Окопировался, Лажечников Иван Иванович, Год: 1854 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 40 минут(ы)

И. И. Лажечников

Окопировался

Комедия в трех актах

Лажечников И. И. Собрание сочинений. В 6 томах. Том 6. М.: Можайск — Терра, 1994.

Текст печатается по изданию: Лажечников И. И. Полное собрание сочинений. С.-Петербург — Москва, товарищество М. О. Вольф, 1913

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Марфа Осиповна Резинкина, вдова титулярного советника.

Александр Парфеныч, сын ее, канцелярский служитель.

Силай Ермилыч Мамаев, столяр.

Груня, дочь его.

Анна Семеновна Липина, помещица, пожилых лет девица.

Владимир Петрович Подснежников, молодой помещик.

Мавра Львовна Поддевкина, вдова приказного, лет пятидесяти с лишком.

Прасковья Степановна, дочь ее, лет тридцати, высокая, худощавая и рыжая.

Ксенофонт Кирыч Разнесенский.

Муха |

Лососинин } приказные служители.

Гривенничкин |

Слесарь.

Ванечка, слуга госпожи Липиной.

Дворовый человек.

Половой.

Кухарка Поддевкиной.

Мальчик и девочка, лет по девяти.

Шарманщик и с ним женщина.

Цыгане.

Действие происходит в губернском городе.

АКТ I

Бедная комната. С одной стороны верстак, на стене висят столярные инструменты, в беспорядке валяются распиленные дерева, у другой стены шкапчик, над комодом, с посудою. Прямо и с обоих боков комнаты двери, одно окно, к стороне верстака две скамейки, к другой стороне столик, около него старый кожаный диван, такие же кресла, два стула и пяльцы. приказные служители.

Явление I

Груня (одна, сидит за работою — разматывает моток, наверченный на спинку стула, перед нею пяльцы, на пяльцах развернутая книга). Кажется, не сидишь сложа руки, часто заря утренняя застает за работой, а в доме ни рубля. Отложишь на приданое — подавай на провизию или… на вино. Господи! долго ли еще так будет?.. (Немного погодя.) Мне было так хорошо у моей крестной матери, так привольно… жила настоящей балованной барышней. Что ж, разве оставить мне было отца одного… при его слабости… Полно, нет ли еще чего, Груня? (Грозит пальцем.) А?.. признайтесь… Виновата, тут еще кое-что привязало меня к этой бедной избушке. (Вздыхает.) Что-то замешкался Александр Парфеныч… Саша, душенька, идите же скорей!.. За что ж я люблю тебя? Правда, ты прехорошенький, добрый, угождаешь мне… зато необтесанный такой, с такими подьяческими ухватками, иное слово скажешь, бывает так стыдно, что в землю бы ушла… А все-таки люблю… что ж делать? рассудок запрещает, да тут (показывает на сердце) не слушается. Погодите, как будете моим муженьком, переделаю вас. Была же я простой девочкой, а теперь, по милости моей благодетельницы, слыву барышней. Посмотрите, как я примусь тогда муштровать вас. (Садится и задумывается.) Все мечты и мечты!.. Он из благородных, сын титулярного… мать говорит, она капитанша… а я — мещанка, дочь столяра… Только ровня мы оба тем, что бедны.

Явление II

Груня и Резинкин. Она притворяется, будто его не видит, Резинкин, держа букет в руках, подходит на цыпочках все ближе к ней и потом бросает букет на пяльцы.

Груня. Ах, как вы меня испугали!.. не ждала так рано. Благодарю за цветы. (Разбирает их и прикалывает часть на голову, а другую к груди.)

Резинкин. Здесь ваш и портрет — вот этот розанчик.

Груня. О! да вы какой стали сочинитель!

Резинкин. А за труды позвольте ручку… (Груня протягивает ему руку, он целует ее.) Ведь почти до зари лазил через палисадники… у почтмейстера караульные чуть не поколотили.

Груня (качая головой). Чужое?.. нехорошо… Смотрите, не наживите беды.

Резинкин. Для вас готов хоть сто палок выдержать.

Груня. Не говорите мне, пожалуйста, таких лакейских слов, разве нельзя как-нибудь иначе?

Резинкин. Нет, вы не знаете, Аграфена Силаевна, как я вас люблю. В канцелярии перегрыз все перья, думая об вас. А с каким душетрепетным чувством вывожу букву ‘Г’, которою начинается ваше рафинадное имечко: Груня! и вследствие этого люблю особенно писать: Господину Гражданскому Губернатору. Вчера крепко задумался об вас, переписал было его превосходительству рапорт об искуплении дров, хотел засыпать песком и вместо песочницы взял чернильницу, да и бух… точь-в-точь, Черное море вывел. Столоначальник мой, добрейшая душа… и тот не вытерпел, сказал: ‘Эх, ты, братец, какая дура! Целый лист веленевой пропал’. Все за вас, Аграфена Силаевна!

Груня. Разве я об вас менее думаю? Да что ж из этого? Весь переулок Бог знает, что говорит об нас.

Резинкин. А вот переулок прикусит язычок, да и целый город ахнет, как получу место письмоводителя станового. Знаете, окопируюсь авантажно и поведу вас к венцу, в вуале, в кружевах, в фалбалах.

Груня. А маменька ваша?

Резинкин. Она будет согласна. Вообразите только, Аграфена Силаевна: письмоводитель станового!.. Каково!.. Позвольте мне ваш моток на руки… этак вам ловчее.

Груня (отдает моток и продолжает работу). Очень одолжите. А разве это какая-нибудь важная должность?

Резинкин. Как же-с не важная? Важней-ей-шая! Вторая особа в стане!.. Письмоводитель и секретарь все равно, а секретарь, известное дело, всем ворочает. Вообразите только, мы приезжаем на даровой подводе в свой стан.

Груня. По важной должности надо бы колясочку.

Резинкин. Потихоньку, потихоньку… сперва начнем даровой подводой, а там дойдем до каменного дома в три этажа. Тут, в первой деревне, объявлю: я, дескать, письмоводитель станового. В одно мгновение ока все селение переполошилось, точно губернатор приехал… Мужики и бабы, старики и ребята сбегаются смотреть на меня, все стоят передо мною без шапок. ‘А где ж староста и десятские?’ — кричу я грозно.

Груня. Тише, тише, вы совсем запутались в нитках.

Резинкин (распутав нитки, надевает моток на стул). И вот староста и десятские, запыхавшись, бледные, как полотно, несут хлеб-соль, курочку, яичек, а вам, Аграфена Силаевна, ягодок… Для вас ягодки, пони-маете-с? Я вам скажу-с, умный народ!.. ‘Куда ж яйца в дорогу?’ — говорю я. ‘Пока вашему благородию запрягают лошадок,— говорит староста,— мы испечем их’. Я вам скажу-с, сметливый народ!

Груня. На вашем месте я ничего бы не взяла с бедных мужиков.

Резинкин. Наши старшие приказные говорят: нельзя-с, в грош не будут ставить, прослывешь у них же простаком!.. Живей! лошадей, тройку с бубенчиками, а колокола не надо… есть свой. Надо вам признаться, Аграфена Силаевна, я уж и колокол припас… знатнейший, звон такой, все думаю, точно гусли… прямо с горы Валдая, где девки бублики продают.

Груня. То-то я слышу звон колокольчика, все думаю, какой приезд у Резинкиных! (Показывает ему на локти его.) Да что это у вас локти худые? Как не стыдно! Точно у нищего.

Резинкин. Что ж делать-с? от практики поистерлись.

Груня. Неужели вы так в свою канцелярию ходите?

Резинкин. Хожу-с.

Груня. А говорите еще, новый начальник у вас строгий? Что бы ко мне принес лоскутков каких суконных из старого платья, я бы с удовольствием починила.

Резинкин. Признаться, жилетка есть старая, да жаль… еще поношу под сюртуком.

Гривенничкин (за окошком, стучит палочкой в стену). Сашка! пора к должности… полно амуриться.

Груня. Господи! какой стыд!..

Резинкин. Негодяй! Уж я этого Гривенничкина… пожалуюсь экзекутору.

Груня. Нет, нет, не делайте этого… и так довольно разговору. Ступайте и не показывайтесь мне на глаза целый день.

Явление III

Те же и Мамаев.

Мамаев. А? красноперый селезень!.. все около девки увивается… Держи ухо востро, брат, разом ошибу крылья.

Резинкин. Я… ничего-с… только с моим почтением, Силай Ермилыч, с хорошими мыслями.

Мамаев. То-то смотри, с хорошими мыслями! (Подходит к Резинкину и говорит ему тихо.) Нет ли, брат, двугривенного горло промочить?

Резинкин. Право хоть побожиться, нет, а как добуду нынче, матери не отдам, вам принесу. (Уходя, тихо Груне.) Бог с вами, Аграфена Силаевна, убиваете вы меня.

Явление IV

Мамаев и Груня.

Мамаев (у верстака, лениво прилаживает рубанок). В голове будто десяток пудов свинцу, на сердце мутит… руки словно мочалы… хоть бы со вчерашнего похмелья на двугривенный промочить. (Груне.) Все за книжкой, барышня?

Груня (она перед этим бросила рукоделье и взяла с пялец книгу). Читаю про одну девушку, Дженни Эйр, в ‘Отечественных Записках’.

Мамаев. Отеческих!.. Чай, любовные какие записки!.. Набьешь себе голову этими пустяками, да и сама, пожалуй, пустишься в шашни. Смотри, раздавлю, как лягушку.

Груня. В этой книжке все хорошее: читаешь, будто сердцу отдаются слова покойной маменьки.

Мамаев. Хорошее? Знаем-ста!.. А все чернильная строка, Сашка, таскает тебе эту дрянь. Чай, подтибрил где-нибудь, али сорвал с кого!

Груня. Добрый сосед Александр Парфеныч одолжил, а взял он из казенного места, где служит, там выписывают, сам главный начальник хочет, чтобы приказные учились добру из этих книг.

Мамаев. Научили бы лучше, как денежку добывать. Ох, ох! проклятая полоса!.. тошно на белом свете жить!

Груня. Не гневите Господа. По милости Его и моей крестной матери, вы теперь человек вольный, дочь вашу научила она всякому рукоделью и грамоте… Я работаю, сколько сил есть… заказов у вас много… стоит вам только за работу приняться.

Мамаев За работу? легко сказать!.. Заказные деньги пропиты… дерева не на что купить… руки с похмелья не подымаются.

Груня. Зачем же вы это делаете?

Мамаев. Эх, Грунечка! с горя что ли после покойницы твоей матери, болеет что ли? Доктура говорят, червяк засел в сердце… все вина подавай ему… хоть бы двугривенный, опохмелиться, как бы с гуся вода! Нет ли, душечка, графинчик ты мой?

Груня. Право, нет.

Мамаев. Поищи, барышня, вишневочка ты моя… не залежалось ли где?.. А то хоть руки на себя наложить.

Груня (вставая, сквозь слезы). Боже вас сохрани!.. У соседки разве занять… Думала взять на соль… ведь в доме зерна соли нет… только дайте слово: примитесь после того за работу.

Мамаев. Примусь… вот тебе… провалиться сквозь землю, примусь.

Груня (ласкаясь к отцу). Достану, только не говорите таких слов… (Прислушивается.) Кто-то подъехал… (Бросается к окну.) Карета четвероместная… Ах! она, наша благодетельница… Анна Семеновна… (Бежит встречать приехавших.)

Мамаев. Тут ее нелегкая принесла!.. Хоть умирай! Начнет опять рацею читать.

Явление V

Те же, Липина, мальчик и девочка. Мальчик одет в гусарское детское платье с золотою шифровкой, он нередко утирает рукавом нос, девочка в белом муслиновом платье (оба в продолжение явления пачкаются в стружках), крестьянка с грудным младенцем на руках и Ванечка, слуга Липиной, в ливрее с большою куклою за пазухой, он пьян, при входе тузит мальчика, а потом большею частию держится у стены.

Липина (Груне, которая хочет поцеловать у ней руку). Ты знаешь, душа моя, я этого не люблю… поцелуй меня так.

Груня. Какими судьбами здесь? удостоили нашу хижину?

Липина. А вот как, дружок. Ныне день ангела Пашеты, трехлетней дочери Кривлякина, еду поздравить ее, везу подарок. Человек нужный… А без того нельзя… все семейство уж так приучено, смотрит всегда в руки… Ванечка, подай-ка куклу. (Слуга подает.) Да где же верхнее платье на ней?

Ванечка. Почем я знаю!.. Знать, дорогой обронил… голова кругом пошла… солнцем что ли припекло.

Липина (супреком, но ласково). Как тебе не стыдно, Ванечка!.. Впрочем, я сама виновата… не подумала о парасоле… кукла не беда, куплю другую в магазине, а бедный, бедный Ванечка! Не было б горячки?

Мамаев. Нашему брату ничего-с, пройдет. Русачка бы: клин клином выбить.

Липина (Груне). Кстати, душа моя, вот привезла сюда этих злополучных. Мальчика отдаю в кантонисты, девочку, дочь трубочиста — в приют, грудного младенца — в сиротский дом, а женщину — туда ж в кормилицы.

Крестьянка. Воля твоя, сударка, а трех разом кормить не буду: и корову один теленок сосет.

Липина. Полно, полно, дружок, не будешь… я уж это на себя беру.

Груня. Бог вас наградит за них.

Липина. Если можно делать добро, делай его, облегчай участь человечества в той сфере, в которой поставлена,— это золотое правило Фенелона. Вот, если у почтенной дамы отекают ноги, я не постыжусь подставить ей скамеечку, право, подставлю. Пускай смеются! А я знаю про себя, что облегчила чем-нибудь бремя человечества. Кстати, графиня Надин пишет ко мне, спрашивает: что делает твоя воспитанница Груня, пристроила ли ты ее, замужем ли она?

Груня. Очень благодарна, что вспомнили меня, дочь столяра.

Липина. Дочь столяра?.. Ты моя крестная дочь, моя воспитанница!.. Нынче мещанка, а завтра — кто знает, что о тебе написано в книге судеб!.. А я тебе пророчу, ты будешь за дворянином, у которого шестьдесят душ… не смейся!.. Об этом после, по секрету… Ну, что твой папа, почтенный Ермилыч? По-прежнему? Кстати вам скажу, я Ванечку вылечила от пьянства по новой методе. Солнцем припекло, а то б посмотрели бы, какой молодец.

Мамаев (в сторону). Это видно, у пристенка насилу стоит. (Дети дерутся из-за куклы, которую дал им Ванечка.)

Липина. Милочки! полноте… Вспомните, душки, вы оба братья по человечеству, по несчастию — еще более. Надо братски друг с другом делиться. Лиза, ты поиграй немножко куклой, потом отдай Васе, Вася поиграет, отдаст опять Лизе.

Мамаев (подходя к окну). Какой-то барин сидит в карете, машет рукой.

Липина. Ах, я рассеянная какая!.. Молодой прекрасный человек сидит себе в карете… везу его к Кривлякину рекомендовать, и совсем забыла об нем. Дети, кормилица, ступайте себе в карету, а ты, Ванечка, проведи их, чтоб кормилка не оступилась с ребенком на гнилой лестнице. Скажи, сейчас дескать буду. (Крестьянка, дети и Ванечка уходят.) Ермилыч, поди к себе в каморку, мне нужно сказать Груне пару слов по секрету.

Мамаев (про себя). Видно, что-нибудь неспроста. Пригляжу сквозь щелку двери и подслушаю. (Уходит направо в дверь, которую неплотно притворяет.)

Явление VI

Липина и Груня.

Липина. По большому секрету, Груня… Знаешь молодого соседа моего, Подснежникова? Говори мне все, все чистосердечно, как матери.

Груня. Видела я его по праздникам в деревне, в приходской церкви, встретилась раз с ним в роще… он насказал мне разных нежностей — рассердилась, написал мне письмо, с теми же любезностями — я бросила в огонь, ездит часто мимо наших окон — я отхожу от окна, был у отца и заказал мебель — я ушла в чуланчик свой: вот и все.

Липина. Знаешь ли, дружок, Бог невидимо посылает тебе счастие!.. Я с ним познакомилась… Прекрасный молодой человек!.. скромен, застенчив, как девушка! А как добр! Кривлякина разыгрывала лотерею в пользу неизвестной — взял один десять билетов… Влюблен в тебя по уши… говорят мои люди, ни на что не посмотрит… Жених, что ни говори, жених!

Груня. Может ли быть? он помещик, а я…

Липина. Отец его не Бог знает какого знатного роду…

Груня. Все-таки я мещанка.

Липина. Эка беда! Прочти историю знатных и даже великих людей, ты увидишь, что хуже тебя попадают в большие барыни. Не ты будешь первая, не ты последняя.

Груня. Просто, хочет обмануть бедную девушку. Разве я также в книгах не читала, разве нет около нас примеров…

Липина. Ты не похожа на этих несчастных, я знаю, да и он не смотрит развратником.

Груня. Может быть, и прекрасный, благородный человек, да я…

Липина. Что? что? уж не…

Груня. Не скрою от вас… вы моя вторая мать… я… люблю другого… обещалась за него… (вздыхает.) Разве сам откажется!

Липина. Кто ж это такой?

Груня. Сосед Резинкин… служит в казенном месте… скоро ему дадут хорошую должность.

Липина. Смотри, ты была всегда такая восторженная!.. По мне пошла!.. Соседство!.. молодость… надо было кого любить… он попался первый.

Груня. Может быть, и правда, но вы знаете меня, если уж я слово дала…

Липина. Хоть убей тебя, не отступишься от него, знаю. Если так, не хочу разрывать союза двух любящих сердец. А я было думала так хорошо устроить… Остался один, сиротой, без отца, без матери, может в одиночестве погибнуть… начнет ходить в крестьянских хороводах, ездить на тройках с бубенчиками, стегать арапником по дороге встречных и поперечных… пропадет ни за что!.. Ты наполнила бы его жизнь, сберегла бы его состояние, а пуще всего — душу от пороков… Сколько бы человечество тут выиграло!.. Но не хочу тебя огорчать. Подойди сюда, поближе… Вот тебе, милочка, бумажка.

Груня (развертывая бумагу). Пятьдесят рублей серебром!.. 175 р.?.. Мне…

Липина. Тс!.. услышит… не показывай, отнимет. (Показывает на дверь.) Береги на черный или на светлый день, ты меня понимаешь.

Груня (хочет поцеловать у ней руку, Липина обнимает ее). Добрая, бесценная Анна Семеновна! как уж вас : назвать и не знаю.

Липина. Дала бы более, ты знаешь, я сама небогата.

Груня. Никогда у меня столько денег не было! Какое богатство! какое счастие! сберегу… никому не покажу… О, как я счастлива!

Липина. За это попрошу от тебя услуги, мне нужно послать тебя…

Груня. Приказывайте.

Липина. У кареты доскажу… теперь поспешу извиниться перед молодым человеком. Накинь шляпку и приходи скорей. (Уходит.)

Явление VII

Груня (одна). Какое неожиданное счастие! Саша, я на тебя более не сержусь. Прочь досада, прочь горе!.. Куда б припрятать?.. В кармане я и так гривенник потеряла. Да! в шкатулку, где лежит его заветное колечко… (Идет к шкапчику, отпирает комод под ним, вынимает шкатулку, отпирает ее и кладет туда деньги.) Тут будет безопасно. (Запирает.) Заперла… крепко… (Запирает комод, кладет ключик себе в карман, бежит в дверь на левую сторону, тотчас возвращается из нее в шляпке и посылает издали поцелуй в ту сторону, где схоронены деньги.) Прощай покуда, мое сокровище! Не увидишь ты света Божьего, пока не настанет для нас очень черный или очень светлый день. ( Только что она хочет растворить дверь, навстречу ей Подснежников.)

Явление VIII

Подснежников и Груня.

Груня. Что вам угодно?

Подснежников (загораживая ей дверь). Анна Семеновна прислала меня к вам… за вами…

Груня. Если вы за мною, так позвольте пройти.

Подснежников. Вы знаете из письма моего…

Груня. Я не читала его и бросила в огонь.

Подснежников. Выслушайте, по крайней мере, что я вам скажу. Будьте сострадательны, у вас, говорят, доброе сердце… С того времени, как я вас увидел, я не имею спокойного дня, спокойной ночи, свет мне опостылел… Неужли вы захотите, чтоб я бросился в реку или застрелился?

Груня. Все, что вы говорите, я где-то читала в книжке. Чего вы хотите от меня?

Подснежников. Не будьте так жестоки, не отвергайте моей любви.

Груня. Я вас не понимаю и не хочу понимать.

Подснежников. Вам ли, с вашею красотою, с вашими достоинствами, жить в этой хижине? Вам сулил Бог высшую долю. Прилично ли вам заниматься низкою работою? У вас должны быть хоромы, экипажи, слуги… я сам буду первым слугою вашим.

Груня. Я привыкла жить в этом убогом домике, работа меня не тяготит, потому что работаю для отца, для себя… довольна, никому не жалуюсь на судьбу свою… впредь уповаю на милости Бога, Которому мать, умирая, меня поручила… имя честной девушки дороже для меня всех сокровищ на свете.

Подснежников. Вспомните, что ждет отца вашего в старости… он и теперь едва может работать… хорошая дочь должна жертвовать всем для счастия своих родителей.

Груня. На этом не поймаете меня, Владимир Петрович. Теперь скажу, мы друг друга понимаем. Прошу оставить меня в покое, не то… я позову отца своего.

Подснежников. И вы отвергли бы мою любовь, если б я предложил вам даже руку свою?

Груня. Отказалась бы, потому что вы мне не пара. Если вы благородный человек, перестаньте за мною ухаживать, оставьте меня какою я есть, при моей чистой совести и спокойствии..

Подснежников. Что делать? исполняю волю вашу с горестью, с отчаянием в сердце.

Груня. В таком случае мировая! Нас ждут, переступим же порог друзьями. (Подает ему руку.)

Подснежников (целует у ней руку). Вы, просто, ангел! (В сторону.) Я, право, влюблен по уши в эту девочку… достану ее, во что б ни стало (Уходят оба.)

Явление IX

Мамаев (один). Дурочка!.. хоть бы поманила его, а там вор-воробей и попался в силки, честным пирком, да и за свадебку! То-то бы погулял Мамаев! Знаем, что ей люб красноперый Сашка… Правда, малый добрый, вина не пьет, любит ее по чести, была бы пара!.. Да мать, вишь, капитанша, чванится, словно пава на крышке. А богата стала девчонка!.. пятьдесят целковых! Чтобы целковник отцу? хоть бы двугривенный отвести душу… Обещала!.. Да где ей помнить?.. До отца ль?.. Вишь, пьяница столяришка!.. А барышня там себе кофеи да чаи с крендельками попивает. Отплатить, аль отплатить на целковиках?.. Больно мутит душу, не в колодезь же броситься!.. (Трясет комод.) Крепко! Мудрец, сватушка, сам работал. (Смотрит в окно.) Вот и он, лысый, смотрит в окошко. (Открывает окно.) Сват, а сват, поди-ка сюда на пару слов. Кивает, дескать иду. А на душе что-то робко… И то сказать: ведь не у чужой, у дочери!.. Какого ж ей черного дня дожидаться?.. Для меня черен, как волчья ночь. Заплачу долги, куплю дерева, учеников возьму, стану работать да и положу опять, хоть с процентами.

Явление X

Мамаев и слесарь. У последнего связка слесарных инструментов.

Мамаев. Что, сват, как можется?

Слесарь. По-старому, дружище. Знаешь, все затея не дает покоя ни днем, ни ночью.

Мамаев. Проклятая самоходка! убьет она тебя.

Слесарь. Не могу, братец, отстать… будто нелегкая все под бок толкает: сделай, да сделай.

Мамаев. Авантажу-то много ли? Был богат, угощать приятелей любил, а теперь, чай, и хлебушка не всегда… Ну, сделал, а там-то что?

Слесарь. А там в газетах будут писать: сделал такого-то города мещанин Перехватов диво дивное… тележку, сама катится… По русской Палестине почет, да и в чужих землях будут знать… Кажись, и в гроб-то лег бы радостно!.. Да вот беда какая: недостает двух рублевиков пружину одну прибавить.

Мамаев. А то бы?

Слесарь. И в ход.

Мамаев. Может статься, добрый человек и сыщется, одолжит.

Слесарь. Кому больна чужая болячка?

Мамаев. А хоть бы свату твоему.

Слесарь. Ой ли? родной благодетель!

Мамаев. Только сам сослужи, по твоей части.

Слесарь. Приказывай, сват.

Мамаев. По рукам!.. Вот видишь, братец, деньги-то у меня есть… в этом комоде, да ключи запропастились… под пол в щель что ли попали, аль девка затеряла. А деньги самому нужны: барин мебель заказал — дерева надо купить… время не терпит. Кстати, с тобою и инструментики.

Слесарь. Про всякий случай всегда с собою ношу.

Мамаев. Ну, валяй же проворней!

Слесарь (примеривая крючки). Этот велик… No 10 будет впору. Как раз! (Отпирает комод.)

Мамаев. Теперь вот шкатулку.

Слесарь. Тут No 12… ( Отпирает шкатулку. )

Мамаев (шарит в шкатулке, вынимает дрожащими руками кредитку и кладет в жилетный карман). Запри, а то у девка придет, Бог знает что подумает, и воры-то, и разбойники! (Слесарь запирает шкатулку, а потом комод.) Теперь пойдем, разменяем бумажку в трактире, там и получишь обещанное.

Слесарь. Век не забуду твоей услуги: прокачу тебя первого на самокате. (Идут и встречаются в дверях с Резинкиной.)

Явление XI

Те же и Резинкина.

Мамаев. Тьфу! испугала как!

Резинкина. Что больно робок?.. ПОСТОЙ-ка, голубчик, хоть на пороге, а выскажу тебе все. Пора! давно уж пора! Что это ты, старый хрыч, с своей дочкой развращаете мое детище? У ребенка только что молоко на губах высохло, а тут и любовишка завелась.

Мамаев. Нет ли еще чего? Вытряхивай.

Резинкина. Воспитала в страхе родительском, а теперь и мать нипочем! На службу идет — к Ермилычу в дом, со службы — к Ермилычу, вечером — к Ермилычу, только что не ночует у вас.

Мамаев. Все ли?

Резинкина. Что это вы затеяли? Не в женишки ли уж Сашеньку прочите? Хоть бы зарубили у себя на носу: дескать, мать его капитанша, без году дворянка… только годик покойник не дотянул!.. сын — крестник советника… а я-то что? Столяришка, мещанишка… Хотя бы приданница, а то голь сквозная, туда ж лезет в благородные.

Мамаев (взявший во время монолога Резинкиной обрубок дерева). Послушай, богатая капитанша, без году дворянка, коли ты еще хоть слово пикнешь про мою дочь, так я тебя вот этим столярным утюгом так выглажу, что дома своего не узнаешь.

Резинкина. Меня? попробуй-ка! Да ты в тюрьме сгниешь, да тебя на болотной площади отдерут за меня.

Слесарь (в сторону). Ну, пропала моя самокатка! (Мамаеву тихо.) Оставь, братец, вишь, как она остервенилась, словно белены объелась. Потянут к суду да расправе… плюнь!

Мамаев. И впрямь плюнуть… нечего с глупой бабой толковать. (Резинкиной.) Извольте, ваше благородие, без году высокоблагородная, с верстаком беседу вести, сколько душе угодно, а мы вашей милости низко кланяемся. (Уходит с слесарем.)

Резинкина (вслед им). Сам ты верстак, чурбан необтесанный!.. В полицию, так в полицию… велю Сашеньке прошение написать… Осрамил, разругал, дескать, благородную женщину ругательскими словами. За бесчестие заплатишь!.. (Только что растворяет дверь, чтобы выйти, навстречу ей Груня.)

Резинкина (грозя ей кулаком). Все из-за тебя, барышня!.. (Смягчаясь.) Девка-то смирная, жаль, а то полетела бы за отцом…

Явление XII

Груня (останавливается у двери). Какая страшная!.. Я думала, прибьет меня. (Прислушивается у двери.) Все кричат!.. не дошло бы, в самом деле, до полиции! Господи! из чего у них такая ссора вышла… Из-за меня?.. Чем я виновата?.. Хорошо еще, что зашла по хозяйству к кухарке, а то попала бы в суматоху. Боже мой! чем это все кончится?.. Вот и союз любящих сердец!..

Явление XIII

Груня, Резинкин и Разнесенский.

Резинкин (танцуя и напевая). Радость! радость! тра-ла-ла, тра-ла-ла.

Разнесенский. Триумф! триумф, мамзель Мамаев! И вот, честь имею рекомендовать — триумфатор, прямо из Капитолия, готовьтесь усыпать путь его цветами.

Груня. Какая тут радость!.. Разве вы не встретили свою мать?.. пресердитая такая… тут была ссора с отцом.

Резинкин. Что мне теперь до ее сердца!.. Одно слово — только три листика, розовые, как ваши щечки или губки…

Разнесенский. Три лавровых листочка, и осклабится она, как солнышко после бури, и скажет она, прижимая его к материнскому сердцу. О мон фис биен еме, виен, виен, ке же тамбрас, а те нобль зексплуа же реконне мон сан.

Груня. Разрешите пожалуйстаа эту загадку по-русски.

Резинкин. Видите эти худые локти?

Груня. К стыду вашему, вижу.

Резинкин. Они-то составили мое счастие.

Груня. Худые локти?

Резинкин. Да-с!.. Знаете волшебное слово ‘окопировался?’… Нет-с?.. Так я вам скажу. Окопируюсь в самое лучшее форменное платье, из лучшего сукна, у самого лучшего портного. Великолепный Вицман, мастер из… из… ну хоть из Парижа, упадет передо мною на колени, когда снимать будет с меня мерку… а я себе важно, по-графски, обопруся на него и говорю ему: ‘Смотри, любезный Вицман, в рюмочку, да чтоб не лопнули ушки у пуговиц… и в двое суток, минута в минуту по моим часам’ (показывает, что он вынимает часы из кармана). Правда, часов-то у меня еще нет, ну, все равно, покажу на его стенные часы: ‘А если не сделаешь, берегись, немчура…’ — ‘Карашо, будет верены, ваше высокоблагородие…’ и запишет на мерке и в книге: ‘Мусье Резинкин, срок 40 часов, экстра’.

Резинкин и Разнесенский (танцуют и припевают) .

Ехал чижик в лодочке

В офицерском чине:

Не выпить ли водочки

По такой причине?

Выпил рюмку, выпил две,

Зашумело в голове.

Груня. Вы, просто, помешались. Знаю, Александр Парфеныч не пьет вина, а то б подумала… Расскажите мне, что с вами случилось, или я не на шутку рассержусь.

Резинкин. Извольте, начинаю. Убитый горестью… умалчиваю, от какой причины… прихожу в свою канцелярию, сажусь за свой стол, беру лист бумаги и только был вывел: ‘Вследствие просимости такого-то (имярек) по случаю утонутия крестьянина’, вдруг слышу, по всем столам: ‘тс! тс!..’ У моего столоначальника лицо стало подергивать, а меж нашей братьи, мелочи, пошла суета: кто песок со стола сметает, кто обрезки бумаги подбирает под столом. В одном столе не успели, так экзекутор в карманы себе набил.

Разнесенский. Эх, братец, ты говоришь все каким-то низким слогом. О предметах важных следует и важным языком говорить. Например: и вдруг настала такая торжественная тишина, как будто все присносущее превратилось в камень, и повеяло на нас некиим амвросическим дуновением, и без лицезрения стало видимо для нас присутствие великого человека.

Груня. Полно, Ксенофонт Кирыч, сбивать его высоким слогом, ведь вы, кум, известно, философ… учили на вакансиях в благородных домах… стихи пишете…

Резинкин. Только слышим… говорит одному тяжелому человеку: ‘Извольте переменить… я не люблю крючкотворства… это однажды навсегда!.. Пора подьячеству конец!..’ Молчание!.. тс!.. (Резинкин поднимает указательный палец и держит его таким образом несколько времени.) Очутился он подле меня… положил мне отечески руку на плечо… взглянул на мою бумагу и сказал ласково: ‘Как вам не стыдно писать таким подьяческим языком! Разве нельзя просто, как говорите, по-человечески?..’ Тут потрепал он слегка мой рукав и сердито сказал: ‘Да какой он неряха! с худыми локтями!.. Разве у него нет матери или сестры, которая бы починила? Худо и поведение рекомендует’.

Груня. Говорила я вам, Александр Парфеныч?

Резинкин. Тут только вспомнил вас. Думал, пропала моя голова!.. (Разнесенскому.) Доскажите, Ксенофонт Кирыч… мне неприлично об себе.

Разнесенский. Вот видите, мамзель Мамаев, он находится в таком состоянии как Федра, когда она готова открыть наперснице свою преступную страсть. Енон, ла лужер мекувр ле визаж. Благодарение Богу, советник наш, его крестный отец, отозвался следующим образом: примерного поведения, бедный человек, а мать жалованьем содержит, никогда не манкирует на службу.

Резинкин. Разве иногда засмотрится на одну милочку, заслушается ее… (Груня грозит ему пальцем.)

Разнесенский. Хоть и не грамотей… (Резинкин кашляет.) Но пишет исправно и формы всяких бумаг твердо знает… Мы было хотели назначить его в письмоводители к становому… ‘Если так, то определить,— сказала персона,— наружность у него благовидная… (Резинкин показывает с удовольствием на свое лицо) открытая… подьячим не смотрит… Да велите казначею выдать ему тридцать рублей серебром на окопировку в счет жалованья. Только условие, господин Резинкин: в три дня непременно окопироваться и явиться ко мне в новом платье. Смотрите, в три дня: я не повторяю два раза своих приказаний’.

Резинкин. Еще не все. Пришел я к казначею получать деньги и расписку принес, казначей выдал мне деньги, а расписку мою… тр-р!.. в клочки. Я ахнул. Казначей засмеялся: ‘Молись, братец, за него Богу, ведь он свои внес, только никому не говори, не приказал’.

Груня. Какой прекрасный человек! как вы должны его любить.

Разнесенский. А Гривенничкин бранит: ведь место письмоводителя было ему обещано.

Груня. Чудный выпал для нас денек! И я получила подарок от своей благодетельницы — отгадайте, сколько?

Резинкин. Красненькую?

Груня. Нет, пять.

Резинкин. Пятьдесят!.. Вы меня перещеголяли… То-то заживем славно!

Разнесенский. Поздравляю, кума, от преданной души.

Груня. Только мне дан другой зарок: употребить деньги тогда, когда настанет для меня очень черный или очень радостный день.

Резинкин. Настанет, скоро настанет, бесподобная Аграфена Силаевна (показывая ей деньги). Вот оне, пташки залетные.

Груня (считая). Да тут только двадцать девять рублей.

Резинкин. Целковый дал швейцару… Нельзя-с. Заслуженный воин… с такими нашивками… такой важный, вытянулся в струнку, отдал мне честь булавой, инда пол затрещал, а как сказал мне лихо: ‘Честь имеем поздравить, ваше благородие!’

Груня. Все-таки слишком щедро. А платье уж заказали?

Резинкин. Нет еще, идем сейчас.

Груня. Скорей же, скорей! Я теперь готова вытолкать вас.

Резинкин. Прощайте, (тихо.) А на прощанье ручку, можно? (Груня качает головой, показывая на Разнесенского.)

Разнесенский. Идем, братец, а то, пожалуй, новый Антоний найдет здесь свою Капую. До свидания.

Резинкин. До свидания! Увы! явлюсь еще к вам с худыми локтями, но с сердцем… с сердцем… (Уходят напевая.) ‘Ехал чижик в лодочке…’

Явление XIV

Груня (одна). Господи, благодарю Тебя!.. Так хорошо сердцу и, вместе, так тяжело… можно часок отдохнуть. Почти всю ночь не спала… А как Марфа Осиповна не благословит сына!.. Смягчится, как узнает, что у меня так много денег, вот тут… под тридевятью замками. (Стучит в стекло шкафа.) Тю-тю! Хорошо вам, мои пташки, в теплом гнездышке?.. (Кивает головой.) Баень-ки, до радостного утра!

АКТ II

Комната в русском трактире.

Явление I

Резинкин, Разнесенский, Лососинин, Муха, дворовый человек и половой. Дворовый человек, хорошо одетый, развалился важно на диване и курит трубку, Лососинин и Муха вводят под руки Резинкина, который входит с робостию озираясь, Гривенничкин загораживает дверь.

Разнесенский. Подкараулили-таки злодеи, почти силою втащили.

Муха. Ведь только спрыснуть!.. Ну же вперед, ты у нас нынче князь, как на свадебном пиру. Жаль, музыкантов нет, а то бы туш! (Резинкин останавливается посреди комнаты, ступит шага два и опять стоит в нерешимости.)

Гривенничкин (Лососинину, отводя его в сторону, тихо). Смотри, брат, уговор: подпой искусней, да и к черту окопировка и важное место. Славные магарычи будут!

Лососинин. Эка премудрость! Тут нужно только бесстыдство, медный лоб. Иной гвоздем к месту прибит, не скоро оторвешь, а этот, видишь, мотается на мочальной петле.

Резинкин. Право, господа, как-то страшно… в первый раз в таком месте… неприлично.

Лососинин. Важная особа! Фря какая! Здесь почище нас с тобою — и господа бывают — видишь (указывает на дворового человека).

Резинкин (тихо). То-то и худо. Неравно маменьке скажут, (про себя) да, Груня узнает (вздыхает тяжело.)

Муха. Девочка что ли? маменьки боится—чай, высечет. (Все, кроме Разнесенского, смеются. Лососинин и Гривенничкин подводят Резинкина к дивану и с почетом сажают его.)

Лососинин. Князю почет! Половой, подушечки. (Половой приносит две подушки и подкладывает по обеим сторонам Резинкина.) Вот так.

Дворовый человек. Малый! подь сюда. (Половому тихо.) Смотри, не проговорись, что я дворовый человек.

Половой (тихо). Как можно! вы практика-с, а они налетающие. (Громко.) Вы, господа, что прикажете?

Гривенничкин. Спрашивай у князя.

Резинкин (вставая). Сделайте милость, нельзя ли без меня? Я жертвую два целковых на братью, а мне позвольте…

Лососинин. За кого нас принимаешь!

Гривенничкин. Мы ведь не нищие.

Муха. Ясновельможный пан, а мы хлопцы его. Держал нас целый год на том, на сем, да на годовой праздник выкидывает на всю братью два целковых.

Резинкин (садится снова). Право, я не думал вам в обиду, а так… как-то дико, с непривычки. Только уговор, братцы, не более двух целковых.

Муха. Торгуйся, еврейская душа!

Резинкин (ударяет кулаком по столу). Черт побери! оставаться, так оставаться. Спрашивайте сами…

Лососинин. Вот это по-братски! (Половому.) Сладкой водки на всех… гвоздичной, забористой, да на закуску окорок ветчины, да поросенка под хреном.

Половой. Мигом-с, по-щучьему нырянью, по-птичьему летанью.

Лососинин. Постой, малец, уговор лучше денег. Хоть я приказываю, а платит вот этот господин. Так ли, Резинкин?

Резинкин. Уж, конечно, я плачу! Видишь. (Показывает деньги.)

Половой. Слушаю-с. (Уходит.)

Разнесенский (в сторону). Ох! ох! быть беде — умываю себе руки.

Муха (дворовому человеку). А ваша милость тутошние или из уезда?

Дворовый человек. Из уезда, по делу здесь.

Муха. Смею спросить, не арендовать ли городскую землю приехали?

Дворовый человек. То есть нанять… хотелось бы.

Муха. Дельце в нашем столе — к услугам вашим писец Муха… Муху так и спросите. (Пожимают друг другу руки.)

Дворовый человек. Муха? что-то нелюдское прозвище!

Mуха. У нас там все так. Статейка знатная, только — дорогонька будет, пойдет за тысячу в год.

Дворовый человек. Плевое дело! (Половой приносит закуску и графин водки.)

Лососинин (тихо Резинкину). Денежный человек, кажись, твоего стана помещик: не пригласить ли?

Резинкин. Как хочешь.

Лососинин (дворовому человеку). Не угодно ли удостоить с нами закусить.

Дворовый человек. Почему ж не так: вы люди благородные — я люблю веселую молодежь. Нынче ваш гость, а там мой черед: угощу по-нашенски. (Все пожимают ему руку.)

Гривенничкин. Просим, дорогой гость, для почину. (Дворовый человек пьет водку, за ним другие.)

Дворовый человек (Резинкину). За здоровье ваше, господин.

Гривенничкин. За здоровье письмоводителя!

Муха. Быть ему высокоблагородным!

Лососинин. Подымай выше — нашим начальником!

Разнесенский. Дай Бог ему хорошую женку! (Резинкин целует его с чувством, все поздравлявшие, кроме Разнесенского, держа поднос с водкой, подходят к Резинкину.)

Резинкин. Увольте, господа! Ведь я никогда ничего не употреблял.

Все (кроме Разнесенского). Нельзя, нельзя, надо же благодарить, ты нас кровно обидишь.

Резинкин (встает и берет рюмку с водкой). Благодарен вами, господа, за доброе пожелание (Выпивает полрюмки.) А!… (В сторону.) Право, недурно, сладко, и как-то по жилкам мурашки…

Лососинин. Голубчик, дружок, скажи, как будешь нашим отцом-командиром, не станешь нас распекать да сажать под арест за отлучку, например, в трактир?

Резинкин (охорашиваясь). Уж всеконечно нет.

Лососинин. Врешь, жулька, зачванишься, посадишь… право, посадишь.

Резинкин. Посмотрите, я и дежурство уничтожу и всем выдам вперед полугодовое жалованье.

Лососинин. Добрейшая душа! Любо с таким командиром и служить!

Гривенничкин. Добрейшая? а зло на дне оставляет. Видишь, ты отбил у меня важное место, а я на тебя сердца не имею. Люблю тебя и теперь, как брата (целует Резинкина.)

Разнесенский (в сторону). Предатель!.. (Вслух.) Не пей более, послушайся меня.

Лососинин. Что за дядька!.. Александр Парфеныч не под начало к тебе пошел — уж не дитя, скоро у самого под командой целый стан будет.

Резинкин. В самом деле, разве я ребенок?.. (Выпивает всю рюмку.) Славная вещь!.. Как-то веселей, отважней! (Встает и, заложив руки в карманы, важно прохаживается.) Приди-ка теперь сам начальник, я так отвечу ему.

Лососинин. А милостивца, виновника нынешнего торжества, забыли? Надо бы шипучки.

Резинкин. За здоровье доброго начальника шампанского!

Лососинин (половому). Слышь, две бутылки и стаканы. Да винцо-то из немецкого погреба.

Половой. Знаю-с. (Уходит.)

Муха (дворовому человеку, поглаживая его платье). А какое у вас на фрачке славное суконце!

Дворовый человек. С барских плеч… не подумайте… я хотел сказать: это дрянь, с барских плеч моих пойдет слуге. А вот как вчера купил кусок, по десяти целковых аршин… поверьте, я вам не лгу, настоящий атлас!

Муха. Должно быть суперфин!

Дворовый человек. Я вам скажу, и чистить, должно быть легко-с (закусив губу.) На первое знакомство, позвольте вам на парочку…

Муха. За что ж? помилуйте… впрочем, от добра не отказываются. (Берет дворового человека под руку и прохаживается с ним по комнате, тихо разговаривая. Слышны звуки, шарманки.)

Резинкин (бросается к окну и, отворяя его, разбивает стекло). Шарманщик, сюда!

Лососинин (откупоривая бутылки и разливая вино в стаканы). Дело мастера боится! (Половой подносит вино.)

Резинкин (с стаканом в руке). Многие лета доброму нашему начальнику, виновнику нынешнего торжества! (Пьет, все за ним берут стаканы и пьют.)

Лососинин. Внуши ему Господь почаще такие^,приказания казначею! (Потише.) Да поменьше рылся бы а бумагах и побольше подписывал их, не читая!

Гривенникин. Многие лета!..

Муха. Несчетные лета! Да к просителям пореже бы выходил! Бывало, и вьюн не проскочит меж нас, а теперь… фу! личная корреспонденция! (Показывает рукою, что улетела.)

Лососинин. Не тужите… Напрыгается… обойдется!

Гривенничкин. Ну-ка, еврей, откалывай!

Музыкант (жидовским выговором). А какие зе мы евреи! Обизаете. Мы немцы з Польши.

Резинкин. Что-нибудь новенькое!

Разнесенский. Театральное!

Музыкант. Мы споем и сыграем вам, господа, комедию… В нашу сторону приезжал какой-то сочинитель… ученый такой, что Боже упаси!.. приятель нам был — стуцку славную нам подарил на прощанье. (Надевает на себя чепчик с женщины, а на нее шляпу, женщина вертит шарманку и поет, музыкант поет и смешною мимикой старается выразить действия лиц из песни.)

На взгляд обманчив вид мужчин,

Кажись, и сан, и классный чин…

Кто в шляпах круглых, кто с углами,

Кто в грозных шлемах, в картузах,

Всмотритесь в них ума очами —

Большая часть из них в чепцах.

Тот без жены — гроза и гром,

От крика все летит вверх дном,

И нет ужасней человечка!

Жена во двор, утих содом,

И он — смиренная овечка,

Сидит под жениным чепцом.

С докладом секретарь к тому,

А тот с усмешкою ему:

‘Насквозь я вижу вас и тонко,

Не проведешь меня, дружок!’

А преданный слуга тихонько

Ему чепец на паричок.

Все. Браво, браво!

Лососинин. Каков секретарь!

Музыкант (продолжает играть и петь).

Муж со двора идет седой:

Он ‘миленький и ангел мой!’

Но лишь за дверь француз предатель

Играет роль в его лице —

И возвратился мой приятель,

Ой, ой, друзья! в каком чепце!

Не обвиняйте вы наш век:

Всегда таков был человек!

Героя древности сажали

У ног Омфалы с веретеном,

А нынче… нынче б написали

Его под кружевным чепцом!

Гривенничкин. Хорошо, только странно, братцы, как тут Амфала, жена нашего регистратора, попала?

Муха. Кто его знает! Может, и знает! Ох, эти сочинители! (Показывает на затылок.) здесь сидят…

Гривенничкин. Кабы моя воля, я бы ни одному и места не давал нигде. Ты Думаешь, он с тобою знакомство хочет вести? Как же! шиш… грешки наши подмечает да зараз в комедию, как в рамочку, вставит.

Лососинин. Эх, братцы! у вас христианской-то души нет… ведь надо и им чем-нибудь поживиться? Пускай там себе пишут… все романы — романее!.. а мы себе…

Разнесенский. Знаете пословицу, не мечите бисера… (Дворовый человек шепотом говорит Гривенничкину.)

Гривенничкин (указывает на Резинкина). Скажите ему, хозяину.

Дворовый человек (Резинкину). Что-с шарманка? Трын-трава!.. Прогоните их… Я вам доложу, Александр Парфеныч, какой лихой табор цыган прикатил сюда… здесь внизу и остановились. Просто — браво! А Наташа у них, я вам доложу — мое почтение… деликатес! Ни одной горничной такой смазливой в городе нет. Как заноет да зальется, что твой соловей в собранском трактире! Так жилки все и трясутся.

Резинкин. А поцеловать можно?

Лососинин. Целковый за поцелуй.

Резинкин. Целковый? Эка невидаль!

Дворовый человек. А пойдет старая Матрена плясать да косточками потряхивать, так животики надорвешь.

Гривенничкин. Скомандуйте Александр Парфеныч!

Резинкин. Цыган!.. живее!

Половой. Слушаю-с, только меньше десяти целковых не пойдут.

Резинкин. У меня не умничай, щенок!.. Цыган!

Дворовый человек. Кстати, шампанского!.. слышишь? (При слове ‘цыган’ входит труппа их на сцену.)

Один из цыган (постарше). Слышали мы, что молодежь знатная пирует, так мы и дожидались у дверей… Кликнули — тут и есть, перед вашею милостию, как лист перед травою. (Начинаются пляска и песни цыганские, раздаются возгласы пирующих: ‘Лихо! браво!’ Резинкин любезничает с хорошенькой цыганкой и целует ее, потом ложится на диван, склоняется головой на подушку и засыпает.)

Лососинин. Князь заснул, пора и по домам!

Гривенничкин (ему тихо, упираясь коленкой в стол). Не уронить ли стол с посудою? заплатит дурачина.

Лососинин (тихо, махая рукой). И без того довольно. Я считал верно, копейка в копейку, остаток на ниточке. (Вслух.) Баста!

Муха. А кто расчет сделает?

Лососинин. Разумеется, дядька его. (Указывая на Разнесенского.)

Разнесенский. Поневоле, не бросить же товарища за хлеб-соль! За кем же последняя бутылка?

Муха. Спроси у господина. (Указывает на дворового человека.)

Дворовый человек. Нет, господа, с меня взятки гладки. Заплатит кто-нибудь из вас, только не я. Половой! принеси ливрею мою, что у тебя в закладе: пора ехать с барином за каретой. Теперь возьмешь фрак в заклад, а к обеду я за ним прибегу да опять отдам ливрею.

Разнесенский, Гривенничкин и Муха. Лакей?..

Дворовый человек. И лакей вашего начальника. (Скидает с себя фрак и надевает принесенную половым ливрею.) Правду-матку сказать: благородные, а куда как неблагородно поступили с своим товарищем! Этого и наша братья лакейство не сделает. Наше почтение, благодарим за компанство и угощение. (Уходит.)

Разнесенский. Вот тебе и честная компания… Урок на грядущие времена!

Лососинин. Эка беда!.. Страшно небось!.. Не первую зиму волкам зимовать! (Гривенничкину тихо.) Магарычи за тобой: кажись, на славу окопировал! (Указывая на Резинкина.)

Гривенничкин. Мастер! в один час обрил, остриг и уконтентовал. Ха, ха, ха!

Разнесенский (поглаживаяу Мухи сукно на рукаве). Да, брат, кажется, и тебя дворовый человек славно окопировал в сукнецо суперфин. (Муха отворачивается с сердцем и уходит, за ним Лососинин и Гривенничкин.)

Половой (подавая бумагу Разнесенскому). Вот и счет вашей милости.

Разнесенский (берет счет и читает):

За штоф водки 1 р. 50 к.

За три бут. шампанского 12 ‘ — ‘

За ветчину и поросенка 1 ‘ 65 ‘

Шарманщику 1 ‘ — ‘

Цыганам 10 ‘ — ‘

За поцелуй цыганке 1 ‘ — ‘

За разбитое стекло — ‘ 75 ‘

Итого 27 р. 90 к.

Всего остатку от 29 рублей 1 руб. 10 коп. (В сторону.) Ободрали деревцо, только что хотело одеться листиками. А делать нечего, приходится расплачиваться. Пожалуй, позовут полицию… хуже будет. Из чего мне в чужом пиру похмелье? (Вынимает деньги из жилета Резинкина.) На место денег положу роковой счетец — пусть поверит. Бедный Резинкин! что будет с тобою завтра. (Половому.) Вот деньги. Сдачи и извозчика. (Поднимает Резинкина и берет его в охапку.) О, горе нам! о, страшная для нас невзгода!

Половой (в сторону). Хоть бы слепой гривенник на водку! (Занавес опускается.)

Явление II

Прежняя комната в доме столяра.

Груня (одна). Отец не ночевал дома. Видно, где-нибудь достал денег, опять задаток получил и опять прогуляет. Доживем до беды! Да и Александр Парфеныч не приходил вчера. Что-то сердце-вещун так и ноет… А узнать не от кого. (Садится за работу.)

Явление III

Груня и Поддевкина.

Поддевкина. Бог помочь! одна-одинехонька, моя голубка, и все за работой?

Груня. Благодарю вас, Мавра Львовна!.. Нам, бедным людям, грех сидеть сложа ручки. Вот и ваша дочка немного отдыхает.

Поддевкина (шаря везде и все рассматривая). Ну, моя Прасковья Степановна дело иное, между нами сказать, может скоро совсем работу бросить да орешки пощелкивать: пора! Она у меня приданница богатая. Триста целковых у ней в Приказе, полтораста на свадьбу в сундуке припасено, а платьев дареных не перечтешь, словно у какой графини. Да что, мать моя, у тебя платочек на плечиках новенький?

Груня. Вы видали его уж на мне.

Поддевкина. Ох, ох! нельзя, кровь своя! А тружусь, родная, в поте лица. Посидеть ли около больной, мух обмахивать, гробовой ли убор припасти да поплакать по покойнику или покойнице, приданое ли закупить али весточку горяченькую по секрету передать — везде, все я, Мавра Львовна Поддевкина. Никто лучше меня не угодит. Грех таить, и побранить кого надо за своих благодетелей, побраню… разругаю, в грязь втопчу… не трогай наших! А все по большим, знатным домам! (Подойдя к шкапу.) Что это у тебя, голубушка, между нами, носик у чайника отбит?

Груня. Отбит, Мавра Львовна.

Поддевкина. Что-то ложечки серебряной с чернью не видать, да из трех одной чайной?

Груня. Не видать — в закладе.

Поддевкина (возвращаясь. к Г руне). Вчера был у вас помещик Подснежников?

Груня. Был.

Поддевкина. Между нами сказать, он тебя так расхваливает, но словам его, и девицы нет краше и разумнее. Не красней, голубка моя, стыда тут нет никакого: человек благородный, антересный, 60 душ, после отца-скопидома сундук с деньгами в кладовой, а ты ведь, барышня, девица честная, весь квартал про тебя худого слова сказать не посмеет.

Груня. Верю очень, что Подснежников человек недурной, да меня к чему тут приплетать?

Поддевкина. К слову пришлось, матушка, не гневись… Дай Бог ему подругу пригожую и добрую!.. Ты знаешь, моя Прасковья Степановна шьет на него белье…

Груня. Знаю.

Поддевкина. Все голландское, тончайшее, аки паутина, между нами. Угодила ль ему дочка вчерашнею работою — правда сказать, словно мелким бисером вывела — аль на сиротство ее сжалился, аль по нраву ему пришлись добрые речи об тебе, возьми, да заплати ей вдвое за работу.

Груня. Видно, вчера такой счастливый день выдался, все подарки были.

Поддевкина. Счастливый? Бог знает, родная! Иному талант впрок, другому на погибель. Ох! ох!

Груня. Вы так тяжело вздохнули, Мавра Львовна, что у меня в сердце отдалось. Уж не с отцом ли что случилось?

Поддевкина. Что ему? Отец твой в деньгах, долги платит, дерева накупил, работников понанял да и себя не забывает. Кутит напропалую!

Груня. Где ж он денег взял?

Поддевкина. Не хочу грешить, не знаю. Нет, мать моя, я про другого говорила. На кого напасти не бывает, да беда беде бывает розь — от иной и век не опомнишься. Как не вздыхать? сиротинка…

Груня (в сторону). Сирота?.. уж не с ним ли что?

Поддевкина. Только между нами, Грунечка, по большому, большому секрету. Коли выйдет от нас прежде времени, погубим малого ни за денежку. Вот видишь, душа моя, вчера, в счастливый-то день… пожаловал соседу твоему, Саше Резинкину, набольший их тридцать целковых на окопировку…

Груня. Так что ж?

Поддевкина. А он — и прогуляй их.

Груня (у ней выпадает шитье из рук). Прогулял?.. Не может статься, Мавра Львовна: он не пьет вина, все знают… Верно, злые языки распустили.

Поддевкина. Грех сказать, малый скромный, непьющий, уважительный такой, все меня мамашей зовет… Посватался бы за дочку, обеими бы руками отдала. Да, видно, нашло вражеское искушение!.. А вот как было дело: пойди он к портному с Ксенофонтом Кирычем… знаешь, книжник, долговязый такой… заказывать одежду, а тут подкарауль его сорванцы, писаришки, что ни мелочь, да и утащили его почти силою в русский трактир. Сначала водочки… Саша и руками и ногами… нет таки одолели окаянные. Знаешь, человек непьющий, много ли надо? С одной рюмочки голова пойдет кругом. Л как забрало, давай шампанского, да шарманку, да цыган… С хорошенькой цыганкой, говорят, и поцеловался. Только между нами, родная, ради Бога.

Груня (вставая). Господи! Господи! какой позор! Чай, целый город знает, не дошло бы до начальника?

Поддевкина. Все денежки-то и прокути… осталось три двугривенных, сама-таки, сама сочла до полушки.

Груня. Какая беда! погубил он себя.

Поддевкина. Бедная мать так и разрывается, я сама на вдовьи слезы вдоволь наплакалась, да и моя Прасковья Степановна — кажись, девка что твой дуб — и та подалась…

Груня. Что-то с ним будет?

Поддевкина. Командир-то у них строгий, шутить не любит. Говорят, слово сказал, так его хоть громом ошиби, а уж от своего не отступится. Важное место было обещано Саше — теперь не видать ему, как, ушей своих! Это еще не беда, а толкуют, за пьянство и мотовство из службы выгонят с худым аттестатом…

Груня (в сторону). Нет, не допущу до этого! Я спасу его.

Поддевкина. Мать, старуха горемычная, не переживет этой беды. Да вот и она, голубка, на помине легка. (Входит Резинкина и сын ее.) Может, что между вами… по секрету… не хочу мешать: прощай, душа моя!

Явление IV

Груня, Резинкина и Резинкин. Мать останавливается в средине комнаты, сын остается у дверей.

Груня. Милости просим, сюда, присядьте, дорогая и редкая гостья.

Резинкина. Нет, не тронусь с места, пока не простите меня, Аграфена Силаевна. Мне и глаза-то стыдно на вас поднять.

Груня. Я на вас не сержусь: вы меня ничем не обидели.

Резинкина. Как ничем? Я ли не позорила вас с отцом, на чем свет стоит, и все из-за этого негодяя? Приношу повинную голову: не секи ее по доброте души своей.

Груня. Если вы меня бранили, так я, конечно, сама огорчила вас чем-нибудь. Сын ваш, может быть, ходил к нам слишком часто против вашей воли, а вы, мать, знаете лучше, хорошо ли это было для него. Поцелуемтесь же в знак мировой.

Резинкина (обнимает ее). Распрекрасная моя, Аграфена Силаевна, сердечная ты моя Груня! Ох! кабы выпутать из беды этого негодяя, назвала бы тебя со всею радостью невестушкой своей. Поддевкина здесь была, а где она была, там, наверно, знают про мое несчастие.

Груня. Знаю все. Молодой человек покутил немного, с кем этого не бывает! Мы с вами поправим беду.

Резинкина. Благодетельница моя! Спаси его и меня от позора, от беды неминучей. Ты девушка разумная, ты все разочла, какая злая участь его ждет. Деньги дал главный начальник — пропил их, прокутил с цыганами, с лакеями!.. Легче б ослепнуть и оглохнуть… не видала бы, не слыхала бы этого позора! Муж мой служил весь век свой честно, без укору, а сына… выгонят из службы, может статься, хуже что будет (плачет). Он сказал мне: одна Аграфена Силаевна может спасти нас. Если хочешь, повалимся оба тебе в ножки.

Груня. Боже сохрани!.. Вы знаете, конечно, от сына вашего, что благодетельница моя подарила мне пятьдесят целковых.

Резинкина. Сказал он мне.

Груня. Александр Парфеныч! может ли портной сшить вам платье в двое суток… хоть бы заплатить все пятьдесят рублей?..

Резинкин. Сошьет в одне сутки и менее, нежели за тридцать рублей серебром, честное слово!

Резинкина. Честный человек, нечего сказать!.. Нет, мать моя, теперь не дам ему денег в руки — вышел из веры. Сама пойду с ним к портному… (Слышен крупный разговор в сенях. Мамаев входит и сквозь отворенную дверь говорит.) Говорят, приходите завтра, теперь не до работы. Кстати, захватите и дерево ореховое у купца.

Явление V

Те же и Мамаев (пьяный.)

Груня. Отец!.. тс!.. (Резинкиной тихо.) Уложу его, а вы приходите через четверть часа, стукните в окно, я вам подам деньги.

Резинкина. Родная ты моя! невестушка ты моя дорогая!

Резинкин (подойдя к Груне). Что мне сказать? Язык не двигается… Накажи меня Господи, если я когда забуду, что вы для меня нынче сделаете.

Груня. С вами я тогда буду толковать, когда вы от начальника явитесь ко мне в новом платье.

Мамаев. Эти зачем?.. Опять браниться? Баба-яга?

Резинкин а. А вот назло вам, Силай Ермилыч, мы поцелуемся с твоей и моей дочкой, да вот как! (Обнимает крепко Груню и уходит с сыном.)

Явление VI

Мамаев и Груня.

Мамаев. Видно, мировая… давай Бог! Сашка славный малый!.. Поцелуй и ты меня, Груня. (Целует дочь.) Хмелен, душа моя, виноват, больно виноват… (Плачет.) В последний раз… Спать иду, а завтра… за работу… и денежки скоро все твои отдам… отдам, говорю тебе. (Шатаясь, уходит в боковую дверь.)

Явление VII

Груня (одна). Слава Богу, ушел скоро! (Идет к шкапу, потом к двери, в которую вошел отец, и прислушивается.) Заснул… (Возвращается к шкапу и вынимает ключ из кармана.) Как руки трясутся, точно чужое добро беру. Отчего ж?.. отдаю с радостию!.. Может быть, и от большой радости!.. Судьба моя и его в этих деньгах. (Отпирает ящик в комоде и потом вынимает шкатулку.) Сердце стучит, как маятник! Смелей, дурочка!.. (Отпирает шкатулку). Недолго сидели в клетке, пташки мои, ступайте на волю, гуляйте себе!.. (Ищет деньги в шкатулке: сильный испуг изображается на лице ее.) Помню хорошо, тут положила… подле заветного колечка… кольцо цело… Деньги?.. Где мои деньги?.. (Роняет шкатулку и стоит несколько минут, как безумная, придя в себя, горько плачет.) Отец!.. Ты это сделал… (Немного погодя слышен стук в окно, она встрепенулась, и долго, озираясь, прислушивается, опять стучат в окно.) Они!.. Идут!.. Что сказать?.. Украл у дочери деньги?.. Разойдется по всему городу… Нет, скроем… он все-таки отец мой. (Поднимает шкатулку и прячет в комод, который второпях неплотно притворяет.)

Явление VIII

Груня, Резинкина и Резинкин.

Резинкина. Мы постучались… подождали… опять постучались… не подаешь голоса! Посмотрели в окошко ты одна… потолковали, да и вошли к тебе. Да что с тобою?.. У тебя и язык отнялся… стоишь словно громом тебя пришибло.

Резинкин. Что с вами, Аграфена Силаевна? Ради Бога, скажите.

Груня. Ничего… так…

Резинкин. Не подать ли холодной воды? не сбегать ли за лекарем?

Резинкина. Спрыснуть бы ее, не сглазил ли кто?

Груня. Нет, мне ничего не надо. Чего вы хотите?..

Резинкина. Груня, душа моя, неужели ты забыла? Так скоро?.. Вспомни, сама обещала… деньги…

Груня. Деньги?.. Да… забыла… нет, не забыла, только…

Резинкина. Что ж только?

Груня. Не знаю… как вам сказать.

Резинкина. Раздумала, что ли? жаль, что ли, стало?

Резинкин. Вспомните, я погиб… спасите меня, на коленах вас умоляю… (Становится на колени.)

Груня. Спасти… не могу…

Резинкина. Тронься, каменное сердце!

Груня. Говорят вам, не могу.

Резинкина. Вот добрая-то душа! вот невестушка дорогая! сама вызвалась… и такая и сякая… все, что у меня есть, то ваше… себя отдам… Славно сыграла камедь! А я еще хотела у ней ручку поцеловать! этого и адская эхидна не сделает.

Груня. Бог свидетель, не могу.

Резинкина. Встань, негодяй!.. Твоя ведь любезная!.. С этого дня чтоб и ноги твоей не было в этом доме, не то прокляну тебя.

Резинкин (вставая). Так вот ваша любовь, ваши обещания! Нет, вы меня никогда не любили. Сжальтесь, я погибаю… (Груня качает головой.) Нет ответа.

Груня. Нет.

Резинкина. Пойдем отсюда: мы найдем и без нее. У нас уже полажено с Поддевкиной, пришла к этой, хотела только Сашеньку потешить. Та хоть благородная, наша сестра, а эта… видно, из мужичек.

Резинкин. Слышите… чтобы спасти меня, я решусь исполнить волю матери моей… слышите, Прасковья Степановна будет моей женой… Все нипочем!.. Так прощайте, Аграфена Силаевна, прощайте, и навсегда. (Уходит, рыдая, за матерью.)

Груня (остается несколько минут на одном месте). Меня бьет лихорадка… в глазах мутит… (Идет, шатаясь, сначала к правой двери.) Нет, не туда… там отец, мой, (поворачивает к левой двери) сюда, в темный чулан, в твою спальню, барышня!.. Умираю… помогите! (В изнеможении падает у двери, на ее крик прибегает полусонный Мамаев.)

Явление IX

Груня и Мамаев.

Мамаев. Я слышал крик… звали на помощь… Не во сне, нет, почуяло сердце… Груня! где ты?.. Валяется на полу… Она!.. Жива ли еще?.. Узнала, что пьяница-отец украл у ней последнее добро… ведь хрупкое создание, как воск… долго ль до греха? (Становится перед Груней на колени, берет ее за руки, целует их.) Груня, голубка моя, дитятко мое дорогое! промолви хоть словечко… Не подает голосу, не шевельнется… Уж не убил ли я ее?.. Отец милосердый! сжалься над ней, не для меня, окаянного, а для нее… Ведь агнец чистый, непорочный, ангельская душа!.. Дай еще ей пожить на белом свете и увидеть красные денечки… и коли я с нынешнего часа возьму в рот хоть каплю проклятого зелия, разразись над моей головой всеми лютыми бедами: пусть умирать буду без покаяния, пусть бросят меня в глухую трущобу, как зачумленную собаку, и воронья расклюют меня. Слава Богу! сердце бьется… Побежать к лекарю… к добрым людям… Помогите, помогите… отец убил родную дочь свою! (Убегает.)

АКТ III

Комната, порядочно убранная, в квартире Поддевкиной.

Явление I

Поддевкина и Прасковья Степановна. Поддевкина убирает дочь перед зеркалом, охорашивает ее платье, пришпиливает ей цветы к голове и к груди, подрумянивает ей щеки.

Поддевкина (в сторону). Экая счастливая оказия. Будто с неба упал женишок: нечего было долго думать, разом ударили по рукам. Господь дал бы сбыть ее. (Вслух.) Скорей, скорей, Прасковья Степановна!

Прасковья Степановна. Что вы так погоняете? Точно машину по чугунке. Не дадут порядочно и одеться.

Поддевкина. Ведь жених скоро будет.

Прасковья Степановна. Вольно ж так скоро!.. я и поплакать не успела.

Поддевкина. Чего плакать? надо радоваться, что выходишь за доброго человека, ты уж девка на возрасте… тридцать годков стукнуло.

Прасковья Степановна. Время нашли тут годы считать. Вам не страшно — не вы выходите. Да не по-людски все делается у нас: и сватанье и свадьба в один день.

Поддевкина. Нельзя иначе… Уж я и денег дала за руки на свадьбу пятьдесят целковых, да пятьдесят в руки жениху на окопировку. А то не ровен случай, недобрые люди разобьют… пожалуй, денежки пропадут, да и ты останешься навек в девках сидеть, между нами.

Прасковья Степановна. Не хочу, не хочу!.. Недаром же шелковые платья да салопы лежат в сундуке, когда-нибудь надеть надо. (Немного погодя.) Да как же он все ухаживал за Груней, что барышней слывет?

Поддевкина. Это только для блезира. А мне Александр Парфеныч признался, что влюблен в тебя по уши.

Прасковья Степановна. И впрямь, маменька, как он на масленице танцевал со мною поль-ку-трамбловочку, я было поперхнулась ножкой, он и подхвати меня, да и пожал мне ручку. Всю ночь не спала.

Поддевкина. Вот видишь.

Прасковья Степановна. Что ж, маменька:, целоваться мы будем теперь?

Поддевкина. Когда я тебе скажу, можно будет.

Прасковья Степановна. Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!..

Поддевкина. Что ж ты, дурочка, смеешься?

Прасковья Степановна. Да как же не смеяться? ведь я ни с одним мужчиной еще не целовалась, А он такой хорошенький.

Поддевкина. Ты бы, душа моя, брови фиксатурчиком…

Прасковья Степановна. Подите вы с вашей сажей! И так шпилек везде натыкали да ваты с пуд напихали. Станете меня мучить, так и расплачусь… вот вам и свадьба!

Поддевкина. Не сердись, Прасковья Степановна, я так… для твоего ж добра.

Прасковья Степановна. А что? чай Груня разорвется от досады?

Поддевкина. Груня — хорошенькая, добрая девушка, да ему не пара. Вот ей бы к помещику Подснежникову.

Кухарка (вбегает впопыхах, она одета неопрятно, рукава у ней засучены за локти, платье за пояс вздернуто, на ногах нет башмаков). Жених! жених приехал! (Все суетятся, убирают склянки, баночки и прочее с туалета.)

Явление II

Те же, Резинкина и Резинкин. При входе Резинкиных, Прасковья Степановна уморительно приседает, Резинкин бледен и грустен.

Поддевкина. Просим пожаловать, дорогие гости, просим покорно. (Усаживает Резинкину на диване.) А вы женишок с невестой, сядьте здесь рядком (показывает на два стула), да и познакомьтесь поближе — поворкуйте друг с другом, между нами сказать.

Резинкина. Каков Сашенька-то мой! Посмотрите, окопировался (повертывает сына на все стороны). Кстати, нашли готовую пару у товарища его… только что с иголочки, да портной сузил, а моему пришлась, точно по нем сшита.

Поддевкина. Молодец хоть куда! Парочка славная!

Резинкина. Уж заодно, Мавра Львовна, поздравьте с благодатью Божьею и с милостью начальнической. Он уж являлся к набольшему своему в новой форме. Вот, говорит, люблю аккуратность! Тут же поздравил его письмоводителем в стане.

Поддевкина. Слышите, Прасковья Степановна, твой будущий сожитель какой чин получил.

Прасковья Степановна. Поздравляю вас с большим чином, Александр Парфеныч, дай Бог вам быть генералом! (Резинкин молча откланивается.)

Резинкина. Сашенька и позволение выпросил у набольшего своего на законный брак. Сначала было осерчал, расходился. ‘Молокососы,— говорит,— а туда ж спешат жениться. У вас, приказных, уж такой обычай. Жалованье небольшое, а там надо нарядов жене, дети пойдут, и начнут себе…— Тут он показал что-то рукою…— А коли неудача, примутся с горя пить’. Потом узнал, что приданое есть у невесты, спросил звание, имя и отчество нареченной.

Поддевкина. Слышишь, Прасковья Степановна, его превосходительство удостоил спросить имячко твое?

Прасковья Степановна. Вот, мамушенька, вы все мне глаза кололи: сиди в девках!.. а вот и высидела.

Резинкина. Смягчился он, да и говорит: ‘Ну, с Богом! По крайности, локти не будут худы, жена зашивать станет’. Ей-богу, так!

Поддевкина. Слышишь, Прасковья Степановна?

Прасковья Степановна. Почему ж? Для любезного человека все можно-с.

Резинкина. Кланяйся, Сашенька, да ручку поцелуй.

Резинкин (поцеловав руку, в сторону). Какая веленевая ручка у Труни была!.. а у этой словно оберточная бумага.

Резинкина (Поддевкиной). Мне слова два с тобою по секрету.

Поддевкина. Коли по секрету, так между нами, родная.

Резинкина. После речей его превосходительства, надо бы рубликов пятьдесят накинуть на свадебные издержки. Ведь, за здоровье такой важной персоны не подашь цимлянского! Вспомни, мать моя, Анна Семеновна Липина будет у тебя поезжаною дамой.

Поддевкина. Что ты, родная, пятьдесят?.. Легко вымолвить, да нелегко добыть. Билет Парашин, воля твоя, трогать не буду. Неровен час, между нами сказать, мы все под Богом ходим: как Александр Парфеныч ножки вздумает протянуть, надо чем-нибудь молодой вдове пропитываться. Ну уж куда ни шло, десяток для его превосходительства!

Резинкина. Воля твоя, хоть сорок.

Поддевкина. Ну еще десяток приложу для Анны Семеновны: барыня добрая!

Резинкина. Капитанское слово, не отступлю на волос!

Поддевкина. Куда ты упряма, Бог с тобою! Ну уж, будь по-твоему. Теперь жених с невестой можете и поцеловаться.

Прасковья Степановна (крепко целует три раза жениха, обхватив его шею одной рукой). А помните, Александр Парфеныч, как мы с вами трамбловочку в маскераде плясали, я было ножкой поперхнулась, а вы меня подхватили, да и ручку мне пожали.

Резинкин. Не припомню-с.

Прасковья Степановна. А я так не забыла. После того всю ночь во сне видела вас, проснулась, а вас нет, инда с сердцов подушку отпихнула. Теперь я уж какой хотите танец пройду с вами без запинки… ведь меня учила Груня, Столярова дочь, что барышнею зовут.

Резинкин. С чем вас и поздравляю. (В сторону.) Все она! везде она! как нарочно дразнят меня.

Явление III

Те же и Разнесенский.

Разнесенский (вбегая). Великое происшествие!.. Несчастное событие!.. просто, драма!

Все. Что такое? что такое?

Поддевкина. Какая же это дама?.. здешняя, или приезжая? Замужняя, вдова, есть ли дети, сколько детей? Говори, батюшка, говори скорей.

Разнесенский. Эх, Мавра Львовна! какая дама! Несчастная история с девицей… Позвольте сначала с духом собраться. Не мне бы рассказывать: для такого высокого предмета нужно и великое красноречие. С тех пор, как наш град стоит,— что я говорю? — со времен Римской империи такого происшествия не бывало.

Поддевкина (впопыхах). Соломонида! Соломонидка! Шлюха! салоп скорей!.. пойти, побежать, рассказать Кривлякиной, да завернуть к Мордохиной на Петербургскую, да махнуть к Простоквашиной на Московскую.

Резинкина. В уме ли вы, Мавра Львовна? вспомните, после вечерень свадьба: до вестей ли теперь?

Поддевкина. Жаль, а то без меня кто так скоро по городу разнесет, а я бы, между нами, как птица, как птица… Говорите же, Ксенофонт Кирыч, что такое случилось?

Разнесенский. Вы, наверно, не знаете, что у Аграфены Силаевны украли пятьдесят рублей серебром.

Резинкин и Резинкина. Украли?

Поддевкина. Вот опростоволосилась в первый раз, и подлинно не знала. А была у ней, целый час, дура, сидела!.. Стара уж становишься, Мавра Львовна.

Разнесенский. Вчера приходили к ней две особы за некиим денежным пособием… умолчу имена их… пускай потонут они во мраке неизвестности!.. Деньги уж были похищены… уста мои коснеют произнести имя похитителя… это был — отец ее!

Все. Отец!

Разнесенский. Когда она узнала это, добрая, великодушная дочь не хотела вести родителя своего на позорище света: она скрыла преступление в глубине души своей. Между тем, две вышереченные особы, которые ожидали от нее спасения, не получивши его, извергли на нее поток оскорблений, и прочее, и прочее.

Резинкин (плачет). Груня!.. Мать, что мы сделали с тобой?

Резинкина (тихо сыну). Сумасшедший!.. Помни, что между тобой и ей стоит уж алтарь Божий.

Поддевкина. Как же узнали, что деньги украл пьяница Ермилыч?

Разнесенский. Аграфена Силаевна повержена была на одр болезни, отец сделал во всем признание, он выбежал из дому, как помешанный, и хотел было броситься в реку. К счастию, скоро попался ему навстречу молодой помещик Подснежников, успокоил его, поскакал с ним за лекарем и привез обоих в своем экипаже на квартиру Мамаева. Лекарь возвратил умирающую к жизни. К довершению своего благодетельного поступка, Подснежников, сей рыцарь чести, предложил благородной, великодушной девице не только пятьдесят рублей,— вдесятеро, если ей нужно.

Поддевкина. Чай, девчонка-барышня радехонька была денежкам.

Разнесенский. Нет, вы ошибаетесь. Это девица-героиня: она не бросается на деньги, для которых некие особы готовы забыть и стыд, и совесть. Она поблагодарила господина Подснежникова, называла его благороднейшим человеком, но денег не взяла и сказала только: поздно!

Резинкин (матери тихо). Слышите ли? Я отступлюсь от этой… воля ваша, отступлюсь… пойду к ней просить прощения, буду валяться в ногах ее.

Резинкина (тихо ему). Дурак! болван! где мы возьмем деньги Поддевкиной отдать? Вспомни, чье платье на плечах твоих? А как пойдут к генералу твоему, да стащат там с тебя…

Резинкин. Не слушаюсь никого. Пускай стащат с меня платье, за которое я было продался… я и сам сброшу его… пускай выгонят меня из службы. Отказываюсь от этой невесты, она мне противна. Иду к Груне. Лишь бы она простила меня.

Разнесенский. Воскресают героические времена! (Уходят, все оставшиеся на сцене лица стоят несколько минут безмолвно.)

Поддевкина. Ну что, капитанша, между нами?

Резинкина. Срезал мою головушку, да я… недаром мать. Идем к главному начальнику, я и сына непокорного не пожалею.

Поддевкина. Идем: не пропадать же моим денежкам. И у нас благодетели есть, и Кривлякины, и Мордохины, и на Московской, и Простоквашины на Петербургской. Не круглая же я сирота! (Дочери.) Не кручинься, Параскевия Степановна: будет и на нашей улице праздник. (Уходит с Резинкиной.)

Прасковья Степановна. Нет, такова уж моя горемычная доля, знать, мои шелковые платья и салопы спрятать опять в сундук. (Плачет, занавес опускается.)

Явление IV

Комната в квартире столяра. Груня, Подснежников и, к концу явления, Резинкин.

Груня. Благодарить ли вас, добрый, благороднейший Владимир Петрович? Вы спасли мне жизнь, да на что она мне теперь! Я вам давеча открыла сердце свое.

Подснежников. Полноте сокрушаться. Вы еще так молоды, начали жизнь только бедностью, горем, изменою… вас ждет еще впереди любовь человека, который будет уметь ценить ваши достоинства, для которого ваше слово будет законом, ваши радости его счастием. Послушайтесь меня: забудьте все прошедшее, доверьтесь моей любви… уедемте отсюда, в мою деревню. Клянусь, я посвящу вам жизнь свою… успокою старость вашего отца.

Груня. Не хочу вас обманывать: я люблю вас, как моего благодетеля, если позволите, как брата, но не более… сердце дважды не любит.

Подснежников. Все романтические мечты! Любимый человек, хижина, ручеек, венки из цветов, все это хорошо только в романах и песнях. Сами после скажете, что это вздор, бред, что кроме любви в жизни нужна и существенность, то есть деньги.

Груня. Деньги, да!.. Но все это хорошо с тем, кого любишь.

Подснежников. Подумайте, что за человек, кого вы полюбили… неуч, необтесанный, который покинул вас,— из чего ж? — из тридцати рублей, из нового платья… Неужели он вас выше не ценил?

Груня. Правда, из тридцати рублей! Он поступил со мною дурно, очень дурно… в нем ошибалась, но не могу, не в силах перемениться.

Подснежников. Вот редкое великодушие!.. Мне жаль вас. В то самое время, в ту самую минуту, когда вы говорите о любви своей к нему (входит Резинкин и останавливается у двери, не замеченный Груней и Подснежниковым), он любуется своим новым платьем, сидит подле своей нареченной, целуется с нею… шафер приехал звать их в церковь… Вот они идут…

Груня. В церковь?.. Где, где вы видите? (Бросается к окну.) Да… да… идут к венцу… вон… (Указывает рукой, немного погодя.) Нет, я ничего не вижу… мне почудилось… вы меня обманули… Ведь, это неправда?.. Ради Бога, скажите, это неправда!

Резинкин. Неправда! этот горемычный не любуется своим новым платьем, не целуется с дурой-невестой, не пошел с нею в церковь и не пойдет… Он пришел сюда, в своем старом сюртуке с худыми локтями, пришел вымолить кровавыми слезами прощение у ног ваших, Аграфена Силаевна, а потом — буди воля Божия!.. Груня, вспомни нашу прежнюю любовь…

Груня. Александр Парфеныч… Саша, тебя ли я вижу?.. дай мне образумиться… Так, это ты: ты не женишься на другой, ты меня любишь по-прежнему?..

Резинкин. И не переставал вас любить. Я думал, что вы сами переменились. Не знаю, что со мною было… я с ума сходил.

Груня. Все забыто, все!.. Вот видишь, деньги пропали, но твое заветное колечко цело, здесь все это время лежало на груди моей, у сердца моего…

Резинкин (в сторону.) О! теперь я ожил!

Груня. Подите же сюда, сюда… (Садится на стул и навертывает Резинкину на руку моток ниток.) Возьмите этот моток на руки… так, я хочу еще быть счастлива, по-прежнему… Расскажите, как мы поедем с вами на даровой подводе в свой стан.

Резинкин. Вот, Аграфена Силаевна… мы… едем… едем… в свой стан… мужики и бабы… для вас ягодки… колокольчик… К начальнику?.. солдат!

Груня (испуганная, встает). Вы сказали, солдат? Что такое?.. Уж не в самом деле?

Резинкин. Нет, нет, Аграфена Силаевна, я все еще в бреду… дайте мне собраться с духом, с мыслями…

Подснежников (в сторону). Полно мне играть здесь глупую комедию! Неужели этот Резинкин будет благороднее меня?.. (Вслух.) Жаль мне вас стало, друзья мои! Иду к начальнику твоему, Резинкин, и буду стараться выкупить тебя из беды и устроить ваше счастие. Может быть, есть еще время. (Уходит.)

Груня (вслед ему). О, будьте великодушны, спасите его! Если бы не стыдно было, я сама бы пошла.

Явление V

Груня, Резинкин и Муха.

Муха. Его превосходительство прислал меня к тебе, Александр Парфеныч, и приказал тебе явиться к нему.

Резинкин. Ты не знаешь, зачем? что там делается?

Муха. Просто, как на пожаре. Там была у него мать твоя, Поддевкина, отец Аграфены Силаевны. Крик, брань, плач, не поймешь ничего. Не сладит с ними и сам начальник: говорит, лучше иметь дело с чертом, чем с сердитыми бабами. (Тихо Груне, мигая ей.) Не пугайтесь, Аграфена Силаевна, поверьте, наш брат из воды сух вынырнет. (Резинкину тихо.) Лососинину и Гривенничкину велено подать в отставку, наша судьба с тобой висит на волоске, лакей, что был в трактире, все рассказал своему барину.

Резинкин. О! я пропал… прощай, Груня!

Груня (удерживая его, Мухе). Ради Бога, скажите, что там такое: не томите.

Муха. Не дерзаю говорить ни хорошего, ни дурного, сам ничего не ведаю.

Груня. Александр Парфеныч! если судьба ваша зависит от меня, простимся… ступайте к своей невесте, поведите ее к венцу и — будьте счастливы.

Резинкин. Нет, лучше пропадай моя голова! (Входят Мамаев и Резинкина.)

Муха. Вот эти должны знать больше меня.

Явление VI

Те же, Мамаев и Резинкина.

Мамаев (тихо Резинкиной). Смотри у меня, язык на привязи. (Громко.) А, красноперый уж здесь! Вон, вон, да кстати, возьми с собой и дочь мою… Неугомонная! видно, с нею не сладишь. Груня, поцелуйся с ним… я тебе приказываю, поцелуй жениха своего. (Груня и Резинкин колеблются.) Ну, сватья, прикажи уж и сыну своему… вишь, как его напугала, не смеет без твоего капитанского приказа.

Резинкина. Благословляю тебя, Сашенька. (Груня и Резинкина целуются.) Господь поладил все к лучшему. Поди ко мне, Груня, дочка моя, помиримся, да уж и навсегда. (Обнимает ее.) Чтоб о старом и помину не было!

Груня. Боже мой! не во сне ли это вижу! (Бежит обнимать отца.)

Резинкин. Боюсь обезуметь от счастия.

Мамаев. Нет, брат, от счастия с ума не сходят.

Муха. Говорите же, как это дело имело течение.

Мамаев. Расскажу все по порядку, только не сбивайте меня. И без того здесь и тут (показывает на голову и сердце) будто жернова мелют. Вот видишь, Груня: смотря на твои слезы, у меня в груди больно разгорелось. Быть беде, подумал я, изнывает она, сердечная, словно зажженная лучинушка на ветру, пожалуй, наложит на себя руки. Эх, говорю я сам с собой: у набольшого-то командира есть дети — есть у него и сердце, паду ему в ноги, да и раскрою перед ним душу свою. Прихожу, а у него, говорят, такой обычай, коли кто из простого народа пришел, так веди его первого к нему, хоть бы графы и князья дожидалися. Тут шмыг ко мне какой-то бойкий лакей и говорит мне: ‘Ступай смелее, я рассказал барину все, что было в трактире, он на вашей стороне’. Вот я и взошел… а у самого жилки трясутся. Слышу, Поддевкина кричит: ‘Опозорил девку, вели, батюшка, к венцу вести, не то лоб забрить обманщику, озорнику’. А эта… (показывая на Резинкину) говорить ли, сватья.

Резинкина. Не мути души моей, сказано, чтоб о прошлом и помину не было.

Мамаев. Быть так. Спрашивает меня набольший-то: ‘У тебя дочка барышня?’ А голос-то у него так в душу теплою струею и льется.— Зовут ее барышней, ваше превосходительство, а доля у ней хуже крестьянской. ‘Любит ли она Резинкина? будет ли с ним счастлива?’ — спрашивает меня.— Души друг в друге не чают, а где любовь, там и счастие,— говорю я. Знаешь, Груня, вспомнил прошлые золотые деньки мои с покойной твоей матерью.— Тут он повел речь к ней (указав на Резинкину), говори, сватья!

Резинкина. Только что вымолвил ‘Старушка!’ да положил руку мне на плечо, я уж готова была пасть ему в ноги, да сказать: повели, батюшка, ваше превосходительство, все сделаю в твою угоду. ‘Старушка,— говорил он,— что вложено рукою Божьей в сердце, того не вырвет человеческая воля. Благослови-ка сына своего на союз с барышней, я у него сам буду отцом посаженым. А ты, госпожа Поддевкина, перестань тревожить их, вот тебе, между нами, сто рублей за твои убытки. Дочке твоей постараемся сыскать женишка, да постепеннее: этот ей не пара,— озорник и ветреник’.

Резинкин. Мог ли я ожидать такой благодати!

Груня. Матушка, ты там вымолила для меня эти радости!

Мамаев. В глазах у меня от слез помутилось, ияг да не помню, что было после того. Только, как выходил я от начальника, было у меня на уме отблагодарить слугу, угостить его в трактире, да… вспомнил свое заклятие. Смекнул, нечистый хочет со мною шутку сшутить, плюнул… а тут, будто из земли вырос, стоит передо мною офицер при шпаге, сунул мне две грамотки в руку и говорит: ‘Отдай их Резинкину’. Вот читай, не про меня писано.

Резинкин (развертывая бумаги). Одна об определении меня письмоводителем к становому, другая… разрешение на мою свадьбу с девицей Мамаевой, но прозванию барышня. Вот теперь-то ‘ехал чижик в лодочке!’

Явление VII

Те же, Липина и Ванечка с огромною корзиною в руках.

Липина. Я знала, что найду вас всех в радости. Но, как сказала мадам де Севиньи в образцовых письмах своих к дочери: добро не надо делать вполовину. С помощию моих знакомых, собрала я на ваше домашнее заведение сто рублей серебром, да Подснежников, отыскав меня, положил столько же в твою свадебную корзинку. Тут же найдешь и богатый подвенечный наряд. Обними меня, Груня, дочка моя, дитя моего сердца!

Груня. И всегда ваша, моя добрая, вторая мать!

Липина. Мое воспитание тебе пригодится, как я тебя переделала, так переделай и муженька своего.

Резинкин (рассматривая в корзине свадебный наряд). Вот теперь-то, Аграфена Силаевна, поведу вас к венцу, в кружевах, в увале, в фалборах и поедем в свой стан…

Липина. В моей коляске.

Мамаев. Благодарю Тебя, милосердый Боже! Ты услышал мою молитву… Смотри ж, старик, не забудь своей клятвы, не накличь новой беды на голову дочери.

Читайте также: