онъ могъ вступить въ права наслдства только при томъ условіи, что не запятнаетъ своего имени, въ періодъ несовершеннолтія, какимъ либо поступкомъ, который открыто являлся бы проявленіемъ низости, подлости, безчестія или лживости. Онъ говорилъ, что длаетъ это для того, чтобы подчеркнуть свои довріе къ матери и свое убжденіе — ставшее еще боле сильнымъ въ виду близкой смерти — что ребенокъ унаслдуетъ ея кроткое сердце и благородную душу. Если бы это ожиданіе не осуществилось, то деньги перешли бы къ вамъ, потому что только въ томъ случа — не раньше — когда оба сына окажутся равными, согласится признать, что вамъ принадлежитъ первенство въ притязаніяхъ на его состояніе, вамъ, который не имлъ притязаній на его сердце, но съ самаго дтства отталкивалъ его съ чувствомъ холода и непріязни.

— Моя мать, — заговорилъ Монксъ боле громкимъ голосомъ, — сдлала то, что сдлала бы каждая женщина. Она сожгла завщаніе. Письмо не было отправлено по назначенію, но его вмст съ другими доказательствами она сохраняла на тотъ случай, если Флеминги сдлаютъ попытку отречься отъ своего позора. Отецъ двушки узналъ отъ нея правду со всми преувеличеніями, какія могла придумать ея ненависть. Я люблю теперь мать за это. Угнетенный стыдомъ и позоромъ, онъ съ дочерьми ухалъ въ глухую часть Валлиса и перемнилъ даже имя, чтобы друзья не могли открыть его мстопребыванія. Тамъ онъ вскор былъ найденъ мертвымъ въ своей постели. Двушка скрылась изъ дома за нсколько недль передъ тмъ. Онъ разыскивалъ ее, обойдя пшкомъ вс сосдніе города и села, и въ ту самую ночь, когда онъ вернулся домой, убдившись, что она покончила съ собой, чтобы похоронить свой и его позоръ, надорвалось его старое сердце.

Наступило короткое молчаніе, пока мистеръ Броунлоу не взялся опять за нить разсказа.

— Черезъ нсколько лтъ посл этого, — началъ онъ:— мать этого человка — Эдуарда Лифорда — пришла ко мн. Сынъ бросилъ ее, когда ему было лишь восемнадцать лтъ, отобралъ у нея драгоцнности и деньги, началъ кутить, играть, мошенничать и ухалъ въ Лондонъ, гд въ теченіи двухъ лтъ поддерживалъ сношенія съ самыми низменными отбросами общества. Ее изнуряла мучительная и неизлечимая болзнь, и она хотла вернуть сына къ себ, прежде чмъ умретъ. Пришлось прибгнуть къ разспросамъ и тщательнымъ розыскамъ, которые долго не приводили ни къ чему, но наконецъ увнчались успхомъ, и онъ похалъ съ нею опять во Францію.

— Тамъ она умерла, — сказалъ Монксъ:— посл продолжительной болзни, и на смертномъ лож завщала мн вс эти тайны вмст съ неугасимой и вчной ненавистью ко всмъ тмъ, кого он затрагивали, хотя этого она могла и не длать, потому что я и такъ унаслдовалъ ея чувства. Она не врила, что двушка наложила на себя руки и тмъ самымъ убила и ребенка, но была почему то убждена, что родился ребенокъ мужского пола, и что ребенокъ этотъ живъ. Я поклялся ей, что затравлю его, если когда либо онъ встртится на моемъ пути, что не дамъ ему ни минуты покоя, что буду преслдовать его съ самой злобной и неуклонной жестокостью, что вымещу на немъ всю ненависть, которую такъ глубоко чувствую, что насмюсь надъ дутымъ хвастовствомъ завщанія, дотащивъ его, если удастся, до вислицы. Она оказалась права. Онъ наконецъ повстрчался на моей дорог. Начало было удачно, и если бы не болтливая шлюха, то я кончилъ бы не хуже, чмъ началъ.

Негодяй крпко стиснулъ руки и бормоталъ проклятія въ приступ безсильной злобы, а мистеръ Броунлоу обратился къ испуганнымъ слушателямъ и объяснилъ, что еврей, давнишній сообщникъ и довренное лицо этого человка, долженъ былъ получить большую награду за то, чтобы поймать Оливера въ западню, и часть этой суммы подлежала возвращенію, въ случа если Оливеръ опять очутится на свобод, разногласіе въ этомъ вопрос и заставило ихъ постить коттеджъ съ цлью убдиться, дйствительно ли взятый мистриссъ Мэйли мальчикъ — Оливеръ.

— Медальонъ и кольцо?— сказалъ мистеръ Броунлоу, поворачиваясь къ Монксу.

— Я купилъ ихъ у того человка и его жены, о которыхъ я вамъ говорилъ, она украла ихъ у сидлки, а та обокрала трупъ, — отвтилъ Монксъ, не подымая глазъ.— Вы знаете, гд теперь эти вещи.

Мистеръ Броунлоу слегка кивнулъ мистеру Гримвигу и тотъ, быстро исчезнувъ, вскор возвратился, втолкнувъ въ комнату мистриссъ Бембль и таща за собою ея упиравшагося супруга.

— Неужели глаза не обманываютъ меня!— вскричалъ мистеръ Бембль съ плохо поддланнымъ восторгомъ.— Дйствительно ли это маленькій Оливеръ? Ахъ, Оливеръ, если бы ты зналъ, какъ я соскучился безъ тебя…

— Замолчи, дуракъ, — буркнула мистриссъ Бембль.

— Это голосъ сердца, голосъ сердца, дорогая мистриссъ Бембль, — оправдывался надзиратель работнаго дома.— Разв я не могу быть растроганнымъ, — я, который воспиталъ его на приходскихъ началахъ, — видя его окруженнымъ леди и джентльменами самой пріятной наружности? Я всегда любилъ этого мальчика, какъ будто онъ былъ мой… мой… мой ддушка, — продолжалъ мистеръ Бембль, подыскавъ наконецъ подходящее сравненіе. Мастеръ Оливеръ, мой славный Оливеръ, помнишь ли ты милаго джентльмена въ бломъ жилет? Увы! онъ отправился на небо, на прошлой недл, въ дубовомъ гробу, Оливеръ, съ посеребренными ручками!

— Довольно, сэръ, — сухо произнесъ мистеръ Гримвигъ,— остановите изліяніе своихъ чувствъ.

— Постараюсь, сэръ, — отвтилъ мистеръ Беыбль.— Какъ вы поживаете, сэръ? Я надюсь, что вы пребываете въ добромъ здоровь?

Послднее привтствіе было адресовано мистеру Броунлоу, который подступилъ ближе къ почтенной парочк. Онъ спросилъ, указывая на Монкса:

— Знаете вы этого человка?

— Нтъ, — ршительно отвтила мистриссъ Бембль.

— Можетъ быть и вы не знаете?— освдомился мистеръ Броунлоу, обращаясь къ ея супругу.

— Я ни разу не видлъ его въ своей жизни, — сказалъ мистеръ Бембль.

— И вроятно ничего ему не продавали?

— Нтъ, — отвтила мистриссъ Бембль.

— У васъ, вроятно, никогда не было золотого медальона и кольца?— продолжалъ мистеръ Броунлоу.

— Конечно, нтъ, — отвтила надзирательница.— Къ чему насъ привели сюда выслушивать подобныя нелпости?

Опять мистеръ Броунлоу кивнулъ мистеру Гримвигу, который и на этотъ разъ проворно удалился, но вернулся не съ дородной супружеской четой, а ввелъ двухъ параличныхъ старухъ, которыя шли, шатаясь и едва держась на ногахъ.

— Вы заперли дверь въ тотъ вечеръ, когда помирала старая Салли, — сказала та, которая шла впереди, и подняла скорченную руку.— Но вы не могли заглушить слова или заткнуть щели.

— Нтъ, нтъ, нтъ, — подтвердила вторая, осматриваясь вокругъ и жуя беззубою челюстью.— Нтъ, нтъ, нтъ.

— Мы слышали, какъ она старалась разсказать вамъ про свой поступокъ, и видли, какъ вы взяли изъ ея руки бумагу, мы подсмотрли также, какъ на другой день вы ходили въ ломбардъ.

— Да, — добавила вторая.— И оказалось, что то былъ медальонъ и золотое кольцо. Мы разузнали это, мы видли, какъ вамъ выдали эти вещи. Мы были тамъ, мы были тамъ.

— Это еще не все, что намъ извстно, — продолжала первая старуха.— Она часто говаривала намъ, что молодая мать ей разсказала, какъ она предчувствовала, что ей недолго осталось жить, и какъ она, когда ее подобрали больную, шла къ могил отца ребенка, чтобы тамъ умереть.

— Не хотите ли повидать самого закладчика?— спросилъ мистеръ Гримвигъ, двинувшись къ двери.

— Нтъ, — отвтила женщина.— Если онъ, — тутъ она указала на Монкса:— оказался такимъ трусомъ, что сознался, какъ это теперь для меня очевидно, и если вы переспросили всхъ вдьмъ, пока не нашли нужныхъ вамъ, то мн не остается ничего прибавить. Я продала вещи, и он находятся тамъ, откуда вы ихъ больше не достанете. Что же дальше?

— Ничего, — отвтилъ мистеръ Броунлоу, — кром того, что намъ остается предупредить дальнйшее занятіе вами обоими должностей, сопряженныхъ съ общественнымъ довріемъ. Можете уходить.

— Я надюсь, — сказалъ мистеръ Бембль, оглядываясь съ большимъ уныніемъ, когда мистеръ Гримвигъ увелъ обихъ старухъ, — я надюсь, что эта несчастливая маленькая случайность не послужитъ причиною моего устраненія отъ приходской должности?

— Конечно, послужитъ, — отвтилъ мистеръ Броунлоу.— Я совтую вамъ привыкнуть къ этой мысли и вдобавокъ радоваться, что вы такъ дешево отдлались.

— Но это все изъ за жены. Она ршила это сдлать, — оправдывался мистеръ Бембль предварительно осмотрвшійся, чтобы убдиться въ отсутствіи супруги.

— Это не извиненіе, — возразилъ мистеръ Броунлоу.— Вы присутствовали, когда эти вещицы были преданы уничтоженію, и къ тому же, съ точки зрнія закона, вы являетесь наиболе виновнымъ изъ двухъ, такъ какъ законъ предполагаетъ, что ваша жена дйствуетъ по вашимъ указаніямъ.

— Если законъ предполагаетъ это, — сказалъ мистеръ Бембль выразительно сжимая шляпу обими руками, — то законъ — оселъ, идіотъ! Если такова точка зрнія закона, то законъ — холостякъ, и вотъ мое злйшее пожеланіе закону — пусть онъ но опыту узнаетъ, гд правда, — по опыту!

Произнеся послднія слова съ большимъ удареніемъ, мистеръ Бембль туго надвинулъ на голову свою шляпу и, засунувъ руки въ карманы, послдовалъ внизъ за своей супружницей.

— Молодая леди, — обратился мистеръ Броунлоу къ Роз:— дайте мн руку. Не пугайтесь:— ничего нтъ для васъ страшнаго въ тхъ немногихъ словахъ, которыя осталось еще выслушать.

— Если они… я не знаю, какимъ образомъ это могло бы случиться, — но если они имютъ… какое либо отношеніе ко мн, — сказала Роза, — то позвольте мн выслушать ихъ въ другое время Я теперь не нахожу въ себ достаточной бодрости.

— Нтъ, — возразилъ старый джентльменъ, беря ее подъ руку, — я увренъ, что у васъ больше силъ, чмъ вы думаете. Знаете вы эту молодую двушку, сэръ?

— Да, — отвтилъ Монксъ.

— Я никогда васъ раньше не видла, — слабымъ голосомъ произнесла Роза

— Я видлъ васъ часто, — возразилъ Монксъ.

— У отца несчастной Агнесы были дв дочери, — сказалъ мистеръ Броунлоу.— Какая судьба постигла другую, которая тогда была еще ребенкомъ?

— Двочка, — отвтилъ Монксъ:— когда ея отецъ умеръ въ незнакомомъ мст, подъ вымышленнымъ именемъ, не оставивъ ни письма, ни книги, ни клочка бумаги, которые могли бы послужить хоть малйшимъ указаніемъ для разыскивавшихъ его друзей или родственниковъ — двочка была взята бдными поселянами, которые воспитали ее, какъ свою.

— Дальше, — сказалъ мистеръ Броунлоу, знакомъ подзывая мистриссъ Мэйли:— дальше!

— Вы не могли найти мстожительства этихъ людей, — продолжалъ Монксъ.— Но гд дружба оказывается безсильной, тамъ ненависть часто пробиваетъ себ дорогу. Моя мать нашла ихъ посл года тщательныхъ поисковъ, и добралась до двочки.

— Взяла ли она ее къ себ?

— Нтъ. То были очень бдные люди и ихъ человколюбіе начинало ослабвать, но крайней мр, это можно было сказать про мужа. Поэтому она оставила ребенка при нихъ, оставила небольшую сумму денегъ, которыхъ не могло хватитъ надолго, и общала прислать еще, но, конечно, вовсе не собиралась сдлать это. Ихъ недовольство судьбой и бдность могли служить ручательствомъ за то, что двочка будетъ несчастна, но моя мать не сочла этого достаточнымъ и разсказала имъ съ нужными прикрасами исторію позора ея сестры, совтовала имъ быть съ нею построже, потому что она изъ дурной семьи, и убдила ихъ, что она незаконнорожденная и рано или поздно собьется съ пути. Обстоятельства соотвтствовали ея разсказу, они ей поврили и двочка начала влачить существованіе достаточно жалкое, чтобы удовлетворить даже насъ. Но однажды какая то дама, вдова, жившая тогда въ Честер, случайно увидла двочку, сжалилась надъ ней и взяла къ себ. Вроятно противъ насъ дйствовало какое то проклятое волшебство, такъ какъ, несмотря на вс наши усилія, двочка осталась въ дом этой дамы и была счастлива. Я потерялъ ее изъ виду два или три года тому назадъ и посл того увидлъ ее только за нсколько мсяцевъ до настоящаго дня.

— Видите вы ее сейчасъ?

— Да. Она опирается о вашу руку.

— И ты все попрежнему моя племянница!— вскричала мистриссъ Мэйли, обнимая близкую къ обмороку двушку:— попрежнему мое дорогое дитя! Я ни за какія сокровища въ мір не согласилась бы разстаться съ тобой теперь. Моя кроткая подруга, моя дорогая двочка!

— Мой единственный другъ!— воскликнула Роза, прильнувъ къ ней.— Добрйшій безцнный другъ. Сердце мое готово разорваться на части. Я не въ силахъ перенести все это.

— Ты перенесла гораздо больше и все таки оставалась самымъ прекраснымъ и нжнымъ существомъ, когда либо озарявшимъ счастьемъ всхъ окружающихъ, — сказала мистриссъ Мэйли, съ любовью прижимая ее къ сердцу.— Но взгляни, дорогая, кто это ждетъ, чтобы обнять тебя, бдное дитя! Посмотри, посмотри, голубушка!

— Только не тетя!— вскричалъ Оливеръ, бросаясь ей въ объятія.— Я никогда не буду звать ее тетей, но сестрой, моей дорогой сестрой, которую мое сердце почему то съ самаго начала полюбило такъ горячо! Роза, дорогая, милая Роза!

Да будутъ священны т слезы и т отрывки словъ, которыми сопровождалось это тсное и долгое объятіе сиротъ. Въ теченіи этой одной минуты были найдены и снова потеряны отецъ, сестра и мать. Слезы радости и скорби смшались вмст, но то не были горькія слезы, потому что и сама скорбь выплывала такъ нжно и была смягчена такими кроткими и дорогими воспоминаніями, что преобразилась въ какую то торжественную отраду и потеряла вс черты страданія.

Долго, долго они сидли вдвоемъ. Легкій стукъ въ дверь возвстилъ, что что то пришелъ. Оливеръ отворилъ, выскользнулъ изъ комнаты и далъ мсто Гарри Мэйли.

— Я знаю все, — сказалъ онъ, садясь рядомъ съ прекрасной двушкой.— Дорогая Роза, я знаю все.

— Я не случайно здсь, — продолжалъ онъ посл продолжительнаго молчанія, — и услышалъ я это не сегодня вечеромъ. Я узналъ это вчера, только вчера. Догадываетесь ли вы, что пришелъ напомнитъ вамъ объ одномъ общаніи?

— Погодите, — сказала Роза.— Вы все знаете?

— Все. Вы позволили мн въ теченіи года вернуться къпредмету нашего послдняго разговора.

— Да.

— Не для того, чтобы склонять васъ къ измненію ршенія, но чтобы услышать отъ васъ его повтореніе, если вы останетесь при своемъ. Я общалъ положить къ вашимъ ногамъ то общественное положеніе или состояніе, которымъ буду обладать и если бы вы все таки настаивали на своемъ первомъ ршеніи то я обязался въ этомъ случа ни словомъ, ни поступкомъ не пытаться разубдить васъ.

— Т же самыя соображенія, которыя были у меня тогда руководятъ мною и теперь, — твердо сказала Роза.— Если я когда либо сознавала свой ясный и опредленный долгъ передъ тою которая своей добротой спасла меня отъ нищенства и страданій то когда же, какъ не сегодня, должна я его чувствовалъ съ особенной силой? Это тяжелая жертва, но я горжусь ею, это мученіе, но мое сердце перенесетъ его.

— Но разоблаченія сегодняшняго вечера…— началъ Гарри.

— Разоблаченія сегодняшняго вечера, — мягко прервала его Роза:— ничмъ не измнили моего положенія по отношенію къ вамъ.

— Вы ожесточаете свое сердце противъ меня, — замтилъ онъ.

— Ахъ, Гарри, Гарри! — сказала двушка, разразившись слезами:— я хотла бы, чтобы это было для меня возможно. Я избавила бы себя отъ страданій.

— Но тогда зачмъ ихъ призывать на себя?— сказалъ Гарри и взялъ ее за руку.— Подумайте, дорогая Роза, подумайте о томъ, что вы услышали сегодня вечеромъ!

— А что же я услышала? Что?— воскликнула Роза.— Что сознаніе своего глубокаго безчестія такъ подйствовало на моего отца, что онъ укрылся отъ людей… Ну, довольно, Гарри, довольно намъ говорить объ этомъ.

— Подождите, подождите, — сказалъ молодой человкъ, удерживая ее, когда она хотла встать.— Мои надежды, виды на будущее, чувства, вс мои жизненные помыслы, кром любви къ вамъ, совершенно измнились. Теперь я не предлагаю вамъ блистанья среди шумной толпы, сліянія съ тмъ міромъ злобы и клеветы, гд добродтельно стыдятся всего, кром настоящаго безчестія и позора, я предлагаю вамъ родной уголокъ и сердце — да, дорогая Роза, это все, все, что я могу вамъ предложить.

— Какъ мн понять васъ?— съ трепетомъ произнесла она.

— Я хочу только сказать, что когда я въ послдній разъ разстался съ вами, то я ухалъ съ твердымъ намреніемъ устранить вс мнимыя преграды между вами и мною. Я ршилъ, что если мой міръ не можетъ быть вашимъ, то вашъ будетъ моимъ, и что никакіе знатные гордецы не будутъ задирать носа передъ вами, потому что я отъ нихъ отвернусь. Я это сдлалъ. Т, кто отшатнулись изъ за этого отъ меня, отшатнулись въ то же время и отъ васъ и доказали, насколько вы были правы. Покровители и власть имущіе, вліятельные родственники и сановники, которые прежде встрчали меня улыбками, теперь смотрятъ на меня съ холодностью, Но зато улыбаются поля и манятъ втвями деревья въ одномъ изъ самыхъ процвтающихъ графствъ Англіи, и близъ деревенской церкви — моей, Роза, моей церкви!— стоитъ сельскій домъ, которымъ, если вы согласитесь, я буду гордиться въ тысячу разъ больше, чмъ всми тми надеждами, отъ которыхъ я отрекся. Вотъ мое теперешнее положеніе въ обществ, и я кладу его къ вашимъ ногамъ!

——

— Довольно скучная штука ждать влюбленныхъ къ ужину!— сказалъ мистеръ Гримвигъ, просыпаясь и снимая носовой платокъ, которымъ была покрыта его голова.

По правд сказать, ужинъ дйствительно запоздалъ на крайне незаконный срокъ. Ни мистриссъ Мэйли, ни Гарри, ни Роза — они вошли въ столовую одновременно — не могли привести ничего въ оправданіе задержки.

— Я серьезно подумывалъ, что нынче мн придется състь свою голову, — сказалъ мистеръ Гримвигъ:— потому что терялъ уже надежду на какое нибудь иное кушанье. Если вы позволите, то я возьму на себя смлость поздравить невсту.

Мистеръ Гримвигъ, не теряя времени, скрпилъ это привтствіе, поцловавъ вспыхнувшую двушку, и его заразительному примру послдовали докторъ и мистеръ Броунлоу, нкоторые утверждаютъ, что Гарри Мэйли, какъ они якобы успли подмтить, осуществилъ эту идею еще раньше, въ темной смежной комнат, но наиболе авторитетныя лица считаютъ это очевидной клеветой, вдь онъ молодъ и при томъ священникъ.

— Оливеръ, дитя мое, — сказала мистриссъ Мэили, — гд ты былъ, и почему у тебя такой грустный видъ? Въ такую минуту у тебя вдругъ текутъ слезы. Въ чемъ дло?

Мы живемъ въ мір разочарованій, часто разбиваются т наши надежды, которыми мы больше всего дорожимъ и которыя больше всего возвеличиваютъ нашу душу. Бдный Дикъ умеръ!

LII. Послдняя ночь Феджина.

Сверху до низу зала суда была усяна лицами. Пытливые и жадные глаза смотрли отовсюду. Начиная отъ перилъ передъ скамьей подсудимыхъ и до самаго тснаго и отдаленнаго закоулка на хорахъ, вс взоры были устремлены на одного человка — на Феджина. Зрители были впереди него и позади, вверху и внизу, по правую руку и по лвую, онъ словно окруженъ былъ небосводомъ сверкающихъ глазъ.

Онъ стоялъ посреди этого блеска живого свта, положивъ одну руку на деревянный брусокъ перилъ, а другую приставивъ къ уху, и вытягивалъ впередъ голову, чтобы съ большей отчетливостью слышать каждое слово рчи предсдательствующаго, съ которою тотъ обратился къ присяжнымъ. По временамъ онъ быстро взглядывалъ на нихъ, наблюдая, какое впечатлніе на нихъ производитъ каждая ничтожнйшая тнь довода въ его пользу, и когда пункты обвиненія устанавливались съ ужасающей опредленностью, то онъ обращалъ взоръ на своего адвоката, какъ бы съ нмой мольбою сказать что нибудь въ его защиту. Помимо этихъ вншнихъ проявленій тревоги, онъ не шевелилъ ни рукой, ни ногой. Онъ почти не шелохнулся съ самаго начала судебнаго засданія. Но вотъ судья умолкъ, а онъ все оставался въ той же напряженной поз непрерывнаго вниманія и не спускалъ съ него глазъ, какъ будто продолжалъ еще прислушиваться.

Легкій шумъ заставилъ его придти въ себя. Посмотрвъ вокругъ, онъ увидлъ, что присяжные столпились вмст, обсуждая приговоръ. Блуждая взоромъ по галлере, онъ могъ видть, какъ вс стараются вытянуться повыше, чтобы разглядть его лицо, одни торопливо подносили бинокль къ глазамъ, другіе перешептывались съ сосдями съ видомъ отвращенія. Лишь немногіе не обращали на него вниманія и смотрли только на присяжныхъ, нетерпливо удивляясь ихъ медлительности. Но ни на одномъ лиц — даже среди женщинъ, которыхъ здсь было не мало, — не прочелъ онъ хотя бы малйшаго сочувствія къ себ или иного чувства, кром всепоглощающаго желанія, чтобы онъ былъ осужденъ.

Лишь только усплъ онъ уловить все это растеряннымъ взглядомъ, какъ снова наступила мертвая тишина, и, оглянувшись, онъ увидлъ, что присяжные повернулись къ предсдательствующему судь… Тише!…

Но они просили только разршенія удалиться.

Онъ внимательно смотрлъ на ихъ лица, когда они по очереди проходили мимо него, — онъ какъ бы хотлъ узналъ, къ какому ршенію склоняется большинство, но это было безплодно. Тюремщикъ дотронулся до его плеча. Онъ машинально послдовалъ за нимъ въ другой конецъ загородки и слъ на стулъ, указанный ему тюремщикомъ, — иначе онъ его не замтилъ бы.

Онъ опять взглянулъ на галлерею. Кое кто изъ публики былъ занятъ дою, другіе обмахивались носовыми платками. Въ биткомъ набитомъ зал было очень жарко. Какой то молодой человкъ срисовывалъ его лицо въ записную книжку. Онъ подумалъ о томъ, похожъ ли выходитъ портретъ, и съ равнодушіемъ празднаго созерцателя смотрлъ, какъ художникъ сломалъ карандашъ и чинилъ его перочиннымъ ножикомъ.

Потомъ онъ, обративъ взглядъ на судью, началъ размышлять о фасон его платья и о томъ, сколько оно стоило, и какъ онъ его надваетъ. За судейскимъ столомъ былъ также пожилой толстый джентльменъ, который съ полчаса тому назадъ ушелъ, а теперь возвратился. Феджинъ спрашивалъ себя, не уходилъ ли этотъ человкъ обдать, что онъ лъ и гд обдалъ, и такъ онъ продолжалъ цпь своихъ случайныхъ размышленій, пока его вниманіе не останавливалось на какомъ нибудь другомъ предмет, дававшемъ новый ходъ его мыслямъ.

Но нельзя сказать, что въ теченіи всего этого времени его умъ хотя бы на мгновеніе былъ свободенъ отъ угнетающаго сознанія разверзающейся у его ногъ могилы, представленіе о ней не покидало его, но было какимъ то смутнымъ и общимъ, и онъ не могъ на немъ сосредоточить мыслей. Такъ что, даже когда его охватывалъ трепетъ или кидало въ жаръ при воспоминаніи о возможности близкой смерти, онъ принимался считать находившіеся передъ его глазами желзные прутья и раздумывалъ о томъ, почему наконечникъ одного изъ нихъ отломился, и починятъ ли его или оставятъ въ такомъ вид. Затмъ онъ началъ думать объ ужасахъ вислицы и эшафота, — и остановился, наблюдая какъ служитель разбрызгиваетъ для освженія по полу воду, — и снова продолжалъ думать.

Наконецъ раздался призывъ къ тишин и вс, затаивъ дыханіе, устремили глаза на дверь. Присяжные возвратились и близко прошли мимо него. Онъ ничего не отгадалъ на ихъ лицахъ, они были точно высчены изъ камня. Настала полная тишина… ни шороха… ни дуновенія… Виновенъ.

Зданіе сотряслось отъ грознаго крика, повторившагося еще и еще и затихавшаго, чтобы разразиться съ новой силой, подобно гнвному грому. Эхомъ ему были раскаты стонущаго рева, то ликовала собравшаяся на улиц толпа, узнавъ, что въ понедльникъ осужденный умретъ.

Шумъ улегся, и у него спросили, не иметъ ли онъ что нибудь сказать въ опроверженіе смертнаго приговора. Онъ снова принялъ свою внимательную позу и пристально смотрлъ на спрашивавшаго, пока тотъ говорилъ, но вопросъ пришлось повторить дважды, и только тогда онъ, повидимому, разслышалъ его. Онъ пробормоталъ, что онъ старикъ… старикъ… старикъ…— и перейдя ни шепотъ, снова умолкъ.

Судья надлъ черную шапочку, а подсудимый все стоялъ въ той же поз и съ тмъ же выраженіемъ. Какая то женщина на хорахъ издала восклицаніе, вызванное страшной торжественностью этой минуты, онъ быстро глянулъ вверхъ, словно досадуя на нарушеніе тишины, и съ еще большимъ вниманіемъ нагнулся впередъ. Рчь была торжественна и сильна впечатлніемъ, слова приговора внушали ужасъ. Но онъ стоялъ, какъ мраморное изваяніе, не шевеля ни однимъ мускуломъ. Его страшное лицо попрежнему было наклонено впередъ, его нижняя челюсть отвисла, а глаза пристально смотрли передъ собою, когда тюремщикъ взялъ его подъ руку и знакомъ показалъ, что надо уходить. Онъ безсмысленно осмотрлся вокругъ и повиновался.

Его повели черезъ находившуюся подъ залой суда комнату съ каменнымъ поломъ. Тамъ нкоторые узники ждали своей очереди, а другіе бесдовали съ знакомыми, толпившимися за ршеткой, которая выходила на открытый дворъ. Тамъ никого не было, кто пришелъ бы поговорить съ нимъ, но когда онъ проходилъ мимо, то арестанты отхлынули въ сторону, чтобы его лучше могли разглядть люди, прильнувшіе къ желзнымъ брусьямъ. И его осыпали бранными словами, принялись гикать, свистать. Онъ погрозилъ имъ кулакомъ и хотлъ плюнуть въ толпу, но его проводники увлекли его дальше черезъ темный корридоръ, освщавшійся нсколькими тусклыми лампами, внутрь самой тюрьмы.

Здсь его обыскали, чтобы при немъ не оказалось средствъ предупредить приговоръ закона, по совершеніи этого, его повели въ одну изъ камеръ для осужденныхъ и оставили его тамъ одного.

Онъ слъ на каменную скамью, находившуюся противъ двери и служившую въ то же время кроватью. Уставившись въ полъ налитыми кровью глазами, онъ попытался привести въ порядокъ мысли. Спустя нкоторое время, онъ началъ припоминать отдльные отрывки того, что говорилъ судья, — хотя тогда ему казалось, что онъ не въ состояніи ничего разслышать. Отрывочныя слова постепенно становились на надлежащія мста и вызывали въ памяти другія, такъ что наконецъ у него составилась цлая рчь, почти точь въ точь какъ она была произнесена. Къ смертной казни черезъ повшеніе — такъ она заканчивалась. Къ смертной казни черезъ повшеніе.

Темнота сгущалась. Онъ началъ думать о всхъ своихъ знакомыхъ, погибшихъ на эшафот. Иные погибли благодаря ему. Они такъ быстро одинъ за другимъ воскресали въ его памяти, что онъ едва успвалъ ихъ считать. Онъ видлъ, какъ умирали иные изъ нихъ, и насмхался надъ ними, потому что они умирали съ молитвой на устахъ. Съ какимъ скрипучимъ шумомъ открывался подъ ихъ ногами трапъ, и какъ внезапно превращались они изъ сильныхъ и здоровыхъ людей въ болтающуюся кипу платья!

Нкоторые изъ нихъ вдь жили, быть можетъ, въ этой же кель, сидли на этомъ же мст. Какъ темно! Почему не приносятъ свта? Келья была построена много лтъ назадъ. Сотни людей провели здсь свои послдніе часы. Тутъ приходится сидть точно въ склеп, усяннномъ мертвыми тлами, съ мшками на голов, съ петлей, со связанными руками и съ лицами, которыя онъ узнавалъ даже сквозь это ужасное покрывало… Огня, огня!

Наконецъ, когда онъ до крови исколотилъ руки о дверь и о стны, появились два человка. Одинъ принесъ свчу и вставилъ ее въ желзный подсвчникъ, вдланный въ стну, а другой притащилъ съ собою матрасъ, чтобы переночевать на немъ, такъ какъ узнику больше не предстояло оставаться наедин.

Затмъ настала ночь, — темная, угрюмая, безмолвная ночь. Другимъ отрадно слышать бой башенныхъ часовъ — это напоминаетъ о жизни и о грядущемъ дн. Но его это приводило лишь въ отчаяніе. Протяжный звонъ каждаго колокольнаго удара казался ему все тмъ же низкимъ, глухимъ возгласомъ — ‘смерть’. Что для него пользы было отъ суетни и шума веселаго утра, дававшаго о себ знать и здсь? Это былъ тоже похоронный звонъ, но заключавшій въ себ не только напоминаніе, но и насмшку.

День прошелъ. День? Не было дня, онъ промелькнулъ мимо, едва успвъ наступить, и снова надвинулась ночь, такая долгая и въ то же время короткая:— долгая своимъ страшнымъ молчаніемъ и короткая мимолетностью часовъ. Феджинъ то выкрикивалъ безумныя рчи и богохульствовалъ, то принимался стонать и рвать на себ волосы. Почтенные люди, его единоврцы, приходили молиться рядомъ съ нимъ, а онъ прогонялъ ихъ съ проклятіями. Они возобновляли свои милосердныя увщанія, но онъ опять отгонялъ ихъ.

Ночь съ субботы на воскресенье. Ему остается прожить еще только одну ночь. Пока онъ подумалъ объ этомъ, насталъ день — воскресенье.

Только къ вечеру этого послдняго ужаснаго дня мучительное сознаніе безпомощности и отчаяніе съ полной силой охватили его черную душу. Не то что бы онъ до сихъ поръ питалъ какую нибудь опредленную, положительную надежду на помилованіе, но онъ не былъ еще въ состояніи додуматься дальше, чмъ до смутной возможности близкой смерти. Онъ мало говорилъ съ двумя служителями, которые смняли другъ друга, сторожа его, и они, съ своей стороны, не пытались пробудить его вниманіе. Онъ раньше сидлъ на своемъ мст, бодрствуя, но окруженный сновидніями. Теперь же онъ вскакивалъ каждую минуту, задыхаясь и охваченный огнемъ, и бгалъ взадъ и впередъ въ такомъ припадк страха и ярости, что даже сторожа, привыкшіе къ подобнымъ сценамъ, въ ужас отступали отъ него. Онъ сдлался наконецъ такъ страшенъ, терзаемый своей злой совстью, что одному человку не подъ силу было сидть съ нимъ и видть его, поэтому они оба ршили сторожить его вмст.

Онъ прислъ на каменное ложе и сталъ думать о прошломъ. Толпа ранила его камнями во время его ареста и голова его была повязана полотенцемъ. Рыжіе волосы свшивались на его безкровное лицо, изъ его бороды были вырваны клочья, и она свалялась комками, его глаза сверкали страшнымъ свтомъ, его неумытая кожа трескалась отъ сжигавшей его лихорадки. Восемь… девять… десять… Если это не шутка, подстроенная, чтобы напугать его, и часы на самомъ дл бгутъ такъ быстро одинъ за другимъ, то гд будетъ онъ, когда снова наступитъ ихъ чередъ! Одиннадцать! Вотъ ужъ новый ударъ, прежде чмъ усплъ замереть отзвукъ предыдущаго часа. Въ восемь часовъ ему предстоитъ быть плакальщикомъ въ собственномъ погребальномъ шествіи, въ одиннадцать…

Мрачныя стны Ньюгэта, которыя таили столько бдствій и несказаннаго ужаса не только отъ взоровъ, но — очень часто и очень подолгу — и отъ мыслей людей, никогда еще не скрывали такого страшнаго зрлища. Немногочисленные прохожіе, останавливавшіеся на минуту, спрашивая себя, что длаетъ тотъ человкъ, котораго завтра повсятъ, — плохо спали бы въ эту ночь, если бы могли его увидть.

Съ начала сумерекъ и почти до полуночи къ воротамъ подходили люди по-двое, по-трое и спрашивали съ безпокойствомъ, но дана ли отсрочка. Получивъ отрицательный отвтъ, они передавали желанное извстіе тмъ, кто кучками толпились на улиц, они указывали другъ другу дверь, черезъ которую приговореннаго выведутъ, и мсто, гд будетъ воздвигнутъ эшафоть, и нехотя удаляясь прочь, оглядывались, чтобы возсоздать опять въ своемъ воображеніи эту картину. Постепенно они вс разошлись, и въ самой середин ночи улица сдлалась пустынна и погрузилась во мракъ.

Пространство передъ тюрьмой было расчищено и нсколько выкрашенныхъ черной краской прочныхъ рогатокъ были уже поставлены поперекъ улицы, чтобы сдерживать ожидаемую толпу, когда мистеръ Броунлоу и Оливеръ появились у входа и предъявили разршеніе на пропускъ къ узнику, подписанное однимъ изъ шерифовъ. Ихъ немедленно впустили въ ворота.

— И молодой джентльменъ тоже пойдетъ, сэръ?— спросилъ провожавшій ихъ служитель.— Не годится дтямъ смотрть на такія вещи, сэръ.

— Это правда, другъ мой, — отвтилъ мистеръ Броунлоу:— но у меня до этого человка есть дло, тсно связанное съ мальчикомъ, который видлъ его во время полнаго расцвта его мошенничествъ и преступленій. Такъ пусть онъ повидаетъ его и теперь, хотя бы это сопровождалось нкоторымъ мученіемъ и страхомъ.

Слова эти были произнесены въ сторон, чтобы Оливеръ не слышалъ ихъ. Служитель почтительно дотронулся до своей шляпы и, бросивъ любопытный взглядъ на мальчика, открылъ вторыя ворота, находившіяся противъ первыхъ, и повелъ ихъ мрачными и извилистыми переходами къ камерамъ.

— Вотъ здсь, — сказалъ онъ, останавливаясь въ сумрачномъ проход, гд два рабочихъ производили при глубокомъ безмолвіи какія-то приготовленія:— здсь онъ будетъ проходитъ. А подойдя туда, вы можете видть дверь, черезъ которую онъ выйдетъ.

Онъ провелъ ихъ въ каменную кухню, уставленную мдными кастрюлями для приготовленія тюремной пищи, и указалъ на дверь, надъ ней было забранное ршеткой открытое окно, черезъ которое доносились людскіе голоса и грохотъ сваливаемыхъ досокъ. То строили эшафотъ.

Отсюда они прошли черезъ многія крпкія ршетки, открываемыя передъ ними изнутри другими тюремщиками, и, перейдя черезъ открытый дворъ, поднялись по узкой лстниц, очутившись посл этого въ корридор, гд по лвую руку тянулся рядъ окованныхъ дверей. Давъ имъ знакъ остановиться, тюремщикъ постучалъ въ одну изъ нихъ своей связкой ключей. Оба сторожа, пошептавшись съ нимъ, вышли въ корридоръ, потягиваясь и какъ бы обрадованные короткимъ отдыхомъ, и знакомъ пригласили постителей послдовать за тюремщикомъ въ камеру. Они вошли.

Осужденный преступникъ сидлъ на постели, покачиваясь изъ стороны въ сторону, лицомъ онъ больше напоминалъ пойманнаго звря, чмъ человка. Мысли его повидимому блуждали въ прошлой жизни, онъ продолжалъ что то бормотать, сознавая присутствіе постителей лишь какъ часть своихъ видній.

— Славный мальчикъ, Чарли… хорошо сдлано! — невнятно бормоталъ онъ.— Оливеръ тоже — ха-ха-ха! Оливеръ — теперь настоящій джентльменъ… теперь настоящій… Уведите этого мальчика спать!

Тюремщикъ взялъ Оливера за свободную руку и, шепнувъ ему, чтобы онъ не пугался, смотрлъ, не говоря ни слова.

— Уведите его спать! — закричалъ Феджинъ.— Слышите вы меня, кто нибудь изъ васъ? Онъ былъ… былъ… врод какъ бы причиной всего этого. Его стоило пріучить къ длу, за это можно было получить деньги… Глотку Больтера, Билль, оставь двку — перержь глотку Больтера, какъ только можешь глубже. Оторви ему голову совсмъ прочь.

— Феджинъ, — произнесъ тюремщикъ.

— Вотъ я! — крикнулъ еврей, тотчасъ принимая ту-же вслушивающуюся позу, которую онъ хранилъ во время суда.— Старый человкъ, милордъ, очень старый, старый человкъ!

— Здсь, — сказалъ сторожъ, кладя руку ему на грудь, чтобы не позволить ему встать:— здсь находится кое кто, кому надо, должно быть, что то спросить у тебя. Феджинъ, Феджинъ! Ты человкъ?

— Я не долго буду имъ, — отвтилъ онъ, подымая кверху лицо, въ которомъ ничего не осталось человческаго, кром ярости и ужаса.— Убейте ихъ всхъ до одного! Какое право имютъ они вести меня на бойню!

При этихъ словахъ онъ увидлъ Оливера и мистера Броунлоу. Съежившись въ самомъ отдаленномъ углу сиднья, онъ спросилъ, что имъ здсь нужно.

— Смле, — сказалъ тюремщикъ продолжая придерживать его:— говорите теперь, сэръ, то, что вамъ нужно. И пожалуйста поторопитесь, такъ какъ онъ становится все хуже и хуже.

— У васъ были нкоторыя бумаги, — сказалъ мистеръ Броунлоу, приближаясь:— которыя отданы были вамъ на сохраненіе нкимъ Монксомъ.

— Все это ложь, — отвтилъ Феджинъ.— У меня нтъ ничего…. ничего.

— Ради милосердія Божія, — горячо продолжалъ мистеръ Броунлоу:— не говорите этого теперь, на краю могилы. Скажите мн, гд он? Вы знаете, что Сайкса нтъ въ живыхъ, что Монксъ во всемъ сознался, что вамъ нельзя уже надяться ни на какую выгоду. Гд эти бумаги?

— Оливеръ, — вскричалъ Феджинъ, маня его къ себ.— Сюда! сюда! Я скажу теб кое что на ухо.

— Я не боюсь, — тихо сказалъ Оливеръ, выпуская руку мистера Броунлоу.

— Бумаги, — сказалъ Феджинъ, притягивая Оливера къ себ:— находятся въ полотняномъ мшк, въ выемк печной трубы, наверху, въ первой комнат. Мн надо поговорить съ тобою, голубчикъ. Мн надо поговорить съ тобою.

— Да, да, — отвтилъ Оливеръ.— Дайте мн прочесть молитву. Пожалуйста! Одну молитву! Вы повторите ее за мной, стоя на колняхъ! Только одну молитву, и мы будемъ потомъ говорить до самаго утра.

— Туда, туда!— сказалъ Феджинъ, толкая мальчика впереди себя къ двери и безумно смотря черезъ его голову.— Скажи, что я ушелъ спать — теб они поврятъ. Ты можешь вывести меня на улицу, если мы пойдемъ такъ. Ну, ну!

— Ахъ! Прости, Господи, этому несчастному!— вскричалъ мальчикъ, заливаясь слезами.

— Отлично, отлично, — сказалъ Феджинъ.— Это намъ поможетъ. Сначала вотъ черезъ эту дверь. Если на меня нападетъ дрожь и трепетъ, когда пойдемъ мимо вислицы, то не обращай вниманія, а прибавь только шагу. Ну, ну, ну!

— Больше ничего не имете спросить у него, сэръ?— произнесъ тюремщикъ.

— Ничего, — отвтилъ мистеръ Броунлоу.— Если бы я могъ надяться, что намъ удастся призвать его къ сознанію своего положенія….

— Ничмъ не достигнете этого, сэръ, — сказалъ служитель, покачавъ головою.— Лучше оставьте его.

Дверь камеры отворилась, и вернулись сторожа.

— Торопись, торопись!— вскричалъ Феджинъ.— Осторожно, но не такъ ужъ медленно. Скоре, скоре!

Люди взяли его за плечи и, освободивъ отъ него Оливера, удержали его. Одну минуту онъ сопротивлялся съ упорствомъ отчаянія, а затмъ принялся испускать пронзительные вопли, которые проникали даже сквозь эти плотныя стны и звучали въ ушахъ удалявшихся постителей, пока они не вышли на дворъ.

Они не сразу покинули тюрьму. Оливеръ чуть на упалъ въ обморокъ посл этой ужасной сцены и былъ такъ слабъ, что въ теченіи часа или боле не могъ держаться на ногахъ.

Уже свтало, когда они снова вышли на улицу. Собралась уже большая толпа, окна домовъ были заполнены людьми, курившими и игравшими въ карты, чтобы скоротать время. Народъ толкался, спорилъ, шутилъ. Все говорило о жизни и одушевленіи, все, кром темной группы предметовъ въ самомъ центр толпы:— черныхъ подмостковъ, перекладины, веревки — угрюмаго сооруженія смерти.

Глава LIII и послдняя.

Приключенія тхъ, кто дйствовали въ этой повсти, близятся къ концу. Немногое, что остается сказать лтописцу этихъ событій, можно передать въ короткихъ и простыхъ словахъ.

Не прошло и трехъ мсяцевъ, какъ Роза Флеминъ и Гарри Мэйли были обвнчаны въ сельской церкви, которая отнын должна была являться ареной дятельности молодого священника. Въ тотъ же день они вступили во владніе своимъ новымъ и счастливымъ жилищемъ.

Мистриссъ Мэйли поселилась съ своимъ сыномъ и невсткой, чтобы остатокъ своихъ дней наслаждаться величайшимъ счастьемъ, какое доступно на склон достойно прожитой жизни — созерцаніемъ блаженства тхъ, кому столь много лтъ она непрерывно дарила самыя горячія чувства и кого окружала самыми нжными заботами.

Посл всесторонняго и тщательнаго пересмотра оказалось, что если остатокъ состоянія, находившагося на попеченіи Монкса — и вовсе не преуспвавшаго въ его рукахъ или въ рукахъ его матери — поровну раздлить между нимъ и Оливеромъ, то каждому достанется немного боле трехъ тысячъ фунтовъ. По смыслу завщанія отца, Оливеръ имлъ право на весь капиталъ. Но мистеръ Броунлоу, не желая лишать старшаго изъ сыновей случая отречься отъ прежнихъ пороковъ и возродиться къ честной жизни, предложилъ именно такой раздлъ, на что его юный довритель съ радостью согласился.

Монксъ, продолжая носить это вымышленное имя, увезъ свою долю въ одну изъ отдаленныхъ странъ Новаго Свта, гд, быстро промотавъ деньги, снова отдался своимъ темнымъ дламъ и, посл долгаго заключенія за новый подлогъ и мошенничество, слегъ подъ возвратнымъ приступомъ своей болзни и умеръ въ тюрьм.

Мистеръ Броунлоу усыновилъ Оливера. Поселившись съ нимъ и съ старой экономкой на разстояніи мили отъ церковнаго дома, гд жили его дорогіе друзья, онъ этимъ удовлетворилъ самое горячее и сердечное желаніе Оливера, скрпивъ маленькій кружокъ людей, жизнь которыхъ сдлалась такъ близка къ состоянію полнаго счастья, какъ это когда либо имло мсто въ здшнемъ перемнчивомъ мір.

Вскор посл свадьбы молодыхъ почтенный докторъ вернулся въ Чертсей, гд онъ, лишенный своихъ старыхъ друзей, возропталъ бы на судьбу, если бы его темпераментъ допускалъ подобное настроеніе, и сдлался бы сварливымъ, если бы умлъ. Въ теченіе двухъ или трехъ мсяцевъ онъ довольствовался тмъ, что жаловался на вредъ мстнаго воздуха для своихъ легкихъ, затмъ, убдившись, что дйствительно мстность перестала для него быть тмъ, чмъ была раньше, онъ передалъ должность своему помощнику, а самъ перехалъ въ маленькій холостой коттэджъ на краю того села, гд его молодой другъ былъ пасторомъ, — и моментально выздоровлъ. Здсь онъ занялся садоводствомъ, цвтоводствомъ, рыбной ловлей, плотничаньемъ и другими длами въ томъ же род, и которыя онъ принимался съ характерной своей горячностью, я во всемъ ршительно онъ вскор прославился по всему околотку какъ глубочайшій авторитетъ.

Незадолго до перезда онъ завязалъ съ мистеромъ Гримвигомъ тсную дружбу, которую этотъ эксцентричный джентльменъ встртилъ сердечной взаимностью. Немалое число разъ въ теченій года мистеръ Гримвигъ навщаетъ доктора, и всякій разъ онъ съ большимъ усердіемъ садовничаетъ, удитъ рыбу и плотничаетъ, принимаясь за все самымъ страннымъ и безпримрнымъ способомъ, но всегда отстаивая, съ своимъ любимымъ утвержденіемъ, свой способъ, какъ единственно правильный. По воскресеньямъ онъ непремнно критикуетъ въ глаза молодому пастору его проповдь, а потомъ строго конфиденціально сообщаетъ мистеру Лосберну, что онъ отъ проповди въ восторг, но считаетъ боле благоразумнымъ не говорить объ этомъ. Мистеръ Броунлоу очень любитъ подтрунивать надъ нимъ, повторяя ему его старинное пророчество насчетъ Оливера и напоминая ему про тотъ вечеръ, когда они сидли, положивъ передъ собою часы и поджидая возвращенія мальчика. Но мистеръ Гримвигъ возражаетъ, что онъ въ сущности былъ правъ, и въ доказательство этого указываетъ на то, что Оливеръ дйствительно не вернулся, это замчаніе всегда заставляетъ его самаго разсмяться и усиливаетъ его хорошее настроеніе.

Что касается мистера Ноэ Клейполя, то онъ, какъ оговорившій Феджина, получилъ отъ короннаго суда помилованіе, видя, что первоначально избранная имъ профессія не такъ безопасна, какъ онъ желалъ бы, онъ нкоторое время затруднялся насчетъ пріисканія средствъ къ жизни, не сопряженныхъ съ чрезвычайнымъ трудомъ. Посл нкотораго размышленія онъ ршилъ заняться доносами, и это занятіе доставляетъ ему приличный заработокъ. Вотъ его образъ дйствія. Разъ въ недлю, во время богослуженія, онъ отправляется гулять въ сопровожденіи Шарлоты — оба нарядно одтые. Его леди падаетъ въ обморокъ около дверей трактира, гд хозяинъ отличается добрымъ сердцемъ, и молодой джентльменъ, схлопотавъ себ на три пенса водки, чтобы привести даму въ чувство, на слдующій день доноситъ на трактирщика и получаетъ въ свой карманъ половину налагаемаго на того штрафа. Иногда падаетъ въ обморокъ самъ мистеръ Клейполь — результатъ получается тотъ же самый.

Мистеръ и мистриссъ Бембль, прогнанные со службы, постепенно дошли до нищенскаго состоянія и поступили наконецъ богадльниками въ тотъ самый работный домъ, гд когда то они властвовали надъ другими. Мистеръ Бембль поговаривалъ, что среди такихъ превратностей судьбы и униженій онъ не иметъ даже смлости быть благодарнымъ за разлуку съ женой.

А мистеръ Джайльсъ и Бриттльсъ занимаютъ свои прежнія должности, хотя первый изъ нихъ облыслъ, а мальчикъ сдлался совсмъ сдымъ. Они ночуютъ въ церковномъ дом, но такъ равномрно распредляютъ свою дневную службу между его обитателями и Оливеромъ, и мистеромъ Броунлоу, и мистеромъ Лосберномъ, что до сихъ поръ еще сельчане не могутъ доискаться, къ какому собственно домохозяйству они въ дйствительности принадлежатъ.

Мистеръ Чарльзъ Бэтсъ, устрашенный злодйствомъ Сайкса, погрузился въ цпь размышленій о томъ, не является ли честная жизнь, въ конц концовъ, наилучшей? Придя къ выводу, что это дйствительно такъ, онъ поставилъ крестъ на своемъ прошломъ и ршилъ искупить его новой сферой дятельности. Онъ долженъ былъ сначала вынести немало испытаній и борьбы, но, не гонясь за недоступнымъ и подстрекаемый добрымъ намреніемъ, онъ наконецъ добился удачи и, потрудившись батракомъ у фермера и подручнымъ у носильщика, онъ теперь самый веселый молодой скотоводъ, какого можно встртить во всемъ Нортэмптоншир.

Рука, пишущая эти строки, начинаетъ дрожать по мр приближенія къ концу, и ей хотлось бы еще немного продолжить нить этихъ приключеній.

Я охотно еще побылъ бы съ тми, среди кого такъ долго находился, я раздлилъ бы ихъ счастье, попытавшись описать его. Я представилъ бы Розу Мэйли во всемъ цвт и во всей красот ранней женственности, я разсказалъ бы, какъ она озаряла свою тихую жизненную стезю нжнымъ свтомъ, который падалъ на всхъ, шедшихъ вмст съ нею, и согрвалъ ихъ сердца. Мн хотлось бы описать ее, какъ душу и радость собравшейся у камина семьи или веселой компаніи среди лтней природы, я хотлъ бы пойти съ нею въ полдень по жаркимъ полямъ, а на вечерней прогулк слышать при свт луны ея мелодичный голосъ, я хотлъ бы видть, какъ она творитъ добро и милосердна къ другимъ, и какъ она съ улыбкою неутомимо хозяйничаетъ у своего очага. Я описалъ бы, какъ она и сынъ ея покойной сестры счастливы взаимной любовью, какъ они просиживаютъ вмст цлые часы, рисуя себ тхъ близкихъ, которыхъ они такъ грустно утратили. Я хотлъ бы еще разъ увидть т веселыя личики, которыя собирались вокругъ ея колнъ, хотлъ бы услышать ихъ живую болтовню, хотлъ бы воскресить тотъ звонкій смхъ, вызвать снова слезы радости, сверкавшія въ нжныхъ синихъ глазахъ. Это, и тысячи улыбокъ и взглядовъ, и разнообразіе мыслей и словъ — какъ хотлъ бы я все это вновь возсоздать!

Какъ мистеръ Броунлоу изо дня въ день продолжалъ развивать душу своего пріемнаго сына сокровищами знанія и привязывался къ нему все боле и боле по мр того, какъ развертывались его природныя свойства, и зароненныя на благодарную почву смена всего добраго быстро возростали, какъ онъ открывалъ въ немъ новыя черты сходства съ своимъ другомъ молодости, черты, пробуждавшія въ его груди старыя воспоминанія, грустныя, но въ то же время милыя и отрадныя, какъ дв сироты, перенеся столько бдствій, хранили память объ этомъ испытаніи, питая состраданіе къ другимъ, любя другъ друга и горячо благодаря Того, Кто защитилъ ихъ и спасъ, — обо всемъ этомъ врядъ ли нужно упоминать. Я сказалъ, что они были истинно счастливы, а безъ горячей любви и доброты сердца, безъ чувства благодарности къ тому Существу, законъ котораго — состраданіе, и великій символъ котораго — милосердіе ко всему, что дышитъ, — безъ этого счастье недостижимо.

Въ алтар старой сельской церкви стоитъ блая мраморная доска, на которой высчено только одно слово: ‘Агнеса’. Нтъ гроба въ этой гробниц, и да пройдетъ много, много лтъ, прежде чмъ прибавится сюда другое имя! Но если души умершихъ когда нибудь возвращаются на землю, чтобы постить мста, освященныя любовью — любовью, для которой могила не есть предлъ — хранимой въ тхъ, кого он знали при жизни, то я врю, что тнь Агнесы витаетъ иногда въ этой грустно торжественной ниш. Я врю въ это, хотя мсто находится въ храм, а она не устояла передъ слабостью и заблужденіемъ.

ОЛИВЕРЪ ТВИСТЪ.

Оливеръ Твистъ.

I. Мсто рожденія Оливера Твиста и обстоятельства, сопровождавшія его рожденіе.

II. Какъ росъ Оливеръ Твистъ, его воспитаніе и впечатлнія.

IV. Оливеру находятъ другое мсто, и онъ впервые выступаетъ на поприщ общественной жизни.

VI. Оливеръ, раздраженный насмшками Ноэ, начинаетъ дйствовать и приводитъ его въ удивленіе.

VII. Оливеръ продолжаетъ упорствовать.

VIII. Оливеръ идетъ въ Лондонъ и на пути встрчаетъ необыкновенно страннаго молодого джентльмена

IX. Дальнйшія подробности, касающіяся веселаго стараго джентльмена и его подающихъ надежду питомцевъ.

X. Оливеръ ближе знакомится съ характеромъ своихъ новыхъ товарищей и пріобртаетъ опытъ очень дорогой цной.

XI. О мистер Фенг, полицейскомъ коммиссар, и о томъ, какъ совершается иногда правосудіе.

XII. Объ Оливер заботятся такъ, какъ никогда еще о немъ не заботились. На сцену снова выступаетъ веселый старый джентльменъ и его молодые друзья.

XIII. Читатель знакомится съ новыми лицами, съ которыми связаны весьма интересный подробности, касающіяся этого повствованія.

XV. Изъ этой главы читатель узнаетъ, какъ сильно любили Оливера веселый старый еврей и миссъ Нанси.

XVI. Что случилось съ Оливеромъ посл того, какъ его нашла Нанси.

XVII. Судьба преслдуетъ Оливера. Въ Лондонъ является великій человкъ и наноситъ вредъ его репутаціи.

XVIII. Какъ проводитъ время Оливеръ въ прекрасномъ oбществ своихъ достойныхъ товарищей.

XIX. Обсуждается замчательный планъ и постановляется ршеніе непремнно привести его въ исполненіе.

XX. Оливеръ переданъ въ распоряженіе мистера Вилльяма Сайкса.

XXI. Экспедиція.

XXII. Кража со взломомъ.

XXIII. Весьма интересный разговоръ между мистеромъ Бемблемъ и нкоей леди, который показываетъ, что даже приходскій сторожъ можетъ поддаваться нкоторымъ чувствамъ.

XXIV. Въ этой коротенькой глав разсказывается объ одномъ ничтожномъ обстоятельств, имющемъ важное значеніе въ этой повсти.

XXV. Снова мистеръ Феджинъ и компанія.

XXVI. На сцену появляется новое таинственное лицо. Рчь идетъ о многомъ, что тсно связано съ исторіей Оливера.

XXVII. Глава эта написана авторомъ съ цлью загладить свою невжливость относительно одной лэди, которую онъ покинулъ самымъ безцеремоннымъ образомъ.

XXVIII. Продолженіе приключеній Оливера Твиста.

XXIX. Глава, знакомящая съ обитателями дома, гд пріютился Оливеръ.

XXX. Глава, сообщающая, что думали объ Оливер его новые знакомцы.

XXXI. Глава, въ которой создается критическое положеніе.

XXXII. Глава о счастливой жизни, которая началась для Оливера среди его добрыхъ друзей.

XXXIII. Глава, въ которой счастье Оливера и его друзей вдругъ омрачается.

XXXIV. Глава, въ которой на сцену появляется одинъ молодой джентльменъ, а также описывается новое приключеніе Оливера.

XXXV. Глава, содержащая неудачный исходъ приключенія и довольно важный разговоръ между Гарри Мэйли и Розой.

XXXVI. Глава очень короткая и могущая показаться не имющей значенія, но ее слдуетъ прочесть: она является слдствіемъ предыдущей и ключомъ къ одной изъ будущихъ.

XXXVII. Глава, въ которой читатель можетъ замтить контрастъ, нердкій въ супружескихъ отношеніяхъ.

XXXVIII. Глава, повствующая о томъ, что произошло между мистеромъ Монксомъ и мистриссъ Бембль во время ихъ ночного свиданія.

XXXIX. Глава, вводящая нкоторыхъ уважаемыхъ лицъ, уже знакомыхъ читателю, и описывающая, какъ совщались достопочтенные Монксъ и еврей.

XL. Странное свиданіе, являющееся слдствіемъ предыдущей главы.

XLI. Глава, содержащая новыя открытія и доказывающая, что неожиданности, подобно несчастіямъ, рдко являются въ одиночку.

XLII. Одинъ старый знакомый Оливера, проявивъ несомннные признаки геніальности, завоевываетъ себ въ столиц общественное положеніе.

XLIII. Глава, въ которой описывается затруднительное положеніе хитроумнаго Доджера.

XLIV. Для Нанси настаетъ время исполнить свое общаніе, данное Роз, это ей не удается.

XLV. Феджинъ даетъ Ноэ Клейполю тайное порученіе.

XLVI. Исполненіе общанія.

XLVII. Роковыя послдствія.

XLVIII. Бгство Сайкса.

XLIX. Монксъ и мистеръ Броунлоу наконецъ встрчаются, о чемъ они говорили и какое извстіе прервало ихъ бесду.

L. Облава и избавленіе.

LI. Глава, разъясняющая нсколько тайнъ и повствующая объ одномъ сватовств, не сопровождавшемся упоминаніемъ ни о карманныхъ деньгахъ, ни о расходахъ ‘на булавки’.

LII. Послдняя ночь Феджина.

Глава LIII и послдняя.

Конецъ.

Читайте также: