Очерки из старинной русской литературы, Пыпин Александр Николаевич, Год: 1855 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 48 минут(ы)

ОЧЕРКИ ИЗЪ СТАРИННОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

Статья первая.

…Старинная наша литература вн духовной и исторической области представляетъ немного сочиненій самостоятельныхъ, за-то богата разнообразными переводами. Мы обратимъ теперь вниманіе на нкоторые изъ нихъ. Правда, переводное сочиненіе иметъ весьма-небольшое отношеніе къ той литератур, въ которую переходитъ, но ненадобно забывать того важнаго обстоятельства, что встарину переводъ получалъ не то значеніе, какое получаетъ теперь. Въ наше время передлки не въ ходу и не имютъ никакой цны, переводное произведеніе никогда, или очень-рдко, можетъ быть усвоено литературою, оставаясь чуждымъ и ничего не прибавляя къ ея достоинствамъ, напротивъ, встарину, быть-можетъ, отъ неслишкомъ-большой разборчивости читателей, переводъ становился на-ряду съ самобытными произведеніями. Книга судилась не но происхожденію, а по содержанію, и какъ переводъ могъ иногда считаться русскимъ сочиненіемъ, такъ и наоборотъ. Это выражалось и въ самой вншности перевода, незамтно терялъ онъ черты, извлеченныя изъ чужой жизни, и замнялъ ихъ другими, взятыми изъ русскаго быта. Эти подробности, столько знакомыя читателю, заставляли его забывать о происхожденіи книги и сочувствіе къ ней возрастало. Такая роль перевода вовсе не была принадлежностью только нашей литературы, напротивъ, то же, даже въ большихъ размрахъ, повторилось и въ Западной Европ среднихъ вковъ, и вообще это явленіе естественно и возможно во всякой раждающейся литератур, которая слдуетъ нехитрому правилу ‘брать свое добро тамъ, гд находишь его’. Простодушіе, съ какимъ тогда считали позволительнымъ поддлывать и травестировать чужое произведеніе, придавая ему свои національныя особенности, даетъ много цны этимъ новымъ вставкамъ и измненіямъ, потому-что въ нихъ дышетъ жизнью той среды, въ которой обращался передлыватель, находя такія мста, мы въ-прав основываться на нихъ, какъ на несомннномъ историческомъ факт. Въ подобныхъ случаяхъ вовсе нельзя подозрвать преднамренной мысли о передлк, это было бы выше понятій того времени, и все происходило само-собой. Литературы рукописныя всегда и везд были подвержены вліянію вставокъ. Извстно, сколько труда стоило иногда ученымъ очистить текстъ какого-нибудь древняго писателя, они часто останавливаются въ нершимости передъ огромнымъ количествомъ варіантовъ и нердко должны отмчать въ древнихъ сочиненіяхъ ‘мста безнадежныя’. Каждый усердный читатель длалъ на поляхъ своего манускрипта различныя замтки, прибавлялъ синонимы и глоссы, которыя другой вносилъ въ самый текстъ и дло запутывалось чмъ дальше, тмъ больше, почти такимъ же образомъ могли происходить и передлки, о которыхъ мы говоримъ: одинъ могъ прибавить толкованіе неизвстнаго слова, понятія предмета, другой могъ совсмъ оставить текстъ и удержать комментарій, такъ-что собственно нельзя было положить границы передлкамъ. И въ-самомъ-дл невозможно почти найдти двухъ списковъ сочиненія, которые были бы вполн сходны, и очень-часто варіанты дурнаго и позднйшаго списка бываютъ лучше, нежели въ древнйшемъ, примровъ много. Вслдствіе многихъ послдовательныхъ измненій, переводныя сочиненія получили у насъ немало русскихъ оттнковъ, отражая въ себ не только понятія, но и нравы и обычаи стараго русскаго быта, такъ-что въ нкоторой степени замняютъ недостатокъ самостоятельныхъ произведеній.

Переводъ можетъ имть интересъ для насъ и но другимъ отношеніямъ: по его указаніямъ можно составить себ опредлительное понятіе о томъ, какія связи имла наша литература съ другими и какимъ характеромъ он отличались. Переводы съ чужаго языка (разумется, если они довольно-многочисленны) — несомннное свидтельство вліянія, которое произвела у насъ его литература, и народныхъ сношеній. Но, при разбор этого, мы никогда не должны выпускать изъ виду: былъ ли переходъ къ намъ чужихъ произведеній прямой и непосредственный, или же завислъ онъ отъ какого-нибудь посредствующаго, промежуточнаго перевода. Другой вопросъ касается того: какого рода произведенія переходили къ намъ отъ извстнаго народа и какая отрасль его литературы была намъ боле знакома, этимъ опредляются вкусъ эпохи и характеръ вліянія. Наконецъ, необходимо обратить вниманіе на то: какой видъ получило у насъ переводное произведеніе? на сколько проникло въ литературу? какіе оставило въ ней слды и сколько приняло въ себя русскаго начала? Здсь средства судить о вліянія самаго произведенія.

Подробное и точное изслдованіе этихъ вопросовъ могло бы во многомъ объяснить характеръ древней нашей литературы. Не принимая на себя такого обширнаго труда, мы ограничимся разборомъ нсколькихъ произведеній, подходящихъ подъ эту категорію, и притомъ такихъ, которыя въ свое время были одними изъ самыхъ замтныхъ явленій русской переводной литературы. Это дастъ намъ случай сказать и о тхъ вліяніяхъ, которымъ подвергалась старинная наша словесность и образованіе.

I. Сказка Тысячи и Одной Ночи, въ русскомъ переводъ XIII—XIV вка.

Географическое положеніе старинной Россіи открывало къ ней путь разнообразнымъ связямъ и взаимнымъ вліяніямъ. Историческія свидтельства говорятъ о боле или мене дятельныхъ сношеніяхъ русскихъ со всми сосдними народами, которыя были очень-естественны и даже необходимы. Какія бы ни были слдствія этого положенія для политической жизни Россіи, нтъ сомннія, что они не были очень выгодны для ея образованія. Только греки и, быть-можетъ, отчасти соплеменные славяне стояли выше ея по своей образованности, другими сосдями были народы мало-развитые, или которые не могли принести ей существенной пользы въ этомъ отношеніи. Такое невыгодное сосдство началось уже съ древнйшихъ временъ, поздне, разница была только въ томъ, что печенговъ и половцевъ замнили татары. Если даже они и не передали ей ничего изъ своихъ нравовъ и характера, то постоянно вредили своимъ отрицательнымъ вліяніемъ. Единственнымъ источникомъ русскаго образованія была Византія. Вліяніе же восточныхъ народовъ на нашу литературу доказать трудно.

Находя въ старинной русской литератур арабскую сказку изъ ‘Тысячи и Одной Ночи’, Карамзинъ не ршался высказать никакого опредленнаго мннія о переход ея къ намъ, не думая, конечно, чтобъ у насъ возможна была такая связь съ арабами, которая бы допустила считать его непосредственнымъ. Сомннія его были, кажется, справедливы. Другіе ученые, напротивъ, поддерживали мысль, что связи наши съ Востокомъ были очень-дятельны и обширны, и что, потому, он не остались безъ слдовъ и въ литератур. Всегда, впрочемъ, вопросъ о литературномъ вліяніи Востока имлъ въ себ много неопредленнаго, какъ неопредленны были и данныя, на основаніи которыхъ судили о немъ.

Связи русскихъ съ Востокомъ не только сосднимъ, но и далекимъ, были, безъ всякаго сомннія, очень-древни, въ этомъ убждаютъ и множество нумизматическихъ фактовъ, открытыхъ въ послднее время, и свидтельства восточныхъ писателей {См. по этому предмету любопытное начало статей И. И. Срезневскаго ‘О слдахъ давняго знакомства русскихъ съ южной Азіею въ ‘Встник Географ. Общества’ 1854.}. Т и другія указываютъ на Х-ый, даже VIII-ой вкъ. Около этого времени русскіе заходили въ своихъ торговыхъ путешествіяхъ до персіянъ и арабовъ, походъ на Берду былъ бы возможенъ только при значительныхъ сношеніяхъ съ Востокомъ. Съ-тхъ-поръ боле, или мене тсныя связи съ Востокомъ и путешествія русскихъ не прекращались, многія земли восточной и южной Азіи были посщены ими гораздо-раньше европейцевъ, но, во всякомъ случа эти связи были очень-непрочны и случайны и не оставили замтныхъ слдовъ даже въ язык, какъ этого не было и посл обширныхъ торговыхъ сношеній новгородцевъ съ Западомъ {Въ характер этихъ сношеній было нкоторое сходство. О торговыхъ связяхъ съ Россіей приводитъ одно свидтельство Крапле въ ‘Proverbes et dictons populaires’. Paris 1831, p. 131. Въ числ marchandises apportes en Flandre et dans le pays de Bruges au XIII-e et XIV-e si&egrave,cles упоминаются въ старой рукописи: Dou royaume de Rossie vient cire, vairs et gris. Это послднее объясняетъ Крапле черезъ sorte de fourrures de prix, tr&egrave,s recherches.}. О связяхъ литературныхъ съ такими далекими народами нельзя и думать.

Правда, многія восточныя слова вошли въ нашъ языкъ ужь очень-давно, еще до татаръ {Это замтилъ уже Карамзинъ И. Г. P. V. пр. 401.}. Къ нимъ присоединилось впослдствіи много другихъ, которыя большею-частью удержались въ употребленіи до-сихъ-поръ, но едва-ли кто назоветъ ихъ слишкомъ-важнымъ элементомъ русскаго языка. Это — слова предметныя, названія вещей большею-частью изъ домашняго обихода, а переходъ подобныхъ словъ вовсе не показываетъ ни силы, ни важности вліянія. Новйшія изслдованія о восточныхъ словахъ въ русскомъ язык представляютъ примры и изъ другаго круга понятій, нельзя, однако, не согласиться, что многое въ нихъ преувеличено и не выдерживаетъ строгой критики, такъ-что въ результат число заимствованныхъ словъ значительно сокращается. Принадлежа къ названіямъ предметовъ житейскаго быта, они указываютъ только на сношенія съ народомъ, который отличается другимъ образомъ жизни, и не даютъ возможности приписывать ему вліянія въ-отношеніи умственнаго и нравственнаго развитія. Въ-замнъ того могли переходить, и дйствительно переходили, и къ восточнымъ народамъ слова изъ русскаго языка, и опять придавать именно этому обстоятельству важное значеніе было бы несправедливо. Такой переходъ словъ совершается очень-легко и безъ особенныхъ послдствій для національнаго быта, он усвоиваются какъ техническіе термины, какова бы ни была степень образованія народа, которому он принадлежатъ. Извстно, что разные наши инородцы передали своимъ русскимъ сосдямъ значительное количество словъ изъ своего языка.

Еще до эпохи татаръ у насъ могли явиться вслдствіе сношеній съ Востокомъ и сосдства слова персидскія, арабскія, еврейскія, половецкія и т. д. Это было и на-самомъ-дл, хотя и не въ той степени, какъ думали нкоторые изъ нашихъ ученыхъ. Восточными словами, между-прочимъ, объясняли и большую часть непонятныхъ мстъ въ Слов о Полку Игорев, но кром немногихъ вроятныхъ указаній, остальныя столько же удачны, какъ предположеніе, что авторъ Слова зналъ Гомера и Эврипида, или какъ сближеніе Яр-Тура (Всеволода) съ Артуромъ {Статья г. Эрдмана ‘Слды азіатизма въ Слов о П. И.’ въ Ж. М. П. Пр. 1842. T. XXXVI, 19—46. Онъ приводитъ и еврейскія слова.}. Вообще трудно думать, чтобъ могла доставить важные результаты попытка найдти въ старой нашей литератур доказательства восточнаго вліянія не въ однихъ отдльныхъ словахъ, хотя такая попытка и необходима. Путешествія на Востокъ, конечно, не рдкія, и ближайшія сношенія могли оставить и другіе слды, кром сохранившихся у насъ отчасти свдній о виднныхъ земляхъ, путешественники могли вывозить съ собой и различные разсказы, въ род разсказа о ‘желзномъ хромц’ Темир-Аксак, но вн ихъ собственныхъ описаній они мало, кажется, нашли мста въ литератур, могли перейдти даже кое-какія преданія Востока, усвоиться нкоторые миы, но вообще слды ихъ разбросаны и неясны.

Другіе даютъ восточному вліянію боле-обширные и боле-неопредленные размры, находя сильное будто присутствіе его въ нашихъ народныхъ сказкахъ, или вообще въ народной эпической поэзіи. Мысль эта не новая и высказана была нсколько разъ. Мы остановимся только на двухъ мнніяхъ. Одно изъ нихъ {Русскія сказки. Спб. 1841, стр. ХСХ—CIII.} говоритъ, что ‘все чудесное приросло къ нимъ (сказочнымъ героямъ) изъ восточныхъ преданій… вс чудесныя олицетворенія пришли къ намъ съ Востока. Все это разсказывали нашимъ отцамъ татары и люди фряжскіе’ (?). Если все это считать пришедшимъ съ Востока (изъ Фряжской земли?), то что же остается на долю русской фантазіи? Если думать, что Баба-яга — чудовище восточное, перешедшее въ русскія сказки, то какимъ же образомъ это восточное чудовище является въ сказкахъ большей части, если не всхъ, славянскихъ племенъ? Если Полканъ (?) зашелъ также съ Востока, то какъ понимать его происхожденіе чрезъ простую передлку изъ итальянскаго Pelicano? Если въ сказочныхъ витязяхъ, которые не могутъ жить дома и отправляются искать приключеній, видть типъ не-русскій, а опять восточный, то не-уже-ли надобно считать пришедшими съ Востока и такихъ же витязей въ нмецкихъ сказкахъ или сербскихъ ‘приповдкахъ’? Не было бы конца недоумніямъ, еслибъ мы стали высчитывать все, что удивляетъ насъ въ этихъ положеніяхъ, упоминаемъ о нихъ только потому, что многіе склонны были повторять ихъ голословно и бездоказательно, какъ verba magistri. Надобно замтить, что большая часть тхъ мотивовъ, на которыхъ всего-чаще останавливаются русскія сказки, до такой степени общи у нихъ съ нмецкими и вообще европей: скими сказками, что приписывать появленіе ихъ у насъ вліянію Востока — очень-странно. Притомъ, многія русскія сказки почти буквально передаются у другихъ славянъ — какъ въ этомъ случа принимать и объяснять восточное вліяніе? Наконецъ, иные типы сказокъ до того общи всмъ народамъ, что нтъ никакой возможности отъискивать гд-нибудь самобытность и заимствованіе. Вообще, въ нашихъ сказкахъ едва-ли есть какіе-нибудь восточные, неиндоевропейскіе миы и представленія, только сильное преобладаніе въ нихъ фантазіи и старинное предубжденіе могли навести на мысль о вліяніи Востока, хотя въ подтвержденіе этой мысли и не приводили обыкновенно доказательствъ. Самую уродливость нкоторыхъ фантастическихъ существъ въ нашихъ сказкахъ производили изъ того же источника, хотя и она не составляетъ исключительной принадлежности Востока и есть довольно-нердкій результатъ блужданія народной фантазіи. Правда, иногда она не такъ рзко выступаетъ между другими особенностями сказокъ, но это скоре можно отнести къ дйствію частнаго національнаго вкуса.

Возьмемъ еще примръ.

Въ былин о похожденіяхъ Волха Всеславьевича важную роль играетъ Индйское Царство. Волхъ вооружается противъ него и овладваетъ имъ съ своими дружинниками. Ученые объясняли появленіе Индіи тмъ, что ‘Индія — родина чернокнижія и волхвованія. Оттуда, изъ этого первоначальнаго родства съ индійскимъ племенемъ, нашъ народъ почерпнулъ свои преданія чернокнижныя. Чудная память его сохранила темное о томъ сознаніе. Волхъ, представитель богатырской силы въ кудесничеств, овладваетъ всми его тайнами, разрушаетъ въ-конецъ Индйское Царство, самую родину волхвованія и выселяется туда изъ своего отечества. Такъ можетъ… наука осмыслить псенное преданіе о борьб съ Царствомъ Индйскимъ Волха Всеславьевича, главнаго олицетворителя той части народа, которая сражалась съ остатками язычества’ {‘Исторія русской словесности, преимущественно древней’ I, 232.}. Опредлить точно смыслъ этой былины довольно-трудно, но едва-ли врно предположеніе о томъ, что память объ Индйскомъ Царств и тсной съ нимъ нкогда связи лежитъ въ ея основаніи. Вс дошедшія до насъ произведенія этого рода, при всей очевидности ихъ давняго характера, носятъ слды большаго измненія противъ ихъ первобытнаго вида. Каждая былина съ героями временъ Владиміра пережила и вкъ татарщины и эпоху Московскаго Царства, и часто отражаетъ ихъ въ себ, мшая половцевъ съ ордынцами, подвиги богатырей съ похожденіями сибирскихъ удальцовъ. Не безъ основанія можно думать, что и Индйское Царство создалось, какъ позднйшее явленіе, вставленное въ древнюю псню новыми рапсодами.Для нихъ это не было дломъ невозможнымъ. Въ старинныхъ памятникахъ нашей литературы Индія часто рисовалась именно въ подобныхъ чертахъ. Вспомнимъ извстное сказаніе объ Индйскомъ Царств и оанн, издавна-знакомое у насъ и наполняющее всю Индію чудесами, представляющее паря ея непобдимымъ, богатства — несметными, силы — несокрушимыми. Въ нашей былин побда надъ Индйскимъ Царствомъ могла быть отвтомъ на дерзкій вызовъ царя ея греческому императору Мануилу {оаннъ говорилъ посламъ его: ‘а вы, послове греческаго царя Мануила, слышали вы, что я вамъ сказалъ про свою землю и про свое царство индійское, а вы скажите своему царю греческому Мануплу, да продайте свое царство греческое, да купите себ бумаги да чернилъ, на чемъ бы вамъ писать земля моя индйская, да соберите себ писати со всми книжники и скорописцы, пно вамъ не переписать моего индйскаго царства до скончанія вка и во исход души изъ тла’. Такъ передано это въ новйшемъ списк сказанія.}. Старинныя космографія иногда приписываютъ ей т же свойства, но еще боле чудеснаго разсказываетъ объ Индіи сказочная исторія Александра Македонскаго, которую читали у насъ почти съ древнйшихъ временъ нашей письменности. Индію населяли особенныя существа, стоявшія выше обыкновенныхъ людей, передъ ними остановился и великій герой, которому ничто не могло противиться. Здсь можно было видть такія чудеса, какія едва можетъ представить воображеніе человка… Современники Всеслава, къ которому отчасти пріурочиваютъ былину, могли, конечно, не знать этихъ чудесныхъ сказаніи. Мы и не утверждаемъ этого, какъ нельзя утверждать, что нашествіе монголовъ произошло при Владимір, потому-что Илья Муромецъ гонялъ татаръ отъ Кіева и Чернигова. Вставка объ Индіи (то-есть, имени ея, а не сущности былины) могла быть сдлана посл, и именно изъ письменныхъ источниковъ. Здсь не мсто доказывать возможность такого случая, но вообще наша народная устная словесность, какъ и нкоторыя другія, вовсе не была свободна отъ вліянія письменной литературы и, напротивъ въ нее нердко заносились книжнымъ путемъ собственно-чуждыя ей представленія. Въ нмецкой народной словесности явились такимъ-образомъ черты изъ преданій классическаго міра. Слды письменнаго вліянія видны иногда и на тхъ произведеніяхъ народной словесности, которыя повидимому были бы должны всего-чище сохраниться въ основномъ своемъ вид, не принимая инороднаго наплыва. Зврь индрикъ, камень алатырь получаютъ у насъ тотъ же смыслъ, какъ грифъ въ нмецкихъ преданіяхъ. Герои старинныхъ переводныхъ повстей мшаются иногда въ псняхъ и былинахъ съ чисто-русскими богатырями.

Что касается до ‘чудной памяти’ народа, не отрицая ея, мы и не придаемъ ей слишкомъ-большихъ размровъ. Она сильна, но въ то же время беззаботна и прихотлива, и сомнительно, чтобъ она могла удержать воспоминаніе о древнйшей родственной связи съ далекими племенами Индіи.

Указанія и намеки народной словесности всегда требуютъ самаго строгаго изслдованія и поврки. Темнота преданія допускаетъ разнообразныя объясненія, которыя иногда носятъ на себ признаки вроятія, не имя его на-дл. До-сихъ-поръ, впрочемъ, изученіе ея не привело ни къ какимъ результатамъ касательно вопроса о восточномъ вліяніи. Такъ же мало или даже ничего не было извлечено для его разршенія и изъ старой письменной литературы. Единственнымъ произведеніемъ ея, которое бы могло нсколько намекать на связь ея съ литературами Востока, осталась сказка изъ ‘Тысячи и Одной Ночи’ въ древнемъ русскомъ перевод. Она очень-любопытна, какъ памятникъ единственный въ своемъ род, и мы сообщимъ теперь нкоторыя замчанія, которыя, быть-можтъ, помогутъ другимъ окончательно опредлить переходъ ея въ старинную русскую литературу.

Въ томъ сборник., изъ котораго сдлалось намъ извстно Слово о Полку Игорев, находилась, между-прочимъ, статья, озаглавленная: Синагрипъ, царь Адоровъ Иналивскія страны. Первый издатель ‘Слова’ сообщилъ очень-коротенькое извстіе о содержаніи рукописи, по этотъ недостатокъ впослдствіи былъ нсколько пополненъ Карамзинымъ, который помстилъ немногіе отрывки изъ сборника въ одномъ изъ примчаній къ своей исторіи {И. Г. Р. III, пр. 272.}. Сборникъ, судя по оглавленію, принадлежалъ къ разряду хронографическихъ, и заключалъ, кром-того, нсколько статей сказочнаго содержанія: потеря его до-сихъ-поръ незамнима, такъ-какъ большая часть того, что было въ немъ, не встрчается въ другихъ рукописяхъ. Впрочемъ, къ числу потерянныхъ окончательно статей не относится сказаніе о Синагрип: оно нердко попадается въ рукописяхъ разныхъ нашихъ библіотекъ. Ученые паши только изрдка обращали вниманіе на этотъ остатокъ старинной литературы, посл Карамзина, указавшаго въ первый разъ ея источникъ, ею занимался Полевой и г. Востоковъ {‘Моск. Телеграфъ’ 1825. No 11, 227—235 и ‘Оп. Рум. Муз.’, No 363.}. Въ Русскомъ Встник (1842. No 1, 54) напечатанъ былъ Полевымъ и самый текстъ сказки, но до-сихъ-поръ она оставалась неразобранною, чего бы стоила по отношенію своему къ старой нашей литератур.

Теперь она существуетъ въ двухъ различныхъ редакціяхъ: одна, подходящая къ Карамзинской, другая, отличная отъ нея но заглавію и отчасти по содержанію. Во второй редакціи сказка называется: слово объ Акир Премудромъ или Сказаніе о премудромъ Акир и о сын его Анадан и т. п. Источникъ сказанія былъ найденъ Карамзинымъ въ ‘Тысяч и Одной Ночи’. Переводъ Шави и Казотта {Nouveaux contes arabes, ou supplment aux Mille et une Nuits, suivis de mlanges de littrature orientale, par mr l’abb ***. Paris, 4 torn. 1788. 8^о. Здсь во 2-мъ том, VilI ‘исторія Синкариба и двухъ его визирей’.}, которымъ пользовался здсь Карамзинъ, былъ продолженіе труда, начатаго Галланомъ, но продолженіе чрезвычайно-неудачное. Не обладая самъ достаточными свдніями въ восточныхъ языкахъ и литератур, Казоттъ неминуемо долженъ былъ впасть въ большія ошибки и певрности при передач арабскаго текста. Онъ обращался съ подлинникомъ довольно-смло, растягивалъ его длинными объясненіями, прибавлялъ блестящія фразы собственнаго сочиненія, и тмъ не только много повредилъ оригинальности восточнаго разсказа, но нердко нарушалъ и самый смыслъ подлинника. Дло дошло до того, что Гаммеръ ставилъ книгу его въ числ подражаній, а не переводовъ ‘Тысячи и Одной Ночи’, и притомъ такихъ, въ которыхъ нисколько не выражается восточная жизнь, такъ ярко выступающая въ ‘Тысяч и Одной Ночи’ {Der Tausend und einer Nacht noch nicht bersetzte Mahrchen, Erzhlungen und Anekdoten, bers, v. J. v. Hammer (Deutsch von Zinserling). Stuttg. und Tb. 1823. 1-er Bd. Vorher. XXVII.}. Въ другомъ мст онъ говоритъ, что большая часть этихъ разсказовъ (Казотта) противорчатъ истин, искажая имена и вставляя Французскіе обычаи, а что другіе ‘явно сочинены Казоттомъ’ {Тамъ же, стр. XLVII.}. Такой суровый приговоръ не относился къ разбираемой нами сказк въ перевод Казотта. Гаммеръ выражается объ этомъ слдующими словами: ‘Единственная между сказками этого такъ-называемаго перевода, которую мы считаемъ чисто-восточною и встртили въ одномъ собраніи арабскихъ сказокъ, есть исторія Синкариба и двухъ его визиреи. Мы убждены, что по-крайней-мр большая часть остальныхъ разсказовъ принадлежатъ Казотту’. Мнніе Гаммера о труд Казотта, какъ видимъ, было совсмъ-невыгодно для послдняго: оно было высказано слишкомъ-рзко, но въ немъ есть и своя доля правды. Послдующія открытія ученыхъ оріенталистовъ показали, въ чемъ ошибался Гаммеръ. Ученый Россель (Russel) отъискалъ въ одной арабской рукописи, заключавшей въ себ собраніе разсказовъ наподобіе ‘Тысячи и Одной Ночи’, большую часть повстей, изданныхъ Казоттомъ. Затмъ Скоттъ нашелъ многія изъ нихъ въ персидской рукописи Jamy al Hukkajat ‘собраніе повстей’. Казотгъ избавился отъ обвиненій въ подлог. Коссенъ де-Персеваль отъискалъ и самую рукопись парижской библіотеки, служившую для него оригиналомъ, онъ признаетъ однако трудъ Казотта нисколько неудовлетворительнымъ, потому-что Казотгъ, основываясь на объясненіяхъ араба Шави, передававшаго ему смыслъ подлинника несовсмъ-врно, дополнялъ своими прибавками то, что казалось ему темно и безсвязно въ передач Шави, такъ-что Персеваль ршился снова перевести эту рукопись и издалъ переводъ какъ другое продолженіе галланова {Les Mille et une Nuits, traduits en fr. par М. Galland, continus par М. Caussin de Perceval, prof, de langue arabe au Coll&egrave,ge Imperial. Tom. 1—9. Paris 1806. 12^о. Здсь наша сказка въ 8-мъ том, IV’ Исторія мудраго Гейкара’.}. Наконецъ нкоторые разсказы Казотта встрчены были Марсденомъ и въ малайской литератур, которая, какъ извстно, почти вся переведена изъ индйской, персидской и арабской литературъ.

Такова исторія казоттова перевода, по которому указалъ происхожденіе русской сказки Карамзинъ, и которымъ пользовался Полевой для сравненія ея съ прототипомъ. Ясно, что такой испорченный текстъ не можетъ привести къ удовлетворительному результату, когда нужно опредлить большую или меньшую близость русскаго перевода къ подлиннику. Мы будемъ имть случай замтить разницу у Казотта съ другими текстами. Посл К. де-Персеваля сказка о Синкариб, или Гейкар, другомъ дйствующемъ лиц ея, была переведена снова, и эта послдняя передача, по отзывамъ спеціалистовъ, была гораздо-удовлетворительне двухъ первыхъ {Lesage Heycar. Conte trad, de l’arabe par Agoub. Paris. 1824. 8^о. Переводчикъ пользовался двумя арабскими текстами сказки, о перевод см. Hermes, oder krit. Jahrbuch der Literatur, Bd. XXXIV, 2-tes Heft 274. Изъ сравненія трудовъ К. де Персеваля и Готье (который напечаталъ переводъ Агуба), критикъ выводитъ, что самъ Персеваль несвободенъ отъ недостатковъ и иногда позволялъ себ прикрашиванье подлинника, напротивъ, переводъ Агуба отличается гораздо-большею точностью и близостью къ подлиннику.}, ею пользовались и мы въ прекрасной книг Габихта {Tausend U. eine Nacht. Arabische Erzhlungen. Deutsch von Max. Habicht, Fr. H. von der Hagen und Carl Schall. Zweite vermehrte Auflage. Breslau 1827. XV Bde. Сказка о Гейкар XIII, 86—126 ночь 561—568.}.

Передадимъ разсказъ арабскаго подлинника, чтобъ видть отношеніе къ нему русской сказки, которую приведемъ ниже, отмченное вносными знаками взято нами изъ подлинника вполн.

‘Исторія мудраго Гейкара — одно изъ тхъ древнихъ преданій, которыя сохранились въ воспоминаніи народовъ и представляютъ намъ событія временъ давно-минувшихъ.

‘Какъ первый министръ Сенхариба, царя Аравіи и Ниневіи, Гейкаръ одинъ управлялъ всмъ царствомъ, и съ этимъ могуществомъ соединялъ глубокія познанія и необыкновенную мудрость, но, при всемъ величіи, его мучила одна мысль, безпрестанно нарушавшая его спокойствіе: у Гейкара не было дтей. Напрасно онъ взялъ себ шестьдесятъ женъ, и для каждой выстроилъ особое жилище въ окружности своего дворца, онъ ужь не надялся отъ неба наслдника своего имени и высокаго сана, котораго достигъ мудростью и счастьемъ, и потому принялъ племянника своего Надана вмсто сына, выбралъ ему восемь кормилицъ, дитя одли въ шелковыя и пурпурныя платья, и когда оно выросло, Гейкаръ сталъ самъ учить его ‘чтенію, грамматик, морали и житейской философіи’, скоро Наданъ познакомился со всми науками. Между-тмъ царь, призвавъ къ себ Гейкара, выразилъ сожалніе о старости и слабости мудраго министра. Гейкаръ говоритъ ему о племянник, который можетъ замнить его. Призванный къ царю, Наданъ удивляетъ его своимъ благоразуміемъ. ‘Пусть сынъ твой, сказалъ царь министру, служитъ мн такъ же, какъ служилъ ты мн и отцу моему Сархадому, попеченію твоего сына я хочу вврить благосостояніе моего царства, я возвышу его для тебя и буду почитать тебя въ лиц его’. Онъ общалъ считать Надана первымъ изъ своихъ друзей.

Тогда Гейкаръ впродолженіе многихъ дней и ночей даетъ Надану наставленія въ житейской мудрости. Мы не будемъ передавать ихъ, потому-что они почти ничего не имютъ общаго и по порядку и по содержанію съ тми, которыя находятся въ русской сказк, притомъ французскій переводчикъ, а за нимъ и нмецкій, не сохранили ихъ въ-точности {Habihd Bd. XIII, Anmerkung 12}. Русская сказка представляетъ другія нравоученія, переводчикъ или передлыватель желалъ сблизиться здсь съ своимъ собственнымъ бытомъ и, вмсто чужой морали, вставилъ боле-національныя поученія. Но объ этомъ посл.

….Скоро Наданъ возгордился своимъ положеніемъ и сталъ презирать своего благодтеля, жестокость его и самоуправство довели Гейкара до того, что онъ прогналъ Надапа и отдалъ свой домъ его меньшому брату. Пылая жаждою мщенія, Наданъ сталъ думать о средствахъ погубить Гейкара и наконецъ ршился. Поддлавшись подъ-руку Гейкара, онъ написалъ Акису (Akis), царю персидскому и Фараону египетскому письма слдующаго содержанія: ‘хвала и честь… отъ Сенхариба, царя Ассура и Ниневіи! какъ только прійдетъ къ теб это письмо, собирайся и спши на равнину Башрипъ: тамъ безъ спора я хочу отдать теб свою столицу и царство’. Письма эти, запечатанныя печатью бывшаго министра, были подкинуты въ царскомъ дворц. Затмъ Наданъ, отъ имени царя, веллъ Гейкару собрать войска въ военномъ порядк въ ту же долину, и когда появится тамъ царь, сдлать нападеніе на его свиту. Это (по словамъ письма) надобно было сдлать длятого, чтобъ показать военныя упражненія послу Фараона, находившемуся тогда при двор Сепхариба.

Царь изумился, прочитавъ подкинутыя Надапомъ письма, и показалъ ихъ Надану, который присовтовалъ ему явиться въ назначенное время на равнину Башрипъ, чтобъ убдиться въ замыслахъ Гейкара. Такъ и было сдлано, и какъ только Сенхарибъ явился, Гейкаръ, повинуясь полученному письму, веллъ войскамъ броситься на его свиту. Этого и нужно было Надану, онъ просилъ царя возвратиться во дворецъ, какъ въ безопасное убжище, и общалъ представить ему виновнаго Гейкара. Наданъ отправился къ нему и веллъ ему явиться предъ Сенхарибомъ въ цпяхъ, длятого, говорилъ онъ, чтобъ послы Фараона видли могущество царя и покорность министра. Ничего не подозрвая, Гейкаръ повиновался. Раздраженный Сепхарибъ встртилъ его упреками за измну, Гейкаръ понялъ все, но былъ такъ подавленъ своимъ несчастьемъ, что не могъ сказать ни слова въ оправданіе. Сенхарибъ осудилъ его на смерть. Явился Абу-Сомейка, исполнитель казни, и Гейкаръ просилъ одного: ‘я невиненъ, говорилъ онъ, и прійдетъ день, когда злоди должны будутъ отдать отчетъ въ своихъ длахъ. Я прошу послдней милости, чтобъ тло мое отдали слугамъ моимъ для погребенія’. Получивъ согласіе Сенхариба, Гейкаръ извстилъ жену свою, которая была очень-умна и проницательна, чтобъ она приготовила пышный столъ для стражи и привела молодыхъ невольницъ оплакать его смерть. Вниманіе стражи было развлечено, отозвавъ въ сторону Абу-Сомейку, Гейкаръ напомнилъ ему, что давно, при Сархадом, онъ спасъ ему жизнь въ такихъ же обстоятельствахъ, Гейкаръ просилъ его вспомнить объ этомъ благодяніи, вмсто него казнить одного невольника, достойнаго смерти за преступленія. Абу-Сомейка согласился, спасенный Гейкаръ поселился въ потаенной комнат своего дома, только жена знала объ его убжищ, и Абу-Сомейка изрдка навщалъ его.

Между-тмъ Сенхарибъ раскаивался въ своей поспшности, сожаллъ о мудромъ министр и веллъ Надану сдлать поминовеніе на могил Гейкара. Вмсто того, онъ предался съ своими друзьями необузданному веселью, и Гейкаръ слышалъ оскорбительныя слова, которыя обращалъ Наданъ къ жен его. Молва о смерти Гейкара распространилась и въ сосднихъ государствахъ, которыя давно искали случая унизить Ниневію. Скоро Сенхарибъ получилъ письмо отъ Фараона: ‘хвала и честь царю Сенхарибу! Египетъ — мать вселенной, вс народы признаютъ его зданія за чудеса, я хочу идти еще дальше Фараоновъ, моихъ предковъ. Я хочу построить дворецъ между небомъ и землей. Если найдется въ твоемъ царств такой архитекторъ, который выстроитъ это чудное зданіе и, кром-того, будетъ въ-состояніи безъ затрудненія отвчать на самые мудреные вопросы, то пришли его ко мн. За то я общаю доставить теб трехлтніе доходы Египта. Въ противномъ случа, ты долженъ заплатить мн трехлтніе доходы Ассиріи’. Совтники Сенхариба говорили, что только одинъ Гейкаръ могъ бы разршить такое затрудненіе, а теперь мсто его долженъ занять Наданъ, но этотъ говорилъ, что требованіе Фараона не стоитъ отвта. Тогда только понялъ Сенхарибъ всю важность своей потери и предался безутшной печали. Въ эти минуты отчаянія явился къ нему Абу-Сомейка и открылъ и свое ослушаніе и спасеніе Гейкара. Восхищенный царь тотчасъ веллъ представить къ себ бывшаго министра, только черезъ нсколько дней Гейкаръ могъ возобновить немного свои силы посл тяжкихъ страданій. Сенхарибъ показалъ ему письмо Фараона и замтилъ, что ужь много ассирійцевъ переселилось отъ страха въ Египетъ.

Гейкаръ успокоилъ царя и сказалъ, что самъ подетъ въ Египетъ, требовалъ только сорокъ дней для приготовленія. Въ этотъ промежутокъ времени онъ веллъ поймать двухъ орловъ, къ нимъ были прикрплены два ящика изъ самаго легкаго дерева и дв шелковыя веревки, длиною въ дв тысячи локтей. Мало-по-малу онъ пріучилъ орловъ летать, съ посаженными въ ящики мальчиками, во всю длину веревки, мальчики должны были кричать: ‘несите намъ камень и цементъ, чтобъ строить здсь дворецъ царю Фараону. Странно, право, что вы оставляете насъ безъ дла!’ Устроивъ все это, Гейкаръ, подъ именемъ Абимакама, отправился со свитой въ Египетъ. При первомъ представленіи Фараону онъ обратилъ на себя вниманіе царя мудрыми отвтами. На третій день по прізд онъ явился къ царю, который былъ одтъ въ порфиру. Фараонъ спросилъ его: на кого похожъ онъ и вельможи двора его? Гейкаръ сравнилъ его съ изображеніемъ божества, а придворныхъ — съ поклонниками. На другое утро Фараонъ былъ въ красномъ плать, а вельможамъ веллъ одться въ блое: Гейкаръ сравнилъ его съ солнцемъ, а вельможъ — съ лучами солнца. На слдующій день царь и вельможи были въ бломъ плать: Гейкаръ сравнилъ его съ луной, а вельможъ со звздами. Наконецъ Фараонъ одлся въ красную одежду, а вельможи въ разноцвтныя платья: Гейкаръ сравнилъ царя съ мсяцемъ низанъ (апрль), а придворныхъ съ цвтами, которые онъ производитъ. Тогда царь спросилъ: ‘какъ твое настоящее имя?’ онъ угадывалъ, что только мудрый Гейкаръ можетъ дать такіе отвты. Гейкаръ назвалъ себя.

На другой день онъ послалъ письмо къ царю и просилъ у него шестьсотъ талантовъ золота. Фараонъ догадался, что это значитъ, и потребовалъ отъ Гейкара, чтобъ онъ сначала выстроилъ ему дворецъ между небомъ и землей, и тогда ужь требовалъ денегъ. Когда египтяне, по приказанію Гейкара, приготовили въ извстномъ мст матеріалы для зданія, онъ пустилъ орловъ съ мальчиками. Поднявшись высоко въ воздух, мальчики кричали: ‘несите же намъ камней, извести и цемента, строить дворецъ царю Фараону. Мы только этого и ждемъ. Ну вы, работники! цлый часъ мы все еще съ пустыми руками! странно, право, оставить насъ такъ долго безъ дла!’… а люди Гейкара бросились на рабочихъ египтянъ и били ихъ, въ глазахъ смшавшейся толпы, требуя, чтобъ они несли мальчикамъ нужные матеріалы. Фараонъ понялъ мудрость Гейкара, отказался отъ воздушнаго дворца и предложилъ другія загадки.

‘Что это за конь у твоего повелителя? когда онъ ржетъ въ Ниневіи, то очень пугаетъ моихъ кобылицъ…’ Гейкаръ вышелъ, общая скоро принести отвтъ. Дома онъ взялъ кошку и началъ жестоко бить ее, такъ-что сосди пошли сказать объ этомъ царю. Фараонъ спросилъ Гейкара, за что онъ мучитъ беззащитное животное? и онъ сказалъ: ‘оно виновне, чмъ вы думаете. Мой повелитель Сенхарибъ подарилъ мн прекраснаго съ звонкимъ голосомъ птуха, который безъ устали распвалъ во вс часы дня и ночи, кошка, которую я теперь наказываю, сбгала прошлую ночь въ Ниневію и задушила его’.— ‘Какъ же можетъ это быть? спросилъ Фараонъ, подумавшій, что бдный Гейкаръ лишился разсудка: отъ моей столицы до Ниневіи очень-далеко’. Если вы сами это знаете, отвчалъ Гейкаръ, то какъ же можетъ быть здсь слышно ржаніе коня, который стоитъ въ Ниневіи?’

Фараонъ смшался и задалъ другую загадку. ‘Что скажешь ты объ архитектор, который выстроилъ дворецъ изъ 8760 камней, въ которомъ посажено двнадцать деревьевъ, у каждаго дерева тридцать сучковъ, и на каждомъ сучк блый и черный плодъ?’ Такую загадку отгадаетъ у насъ каждый мужикъ, отвчалъ Гейкаръ: дворецъ — годъ и т. д.

Точно такъ же была отгадана и послдняя загадка. Фараонъ призналъ себя побжденнымъ, щедро наградилъ Гейкара, выдалъ ему трехлтніе доходы Египта и заключилъ дружбу съ Сенхарибомъ. Отпущены были и выселившіеся изъ своего отечества ассирійцы. Гейкаръ былъ милостиво встрченъ Сенхарибомъ, но отказывался отъ всхъ похвалъ и напомнилъ только царю о своемъ избавител. Награжденный и прежде, Абу-Сомейка былъ осыпанъ дарами. Сенхарибъ хотлъ казнить коварнаго Надана, но Гейкаръ выпросилъ его въ свое распоряженіе, онъ веллъ заключить его въ мрачную тюрьму и, посщая его, каждый разъ осыпалъ упреками за неблагодарность и испорченность сердца {Мы опускаемъ ихъ разговоры и упреки Гейкара, состоящіе изъ нравоученій съ примсью апологовъ, и скажемъ о нихъ при разбор содержанія русской сказки.}. Наданъ мучился угрызеніями совсти и умеръ наконецъ ужасною смертью.

‘Судьба преступнаго Надапа оправдываетъ вчную истину: наказаніе всегда слдуетъ за преступленіемъ, и кто копаетъ яму брату своему, падаетъ въ нее самъ’.

Такъ оканчивается сказка по тексту, сообщаемому Габихтомъ. Переводъ Шави и Каззота гораздо-длинне {Въ русскомъ перевод Казотта (Продолженіе Тысячи и Одной Ночи, арабскія сказки. Пер. съ Франц. Москва, 1794—95. 8^о. T. IV, 1—96), напечатанномъ довольно-уютно, сказка наша занимаетъ почти 100 стр. Изъ этого видно, до какой степени растянута она передлывателемъ.} и представляетъ значительные варіанты, вводится, напримръ, жена Гейкара (тетка Сенхариба — чего здсь совсмъ нтъ) Зефатія, принимающая дятельное участіе въ длахъ мужа. Она детъ съ нимъ въ Египетъ, гд ее принимаютъ за волшебницу и т. п. Въ русской сказк этого нтъ, какъ и въ текст Габихта, и исключеніе женщины вовсе не принадлежитъ русской передлк, какъ думалъ, кажется, Полевой. Отъ растянутости казоттова перевода сказка теряетъ много прекрасныхъ оборотовъ и особенностей восточнаго разсказа и самую эффектность, о которыхъ мы получаемъ понятіе изъ Габихта. Главныя обстоятельства, кром участія Зефагніи, одни и т же, но иногда и они переиначены, гд переводчику несовсмъ былъ ясенъ смыслъ подлинника. Абу-Сомейка не иметъ такой важной роли, потому-что спасеніе Гейкара устроила Зефагнія, Наданъ, по Казотту, умеръ, повсившись на волосахъ, чего нтъ у Габихта и въ русской сказк и др. Вообще русская сказка иметъ гораздо-больше точекъ соприкосновенія съ текстомъ Габихта, чмъ съ изуродованною передлкою Казотта. Но и здсь разница довольно-значительная, если не въ главныхъ чертахъ содержанія, то въ подробностяхъ, которыя не вс могли быть сохранены въ русской сказк, потому-что она гораздо-короче и текста Габихта. Такъ въ ней нтъ, напримръ, разсказа о поддлк писемъ къ царямъ персидскому и египетскому, нсколько-иначе разсказывается о спасеніи Гейкара отъ казни, прибавлено описаніе прізда самого Гейкара въ Египетъ.

Обращаясь теперь къ русскому тексту, укажемъ рукописи, въ которыхъ сохранилась эта любопытная сказка. Она существуетъ, какъ мы замтили, въ двухъ главныхъ редакціяхъ. Древнйшая изъ нихъ находится въ рукописи Моск. Общ. Исг. и Др. Отд. I, No 189 (по, опис. Строева, М. 1845), сборникъ исхода XV ст., л. 90—104 об. Синагрипъ царь Адоровъ и Наливьской страны, пач. Въ того время азъ Акиръ книгьчій бхъ. Сколько намъ извстно, это единственная рукопись, гд уцлла та древняя редакція сказки, о которой сообщаетъ свдніе Карамзинъ, вс другія и нове и заключаютъ позднйшую ея редакцію. Нсколько такихъ рукописей находится въ бывшей библіотек Царскаго, нын гр. Уварова: No450 (по опис. Строева. М. 1848) сборникъ конца XVII в., л. 642—653 (отд. рукопись) сказаніе великаго царя Синографа, Алевицкой земли и Азорской, по Акир премудромъ, No 449 сбор. нач. XVIII в., 39—48 слово зло полезно, о Акир премудромъ, нач. Быстъ нкій человкъ, именемъ Акирь премудрый, въ земл Алевгицкой и Анивзорской, No 451 сбор. нач. XVIII в., л. 249—270 сказаніе о премудромъ Акир и о сын его Анадан и о ихъ премудрости, и какъ Анаданъ отца своего оклеветилъ царю Синографу. Въ сборник г. Ундольскаго, откуда напечатано было слово о в. к. Дмитріи Иванович (Врем. Моск. Общ. Ист. и Др. Кн. XIV) находится также и это сказаніе о премудромъ Акир и сын его Анадан, нач. Въ земли Алевгітстей… Мы пользовались напечатаннымъ спискомъ Полеваго и рукописи Румянцовскаго Музея XVII-го вка, No 363, гд сказка находится на л. 438—454. Изъ древней редакціи мы знаемъ, къ-сожалнію, только начало, выписанное Карамзинымъ {И. Г. Р. III, пр. 272.}. Вотъ чтеніе сказки по рукописи Румянцовскаго Музея {Мы строго соблюдаемъ чтеніе подлинника, исправляя только неважныя ошибки, затрудняющія чтеніе и зависящія отъ незнанія писца, который пишетъ меня и мня поперемнно и т. п.}.

‘Сказаніе объ Акир премудромъ царя Синографа аливицкаго и анзорскаго.

‘Бысть нкій человкъ Акиръ премудры въ земл аливицкой и анзорской, у великаго царя Синографа, и многая множества подъ нимъ царствъ держаша землю аливитцкую и анзорскую, и многая множества злата и сребра и коней быстрыихъ и отроковъ прекрасныхъ {Такія испорченныя фразы мы оставляемъ поправлять читателю. Вм. коней б… въ рукописи: и конй быстрыихъ отроковъ.}, а не было ни единаго дтища… Акирь же… взявъ себ сестрича своего Анадама въ сына мсто, и воспита его скоро, яко орелъ птенца. Дтище же бысть возрастомъ доброзраченъ. Премудры же Акиръ нача учити сына своего Анадама грамот руской, алевитской, алезорской и египетской, и потомъ его научи дванадесятъ языковъ, и потомъ его научи звздочету небесному, и научи его всякой премудрости, земному и небесному {У Полеваго: премудрости, земной и небесной.}, и всю философію научи его вся разумна. И нача поучати словомъ {Въ рукописи нача его словомъ… ср. Полев.} сына своего Анадама: ‘чадо мое Анадамъ, буди послушливъ на добрая дла, и меня, отца, чти и матерь… чадо мое Анадамъ, буди послушливъ на добрая дла, аки елень на позорище, а не лнивъ буди, аки ястрепъ не отъ ласково соколника (?). Чадо мое (въ рук. мо) Анадамъ, съ другомъ живи три годы, а говори съ нимъ устны, а не сердцемъ, чадо мое Анадамъ, льстива человка бгай, а съ нечестивымъ на дорогу не ходи, чадо, на женскую красоту не зри, та бо красота сладитъ аки медвеная сыта, а посл горчае желчи и полони {То-есть полыни.} травы будетъ. Чадо Анадамъ, подл горъ не ходи, и ты сапога не скривишь, чадо, пьянъ на кон не ганяй, тмъ храбръ не будешь. Чадо, учнешь по цареву двору ходить, и ты менши зри на небо, болши зри на землю, аще ли чего не найдешь, и ты ноги не зашибешь, чадо, аще пошлютъ въ посольство безумнаго, и ты не лпись самъ пойти (въ рук. испорчено), а пошлешь умнаго въ посольство, и ты не много наказывай ему, и самъ догадается. Чадо, лутче съ умнымъ великій камень поднять, нежели з безумнымъ вино пить, съ умнымъ безумія не говори, и безумцу ума своего не являй. Чадо, своего участія дай дтямъ своимъ, а чужаго не возми. Чадо, аще тя позовутъ на пиръ, и ты по первому зову не ходи, а по второму поди, а третьяго не моги ослушаться, и ты чести не попадешь, а пришедъ въ пиръ, и ты не садись въ большемъ мст, и придутъ иные меньши тебя, и он подвинутъ тебя въ болшое мсто, и ты будешь честенъ, чадо до дна чары не пей, долго вечера не сиди, въ пьянств {Въ рукописи въ пьянстве.} обиды своей не мсти. Чадо, на друга не клевечи {Въ рукописи клевичи.}, и лжи послухъ не буди, аще же отъ тебя другъ отпадетъ, и ты не радуйся, а вознесется другъ и ты не завидуй ему, и прійдетъ на него зло, тожъ не радуйся. Чадо, сына своего отъ младости кроти, да онъ же на старость твою покоитъ тя, чадо, не купи величества и злонравія раба {Испорчено: какъ понимать это, объясняется изъ другой редакціи этого наставленія, которую мы приведемъ ниже.}, да не расточитъ имнія. Сыну, аще кто тя ненавидитъ не другъ, не опослушествуй его, твоей вины не понесетъ по инымъ, сыну, человкъ лживъ, — исперва возлюбятъ (въ рук. возлюбитъ) его, а наконецъ посмются ему. Сыну, отца своего почти (его), да имніе свое оставитъ теб, чадо, нощію безъ оружія не ходи, чадо, отца и матерь клятв не подавай, и ты самъ не примешь отъ чадъ своихъ… Чадо, коня на коня не мняй, а на чюжемъ не зди кон, аще ншь идешь, то они посмются теб… Чадо, старйшаго возлюби, а меньшаго не отрень, чадо, къ печалнымъ приходи и утхаи словесы своими, чадо, безъ вины крови не проливай, чадо, отдалися отъ блудницъ, да не придетъ на тебя скорбь, и болзнь и печаль. Чадо, аще умнаго человка послушавши, и то аки сухару насладишися, чадо, аще придетъ на тебя скорбь… не укоряй, чадо, сына своего воздержанію учи (его). Чадо, лутчи есть послушати пьяна человка умнаго, нежели трезва безумнаго, чадо, лутче есть слпъ очима, нежели сердцемъ, сыну, лутчи есть другъ ближни, нежели братъ далпой, чадо, лутче есть смерть, нежели золъ животъ. Чадо, призовешь друга на честь, и ты стой передъ нимъ веселы сердцемъ {Въ другой редакціи поученія стой предъ нимъ веселымъ лицемъ, да онъ отъидетъ веселымъ сердцемъ.}, чадо, аще хощешь слово изрещи, и то не напрасно лги, лутче есть ногою пхнути, нежели словомъ солгати. Чадо, егда бой бываетъ, и ты не ходи, а придешь и ты не смйся, а въ смху безуміе исходитъ, а въ безуміи (въ рук. безуміе) сваръ, а въ свар тяжба, а въ тяжб бой, а въ бою смерть, а въ смерти грхъ рождается. Чадо, аще пьянъ будешь, немного говори, уменъ наречешися, чадо, аще хощеши умнаго послушати, то не приложи безумнаго. Чадо, перваго друга не лишитися, да иной не отбжитъ отъ тебя, аще хощеши любитися з другомъ, и ты преже искуси ево, не яви ему тайную свою {Пропускъ, пополняется изъ другой редакціи этого наставленія, которую см. ниже.}. Чадо, внидеши въ чюжую храмину, и ты немного гляди, то-есть безчестіе, чадо, къ другу (въ рук. г другу) часто не ходи, то-есть въ бечестіе не внидешь, чадо, лутче есть молчати, нежели зло глаголати. Чадо, нелзя жига во утломъ мшк нести, тожъ з безумнымъ тайная словеса глаголати — врагъ есть, чадо, яко мертвы не може на кон сидть, тако и клеветникъ не можетъ удержати зла слова во устхъ своихъ. Чадо, не моги облнитися на добро, и не буди скоръ на зло, чадо, не оскорби человка безъ вины, не вложи печали во ум его,, чадо, лутче есть рабъ добръ (въ рук. добро), нежели чадо злое… Чадо, птицамъ царь орелъ… {Испорчено: и зло затворил по ни (?).}, чадо, нелз слпу храбру быти, ниже гршному по смерти (въ рук. смерть) сгіастися, чадо, волкъ со агнцемъ не живетъ, ниже праведникъ со гршникомъ… Чадо, не слышавъ, и не лги, не вдвъ, не кажи, аще не видвъ скажешь, то подобенъ псу, на втеръ лающу (въ рук. лающа). Чадо Анадаме, ужь я тебя научилъ’. Научи же {Добавлено изъ Полев. Въ рукописи соединено ужь я тебя научилъ Акиръ премудры…} Акиръ премудры сына своего Анадама всякой премудрости, небесному и земному, аки златъ (въ рук. злата) сосудъ бисеру изнасыпанъ, и приказалъ великому царю Синографу. Царь же Синографъ нача Анадама любити, Анадамъ же нача врно служить царю. По мал же времени Анадамъ (же) Акиревъ сынъ діяволскимъ наученіемъ наполнися лети и злыя ярости {Въ рукописи лети и ярости и злыя ярости.}, и нача мыслить на отца злую смерть, и нача облыгати Акиря ложно великому царю Синографу, глаголюще ему: ‘не вси ли, царю, отецъ мои Акирь премудрый, совтникъ твой и угодникъ, на тебя идетъ со всми своими силами алевитцкими и озерскими, тебя хочетъ злой смерти продать, а самъ хочетъ на Аливит царствовать, но азъ хочю теб угодная творити, хочу отца своего Акиря премудраго предъ тобою поставить, но предай его злой смерти’. Анадамъ же діяволскимъ наученіемъ скоро написалъ грамоту, бутто отъ царя, за царскою златою печатью, украдучи у царя златые печати, и т грамоты печаталъ: ‘отъ великаго царя Синографа совтнику моему и угоднику Акирто премудрому. Въ кой часъ сія моя грамота придетъ, тотчасъ ко мн приди {Въ рукописи иначе.} со всми силами аливицкими и аозорскими, хощу бо изъ итти на восточнаго царя Фараона египетцкаго, и теб итти со мною’. Акирь же премудры грамоту за златою печатью пріемъ и чаялъ (въ рук. чаелъ), что отъ царя, и прочетъ ее вскор и повел отрокомъ своимъ копи сдлать вржи (?) блые {Полеваго фарси велій.} и партусы борзые, и повел на себя класти златокованные доспхи, и взявъ собою избранныхъ своихъ отроковъ 6000 въ свтлыхъ ризахъ, въ златокованныхъ доспхахъ, и похалъ скоро ко граду Аливиту. И не дохавъ града Аливита Акирь премудры и ста близь града со всмъ своимъ войскомъ, а утре же Анадамъ нача глаголати великому царю Синографу: ‘царь государь великій Синографъ, зри и виждь: отецъ мой Акирь, совтникъ и угодникъ твои {Въ рукописи твои два раза.}, на тебя пришелъ со всми своими силами алевицкими и азерекими, тебя хочетъ злой смерти предать, и самъ хочетъ на твое царство царствовать, и изъ теб царю хощу врою служить, а отца своего Акиря хощу предъ тобою поставить, а ты не моги ево жива пустить’. Анадамъ же изыде на конюшню {У Полеваго изыде Анаданъ въ нощи на поле} ко отцу своему и рече: ‘отче Акирю, поиди, царь зоветь тя къ себ’. Акирь же премудры всталъ отъ сна своего и трепетенъ бысть, и попде къ царю. Царь же Синографъ не веллъ къ себ Акиря на очи {Въ рукописи къ себ Акиря на очи повторено два раза.} пустить, веллъ, ево изымать конюшему своему Анбугилу, и повел ему злую смерть предать (sic), а главу повеллъ отсщи, и псомъ на съяденіе дать. Анбугилъ же конюшей поймалъ Акиря за перси, изведе его вонъ изъ града. Акирь же нача молитися Анбугил конюшему. ‘Анбугиле… не предай меня злой смерти, пвъкое было время отецъ {Въ рукописи по ошибк отецъ твои.} великаго царя Синографа повеллъ отцу моему твоего отца злой смерти предати, и отецъ мой твоего отца соблюде отъ неповинныя смерти, и по мал времени оба внидоша въ честь. А есть у меня дванадесять мужей, сидятъ въ темниц, а единъ мужъ, именемъ Сутиръ {Въ рукописи Сутымъ, но потомъ Сутиръ, у Полеваго Сутуръ.}, а подобенъ моему образу, а повиненъ смерти, ужь хощетъ смерти аки пьянъ, и ты, Анбугиле {Въ рукописи повторено: и ты Онбугилъ, у Полеваго уже хощетъ умрети, аки піянъ спати.}, изведи мужа сего Сутира изъ темницы и предай ево смерти, а меня въ сутирово мсто посади въ темницу’. Анбугилъ же, послушавъ Акиря, изведе Сутира изъ темницы, а Акиря по колни оковавъ, посади въ темницу въ Сутирово мсто. Во утри же день пзведе изъ града Сутира и ссче главу ево и поверже на ометище, а тло его поверже псомъ на съяденіе. И нача Онбугилъ по городу вопити великимъ голосомъ: ‘о народи аливитсти и алезорсти, зрите и смотрите, Акиръ погубленъ бысть’. Народи же алевитсти и алезорсти вси горко плакаша о премудромъ Акир, единъ же сынъ его возрадовася Анадамъ (Полев. о смерти) отца своего Акиря. Царь же Синографъ нача Анадама въ великой чести держать и далъ ему все имніе отца его Акиря премудрово, а не вдаше того, что ему не вчьная смерть, не помянулъ царства давидова, глаголюще: человкъ въ чести сы неразумивъ приложися скотомъ несмысленнымъ и уподобися имъ. Акирю премудрому три годы исполипшася въ темниц, и тогда слышавъ царь египетцкій Фараонъ, что Акирь погубленъ бысть, и пача глаголати посадникомъ {Полевой: ближникомъ.} своимъ: ‘нкіи, мужъ былъ, именемъ Акирь премудры, въ земл аливитстей у царя Синографа, а нын Акирь погубленъ бысть, уж намъ время дань своя многолтная имать у царя Синографа’ {Въ рукописи перепутано: ужъ наше время даи своя многая лтная врмя имать… ср. Полеваго.}. Тогда же и посадники рекоша: ‘воистинну, государь царь, время, время твое дань свою имать’. И посылаетъ царь египецкой Фараонъ грознаго посла своего Елтегу, а съ нимъ посылаетъ многое множество рабъ своихъ въ свтлыхъ ризахъ и въ златокованныхъ доспхахъ. И тогда поиде грозный посолъ Елтега ко граду Аливиту {Въ рукописи Оилевиту.}, и не дошедъ до града Аливита и нача станомъ становиться, и нача ясти и пити саморучно… {Ср. Полеваго стр. 59.},и пришедъ къ царю Синографу, нача ему посольство править: ‘восточный царь египецкій Фараонъ теб повствуетъ, чтобъ еси волю мою сотворилъ и загатки мои отгадалъ, аще ли воли моей не сотворишь и загатки не отгадаешь, велю землю твою плнить и самово тебя злой смерти предать, и весь градъ твой Аливитъ подъ Египетъ взять’. Царь же Синографъ вниде въ великое недоумніе и созва вся свои велможи ближніе и нача имъ глаголати: ‘мужіе алевитсти и алезорсти, кто можетъ послу словесамъ его отвтъ дать (въ рук. даать)?’ и они ему ничего не отвщаютъ. Царь же Синографъ вторицею имъ глаголя: ‘мужіе алевитсти и алезорсти, кто у васъ можетъ грозному послу Елтегу отвтъ дать и загатки его отгадаетъ, и изъ дамъ ему половину царства своего’. Нкіq князь именемъ Сутиръ, рече {Въ списк Полеваго это лицо называется Тургъ, можетъ-быть, испорчено изъ Сутуръ.} царю: ‘великій государь, царь Синографъ, намъ т слова не надобны, были бъ вдомы совтнику твоему и угоднику Акирю премудрому, а нын Акирь погубленъ бысть, а се есть, государь, златая отрасль златого корени, сынъ Акиревъ (въ рук. акиривъ) Анадамъ, наполненъ премудрости, аки злата и бисеру изнасыпанъ’. Царь же Синографъ призва Анадама, и рече ему царь: ‘Анадаме, можешь ли послу противъ его носолства отвтъ дати, и изъ теб дамъ половину царства своего’. Анадамъ же отвща царю: ‘что глаголеши, царю, того {Въ рукописи тоги.} и боги наши не вдаютъ, что тотъ посолъ Елтега посольствуетъ’. Царь же Синографъ впаде въ великое недоумніе, снемъ внецъ царскій и поверже на ометище, и нача горко плакать, и пребываетъ единъ въ полат, глаголаше: ‘увы мн окоянному, что вскор безъ расужденія урзавъ лозу плодотворящую {Такъ у Полеваго. Въ рукописи плода нсотворенную, безъ смысла.}, поломихъ замокъ аливитскаго царствія и алезорскаго, Акиря премудраго, погубихъ тя вскор безъ расужденія, ввержетъ убо безумны человкъ единъ камень въ море, и тысяща умныхъ не вымутъ’ {Такъ у Полеваго. Въ рукописи только: и ты сыщи мы умныхъ.}. И конюіней Анбугилъ, слыша плачь царевъ въ полат о посольств грознаго посла Елтеги {Исправл. по Полевому. Въ рукописи… въ полат и посольство грознаго посла Елтгу повда.}, и шелъ ко Акирю въ темницу. Анбугилъ же рече: ‘время про тебя сказать’. Акирь же рече Анбугилу: ‘пнію время и и молитв часъ: глаголи’ {Въ рукописи глаголати, ср. Полеваго.}. Анбугилъ же шедъ къ царю скоро и нача (глаголати и) торгати за златые колца у царевы полаты. Царь же спроси ‘кто есть предъ дверьми?’ {Въ рукописи предверьжи.} Анбугилъ же рече: ‘азъ есмь, царю, конюшей твой Анбугилъ, подножіе ногамъ твоимъ, достойна глава моя сабл твоей (?): слова твоего, господине царю, не соблюдохъ {Такъ у Полеваго. Въ рукописи испорчено: подножію ногамъ твоимъ достойна глава моя слово твое сотворитъ а заповдь и пр.}, а заповдь твою преступилъ, Акиря отъ смерти соблюдохъ’. Царь же… притсче ко дверемъ, и спроси его второе: ‘Анбугиле, что мы глаголеши?’ Анбугилъ же рече ему: ‘азъ есмь {Въ рукописи азъ есмь два раза.}, царю смерти повиненъ предъ тобою, Акиря отъ смерти соблюдохъ’. Царь же Синографъ отъ радости великія… вземъ скляницу съ виномъ и чару и скоро тече къ темниц и обрте Акиря и радъ бысть царь. Акирь же по колни окованъ и желзы окованъ, а власы главы его до земли, а брада его до пояса {Въ рукописи вм. а стоитъ о, и потомъ поеса.}. Царь же Синографъ, надъ предъ нимъ Акиремъ, и глагола ему: Акире… повиненъ азъ, Акирь, предъ тобою аки рабъ, а нын мн царю печаль и скорбь горц отъ великаго царя Фараона египетцкаго и отъ грознаго посла Елтеги, можешь ли, Акире, грозному послу Елтег словесемъ отвтъ дать, и загатки его отгадать?’ Акирь же рече царю: ‘возверзи на Бога печаль твою и тои тя прочитаетъ’ и повел Акирь грознаго посла Елтегу жезліемъ проводить отъ града своего, а самъ Акирь поиде разршенъ въ домъ свои, взыскать жены своей еодулы. Жена же (б) его порабощена бысть у сына его Анадама, приставлена у стада верблюжья. Акирь же нашедъ жену свою еодулію у сына своего въ работ и прослезися горко, и глагола ей: еодулія, гряди ко мн!’ {Такъ у Полеваго. Въ рукописи глаголя ему еодулія грди и пр.} и позна его еодулія по гласу, а но образу не позна его, и припадши (въ рук. пришедши) на нору его, иронія слезы своя, глаголаше ему: ‘алевитцкое мое царство и алезорское мое солнце, откуды мы еси свтъ явился {Въ рукописи явися.}?’ Одяніе же бысть на еодул кожа верблюжья. Акирь же взя жену свою за руку и поиде съ нею въ домъ свои, въ полаты, и найде въ дому своемъ 6 отроковъ своихъ, и нача Акирь въ банехъ паритися и мазью мазатися и ству сахарную и разные питья и ствы пача пити и сти и веселитися. И пребысть въ дому своемъ 6 мсяцовъ и готовъ былъ на царскую службу и повел отрокомъ своимъ сдлати партусы борзые и фарижи блые {Ср. въ списк Полеваго стр. 62.}, и веллъ на себя класти свтлыя ризы и златокованныя доспхи, и поиде Акирь къ Египту аки орелъ на ловлю, къ (въ рук. и) великому царю Фараону египетскому противъ ево посольствовать. И пришедъ Акирь премудры къ граду Египту и станомъ сталъ и нача ясти и пити… {} и великому царю Фараону пача посолство править, глагола ему: ‘велики царю Фараонъ! заподпы царь Синографъ теб повствуетъ, что еси присылалъ посла своего Елтегу, и рекъ посольствомъ таково слово, чтобъ еси волю мою сотворилъ и загатки его отгадалъ. Се изъ къ теб пріидохъ, царю Фараону, да что суть словеса твоя?’ Царь же Фараонъ рече ему: ‘ты ли еси Акирь премудры?’ Акирь же рече ему: ‘великій царю, Акиря нын нсть, погубленъ бысть, азъ есми конюшей царевъ меншей синографовъ, а зовутъ меня Анбугиломъ’. Царь же рече ему: ‘Анбугиле, свей ужище въ песку’. Акирь же повел отрокомъ своимъ сверлы булатными стну градовую вертть и морски песокъ посыпать и втромъ помочь творити, и ихъ песокъ поиде по земли аки гужъ. Акирь же приде къ царю Фараону и рече ему: ‘великій царю, вели пмати песковые ужища’. И рече ему царь: ‘Анбугиле… у васъ въ стад жеребцы ржутъ, а у меня кобылицы вергутца’ {Это мсто перепутано изъ загадки Фараона, см. выше, при разбор арабскаго подлинника.}. Акирь же повел отрокомъ своимъ поимати бога ихъ Виктора, они бо тогда безврни быша, слуги же Акиревы изымаша бога ихъ, поведоша по торгу, ругающеся ему и біяху его кнутомъ. Египтяне же пріидоша къ царю съ плачемъ великимъ, глаголюще: ‘великій царю Фараоне, почто посолъ ругается богу нашему?’ Царь же веллъ прислать къ себ Акиря, и пришедъ къ царю Акирь, и рече ему царь: ‘Анбугиле! старъ ли еси ты, или умомъ (въ рук. уменъ) несмысленъ, почему ругаешися нашему богу?’ Акирь же рече ему: ‘великій царю Фараоне…. былъ у нашего царя {Въ рукописи царь.} куръ златъ, плъ рано, а будилъ нашего царя къ завтрен, и тотъ богъ вашъ тому куру голову скусилъ’. Царь же Фараонъ рече ему: ‘не правду мы {Въ рукописи есми.} говоришь’. И рече ему царь: ‘Анбугиле, устрой мн градъ межъ небомъ и землею, не подпертъ ни чмъ’. Акирь же повел отрокомъ своимъ дв птицы ноги {Въ рукописи наги. Объ этой птиц см. замчаніе г. Востокова, ‘О. Рум. Муз.’ No 363.} пустить и повел межъ ими ковчегъ построить, и повел всадити отрока и дати отроку въ руки топоръ и птицамъ на тычинахъ мяса, чмъ кормить птицъ, и начата птицы превозвышатпей равно со облаки, отрокъ же (въ рук. отроку же) пача вопити великимъ гласомъ: ‘египтяне, понесите каменье и известь, азъ есми хощу — и градарь нарицаюся — вашему царю градъ сотворить межъ небомъ и землею, пеподпертъ ничмъ’. Акирь же повел отрокомъ своимъ по всему граду Египту брусіемъ бити египтянъ, и слуги же Акиревы похаша по граду Египту и начата брусіемъ египтянъ бити {Бити прибавлено по смыслу.} и глаголюще: ‘подавайте каменіе и известь и древа градарю нашему, градарь нашъ хощетъ царю вашему градъ сотворить межъ небомъ и землею, не подперты ничмъ’. Они же станутъ подавать, а не достанутъ, и слуги же Акиревы бьютъ ихъ: ‘подавайте’. Оли же придоша къ царю съ плачемъ и глаголаша: ‘мы не умемъ подавать, а они же бьютъ насъ’. Тогда же царь Фараонъ рече послу: ‘ты не конюшей, самъ еси ты премудры Акирь’. Тогда жъ царь Фараонъ Акирю премудрому отвту не сотворихъ {Перемшано.}, Акирь же нача дань свою имать многолтную, и собравъ дань и поиде ко граду Алевиту къ великому царю Синографу, и пришедъ къ царю Синографу и нача ему отмривать злато и сребро и каменіе драгое, царь же Синографъ не прикоснулся ничему, ни злату, ни сребру, только взялъ единъ драгой камень, ему же нсть цны, свтитъ во дни и нощи аки свтъ. Царь же Синографъ нача Акиря дарить велми за ево великую честь и грудъ и за выслугу. Акирь же рече царю: ‘великій государь, царь Синографъ, многое множество имю изъ отъ тебя злата и сребра, но выдай мн сына моего {Въ рукописи своею.} Анадама, которой меня съ тобою помутилъ, за что меня къ теб не дломъ оговорилъ, а то, царь, злато и сребро дай Анбугилу, что мн животъ далъ’. Царь же рече Акирю: ‘а онъ у меня и давно пожалованъ’. Царь же Синографъ. по правому суду истинно испытавъ, выдалъ Акирю сына Анадама, но не яко сына, яко коромолника, и обратись болзнь его на главу его. И прикова Анадама, сына своего, близъ царевы полаты и положи возл его трость, оловомъ налита, и заповда заповдь царскую: кто пойдетъ въ полату цареву, и тому ударить Анадама по голов тою тростью трижды, или кто пойдетъ не полаты, такожъ по голов ударитъ, и говоритъ (въ рук. говори) таково слово: ‘не роженъ, не сынъ, не окупленъ, но холопъ, не вскорми себ ворога не видать’. И поиде Акирь въ царевы полаты, Анадамъ же рече: ‘господине отче Акирь, пусти мя, начну пасти скоты твои и начну угодная теб творити’. И Акирь рече: ‘сыне Анадаме! нкій человкъ въ чести полатъ (?) обрте древо стояще и хочетъ оно древо ссщи, и рече ему древо: господине человче, не ски ты меня, изъ теб рожу на лто ягоду вишневу, и рече человкъ: худое ты древо, какъ ты хочешь чужую ягоду родити? Тако же и ты, Анадаме, хощешь мн угодная творити’, и поиде Акирь въ цареву полату. И изыде не полаты, Анадамъ же рече: ‘господине отче Акирю, пусти мя {Въ рукописи пусти мя дважды.}, а изъ буду въ пустыни и буду мнихъ и начну Богу работать за свой грхъ и за тебя учну Бога молить’. И рече Акирь: ‘сыну Анадаме, нкоторый человкъ отдалъ волченца грамот учиться, и учитель рече и авва (?), волчецъ рече б тылц бльцы егнятка {Это окончательно испорченное мсто мы объяснимъ ниже.}, да тако и ты, Анадаме, какъ мн хощешь угодная творити’ {У Полеваго этихъ разговоровъ нтъ, но прибавлено: Анаданъ же по малхъ днхъ умроша и повергоша псомъ на съденіе.}. Акирю премудрому слава, а прочитателю на вчьную паметь…’

Прежде нежели займемся разборомъ содержанія выписанной сказки, сдлаемъ небольшое отступленіе.

Уже французскій переводчикъ ‘мудраго Гейкара’ замтилъ, что исторія его во многихъ чертахъ очень-сходна съ біографіей Езопа, какъ разсказываетъ ее Планудъ. Сходство, дйствительно, чрезвычайно-велико и несомннно доказываетъ, что происхожденіе его не случайно, а явилось именно потому, что одинъ текстъ былъ прототипомъ другаго. Біографія Езопа въ томъ мст, гд она сближается съ сказкой о Гейкар, представляетъ почти буквальный переводъ ея, или наоборотъ. Къ-сожалнію, сколько намъ извстно, ученые до-сихъ-поръ не объяснили окончательно причину этого сходства и только повторяли сдланныя одинъ разъ замчанія. Мы не беремся разршать это загадочное обстоятельство, и ограничимся приведеніемъ нкоторыхъ фактовъ.

Исторія Езопа, какъ почти всхъ древнйшихъ баснописцевъ, давно была окружена миическою обстановкою, такъ-что мы знаемъ о немъ весьма-немного исторически-врнаго. Преданіе представляетъ его съ уродливою и смшною наружностью, но съ умомъ чрезвычайно-острымъ и находчивымъ, онъ былъ сперва рабомъ аинянина Демарха (или другихъ), потомъ самійца Ксана и проч., наконецъ получилъ свободу. По разсказамъ разныхъ древнихъ писателей, онъ былъ любимцемъ Креза, у котораго встртился и много бесдовалъ съ Солономъ и т. п. Новйшіе ученые мало, впрочемъ, придаютъ вса этимъ свдніямъ, неподкрпленнынъ точными историческими данными, еще меньшимъ довріемъ пользуется обширная біографія, приписываемая Плавуду. Константинопольскій монахъ, Максимъ Планудъ (1340—1353), предполагаемый ея авторъ, извстенъ былъ въ свое время обширною ученостью, писалъ стихотворенія, сочиненія по части богословія, грамматики и перевелъ на греческій языкъ многихъ латинскихъ писателей. Какъ большая часть византійскихъ ученыхъ, онъ былъ компиляторъ и собиратель. Неудовлетворительность его біографіи Езопа въ историческомъ отношеніи видна съ перваго взгляда, когда онъ влагаетъ въ уста Езопа стихи Эврипида, жившаго гораздо-поздне. Она перемшана разными нравоучительными изреченіями и баснями, и въ нкоторыхъ чертахъ напоминаетъ разсказы о другихъ мудрецахъ. Гакъ, давно ужь замчено, что разсказъ объ уродливости Езопа повторяется въ преданіяхъ о древнемъ арабскомъ баснописц Локман. Ученый Де-ла-Крозъ полагалъ, что авторъ біографіи составилъ ее отчасти изъ собственныхъ выдумокъ, отчасти изъ этихъ арабскихъ преданій {Thesaurus epist. Lacrozianus, ed. Uhlius. Lipsi, 1742—46. t. II, 153.}. По мннію другихъ, Планудъ отнесъ къ Езопу то, что вычиталъ о другихъ греческихъ философахъ и мудрецахъ, напримръ, разсказъ объ его , изреченія его имютъ много сходнаго съ тмъ, что извстно о Сократ, Демосен, Віаит, изъ Плутарха и другихъ писателей древности {Thesaurus etc. I, 170—172. Эрн. Яблонскій замтилъ, что у Плутарха упоминаются и задачи, которыя цари пересылали другъ другу, такъ-что очень-многое въ біографіи объясняется чисто-греческими источниками. О томъ же Fahr. Bibl. Grca, ed. Harless, t. I, p. 618 sq.}, но гораздо-чаще указывали на сходство разсказовъ о Езоп съ преданіями о. Локмая. Трудно ршить вопросъ о томъ: съ которой стороны было здсь заимствованіе. Несовсмъ-ясно и то, какимъ-образомъ въ біографію Езопа попали главныя обстоятельства изъ сказки о мудромъ Гейкар {Къ-сожалнію, мы не имли книги Грауэрта (Grauert), который въ диссертаціи своей (‘Diss. academica de Aesopo et fabulis sopiis’. Bonn, 1825) касается и вопроса о связи біографіи Езопа съ арабской сказкой.}. Еслибы біографія дйствительно принадлежала Плануду и была составлена ужь въ половин XIV в., то всего вроятне было бы предположить, что самъ Планудъ включилъ арабскую сказку въ свое сочиненіе. Между-тмъ нтъ почти никакого сомннія и ученые соглашаются теперь въ томъ, что біографія только приписывается Плануду, а не въ-самомъ-дл составлена имъ въ XIV-мъ вк {Такъ думаетъ, напримръ, ученый издатель Езопа Фр. де-Фуріа, Fab. Aesopiae… cura ne studio Fr. de Furia. Lipsi. 1810 p. X sq. см. также Aug. Pauly, Real-Encvclopdie der class. Alterthumswissenschaft III, 411.}. Новйшій издатель ея Вестермапнъ полагаетъ изданную имъ редакцію (чрезвычайно-мало отличающуюся отъ планудовой) не раньше десятаго вка, и думаетъ, слдовательно, о времени гораздо-древнйшемъ Плануда {Vita Aesopi ex Vratislaviensi etc. codi. ed. Ant. Westermann. Brunsvig 1845. p. 2, 4}, такъ-что на долю этого писателя остается только новая редакція сочиненія, существовавшаго гораздо-прежде него.

Обозначимъ теперь вкратц отношеніе біографіи Езопа къ сказк о Гейкар по содержанію { Я пользовался изданіями: Aesopi Phrygii…. vita et fabulae gr. et lat. Venetiis MDCCLXX, изданіемъ Роберта Стефана (Excudebat Rob. Stephanus, MDXXIX. VII. Calend. septemb.) и Вестерманна.}. Разсказъ, соотвтствующій арабской сказк, составляетъ только часть біографіи, въ начал которой передаются извстія о разныхъ похожденіяхъ Езопа во время рабства, переходахъ его отъ одного господина къ другому, съ примсью разныхъ остроумныхъ изреченій и апологовъ Езопа. Затмъ слдуетъ пребываніе его на о. Сан и у Креза. ‘Отправившись оттуда {Здсь начинается соотвтственное мсто въ изд. Roberli Stephani 37—44, Vestermann 43—52.}, Езопъ странствовалъ по свту и бесдовалъ съ мудрецами. Онъ пошелъ и въ Вавилонъ и показавъ тамъ свою мудрость, получилъ большое значеніе при цар Ликер (у Вестерм. Ликургъ). Это потому, что тогда цари, живя между собою въ мир, для забавы посылали черезъ письма другъ къ другу философскія задачи (загадки, ), и неотгадывавшіе (задачъ) посылали дань предложившему задачу. А Езопъ, разршая присылаемыя къ Ликеру задачи, прославилъ этого царя, и черезъ Ликера самъ посылалъ задачи къ другимъ царямъ, и они, не могши разгадать ихъ, должны были доставлять дань Ликеру (и такимъ-образомъ царство вавилонское усилилось)’. Здсь вавилонскій царь Ликеръ играетъ роль Сенхариба. Затмъ бездтный Езопъ усыновляетъ Энна или Эна ( притча, басня, имя самого Езопа объясняли такимъ же образомъ), но потомъ, когда Энъ не оправдалъ его надеждъ {По Вестерманну , по Роб. Стеф. cum adoptantis concubina rem habuit.}, онъ хотлъ предать его смерти {По Роберту Стефану, только изгнать изъ своего дома, что ближе къ арабской сказк.}, мстительный Энъ обвинилъ его передъ царемъ въ измн. Езопъ спасается отъ казни черезъ Гермиппа (Абу-Сомейка) и впослдствіи снова является передъ царемъ, когда Ликеръ былъ устрашенъ письмомъ египетскаго царя Нектанеба (Фараонъ). Энъ былъ выданъ Езопу, который не сталъ мстить ему за клевету и сдлалъ только приличное нравоученіе {Вестерманна, стр. 46—48, Роберта Стефана, стр. 39—40. Нравоученія нсколько-различны въ двухъ этихъ редакціяхъ. Вестерманнъ сообщаетъ еще третье, въ пред. стр. 4—5 примчаніе. Ни одно изъ нихъ не сходно съ помщеннымъ въ русской сказк. Замтимъ, что нравоученіе поставлено здсь въ другомъ мст, нежели въ арабской сказк.}. Отъ угрызеній совсти Энъ кончилъ жизнь свою. Тогда Езопъ отправляется въ Египетъ. Весь разсказъ идетъ точно такъ же, какъ въ арабской сказк, иногда онъ много ближе подходитъ къ ней, чмъ русская передлка, нкоторую разницу мы замтимъ ниже, при разбор русскаго сказанія. Нектанебъ, пораженный мудрыми отвтами Езопа, воскликнулъ: ‘счастливъ Ликеръ, имющій въ своемъ царств такую мудрость!’ онъ отпустилъ Езопа, отдавъ ему десятилтніе доходы Египта. Прибывъ въ Вавилонъ, Езопъ разсказалъ царю обо всемъ происходившемъ и отдалъ ему египетскую дань. Ликеръ веллъ воздвигнуть ему золотую статую.

Затмъ по этой біографіи Езопъ отправляется въ Грецію, тамъ, оскорбивъ дельфійцевъ, онъ погибъ жертвою ихъ мщенія.

Какимъ же образомъ ршается вопросъ о томъ, которое изъ этихъ произведеній служило первообразомъ другому? Врныхъ данныхъ для этого почти нтъ. Съ одной стороны, вымыселъ событія, его подробности скоре можно считать произведеніемъ восточной фантазіи, въ арабской сказк видна и большая полнота въ развитіи разсказа, но съ другой стороны есть возможность считать это и греческою баснею позднйшаго происхожденія. Имя Нектанеба, какъ мудреца и волхва, связано и съ баснословной исторіей Александра Македонскаго. Если самая миическая исторія Александра могла проникнуть въ арабскую литературу, то точно такъ же возможно и переселеніе миа о Езоп, когда, во время халифата, арабская литература приняла въ себя многія произведенія греческой. Біографія Езопа могла войдти въ составъ ‘Тысячи и Одной Ночи’, по-крайней-мр хронологическія данныя не противорчать такому положенію. Первоначальной основ этого сборника многіе ученые приписывали индійское происхожденіе, но отъ времени-до-времени она подвергалась сильнымъ измненіямъ, въ сборникъ вносились сказки новаго сочиненія. Не вс ученые, однако, признаютъ такую давность сборника, напротивъ, многіе оріенталисты въ самомъ содержаніи сказокъ находятъ доказательства ихъ поздняго появленія. Одинъ ученый критикъ, разбирая содержаніе ‘Тысячи и Одной Ночи’, везд находитъ противорчія тому мннію, которое выводитъ ихъ изъ Индіи. ‘Мы находимъ, правда (говоритъ онъ) мсто дйствія нкоторыхъ происшествій въ Индіи, Персіи, Кита, даже Ассиріи, ихъ эпоха отнесена отчасти къ первобытнымъ временамъ, и этотъ обманъ поддерживается вставкою чуждыхъ именъ и картинами иноземныхъ нравовъ и обычаевъ. Но для знатока везд, въ цломъ образ представленія, обнаруживается рука мухаммеданско-арабскаго писателя’ {Hermes, oder krit. Jahrbuch der Literatur, Bd., XXXIII, 1-es Heft. Tausend und eine Nacht und ihre Bearbeitungen, historisch-kritisch beleuchtet, стр. 96. Свои выводы авторъ подкрпляетъ словами С. де-Саси, что ‘разсказы Тысячи и Одной Ночи, по-крайней-мр т, которые безспорно принадлежать къ этому собранію, въ своемъ первоначальномъ представленіи, везд дышатъ мухаммеданизмомъ и нравами арабовъ при мухаммеданскихъ халифахъ’. Journal des Savans 1817. Nov. p. 686.}. Считая Египетъ мстомъ, гд составился сборникъ, изданный Габихтомъ, критикъ относитъ его происхожденіе къ довольно-поздней эпох, около XIV-го вка {Hermes, ibid. 96, 108. О нашей сказк критикъ говоритъ на стр. 94, 99. Чтобъ дойдти до своего результата, онъ разсмотрлъ вс сказки въ изданіяхъ Габихта и Гаммера.}, такъ-что по самому отношенію времени, можно предположить заимствованіе арабской сказки изъ исторіи Езопа. Еслибъ сказка ‘Тысячи и Одной Ночи’ была составлена я раньше XIV-го вка (что очень-вроятно), то существованіе нкоторыхъ греческихъ источниковъ, изъ которыхъ могла быть извлечена біографія Езопа, даетъ возможность считать эту біографію самостоятельнымъ произведеніемъ и можетъ быть первообразомъ разсказа о Гейкар… Но хотя и представляется нкоторая вроятность такого перехода миа о Езоп, нельзя ршить этого окончательно. Можетъ-быть, что басня о Гейкар образовалась и на чисто-арабской почв и потомъ перешла въ легкой передлк къ Грекамъ такъ же, какъ это случалось со сборникомъ сказокъ Калила-ва-Димна. Нельзя, наконецъ, не признать родства этого преданія съ тмъ, которое приводятъ Вильгельмъ Тирскій и осифъ Флавій, и которымъ ученые несправедливо объясняютъ происхожденіе сказанія о Маркольф или Морольф. Главнымъ сюжетомъ преданія опять является споръ двухъ царей о мудрости, который они хотятъ ршить, предлагая другъ другу трудныя загадки. Такимъ-образомъ содержаніе сказки обобщается еще боле, и всего вроятне будетъ, кажется, предположить ея родину на Восток, можетъ-быть, у евреевъ, которымъ, по мннію Я. Гримма, принадлежалъ и этотъ типъ и одна редакція сказанія о Маркольф {Въ другомъ мст мы подробне займемся этимъ послднимъ сказаніемъ, которое также извстно было въ старой русской литератур, хотя и подъ своеобразною формою. О Маркольф см. von der Hagen und Bsching, ‘Deutsche Gedichte des Mittelalters’. Berlin. 1808 I-er Bd., и въ превосходной стать Я. Гримма объ этомъ изданіи Heidelbergische Jahrb. der Literatur. 1809. V Abth. 11, 249—255.}.

Для изслдованія о русской сказк, важне, впрочемъ, другой вопросъ — о томъ, какимъ путемъ перешло къ намъ арабское произведеніе: непосредственно ли съ Востока или черезъ какую-нибудь другую литературу? Собственныя имена указываютъ на арабскій подлинникъ: Гейкаръ-Акирь или Акиръ, Сенхарибъ-Синагрипъ, Сенеграфъ, Синографъ, Наданъ-Анаданъ, Аливитъ передланъ изъ Ниневіи, анзорскій, азорскій — передланъ изъ Ассуръ, или Торъ (у Карамз. ‘царь Адоровъ’). Но другія имена находятся только въ русской сказк: Анбугилъ, Сутиръ, еодулія. Это послднее обстоятельство и различіе въ нсколькихъ подробностяхъ легко объясняются тмъ, что мы не имемъ древнйшихъ редакцій какъ арабской сказки, такъ и русской передлки. Очень-вроятно, что существовалъ такой текстъ подлинника, который подходилъ къ нашей сказк гораздо-ближе, нежели текстъ Габихта.

Сказка наша постоянно переноситъ дйствующія лица въ русскую обстановку. Акиръ учитъ сына своего грамот ‘русской, алевитской’ и пр., освободившись изъ заключенія, Акиръ начинаетъ въ банехъ паритися и т. п. Подобное приноровленіе чужихъ разсказовъ къ своей жизни было, какъ мы замтили, очень-обыкновенно въ средневковыхъ литературахъ. Переводъ или передлка чужаго литературнаго произведенія необходимо влекли за собой вставки и измненія, отзывавшіяся бытомъ той націи, къ которой принадлежалъ переводчикъ. Это не сознанное желаніе усвоить знаменитую личность своей народности оставляло, конечно, безъ вниманія всякія требованія исторіи, а иногда и здраваго смысла. Въ одной Французской передлк каллисеновой исторіи Александра Македонскаго, онъ принимаетъ на пути къ Юпитеру Аммону посольство родосскихъ рыцарей ‘qui luy apportиrent les clefs et tributz de leurs provinces, et receut d’eux les foys et homages (!) et furent bons amys’. Испанскій поэтъ XIII столтія, передлывавшій тотъ же сюжетъ, говоритъ, что етида, для того, чтобъ уберечь Ахиллеса отъ войны, скрыла его въ монастыр бенедиктинцевъ! У насъ Бова Королевичъ сдлался чисто-русскимъ героемъ. Сказка объ Акир премудромъ представляетъ довольно-много подобныхъ наивно-сдланныхъ измненій, и для насъ эти невольно и незамтно проскальзывающія черты становятся интересны и важны, какъ безнамренное проявленіе его національнаго быта.

Мы сказали уже, что наставленія Гейкара Надану передаются иначе въ русской сказк. Какъ біографія Езопа отличается въ этомъ мст своимъ нравоученіемъ, такъ наше сказаніе приводитъ свою мораль, вроятно, русскаго сочиненія, почти такое же поученіе указалъ г. Востоковъ въ одной рукописи Рум. Музея (No 27), гд оно стоитъ отдльною статьею. Приводимъ ее, какъ для сравненія съ текстомъ сказанія объ Акир, такъ и потому, что эта статья представляетъ любопытный памятникъ нашего стариннаго нравоученія, предшествовавшій обширнымъ позднйшимъ домостроямъ. Въ рукописи Румянцевскаго Музея XV-го вка, поученіе читается такимъ-образомъ на л. 409—411 {Мы не могли здсь выразить всхъ подробностей правописанія рукописи, обильнаго сокращеніями и титлами: для этого недостаточно шрифтовъ.}.

‘Сыну, луче есть съ умнымъ камень подъимати, нежъ з безумнымъ вино пити, сыну, съ умнымъ безумья не створи, а къ неразумному не яви ума своего, сыну своему участье дай, а чужаго не возми. Сыну, иже съ тобою съвта не пріиметъ мужь, то съ тымъ на путь не ходи. Чадо, аще вышей теб отпадеть, то не радуйся… {Кажется испорчено: ни взда иже гласъ предъ другы, да не явятся глаголи егда вставъ въздастъ теб.} Сыну, егда взнесется другъ, не завиди ему, или злоба придеть нань, то не радуйся. Чадо, сына своего отъ дтьства укроти, да на старость почтеть тя, аще не укротишь, прежъ дніи своихъ смиритъ тя. Сыну, не купи раба величава, ни роб татив, да не расточать ты имніа. Чадо, аще кто навадитъ на друга твоего къ теб, не слушай его, и твою таину понесетъ къ иному, сыну, лживъ человкъ сперва вз любленъ, а наконець въ смсехъ, въ коризни будетъ. Чадо, отца своего почти, да стяжанье {Въ рукописи стяжоне.} свое теб оставитъ. Сыну, отн и матерн клятв не пріими, да отъ чадъ своихъ радость пріймеши. Сыну, въ нощь безъ оружія не ходи, кто всть, кто тя срящеть. Чадо, якожъ левъ въ твердости своей страшенъ есть, такожъ человкъ въ близоцхъ и въ друзхъ честенъ есть, а иже родомъ скудъ, подобенъ есть древу при пути, яко вси мимоходящіи скуть его. Сыну, аще тя пошлютъ на посольство, то не умедли, да имъ не пойдетъ въ слдъ теб. Чадо, въ святыхъ день церкви не отлучайся. Сыну, коня не мя (имя), на чюж не зди, аще срящетъ, то пни посмюттися. Чадо, не хотяся ясти, то не яжь, да не объядьчивъ наречешися. Сыну, съ сильнымъ брани не створи, теб не вдущу, а онъ вздвигнеть на тя нчто. Чадо, въ лжю именемъ божьимъ не кленися, да не умалится чпело дніи твоихъ, чадо, аще что общаешися Богу, то не забывай… {Испорчено: яко небрегъ но поминаи въ сердци благословенъ будеши.} Чадо, старйша сына (?) взлюби, а меньшаго не отрини, сыну, къ печалному приходи, а утшнаа словеса глаголи. Чадо, безвинны крови не проліи, яко мститель Богъ. Сыну, удержи языкъ свои отъ зла, а руци отъ тадбы… Сыну аще послушаешь умна человка, то яко въ день жаданіе (имы?) студены воды напьешися. Чадо, аще найдетъ на тя печаль, Бога не укаряи. Сыну, аще судья будеши, то суди право, да на старость честенъ будеши. Чадо, не въжадаи попирати друга, егда ты будетъ пои рапу быти. Сыну, аще умну слово речеши, поболитъ въ сердци (?), а безумна аще стягомъ бьеши, и не вложити ему ума. Чадо, умна пославъ на посольство, немного наказывай, а безумна пославъ самъ по немъ иди. Сыну, аще тя взовуть на обдъ, по первому не ходи, но аще тя възовуть второе, тогда вижь яко честенъ еси, и въ честь придеши. Чадо, жолчи и горести вкушахъ, и не бы мы паче убожества. Чадо, въ знаемыхъ сдя не яви мудрости. Чадо, сына своего на въздержаніе учи, емужъ научишь, въ томъ пребудетъ. Сыну, луче есть умна человка пьяна послушать, нежели безумна трезва. Чадо, луче есть слпъ очима, нежели сердцьмь. Чадо, луче есть огнемь болти или трясавицею, нежели съ злою жоною съвтъ дръжати. Сыну, луче есть другъ близокъ, нежели братъ далече. Чадо, луче есть смерть, нежели золъ животъ. Сыну, егда призовешіі друга на честь, стой предъ нимъ веселымъ лицемъ, да онъ отъидетъ веселымъ сердцемъ. Сыну, аще слово изрещи хощеши, то не напрасно глаголи, зане луче есть ногою подкнутися, нежели словомъ. Чадо, егда будеши въ людехъ, тамо (?) не ходи, а пришедъ не смйся, въ смс бо безумье исходитъ, а въ безумьи сваръ, а въ свар тяжа, а въ тяж бои, а въ бою смерть, а въ смерти грхъ ражается и свершается. Сыну, аще мудръ еси, егда пьянъ будеши, то не глаголи много, уменъ ея нарчеши. Сыну, аще хощеши умнаго послушати, то безумной рци не приложи. Сыну, перваго друга не лишайся, да и новый отъ теб не отбжитъ… Сыну, лживо слово тяжко есть, яко олово ражьжено. Сыну, аще хощеши любитися съ другомъ, прежъ искуси его, яви ему тайну свою, и минувши днемъ разсварися съ нимъ, аще явить тайну, юже еси повдалъ, то не другъ. Чадо, аще званъ будеши, влзъ въ храмину не зри по угломъ. Сыну, въ пиру не сди долго, егда преже изхода твоего изженеть тя. Чадо, къ другу своему часто не ходи, егда въ бесьчестіе внидеши. Сыну, луче есть отъ мудра бьену быти, нежели отъ безумна масломъ мазану {Въ рукописи мазуну.}…

Эта статья повторяется въ сборник Р. Муз. No 358, XV—XVI вка, л. 309—312. Очевидно, что подобныя поученія, часто встрчающіяся въ старинныхъ рукописяхъ, принадлежали къ кругу любимаго чтенія грамотевъ того времени. Можетъ-быть, они имли гораздо-больше приложенія въ жизни, нежели мы думаемъ, очень-нердко встрчаются въ нихъ черты, рисующія чисто русскій старый бытъ. Моральное направленіе было естественно при общемъ характер нашей литературы, которая одинаково хотла быть нравоученіемъ и въ сказк и въ лтописи. Оно выражается и прямо въ большомъ количеств сочиненій содержанія чисто-нравоучительнаго. Мы имемъ нсколько поученій отца къ сыну вообще, подобныхъ приведенному сейчасъ, и спеціальныхъ ‘о женстй злоб’, въ вид наставленія сыну написанъ и Домострой {См. о Домостро прекрасныя замчанія г. Заблина въ ‘Архив’ Калачова, кн. 2-й пол. 2-я, с. 43 и слд.}. Составленіе такихъ поученій принадлежитъ отчасти русскимъ, но стоитъ въ тсной связи съ переводными статьями разныхъ писателей, Пчелой, Стословцемъ и др. Пчелу напоминаютъ и нкоторыя изъ наставленій Акира. Въ той же рукописи Рум. Музея (No 363, л. 676) находится ‘сказаніе о пчел’, то-есть выписки изъ этой книги, гд читаемъ: ‘мудры сыне, какъ будеши въ людяхъ, не смйся, въ смс бо безумн кощуны, а въ безуміи сваръ, а въ свар бой, а въ бою смерть и грхъ и мука вчная… Сыне, искуси друга своего, первымъ днемъ разварнея съ нимъ, и аще не повдаетъ тайны твоея, то дружися съ нимъ, аще ли явитъ тайну твою, то отвратися отъ него’… Немногое только въ поученіяхъ Акира обще съ текстомъ арабской сказки. Напримръ, Гейкаръ, между-прочимъ, учитъ Надана: ‘прежде, нежели отправишься въ путь, возьми свое оружіе, потому-что ты не знаешь, гд встртишься съ врагомъ своимъ’.— ‘Лучше носить камни и подвергать себя тяжкой работ съ мудрымъ, чмъ наслаждаться драгоцнными напитками съ глупцомъ’.— ‘Испытай сперва друга, котораго выбираешь себ, и тогда дружись съ нимъ’.— ‘Въ тысячу разъ хуже ослпленіе сердца, чмъ слпота очей.’

Въ заключительныхъ наставленіяхъ Гейкара сыну наше сказаніе ближе подходитъ къ арабскому тексту, чмъ біографія Езопа, гд это мсто совершенно опущено. Притча о дерев передается въ арабскомъ текст слдующимъ образомъ. Когда Наданъ сталъ оправдываться и просить прощенія у Гейкара, послдній сказалъ: ‘стояло дерево на плодопоеной земл, на берегу источника, по не приносило плодовъ, хозяинъ хотлъ срубить его, но дерево сказало: ‘пересади меня въ другое мсто, и если тогда я не принесу плодовъ, сруби меня’. Ты стоишь тутъ на берегу источника, отвчалъ хозяинъ, и не приносишь ничего: какъ же хочешь ты быть плодоноснымъ, когда я пересажу тебя въ другое мсто?’ Басня о волченк, отданномъ учиться грамот, въ русской сказк по нашему списку совершенно перепутана, потому-что не понята. Дло въ томъ, что когда волченку стали называть буквы азбуки, онъ въ примръ приводитъ названія предметовъ, всего боле интересующихъ его (ягненокъ, коза и т. п. у Габихта: учитель говоритъ Л. В. С… волченокъ: Lamm, Bock, Ziege…). Это каламбуръ, который трудно перевести. Вс остальные апологи арабской сказки, указывающіе на то, что злой отъ природы человкъ не сдлается добрымъ, какъ животное не можетъ противиться природному инстинкту, не встрчаются въ русской передлк.

Разсказъ о летаніи мальчиковъ на птицахъ, повторяется и въ другихъ миахъ и сказаніяхъ. Одинъ древній арабскій писатель разсказываетъ, что Нимродъ, когда ему не удалось выстроить вавилонскую башню, вздумалъ взлетть на воздухъ на четырехъ птицахъ, къ которымъ былъ прикрпленъ родъ экипажа {John Dunlop’s Geschichte der Prosadichtungen. Aus d. Engi, von F. Liebrecht, Berlin 1851. 184.}. Баснословная исторія Александра Македонскаго приписываетъ такой же подвигъ своему герою. Александръ рисуется въ ней вообще такимъ человкомъ, котораго преслдуетъ желаніе узнать все, что есть чудеснаго во всей вселенной. Въ походахъ своихъ, которые наконецъ теряютъ и свой воинственный характеръ, онъ видлъ много этихъ чудесъ, и наконецъ ршился извдать глубину морскую и небесныя пространства. Вотъ какъ разсказываетъ объ этомъ послднемъ путешествіи Александра одна рукопись его исторіи.

…’Мысль на Александра нападе такова, какъ бы ему высота небесная у вдати, и хотя въ достатокъ видти и осязати небо руками своими… И како во истинну писаніе глаголетъ, что во всякомъ мудрец довольно простоты: како мудрый человкъ, а въ такую недостойную мысль впаде, недовдомое хотя вдати. И скоро хотя мысль свою исполнити, и смысля дивну вещь и мудру вельми — послди же безумна бысть. Имяше бо у себя зври крылатыя, и научени летати по воздуху высоко, и мочные силою велми и крпки зло. И повел себ устроити тотъчасъ клтку, нвкоихъ древесехъ легкихъ — таковы бо т древеса легки, аки перо — и поперегъ тхъ зврей утвердити. И повел ужи крпки съ срою и висъсомъ помазаны, и ту клть на тхъ ужехъ утвердити и за четыре угла привязану и на дивіихъ звряхъ укрплену. И оконца у той клтки повел сотворити, и мяса всякаго повел и хлба и всякіе потребы повел изготовити. Самъ же царь Александръ слъ въ той клтц и веллъ повязать ужами ея крпко и твердо, понеже бо втромъ не разрушило. И зврей повел отъ земли взотати, звріе же съ горы полетша вси вкуп, клтки же со Александромъ посред ихъ носящеся на воздус. Нравъ же б у зврей таковъ: аще гд. зазрятъ мясо сырое, туда и летятъ. Александръ же умысли такъ: во оконц на копіе восторгнулъ мяса и показуя, вверхъ державъ. Звріе же гледяху на мясо то, и усердно гор леташе, дондеже видятъ мясо, тако и летятъ, чающе постигнути мясо и возношахуся высоко необычно на воздухъ. Куды Александръ восхот летти, туда и мясо звремъ показоваше, — зври туда и летаху, яко уздою мясомъ зврей поводитъ. Но обаче трудися и не усп ничто же, понеже бо мало звремъ стало мяса, а и самъ Александръ устрашися, и страхъ его великъ объятъ, поглядая оконцемъ,— велми высоко возлет, и рече въ себ: ‘аще звріе сіи устанутъ, тогда падутъ долу и разрушатъ клть и меня поразятъ’. И втри и бури велій восташа… тогда Александръ паки велми убояся и вострепета, и опусти копіе съ мясомъ долу, зври же въ той часъ опустишася долу и скоро слетша на землю, и разрши клть и выде Александръ изъ клти и рече: ‘неисповдимы судьбы Божія и несвдомы человкомъ!’

Въ числ русскихъ вставокъ въ сказаніе объ Акир замтимъ, что царь Фараонъ разсуждаетъ съ своими посадниками, у Акира есть своя дружина — отроки. Анбугилъ, говоря съ Синографомъ, называетъ себя (по сп. Полеваго) Анбугилецъ, уменьшая свое имя по старинному русскому обычаю. Избавившись отъ заключенія, Акиръ прежде всего счелъ нужнымъ въ банехъ паритися. Отмтимъ также вставку цлыхъ мстъ: освобожденный Акиръ идетъ отъискивать свою жену и находитъ ее въ рабств у Ападана, стерегущею верблюжье стадо — чего нтъ въ текст Габихта, прибавлено и разсужденіе Фараона съ посадниками о томъ, что надо взять дань съ царя ассирійскаго.

Вмст съ тмъ и самый языкъ получилъ отчасти народный складъ. Слова Акира Анадану: ‘не роженъ — не сынъ, не окупленъ — не холопъ, не вскорми, себ ворога не видать’ и др. имютъ характеръ пословицы {‘Не купленъ — не слуга, а не рожденъ — не дитя’, Снегирева ‘Русскіе въ своихъ пословицахъ’ III, 86.}, Египетъ постоянно называется градомъ, въ такомъ же смысл градъ Аливитъ. Употребленіе слова градъ въ смысл царства встрчается нердко въ старыхъ памятникахъ, такъ у насъ есть описаніе града Египта и т. п. И наоборотъ, въ сказкахъ царствомъ нердко означается только городъ…

Въ текст нашего сказанія довольно-темно мсто, гд говорится о первой загадк Фараона — ея нтъ въ арабскомъ подлинник — къ которой какимъ-то образомъ припутано приказаніе Акира бить египетскаго бога Виктора. Въ списк Полеваго это мсто почти также непонятно: божество египетское называется не Викторъ, а Дохра. Здсь вообще перепутано мсто арабской сказки о первой загадк Фараона, съ ея помощью мы можемъ объяснить эту запутанность. Неясно только, какимъ образомъ зашла здсь рчь о Дохр или о Виктор. Имя божества можно объяснить только посредствомъ варіантовъ, которыхъ у насъ мало, но общій смыслъ раскрывается изъ соотвтственнаго мста біографіи Езопа. Когда Езопъ (также, какъ Гейкаръ), чтобъ дать отвтъ на загадку Нектанеба, веллъ своимъ рабамъ взять кошку и бить ее, то египтяне бросились жаловаться царю, который, призвавъ Езопа, сказалъ ему: ‘ты сдлалъ дурно, Езопъ. Это — изображеніе богини Бибасты, которую египтяне чрезвычайно почитаютъ’ { , . , Vestermann 50.}. Эта богиня, которую сравниваютъ съ Артемидою, по египетской миологіи была дочерью Изиды и Озириса, священнымъ животнымъ ея была кошка, подъ видомъ которой почитаема была и сама богиня. По этой связи кошки съ египетскою миологіею, въ русской сказк и могла быть рчь о египетскомъ божеств.

Гораздо-боле замчательный варіантъ противъ арабскаго текста представляютъ т мста русскаго сказанія, гд выводится египетскій посолъ Елътега. Онъ постоянно рисуется ‘грознымъ’, а ‘грозенъ посолъ’ по объясненію Чулкова {‘Русскія сказки’ и пр. Москва, 1780. Ч. I, стр. 18 прим.}, значитъ то, что встарину рдко посылали пословъ, какъ только для объявленія войны, причемъ обыкновенно употребляли… угрозы’. Елътега, кром того, отличается такими чертами, которыя можно считать списанными прямо съ натуры. Въ арабскомъ подлинник не говорится ни о какихъ послахъ, русскій передлыватель, вставляя это лицо, долженъ былъ, слдовательно, описывать его такими красками, съ какими оно представлялось ему въ дйствительной жизни. Вспомнимъ, что сказка наша по списку, виднному Карамзинымъ, относится къ XV—XIV вку (рукопись XV вка есть и теперь въ Библіотек Моск. Общ. Ист. и Др.), слдовательно ко временамъ татарщины. Акиръ, когда отправляется въ Египетъ, поступаетъ такъ же, какъ длалъ Елътега въ царств Синографа {Этихъ подробностей совсмъ нтъ ни въ одномъ перевод арабской сказки, потому мы думаемъ, что и вообще лицо Елътеги не существовало въ древнемъ арабскомъ текст и внесено русскимъ передлывателемъ.}, слдовательно, это черта постоянная, эпическая. Первоначальная редакція нашей сказки могла быть, безъ всякаго сомннія, древне и Карамзинской рукописи, она могла относиться и къ началу XIV или второй половин XIII вка: тогда самое имя Елътеги длается современностью, потому-что именно о такомъ лиц, вельмож Батыя, упоминаетъ наша исторія подъ 1243 годомъ, разсказывая о смерти князя Михаила въ орд {Карамзинъ, изд. 6-е, ч. IV, 36 и пр. 42.}.

Такимъ-образомъ открываются многія черты, явившіяся единственно вслдствіе русской передлки и сближающія сказаніе объ Акир съ старинною русскою жизнью. Что касается до вопроса о прямомъ подлинник нашего сказанія, единственными данными, указывающими на переводъ его съ арабскаго, остается для насъ то, что, по содержанію и развитію своему, оно очень-близко къ арабской сказк, и то, что мы не знаемъ древнихъ переводовъ арабскаго подлинника на греческій или другой европейскій языкъ. Сами-по-себ эти обстоятельства еще немного говорятъ въ пользу арабскаго происхожденія его у насъ. Филологическія соображенія были бы теперь недостаточны, за неизвстностью (пока) древнйшей редакціи сказанія, эта древняя редакція только и можетъ подвергаться филологической критик, если мы, посредствомъ ея, хотимъ опредлить подлинникъ сказанія, потому-что приведенный нами текстъ — позднйшая русская передлка, и притомъ передлка очень-значительная, какъ можно судить по сравненію съ отрывкомъ, сообщеннымъ у Карамзина. Отрывокъ этотъ, кром разницы въ самомъ текст, рзко отличается отъ позднйшей передачи и формами языка и употребленіемъ нкоторыхъ старинныхъ словъ, впослдствіи вышедшихъ изъ обращенія. Нашъ списокъ, напротивъ, очень-часто обнаруживаетъ слды вліянія, испытаннаго текстомъ при каждой новйшей переписк, многія черты языка прямо принадлежатъ XVI—XVII столт. {Языкъ древнйшей редакціи могъ бы, кажется, одинъ дать средства для опредленія подлинника. По немъ было бы можно отличить, былъ ли подлинникъ арабскій или греческій, формы восточныхъ языковъ не укладываются въ наши, и складъ языка необходимо отразилъ бы это на себ, какъ видимъ подобное обстоятельство въ старыхъ русскихъ переводахъ ханскихъ ярлыковъ.}. Мы можемъ остановиться только на двухъ мстахъ сказки. Получивъ отъ Анадана подложное письмо, Акиръ ‘повел отрокомъ своимъ кони сдлать вржи блые и парту сы борзые и повел на себя класти златокованные доспхи’, отправляясь въ Египетъ, онъ снова повелваетъ ‘сдлати партусы борзые и фарижи (у Полев. пост. Фарси) блые’… Въ арабскомъ подлинник этихъ подробностей нтъ. Пардусы упоминаются въ нашихъ лтописяхъ (Лавр. сравненье Святослава съ пардусомъ, Ипат. с. 29, 86 какъ дорогой подарокъ, и др.) и въ Слов о Полку Игорев, но, кажется, не встрчаются нигд, какъ такое животное, которое можно сдлать. Что-нибудь подобное могло, впрочемъ, быть въ древнемъ арабскомъ текст. Они упоминаются и въ исторіи Александра, который, встртивъ чудовищныхъ людей, ‘повел на нихъ пустити хорты и пардосы’. Слово фарижъ, напоминающее фаръ (Ипат. 56, 162 конь венгерскій, фаревьникъ с. 170) и, можетъ-быть, одного съ нимъ происхожденія, встрчается часто въ старинныхъ памятникахъ, имъ могло быть переведено и арабское названіе коня (фарсъ), но слово это у насъ тмъ немене греческаго происхожденія. Въ средневковой греческой литератур оно нердко встрчается въ форм , , {Du Cange, Gloss, in script, med. et inf. graecit. s. v. ‘equus arabicus et qui vis equus, sella instructus… haec vox passim pro quovis equo usurpatur, praesertim generoso, apud poлtastros graeculos’. Gloss, med. et inf. latin, s. v. Fаrius ‘equus arabicus, gcnerosus, arabibus Paras’.}, къ намъ перешло оно въ форм фарижъ такъ же, какъ имя Париса, который въ старинныхъ спискахъ троянской исторіи называется Фарижемъ. Въ той же миической исторіи Александра, на которую мы ссылались нсколько разъ, разсказывается о приход его въ Римъ: ‘Римляне же тогда не имяху царя, но сами власть правяху, и сртоша Александра съ честію и со многими дарми, и арижь (сирчь копь) изведоша, коръкодиловымъ седломъ осдланъ’ {Хронографъ Рум. Музея XVII в. No 4-56, л. 14-2.}. Въ повсти ‘Дяніе прежнихъ временъ храбрыхъ человкъ’, относящейся вмст съ древнйшей редакціей нашей сказки къ XIV—XV или XIII—XIV вку, говорится: ‘пода Стратигъ своему зятю 30 фаревь, а покрыты драгыми наволоками’ {И. Г. P. III, пр. 272. Замтимъ, что эти слова попадаются въ сочиненіяхъ, переведенныхъ съ греческаго и перешедшихъ къ намъ черезъ болгарскіе и сербскіе переводы, какова, напримръ, исторія Александра. Обращая на это вниманіе, мы, кажется не ошибаясь можемъ сказать, что точно такимъ же образомъ явились эти слова и здсь, то-есть посредствомъ передлки сказанія объ Акир съ перевода южнославянскаго. Въ пользу этого говоритъ и помщеніе сказанія въ рукописи между сочиненіями, которыя, безъ всякаго сомннія, достигли нашей литературы этимъ путемъ.}. Такимъ образомъ слова эти столько же могутъ быть взяты съ арабскаго, какъ и съ греческаго и вмст съ другими обстоятельствами указываютъ даже возможность перехода къ намъ сказки путемъ греческой литературы, которымъ, по нашему мннію, и надобно объяснять ея появленіе у насъ.

Сказаніе объ Акир Премудромъ пользовалось уваженіемъ у читающей публики своего времени: на это указываетъ и большое количество списковъ ея (мы насчитали до десяти извстныхъ печатно) и ихъ испорченность {Различіе заглавій сказанія ввело въ ошибку г. Снегирева, который считаетъ сказки о Синагрип и Акир за два отдльныя произведенія (статья ‘о лубочныхъ картинкахъ’ въ валуевскомъ сборн. 212). Грессе смшиваетъ Синагрипа съ Серендибомъ и считаемъ наше сказаніе переводомъ ‘трехъ серендибскихъ царевичей’ (Allg. Literrgeschichte II Bd. 3-te Abth. 978, 994).}. Списки Рум. и Полеваго несомннно доказываютъ, что сказка перешла черезъ очень-многія руки, пока получила этотъ видъ. Важное свидтельство о ея извстности представляетъ и апокрифическая статья въ рукописи Рум. Музея No 181, относящейся къ 1523 году. Акиръ называется здсь рядцей Синагрипа: ‘бысть у него рядца именемъ Акиръ премудръ’. Статья въ рукописи зачеркнута, и кажется ужь давно, такъ-что иныя слова трудно разобрать, содержаніе очень-темно по большой испорченности текста и потому, что въ рукописи недостаетъ одного или нсколькихъ листовъ. Статья взята, безъ-сомннія, съ греческаго, какъ можно видть изъ ея характера и даже языка, отзывающагося переводомъ, если только это свойство его не есть слдствіе переписки. Съ открытіемъ греческаго ея подлинника, становится неоспоримымъ и существованіе греческаго перевода сказки о Гейкар, вслдствіе распространенія котораго могла образоваться и біографія Езопа и эта апокрифическая исторія, тогда можно, по нашему мннію, считать безошибочнымъ положеніе, что сказаніе объ Акир обязано своимъ происхожденіемъ литератур византійской, изъ которой перешло къ намъ посредствомъ какого-нибудь южнославянскаго перевода, и вмст съ тмъ въ литературныхъ судьбахъ ‘Тысячи и Одной Ночи’ опредляется новый фактъ, до-сихъ-поръ неизвстный ея изслдователямъ.

А. ПЫПИНЪ.

‘Отечественныя Записки’, т. 98, 1855

ОЧЕРКИ ИЗЪ СТАРИННОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

I. Сказка Тысячи и Одной Ночи, въ русскомъ переводъ XIII—XIV вка.

Читайте также: