Время на прочтение: 10 минут(ы)
Владимир Шулятиков
(Ек. Леткова. Повести и рассказы, т. I и II. Ее же. ‘Без фамилии‘ (‘На славном посту‘)
‘Я — раба твоя, навеки твоя: ради тебя я готова решиться на все, отречься от всего остального мира, с тобой я пойду на самый край света, с тобой разделю опасности, горе и смерть’, — с такими восклицаниями героини старинных романов и повестей, драм и поэм неизменно обращались к ‘избранникам’ своего сердца. И эти патетические восклицания полны глубокого исторического смысла: от них веет духом тем временем, когда европейская женщина переживала первый фазис своего развития, когда она не видела света вне области семейных отношений, когда она могла действовать и совершать подвиги лишь в союзе с мужчиной, лишь в качестве преданного ему оруженосца, когда союз с мужчиной для нее на самом деле составлял ‘все’.
Принадлежать мужчине — вот в чем видела тогда исключительную цель своей жизни европейская женщина. И на протяжении многих столетий принадлежа исключительно мужчине и заботам семейного очага, европейская женщина старых времен воспитывала в себе чувство полной несамостоятельности. Это чувство легло в основание ее психической деятельности. От этого чувства европейская женщина долго не была в состоянии отделаться и тогда, когда перед ней открывались новые ‘пути’, когда она вступила на поприще самостоятельной борьбы за существование. К анализу этого чувства очень часто любят возвращаться наши писательницы. Потерявшее под собой всякую историческую почву, это чувство, тем не менее, продолжает зачастую вторгаться в душевный мир героинь новейшей ‘женской’ литературы, продолжает руководить их действиями, переродившись в инстинктивную потребность кому-нибудь принадлежать, от кого-нибудь зависеть в своих действиях, кому-нибудь слепо приносить себя в жертву.
О могуществе перерожденного чувства особенно много говорит г-жа Екатерина Леткова [1].
В ее произведениях фигурирует целый ряд ‘новых’ женщин, устраивающих свою жизнь не на тех устоях, на которых покоилось положение женщин в старину. Героиня романа ‘Мертвая зыбь’ [2], Елена Бармина, ненавидит ‘мещанские’ идеалы. Ей кажется душной атмосфера сытой, обеспеченной, семейной жизни, сводящейся к ‘мелким’ интересам, мелким расчетам и изредка к ‘мелким’ столкновениям и мелкой борьбе. Она расходится со своим мужем — красивым, блестящим, душевно уравновешенным, самодовольным гвардейским офицером. В то же время, стремление сорвать с себя все путы рутинной жизни заводит ее слишком далеко и страх перед ‘мещанским’ застоем заставляет ее видеть опасности там, где их вовсе нет. Развивавшаяся среди той общественной обстановки, которая подарила столько разочарований прогрессистам-народникам, Елена не уверовала в ‘истину семидесятых годов’, но, напротив, в народнических начинаниях усмотрела только проявление ‘мещанского’ духа и тиранию рутинной мысли. Она отвернулась от матери, звавшей ее на служение ‘народу’, и пошла навстречу черствому эгоисту, эстету Львову, надеясь в его объятиях забыть ‘землю, заботы и мелочи жизни’. С такой же энергией против ‘мещанского’ ограниченного существования восстает генеральская дочь Марина Снопова (в повести ‘Чудачка’). Проникнутая самыми искренними альтруистическими чувствами и стремлениями, скорбящая за всех обездоленных и угнетенных, мечтающая о помощи голодающим, она решает бросить светское общество и ехать на служение народу в деревенскую глушь. Но в своем протесте Марине приходится преодолевать иные препятствия, чем Елене Барминой: Марина ведет борьбу исключительно с ‘предрассудками’ своей родни. И эта борьба носит менее бурный характер: Марина ограничивается спорами с матерью и вспышками негодования, не идущими дальше резких упреков и обличений в ‘пустоте и бесцельности’ жизни. Героиня рассказа ‘Лишняя’ не довольствуется чисто филантропическими порывами Марины. Софья Николаевна Ловцева, жена видного педагога, преподавателя классической гимназии, отдалась интересам ‘идейной’ жизни, явилась убежденной сторонницей прогрессивного учения шестидесятых-семидесятых годов. Убедившись в том, что ее муж не может быть ее товарищам по убеждениям, она сочла необходимым немедленно расстаться с ним, покинула его и своих двух дочерей и соединила свою судьбу с судьбой любимого ею человека — одного из талантливейших проповедников народничества.
Марья Ниловна Мигаева (‘Отдых’ [3]) — другой тип ‘новой’ женщины. Это — женщина, поставленная в условия трудной борьбы за существование. Она работает на городской телеграфной станции, через день ходит на дежурство, просиживает на телеграфе по одиннадцать часов и страшно утомляется, да и к тому же ее постоянно преследует боязнь лишиться места. Получаемое ею жалование настолько ничтожно, что с трудом покрывает расходы на стол, квартиру и предметы первой необходимости. На многое, например, на портниху, ей не хватает денег. Все ее свободное время уходит на шитье и работу по хозяйству. Эти заботы не дают ей возможности заниматься ‘идейными интересами’, даже читать ей приходится очень мало. И так она живет в душной маленькой комнате, ‘без семьи, без радости, без природы’ уже целых семнадцать лет.
Отметим еще две женских фигуры, вернее, два женских силуэта, изображенных г-жей Летковой: ‘благородную и великодушную’ Таню (‘Без фамилии’ [4]) и Софью Петровну Кончакову. Одна исповедует ‘непоколебимые принципы’ и скрашивает своей любовью серенькую жизнь одного бедного труженика, наставляя его держаться неизменно пути правды и чести. Вторая же, всю жизнь свою посвятив подвигам альтруизма, отказавшись от личного счастья, то записывается в отряды сестер милосердия, то воспитывает чужих детей.
Перечисленные героини произведений г-жи Летковой, несмотря на то, что они являются носительницами разнообразных, иногда совершенно противоположных миросозерцаний, несмотря на то, что они поклоняются далеко не тождественным моральным истинам, тем не менее, все очень походят друг на друга в психологическом отношении. Автор заставляет их действовать перед читателем как участниц одной и той же психологической драмы, раскрывает их душевный мир в те минуты их существования, когда их гнетет сознание одиночества.
Сознание одиночества есть неизменный итог их внутренней жизни. Этим сознанием разрешаются все разнообразные столкновения их с окружающей средой. Именно к этому сознанию, как к общему знаменателю, приводится вся сложная масса чувств и настроений, которыми дарит их ежедневно жизненный опыт. Тоска одиночества — самый жестокий бич их существования. И потому в сношениях с людьми они, прежде всего, стараются определить, насколько-то или другое лицо близко их душевному миру или далеко.
Страницы дневника Елены Барминой испещрены рассуждениями об одиночестве. ‘Я люблю мужа, — заявляет она на первых страницах дневника, — по мне и в голову не придет рассказывать ему, что происходит у меня в голове. Я обожаю мать и не могу с ней говорить о себе. Почему это? Почему я, не живя ни одного дня одна, вечно одинока?’
Особенно ее мучает ее ‘отчужденность’ от мужа.
‘Муж мой ничего этого (эстетических и философских вопросов. — В.Ш.) не может понять. — ‘Ты все хочешь что-то решать и что-то изображать из себя… Это смешно’, — постоянно повторяет он.
Какие мы чужие друг другу!.. При такой беспредельной близости — такая ужасная отчужденность!..’
Страдая, не столько от разности во взглядах, сколько от сознания, что она и ее муж живут ‘особой душевной жизнью’, что ее муж не думает заглядывать в глубину ее душевного мира, Елена решается покинуть свой семейный очаг. Когда же, увлеченная Львовым, изведав кратковременное счастье любви, она мало-помалу начинает разочаровываться в своем новом ‘избраннике’ сердца, ею снова овладевает тоска одиночества: она убедилась, что Львов точно так же, как ее муж, не потрудился заглянуть в ее душу, даже более того, не признал за ней права ‘иметь свою жизнь’. И в конце романа Елена расходится и со Львовым, признав, что они друг другу ‘чужие души’.
Драма ‘чужих душ’ разыгрывается и в семье Ловцева . Софья Николаевна возмущается главным образом не отсталостью своего мужа, но его бюрократическими наклонностями, не его погоней за карьерой, а его отношением к себе: она не помнила, чтобы когда-нибудь хоть один раз ей муж ‘пожелал войти в ее душу, узнать, о чем она думает, чего ей недостает, отчего она грустна’. И она ушла из-под его кровли потому, что он ‘просмотрел ее душевную жизнь’.
Но всех сильнее от тоски одиночества приходится страдать телеграфистке Мигаевой. Одиночество преследовало ее с дней ранней юности и даже детства. Одинокой она была при жизни своей матери.
Она вспоминает о днях своей юности:
‘Конечно, она любила свою больную, худенькую мать. Она и до сих пор не может без нежности вспоминать о ней. Да! Но ей жаль, зачем они, всю жизнь живя вместе, жили так далеко друг от друга, зачем она не проникла в душу матери, зачем давала ей так уходить в житейские заботы, хозяйство, в считывание копеек. Целые дни, целые годы проходили в мелкой ежедневной суете. Так прошла и вся жизнь. Уже после смерти матери Марья Ниловна свила около нее какой-то венчик, и память о ней стала для нее священной. А при жизни она, должно быть, тяготилась ею… В сущности, смерть матери принесла ей освобождение. Да, но зато принесла и одиночество. А разве при матери она была не одинока? Разве не одиноко перенесла она горе разлуки с Петровским? Он нравился ей и, кажется, очень любил ее, а мать перестала принимать его…. Разве не одиноко затаила она в себе чувство любви к Рукину, не одиноко перестрадала свою любовь к нему, только из-за того, что он был женатый, а мать была строгих правил. И недоброе, мучительное чувство сжало сердце Марьи Ниловны’.
Похоронивши мать и пристроившись на телеграфе, Марья Ниловна познакомилась с еще более одинокой жизнью: семнадцать лет она прожила, не имея около себя ни одного близкого человека.
Служебные и домашние заботы, впрочем, не дали ей всецело отдаться тоске одиночества. Но когда удалось получить отпуск и вырваться из Петербурга, когда она очутилась на Волге, села на пароход и перед ней открылся новый мир, новая жизнь ‘без ежесекундных расчетов, без непрестанных оглядок и какой-то привычной боязни’, когда ее опьянили ‘ширь, простор, приветливая природа’, ее охватил настоящий ужас одиночества. Все прошлое, настоящее, будущее представилось ей каким-то сплошным кошмаром.
‘Одна! Всегда, везде одна, — подумала она, — одна на всю жизнь. В целом необъятном мире, с миллионами людей — одна. И среди этих миллионов нет ни одного человека, кому бы она была нужна, мила, кто бы ждал ее, обрадовался бы ей, приласкал бы ее, с кем бы она могла поплакать вволю’.
Приведенные слова освещают истинное значение тоски одиночества, овладевающей героинями г-жи Летковой. Последние потому одиноки, что они чувствуют себя никому не нужными, потому что их жизнь никому не принадлежит, потому что нет около них таких близких людей, кому они могли бы раскрыть и отдать свою душу, кто бы помог им жить, вдохнул бы в них энергию, одним словом, в ком бы они могли найти себе твердую опору.
В ‘новых’ женщинах, выводимых г-жой Летковой, просыпается женщина старых времен, женщина несамостоятельная, безвольная, умеющая действовать и совершать подвиги только под чужим руководством. И для этой ‘новой’ женщины ничего не может быть ужаснее, как остаться одной, не знать глубокой привязанности, не знать родной души. Не имея глубокой привязанности, они оказываются ‘лишними гостями жизненного пира’.
Чтобы не оказаться лишними, чтобы не пережить самую тяжелую из драм женской души, они готовы сделать все, идти на какие угодно жертвы.
Прощаясь с ‘предметом’ своего последнего увлечения, Елена Бармина пишет: ‘Неужели ты не поймешь, каких страданий стоит мне разлука с тобой?.. Если бы я только знала, что моя душа и участие нужны тебе, я не уехала бы, я отдала бы тебе всю жизнь. Но я убедилась, что я не только не нужна тебе, но я раздражаю тебя каждую минуту, и я чувствую, что я для тебя тяжелая обуза. И я должна тебя освободить от себя’. Эта пишет женщина, коренным образом разошедшаяся во взглядах с избранником своего сердца, осудившая своего избранника за черствый эгоизм и нежелание интересоваться общественными вопросами. Она сама уходит к обездоленным и угнетенным, заявляющая о своей ‘безграничной готовности приносить пользу ближним’, о своей ‘непоколебимой вере в то, что человек может найти счастье только в альтруизме’. И такая женщина согласна была бы поступиться своим стремлением на практике осуществлять идеалы альтруизма, идеалы, которым она верит не на одних словах, но которые, действительно, явились для нее плодом ее долговременных, мучительных исканий правды, согласна была бы принести в жертву свои ‘благие порывы’, и разделить судьбу с эстетом-эгоистом, если бы только оказалась ему нужна. Это была бы с ее стороны, поистине, самая героическая жертва.
Трудную жертву готова принести и Марина Снопова, чтобы ее ценой приобрести себе привязанность ‘родной души’. Марина отказывается от своего намерения ехать в деревню, на помощь крестьянской бедноте: она хочет заслужить любовь своей матери, противящейся ее альтруистическим порывам. ‘Мамочка! — восклицает она — дай мне жить для тебя одной… Чтобы ты была довольна каждой минутой твоего существования… Ну, ради Бога… Не лишай меня этого счастья. Не отнимай его от меня… Ты увидишь, у меня не будет никаких капризов, никаких требований… Только бы ты была довольна… Только бы ты была счастлива… Теперь мне ничего не надо… Только всю жизнь отдать тебе’.
Эти два примера достаточно красноречиво говорят о том, до чего может довести героинь г-жи Летковой боязнь оказаться одинокими и лишними. Страдания, обусловленные тем, что ее героини оказываются лишними, — вот главная тема, на которой г-жа Леткова строит драматические положения своих повествований ‘о женской недоле’.
Софья Николаевна Ловцева, проведя двадцать лет вдали от своего первого семейного очага, узнавши о смерти своего бывшего мужа, спешит вернуться к горячо любимым eю дочерям. Она мечтает о великом улыбнувшемся ей счастье, мечтает провести закат своих дней в обществе своих Лили и Сони. ‘Она всем своим существом поняла, что ей, как воздух, необходима любовь, необходимо пить не для себя, необходимо отдать всю себя без остатка и отдать без всякой награди, без всякой благодарности’. Но Лиля и Соня, выросшие без матери, ничего не чувствуют к ней, кроме озлобления и ненависти за ее отношение к их отцу. И они отворачиваются от нее, отказываются принять ее лепту материнского чувства. ‘Мы не можем и не хотим вас слушать, — объявляют они… Понимаете? Вы нам чужая!’ Софье Николаевне, как лишней, приходится вторично покинуть семью Ловцевых.
Лишней всю жизнь была и Софья Петровна Кончикова. Она, как воплощенная ‘жажда жертвы’. Постоянно стремилась ‘отдать свое сердце без остатка’ окружающим но, в сущности, была всем ‘чужая’. Правда, в той семье, где она прожила большую часть своей жизни, сначала в качестве гувернантки, а затем домохозяйки, все любили ее, все брали, как должное, ее услуги, но никто не думал о том, что ‘у нее была когда-то своя семья и, может быть, своя жизнь где-то внутри ее’. До этой внутренней жизни никому не было, ни малейшего дела. Никто не оценил ее ‘жертвы’ должным образом, и ее жертва, в сущности, стала ‘отвергнутой’.
Лишней оказалась и ‘благородная, великодушная’ Таня. Когда умер тот человек, которому принадлежала ее жизнь, она явилась проститься с его прахом на его квартиру. Но мать усопшего, видевшая в ней особу, которая ‘заела жизнь ее бедного Николеньки’, которая запрещала ему жениться, заставляла его быть слишком разборчивым в приобретении средств на существование, попросила ее немедленно удалиться и выразила удивление, как Таня могла прийти в семейный дом. ‘Как вы могли прийти ко мне в дом? У меня дочери — молодые девушки… Уходите, пожалуйста… Вам тут не место…’ И Таня ушла, чужая и одинокая.
Из всех ‘лишних’ героинь г-жи Летковой самая драматическая участь выпала на долю Марьи Ниловны.
Охваченная тем безысходным порывом тоски, о котором мы упомянули выше, она усомнилась в цели своего одинокого существования. Ей представилось, как она вернется в Петербург, представилась ей душная аппаратная комната на телеграфе, где она работала, представилось ей, как она снова выстукивает ‘точки и тире, из которых составляются чужие слова, чужие мысли, чужие чувства’, представилось, как снова ее гнетет, преследует ‘постоянная боязнь не опоздать, не замедлить чужого дела, не перепутать чужих слов, постоянный страх за завтрашний день, за кусок хлеба’.
И захотелось сразу выйти из ‘беспросветной тьмы’, разом покончить с ‘бесцельным’ существованием. Ей захотелось умереть.
‘Бесстрастный купол неба низко прикрыл землю. Хмурый лес на берегах Волги почернел. Откуда-то неслась протяжная песня, бесконечная, заунывная. Пароход с шумом делал поворот, чтобы подойти к пристани’.
Марья Ниловна подошла к борту и бросилась вперед.
‘Дух старых времен’ похоронит ее в водяной глуби.
[1] — Леткова Екатерина Павловна (по мужу Султанова) (20. 11. (2. 12.) 1856 — 7 . 01. 1937) — прозаик, автор мемуаров, переводчица. Родилась в Петербурге в дворянской семье. Училась в первой Мариинской женской гимназии в Вологде. В 1979 году окончила Высшие женские курсы В.И. Герье в Москве. Была знакома с И.А. Гончаровым, Д.В. Григоровичем, П.И. Вейнбергом и др. Творческий путь начала с перевода французской книги Э. Легуве ‘Чтение как искусство’ (1879). Первое прозаическое произведение повесть ‘Ржавчина’ (1881). Во время непродолжительного романа с Н.К. Михайловским увлеклась публицистикой. В 1884 году вышла замуж за Н. В. Султанова, автора памятника Александру II. Печаталась в журналах ‘Русское богатство’, ‘Русская мысль’, ‘Северный вестник’, ‘Мир Божий’. В своих произведениях уделяла большое внимание крестьянскому быту (‘Лушка’, ‘Бабьи слезы’), затрагивала тему ‘маленьких людей’ (‘Отдых’). Идеологически ее произведения были близки народничеству (‘Без фамилии’, ‘Мухи’). Особое место занимала в ее творчестве тема безысходности современного брака (‘Лишняя’, ‘Колодники’, ‘Мертвая зыбь’). Много времени посвятила общественной работе: Литературному Фонду и Комитету общества для доставления средств Высшим Женским курсам. С 1900-х гг. и до последних дней жизни работала над мемуарами. В 1917 г. сотрудничала с издательством ‘Всемирная литература’. Выпустила популярный очерк ‘И.С. Тургенев (Жизнь и творчество)’.
[2] — ‘Мертвая зыбь’ впервые напечатана в 1897 г. Отдельным изданием вышла в 1900 г. Произведение написано в форме дневника ‘обыкновенной женщины’, переживающей различные этапы формирования личности.
[3] — ‘Отдых’ (1896) считается одним из лучших рассказов Летковой, ярко раскрывающим внутренний мир одинокого усталого человека.
[4] — ‘Без фамилии’ (1902) рассказ, посвященный разочаровавшейся в идеалах народничества интеллигенции.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
