ОЧЕРКИ РУССКОЙ ЖИЗНИ.
ОЧЕРКИ РУССКОЙ ЖИЗНИ.
XXIX.
Н. Ш.
‘Русская Мысль’, кн.XI, 1888
Очерки русской жизни, Шелгунов Николай Васильевич, Год: 1888
Время на прочтение: 27 минут(ы)
Въ No 29 Недли напечатана статья: Мрачныя и свтлыя явленія. Статья эта иметъ личный характеръ и написана такимъ пріемомъ, какимъ пишутся вс личныя полемическія статьи. Но такъ какъ статья помщена передовой, не подписана авторомъ, то она является, несомннно, статьей редакціонной, т.-е. выражаетъ образъ мыслей не только того изданія, въ которомъ она помщена, но и тхъ читателей, мнніемъ которыхъ газета руководитъ. Въ этомъ смысл вопросъ о мрачныхъ и свтлыхъ явленіяхъ получаетъ уже другой размръ.
Прежде чмъ говорить, однако, по существу дла, считаю нужнымъ сдлать коротенькое предисловіе.
Если бы авторъ статьи, о которой рчь, не далъ перевса своимъ личнымъ чувствамъ, то ему не было бы и никакой нужды писать статью лично-полемическую. Но, затруднившись установить, что и за Очерками русской жизни стоить редакція журнала, гд они печатаются, а, слдовательно, и мнніе извстной группы людей, авторъ, сдлавъ свою статью редакціонною, написалъ ее, все-таки, лично-полемически. Это тоже одинъ изъ тхъ умственныхъ фактовъ, на который нельзя не указать, какъ нельзя оставить безъ разъясненія и всей статьи, служащей выраженіемъ извстной степени нашего общественнаго развитія, извстнаго состоянія нашей общественной мысли, раздвоившейся между двумя теченіями. Такимъ образомъ, статья о свтлыхъ явленіяхъ получаетъ боле сложный интересъ, какого, можетъ быть, и не предполагалъ въ ней ея неизвстный авторъ.
Собственно, какъ статья, она написана слабо и въ полемическомъ, и въ логическомъ отношеніи. Короткимъ, остроумнымъ замчаніемъ, что длинный списокъ русскихъ свтлыхъ явленій начинается нсколько странно — тремя похоронами: учителя, акушерки и женщины-врача, внутренній обозрватель Русской Мысли сказалъ въ августовской книжк о логической сторон статьи все. Можно, пожалуй, прибавить, что своею собственною статьей авторъ нисколько не увеличилъ длиннаго списка перечисляемыхъ имъ свтлыхъ явленій.
Пріемъ, на которомъ построена статья, извстенъ въ реторик подъ названіемъ паралогизма. Отъ софизма онъ отличается тмъ, что софизмъ длаетъ неправильное заключеніе преднамренно, а паралогизмъ происходить отъ неосновательнаго знакомства съ предметомъ сужденія. Приведу и примръ, и заране извинюсь за это передъ читателемъ, но, право, мы такъ много забыли изъ того, что еще недавно знали, повидимому, твердо, что иногда даже и слдуетъ напоминать забытое. Вотъ этотъ примръ: Катонъ, житель острова Крита, говоритъ, что критяне вс лгуны, а если критяне вс лгуны, то и Катонъ, какъ житель острова Крита, тоже лгунъ и сказалъ неправду,— значитъ, критяне не лгуны, если же критяне не лгуны, то и Катонъ, какъ житель острова Крита, не лгунъ, слдовательно, онъ сказалъ правду и критяне лгуны, а если критяне лгуны, то и Катонъ… ну, и т. д. безконечно, какъ сказка о бломъ бычк.
На подобномъ же все построена и статья Недли. Какъ въ приведенномъ паралогизм Катонъ утверждаетъ, что критяне вс лгуны, такъ и авторъ статьи утверждаетъ, что по Очеркамъ русской жизни у насъ все гадко, гнило, удушливо. Дальнйшее изложеніе есть лишь развитіе этого все.
Чтобы доказать, что не все у насъ мрачно, статья приводитъ цлый рядъ ‘свтлыхъ явленій’. Я попрошу у читателя позволеніе повторить этотъ довольно длинный списокъ съ несущественными, впрочемъ, сокращеніями. ‘Ограничиваясь однимъ послднимъ годомъ, мы,— говоритъ авторъ,— можемъ указать на цлый рядъ свтлыхъ явленій, о которыхъ мы узнали изъ провинціальной печати. Въ Смоленской губерніи населеніе нсколькихъ волостей собралось ‘отдать послдній долгъ почившему учителю, который бросилъ ради этого поприща военную службу и 50 лтъ несъ тяжелую долю народнаго учителя, въ Подольской губерніи населеніе одного мстечка устроило торжественныя похороны акушерк, принявшей въ теченіе своей долгой жизни боле 5,000 дтей, г. Тобольскъ въ полномъ состав провожалъ трупъ женщины-врача, которая въ одинъ годъ своей дятельности успла пріобрсти любовь всего города. Это одна группа фактовъ. Вотъ факты изъ другой области: въ Томск образовалось и процвтаетъ ‘общество попеченія о народномъ образованіи’, благодаря дятельности котораго Томскъ, по относительному числу дтей, получающихъ начальное образованіе, занимаетъ первое мсто среди всхъ русскихъ городовъ, не исключая и столицъ, въ Енисейск и Минусинск общественная иниціатива создала богатые музеи съ библіотеками при нихъ, въ Томск и въ Одесс та же общественная иниціатива создала безплатныя народныя библіотеки, въ Харьков уже 18 лтъ существуетъ частная воскресная школа, въ которой безплатно обучаютъ до 60 учительницъ, а число безплатно обучающихся взрослыхъ ученицъ ежегодно доходить до 350—400, по образцу харьковской школы недавно устроились школы въ Тифлис и Одесс, въ цломъ ряд городовъ, благодаря энергіи небольшихъ кружковъ, основались и процвтаютъ народныя чтенія и т. д. Вотъ факты еще иного рода: въ Ставропол-Кавказскомъ недавно устроилась безплатная столовая для бдныхъ, въ Курск существуетъ ‘мастерская благотворительнаго общества’, въ Вологд второй годъ дйствуетъ комитетъ по улучшенію положенія кустарей, такрй же комитетъ недавно образованъ въ Перми, въ Красноуфимск дятельно работаетъ съ конца прошлаго года комитетъ по поднятію экономическаго положенія населенія вообще, пермское земство создало въ ныншнемъ году особый банкъ для выдачи ссудъ кустарямъ, такой же банкъ работаетъ уже нсколько лтъ въ Царевококшайскомъ узд, новооскольское земство приняло на себя посредничество между военнымъ министерствомъ и мстными кустарями-сапожниками и т. д. Наконецъ, еще одинъ рядъ фактовъ: въ Молог кружокъ дятельныхъ лицъ добился того, что городъ съ пятью тысячами жителей иметъ двухъ городскихъ врачей, достаточное количество школъ, гимнастическую школу и богатую библіотеку, а, главное, установилъ разумное пользованіе городскими землями, т же основанія эксплуатаціи городскихъ земель заимствованы недавно г. Царевококшайскомъ, въ Звенигород энергія одного человка сдлала невозможными злоупотребленія цлой группы лицъ, завладвшей городскимъ ‘управленіемъ, такую же роль играетъ въ послдніе годы въмосальскомъ уздномъ и калужскомъ губернскомъ земствахъ одинъ изъ гласныхъ отъ крестьянъ, въ Пермской губерніи, благодаря энергіи одного лица, директора красноуфимскаго реальнаго училища, создалась и процвтаетъ въ высокой степени полезная организація агрономическихъ смотрителей, въ Бердянскомъ узд группа земскихъ дятелей добилась того, что всякій мальчикъ получаетъ возможность обученія въ школ и каждый больной находитъ медицинскую помощь’.
Но, вдь, и я еще не мертвый, на котораго можно валить все, и я съ документами въ рукахъ могу выступать съ своими доказательствами. Возьму тоже только одинъ годъ, но это будетъ и дйствительно одинъ годъ. Въ январьскомъ Очерк ныншняго года говорится о русскомъ мужик-переселенц, который бредетъ чуть не на край свта и несетъ свой общинный распорядокъ, свою боле высшую культуру, свое безсознательное общестепно-политическое міровоззрніе на азіатскій востокъ, для котораго онъ является прогрессивною силой. Въ февральскомъ Очерк говорится объ умственной работ шестидесятыхъ годовъ и ея общественно-воспитательномъ значеніи. Въ мартовскомъ — о томъ стремленіи къ благу и добру, которое живетъ въ каждой русской душ, но не можетъ вполн выразиться въ общественномъ поведеніи. Въ майскомъ — о цльной натур Гаршина и опять о томъ же стремленіи къ любви, правд и справедливости въ соединеніи съ личнымъ мужествомъ и энергіей.
Это ли не свтлыя явленія, и именно явленія, а не отдльные единоличные или единичные факты? Тутъ или цлое народное движеніе, или цлое умственное движеніе, или стремленіе всего общества къ благу и добру. А, кром того, въ предъидущихъ Очеркахъ приводились нкоторые изъ тхъ отдльныхъ фактовъ, на которые указываетъ авторъ статьи.
Что же этимъ ‘свтлымъ явленіямъ’ противупоставляетъ авторъ статьи, признавая мои явленія непригодными, а свои считая гораздо доказательне? Онъ начинаетъ съ того, что общаетъ ограничиваться ‘однимъ послднимъ годомъ’, а, между тмъ, изъ всхъ 23 приводимыхъ имъ фактовъ только ‘три смерти’, да банкъ, устроенный пермскимъ земствомъ, относятся къ свтлымъ явленіямъ послдняго года, а остальные 19 случаевъ взяты изъ времени предъидущаго. Затмъ вы читаете: ‘одно мстечко’, ‘одинъ человкъ’, ‘одинъ гласный изъ крестьянъ’, ‘одно лицо’ или отдльныя указанія на города и земства. Я вовсе не стараюсь ослабить значеніе перечисленныхъ авторомъ фактовъ, а говорю только о способ его доказательствъ и ставлю тоже вопросъ: почему авторъ не хочетъ признать свтлыми явленіями цльныхъ групповыхъ фактовъ и групповыхъ или общественныхъ стремленій и противупоставляетъ имъ только свои частные случаи?
Второй вопросъ въ томъ, почему въ той же самой Недл, въ No 29 которой напечатана передовая обвинительная статья противъ мрачнаго взгляда на современную русскую жизнь, напечатана въ No 36 слдующая характеристика современной дйствительности (Національность по В. Соловеву). На тихой и сонной поверхности современной русской общественной мысли время отъ времени то промелькнетъ зыбь, то прокатится что-то врод волны, чтобы замереть у соннаго берега, то въ какой-нибудь точк вдругъ заюлитъ и закрутитъ воронкой, втягивая куда-то въ глубину и оторвавшійся отъ родимой втки листокъ, и мелкую рыбешку, беззаботно плескавшуся на своемъ маленькомъ приволь. Заюлитъ, закрутитъ — и опять тихо, слова легла та же зеркальная поверхность, неподвижная и какъ бы безнадежно-мертвая, точно ничто никогда и не волновало ея. Что же значитъ все это? Или русская общественная мысль — пока еще до поры до времени безжизненная, а, слдовательно, и инертная стихія, которая приводится лишь въ кажущееся движеніе случайными толчками вншнихъ силъ? Или, можетъ быть, она живетъ и работаетъ въ глубинахъ, прикрываясь вншнею неподвижностью и лишь изрдка и случайно прорываясь на поверхность?’
Въ томъ же No 36 есть еще и передовая статья по поводу отчета преосвященнаго Никанора. Преосвященный выступилъ съ такимъ же рзкимъ обличеніемъ священниковъ своей херсонской епархіи, съ какимъ саратовскій губернаторъ Косичъ цыступилъ противъ своихъ подчиненныхъ. Но тогда Недля нашла нужнымъ взять саратовскаго губернатора подъ свою защиту противъ газетныхъ на него нападокъ (такъ мн помнится), а теперь по поводу картины, рисуемой преосвященнымъ, и его ‘темно’, ‘грустно’, ‘не предвидится разсвта’ Недля, ‘не сомнваясь въ фактической врности наблюденій’, находитъ неправильнымъ ‘трактовать духовенство вн всякой связи его съ окружающею средой, вн зависимости отъ тхъ условій, среди которыхъ оно живетъ и дйствуетъ’.
Если все это такъ, то, во-первыхъ, не слдовало бы и ной Очерки трактовать вн зависимости ихъ отъ тхъ общихъ условій, съ который они находятся въ связи, во-вторыхъ, ‘свтлымъ явленіямъ’, списокъ которыхъ привелъ авторъ Недли, тоже не слдовало придавать выдающагося значенія, потому что и они находятся тоже съ чмъ-нибудь въ связи, а, въ-третьихъ, заключеніе, которое длаетъ Недля, сопоставляя рзкое обличеніе преосвященнаго Никанора съ идеализаціей духовенства его апологетами, желающими отдать въ руки духовенства вс школы,— что въ окномъ случа ошибка въ сторону осужденія, а въ другомъ въ сторону возвеличенія,— нельзя ли примнить и къ самой Недл, у которой, какъ у ласковаго мужика, отъ гостепріимства котораго убжалъ лшій,— изъ одного и того же рта выходитъ и тепло, и холодъ?
Что же это такое — противорчія? Нтъ, не противорчія, а, въ большинств случаевъ, только извстный пріемъ. У Недли есть свое цльное направленіе, которое она проводитъ и боле яркимъ выраженіемъ котораго явилась статья о мрачныхъ и свтлыхъ явленіяхъ. Авторъ статьи только совершенно напрасно употребилъ личный полемическій пріемъ, это было неудачное оружіе, выборъ котораго, конечно, завислъ чисто отъ темперамента автора и его приподнявшагося личнаго чувства, что, конечно, и помшало спокойствію и безпристрастію изложенія. Но, въ общемъ, онъ идетъ, только съ другой стороны, къ той же точк. Для поясненія своей мысли я употреблю такое сравненіе. Авторъ статьи идетъ по лстниц снизу наверхъ, а я иду сверху внизъ, и если онъ и я будемъ продолжать свое путешествіе, то думаю, что на какой-нибудь ступеньк мы, наконецъ, пожалуй, и встанемъ рядомъ. Но почему авторъ не хотлъ разсмотрть, куда я иду, и почему онъ на меня такъ разсердился, этого я объяснить не съумю, да думаю, что для читателя это и не важно.
Ступень, на которой стоитъ авторъ (въ той стать, о которой рчь), повидимому, очень устойчивая и другихъ ступеней онъ не допускаетъ. Do крайней мр, онъ не хочетъ замчать, что люди ползутъ вверхъ и внизъ еще и по другимъ ступенямъ, желая найти или создать себ положеніе въ жизни. Авторъ стоитъ на ‘нравственной точк зрнія’ и на ‘точк зрнія цлесообразности’ (его подлинныя слова).
Держась этой программы, онъ требуетъ, чтобы каждый писатель (въ подлинник ‘публицистъ’, но это неврно) обращалъ вниманіе на вс стороны жизни, а не останавливался на одной, потому что это будетъ ‘подлогъ’, ‘грубая передержка’, ‘ложь’ (о своемъ паралогизм онъ не упоминаетъ). Изображеніе мрачныхъ сторонъ онъ допускаетъ, но какъ вызовъ общества на работу, которая бы устранила изображаемыя мрачныя явленія. Но одного указанія на мрачныя стороны онъ считаетъ еще недостаточнымъ, нужно также указать, какъ можно при данныхъ условіяхъ бороться съ этими явленіями. И вотъ тутъ и выступаетъ необходимость знакомства со ‘свтлыми явленіями’, потому что только они и могутъ научить, какъ всего лучше вести борьбу съ печальными явленіями, какъ работать для прогресса при данныхъ условіяхъ дйствительности. ‘И чмъ мрачне эта дйствительность,— говоритъ авторъ,— чмъ меньше въ ней свтлыхъ явленій, тмъ боле важна популяризація этихъ свтлыхъ явленій, какъ лучшее средство указанія положительныхъ путей, на которые нужно выходить людямъ, стремящимся къ улучшенію мрачной дйствительности!. Указаніе на ‘свтлыя явленія’ важно еще и потому, что оно производитъ ‘бодрящее впечатлніе’. И то дурно, и другое дурно, и третье дурно (а самое дурное, кажется, то, что мы, мнящіе себя просвтителями и учителями общества, не умемъ еще понимать другъ друга). Да возможно ли, наконецъ, что-либо хорошее? Лучшимъ отвтомъ на такой вопросъ и должно служить именно указаніе на ‘свтлыя явленія’, свидтельствующія о томъ, что дятельность, направленная на борьбу со зломъ, съ людскимъ горемъ, вполн возможна, лишь бы была энергія и желаніе работать на пользу лучшаго будущаго.
Лично я очень радъ, что авторъ этой руководящей программы признаетъ въ нашей жизни ‘мрачныя явленія’ (значитъ, я вовсе ужь не такъ виноватъ, тмъ боле, что одинаково со мною виноватымъ оказался и преосвященный Никаноръ). Но авторъ программы не только признаетъ ‘мрачныя явленія’ въ нашей жизни, но признаетъ ихъ еще въ такомъ количеств, что считаетъ для каждаго писателя обязательнымъ ‘популяризировать свтлыя явленія’ и возбуждать ‘бодрящее впечатлніе’.
Но если это такъ, если ‘чмъ меньше въ жизни свтлыхъ явленій, тмъ боле нужна ихъ популяризація’, то какъ же выполнить самый первый параграфъ программы и не останавливаться ‘на одной сторон жизни’, потому что это будетъ ‘подлогъ’, ‘грубая передержка’, ‘ложь’? Вдь, требуя отъ писателя, чтобъ онъ давалъ тмъ больше картинъ свтлыхъ явленій, чмъ ихъ меньше въ дйствительности, авторъ предлагаетъ прибгать къ антитез, т.-е. проповдуетъ такую же односторонность, противъ которой онъ возстаетъ, но только въ другую сторону. Ну, а если публицистъ, принявшій эту программу, будетъ давать только ‘картины свтлыхъ явленій’ и возбуждать ‘бодрящее впечатлніе’, авторъ программы обвинилъ бы его за это? Конечно, нтъ. Въ такомъ случа, что же значатъ вс эти обвиненія другихъ въ подлогахъ, въ грубыхъ передержкахъ и во лжи? Къ чему ставить въ первомъ параграф руководства для писателей, чтобъ они обращали вниманіе непремнно на вс стороны жизни, когда послдующимъ параграфомъ это требованіе отмняется?
И дло тутъ вовсе не въ противорчіяхъ и о нихъ собственно и говорить не стоитъ. Вс разсужденія автора вполн логичны и послдовательны. Все дло въ точк зрнія, въ той ступени лстницы, съ которой авторъ смотритъ на жизнь и на людей. А съ этой ступени, дйствительно, не очень много увидишь.
Вся неясность, расплывчатость и неопредленность этой слишкомъ общей программы происходить только отъ того, что она построена на теоріи морали и личности. Поэтому-то эта программа по своей схем можетъ одинаково служить какъ для Недли, такъ и для Гражданина и Московскихъ Вдомостей, которые тоже стоятъ на личномъ начал. Тутъ и программа одна, и схема одна, да, пожалуй, и мораль будетъ одна: нужно вызвать на работу общество, данныя условія остаются неизмнными, вокругъ все скверно, и поэтому требуется, чтобы каждый человкъ развилъ въ себ наивысшую энергію, а для этого ему необходимо указывать на примры энергическихъ и честныхъ людей и показывать, какими средствами і способами они боролись со зломъ и исполняли свой гражданскій долгъ.
И совершенно послдовательно авторъ этой программы приводитъ въ подкрпленіе ея и соотвтствующіе факты личнаго героизма. Вотъ почтенный человкъ бросаетъ военное поприще и идетъ въ народные учителя и несетъ эту тяжелую долю 50 лтъ. Вотъ акушерка въ теченіе своей долгой жизни не отказываетъ никому въ своей помощи и принимаетъ боле 5,000 дтей. Вотъ женщина-врачъ въ одинъ годъ своей дятельности пріобртаетъ любовь всего города и умираетъ буквально отъ истощенія силъ. Вотъ одинъ энергическій человкъ идетъ на борьбу съ цлою кликой злоупотребителей, а вотъ и другой человкъ свершаетъ подобные же подвиги въ мосальскомъ и калужскомъ земствахъ и т. д. Вс послдующіе примры такіе же моральные примры героизма, служенія, чувства долга и энергіи.
Любопытно бы сопоставить эту программу ‘личнаго героизма’ съ совершенно противуположною теоріей, установленною въ NoNo 13 и 15 Недли статьей по поводу ‘новаго литературнаго поколнія’. Авторъ ‘мрачныхъ и свтлыхъ явленій’, очевидно, не принадлежитъ къ новому литературному поколнію, потому что высказываетъ устарвшіе взгляды, которые это поколніе уже отрицаетъ. Новое литературное поколніе совсмъ отринуло прежніе идеалы ‘вслдствіе естественной для живаго человка невозможности превратиться въ сухую, отвлеченную схему идеализированнаго героя-гражданина’. И весь этотъ идеализмъ не больше, какъ извстный миражъ, ‘это ничто иное, какъ охватывающая по временамъ человчество суровая и аскетическая религія гражданственности. Увлекая человка громадностью своей задачи, блескомъ открываемыхъ ею перспективъ всеобщаго счастья, она налагаетъ на него, во имя величія и трудности своей цли, тяжелыя обязанности, требуетъ подвижничества и самопожертвованія. Она стремится замнить существующій органическій порядокъ жизни другимъ, идеальнымъ, придуманнымъ человкомъ, и потому не можетъ не относиться отрицательно къ природ, къ дйствительности міра, создавшаго несогласныя съ ея планами явленія. Жизнь для нея ничто иное, какъ борьба за идеалы, а потому она цнитъ въ человк только преданность ея идеямъ, да ршительную, непоколебимую волю, — словомъ, то фанатическое настроеніе, которое заставляетъ его отршиться отъ всхъ благъ и приманокъ жизни и позволяетъ ему совершать чудеса героизма и самоотверженія въ сфер общественной дятельности’.
Согласно этой новой общественной теоріи, авторъ программы, несомннно, отсталый человкъ и принадлежитъ къ одному изъ старыхъ поколній. Чтобы возбудить ‘бодрящее впечатлніе’, онъ приводитъ такіе дйствительно замчательные примры личной энергіи и самоотверженія, какъ сельскій народный учитель, акушерка, женщина-врачъ или т энергическіе борцы, которые выступили противъ мстныхъ злоупотребителей, а ему отвчаютъ, что его примры только ‘сухія отвлеченныя схемы идеализированнаго героя-гражданина’, что ‘русское молодое поколніе разочаровалось въ господствовавшихъ до него идеалахъ’… что ‘для него осталась дйствительность’, что ‘оно признало необходимость этой дйствительности, въ которой ему суждено жить’, что ‘оно приняло эту судьбу спокойно и безропотно’, что жизнь перестала для него длиться по категоріямъ героическаго и пошлаго (значитъ, въ ней нтъ ни свтлыхъ, ни мрачныхъ явленій, а вс явленія одинаковы), что ‘ея естественныя возможности, необходимыя потребности духа и тла, простыя человческія радости и стремленія не кажутся ему жалкими и презрнными, точно такъ же, какъ моменты напряженной человческой дятельности, трагическіе моменты самопожертвованія и подвижничества, вызываемые экстатическими душевными состояніями или роковыми, жестокими коллизіями жизни, уже не пробуждаютъ въ немъ исключительныхъ восторговъ и симпатій’.
Какой, однако, безпощадный и жестокій отвтъ! Къ чему же ведетъ теорія ‘свтлыхъ явленій’ и ‘бодрящихъ впечатлній’, зачмъ эти примры героизма, которыми писатели должны увлекать слабыхъ, инертныхъ и спящихъ, указывая имъ, что въ жизни возможно и хорошее, когда ни ‘напряженная человческая дятельность, ни трагическіе моменты самопожертвованія и подвижничества’ не пробуждаютъ уже въ молодомъ поколніи восторговъ и симпатій. Къ кому же вы обращаетесь со своею проповдью, если у васъ нтъ слушателей? Кто станетъ выполнять вашу программу, когда она въ той же самой Недл осуждена какъ продуктъ ‘экстатическаго душевнаго состоянія’?
Но я не хочу пользоваться очевиднымъ паралогизмомъ обихъ статей, къ которому прибгли авторы ради усиленія доказательствъ. Новое поколніе не можетъ быть такимъ, какимъ его характеризуетъ авторъ ‘литературнаго поколнія’, и его жизненную формулу нужно, несомннно, установить нсколько иначе. Поэтому я обращу вниманіе читателя не на послднее слово каждаго изъ приводимыхъ мною авторовъ, а на общія основы, изъ которыхъ эти послднія слова вышли.
Если ставить вопросъ такъ, то окажется, что въ этихъ двухъ взглядахъ,— одномъ, требующемъ героизма, и другомъ, прописывающемъ герою полную отставку и предлагающемъ плыть по теченію,— никакого внутренняго, а тмъ боле непримиримаго противорчія нтъ. Оба взгляда исходять изъ одной и той же точки (изъ ‘личности), а второй взглядъ если не родной братъ, то родной сынъ перваго.
Первый взглядъ проповдуетъ теорію борьбы со зломъ ‘при данныхъ условіяхъ ея возможности’ и потому требуетъ отъ писателя, чтобы каждому человку, ощущающему въ себ энергію на борьбу, было указано, какъ при ‘данныхъ условіяхъ’ можно бороться съ ‘мрачными явленіями’. Второй взглядъ тоже признаетъ ‘данныя условія’. Поэтому вполн послдовательно, что при однихъ данныхъ условіяхъ Никитушка Ломовъ будетъ ворочать каменья, а при другихъ данныхъ условіяхъ сынъ Никитушки сядетъ подъ ракиту. Ничего не подлаешь.
Исключительная моральная теорія, ставящая личность въ центр мірозданія и сводящая все къ личной борьб, къ личной энергіи, къ личному благородству, къ личному поведенію и къ личной вол, ничего другаго и предложить не можетъ. Вс данныя условія она оставляетъ непоколебимыми (а гр. Левъ Толстой и совсмъ не позволяетъ противиться злу) и хорошо еще, если данныя условія такъ податливы, что ‘герой’ можетъ раздвинуть ихъ рамки, но, вдь, не съ неба же свалилась и та теорія, которая утверждаетъ, что лучше предоставить жизни идти, какъ она идетъ, не усиливая ни напряженія, ни энергіи. Теорію эту создали тоже ‘данныя условія’, а потому очевидно, что она является практическою поправкой теоріи героизма и выраженіемъ формулы: ‘ничего не подлаешь’.
Второй взглядъ даже послдовательне перваго и основывается на лучшемъ наблюденіи надъ природой человка, ибо исключаетъ моральное подхлестываніе и растяжку. Дйствительно, сильныхъ людей подхлестывать нечего, они и сами найдутъ свою дорогу, а средняго человка потому подхлестывать не резонъ, что средній человкъ всегда плыветъ только по теченію. Въ этомъ легко могъ бы убдиться авторъ статьи о свтлыхъ явленіяхъ, еслибъ онъ попытался опредлить происхожденіе предлагаемой имъ теоріи. Вс эти энергическіе дятели, о которыхъ онъ говоритъ, — учитель, акушерка, женщина-врачъ, одинъ энергическій человкъ и другой энергическій человкъ, и вс т отдльные земскіе и городскіе кружки, которые создали читальни, народный кредитъ и вообще сдлали все то хорошее, что они сдлали,— обнаружили свою энергіи за много ране (а народный учитель даже за 50 лтъ ране) напечатанія статьи о ‘мрачныхъ и свтлыхъ явленіяхъ’. Не эта статья и не теорія ‘свтлыхъ явленій’ возбудили ихъ энергію, а, напротивъ, ихъ энергія заставила автора придумать свою теорію ‘бодрящихъ впечатлній’. Значитъ, въ смысл возбужденія энергіи эта теорія ровно ни къ чему не ведетъ и общественную энергію вызываютъ не статьи о ‘свтлыхъ явленіяхъ’, сколько бы этихъ статей ни писалось. Царевококшайскъ заимствовалъ основанія для правильной эксплуатаціи городскихъ земель тоже не изъ бодрящей статьи, а, какъ и самъ авторъ говоритъ, отъ города Молоти. Очевидно, при составленіи теоріи ‘бодрящихъ впечатлній’ было игнорировано установившееся научное положеніе, что фактъ предшествуетъ теоріи, а не теорія факту, врность чего авторъ подтвердилъ еще разъ своею собственною статьей, хотя, какъ видно, онъ думаетъ объ этомъ иначе.
Не создавая никакихъ ни теоретическихъ, ни практическихъ результатовъ, теорія ‘свтлыхъ явленій’ и ‘бодрящихъ впечатлній’ умаляетъ достоинство той самой личности, которую она хочетъ поднять. Въ основ своей эта теорія не идейная, а рецептурная и механическая. Съ одной стороны она построена на прописныхъ нравоученіяхъ, а съ другой — на указаніяхъ почти механическихъ. Народнымъ учителямъ она говорить: посмотрите, какой человкъ былъ учитель X: и военную службу бросилъ, и 50 лтъ несъ тяжелую долю народнаго учителя, — берите примръ съ него! Акушеркамъ и женщинамъ-врачамъ длаются подобныя же назиданія, а чтобы возбудить энергію въ учителяхъ, акушеркахъ и женщинахъ-врачахъ, имъ общаютъ торжественныя похороны. Тмъ же, кто хотлъ бы что-нибудь длать, да не знаютъ что, дается на выборъ цлый списокъ длъ: устройство школъ, библіотекъ, даровыхъ столовыхъ, борьба съ злоупотребленіями, организація правильной эксплуатаціи земель и т. д., и т. д. Прочитавъ этотъ списокъ, каждый незнающій сейчасъ же сообразитъ и выберетъ то, что ему по силамъ и возможностямъ. Судя по этому способу обращенія къ читателю, никакъ нельзя предположить, чтобъ авторъ теоріи ‘бодрящихъ впечатлній’ имлъ въ виду взрослыхъ людей.
Но, вдь, съ той ступеньки лстницы, которая служитъ основою этой теоріи, ничего другаго и предложить нельзя. Если при ‘данныхъ условіяхъ’ личность есть единственный факторъ прогресса, то какую же другую ей можно предложить программу? Одно только данное предполагается при этой теоріи неустранимымъ и неизбжнымъ — первый человкъ, первый представитель энергіи: первый энергическій учитель, первая энергическая акушерка, первый энергическій земецъ и т. д. Какъ ‘только явились эти первые люди, сейчасъ же возникаетъ заразительность примра, число подобныхъ личностей все ростетъ и ростетъ и, наконецъ, страна наполняется такимъ числомъ доблестныхъ людей, что, не нарушая нисколько ‘данныхъ условій’, само собою устанавливается всеобщее благоденствіе и всеобщая справедливость. Теорія эта, конечно, очень заманчива и общаетъ полный успхъ, потому что построена на предположеніи о заразительности примра, на томъ, что стоитъ людямъ только захотть — и они все устроятъ у себя хорошо, а, слдовательно, и благіе результаты этой теоріи несомннны, если ожидать ихъ терпливо.
И, въ то же время, эта заманчивая теорія заключаетъ въ себ кое-какія противорчія. Построенная, повидимому, на стремленіи къ благу и добру, она, между прочимъ, вмсто мира и любви, вноситъ борьбу и мечъ. Не борется она только съ ‘данными условіями’, но за то тмъ крпче держитъ мечъ для антагонизма поколній. Вся статья о ‘новомъ литературномъ поколніи’ построена на этомъ антагонизм. Она отрицаетъ идейную безошибочность въ поколніи сороковыхъ годовъ, въ поколніи шестидесятыхъ годовъ и въ поколніи семидесятыхъ годовъ и признаетъ безошибочнымъ лишь поколніе восьмидесятыхъ годовъ. И авторъ теоріи ‘бодрящихъ впечатлній’ держится того же начала отрицанія предъидущаго. Такъ, по крайней мр, приходится думать по способу его доказательствъ. Мн тутъ придется уклониться въ личную сторону, но, въ сущности, это личное будетъ общимъ.
Въ нсколько мягкой форм (а, можетъ быть, и смягченной редакціей Недли) авторъ статьи намекаетъ на мои года и длаетъ это такъ: чтобы подкрпить свою теорію, онъ приводитъ цитату изъ одной газеты (не только послужившей поводомъ, но и давшей матеріалъ для статьи), что бороться невозможно безъ надежды на успшный ходъ борьбы (точно кто-нибудь и когда нибудь это отрицалъ) и что не слдуетъ замалчивать то доброе и свтлое, что пробивается молодыми побгами сквозь толстую кору невжества и грубости, ибо эти молодые побги — провозвстники побды свта и добра (кажется, и о замалчиваніи не было рчи, вообще авторъ опровергаетъ то, что онъ самъ представилъ себ въ вид тезисовъ, требующихъ опроверженія). Передъ выпиской изъ провинціальной газеты авторъ статьи длаетъ такое замчаніе: ‘но вотъ что говоритъ живой человкъ, провинціальный литераторъ’, а посл выписки прибавляетъ: ‘такъ думаетъ человкъ, находящійся въ непосредственныхъ отношеніяхъ къ жизни’. Но если авторъ предполагаетъ, что я не живой человкъ я не нахожусь въ непосредственныхъ отношеніяхъ къ жизни, а сижу въ пещер, то зачмъ же онъ до такой степени испестрилъ свою статью моею фамиліей? Мертваго или пещернаго человка можно бы оставить и въ поко.
Но и этотъ способъ доказательствъ тоже вполн послдователенъ. Если вс чудеса въ жизни долженъ создать герой, а героя могутъ произвести только бодрящія впечатлнія, то очевидно, что и въ отсутствіи героя и бодрящихъ впечатлній тоже долженъ быть кто-нибудь виноватъ. Это логика теоріи личности, теоріи доброй и злой воли, а между прочить и теоріи дйствующаго уголовнаго и полицейскаго права съ его прокурорами и розысками. Но поднявшій мечъ отъ меча и гибнетъ. Такъ и автору ‘бодрящихъ впечатлній’ пришлось выслушать отъ своего коллеги, что его теорія героическаго поведенія есть продуктъ ‘экстатическаго душевнаго состоянія и не можетъ пробудить въ молодомъ поколніи исключительныхъ восторговъ и симпатій’. Такимъ образомъ, авторъ, только что упрекнувшій меня въ томъ, что я сижу въ пещер, услышалъ отъ боле молодыхъ писателей тотъ же самый упрекъ. И въ самомъ дл, что это за аргументація, которая прибгаетъ къ такимъ доказательствамъ: ‘вы, папенька, въ это дло не суйтесь,— вы уже отжили свой вкъ’? Совершенно какъ модныя купеческія дочки Островскаго.
И прибгая къ аргументаціи, при которой авторитетъ замняетъ доказательство и противнику говорятъ въ мягкой форм ‘замолчите’, теорія этого самодовлющаго и авторитетнаго я поступаетъ вполн послдовательно. Она проповдуетъ господство не того я, формулой котораго служитъ: ‘свою семью я люблю боле себя, отечество боле семейства и родъ человческій боле отечества’. Эта теорія, напротивъ, эгоистически-сепаративная, выдляющая свое я отъ другаго я, свое поколніе отъ другаго поколнія, свое племя отъ другаго племени и свой народъ отъ другаго народа. Формулой этого я служитъ: ‘себя я люблю боле своей семьи, свою семью больше своего отечества, свое отечество больше человческаго рода’.
По, вдь, не идеи же блага и добра отрицаютъ эти отдльныя воинствующія я и враждующія поколнія,— нтъ. Они несогласны только относительно средствъ для достиженія цлей блага и добра. И авторъ теоріи ‘бодрящихъ впечатлній’, и провинціальный литераторъ, на котораго онъ ссылается, имютъ въ виду только общее благо. Но они усматриваютъ вокругъ слишкомъ мало дятельныхъ силъ и думаютъ создать ихъ и сгруппировать призывомъ къ дятельности и поощряющими указаніями на примры энергіи, доблести, благородства и служенія. Авторъ статьи Новое литературное поколніе говоритъ тоже только о средствахъ, въ прежнихъ средствахъ (а въ томъ числ и въ ‘бодрящихъ впечатлніяхъ’) онъ не усматриваетъ достаточной воздйствующей силы и, отрицая вс предъидущія средства, новыхъ не указываетъ, а предлагаетъ подождать, пока они сами собою объявятся.
Если же это такъ, если вс мы стремимся къ одной общей цли и расходимся лишь въ средствахъ, изъ-за чего же этотъ антагонизмъ лицъ и поколній, изъ-за чего эти взаимные страстные наскоки и взаимныя обвиненія, изъ-за чего эта полемика, принимающая враждебный личный характеръ, откуда и какъ могла явиться вражда?
И любопытно, что на ‘своихъ’ въ этихъ случаяхъ обрушиваются съ боле страстною нетерпимостью, чмъ на не-своихъ, что, впрочемъ, и неизбжно при той точк зрнія, на которой стоитъ авторъ теоріи ‘бодрящихъ впечатлній’. Это точка зрнія именно разброда, а не единенія,— точка зрнія, требующая, чтобы общее приноравливалось къ личному, а не личное къ общему, и въ крайнемъ вывод тутъ необходимо то явленіе, которое съ такою яркостью начинаетъ обнаруживаться въ послдствіяхъ, созданныхъ ученіемъ графа Л. Толстаго.
Какъ увряютъ люди, наблюдающіе петербургскую жизнь, число послдователей гр. Толстаго ростетъ настолько, что даже трудно опредлить ихъ число. Но каждый понимаетъ доктрину гр. Толстого по-своему, приспособляетъ ее къ своимъ личнымъ наклонностямъ и привычкамъ и къ своему собственному умственному развитію и пониманію. Одни, вдохновившись ‘непротивленіемъ злу’, ударились въ нравственный индифферентизмъ, другіе мечтаютъ о какихъ-то ‘обществахъ добродтели’, призванныхъ возродить современное общество, третьи, самые многочисленные, увлеклись вншнею стороной толстовскихъ идей, промняли сюртуки на рубахи и перешли на мужицкое положеніе. Явился даже проектъ общества скромности и распространенія идей разумной жизни путемъ привлеченія въ составъ общества возможно большаго числа членовъ. Однимъ словомъ, вмсто объединенія, свершается распаденіе, каждый глубже и глубже зарывается внутри себя, копошится и кроется только въ своей душ и все свое вниманіе устремляетъ лишь на свое моральное я.
Этотъ ненормальный исходъ чувства, ищущаго удовлетворенія въ лучшей дятельности, указываетъ только на то, какая масса силъ ищетъ боле удовлетворяющаго выхода. Только на это указываетъ и статья автора ‘бодрящихъ впечатлній’.Казалось бы, что въ моментъ подобнаго состоянія неудовлетворенной общественной мысли, къ ней бы и должна явиться широкая помощь, но именно этой-то помощи она и не находитъ и, во всякомъ случа, голодающая мысль удовлетворяется не вполн и зачастую, вмсто того, чего она проситъ, получаетъ только суррогаты. Подобный же камень, вмсто хлба, предлагаетъ обществу и авторъ ‘бодрящихъ впечатлній’ Но совсмъ иначе разршаются вс вопросы при общественно-политическомъ мышленіи и когда моралиста смняетъ публицистъ.
У насъ моральное движеніе мысли, особенно рзко намтившееся въ послднія десять лтъ, явилось потому, что и часть писателей (большая), и часть общества (тоже большая) усомнилась въ польз общественно-политическаго движенія мысли и воспитательной сил учрежденій. Но, вдь, мы далеко не дошли еще до конца этой работы, чтобы имть право длать окончательный выводъ о цлой области мышленія. Общество и умственные вожаки его имютъ право пока лишь на одно заключеніе, что извстное частичное движеніе общественно-политической мысли не даетъ ожидаемыхъ результатовъ блага — и только, но они не имютъ никакого умственнаго права совсмъ исключать изъ обихода цлую область мышленія и, вмсто ея, подставлять другую.
Въ Америк, напримръ, проповдники морали, длая свое дло и обращаясь къ внутреннему я каждаго отдльнаго человка, не выступаютъ врагами публициста, который тоже длаетъ свое дло. И моралистъ, и публицистъ, хотя и съ разныхъ сторонъ, но смотрятъ на одну и ту же общую цль и къ ней стремятся и ведутъ какъ отдльнаго человка, такъ и цлое общество и не вносятъ свою взаимную смуту (какъ у насъ) въ общественное мнніе, усиливаясь залучить послдователей только къ себ.
По состоянію личнаго и общественнаго мышленія мы находимся далеко не въ положеніи Америки. Мы болемъ не недостаткомъ личнаго доброжелательства, котораго въ каждомъ изъ насъ слишкомъ много, мы даже гордимся этою своею славянскою чертой, какъ національною особенностью, но наше личное доброжелательство не иметъ возможности выражаться въ общемъ движеніи и не создало еще себ точныхъ общественно-нравственныхъ представленій, потому что наше вниманіе не было до сихъ поръ обращено достаточно въ эту сторону. Общественный контроль и общественная мысль не обнаруживаютъ еще у насъ достаточнаго воздйствія и очевидно, значитъ, насколько для созданія подобнаго воздйствующаго вліянія общественной мысли требуется ея воспитаніе въ общественномъ направленіи. Но создастъ ли необходимую для того общественную дисциплину одно личноморальное движеніе мысли и добродтельное житіе хотя бы даже въ вид ‘обществъ скромности и распространенія идей разумной жизни’, чьи уроки необходиме для современнаго русскаго общества — публициста или моралиста — и почему только моралистъ видитъ на своей сторон истину?
Истина! Но, вдь, истина предполагается уже готовой и данной заране, и плохо приступать къ постройк, не зная, что строить. Въ подобномъ полномъ невдніи и находятся моралисты, у которыхъ пока нтъ никакой общей и однородной истины, и оттого-то у нихъ и является такъ много архитекторовъ.
Задачи публициста гораздо пряме, проще и опредленне ужь даже по одному тому, что многое изъ того, что мы начали, мы не докончили и у насъ имется запасъ опредленныхъ задачъ и цлей, ожидающихъ своего практическаго осуществленія. Даже той самой моральной личности, о душевно-своекорыстномъ спасеніи которой хлопочатъ такъ моралисты всякихъ оттнковъ и цвтовъ, публицистика идетъ на встрчу съ большею и боле существенною помощью, чмъ моралисты, ибо иметъ въ виду создать лучшія возможности для развитія этого самаго моральнаго я, облегчить ему пути для его общественнаго поведенія и выработать такія условія, въ которыхъ бы этому моральному я былъ бы большой просторъ длать свое добро, если только это моральное я дйствительно думаетъ объ общемъ благ, а не ищетъ удовлетворенія лишь въ своекорыстно личномъ существованіи. Только публицистика откроетъ истинные и боле широкіе горизонты мысли для подобнаго стремящагося къ изолированности я и только она, направляя вниманіе въ боле широкую сферу, можетъ создать привычки мысли въ каждомъ частномъ явленіи и факт отыскивать ихъ общественный смыслъ. Этой-то привычки русская мысль пока еще не иметъ и подобную привычку ей именно и нужно создать.
Но, направляя мысль въ эту сторону, совсмъ не дло публицистики указывать на вс явленія жизни. На вс явленія не указываютъ и моралисты. Моралистъ знаетъ тоже только явленія своей моральной области, поэтому и публицистъ имлъ бы право обвинить моралиста въ замалчиваніи. Нашихъ публицистовъ можно скоре упрекнуть въ разбросанности и въ томъ, что они не всегда держатся строго своихъ границъ. А это происходитъ частью отъ неточности вообще нашей мысли, частью оттого, что публицистъ не всегда находитъ себ поддержку въ другихъ работникахъ мысли и потому по необходимости уходитъ иногда въ чужую область.
У публициста такая же своя отдльная область, какъ и у моралиста, и въ общемъ оркестр каждый изъ нихъ играетъ на своемъ инструмент. Если же въ оркестр является диссонансъ, то ужь, конечно, меньше всего оттого, чтобы публицистъ не зналъ своей партіи. Вдь, откуда бы иначе явилось обвиненіе публициста въ томъ, что онъ не указываетъ на вс явленія жизни, не даетъ картинъ ‘свтлыхъ явленій’ или не возбуждаетъ ‘бодрящихъ впечатлній’?
Въ майскомъ Очерк, по поводу упрека, который мн сдлалъ провинціальный литераторъ (на котораго и ссылается авторъ статьи о свтлыхъ явленіяхъ), что я говорю объ одичаніи общества и не вижу пробивающихся молодыхъ побговъ, я старался выяснить, какъ понимаю задачи публициста, но мой Очеркъ, какъ видно, только породилъ недоразумнія и вызвалъ противъ меня передовую статью. Но статья эта, однако, не устанавливаетъ закона послдовательности, обязательнаго для всякаго публициста, а скоре разрушаетъ этотъ законъ. Требованіе, чтобы публицистъ въ одинаковой степени относился ко явленіямъ жизни, и, доказывая, напримръ, вредъ крпостнаго права, разсказывалъ бы еще и о попечительныхъ помщикахъ, могло явиться только потому, что мы не установили себ точно и ясно опредленныхъ границъ для своей общественной мысли, а потому и валимъ какъ на свои, такъ и на чужія плечи часто несовмстимыя ноши. Такую несовмстимую ношу несетъ и мой разбгающійся по многимъ мелкимъ тропинкамъ оппонентъ, предлагающій, вмсто теоріи сосредоточенія силъ, теорію разбросанности. Но кто же мшаетъ вамъ рисовать картины свтлыхъ явленій и поднимать энергію моральнаго чувства, если вы въ этомъ видите свою общественную задачу? Если вы моралистъ, то въ этомъ ваше дло, и кто же васъ обвинитъ, что вы его выполняете?
Но заставлять и публициста возбуждать энергію моральнаго чувства — значитъ предлагать ему дло, лежащее совсмъ вн круга его дятельности. Публицистъ иметъ дло не съ энергіей моральнаго чувства, онъ иметъ дло съ энергіей общественной мысли. Онъ расширяетъ общій кругозоръ, онъ даетъ матеріалъ для общественнаго мышленія, для всего того, что должно помочь установленію и разъясненію связи общественныхъ причинъ и слдствій и указываетъ, какія причины ведутъ къ одному ряду явленій и какія къ другому ряду явленій. Воздйствіе публициста ограничивается исключительно этою областью понятій. Дла же моралиста, на основаніи тхъ же явленій и фактовъ, создать ту или другую теорію общественной нравственности и затмъ вести свою общественную пропаганду. Публицисту нтъ никакой нужды путать понятія, потому что та или другая общественная мораль сама собою предполагается въ основ всего того, что онъ говоритъ, и совершенно очевидна изъ той цли, къ которой онъ идетъ.
Моралистъ только тогда имлъ бы право сдлать публицисту упрекъ, если бы публицистъ исходилъ изъ ошибочнаго представленія объ общественной нравственности. Но если онъ этой ошибки не длаетъ, если онъ идетъ къ той же цли, къ которой идетъ и моралистъ, то какъ же поставить ему въ вину, что, въ качеств публициста, онъ распоряжается только своими публицисткими средствами, а не употребляетъ средствъ моралиста? А разв не въ этомъ корень того обвиненія и той предлагаемой публицистамъ теоріи, противъ которой мн теперь приходится говорить?
Публицисту говорятъ, что ‘недостаточно указать на мрачныя явленія, но необходимо также указать, какъ (курсивъ автора) можно, при данныхъ условіяхъ, бороться съ этими явленіями’. Совершенно справедливо. Но предположите, что публицистъ рисуетъ ‘мрачныя явленія’, возникающія въ обществ отъ отсутствія гласности или отъ слишкомъ слабаго распространенія общественныхъ понятій. Разв въ этой самой отрицательной форм не заключается и положительная сущность, и очень точное какъ? Почему это какъ явится только тогда, когда публицистъ скажетъ: учите и воспитывайте дтей, лечите съ любовью народъ, заводите банки, исполняйте свои обязанности, изобличайте злоупотребленія? Чмъ первое какъ хуже втораго? Оно не только лучше, но оно именно такое, какимъ должно быть. Оно устанавливаетъ общія идейныя понятія, формируетъ взглядъ на совокупность фактовъ и явленій, раскрываетъ широкое поле для работы сознанія, и на этомъ простор мысль скоре не растеряется въ пріисканіи соотвтственнаго какъ, чмъ тогда, когда на нее дйствовать только рецептурнымъ способомъ, возбуждая лишь механическую подражательность.
Да и что идейно или общественно-руководящаго представляютъ т примры личнаго поведенія, которыхъ цлую страницу даетъ статья о ‘мрачныхъ и свтлыхъ явленіяхъ’? Во-первыхъ, она даетъ изолированные факты, а, во-вторыхъ, факты исключительные. Напримръ, изъ всхъ народныхъ учителей беретъ только одного, дйствительно выдляющагося изъ ряда (хотя авторъ могъ бы найти примръ и боле выдающійся: профессора Рачинскаго, оставившаго Московскій университетъ, чтобы стать деревенскимъ учителемъ). И остальной подборъ фактовъ тоже ничего не говоритъ въ пользу общанныхъ заглавіемъ свтлыхъ явленій потому, что эти факты возможны везд и при всякихъ условіяхъ. Примры чувства долга, личнаго доброжелательства и фанатическаго служенія той или другой иде бывали во вс времена. Ихъ можно встртить и въ Турціи, и въ Кита, и въ Абиссиніи. Башкинъ еще при Иван Грозномъ находилъ, что кабальныхъ держать нехорошо. Разв, приводя подобные факты, значитъ говорить о чемъ-либо общественномъ, групповомъ, выражающемъ общественное сознаніе? Не будетъ ли это навыворотъ, т.-е. что отдльные факты только потому и приводятся, что не оказалось въ наличности групповыхъ движеній для проявленія ихъ общественныхъ возможностей? Въ такомъ случа, вс примры автора говорятъ только противъ него, и, приводя ихъ, онъ самъ отрицаетъ общественныя возможности и видитъ лишь возможности личныя. Если это такъ, если авторъ публицистъ, то что же публицистическаго даетъ онъ своею статьей, и можетъ ли такой способъ воздйствія на мысль сообщить ея Движенію общественное сознаніе?
Энергія общественнаго поведенія создается только идейнымъ движеніемъ мысли, а не возбужденіемъ энергіи единоличнаго чувства. Въ единоличномъ чувств у насъ никогда не бывало недостатка, не бывало недостатка и въ единичной энергіи. Нашъ разбродъ происходитъ не отъ того, чтобы у насъ недоставало личной доброжелательности или личной энергіи,— посмотрите, съ какою энергіей мы продлываемъ иногда невообразимо скверныя вещи,— нашъ разбродъ происходитъ только отъ того, что нашими личными чувствами и личною энергіей не управляютъ точныя понятія и опредленныя общественныя идеи.
По мысли автора статьи выходитъ такъ, что мы поступаемъ нехорошо только потому, что нтъ у насъ личной энергіи для борьбы со зломъ, и что только отъ этого ‘молодые побги’ пробиваются слабо. Укажите этимъ ‘слабымъ побгамъ’ ‘лучшее будущее’, и тогда они, какъ грибы посл освжающаго дождя, пойдутъ въ ростъ. Какой, однако, это пригнетающій и подавляющій взглядъ, способный именно убить всякую энергію. Вдь, лучшее будущее есть уже заране существующій источникъ всхъ нашихъ стремленій. Оно глубоко коренится въ душ каждаго и создавать его нечего, потому что съ нимъ каждый родится и живетъ. О чемъ же тутъ говорить? Совершенно справедливо, что должны быть установлены и выяснены идеалы жизни. Но, вдь, не о нихъ говоритъ авторъ,— онъ говоритъ, что ‘молодымъ побгамъ нужно разъяснить, что еще не все пропало въ жизни, и что еще есть и надежда на успшный ходъ борьбы’ (ну, какъ же это не подавляющій взглядъ, способный именно убить всякую энергію?). Значитъ, онъ тоже предполагаетъ существующимъ заране извстное лучшее будущее и извстные идеалы жизни. Вопросъ, слдовательно, только въ томъ, чтобы пробудить энергію дятельности, энергію чувства жизни. И это необходимо и неизбжно. Какія же для этого лучшія средства?
Отвтъ на этотъ вопросъ мы находимъ въ другой стать, повидимому, того же автора, по крайней мр, однородной съ нимъ по духу: Архипастырское обличеніе. Въ отчет преосвященнаго Никанора проходятъ рядомъ дв мысли: отсутствіе религіозно-воспитательнаго вліянія священниковъ его епархіи и непроходимая темнота народа. Статья, написанная по поводу отчета, приводитъ только факты, касающіеся духовенства, а о народ не говорить, а казалось бы, что именно въ послднихъ-то фактахъ и долженъ бы заключаться центръ тяжести статьи. Вотъ что пишетъ преосвященный.
Въ сел Протопоповк, посл келейнаго разговора, который имлъ архипастырь со священникомъ въ алтар, онъ вышелъ въ народъ. Такъ какъ школьниковъ, о религіозномъ воспитаніи которыхъ шла рчь, тутъ не было, то преосвященный взялъ первую попавшуюся двочку и спросилъ ее, какъ ее звать, какъ звать ея отца, мать. На эти вопросы двочка отвтила толково. Потомъ преосвященный обратилъ ея глаза на храмовую, хорошо написанную, икону св. Троицы. Двочка отвчаетъ: ‘не бачу, не вдаю’. Преосвященный указалъ ей на Бога Отца отдльно, Бога Сына и т. д. Спрашиваетъ: ‘бачишь?’ — ‘Бачу’.— ‘Се кто’?— ‘Не вдаю’. ‘А се кто?’ — ‘Невдаю’.— ‘А се кто’?— ‘Также не вдаю’.— ‘А се кто?’ — спрашиваетъ преосвященный, указывая на архангела на южной двери.— ‘Се Божія Матерь’.— ‘А се кто?’ — указывая на Спасителя.— ‘Не вдаю’.— ‘А се ито?’ — указывая на Божію Матерь.— ‘Невдаю’.— ‘А се кто?’ — указывая на архангела у сверной двери.— ‘Се Божія Матерь’.— ‘А се кто?’ — указывая на Святителя Николая за лвымъ клиросомъ.— ‘Не вдаю’. Въ другомъ мст двушка лтъ 18-ти точно также не различала иконъ, и когда преосвященный сталъ укорять ее, что вотъ она невста, будетъ скоро имть своихъ дтей, а, между тмъ, сама ничего не знаетъ, ничему и дтей не научить и умретъ, ничего не вдая, съ досады развела руками на отлично исполненный иконостасъ и отвтила: ‘да, вдь, все образа’. ‘Вы помогите мн разршить вопросъ: какой вры эти люди, какой вры эта двочка?’ — говоритъ преосвященный.— ‘Какой?— отвчаетъ священникъ,— звстно, крещеной, христіанской’.— ‘жаль,— говорить преосвященный,— что вы подсказали: теперь она повторитъ ваши слова’.— ‘Какой ты вры, двочка’?— ‘Христіанской’,— отвчаетъ.— ‘Въ кого ты вруешь?’ — Молчитъ.— ‘Видала ли ты когда образъ исуса Христа, есть ли тутъ образъ исуса Христа?’ — Молчитъ…
Одесскій Встникъ, изъ котораго я сдлалъ эту выписку, говоритъ: ‘вникните въ прочитанное и скажите, не безмрны ли темнота и невжество въ нкоторыхъ слояхъ населенія и нужно ли удивляться… и т. д.’. И это заключеніе публициста.
Одна московская газета, вдлавъ выписку изъ Недли только фактовъ, не длаетъ изъ нихъ никакого вывода. И это вполн публицистскій пріемъ, разсчитанный на мыслящаго читателя и достигающій своей цли.
Авторъ же статьи Архипастырское обличеніе заключаетъ свою статью такъ: ‘Духовенство, несомннно — крупная и важная сила въ Россіи, которой открыто широкое поле для дятельности, но, въ то же время, оно находится въ зависимости отъ многихъ условій, которыхъ нельзя не принимать въ разсчетъ, когда заходитъ рчь объ оцнк духовенства или о возложеніи на него тхъ или другихъ задачъ. И если, въ связи съ этими условіями, духовенство не удовлетворитъ слишкомъ высокихъ требованій, за то оно не поведетъ и къ разочарованію’. Какой же смыслъ этихъ словъ? ‘Ничего не требуй и будь доволенъ тмъ, что теб даютъ’, чтоли? А куда же исчезъ вопросъ о народной темнот?
Ну, какъ же не сказать, что это ночной колпакъ и розовое одяло, которые надваются на читателя? Какую энергію мысли можетъ вызывать подобный двойственный взглядъ? Да къ чему и вообще тогда теорія ‘бодрящихъ впечатлній’, если для этой бодрости нтъ никакого дла, потому что если все и не такъ особенно хорошо, то ужь не такъ же оно и дурно?
Не о томъ рчь, чтобы непремнно обвинить кого-нибудь,— публицисту обвиненіями ради обвиненій заниматься не приходится, — но, вдь, тутъ возникалъ передъ публицистомъ плотный узелъ взаимной темноты, который для него было обязательно распутать, чтобы отразить въ сознаніи читателя всю глубокую общественную важность фактовъ, приводимыхъ преосвящннымъ. И вмсто того, чтобы по возможности расширить свою задачу, публицистъ съузилъ ее и свелъ свою мысль къ неодобренію обвиненій преосвященнаго, тогда какъ именно слдовало воспользоваться ими съ благодарностью, какъ рдкимъ исключительнымъ матеріаломъ. Причина этого заключалась только въ томъ, что, вмсто общественной постановки вопроса, авторъ сдлалъ постановку личную. Въ мыслящемъ читател не могло не возникнуть досадное чувство, что наша современная публицистика снова обращается къ старой формул, что ‘наше время — не время широкихъ задачъ’ и что ‘съ одной стороны нельзя не сознаться, а съ другой — нельзя не признаться’. Эта двойственная формула, пріучающая въ каждомъ общественномъ явленіи видть дв стороны, вмсто одной, ведетъ къ неувренности мысли, къ рефлексіи, къ сомннію въ самой себ и создаетъ нетолько неточное поведеніе, но и убиваетъ всякую энергію. Такимъ образомъ, теорія ‘бодрящихъ впечатлній’ разбивается о свою собственную двойственность. Теорія эта напоминаетъ басню о лисиц и журавл, попавшихъ въ яму. Лисица бгала, суетилась и увряла, что у нея ‘тысяча думушекъ’ и попала на шубу мужику, а журавль все долбилъ носомъ въ одно мсто и повторялъ: ‘а у меня одна думушка, а у меня одна думушка!’ — и вылетлъ на свободу.
Такимъ образомъ, передъ читателемъ являются два теченія мысли: одно — единоличное, снизу вверхъ, и другое — групповое, общественное, сверху внизъ.
Но, вдь, и при групповомъ движеніи мысли тоже самое единоличное я является основною силой, ради которой все длается и которою все длается.
Весь вопросъ лишь въ умственномъ содержаніи я и въ послдовательно-поступательномъ движеніи его мышленія.
Когда по программ моралистовъ это я устраиваетъ ‘общество добродтели и скромнаго житія’, оно только повторяетъ средніе вка, когда люди бжали въ монастыри отъ царившаго повсюду зла и насилія, съ которымъ они были не въ состояніи бороться. Вліяніе времени заключается только въ томъ, что монашество аскетическое смнилось монаществомъ свтскимъ.
Слдующею ступенью является опять единоличное нравственное я, въ вид примрныхъ народныхъ учителей, акушеровъ, женщинъ-врачей, людей, борящихся съ мстными злоупотребленіями, а также добродтельныхъ фабрикантовъ, честныхъ торговцевъ и т. д. Каждый такой единоличный дятель проникнутъ чувствомъ долга, благожелательностью и вообще стремленіемъ приносить пользу ближнему, которую онъ по мр своихъсилъ и старается приносить.
Но скоро примрный человкъ начинаетъ понимать, что его личная дятельность, кром добрыхъ намреній, зависитъ и еще кое-отъ-чего, съ чмъ онъ связанъ тысячью ниточекъ. Народный учитель начинаетъ соображать, что, кром школы, въ которой онъ такъ старательно учитъ, есть еще и школьные вопросы, есть общія условія народнаго образованія. Акушерка, женщина-врачъ, земецъ, купецъ, фабрикантъ начинаютъ тоже понимать, что есть какія-то другія вн ихъ лежащія причины, которыми опредляется ихъ единоличное поведеніе. И по мр того, какъ они объ этомъ думаютъ, передъ ними встаетъ все большая и большая масса вопросовъ, связанныхъ другъ съ другомъ. Земецъ, сельскій хозяинъ, купецъ, фабрикантъ научаются понимать, что ихъ личная дятельность связана и съ желзными дорогами, и съ тарифами, и съ общимъ экономическимъ положеніемъ, и съ состояніемъ финансовъ, и съ международными условіями, и съ внутреннею и вншнею политикой.
И вотъ, по мр того, какъ отдльное я проникается сознаніемъ своей зависимости отъ вншнихъ условій, вниманіе его направляется въ сторону этихъ управляющихъ имъ условій, оно пріучается не только о нихъ думать, но и понимать, какія изъ этихъ условій становятся, такъ сказать, поперекъ полнаго, полезнаго развитія личныхъ силъ и наивысшихъ полезныхъ результатовъ, которые личныя силы могли бы создавать.
Это есть уже пора общественнаго сознанія, пора мысли, направленной въ сторону общихъ условій, пора возникновенія организаціонной мысли, когда для каждаго отдльнаго дла — школы, медицины, промышленности, торговли, финансовъ и т. д.— вырабатывается уже извстная цльная законченная система или программа для возможно-полнаго и успшнаго ихъ развитія,— то, что называется политикой: политика промышленная, финансовая, экономическая и т. д.
Но каждая изъ этихъ отдльныхъ политикъ можетъ преслдовать, однако, только свои групповыя цли, какъ это и наблюдается у насъ въ политик нашихъ частныхъ желзно-дорожныхъ обществъ или въ промышленной и торговой политик ‘всероссійскаго купечества’, выступившаго въ прошломъ году и еще разъ въ ныншнемъ съ своими петиціями.
Въ постепенно ростущемъ движеніи мысли публицистика занимаетъ точно опредленное положеніе, а каждый отдльный публицистъ — точно опредленное мсто. Публицистъ можетъ быть экономическимъ, финансовымъ и собственно политическимъ писателемъ или популяризаторомъ общественно-политическихъ идей, но какую бы частную область общихъ отношеній онъ ни избралъ своею спеціальностью, свое частное онъ долженъ пріурочить къ одному общему, что сливало бы вс частныя движенія публицистской мысли въ одно общее согласное движеніе. Въ подобномъ согласномъ однородномъ движеніи мысли долженъ заключаться идеалъ каждаго публицистскаго органа — газеты, журнала. Въ отдльности каждый органъ печати будетъ, конечно, стоять на своемъ собственномъ мст, но и занимая свое собственное мсто и работая для читателя, стоящаго выше или ниже по своему общественному развитію и помогая его росту, органы, различающіеся только идейно-количественно, а не идейно-качественно, могутъ идти въ одномъ общемъ направленіи, въ концентрической систем.
Значить, вопросъ сводится къ тому, какое мсто въ движеніи общественной мысли отводить себ авторъ теоріи ‘бодрящихъ впечатлній’ и ‘свтлыхъ явленій’, и признаетъ ли онъ за мною право на совмстимость, съ нимъ въ общемъ план работы русской и общественной мысли?
Если онъ это право за мною признаетъ, то какимъ же идейнымъ разнорчіемъ была вызвана его статья? А если онъ этого права за мной не признаетъ, зачмъ онъ этого разнорчія не указалъ, чтобы предохранить читателя отъ ошибокъ и заблужденій, въ которыя я могу его вовлечь?