Огненные лепестки, Бальмонт Константин Дмитриевич, Год: 1921 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 4 минут(ы)

Бальмонт К. Д. Собрание сочинений: В 7 т.

Т. 6: Край Озириса, Где мой дом?: Очерки (1920—1923), Горные вершины: Сборник статей, Белые зарницы: Мысли и впечатления.

М.: Книжный Клуб Книговек, 2010.

ОГНЕННЫЕ ЛЕПЕСТКИ

Когда с человеком, который дорог, случится несчастье, только тогда вполне чувствуешь, как он тебе дорог. То, что его любишь, — знаешь всегда. Но несчастие бросает особый резкий свет, и в этом жутком свете впервые то, что было видно раньше, становится явным вдвойне и особенно.

Вся Япония для меня, с тех пор как я ее узнал, один дорогой человек, живущий в красивом саду, где и мне было дано грезить, в изысканном необычном саду, который был создан этим человеком, около трудового поля, им возделанного, близ высокого леса криптомерий, им выхоленного, под гармонической горой, им обожествленной, около буддийского храма, полного резных чертогов, овеянного тихим гулом колоколов, оживленного молитвенным шорохом, и шепотом, и ровным гулом, напоминающим молитвенно-трудолюбивый улей.

Много излюбленных судьбою я видел благословенных уголков земли. Много раз, в путях, я был счастлив на далеких живописных островах Океании или в горном уюте солнечных стран. Но нигде я не испытал того, что в Японии. Несколько недель счастья, в раме сказочной красоты, и ни одной минуты испорченной, ни единого мгновенья, чем-нибудь затемненного. Ниппон, Корень Солнца, умеет быть таким. Древо Солнца, в корне своем, растет из чистого золота.

Солнечный остров одна Жемчужная Раковина.

Мне памятен любимый небом край.

Жемчужного он раковиной в море

Возник давно, и волны в долгом хоре

Ему поют: ‘Живи. Не умирай’.

Живи. Светись. Цвети. Люби. Играй.

Ты верным сердцем с Солнцем в договоре.

Тебя хранит, весь в боевом уборе,

Влюбленный в Корень Солнца самурай.

Весь остров, как узор живого храма.

Взнесенный ирис, как светильник, нем.

Как слово песни — чаша хризантем,

Окно в простор. В нем золотая рама.

Поля. Сады. Холмы. И надо всем

Напев тончайших линий, Фуджи-Яма.

Так говорил я, год тому назад, посылая привет своим японским друзьям в Токио.

Но многоцветная, многовековая сказка Солнечного острова развернулась на полосе земли, которая служит тонкой крышей в дворце подземного Огня. Колыхнулось слишком сильно это скрытое пламя, никогда не успокаивающееся. Разломился труд миллионов заботливых рук. Погибли несосчитанные тысячи жизней. Подземный Огонь напал на любимцев Солнца.

Живы ли мои друзья, преданной любовью любящие Россию? Живы ли вы, Нобори Сиому, Айка Осэ, Нобуру Катаками?

Я знаю, что жители Японии, любящие праздник и знающие цену будням, по свойствам своего исторически испытанного нрава, никогда не потеряют присутствия духа, при самых жестоких испытаниях судьбы.

Есть старинное японское предание. Знатный воитель, с соколом на руке, охотился в окрестностях Янаки. Он шел пешком и смотрел туда-сюда. Видит храм, вошел в его ограду. В тот час, бонза того храма, старец восьмидесяти лет, прививал отводок к плодовому дереву. Дряхлые руки, с кожей, изборожденной солнцем и ветрами, днями и ночами, десятилетиями и мыслями, не кончающими свою пряжу в старой голове, держали юный-юный отпрыск. Свита воителя отстала, и никого не было около него. Даже и не глянул на него старец, продолжая свою работу. И забавным он показался знатному воителю. ‘Что ты делаешь, бонза?’ спросил он его. Холодно ответил старец, удивленный этой бесцеремонностью: ‘Прививаю отводок’. Улыбнулся воитель и говорит: ‘В твоем ли возрасте это делать? Ведь ты же не знаешь, доживешь ли ты до того, как это дерево расцветет’. ‘Кто ты?’ ответил старый бонза: ‘ты, говорящий так поверхностно и без глубины? Подумай же. Эти деревья взростут для тех, кто мне наследует. Здесь встанет не сад, а целый лес, и раскинет свою тень над храмом. Для храма делаю я то, что делаю, не для себя’. ‘Истинно слово твое’, сказал воитель, ‘и верно оно в совершенстве’. А когда пришла свита знатного воителя, красуясь его гербами, он принес почетные дары хранителю храма, видевшему восемьдесят весен и восемьдесят зим. Так рассказывает это предание, родившийся в Янаке, Муро Киусо, он, что жил в деревенском домике, прозывавшемся Голубиное Гнездо. И, окончив свой сказ, он прибавлял: ‘Поймите хорошенько мое сердце и стройте так’.

Я раскрываю древнюю Книгу Поэтов Ниппона, и вот что приходит мне в голову. Когда с дорогим человеком случилось несчастье и ему тяжело, нужно быть с ним и нужно молчать, потому что никакое слово не скажет в беде того, что исчерпало бы эту беду. А если нельзя с ним быть, нужно добросить до него несколько таких слов, которые он любит. И мне хочется попытаться передать по-русски несколько пятистрочных разных поэтов, которые издавна любимы на Солнечном острове.

Если взять несколько белых роз, найти утонченный одухотворенный огонь алого цвета и обрызгать этим пламенем белые розы, — концы лепестков их будут обожжены, белые лепестки будут казаться обрызганными алой кровью. Такие белые розы есть в действительности. Но японские танки, полетные пятистишия, легче их и воздушное. Века и века японское сердце, мужское и женское, училось, в зрелищах красоты и в великой борьбе, отбрасывать ненужное, начиная певучую повесть сердца, которая есть стих. Трудно состязаться с тем, кто века научался играть былинками, как музыкальными струнами, и в десять слов пяти строк влагать, намеками и утончением, метко схваченную картину и выразительно сказанный связный сказ. Мои русские строки будут тяжелее щебечущих японских строк, которые улетают, как стая птиц, улетают, как золотые листья в сентябрьском воздухе, уплывают легко, как рыбки, ускользают, как дальние облачка в синеве, как отражения цветка в воде.

БУННИЯ НОЯСУХИДЭ
(8-й в.)

В дыханья горном

На всех деревьях

Заржавел лист.

Зовется Бурей

Дыханье гор.

ОНОНОКОМАЧИ
(9-й в.)

Вся краска цветка,

Потускнев, побледнела,

Пока я глядела,

Как лик мой проходит

Меж ликов земных.

ЦУРАЙЮКИ
(9-й в.)

Сердцу-ль человека,

После мглы разлуки,

Вспомнить человека?

Но цветы все те же,

Дышут так, как прежде.

МИНАМОТО НО ШИГХЕЮКИ
(10-й в.)

Как волны, что бьются

Под ветром о скалы,

Один,

Я схвачен печалью,

В тоске.

ФУДЖИВАРА КИННТО
(11-й в.)

Шум водопада

В далекой дали

Умолк давно.

Но светоч-имя,

Слышу, плывет.

ИМПЕРАТОР СУТОПУ
(12-й в.)

Пороги в пене.

Поток скалою Разъединен.

Соединится —

Вот мысль моя.

ЦУНЭНАГА АСОН
(13-й в.)

Хотя я только

Слуга смиренный,

Но я хочу,

Чтоб шла до неба

Моя дорога.

ФУДЖИВАРА НОБУЙОШИ
(14-й в.)

Оставить в мире

Хоть лист словесный,

Мой знак чуть-чуть,

Как лист бамбука,

Глядящий в пруд.

МУРО КИУСО
(17-й в.)

С одним и тем же, —

Я знаю, — сердцем

Сосна веков

И цвет минутный,

Вьюнок, лик утра.

ДЖИПЕННША ЯККУ
(18-19-й в.)

Разлука с жизнью.

Немножко дыма

От фимиама.

Немножко пепла.

Земля, прощай.

Вот я сплел, как умел, цветочную перевязь из цветов, выросших в далеких садах, и бросаю ее в голубую Атлантику. Пусть доплывет она до синезеленых громад Тихого океана. Как малый дар, самомалейший, пусть достигнет она до Солнечного острова, который не погибнет никогда, ибо, если восстают на него иногда духи подземного Огня, за него и над ним всегда лик Солнца.

ОГНЕННЫЕ ЛЕПЕСТКИ

Читайте также: