Эмилия Пардо-Басан
Эмилия Пардо-Басан
Одержимая
Одержимая
————————————————————-
Одержимая, Пардо-Басан Эмилия, Год: 1905
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Монах-доминиканец почувствовал сострадание несмотря на привычку к скорбным зрелищам, когда, войдя в темную келью, различил обвиненную женщину, одержимую дьяволом, при неверном свете, пробивавшемся сквозь решетчатое, затянутое паутиною окошечко.
Несчастная, в грязных лохмотьях, лежала на соломе.
Монах воспользовался картиной ее ужасного положения, чтобы убедить Доротею отбросить ярмо господина, который так награждает своих верных слуг.
И в то время как одержимая остановила на монахе свои большие серые глаза, он говорил много с набожностью и теплотой, расписывая готовность Христа, открыть объятья грешнику, постоянное заступничество Его св. Матери, бесконечное милосердие Творца, требующего от нас только мгновения раскаяния, для прощения всех наших прегрешений.
— Доротея, — убеждал он, — подумай, что ты скоро предстанешь перед Господом, который спросит у тебя отчета в твоих действиях. Жизни с преходящими страданиями последует жизнь с вечными муками. Один шаг, одно мгновение есть переход в вечность, и эта вечность огонь, не тот, что несет смерть, и со смертью забвение, но нескончаемый, ужасный, постоянный который обновляет плоть, чтобы снова ее палить и возобновляет кости, чтобы их обугливать снова. Бедная овца, последовавшая за отвратительным смердящим козлищем, вот что ожидает тебя. Ты рабыня демона. Не оплакиваешь ли по крайней мере свое рабство? Одержимая после долгого гордого молчания, сказала мрачно.
— Я не могу плакать. Мой господин и властелин Сатана отнял у меня слезы и теплоту членов. Дотронься до меня. Она взяла руку доминиканца, он отступил в испуге от мертвенного ледяного холода ее руки.
— Не жалей меня — прибавила она гордо. — Чувствительность и пламя, которых здесь нет, укрылись в моем сердце.
— То же бывает со святыми прошептал. — доминиканец с мучительной тревогой. — Не гаси итого огня, но очистив, поднеси его Иисусу.
— О нет, — ответила одержимая.
— Но почему же, несчастная сестра? Объясни мне причину. Многих осужденных приходилось мне наставлять, и только ты одна молчала, вместо того, чтобы богохульствовать и проклинать. Проклинай — я это предпочитаю. Я знаю, что были напрасны воззвания, моления, святая вода, молитвы, святыня, мощи. Я знаю, что демон не вышел из тебя, потому что ты не хотела, чтобы он вышел.
Ты красива и в то же время отвратительна, ты богата и знатна и хуже чем уличные женщины, ты добра и честна и являешься позором своего пола… Чем платит тебе проклятый. Какое нечестивое счастье дает он тебе в награду за все то, что ты ему посвятила?
— Ты хочешь знать? Не верь, что в это мгновение во мне живет тот, кого ты называешь злым духом. Он страдал от проклятий и святых мощей и отделился от меня. Но я знаю, что он вернется и знаю, что когда вы меня изжарите, мы соединимся с ним навсегда.
— Ужасно! — воскликнул крестясь доминиканец,
— Слушай — продолжала одержимая — ты знаешь, что я была знатна, богата, красива у меня было много поклонников и женихов, и они проходили под моим балконом или на моем пути, и я их отвергала. Моя душа, стремилась к существу исключительному, неизвестному и высшему. Одна из моих двоюродных сестер, приняла рясу кармелиток, — я извещала ее в ее келье. Она восторженно говорила мне о Христе и о своем обручении с Ним, о восторгах и наслаждениях, которые она вкушала в объятиях своего небесного супруга, и как презрены ей кажутся в сравнении с столь божественными наслаждениями земная любовь и счастье. Эти разговоры меня взволновали, я начала жизнь полную молитв и умерщвления плоти.
Все думали и я первая, что я чувствую твердое, непоколебимое призвание к монашеству. Однажды в припадке откровенности я сказала своей сестре — монахине: не завидую тебе, я слишком горда, чтобы желать твоего супруга, которого ты должна делить между многими невестами. В эту минуту в сотнях монастырей и в тысячах келий твой обрученный посещает других женщин. Я презираю то, что не мне одной принадлежит.
— Дьявольская гордыня! — простонал монах. — Искуситель подсказал тебе это безумие.
— В эту ночь — продолжала Доротея, — я только что собиралась ложиться и распустила волосы, когда вдруг явился…
— Ужасное чудовище?
— Нет, молодой человек бледный и печальный, но красивый — прекрасный.
— С запахом серы? С копытами?
— Нет с ореолом красноватого света вокруг белокурой кудрявой головы.
— Святая дева! Это был без сомнения оборотень.
— Мы провели с ним ночь самым невинным образом. Он рассказал мне свою историю шаг за шагом и я узнала, что он знатный князь, изгнанный из владений своего отца за мгновение возмущения и что в то время как его отца все восхваляют и произносят имя его с благоговением, изгнанного сына презирают и проклинают. Когда он узнал, что его никто не любит, когда он понял свое великое несчастие, он почувствовал, что я его люблю и мечтал, что моя любовь его вознаградит за все, что он потерял, даже за Царство и Славу.
На заре он ушел, но вернулся на следующую ночь и взял меня с собою.
Мы пролетели безграничные пространства и опустившись на землю, пошли в глубокую пещеру в громадной горе, своды которой казались алмазными.
Здесь толпилось огромное количество народа у подножия тропа волновалась толпа прекраснейших женщин, — куртизанки, богини, царицы, начиная с белокурой Венеры и темноволосой Клеопатры, до ненасытной Мессалины и самоубийцы Лукреции. Я почувствовала в сердце укол ревности, но он оставался равнодушным, и сказал,
— Не бойся, я не делю себя… Тебе принадлежу, Доротея, но и ты тоже принадлежишь мне и в жизни и в смерти.
Каждую ночь, в двенадцать часов, я ждала его и сопутствовала ему и была счастлива.
— Не называй счастьем позорные деяния, в которые тебя втягивал враг Господень — воскликнул Доминиканец.
— Любовь наша была любовью двух душ, и мы сдержали уговор. Мой господин считал ниже своего достоинства подчинять меня цепями плоти и считал своей гордостью обладать моей душой и ничем больше как только моей душой, по моему личному желанию. Тысячу раз повторял он, что благодаря мне он может кичиться победой, которая, принадлежала только Богу, — быть любимым духовно, любовью незапятнанной чувственностью. В свою очередь, я знаю, что у меня нет соперниц и что я единственное сокровище моего господина. Я презираю унижения и мучения, которые вы мне доставили. Смерть — я желаю ее! Чем раньше зажгут для меня костер, тем скорее я соединюсь с ним.
Она повернулась спиной к монаху, уткнулась лицом в угол стены, и не сказала более ни слова.
Доминиканец вышел из тюрьмы весь в слезах и воскликнул, целуя распятие.
— Как допустил ты, Иисусе мой! Чтобы погибло столь горячее сердце…
Источник текста: Эмилия Пардо Басан. Рассказы. Рассказы. Пер. с исп. С биогр. очерком Евг. Левшиной. — Санкт-Петербург: тип. Н. П. Собко, ценз. 1905. 286 с.
Распознание, современная орфография, подготовка текста: В. Г. Есаулов, ноябрь 2015 г.