Охотники
Охотники
* * *
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Охотники, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1938
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Я получил письмо в деревне, что охотники собираются ко мне к концу июля. Просили сообщить — подросли ли выводки тетеревиные. В июле — охота по тетеревам.
Я не любил эту охоту — казалась однообразной. Деревенский охотник Герасим Дементьевич сказал мне: лето жаркое, выводков много, и держатся с краю в лесу, больше к болотине и высокой траве.
Вскоре я получил от охотников телеграмму: ‘Едем 21-го в ночь’.
— Приятели, значит, утром, рань раня,— сказал мой слуга-приятель, рыболов Василий Княжев.
— Да. Надо сказать Герасиму Дементьевичу, чтоб встретил их на станции. Приедут гофмейстер, Павел Александрович и Караулов. Пускай возьмет две подводы — собаки с ними. А меня не буди: я заработался, устал, лягу спать в сарае на сене. Ты встретишь их на террасе, Ленька подаст чай, они сразу утром поедут на охоту. Понял?
— Чего не понять?— ответил Василий, проведя пальцем под носом и хрюкнув.
— Ты чего смеешься?
— Леньку-то в этакую рань разбудить немыслимо. Мертво спит. До полуночи в беседке на гитаре зудит. И чего? ‘Пташечку’ учит. А потом ‘Спрятался месяц за тучку’… Беда!.. Все у него девье на уме. Через это самое вся морда угрями пошла.
Василий не очень любил Леньку.
— А кроме того, сегодня днем,— сказал я,— приедет Василий Сергеевич.
Василий опять засмеялся:
— Ведь вот, по рыбной части Василий Сергеевич туды-сюды. Ловить может и снасть стал понимать. А ведь тоже в охоту ударился. Совсем зря. Говорит мне: ‘Василий, какое дело со мной случается: как наведу ружье, стрелять — а у меня глаза сами собой жмурятся. Шут его знает отчего! Выстрела, что ли, они боятся? Только по сидячей я еще могу, а вот влет — не выходит. Ты только не говори Константин Алексеичу, а то на смех подымет. Знаю,— говорит,— его’.
В полдень приехал Василий Сергеевич. Радостный, шумный. Говорил: ‘В Москве жарища, пыль, вечером никого, все на дачу уезжают. Хотел к вам приехать Иван Иваныч, мы с ним на Москва-реку, в Каменном мосту купаться ходили. Вода теплая, только в купальне пробки всё плавают. И откуда эти пробки — понять нельзя. Иван Иванович говорит, что от Крынкина, из ресторана, с Воробьевых гор относит. Это верно — там здорово пьют’.
Двадцать первого приехали чуть свет охотники. Я спал в сарае на свежем сене и слышал сквозь сон, как охотники, уходя из дому, свистели собак. Проснулся. Спать уже не мог. И пошел в дом, к себе в мастерскую.
Василий Княжев сказал:
— Приехали. Вон, глядите-ка в окно. Вона они идут по краю мохового болота. К леску пробираются.
Я посмотрел в окно и спросил:
— Это впереди-то, должно быть, Василий Сергеевич?
— Он,— ответил Княжев,— дуром прет, на силу надеется, сидячую ищет. А в сторонке Герасим — он сторожится: Василий Сергеич горяч — не подстрелил бы! А вот с Шаляпиным Герасим, что ни давай, не пойдет. Убьет почем зря. Вот горяч. Чуть уток увидит, такой стрел подымет — беда! Где ни летят — стреляет. Дым кругом его, ругается!.. Да где уж ему утку убить, на триста шагов палит! Ружье бросает, ружье не годится. Ведь это он, помните, ваше ружье дорогое сломал.
— А кто это сзади-то, отстал, Герасим?— спрашиваю я, показывая на окно.
— Это генерал за им ердалычит. Тоже охотник! Одежа на ём заграничная,— зеленые обшлага. Фуражка тоже зеленая, свистками обвешан, нагайка. Перчатки кожаные, толстые. В перчатках стреляет. И все мимо да мимо.
Василий засмеялся. Провел пальцем под носом и хрюкнул.
— Чего смеешься?
— Да как же! Только уж им не сказывайте, Константин Алексеич. Ведь это смех, что делается! Эх, Герасим, плут, вам говорить не велел нипочем. Чего он с генералом-то ходит? Его высокопревосходительство, понять надо, барин как есть сердитый. С вами-то он обходительный, а мы знаем, сердитый. Так вот он, генерал, пуделей пускает, как хочешь, а Герасим смекает: ежели он пустой с охоты придет, генерал, значит, в расстройство поступает. Огорчение. Кому радость? Так что вы думаете, он с собой под куртку за пазуху, в портки, в ягдташ, в тряпку набивает тетеревья, рябчиков. Значит, как вылетит — генерал что ни стреляет — все мимо. А Герасим бежит за куст, кричит: ‘Есть’ — и подает. Не то собаке в рот даст — та несет. Генерал-то и рад. Кладет в ягдташ себе, добыча, значит. А Герасиму красненькую, а то и четвертную — для крестьянина деньги. Утром-то сегодня четырех тетеревят прихватил да еще черныша. Вот ведь плут какой!
— Ну, и не ожидал. Неужто это Герасим разделывает? Хитрый мужик!
— А вы что думаете — он понимает!.. Вот Пал Лександрыч и Караулов — это охотники настоящие. Настреляют. А Василий Сергеич пустой придет.
К обеду вернулись охотники. Усталые. Снимали сапоги.
Павел Александрович и Караулов вынимали из ягдташей на кухне молодых тетеревей. Василий Сергеевич застрелил утку. Гофмейстер был доволен.
— Представь,— сказал он мне. — На шум стрелял. Вылетело за деревьями, я ‘раз!’. Черныш. Пять молодых взял.
— Что же ты, Вася, одну только утку убил?— спросил я.
— Знаете, я ушел из лесу на реку, собаки не было. Кругом стрел идет. В лесу не видно. Благодарю вас, еще подстрелят. Караулов так и лупит. Тетеревенок прямо около пролетел. Чуть я его не схватил. А он стреляет. Ведь этак заденет меня. Генерал тоже выстрелит, я присяду. Думаю, черт с ними, и ушел на реку. Утка! Кряковая утка. Я ее на двести шагов ахнул, влет. Она в воду брякнулась. Так я раздевался, доставал, собаки-то нет! А в реке, знаете, когда я одевался, рыбина проплыла, вот,— показал Вася, растопырив руки.
— Какая же это рыба?— спросил я.
— Вот в том-то и дело — неизвестно. Пойду туда ловить. Знаете, какую я штуку придумал? Возьму я у вас художественный ваш зонтик,— вам все равно?— сверху выкрашу его зеленой краской и буду с зонтиком к уткам подходить по берегу. Дырочку проверчу — смотреть. Вот вы тогда увидите, что будет!..
Дичь приказали отнести в погреб. Охотники были довольны.
Обед проходил весело, на террасе. Подали малиновый пирог.
— Это не раз со мной так бывало,— выпивая рюмку, похвалялся гофмейстер,— стрелять на шум. ‘Фр-р-р!..’ Вылетает, что — неизвестно. За деревьями не видно. Я с дуплетом на шум ‘раз, раз’, и вот сегодня — черныш. А ты помнишь, Герасим, глухарь?
— Ошибаться изволите, ваше высокопревосходительство. Глухаря с сосны взять изволили. Я вас подвел тогда, а он сидит. Сосна-то небольшая.
— Да, да, верно, помню.
— Можно на шум-то,— сказал Караулов,— только редко удается. Вперед надо брать.
— А лес когда шумит? Что же, куда стрелять тогда?— спросил Вася.
— Какой вздор,— фыркнул гофмейстер.
— Не говорите, ваше высокопревосходительство,— ответил Герасим,— я под Ивановом стоял на осеннем перелете. Темно стало, ненастье. Домой двинулся. А из-за лесу как зашумит над деревьями. Я ‘р-раз!..’ Гляжу, прямо передо мной упало. Чего? Гусь, да ведь какой здоровый! Верно говорю.
— А я знал охотника,— сказал я,— тот тоже домой по лесу шел, так на шум медведя ахнул — двадцать восемь пудов, да бекасинником.
— Довольно, начинается,— сказал Павел Александрович. — Благодарю. Я иду спать, пора… До свидания…
Охотники — Впервые: Возрождение. 1938. 22 июля. Печатается по газетному тексту.
‘Пташечка’ — имеется в виду романс А.И. Дюбюка на слова В.П. Чуевского ‘Птичка’ (1846).
‘Спрятался месяц за тучку’ — романс (1871?) А.И. Дюбюка на слова В.П. Чуевского.