ОЧЕРКИ РУССКОЙ ЖИЗНИ.
ОЧЕРКИ РУССКОЙ ЖИЗНИ.
ХXXIII.
ХXXIII.
Н. Ш.
‘Русская Мысль’, кн.VII, 1889
Очерки русской жизни, Шелгунов Николай Васильевич, Год: 1889
Время на прочтение: 28 минут(ы)
Вотъ уже тридцать пять лтъ, какъ въ русской жизни идетъ глубокое внутреннее движеніе. Шагъ за шагомъ, сначала вовсе незамтно даже и для проницательныхъ людей, оно выросло на нашихъ глазахъ въ весьма опредленное явленіе, которое могутъ видть и понимать ужь люди и непроницательные.
Это явленіе заключается пока въ томъ, что жизнь отливаетъ отъ Свера на Югъ, создаетъ себ новые центры, колонизируетъ пустыни, рвется на просторъ, стремится освободить себя отъ всякихъ стсняющихъ ее путъ и сложиться по какому-то новому, громадному масштабу, во внутренней Россіи невиданному, да и невозможному.
Если все будетъ идти такъ же и дальше, то на Юг и Юго-Восток возникнетъ небывалая еще промышленная сила — Россія хлопковыхъ и табачныхъ плантацій, рисовыхъ и сорговыхъ полей, тутовыхъ рощъ, безпредльныхъ виноградниковъ, Россія громаднйшей горнозаводской промышленности — желзной, каменно-угольной, соляной, нефтяной, Россія невиданнаго еще земледлія, съ невиданнымъ до сихъ поръ земледльцемъ новаго типа.
Да, жизнь отливаетъ отъ русскаго негостепріимнаго и холоднаго Свера, отъ его непроизводительныхъ тундръ и болотъ, требующихъ неимоврныхъ усилій, чтобы превратить ихъ въ источники мало-мальски человческаго существованія. Только теперь, черезъ тысячу лтъ, Россія, оттсненная въ Новгородскія пятины и въ пустыри Сибири, находитъ свое истинное культурное мсто на благодарномъ Юг и на берегахъ Чернаго моря, къ которому изъ всхъ силъ пробивался еще Петръ Великій.
Россія, этотъ едва выходящій изъ пеленокъ гигантъ, о будущемъ развитіи котораго мы теперь не можемъ составить ни малйшаго понятія, должна сложить себ иную жизнь, и никакая сила не встанетъ поперекъ этому стихійному движенію и ему не помшаетъ.
Уже и теперь можно предугадать, какъ возникновеніе новыхъ общественно-экономическихъ окраинъ потребуетъ и новаго общественно-экономическаго равновсія, а вновь возникающая областная жизнь создастъ себ и новые центры. Теперешніе центры, созданные частью искусственно по нужд, какъ Петербургъ или, хотя возникшіе путемъ и боле естественнаго развитія, какъ Москва, но слишкомъ отдаленные отъ окраинъ, чтобы новая жизнь, слагающаяся на Мургаб, на Аму-Дарь, на Кавказ, на берегахъ Чернаго моря, стала бы искать въ нихъ своей опоры,— поблекнуть, потеряютъ свое первенствующее значеніе и заслонятся другими, боле развитыми центрами. Географическая карта будущей Россіи, ужь несомннно, будетъ совершенно не похожа на карту Россіи теперешней.
Передвиженіе частицъ, стремящихся создать новый укладъ, и то тяготніе, которое обнаруживаетъ Россія по отношенію къ силамъ, вн ея лежащимъ, выражается въ разныхъ формахъ эмиграціи и иммиграціи. А факты этого двойнаго движенія и невиданнаго еще у насъ роста производительныхъ силъ вотъ какіе.
Капиталы не знаютъ отечества, также какъ и идеи, и проникаютъ повсюду, гд встрчаютъ свободу, необходимую для ихъ развитія. И просторъ нашего нетронутаго Юга оказалъ внезапно такія возможности для развитія экономической предпріимчивости, что привлекъ къ себ, кром значительныхъ русскихъ капиталовъ, огромные капиталы англійскіе, бельгійскіе, голландскіе и французскіе. Даже король европейскихъ капиталистовъ, Ротшильдъ, нашелъ удобнымъ перенести къ намъ часть своего царства.
Три завода выдаются на Юг по своимъ невиданнымъ и небывалымъ гигантскимъ размрамъ: Юзовскій — англичанина Юза, устроившаго первый желзо-длательный и рельсовый заводъ въ Бахмутскомъ узд, Екатеринославской губерніи, Александровскій южно-русскій заводъ — филіальное отдленіе Брянскаго завода и Каменскій — Рау, Кокериль и Кo. О размрахъ этихъ заводовъ можно судить по слдующему: на плату рабочимъ заводы эти тратятъ въ мсяцъ отъ 150 до 180 тысячъ рублей. Угля сжигаютъ они ежедневно до 50,000 пудовъ. На Каменскомъ завод водопроводы и газопроводы стоятъ 200,000 рублей. Установка на этомъ же завод калильныхъ и дуговыхъ электрическихъ лампъ стоила 150,000 руб. На Голубовскомъ каменно-угольномъ рудник электричествомъ освщается проволочная желзная дорога, идущая отъ рудника до ст. Голубовки донецкой желзной дороги. Эта дорога иметъ длины 4 версты и перевозитъ въ годъ до 9 милліоновъ пудовъ угля. Электричество все боле и боле вытсняетъ въ южно-русскихъ производствахъ всякое другое освщеніе. Самая большая изъ соляныхъ коней, Брянцевская, освщается 120 лампочками Эдиссона и соль получается безукоризненной чистоты, а не грязная и закоптлая, какъ при практикуемыхъ у насъ въ другихъ копяхъ патріархальныхъ способахъ освщенія.
И этому послднему слову электрической техники отвчаетъ и все остальное устройство заводовъ. Доменныя печи, напримръ, принадлежатъ къ числу самыхъ большихъ въ свт, а на Юзовскомъ завод предполагается устроить новую доменную печь небывалыхъ еще размровъ, которая будетъ давать ежедневно боле 10,000 пудовъ чугуна, а въ годъ до 4 милліоновъ. Въ каменно-угольныхъ коняхъ добывается по 5, 8,10,15 я боле милліоновъ пудовъ угля въ годъ. Копи каменной соли представляютъ грандіозныя безконечныя залы по 7—8 саженъ вышины. Своды этихъ залъ опираются на столбы соли въ 17 саженъ длины и 7—8 саженъ ширины. Уже и теперь производительность этихъ копей измряется милліонами пудовъ, а въ будущемъ общаетъ давать и совсмъ чудовищныя цифры. Вс эти промышленныя предпріятія, поглотившія многіе милліоны, все ростутъ и ростутъ и поглощаютъ новые милліоны. Французское общество для разработки каменной соли, затратившее уже 9 милліоновъ франковъ, надняхъ на расширеніе предпріятія снова назначило 12 милліоновъ.
Выгоды, получаемыя южно-русскою промышленностью, настолько велики, что нтъ возможности предвидть, до какого развитія она можетъ дойти. И ростутъ не одни главныя предпріятія, возникаетъ и развивается масса новыхъ, второстепенныхъ предпріятій, связанныхъ съ главными: напримръ, заводы огнеупорнаго кирпича, известковые, заведенія для приготовленія сельско-хозяйственныхъ машинъ, требующихся въ большомъ количеств на Юг не только владльцами, но и крестьянами.
Съ развитіемъ промышленности возникаютъ новые центры населенія. Юзъ построилъ свой заводъ въ голой степи, а теперь это цлый городокъ, Юзовка, съ населеніемъ въ 10 слишкомъ тысячъ жителей. На Каменскомъ завод Кокериля и Рау коренное населеніе составляетъ боле 5,000 человкъ, да въ с. Каменскомъ столько же. Кривой Рогъ изъ ничтожнаго села превратился въ крупный промышленный и торговый центръ. И каждое крупное предпріятіе сейчасъ же группируетъ около себя значительное населеніе. Кром постоянныхъ центровъ, созданныхъ южно-русскою промышленностью, она тянетъ къ себ населеніе пришлое. Масса народа, которая прежде уходила на Югъ для полевыхъ работъ, отправляется теперь на южно-русскіе заводы, въ каменно угольныя и соляныя копи.
Привлекая къ себ выдающіяся европейскія силы въ области капитала, знанія, предпріимчивости и энергіи, южно-русская производительность является надвигающеюся грозой для всякой другой однородной промышленности, не соединяющей въ себ подобныхъ же силъ. Три южныхъ завода — Юэовскій, Александровскій и Каменскій — только при теперешнемъ своемъ размр могутъ добывать половину всего количество желза, добываемаго во всей Россіи. Послдствія очевидны. Уже и теперь ‘начинаютъ сокращать свое производство и даже совсмъ закрываться громадные передлочные заводы, искусственно созданные субсидіями и казенными заказами подъ Петербургомъ и на берегахъ Балтійскаго моря, работавшіе на привозимомъ изъ Англіи чугун и угл. Такая же участь начинаетъ постигать и желзную промышленность Урала, отдленную громадными разстояніями отъ мста потребленія и работающую на древесномъ угл. Уральскіе заводы закрываются одинъ за другимъ или сокращаютъ свое производство и въ недалекомъ будущемъ имъ угрожаетъ полный крахъ’ (Недля).
Другою подобною же надвигающеюся силой собирается быть Кавказъ и наша новая азіатская окраина, по которой прошла закаспійская желзная дорога. Кавказъ пока выдался своею нефтяною промышленностью, получившею всесвтное значеніе. Но и его рудныя мсторожденія, его неисчерпаемыя каменно-угольныя и соляныя копи, его изумительная по плодородію земля, его климатъ, способный ростить марену, хлопчатникъ, шафранъ, табакъ, кунжутъ, виноградъ, его площадь, способная даже и при теперешнемъ состояніи сельско-хозяйственныхъ и другихъ промышленныхъ знаній прокормить и создать обезпеченное положеніе пятидесяти милліонному населенію (теперешнее населеніе составляетъ 7 1/2 милліоновъ), превращаютъ Кавказъ въ такую грядущую силу, на которой могутъ успокоиться самыя смлыя культурныя и прогрессивныя надежды.
Двадцать пять лтъ тому назадъ мы чуть не повсемстно жгли лучину, а теперь въ каждой деревенской изб вы найдете керосиновую лампу. Двадцать пять лтъ тому назадъ Кавказъ скромно потягивалъ свое кахетинское вино изъ вонючихъ бурдюковъ, не мечтая ни о какой выдающейся роли, а теперь онъ протягиваетъ руки къ міровой извстности. Онъ вытсняетъ съ европейскихъ рынковъ американскій керосинъ, онъ забираетъ рынки Азіи и Африки, онъ изобрлъ нефтяное отопленіе, онъ приманилъ къ себ денежнаго короля Ротшильда, которому стало тсно въ Европ и для силъ котораго только Кавказъ оказался достаточно устойчивою точкой опоры изъ всхъ другихъ точекъ міра.
So у Кавказа, кром его нефтяныхъ источниковъ, есть много еще и другихъ нетронутыхъ богатствъ, которыя только ждутъ приложенія къ нимъ ума, энергіи, предпріимчивости и знаній, чтобы передъ мстнымъ населеніемъ раскрылись блестящія перспективы обезпеченности, благосостоянія, довольства и широкой внутренней жизни.
Еще большею естественною силой и источникомъ большихъ надеждъ является Закаспійскій край. Его будущее опредленне, потому что точно извстно его прошлое. ‘Оазисъ, созданный Мургабомъ, искони славился своимъ плодородіемъ, — говоритъ г. Циммерманъ.— Въ т глубокія времена, когда вся Европа была еще погружена въ полный мракъ невжества, Нервъ, или Муру, какъ онъ назывался встарь, достигъ уже высокой степени культуры и гордо величалъ себя царемъ всего міра’.
Во время владычества арабовъ ‘Мервъ сталъ однимъ изъ главныхъ административныхъ пунктовъ обширной области и знаменитымъ средоточіемъ наукъ и искусствъ. Въ немъ находились славныя школы, обширная библіотека, астрономическая обсерваторія. Посщавшіе его путешественники разносили по свту всть о пышныхъ дворцахъ, великолпныхъ мечетяхъ и чудныхъ садахъ, украшавшихъ прекрасный городъ, служившій до тринадцатаго вка главнымъ убжищемъ азіатскаго просвщенія’.
Но вотъ ураганомъ прошли по стран монголы и посл двухъ такихъ бичей Божіихъ, какъ Чингизъ-ханъ и Тамерланъ, умерла всякая жизнь, богатая, просвщенная страна покрылась грудами развалинъ, населеніе ея городовъ было истреблено и нкогда цвтущій край сталъ убжищемъ для кочевниковъ, жившихъ грабежомъ и набгами.
Съ присоединеніемъ края къ Россіи и проложеніемъ по немъ желзной дороги, вся эта одичавшая страна вступила въ связь съ Европой и передъ ней вновь раскрылись возможности для блестящей культуры и цивилизаціи, но на этотъ разъ уже не азіатской, а европейской. Извстный ненавистникъ Россіи, еще боле извстный, какъ знатокъ Востока, Вамбери, пораженный фактами, которыми уже ярко засвидтельствовалось культурное вліяніе Россіи, и проникая въ будущее этого нкогда цвтущаго края, говорить, что теперь ‘арійскія народности снова вступятъ въ свои права, отнятыя у нихъ нсколько вковъ тону назадъ турскими племенами. Мервъ, Нисса и многія другія извстныя мста возникнутъ опять подъ новыми названіями… Такъ какъ естественныя условія будущей культуры не измнились, такъ какъ рка Мургабъ, попрежнему, несетъ къ оазису свою плодотворную влагу, то Мервъ, наврное, станетъ опять тмъ же, чмъ былъ древле, а именно: алмазомъ въ песчаной оправ, отъ котораго современенъ станутъ разливаться лучи новаго міровоззрнія’.
И теперь уже желзная дорога въ какія-нибудь пять-шесть лтъ совершенно измнила не только способы торговыхъ сношеній, но и создала новые города, быстротою своего роста напоминающіе города американскіе. Тихимъ городомъ, выросшимъ какъ бы внезапно изъ земли, сталъ русскій Мервъ. ‘На ровной площади по сю сторону Мургаба,— пишетъ г. Циммерманъ,— какъ по шнуру, вытянулись ряды домовъ, перескаемые подъ прямымъ угломъ такими же правильными улицами. Вдоль тротуаровъ прорыты водопроводныя канавки. Тамъ, гд он перескаютъ мостовую, черезъ нихъ перекинуты каменные мостики съ высокими парапетами по бокамъ. Дома большею частью одноэтажные, съ плоскими крышами, скромно и уютно смотрятъ за рядами молодыхъ еще деревьевъ, разсаженныхъ по краямъ тротуаровъ. По нкоторымъ улицамъ размстились магазины, мелочныя лавки и товарные склады. И въ Мерв, какъ въ Асхабад, извощики щеголяютъ удобными колясками парой. Словомъ,— говоритъ г. Циммерманъ,— на всемъ лежитъ отпечатокъ благоустроеннаго цивилизованнаго города, какого и не ожидаешь видть въ азіатскихъ пустыняхъ. Но это еще только одна часть его, въ которой поселился по преимуществу торговый людъ. Другая половина города расположилась на правомъ берегу Мургаба. Черезъ рку перекинутъ желзно-дорожный мостъ. Пройдя по немъ и миновавъ высокій крпостной валъ, вы выходите на новыя улицы, гд тянутся ряды боле роскошныхъ строеній, отчасти напоминающихъ итальянскія виллы съ прекрасными при нихъ садами. Тутъ находятся жилища военныхъ и административныхъ властей, также казначейство, почтамтъ, телеграфъ, аптека. А дале, на томъ же правомъ берегу, за городскимъ садомъ расположены казармы и церковь среди нихъ…’
Другое чудо, но уже въ иномъ род, совершается въ процвтавшихъ когда-то, но покинутыхъ за недостаткамъ воды земляхъ по Мургабу. Инженерамъ поручено возобновить тутъ древнюю плотину, матеріалъ для этой работы уже подвозится и, какъ говорили г. Циммерману, будетъ скоро преступлено и къ сооруженію плотины. Недалеко отъ станціи г. Циммерманъ видлъ довольно обширную плантацію деревьевъ разныхъ туземныхъ породъ, назначенныхъ для разведенія парка. ‘Когда плотина будетъ готова, то, подъ вліяніемъ обильнаго орошенія, въ этомъ кра вновь раэцвтетъ прежняя многоплодная культура, и цль эта будетъ достигнута въ скоромъ времени, если только со стороны мстныхъ властей не будетъ представляться препятствія туземцамъ къ заселенію участковъ’.
Еще большее чудо свершится въ кра, когда будетъ осуществлена мысль Петра Великаго, высказанная имъ въ наказ князю Черкаскому: ‘Надлежитъ надъ гаванонъ, гд бывало устье Аму-Дарьи рки, построить крпость,— писалъ Петръ.— Осмотрть прилежно теченіе оной рки, тако же и плотины… Ежели возможно оную воду паки обратить въ старый токъ… Прочія устья запоретъ, которыя идутъ въ Аральское море… Осмотрть мсто близъ плотины на настоящей Аму-Дарь рк, для строенія же крпости… понеже зло нужно’.
И хотя все это было ‘зло нужно’ уже во времена Петра Великаго, хотя мысль его не пропадала и поддерживалась не только мстными преданіями о существовавшемъ нкогда теченіи Аму по теперешнему сухому руслу Узбоя и проектами, время отъ времени появлявшимися у насъ о возстановленіи стараго теченія Аму, но, кажется, только теперь приближается время для осуществленія мысли Петра, если только мы съумемъ стать на ту же идейную высоту.
Индія, благословеннйшая страна въ мір, это истинное міровое Эльдораго, манила къ себ во вс времена воображеніе и мечты европейскаго человка. Великіе завоеватели, геніальные представители идеи всеобщаго мирнаго культурнаго развитія и прогресса постоянно увлекались Индіей и стремились ввести ее въ міровую связь. Колумбъ, открывая Америку, думалъ только проложить путь въ Индію. И нашъ великій Петръ ужь, конечно, только ради той же связи Индіи съ Европой задумалъ сдлать Аму русскою ркой.
Здсь любопытно вотъ что. Какими данными, какими фактами руководствовался Петръ, когда у него явилась мысль провести Аму въ Каспійское море? Зналъ же онъ, значить, что рка эта текла прежде не такъ, какъ она текла при немъ и какъ течетъ теперь. Ужь, разумется, зналъ. И зналъ онъ это въ такое время, когда въ Россіи никто ничего не зналъ и не умлъ смотрть дальше Москвы. И этотъ Петръ изъ той же никуда не смотрйшей Москвы, точно второй Колумбъ, проникъ взглядомъ въ самую глубь Азіи и задумалъ связать ее съ Россіей и Европой, чтобы возстановить опять тотъ путь, которымъ во времена арабовъ шла торговля черезъ Среднюю Азію и Россію къ морямъ Черному и Балтійскому. Только этотъ путь приносилъ Великому Новгороду и многимъ другимъ прибалтійскимъ славянскимъ городамъ богатство, которымъ удивлялись западные лтописцы. Этимъ же путемъ русскіе купцы возили бобровъ и чернобурыхъ лисицъ черезъ Среднюю Азію къ предламъ Индіи и Китая. Разумется, Петръ зналъ все это, какъ знаемъ и мы теперь, спустя почти два столтія посл его смерти, но, кажется, въ эти два столтія наша общественная мысль не стала ни шире, ни проницательне, чмъ какою она была у Петра Великаго.
Впрочемъ, мысль о соединеніи Аму съ Каспійскимъ моремъ питала сама себя и живучесть ея поддерживалась постоянно мстными преданіями и сказаніями, что Аму текъ нкогда другою дорогой. Не умирала и мысль Петра и, по мр того, какъ мы проникли въ глубь Азіи, она ожила настолько, что для разслдованія на мст возможности возстановленія этого пути было снаряжено нсколько экспедицій на правительственныя средства.
Я не стану вдаваться въ подробности этихъ изслдованій, очень тщательныхъ, очень мелочныхъ и стоившихъ большихъ усилій и расходовъ, а укажу только на тотъ неожиданный результатъ, къ которому изслдованія привели.
Одни изслдователи нашли, что Узбой сохранилъ рзкія очертанія русла, по которому несомннно текла нкогда большая рка. Другіе, что поворотъ на Аму отъ Каспія въ Аралъ произошелъ отъ искусственныхъ запрудъ. Третьи, что поворотъ произошелъ не отъ искусственныхъ запрудъ, а отъ естественныхъ наносовъ, и что, вслдствіе общаго склона къ Каспію, Аму современемъ самъ возстановитъ свое прежнее теченіе.
По однимъ изслдованіямъ (очень точнымъ и тщательнымъ), оказывалось, что Узбой иметъ непрерывное русло, по другимъ, и тоже точнымъ и тщательнымъ, обнаружилось, что мсто, откуда начинается Узбой, лежитъ на семь саженъ ниже Каспійскаго моря. Должно быть, именно эти противорчивыя мннія и возбуждали вкусъ къ дальнйшимъ изслдованіямъ, и въ 1879 году для изученія стараго русла Аму-Дарьи была снаряжена правительственная экспедиція. Экспедиція произвела очень почтенное изслдованіе и составила проектъ проведенія Аму въ Каспійское море, для осуществленія котораго потребовалось бы 27 милліоновъ рублей (сумма, кажется, очень небольшая сравнительно съ тмъ, что стоилъ Суэзскій каналъ или что будетъ стоить каналъ Панамскій).
Но противъ изслдованій экспедиціи возстали внезапно геологи, которые въ экспедицію приглашены не были. Вотъ приговоръ, произнесенный труду экспедиціи профессоромъ Мушкетовымъ: ‘Состоя только изъ инженеровъ путей сообщенія и топографовъ, не имя ни одного натуралиста и задавшись малосбыточною цлью выяснить соединеніе Урала и Каспія при посредств Узбоя, эта многочисленная и дорого стоющая экспедиція превратилась, въ сущности, въ съемочную партію, и, вмсто всестороннихъ научныхъ изслдованій, которыя только и могли ршить вопросъ о природ Узбоя и причинахъ поворота Аму-Дарьи, занялась только съемками и нивеллировками по заране намченнымъ направленіямъ, т.-е. она всю свою дятельность сосредоточила на работахъ, которыя должны бы быть дополнительными къ общимъ геологическимъ и физико-географическимъ изслдованіямъ’
Конечно, все это совершенно справедливо въ томъ смысл, что геологи въ изслдованіяхъ не участвовали, а работали только топографы, но, вдь, для того, чтобы ршить, какое мсто выше и какое ниже, и потечетъ или не потечетъ вода, куда желательно, кром нивеллировки, ничего и не нужно. Петръ Великій вырылъ Ладожскій каналъ тоже безъ геологіи. Геологическія изслдованія при проектахъ Суэзскаго и Панамскаго каналовъ были нужны только для составленія смты расходовъ. Знаменитый Трольгетскій каналъ въ Швеціи течетъ и впередъ, и назадъ, даже наперекоръ всякой нивеллировк. Голландскія плотины являются уже и совсмъ чудомъ, защищая землю, лежащую ниже моря. Противъ постройки нашей николаевской желзной дороги возставали очень почтенные ученые и административные авторитеты и было даже сосчитано по пальцамъ, что больше того народу, который здитъ между Москвой и Петербургомъ въ почтовыхъ каретахъ и дилижансахъ, и явиться не откуда. И на эту-то дорогу, по которой, предполагалось, будетъ здить въ день только по десяти человкъ, потрачено 200 милліоновъ. Теперь же недостаетъ въ день даже десяти поздовъ, и дорога даетъ доходъ, какого не даетъ ни одна дорога въ мір. Не въ геологіи, должно быть, тутъ дло, а въ чемъ-то другомъ, что было у Петра Великаго и чего, какъ видно, недостаетъ нашему времени.
Весь вопросъ здсь въ иде. У Петра Великаго идея проведенія Аму въ Каспій была и ужь, конечно, онъ такъ же просто провелъ бы Аму въ море, какъ просто обошелъ Ладожское озеро каналомъ. Кстати, напомню читателю преданіе, сохранившееся на Ладожскомъ канал, какими средствами Петръ довелъ его до конца. Рылъ, рылъ Петръ каналъ, разсказываетъ народъ, дорылъ уже до половины и видитъ, что у него нтъ больше денегъ. Что тутъ длать?— подумалъ Петръ да и построилъ по каналу царскіе кабаки. Работаетъ народъ недлю, въ субботу получаетъ разсчетъ, а въ воскресенье снесетъ денежки въ кабакъ. Въ понедльникъ царь ихъ получаетъ, въ субботу разсчитается съ рабочими, а въ воскресенье они опять снесутъ ихъ въ кабакъ. Такъ Петръ и дорылъ каналъ.
Въ этомъ преданіи нтъ ни фактической, ни хронологической правды, потому что Ладожскій каналъ, начатый Петромъ въ 1713 году, былъ оконченъ при Анн Іоанновн въ 1732 году. Но не въ этой правд дло, а въ томъ, какъ народъ по-своему оцнилъ изобртательность и находчивость Петра. И дйствительно, для петровской изобртательности не было ничего невозможнаго, если онъ даже ни минуты не задумался, чтобы перелить церковные колокола въ пушки. Мы, его наслдники, ужь, конечно, не ршились бы ни на что подобное. Смлость, даже дерзость мысли — вотъ черта сильныхъ умовъ и крупныхъ государственныхъ организаторовъ, которые шагаютъ черезъ мелкія препятствія, какъ великаны черезъ лужи и кочки.
Противники кажущагося имъ слишкомъ смлымъ проекта соединенія Аму съ Каспіемъ находятъ, что для этого потребовались бы капитальныя гидротехническія сооруженія и что ‘едва ли подобное грандіозное и дорого стоющее предпріятіе оказалось бы на уровн тхъ выгодъ, какія ожидаются отъ установленія удобнаго пути сообщенія между Россіей и ея среднеазіатскими владніями. Для удовлетворенія этой потребности имются въ настоящее время боле дешевыя и не мене раціональныя средства, каковы желзныя дороги’.
Если рчь идетъ только объ удобномъ пути сообщенія между Россіей и ея среднеазіатскими владніями, то для этого, конечно, достаточно и закаспійской желзной дороги. Но тутъ рчь не объ этомъ, да и я веду разговоръ не о путяхъ сообщенія, или о томъ или другомъ техническомъ проект соединенія Аму-Дарьи съ Каспійскимъ моремъ, а о тхъ перспективахъ, которыя раскрываются идеей этого соединенія не только для культурнаго развитія Россіи, но и для интересовъ всего міра. Путями Провиднія, т.-е. безсознательно, мы шагъ за шагомъ двигались въ пустыни Азіи и присоединили ихъ къ себ вплоть до Самарканда, этой нкогда столицы и резиденціи Тимура, извстной своими школами, блескомъ и богатствомъ. Не для того же мы все это сдлали, чтобы зассть въ пескахъ пустыни и довольствоваться ихъ присоединеніемъ. Есть же въ этомъ присоединеніи и живой смыслъ, живой отвтъ на какой-нибудь живой вопросъ нашей внутренней жизни.
И живой отвтъ на нашъ внутренній вопросъ заключается не собственно въ проведеніи пути въ Индію, а въ томъ культурномъ колонизаторскомъ значеніи, которое представляетъ для нашего будущаго развитія этотъ край. Все колонизаторское значеніе этого края держится только на его орошеніи. Безъ орошенія онъ останется вчною пустыней, и то, что предпринимается теперь по Мургабу, только часть дла, и дла небольшаго. Мургабъ сравнительно невеликъ. Но Аму-Дарья и Узбой создали же средства для орошенія громаднйшей площади земли и изъ безжизненной теперь пустыни создали бы безграничныя пшеничныя, рисовыя, сорговыя поля и богатйшее плодоводство, о какомъ только позволяется мечтать самому смлому воображенію.
Аму-Дарья — нашъ Нилъ. И сила ея не только въ плодородіи, которое она создаетъ и о которомъ нашъ крестьянинъ колонистъ не иметъ ни малйшаго понятія, потому что сорго даетъ урожая до самъ-200, и съ одного поля можно снимать въ годъ дв жатвы, но сила ея еще и въ культурномъ вліяніи другаго рода. Нашъ великороссъ, безсильный въ борьб съ природой, противъ которой онъ ничего подлать не можетъ, ожидаетъ безпомощно, что вздумаетъ эта природа ему послать. И этотъ-то вчный пассивный рабъ обстоятельствъ въ пріютившей его новой стран внезапно начинаетъ чувствовать, что онъ совсмъ не такъ безпомощенъ и что можетъ быть и господиномъ своихъ обстоятельствъ, и даже царемъ природы, управлять которой въ его власти. Въ новомъ благодатномъ кра, гд урожаи зависать исключительно отъ искусства орошенія, каждому земледльцу ясно, что онъ самъ творить своя урожая и что его благополучіе зависитъ только отъ того искусства, съ какимъ онъ съуметъ распорядиться водою. Эта школа несомннно должна создать иную породу земледльческаго населенія, не похожую на ту инертную массу, которая у себя дома ждетъ всхъ благъ только со стороны, выработаетъ населеніе энергическое, предпріимчивое, которое забудетъ практическое правило своихъ отцовъ, что ‘ничего не подлаешь’, и создастъ тотъ предпріимчивыя и смлый типъ, обращики котораго мы встрчаемъ уже и теперь, если нашъ крестьянинъ становится самъ распорядителемъ своихъ судебъ.
Однимъ изъ такихъ типовъ, созданныхъ освобожденіемъ, является тавричанинъ. Типъ этотъ сложился подъ культурнымъ вліяніемъ нмцевъ-колонистовъ Новороссіи и иметъ общія черты съ типомъ молокана и духоборца, созданнаго тмъ же нмецкимъ вліяніемъ. Вліяніе это, впрочемъ, было почти исключительно хозяйственное, вншнее. ‘Тавричанинъ живетъ въ большой хат съ ‘хрантономъ’, здитъ въ легкомъ, покойномъ фургон, запряженномъ парою прекрасныхъ лошадей, пашетъ желзнымъ плугомъ, сно сгребаетъ конными Граблями, сетъ, жнетъ и молотитъ хлбъ машинами. Онъ заимствовалъ всю вншнюю обстановку колониста-нмца, исключая костюма, котораго, также какъ и языка, онъ не измняетъ и, попрежнему, ходитъ въ ‘чумарк’, а говорить чисто малорусскимъ языкомъ’. Авторъ, которымъ я пользуюсь (Погоня за землей. Елисаветградскій Встникъ), говоритъ, что т тавричане, которыхъ онъ встрчалъ, поражали его своею легкою воспріимчивостью къ нововведеніямъ и трезвымъ взглядомъ на жизнь, даже слишкомъ трезвымъ, ибо часто онъ переходить въ сухой и жестокій эгоизмъ.
Вотъ этотъ-то самый тавричанинъ, энергичный, работящій, умющій замтить и позаимствовать то, что ему полезно, по мр того, какъ онъ цивилизовался и богатлъ, развивалъ въ себ аппетитъ къ еще большему богатству, ‘а такъ какъ единственнымъ источникомъ наживы служила земля, то и аппетитъ направился на захватъ ея, путемъ купли и аренды’. Теперь тавричанинъ вмст съ нмцемъ-колонистомъ скупаютъ все больше и больше владльческія и всякія продажныя земли и скоро станутъ владыками всего Новороссійскаго края.
Этихъ надвигающихся владыкъ-богатевъ не пугаетъ высокая цна земли (сами они эту цну и создали), напротивъ, именно высокая-то цна и является роковою силой, которой создается ничмъ неустранимый переходъ дворянскихъ имній Екатеринославской губерніи въ руки тавричанъ и нмцевъ. Несоотвтственно-высокая цна земли, созданная горячкой скупки, при доход, остающемся неподвижнымъ, разорила бы всякаго другаго, но ни тавричанинъ, ни нмецъ никакого сельско-хозяйственнаго кризиса не боятся. Работая сами и постоянно улучшая культуру земли, они доведутъ ея доходность до того, что она будетъ отвчать продажной цн, и тогда-то этотъ новый типъ владльца явится господиномъ цлаго края, изъ крпкихъ рукъ котораго не выскочитъ никакой кусокъ земли.
Какъ бы параллельно съ тавричаниномъ и колонистомъ-нмцежъ, надвигающимся на Новороссійскій край, идетъ колонизація Свернаго Кавказа. ‘Всюду, куда бы вы ни похали, попадаются новыя поселенія, часто цлыя громадныя села, которыхъ пять лтъ тону назадъ совсмъ не было’,— говоритъ очевидецъ этого движенія г. Абрамовъ (Недля, 1888 г.). Небольшіе хутора обратились въ селенія съ тысячами жителей, одинокостоявшіе гд-нибудь въ степи, дворы разрослись въ поселенія съ десятками дворовъ, небольшіе хуторки появились въ такой глуши, гд прежде, казалось, и нога человческая не ступала.
Этотъ нахлынувшій переселенецъ совершенно измнилъ всю физіономію края. Еще недавно Сверный Кавказъ былъ почти сплошною степью, не знавшею никакой культуры, а теперь крестьянскій плугъ забрался даже въ слывшія еще недавно совершенно безплодными степи кочующихъ народовъ и нагорныя возвышенности Кавказскаго хребта.
Рядомъ съ расширяющимися запашками поднималась и культура. Крестьянинъ-колонистъ сетъ почти исключительно дорогіе хлба, да и между ними выбираетъ сорты наиболе цнные, а срыхъ хлбовъ избгаетъ. Онъ разводитъ огородные овощи, ленъ, горчицу, рапсъ, рпамъ, начинаетъ заниматься плодоводствомъ, винодліемъ и даже шелководствомъ. Скотоводство Свернаго Кавказа занимаетъ первое мсто въ Европейской Россіи и мстный скотъ отправляется въ большомъ количеств въ Москву и Петербургъ. Любопытно, что расширеніе запашекъ не сократило скотоводства, какъ это замчается въ средней Россіи, а только создало улучшенный уходъ за скотомъ и культуру боле цнныхъ породъ. Едва ли не половину овецъ края составляетъ теперь ‘шпанка’, т.-е. испанскій мериносъ, и овечья шерсть Свернаго Кавказа заняла почетное мсто на харьковскомъ шерстяномъ рынк.
Понявъ выгоду разведенія цнныхъ хлбовъ, кавказскій колонистъ понялъ также, что цнный хлбъ станетъ еще цнне, если его производить возможно дешевле. Для удешевленія производства кавказскій земледлецъ сталъ заводить земледльческія машины и улучшенныя земледльческія орудія. Тяжелые старинные плуги-сабаны замнились нмецкими плужками и экстирпаторами, а для уборки и обработки хлба стали употребляться машины. Употребленіе машинъ настолько распространилось на Сверномъ Кавказ, что образовался даже особый родъ промышленниковъ, имющихъ паровыя молотилки и переходящихъ съ ними отъ одного мелкаго хозяйства къ другому. Вообще земледльческія машины имютъ на Кавказ очень широкое распространеніе и молотилки, конныя и паровыя, вялки, сортировки, косилки, жнеи каждый годъ входятъ въ большее і большее употребленіе. ‘Въ ныншнемъ (1888) году,— говоритъ г. Абрамовъ,— спросъ на косилки и жнеи былъ такъ великъ, что весь имвшійся въ складахъ запасъ этихъ машинъ былъ распроданъ, и, тмъ не мене, боле половины требованій осталось неудовлетворенною’.
Таковъ законъ мысли, что стоитъ ей только разъ двинуться впередъ, и затмъ уже она будетъ продолжать свое прогрессивное движеніе. Кавказскій прогрессивный земледлецъ не остановился на машинахъ, цнныхъ хлбахъ и цнныхъ породахъ скота, онъ пришелъ уже и къ искусственному орошенію (‘къ сожалнію,— говоритъ г. Абрамовъ,— важный вопросъ объ ирригаціи досел остается безъ законодательнаго регулированія, что даетъ возможность мстной администраціи принимать произвольныя и не всегда удачныя мры’), а высшая степень хозяйства дала ему возможность подняться и на высшій уровень жизни. Кавказскій земледлецъ живетъ вполн отъ своей земли, ему не приходится бродить за тысячи верстъ за подсобнымъ дломъ или отрываться отъ своей земли, чтобы работать на посторонняго земледльца. Это хозяинъ чистаго земледльческаго типа, крпкій своему хозяйству, обезпеченный, хорошо питающійся, на котораго благопріятныя обстоятельства его положенія повліяли настолько благотворно, что мужикъ Свернаго Кавказа ‘сравнительно съ являющимися сюда вятчанами и смольнянами кажется богатыремъ’. Этотъ-то богатырь устраиваетъ самъ школы для своихъ дтей, помщаетъ эти школы въ прекрасныхъ домахъ, платитъ учителямъ жалованье, какого они не получаютъ во внутренней Россіи, нанимаетъ фельдшеровъ и привлекъ уже къ себ вольнопрактикующихъ врачей (въ Ставропольской губерніи ихъ пять).
Да, русская жизнь выходитъ уже изъ своего историческаго окоченнія, ея стремленіе вырваться изъ сжатой области московскаго періода и изъ закупоренной московской тсноты прорывается не только замтнымъ, но и широкимъ потокомъ. И въ этомъ движеніи къ простору, къ лучшимъ условіямъ существованія, движеніи традиціонномъ, начавшемся не сегодня, одинаково сливались и усилія государства, длавшаго все новыя к новыя присоединенія, и усилія народа, постоянно искавшаго выхода къ окраинамъ. Теперь мы имемъ возможность наблюдать уже во-очію послдствія этого безсознательнаго стихійнаго стремленія къ простору и свобод.
Не о томъ, конечно, рчь, на нашихъ ли глазахъ Мервъ снова засіяетъ алмазомъ въ песчаной оправ и отъ него начнутъ разливаться лучи новаго міровоззрнія, на нашихъ ли глазахъ Ану снова потечетъ по Узбою въ Каспійское море и изъ Индіи поплывутъ караваны черезъ русскія владнія, на нашихъ ли глазахъ вся эта страна станетъ страною рисовыхъ, сорговыхъ, хлопчатникъ и шелковичныхъ плантацій и покроется промышленнымъ, трудолюбивымъ, богатымъ и свободнымъ населеніемъ въ нсколько десятковъ милліоновъ людей, не о томъ рчь, что и другой ‘алмазъ въ русской корон’ — Кавказъ создастъ у себя такое же богатое, свободное промышленное населеніе тоже въ нсколько десятковъ милліоновъ и что то же самое повторится и на нашемъ степномъ Юг. Все это свершится несомннно и неустранимо. Рчь лишь о томъ историческомъ движеніи, которое на нашихъ глазахъ настолько уже установилось и опредлилось, что мы можемъ видть и понимать, какъ возникающая, новая жизнь готовитъ Россіи, съ неудержимою силой, новую исторію, новую судьбу, новую міровую роль, когда ‘на свободный русскій народъ и на его свободный трудъ уже вполн снизойдетъ благословеніе Божіе’. Манифестъ, провозгласившій освобожденіе, только пророчески призывалъ это благословеніе, а мы уже и теперь, черезъ двадцать пять лтъ, имемъ возможность наблюдать, какъ это пророчество осуществляется.
Рядомъ съ этимъ могучимъ и смлымъ движеніемъ народныхъ и промышленныхъ силъ создать новый укладъ жизни, создать что-то громадное, великое, свободное и просторное, по численности и размрамъ ни въ Европ, ни даже въ Америк невиданное, та самая Россія, изъ которой возникаетъ эта новая творящая сила, сохраняетъ еще крпко, устойчиво и тоже традиціонно формы своего стараго экономическаго и общественнаго быта.
Рядомъ съ чмъ-то широкимъ и богатющимъ, создающимъ даже иную по вншности породу людей, рядомъ съ перспективами будущаго народнаго и государственнаго величія и процвтанія стоитъ наша коренная бднота, насидвшая себ мсто въ цлой, огромной внутренней области,— бднота, вчно, какъ маятникъ, качающаяся между урожаями и голодовками, бднота, ничмъ прочнымъ не обезпеченная, живущая еще по звриному образу, не знакомая ни съ какимъ умственнымъ и матеріальнымъ прогрессомъ, не защищенная ничмъ отъ всяческой эксплуатаціи, бднота безсильная и безпомощная, съ упованіемъ ожидающая только того, что пошлетъ ей Богъ, и только когда всякое терпніе ея истощится, въ порыв безъисходнаго отчаянія, зря бгущая, куда глядятъ глаза, не зная, куда она бжитъ и что ее тамъ ждетъ. Нужно ужь очень приглядться къ нашему ‘переселенческому движенію’, какъ мы называемъ голодное бгство нашего народа, нужно очень и очень привыкнуть къ его страшнымъ картинамъ, чтобы являть такое ‘объективное’ равнодушіе къ этой великой и народной драм, какое мы являемъ.
Я не стану рисовать картины нашихъ переселенческихъ бдствій, изъ года въ годъ не только не ослабвающихъ, но расширяющихся и растущихъ. Великъ же долженъ быть этотъ неумирающій инстинктъ самосохраненія, велика же его живучесть въ народ, велики и причины, поднимающія его до такого напряженія, что нашъ народъ, вообще здравомыслящій и практическій, приходитъ въ очумлое состояніе и бредитъ на-яву о какихъ-то кисельныхъ странахъ и блой Арапіи.
Но нельзя сказать, чтобы и мы, ‘вверху стоящіе, какъ городъ на гор’, сами не врили въ кисельные берега и не манили воображеніе народа сказками о блой Арапіи. Такою сказкой о блой Арапіи, гд мы, ‘вверху стоящіе’, собирались устроить для народа Эльдорадо, былъ долгое время пресловутый Амуръ. Двадцать пять лтъ мы жили этою иллюзіей, ‘обольщаясь сами и рисуя себ Амуръ чмъ-то такимъ, гд все само родится, гд текутъ молочныя рки въ кисельныхъ берегахъ, мы передали т же иллюзіи крестьянству. И вотъ распространилось мнніе, что отъ Волги и Урала до береговъ Восточнаго океана нтъ лучшей земли, какъ на Амур. ‘На Амуръ, на Амуръ!— раздался кличъ, — на Амур счастье’,— повторяла молва, и потянулось на Амуръ крестьянское населеніе, пошелъ русскій мужикъ’ (Восточное Обозрніе).
Оказывается, что этотъ Амуръ есть гористая мстность, съ высокими хребтами горъ и плоскими возвышенностями, изрзанная дикими ущельями и расщелинами, покрытыми лиственницей и изрдка елью. Почва на Амур промерзлая, климатъ суровый, сухой, недоступный для воздушныхъ теченій и потому страдающій отъ рзкихъ перемнъ температуры. Мста, годныя для поселеній, тянутся только полосами вверхъ по р. Зе и по Амуру, между устьями Зеи и Бурей. Лучшія земли уже заняты козачьими поселеніями и солдатами амурскаго пшаго полубатальона. Все населеніе Амура составляетъ 75,000 чел., въ числ ихъ Козаковъ 18 тыс. и крестьянъ земледльцевъ 17 тыс. Остальное населеніе, т.-е. 40 тыс. человкъ, земледліемъ не занимается. Чтобы все населеніе Амура могло прокормиться, нужно на человка по 18 пуд. хлба, а амурское земледліе производитъ его только по 9 пудовъ на человка. Если бы не манджуро-китайцы и корейцы, снабжающіе Амуръ недостающимъ для него хлбомъ, то половина его населенія давно бы вымерла отъ голоду. Хороши колонія, открывшая свои объятія для населенія, которое и съ родины-то убжало отъ голоду!
Но здсь вопросъ не въ томъ, что находилъ переселенецъ на Амур, а въ томъ ничмъ неискоренимомъ стремленіи къ лучшей жизни, которое заставляло его двигаться въ эту невдомую и страшную даль, преодолвая всевозможныя препятствія. Переселенцы шли на Амуръ часто 2—3 года, а бывали случаи, что они достигали его только черезъ 11 лтъ. Остановится такой неспшащій переселенецъ у сибирскаго старожила, поработаетъ у него немного, поправится и опять двигается въ путь, пока, наконецъ, не осядетъ на клочк собственной земли.
Во всемъ этомъ не зачмъ искать ни энергіи, ни выносливости или удивляться долготерпнію русскаго мужика. Къ долготерпнію и выносливости онъ привыкъ еще дома, онъ и двинулся въ путь только тогда, когда мра того и другаго въ немъ окончательно истощилась. Стихійно двигающею силой является здсь ничмъ непобдимый инстинктъ земли, неустранимая ничмъ жажда ея, которую нашъ крестьянинъ проявлялъ всегда и которая еще никогда не доходила въ немъ до такой силы, до которой она доросла посл освобожденія и въ особенности въ послднее время.
Эта жажда земли то’т одинаково какъ тхъ, кто съ коркой хлба за пазухой бредетъ по одиннадцати лтъ въ невдомый далекій край, къ невдомо гд лежащему клочку земли, повинуясь стихійно его сил притяженія, такъ и тхъ, у кого за пазухой сотни или тысячи рублей и кто можетъ покупать землю цлыми площадями.
Тотъ же очевидецъ, которымъ я уже пользовался, разсказываетъ, что когда въ восьмидесятыхъ годахъ открылся крестьянскій банкъ, то легкая возможность пріобрсти землю совсмъ ошеломила тавричанина-мужика и ‘хлынулъ цлый потокъ желающихъ воспользоваться помощью банка, перебивая другъ друга’. Этотъ массовый спросъ сейчасъ же поднялъ цну земли, но тавричане, потерявшіе голову только отъ одной мысли, что можно пріобрсти клочокъ земли ‘на вчность’, ничмъ не смущались.
Такъ продолжалось года 2—3, когда выросли цлыя села на пустынныхъ степяхъ. Но вотъ наступили неурожайные годы. ‘Степь оставалась черною все лто, хлба даже не всходили, трава изсыхала, не успвъ подняться, вода высыхала въ прудахъ и ркахъ… Охнули тогда мужики. Стономъ застонали новые землевладльцы, прижались, елико возможно, въ расходахъ на свои жизненныя потребности, но все это мало помогало. Нкоторыя имнія, купленныя при помощи банка, были назначены въ продажу…’ Мужики призадумались. За черными годами наступилъ урожай 1887 и 1888 годовъ и тавричанинъ вздохнулъ, притихшая въ немъ было горячка земли снова разыгралась и ‘потокъ искателей земли наводнилъ сверную часть Екатеринославской губерніи и захватилъ часть Харьковской’.
‘Чмъ дальше шло время къ зим, тмъ все больше и больше прибывало число охотниковъ на землю, опережая одинъ другаго,— разсказываетъ очевидецъ.— Это была такая бшеная погоня за землей, которая невольно набивалась на сравненіе съ биржевымъ ажіотажемъ и внушала спасеніе, къ чему это приведетъ… И надо было слышать взволнованный голосъ покупателя и видть его воспламененное лицо, выражавшее досаду и даже гнвъ, если условія продавца оказывались неподходящими, чтобы понять, какою страстною ‘земельною жаждой’ горитъ тавричанинъ. Если же, на бду, являлся другой претендентъ на облюбованную тавричаниномъ землю, то онъ терялъ всякую мру благоразумія и соглашался иногда на такія условія, которыя были совсмъ не по его средствамъ…’
Вообще и для богатаго, какъ и для бднаго, не существовало ни такихъ трудностей, ни такихъ жертвъ, на которыя бы онъ не пошелъ, лишь бы разстаться съ теперешними условіями своего существованія и найти что-нибудь лучше. Казалось бы, что богатому крестьянину, свободно располагающему сотнями рублей, проще купить землю тутъ же подъ бокомъ, да еще и съ разсрочкой при пособіи банка, чмъ подвергать себя всякимъ трудностямъ совершенно непривычнаго ему океанскаго плаванія и отправляться за землей на край свта. А, между тмъ, и богатый мужикъ тянулся туда же, куда плелся бднякъ.
Въ 1885 году былъ сдланъ такой опытъ. Желающимъ переселиться на Амуръ объявили, что они не только не получатъ отъ казны никакой денежной помощи и должны плыть на свой счетъ, но что, прибывъ въ Одессу, они обязаны сдать капитану парохода, который доставитъ ихъ во Владивостокъ, 600 руб. для обезпеченія своего устройства на мст. И въ первый же годъ явилось 130 семей, готовыхъ подчиниться этимъ тяжелымъ условіямъ, а на второй уже 222 семьи. Восточное Обозрніе говоритъ, что все это, какъ оказалось, были энергичные, трудолюбивые люди, быстро и прекрасно устроившіеся, и что ‘сама амурская администрація засвидтельствовала, что крестьянская колонизаціи и въ этомъ отношеніи свершила подвигъ и выразила блестящіе результаты’ (Отчетъ амурскаго генералъ-губернатора).
Но посл того, что самые захудалые мужичишки проявляли по одиннадцати лтъ неослабную энергію переселенія, посл того, что нашъ мужикъ, неустанно колонизируя Сибирь, сдлалъ ее людною, неужели могъ родиться вопросъ: а не будетъ ли мужикъ, у котораго въ карман тысяча рублей, худшимъ колонизаторомъ, чмъ голякъ, побирающійся дорогой Христовымъ именемъ?
Факты переселенія мужиковъ на Амуръ, да еще съ представленіемъ золота, должны бы, казалось, служить доказательствомъ не энергіи и трудолюбія переселенцевъ или пробой силъ, въ которыхъ будто бы слдовало убдиться (300 лтъ, что русскій мужикъ колонизуетъ Сибирь,— проба, кажется, вполн достаточная), факты эти должны бы являться исключительно указаніемъ на то, что если до сихъ поръ переселялся только мужикъ-голышъ, получавшій премію за переселеніе, то теперь началъ переселяться уже мужикъ-богачъ, готовый даже внести залогъ, только бы ему позволили уйти на другое мсто…
А теперь, читатель, переселимтесь въ область совсмъ иныхъ фактовъ, съ переселеніемъ, повидимому, ничего общаго не имющихъ. Я напомню вамъ одну рчь, произнесенную на могил Салтыкова.
Салтыковъ,— говорилось въ этой рчи,— ‘ярко рисовалъ ту общественную деморализацію, которая мшала успху самыхъ лучшихъ начинаній и корни которой скрывались въ эпох предшествовавшей. Да, онъ не переставалъ указывать на то, что человка, потому что его такъ долго не признавали, убывало, а не прибывало, именно тогда, когда на него, наконецъ, сказался усиленный спросъ. Если бы не это, мы бы не только двинулись, но и пришли бы куда слдовало… Но какъ пройдешь, когда ‘съ человкомъ тихо’, не въ смысл запроса, а въ смысл отклика на запросъ?… Именно въ силу той же ложной системы, которую намъ рекомендуютъ теперь иные, не понимая, что это леченіе именно тмъ, отъ чего произошла болзнь,— и вышло то, что описывалъ Салтыковъ въ своей легенд о пропавшей совсти. Долго валялась она, какъ ветошь, то подбираемая, то опять бросаемая, пока не подобралъ ее какой-то жалкій мщанинишка. И взмолилась ему ‘государыня совсть’: отыщи ты мн маленькое русское дитя, раствори ты передо мной его сердце чистое и схорони меня въ немъ. И сдлалъ по указу ея мщанинишка: ‘ростеть маленькое дитя большимъ человкомъ, и будетъ въ немъ большая совсть. Исчезнутъ тогда вс неправды, коварства и насилія, потому что совсть будетъ не робкая и захочетъ распоряжаться всмъ сама’.
‘Гд же оно, это маленькое русское дитя?— обратился ораторъ къ слушателямъ.— Не среди ли васъ оно, наконецъ, выросло, люди молодаго русскаго поколнія? Много ли между вами людей съ такою большою совстью? Много ли между вами вполн неспособныхъ продать право своего духовнаго первородства за чечевичную похлбку житейскихъ благъ? Это не я васъ спрашиваю, — это онъ, покойникъ, изъ своей еще не зарытой могилы васъ спрашиваетъ и допрашиваетъ’…
То-то, что не онъ, великій покойникъ, спрашивалъ это, а спрашивалъ только самъ ораторъ. Онъ воспользовался именемъ великаго покойника, чтобы, прикрывшись имъ, заговорить отъ имени Льва Толстаго. Это былъ рзкій допросъ, рчь суроваго проповдника, призывавшаго къ покаянію, повелвавшаго каждому изъ присутствующихъ заглянуть въ свою душу и спросить себя, честный ли онъ человкъ?
А что такое честь, что такое совсть? Та совсть, къ которой обращался ораторъ, та ли совсть, которую будилъ Салтыковъ? ‘Совсть’ Льва Толстаго разршитъ ли сложные факты нашей русской жизни, дастъ ли юна отвты на сложные вопросы, вызываемые этими сложными фактами? Можетъ ли эта совсть руководить явленіями нашей общественности и ея разнообразными теченіями, которыя все больше и больше обнаруживаются?
У оратора были несомннно прекрасныя побужденія. Онъ думалъ воспользоваться удобнымъ моментомъ, чтобы высказать, что у него лежало на душ и что онъ повсюду и везд старается высказывать. Но, въ такомъ случа, проповдь о толстовской совсти слдовало произнести не на могил Салтыкова. Душу Льва Толстаго съ душою Салтыкова слить въ одну душу нельзя.
И въ самомъ дл, русская жизнь ростетъ и ширится. Повсюду и везд она обнаруживаетъ накопленіе силъ, силъ громадныхъ,— силъ, какъ вода переполняющая водоемъ и льющаяся черезъ край. Вдь, только накопленіе силъ создаетъ чудеса промышленности на Юг и гигантскіе заводы, которые тамъ ростутъ. Только накопленіе силъ открываетъ намъ выходъ въ азіатскія пустыни, заставляетъ насъ сооружать тысячеверстную желзную дорогу, превращать пески въ плодоносныя поля, составлять грандіозные проекты воднаго пути въ Индію и чудовищнаго орошенія пустыни отъ границъ Индіи до Аральскаго моря и отъ него до Каспія. Только накопленіе силъ создало нефтяной Кавказъ и смлый замыселъ переливать нефть изъ Баку прямо въ корабли, стоящіе въ Батум. И никакіе смлые замыслы насъ не пугаютъ, все считаемъ мы возможнымъ, мы чувствуемъ себя прямыми преемниками и продолжателями гигантскихъ, геніальныхъ начинаній Петра Великаго. И тавричанинъ, и прогрессивный земледлецъ Свернаго Кавказа, работающій уже не иначе, какъ машинами, и переселенецъ, плывущій на свой счетъ во Владивостокъ, и даже тотъ захудалый мужикъ, который плетется на Амуръ по одиннадцати лтъ,— все это избытокъ нашихъ силъ, отыскивающій себ новое дло, избытокъ, для котораго нужно создать исходъ и помщеніе, какъ создаемъ водоемъ для воды, чтобы она не разливалась по-пустому и вмсто полезной силы не превращалась бы во вредную.
Но рядомъ съ этимъ накопленіемъ силъ идетъ и другое накопленіе. Т самые гиганты заводы, которые подавляютъ воображеніе чудовищнымъ размромъ своихъ производствъ, закабаляютъ десятки тысячъ людей и создаютъ заводскій пролетаріатъ въ благословенныхъ черноземныхъ степяхъ, которые бы, казалось, и созданы-то только для того, чтобы обезпечивать самостоятельное и независимое существованіе. Нашъ углекопный и желзно-заводскій пролетаріатъ еще не доросъ до того, чтобы составлять стотысячную стачку, какъ это онъ длаетъ въ Германіи, онъ пока лишь слагаетъ псни о своей тяжелой дол, а доля эта, должно быть, не легка, потому давно ли Юзъ заложилъ въ Екатеринославской губерніи первый желзный заводъ, а уже рабочіе Юга поютъ:
Смерть таскаемъ за плечами.
Одинъ Богъ небесный съ нами!
Теперь нашъ нарождающійся рабочій вопросъ разршается пока при помощи кабака и, конечно, такое его ршеніе ‘ужь слишкомъ просто’, замчаетъ совершенно основательно Г. И. Успенскій (Русскія Вдомости: ‘Новыя народныя псни’). Бабакъ, пока, не придумалъ другаго разршенія, кром ‘погрома’ и дикаго пьянства. Напримръ, въ с. Каменскомъ, лежащемъ рядомъ съ заводами Бокериль и Рау,— 19 кабаковъ. Два раза въ мсяцъ посл ‘получки’ рабочіе съ заводовъ заполняютъ кабаки, затмъ буйствуютъ, бьютъ стекла, а то свершаютъ подвиги и погромче. Такъ, недавно они разнесли буфетъ въ одномъ кабак, а потомъ, собравшись большою толпой, совершенно разрушили все имущество въ 2-хъ этажной гостиниц того же хозяина, разбили органъ, билліардъ, разграбили 400 руб., банковые билеты и все домашнее имущество, повыкололи глаза лошадямъ кабатчика, поубивали индюшекъ, даже канареекъ! (Одесскій Листокъ).
Мене и не въ такомъ подавляющемъ размр надвигается тавричанинъ и нмецъ колонистъ, но и они не хуже Юза, Кокериля и Рау, да владльцевъ гигантскихъ каменноугольныхъ копей съумютъ заставить пть тхъ, кто попадетъ въ ихъ цпкія руки. ‘Крестьяне Юга уже чуютъ бду отъ наплыва къ нимъ новыхъ землевладльцевъ, съ большою враждебностью встрчаютъ ихъ и просятъ помщиковъ: ‘продавайте землю кому хотите, только не тавричанамъ и нмцамъ, потому что намъ тогда житья не будетъ’ (Елизаветградск. Встникъ).
Какъ ‘совстью’ гр. Льва Толстаго разршить эти вопросы? Какъ привести ею въ порядокъ и уравновсить всю эту жизнь, переливающуюся черезъ край, пробивающую себ новые пути, стремящуюся создать иной порядокъ отношеній, на прежній крпостной вовсе не похожій? Тутъ не одни вопросы промышленности, изъ ничтожной, мелкой стремящейся стать міровой. И не одинъ тутъ вопросъ переселенческій. И не тавричанинъ, этотъ новый типъ новаго нарождающагося земледльца, является только тмъ неизвстнымъ, которое требуется опредлить. Наше жизненное уравненіе иметъ массу неизвстныхъ, и эти неизвстныя гораздо шире, глубже и сложне очевидностей, выставляемыхъ на показъ жизнью. Она обнимаетъ всю сумму нашихъ внутреннихъ отношеній, всю ту массу несоглашенныхъ и мшающихъ другъ другу противорчій, которыя выражаются въ тхъ или другихъ нашихъ внутреннихъ неустройствахъ. Одни колеса русской жизни вертятся свободно, и чмъ дальше, тмъ скоре они крутятся, втягивая въ свое вращеніе все, что они этимъ вращеніемъ могутъ захватить. Другія скрипятъ и почти не двигаются, встрчая разныя препятствія. Какою же общею сознательною, руководящею идеей, какимъ общимъ принципомъ охватывается все это кажущееся нестройное движеніе, называемое русскою общественною жизнью? Гд у насъ та руководящая идея, которая, проникая въ будущее, этимъ будущимъ регулировала бы настоящее? Разршимъ ли мы эти сложные вопросы и опредлимъ ли неизвстныя нашего уравненія, если, послушавъ нашихъ проповдниковъ личной нравственности, станемъ класть печи, шить сапоги и перестанемъ продавать право своего духовнаго первородства за чечевичную похлебку? Очевидно, что центръ тяжести при разршеніи нашихъ общественныхъ вопросовъ не въ личномъ покаяніи и не въ допрос своей совсти, къ Которому призывалъ ораторъ на могил Салтыкова, а въ допрос своей мысли: такъ ли она работаетъ и то ли она понимаетъ, что ей нужно понимать? Вотъ къ какой совсти обращался Салтыковъ.
Салтыковъ обращался къ совсти общественнаго сознанія. Онъ раскрывалъ т общія идейныя причины, отъ которыхъ именно и идетъ человкъ на убыль, онъ говорилъ о томъ сознательномъ развитіи, которое творитъ умственно-самостоятельныхъ и понимающихъ людей, и о тхъ общихъ причинахъ, которыя этому развитію мшаютъ. Никто такъ не преслдовалъ ограниченность мысли и чувствъ, какъ Салтыковъ, и никто такъ не раздражалъ его, какъ глуповцы разныхъ цвтовъ, видовъ и положеній.
Салтыковъ былъ истинный мудрецъ, которому были ясны вс тончайшія нити и пружины личныхъ и общественныхъ отношеній, онъ только объ этихъ отношеніяхъ и говорилъ, только о нихъ онъ и напоминалъ, только ихъ законъ онъ и отыскивалъ въ каждой отдльной человческой душ. Сила ума Салтыкова заключалась въ рдкой проницательности, въ способности вдругъ, сразу, моментально проникнуть въ самую суть человческой души или въ суть сложнаго явленія, созданнаго множествомъ подобныхъ душъ.
Потому-то потеря Салтыкова тадъ и громадна, что у насъ нтъ другаго, равнаго ему крупнаго человка, который бы могъ настолько же помогать развитію общественнаго сознанія, насколько помогалъ ему Салтыковъ, потому эта потеря и велика, что у насъ нтъ другаго писателя, который бы могъ воздйствовать на ту именно совсть, на которую воздйствовалъ Салтыковъ.
Сравнительно съ Салтыковымъ, этимъ истиннымъ гигантомъ, остальные наши учителя-проповдники сущіе младенцы. Хороня Салтыкова, думающая Россія чувствовала (сознательно или безсознательно), что теперь у нея уже нтъ центральнаго тла, нтъ того свтившаго всмъ маяка, которымъ былъ Салтыковъ для всей наиболе умственно независимой части населенія.
Исторія выработала у насъ три главныя общественно-умственныя движенія. Вс они традиціонныя, вс они создались потребностями жизни и вс они, понтону, ея органическій продуктъ. Эти три движенія постоянно между собою борятся и во взаимной борьб ихъ и заключается исторія нашего общественнаго и гражданскаго прогресса. То одно, то другое изъ этихъ умственныхъ движеній выступаетъ впередъ и, овладвъ жизнью, даетъ ей руководящій тонъ, создаетъ общее настроеніе и на боле или мене продолжительное время устанавливаетъ направленіе, которому должны подчиняться вс остальныя умственныя теченія. Эти три движенія общественной мысли: петровское, созданное тми же потребностями обновленія, которыя создали и Петра Великаго (маякомъ этого движенія въ послднее десятилтіе и былъ Салтыковъ), крпостное, отличающееся наибольшею устойчивостью и до сихъ поръ обыкновенно перетягивающее равновсіе на свою сторону, и покаянное, проповдующее гражданское спасеніе путемъ нравственнаго улучшенія личности.
Каждое изъ этихъ движеній иметъ свои твердые устои, свою точную программу, свой логическій законъ, а, слдовательно, и свой точный и вполн опредленный путь.
Основной признакъ петровскаго умственнаго движенія вовсе не въ его прогрессивности. Крпостное умствованіе тоже прогрессивное, прогрессивно и умствованіе покаянное. Особенность петровскаго движенія — только въ его широкомъ представленіи идеи счастія. ‘А о Петр вдайте, что жизнь ему не дорога, лишь бы была счастлива Россія’. Вотъ эта-то счастливая Россія и есть источникъ и конечная цль петровскаго направленія. Для него не существуетъ никакихъ частныхъ представленій, ничего обособленнаго ни въ вид окраинъ или середины, ни въ вид національностей или племенъ, или религіозныхъ различій, ни въ вид сословій, или привилегированныхъ группъ, а вс эти частности оно сливаетъ въ одно общее уравновшенное понятіе о ‘Россіи’, которая должна служить источникомъ равнаго и одинаково доступнаго счастія для всхъ тхъ, кто ее составляетъ.
Въ этомъ понятіи объ общемъ заключается главный секретъ непомрной силы этого мышленія, его полета, шири и смлости. Тутъ же и секретъ геніальности Петра. Каждое дло Петра было велико только потому, что оно было широко, а широко оно было потому, что охватывало идею общаго, а не частнаго. Петръ не рылся въ мелочахъ, не задавался вопросами о препятствіяхъ, онъ задавался только идеей общаго счастія, а затмъ удаленіе препятствій являлось уже само собою, какъ простое слдствіе перехода идеи въ дло.
Оттого-то Петру и удавались вс дла, что его широкая мысль опиралась всегда на такія же широкія практическія мры. Петръ полумръ не зналъ. Нужно ли ему ввести улучшенную породу скота, онъ нагонитъ, куда ему нужно, тысячи коровъ и быковъ и водворитъ породу сразу. Нужна ему улучшенная порода лошадей — онъ точно также нагонитъ тысячи головъ и ихъ массой закроетъ всю мстную породу. Это былъ его методъ дйствія во всемъ, въ народномъ и государственномъ хозяйств, въ гражданскихъ преобразованіяхъ, въ учрежденіяхъ. И Петру все удавалось только потому, что онъ дйствовалъ массовыми средствами. Въ тхъ случаяхъ, когда онъ поступалъ иначе, т.-е. не могъ подавить старое массовымъ вліяніемъ новаго, ему реформы не удавались.
Ужь таково свойство идеи, имющей цлью общее, а не частное благо. Такія идеи зовутся широкими, геніальными, практическія дла, которыя ими разршаются,— великими, а времена, когда эти великія дла свершаются,— эпохами.
Есть и еще одна поразительная особенность у широкихъ общественныхъ идей: он пресоздаютъ практическую нравственность. Когда камертономъ жизни является идея общаго блага и общихъ мръ, этотъ камертонъ начинаетъ руководить поведеніемъ отдльныхъ людей и возникаетъ внезапно общее стремленіе къ справедливости, правд, уравненію, до того времени еще невиданное. Подобную эпоху мы переживали еще недавно.
Наконецъ, петровское умственное движеніе есть почти исключительно преобразовательное, опирающееся на соотвтствующія ему учрежденія. По этому-то учрежденія, на которыхъ оно останавливается, имютъ всегда тотъ же широкій размръ и отличаются всеобщностью своихъ мръ. А такъ какъ осуществленіе подобныхъ мръ требуетъ соотвтственныхъ силъ, то само собою устанавливается неизбжное соотношеніе между творческою мыслью и тми руками, которыми эта мысль проводится въ жизнь.
Любопытно, что обыденное мнніе, что у насъ нтъ людей, повторяется почти тридцать лтъ, хотя оно имло полную возможность проврить себя историческими указаніями.
Ужь, кажется, Петръ Великій началъ свою работу совсмъ въ непроницаемомъ лсу. Какими же руками онъ ее свершилъ? Однми собственными руками, если бы он были у него даже въ десять разъ сильне, Петру бы своего дла не свершить. Вс свои дла Петръ сдлалъ людьми. Вс реформы Императора Александра И свершились тоже людьми и на каждую реформу, какъ бы она ни была многосложна и запутана, явилась такая масса силъ, а силы эти свершили свое дло съ такимъ замчательнымъ совершенствомъ, что освобожденіе крестьянъ и судебная реформа вызвали даже изумленіе всего просвщеннаго міра.
И, несмотря на эти факты, у насъ почему-то преобладаетъ не только упорное, но и усиливающееся мнніе, что ‘нтъ людей’. Даже и пословицу мы сочинили о болот. Конечно, болото создаетъ всегда то, что ему и приличествуетъ создавать. Но, вдь, преобразовательное и организаціонное движеніе мысли, о которомъ я говорю, творитъ не болото. Каждое дло найдетъ всегда соотвтствующихъ работниковъ, и потому дло не въ работникахъ, а въ дл.
Объ остальныхъ движеніяхъ мысли я говоритъ теперь не стану. Замчу только, что покаянное, проповдывавшее самоуничиженіе и замаливаніе грховъ, даже предлагавшее самоочищеніе путемъ каторги (ед. Достоевскій), въ лиц гр. Льва Толстаго сдлало уже значительный шагъ впередъ и своею формулой о возвращеніи долга народу какъ бы пытается стать гражданскимъ. Но такъ какъ область этого мышленія совсмъ не гражданская, то ни теоретически, ни практически (опрощеніе, кладка печей, личный земледльческій трудъ) мышленіе это не могло раскрывать никакихъ гражданскихъ горизонтовъ.