ОДНОМУ ИЗ МОСКОВСКИХ ЧИТАТЕЛЕЙ ‘ДОМАШНЕЙ БЕСЕДЫ’
ОДНОМУ ИЗ МОСКОВСКИХ ЧИТАТЕЛЕЙ ‘ДОМАШНЕЙ БЕСЕДЫ’
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Одному из московских читателей ‘Домашней беседы’, Аскоченский Виктор Ипатьевич, Год: 1867
Время на прочтение: 5 минут(ы)
За Русь Святую!
М.: Институт русской цивилизации, 2014.
Одному из московских читателей ‘Домашней беседы’ по поводу напечатания в ней статей: Мерзость запустения на месте святе (вып. 29, стр. 758), Пятнушки (вып. 32, стр. 807), Пропущенное (вып. 36, стр. 887).
Письмо ваше не обрадовало, а испугало меня. Когда бранили и поносили меня всячески за защиту принципа монашества, я благодарил Бога, сподобившего меня постоять за святое дело: но когда ни с того ни с сего начинают причислять меня к антагонистам мало кому доступного великого, духовного делания, когда зачисляют меня в ряды врагов и гонителей монашества из-за статей, не имеющих ничего общего с духом и характером его, — я невольно останавливаюсь, испуганный незаслуженными похвалами, и ищу к ним поводов в себе самом и вне себя. Нет, милостивый государь, — ни вы, и никто в свете не докажут, чтобы я изменял тому знамени, под которое стал сознательно тридцать лет тому назад, и стою до сих пор, отражая всякого рода нападения врагов Церкви и Православия. Кто вы — я не знаю да и знать не могу, потому что имя ваше — легион, а кто я, то сейчас скажу.
Утверждаю и исповедую перед всеми, что монашество, в его истинном значении, есть глава того фундамента, на котором зиждется и до конца веков будет стоять Церковь истинная. Уклонения от нормы жизни монашеской тут ничего не значит, точно так как они ничего не значат в деле стояния Церкви Христовой, которую и врата адовы не одолеют. Недаром стало оно развиваться тогда уже, когда в народе начала ослабевать вера, когда сделались редкими дела благочестия. В первые три и даже четыре века христианской эры не было ни Пахомиев, ни Антониев, ни Макариев, ни Арсениев: но чем дальше вперед, тем обильнее рассыпаются светила на тверди мира христианского. Светильник веры, то едва мелькавший, то вдруг вспыхивавший неестественным светом от подливаемого в него сала страстей человеческих, взят был вышним Промыслом из среды шумного, волнуемого всяким учением мира и отнесен в более тихое и безопасное место, откуда потом стали исходить на дело и делание свое великие светоносцы в лице патриархов, митрополитов, епископов и архимандритов — настоятелей там и сям являвшихся общин с тем, чтобы светить миру, бродившему ощупью во тьме своих жалких начинаний.
Не стану развивать перед вами историю монашества в России, как видно, она вам хорошо знакома: но скажу не обинуясь, что не будь у нас святых обителей, — древнему благочинию и церковному уставу во всей его полноте и точности давно был бы конец. Монастыри — это скинии сведения, в которых нерушимо хранится ковчег Православия, — это те столпы огненные, которые предходят христианскому Израилю, шествующему по пустыне мира сего. Не приведи Бог какому-нибудь Озе прикоснуться к скинии, несомой руками тех, кого приставил к тому Сам Всевышний! Смерть неминуемая смерть грозит им, и гнев Божий ляжет на роды родов их!.. Не указывайте мне на испанские и италианские монастыри, я не знаю их, да и знать не хочу, потому что в них не пошли бы ни Пахомии, ни Арсении, ни Макарии. Оставим мертвым погребать своих мертвецов и будем заниматься живыми, заимствующими жизненность свою от Верховного Подателя жизни! Что нам до тех, которые не могут служить нам ни образцом, ни примером!..
Вы, — тяжело мне высказать это, — обрадовались тому, что будто бы я ‘поднял край завесы, скрывающие некоторые безобразия известной обители’. Благодарю вас за пожалование меня в звание Хама, посмеявшегося наготе отца своего Ноя! Но помните и другим скажите, что никогда не думал и не желал я касаться святости той, Самим Богом учрежденной и хранимой обители, которая стоит как бы на страже города, носящего полунемецкое имя. Если я в указанных и столь понравившихся вам статьях коснулся некоторых аномалий, то именно потому, что дорожу чистотою, святостию и блеском того места, в котором, к несчастию, они появились. Того не чистят и не вымывают, что выбрасывают за окно или относят на задний двор, в разбитых черепках. Вы хоть и не высказываете прямо, но я вижу, что заметки мои относятся вообще ко всей обители. Напрасно! Разве комары, снующие между вашими глазами и солнцем, уменьшают его свет и теплоту? Разве от очень малого частного можно делать заключение к общему? Разве один или два ‘Граблевых-Бамбасовых’ могут служить представителями огромного большинства? В семье, говорит пословица, не без урода, и если эти уроды водятся во всяком обществе, то почему же им не быть и там, где собираются тоже люди, не чуждые человеческих слабостей? А если бы вы знали, какой ничтожный процент составляют эти жалкие уроды против тех истинно преподобных мужей, которые составили бы украшение не современных только нам обителей, — вы пожелали бы только вместе со мною, чтобы эти малочисленные плевелы были выполоты и выброшены за ограду монастырскую. Щадя скромность истинных подвижников духовного делания, я не поименую их, но они написаны в благоговейном сердце моем гораздо глубже, чем те безобразники, которые скользят лишь по его поверхности. Впрочем, зачем быть слишком строгими к тем, которые убегают от мира и за которыми однако ж гоняется мир? Припомните, что писал я года три тому назад об обителях: они похожи на Ноев ковчег, в котором были животные, и чистые и нечистые, те и другие однако ж спаслись от вод потопных. Спасемся ли мы, стоящие на берегу и не подозревающие того, что того и гляди захлестнет нас прилив моря житейского… Что и говорить, — прискорбно для истинно христианского чувства встречать пятнушки там, где желалось бы видеть все чистым и сияющим, как злато, искушенное в горниле: но что же делать, когда эти пятнушки есть, когда их отсутствие нельзя ничем доказать, когда об уничтожении их очень мало стараются и даже нарочно выставляют их на показ: ‘На, дескать! Знать тебя не хотим!’ Я убежден, что обличения только для нечестивого — раны, а для того, кто не желает уклонять сердца своего в словеса лукавствия, не непщует вины о гресех своих, они — пластырь, вытягивающий всякую дрянь. Друг за друга, а Бог за всех. Ведь монахи — те же наши братья, с теми же слабостями и недостатками, и мы обязаны в отношении к ним теми же обязанностями, какие лежат на всех нас по отношению к другим членам общественного организма. Мы — не паписты, благоговейно созерцающие бернардина или доминиканца потому только, что он носит особую одежду и молится по четкам, и потому, если поведение одного или двух из братии любимой тобою обители оскорбляет твое нравственное чувство, то есть аще согрешит к тебе брат твой, то, ради славы, блага и чистоты самой обители, иди и обличи его между тобою и тем единем. Аще тебе послушает, приобрел еси брата твоего. Аще ли тебе не послушает, пойми с собою еще единого или два, да при устех двою им триех свидетелей станет всяк глагол. Аще же не послушает их, повеждь Церкви. Развитие и применение к настоящему делу этой заповеди Господней повело бы меня далее пределов необходимой скромности и приличия — а потому я умолкаю…
Крайне больно и оскорбительно для меня ваше поздравление с тем, что я ‘наконец ступил на путь истинный’. Если бы я, по слабости, свойственной каждому из нас, по какому-либо постороннему увлечению, действительно не был бы в состоянии удержаться от шествия по такому пути, то я со слезами умолял бы Бога отставить его от меня. Оставаясь неизменным поборником принципа монашества, я потому самому не перестану действовать в отношении к носящим этот ангельский чин по указанию вышеприведенной заповеди Спасителя, но не для грешного осмеяния слабостей человеческих, а из искреннего желания, да будет всякая православная обитель, как вообще Церковь Христова, свята и непорочна, не имущею скверны или порока, или нечто от таковых. То не защита, когда более опасное место закрывают, по-китайски, фальшивою батареей, тот не поборник, который укладывает побораемых в обозе спать и почивать. Нет, — все должны вставать на ноги, когда опасность близ есть, когда враги множатся и поднимаются тучею, словно комары в летний вечер у топкого болота.
Вы пишете, что не одни заявляете мне благодарность за вообразившееся некоторым головам восстание мое против святых обителей. Если вы приняли на себя труд сообщить мне об этом, то примите и другой — сказать всем единомысленным с вами, что я все тот же, и как доселе ратовал, так и впредь буду ратовать за дело Божие, где бы и как бы оно не проявлялось.
Печатается по единственному изданию: Аскоченский В. И. [Подп.: В. Аскоченский]. Блестки и изгарь. LCIX // Домашняя беседа. — 1867. — Вып. 44. — С. 1071-1074.
Название дано составителем. — А. К.