Северные цветы на 1829. СПб, 1828
ОБЗОРЪ РОССІЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ ЗА 1828 годъ.
Альманахи 1828 года:
L’esprit des boulevards et le sel de Brunet.
О. Сомовъ.
Обзор российской словесности за 1828 год, Сомов Орест Михайлович, Год: 1828
Время на прочтение: 37 минут(ы)
Cлыхали-ль вы о томъ проповдник, который, съ самыми добрыми намреніями, былъ столь несчастливъ, что проповди его производили всегда противное дйствіе? Заговоритъ ли онъ, бывало, о братолюбіи и единодушіи,— слушатели его, вышедъ изъ церкви, всегда бывало перессорятся, укоряя другъ друт въ зависти, ненависти и другихъ низкихъ страстяхъ, напомнитъ ли имъ о смиреніи — самые почетные изъ нихъ тотчасъ поднимутъ носъ, твердя, что тотъ-то имъ не поклонился, a та-то спсиво на нихъ посмотрла, начнетъ ли ихъ убждать къ воздержанію и трезвости — смотришь, въ его приход по всюду пиръ горой и вина разливанное море: во всякомъ дом явятся именины и дни рожденія батюшекъ, матушекъ, дтокъ и даже родныхъ въ четвертомъ или пятомъ колн, за недостаткомъ лучшихъ. Словомъ, миряне какъ будто бы общимъ заговоромъ длали на оборотъ все то, къ чему увщевалъ ихъ добрый проповдникъ, и довели было его до того, что онъ, желая блага своимъ слушателямъ, едва и самъ не началъ было проповдывать имъ на оборотъ, т. е. вмсто смиренія высокомріе, вмсто умренности невоздержаніе и т. п., въ той мысли, что слушатели его изъ упрямства начнутъ опять поступать наперекоръ и сдлаются людьми предобрыми и превоздержными.
He знаю, каковъ былъ бы успхъ доброжелательнаго проповдника, но знаю то, что участь его проповдей испытала помщенная въ прошлогоднихъ С. Ц. статья моя: Обзоръ Россійской Словесности за 1827 годъ. He имя ни права увщевать, ни дара убждать, я возсылалъ смиренныя мои мольбы къ будущему: чтобы журналы рускіе не наполнялись вздорными анти— и ре- критиками, чтобы критика имла въ виду произведенія, a не личность писателей, и наконецъ, чтобы жалкая страсть къ подражанію не наводняла боле нашу словесность жалкими недоростками воображенія и вкуса. И чтожъ было слдствіемъ сихъ чистосердечныхъ желаній? Журнальная полемика не только не приняла другаго направленія, боле приличнаго требованіямъ вка и боле соображаемаго съ пользою читателей, но откинувъ благопристойность, сдлалась почти исключительно личною. ‘Тотъ правъ, кто нашъ, тотъ виноватъ, кто намъ не по плечу,’ — стало девизомъ и символомъ нкоторыхъ журналовъ. Иные и тмъ еще не ограничились, но, прибавляя къ обиднымъ намекамъ личности, выдумку небывалыхъ и несбыточныхъ длъ, приписывали тому или другому изъ живущихъ пимателей такіе поступки или сочиненія, о которыхъ помянутымъ писателямъ и во сн не снилось. Кто не повритъ мн, пусть развернетъ нкоторыя книжки Славянина: тамъ, подъ затйливымъ названіемь ученыхъ, литературныхъ и т. п. извстій, найдетъ онъ пустыя и вовсе незабавныя выдумки на счеть даже такихъ лицъ, которыя едва по слуху знали о Славянин. Страсть къ подражанію также не уменьшилась въ семъ году, a напротивъ того, крайне усилилась, и, кажется, получила постоянное направленіе. Наши стихотворцы-подражатели ощипывали прелестные цвтки Пушкина и украшали ими мертворождениыхъ своихъ дтей, увчныя и тощія свои поэмы, какъ бы думая тмъ приличне отдать имъ долгъ погребенія въ повапленныхъ станкахъ типографическихъ. Но мы посл поговоримъ объ этихъ раннихъ поэтахъ и объ ихъ раннихъ поэмахъ: теперь, соблюдая принятой нами въ прошломъ году порядокъ, разсмотримъ Литературныя наши пріобртенія за 1828 годъ.
Между выходками неудачно прикрытаго самодюбія, между намеками и указками явиаго недоброжелательства, придирками къ словамъ, оторваннымъ отъ полнаго смысла и другіши сего рода страгоегическим и уловками, которыми наполнены были многія критики на прошлогодній мой Обзоръ Словесности, — было нсколько замчаній дльныхъ. Основательность ихъ я первый признаю, и, не вникая въ побужденія Гг. критиковъ, чистосердечно благодарю ихъ за вс такія замчанія, впрочемъ весьма не многочисленныя. Однимъ изъ нихъ охотно возпользуюсь въ ныншнемъ Обзор: a именно, ограничусь только собственно-литературными журналами и книгами, касающимися до исторіи, словесности, изящныхъ искуствъ и т. п. A чтобъ избжать длинноты, буду разпространящься только о тхъ изъ журналовъ, которые новы по своему существованію и не утверждены еще давностію мннія, и о тхъ изъ книгъ, которыя заслуживаютъ по чему-либо боле прочихъ вниманія. Приступаю къ журналамъ.
Изъ молодыхъ журналовъ, въ 1828 году продолжаемы были три: Московскій Встникъ, Славянинъ и Новая Дтская Библіотека.
Въ минувшемъ году, и pro и contra возстали на меня за неполныхъ пять страничекъ, посвященныхъ Московскому Встнику въ моемъ Обзор. Одни говорили, что я сказалъ о немъ слишкомъ много, другіе— что слишкомъ мало, однимъ показалось, что я слишкомъ разхвалилъ этотъ журналъ, другимъ — (и въ томъ числ, разумется, самому издателю или издателямъ) — что я слишкомъ не выгодно отозвался о немъ. Какъ согласить ciи противорчія, какъ угодить на всхъ? Виноватъ ли я, напримръ, въ томъ, что издатель явно общался помщать въ своемъ журнал ученые парадоксы и защищать несправедливыя мннія, a посл, безъ всякой огласки, отмнилъ это? И гдже я ‘приписывалъ эту цль всмъ статьямъ Московскаго Встника?’ Il faut s’entendre, Mr. Погодинъ, или, пoвторю вашу же французскую фразу: il faut tre de bonne foi. Впрочемъ, если въ чемъ я долженъ повинитьея, то врно не въ излишней строгости къ Московскому Встнику, a въ томь, что не въ пору посмотрлъ на него слишкомъ привтливо. Безвременное снисхожденіе подало поводъ къ неумренной самонадянности и ничмъ не оправдываемой заносчивости, которыя были господствующимъ духомъ полемики M. В. въ 1828 году.
Журналъ сей, не столь богатый стихотвореніями Пушкина, наполнялся вмсто ихъ произведеніями гораздо низшаго достоинства и даже такими, которыя просто дурны. Таковъ, на прим., переводъ Валленштейнова лагеря (изъ Шиллера), гд Нмецкіе солдаты временъ 30 лтней войны говорятъ рускія пословнцы и даже называются рускими уменьшительными именами (*). Въ этомъ перевод, какъ видно, Г. Шевыревъ хотлъ приблизиться слогомъ къ простонародному рускому разговору, но выпустилъ изъ виду во первыхъ то, что дйствующія лица въ Валленштейновомъ лагер — Нмцы, которымъ незнакомы коренныя рускія поговорки, a во вторыхъ, что не вс выраженія, употребительныя въ казармахъ, могутъ имть мсто въ поэзіи, не оскорбляя разборчиваго вкуса. Прелесть Шиллеровыхъ стиховъ изчезла, мсто ихъ заступили такіе стихи, которые, говоря по просту, нейдутъ въ душу, и простота подлинника замнена натяжкою такихъ словъ и выраженій, которыя приличны только переводамъ Поэмъ Ваде. — Du sublime au ridicule il n’y a qu’un pas. Г. Шевыревъ забылъ это выраженіе Наполеона — и поскользнулся.
{* Тамъ есть Голкійскій егерь Петруша и маркитантша Груша.
Егерь.
. . . . .Здорово, Груша!
Маркитантша.
А, а! да ты не долгой ли Петруша?’}
Страшне всего въ Московскомъ Встник противорчія словъ и длъ. Въ нкоторыхъ совтахъ своихъ, Гг. критики сего журнала похожи на того учителя, который, пожуривъ своего ученика за сорванную имъ въ чужомъ саду фигу, отнялъ ее y маленькаго хищника и сълъ самъ. И вотъ доказательства сего сходства.
Въ 1827 году, при разбор одного альманаха, кто-то изъ критиковъ М. В. насмшливо прибавилъ, что онъ ‘предвидитъ цлый рядъ простонародныхъ рускихъ повстей,’ и проч., a дв единственныя оригинальныя повсти (незанимательныя по завязк и незаманчивыя по слогу): Невста на ярмарк и Суженый, помщенныя въ теченіе двухъ лтъ въ М. В., именно принадлежатъ къ простонароднымъ.— Въ стать объ альманахахъ на 1828 годъ (No 2 M. B. 1828 г.), критикъ упрекаетъ издателя Сверныхъ Цвтовъ за неравильное раздленіе его альманаха на прозу и поэзію, и довольно пространно доказываетъ, что поэзія можетъ бытъ и въ стихахъ и въ проз. He странно ли посл зтого, видть въ отдленіи прозы Московскаго Встника, переводъ Мицкевичевой поэмы: Валенродъ? или переводчикъ, Г. Шевыревъ, изъ смиренія самъ признается, что онъ переплавилъ прелестную поэзію Мицкевича въ тощую и вялую прозу? — Въ той же стать критикъ укоряетъ меня за выисканное остроуміе, и въ той же стать вотъ какъ пишетъ онъ самъ, ‘Отрывокъ изъ водевиля: Карантинъ, въ чтеніи скученъ, какъ шестинедльное пребываніе въ карантин.’ — ‘Скупой роскошный скупъ на остроту и роскошенъ на слова.’ — ‘Размнъ жениховъ, сцена между Сашей и Лизой, могла бы переименоваться въ размнъ дурныхъ стиховъ, которые перебрасываются въ продолженіи всей сцены двумя спорющими сестрицами. Водевиль Три Неудачи могъ бы назваться шестью неудачами.‘ — ‘Ужасная ночь или напрасный страхъ — ужасный водевиль или напрасный трудъ’…. Сочинитель водевиля: Каламбуристы, могъ бы позаимствоваться игрою словъ y своего критика.
Цлый строй нумерованныхъ Зоиловъ, помщающихъ свои критики въ М. В. {Подъ нкоторыми изъ критикъ М. В. подписывались: Зоилъ 1-й, Зоилъ 2-й, Зоилъ 3-й, Зоилъ 4-й. Можетъ быть, ихъ и больше чио ломъ, но не зная всхъ на перечетъ, я ршился ихъ означить собирательнымъ имеяемъ строй.}, можетъ быть, грозно ополчится на меня: въ добрый часъ! Они знаютъ напередъ, что я буду молчать цлый годъ, и могутъ на раздоль говорить, что имъ угодно.
Остается сказать нсколько словъ о Литературной тактик. Честь изобртенія сего слова безспорно принадлежитъ Гг. критикамъ, длавшимъ изъ Московскаго Встника вылазку противъ другихъ журналовъ. Точность сего выраженія старались эти Гг. критики оправдать самымъ дломъ. Кто (за изключеніемъ издателя Славянина) такъ пристально мтилъ въ писателей, взволновавшихъ чмъ-либо журнальную желчь М. В? Кто былъ столько скупъ на похвалы талантамъ истиннымъ, которые по чему-либо не нравились издателямъ? Для сего довольно одного примра. Какъ оцнены былм стихотворенія Баратынскаго, одно изъ пріятнйшихъ явленій въ руской словесности? О семъ поэт сказано было (М. В. 1828 г. кн. I): что ‘онъ боле мыслитъ, нежели чувствуетъ въ поэзіи, что онъ принадлежитъ къ числу тхъ рускихъ поэтовъ, которые своими успхами въ мастерской отдлк стиховъ изключили чистоту и гладкость слога изъ числа важныхъ достоинствъ поэзіи,’ наконецъ, что ‘онъ однообразенъ своими оборотами’ и т. д. Здсь или явное нежеланіе признать достоинства поэта, или умышленное недоразумніе. He уже ли только это и можно было сказать о поэзіи Баратынскаго? Такъ позволительно судить о произведеніяхъ какого нибудь недозрлаго юноши съ недозрлымъ талантомъ. Пвецъ Эды, Пировъ, Финляндіи, творецъ многихъ элегій, дышащихъ чувствомъ истиннымъ и глубокимъ, и посланій, блестящихъ остроуміемъ свободнымъ и неподдльнымъ, достоинъ былъ, что бы, говоря о произведсніяхъ его, критикъ взвшивалъ слова свои съ большею осторожностію и отчетливостію, a не разпространялся объ одномъ механизм стиховъ, который не составляетъ главнаго совершенства поэзіи Баратынскаго.— Посл такого холоднаго и пристрастно-строгаго отзыва о цломъ том стихотвореній Баратынскаго, легко разгадать, по чему его стихотворенія: Послдняя Смерть, не понялъ тотъ же или другой изъ критиковъ Московскаго Встника, сказавъ, что цль онаго не ясна, и по сему случаю упрекнулъ издателя С. Ц. за помщеніе отрывковъ, не заключающихъ въ себ полнаго смысла. Такимъ образомъ сей критикъ могъ бы не понять и небольшой поэмы Байроновой: Мракъ, и не добиться въ ней полнаго смысла. Всякъ согласится, однакожь, что не Байронъ былъ бы тому виною, какъ и теперь не Баратынскій.
Но я слишкомь разговорился о Московскомъ Встник, пора перейти къ другимъ журналамъ. По порядку слдуетъ Славянинъ: посмотримъ.
Издатель сего журнала отличался въ прошломъ году такимъ талантомъ, котораго въ немъ прежде никто не подозрвалъ, a именно, даромъ изобртенія. Т, которые знаютъ, что Г. издатель нкогда переписывалъ чужія разсужденія и печаталъ ихъ съ своимъ именемъ, путешествовалъ въ разныя мста Россіи по чужимъ запискамъ и заимствовался, отъ доски до доски, чужими описаніями народовъ, выдавая оныя за собственныя свои сочиненія, — т, можетъ быть, улыбнутся отъ моихъ словъ и не поврятъ изобртательности Г. издателя Славянина. Co всмъ тмъ, сказанное мною — сущая правда. Издатель Славянина изобрлъ совершенно новый родъ критики, по которому онъ выдумываетъ разные небывалые случаи, поступки, рчи, заглавія сочиненій и т. п. и приписывастъ ихъ тмъ лицамъ, на которыя хочетъ онъ излить чернильное свое негодованіе. Прежде самъ онъ любилъ безъ спроса заимствоваться чужими трудами, теперь своими собственными щедро надляетъ другихъ писателей, безъ воли ихъ и вдома. Кто не подивится изобртательности Г. издателя? Бездлицы не достаетъ въ новоизобртенныхъ его критикахъ: остроумія, правдоподобія и приличія, но гд жь ему взять ихъ? За то y него, по пословиц, когда бритвы нтъ, такъ и шило брp3,етъ.
Дтская Библіотека продолжалась и въ семъ году. Вь ней помщено было много статей, занимательныхъ для маленькихъ читателсй, но были и такія, которыя издатель могъ бы безъ грха выкинуть изъ своего запаса. Къ нкоторымъ статьямъ присовокуплены были нравоучительныя примчанія. Здсь кстати замтить, что не всегда и не все должно объяснять дтямъ: иное надобно оставлять безъ изтолкованія, дабы юный ихъ умъ самъ выводилъ послдствія и угадывалъ цль повствованія. Это весьма изощряетъ мыслящую способность дитяти и радуя его тмъ, что оно само можетъ постичь цль сочинителя, ускоряетъ его понятливость.
Новыхъ журналовъ въ минувшемъ году издавалось три, a съ французскимъ журналомъ, выходившимъ въ Москв, четыре.
Въ Петсрбург началъ издаваться С. Петербургскій Зритель: началъ, потому что издатель (Б. М. едоровъ) донын {Писано въ послднихъ числахъ Октября.} выпустилъ въ свтъ одну только книжку, a общалъ ихъ своимъ подпищнкамъ шестъ въ теченіе года. Должно имть въ виду, при изданіи журнала, какъ и при всякомъ другомъ предпріятіи, которое нибудь изъ сихъ двухъ правилъ: или не брать на себя труда не по силамъ, или, во что бы ни стало, выполнить свою обязанность въ отношеніи къ своимъ читателямъ. По первой книжк, нельзя заключать о цломъ изданіи, покрайнеи мр можно видть, что издатель предполагалъ помщать въ своемъ журнал. Здсь есть статьи историческія, изъ которыхъ иныя заслуживають вниманіе, есть словесность, стихи и проза: стихи хотя не отличные, но такіе, которые могутъ занять мсто въ журнал, въ проз: Отрывокъ изъ путешествія пo Сверной Америк, П. П. Свиньина, статья любопытная, но повсть, Ильинъ день на Дону, вовсе не занимательна. Наконецъ, есть критика: посл Московскаго альманаха, издатель разбираетъ Паризину, перев. Вердеревскаго, и главы IV и V Евгенія Онгина. Байрона побраниваетъ онъ за неудачный выборъ предмета, въ которомъ не находитъ нравственной цли: одною строчкой написалъ онъ приговоръ почти всмъ знаменитымъ художникамъ, которые, въ дивныхъ произведеніяхъ ихъ рзца или кисти, не предполагали цли нравственной. Поэзія принадлежитъ так-же къ изящнымъ искуствамъ: осуждая Байрона, онъ осуждаетъ также многихъ славнйшихъ живопсцевъ и ваятелей, и забываетъ, что вс изящныя искуства сами для себя цль. — У Пушкина, между прочимъ, критику не нравятся коровы, бдный Поль-Поттеръ! онъ только и писывалъ превосходно коровъ, да собакъ. Многія мста въ помянутыхъ двухъ главахъ Онгина разобраны слово по слову, и иныя изъ сихъ словъ похвалены, другія разкорены. Можетъ быть такая аматомія поэтическихъ произведеній иметъ свою пользу, напр. для учащихся поэзіи, но въ ней т неудобства, что, во первыхъ, объ одной книжк надобно будетъ написать двадцать томовъ, a во вторыхъ, гоняясь за словами, критикъ необходимо выпуститъ изъ виду главнйшее, общее дйствіе всей поэмы.
Въ Москв издавались на рускомъ язык: Рускій Зритель и Атеней, а на французскомъ Le Bulletin du Nord. O послднемъ тo необходимости долженъ я упомянуть, какъ о журнал, исключительно посвященномъ свдніямъ о Россіи и о руской словесности. Надюсь, что читатели не станутъ на меня сердиться за это небольшое отступленіе отъ правила — говорить только о журналахъ и книгахъ, выходящихъ на рускомъ язык.
Рускій Зритель, по болзни издателя (К. . Калайдовича), издавали посмнно нкоторые изъ Московскихь литераторовъ (Гг. Погодинъ, Ознобишинъ и Шевыревъ). Хвала благородному подвигу и честь за доброе дло, весьма хорошо выполненное! — Рускій Зритель состоитъ изъ двухъ отдленій: историческаго и литературнаго, изъ историческихъ статей особенное вниманіе заслуживаютъ т, которыя относятся до исторіи россійской. Въ первомъ No сего журнала, многіе съ удовольствіемъ прочли неболынуіо статью: Нкоторыя черты жизни и дяній Генералъ-Маіора Давыдова (Дениса Васильевича). Кто-то изъ друзей славнаго партизана-поэта набросалъ на немногихъ страницахъ главные случаи его жизни такимъ бойкимъ воинскимъ слогомъ и съ такою легкостью,которыя напоминаютъ намъ вс пріемы любимаго пвца биваковъ. Сочинитель книги Военное Краснорчіе, напалъ бы въ этой стать на новый конецъ Аріадниной нити, который, можетъ быть, скоре навелъ бы его на прямую дорогу, нежели прежній, запутанный и узловатый.— Въ литературномъ отдленіи Р. Зрителя, было помщено нсколько весьма хорошихъ стихотвореній (между прочими, 1828 годъ, соч. К. Вяземскаго), въ проз также были весьма занимательныя статьи, рускія и переводныя.
Атеней. Названіе сего журнала общало нчто весьма ученое, покрайней мр подавало надежду видть въ немъ дльныя статьи по разнымъ отраслямъ человческихъ знаній. Но не вс надежды сбываются: это доказалъ намъ Атеней нкоторыми умозрительными своими статьями. Въ сихъ умозрніяхъ, онъ между прочимъ прогляделъ наклонность и требованія вка относительно къ поэзіи: тогда какъ споры объ этомъ предмет умолкаютъ уже и въ закоснло-классическихъ странахъ Европы, Атеней вздумалъ ршительно объявить гоненіе романтизму. Но если классицизмъ состоитъ въ томъ, чтобы писать такимъ слогомъ, какимъ написана большая часть статей въ Атене, то намъ его и даромъ не надобно. Страшнее всего, что, творя за другихъ условія романтической поэзіи, заключая ее въ тсные предды злодйствъ и страстей низкихъ, журналъ сей наполнялся статьями, взятыми изъ писателей романтической школы (Вашингтона-Ирвинга, Купера, Тика, Гизо и пр.). Это неблагодарность, но не знаю, какимъ именемъ назвать выходки людей, не составившихъ еще себ никакого литературнаго имени и вовсе неизвстныхъ сочиненіями своими даже y насъ на святой Руси, противъ поэзіи Данте, Аріоста, Шекспира, Гете, Байрона, Шиллера, В. Скотта, Ж. П. Рихтера, Жуковскаго и Пушкина! — Новый журналъ могь 6ы найти другіе, надежнйшіе пути къ извстности, не выкликая самовольно на бой общаго мннія, утвержденнаго на дивныхъ твореніяхъ поэтовъ-геніевъ.
Le Bulletin du Nord, французскій журналъ, издаваемый въ Москв Г. Лекуантъ и де Лаво (Le Cointe de Lavcaux), могъ бы служить хорошимъ толмачемъ между руской литературой и иностранными періодическими изданіями, если бъ y издателя его было поболе оглядки, помене односторонности и если бъ онъ не по наслышк судилъ о всхъ новыхъ явленіяхъ въ нашей словесности. Къ сожалнію, y насъ почти всегда выпадалъ жеребій на издателей иностранныхъ журналовъ, какъ лотерейные билеты: не по выбору, основанному на литературной извстности, дарованіяхъ и знаніи рускаго языка, a просто по безотчетной случаноости. Отъ того сіи издатели не могли сдлать журналовъ своихъ занимательными для просвщенной Европы, ибо, по незнанію нашего языка, не могли пользоваться самыми лучшими статьями въ современныхъ рускихъ журналахъ и сообщать порядочныхъ отчетовъ о вновь выходящихъ y насъ книгахъ, a должны были по невол наполнять свои листки всмъ, что Богъ послалъ, или что благосклонные къ самимъ себ сочинители доставляли имъ въ перевод. Не чему будетъ дивиться, когда посл этого иностранные критики, видя пустоту книжекъ французскаго журнала, выходящаго въ Россіи и общающаго говорить объ Россіи и ея словесносши, — упрекнутъ насъ за скудость сей послдней: имъ не извстно, какъ y насъ снаряжаются такія чужеязычныя изданія. Изъ двадцати, положимъ, самыхъ посредственныхъ журналовъ, не ужели нельзя въ теченіи года выбрать по крайней мр двадцати хорошихъ оригинальныхъ статей, для наполненія одного журнала чужеязычнаго? Можно, и очень можно, къ тому жь не вс журналы носятъ y насъ печать посредственности и во многихъ изъ нихъ помщаются весьма любопытныя статьи историческія, статистическія, археологическія и проч. о Россіи, равно какъ и занимательныя статьи собственно-литературныя. Нужно только умнье выбирать и переводить. Но для полемики, т. е. для разбора и оцненія новйшихъ произведеній нашей словесности, издателю необходимо должно знать вь совершенств рускій языкъ и руководствоваться собственнымъ, просвщеннымъ вкусомъ, a не чужими словами и внушеніями.
1) Альбомъ Сверныхъ Музъ. Разсматривая этотъ Алъбомъ, врно никто изъ читателей не пожаллъ, что въ немъ нтъ блыхъ листковъ, и конечно немного нашелъ такихъ страницъ, которыя лучше бъ было оставишь блыми. Дв весьма хорошія повсти, относящіяся къ Царствованію Петра Великаго, и третья, блестящая яркими цвтами востока (если можно назвать повстью переведенную Г. Сенковскимъ арабскую кассиду: Смерть Шамфарія), Встрча съ Карамзинымъ, Г. Булгарина и еще одна или дв статьи въ проз, Талисманъ Пушкина, и нсколько прекрасныхъ стихотвореній Языкова, К. Вяземскаго, . Глинки, Подолинскаго и пр. и пр., составляютъ такой богатый вкладъ въ сей уютный альбомъ in-16, какого трудно сыскать въ другихъ его собратіяхъ in-4R и всхъ возможныхъ форматовъ. а) Невскій Альманахъ. Изъ прозаическихъ статей онаго: Письма рускаго путешественника тo Сверной Америк (Г. Свиньина), Черты изъ жизни Суворова (Г. Фукса), статьи . Н. Глинки: Начало 1812 года и Локлинова Арфа, и повсть: Хранители Закона (Н. П.), могутъ занять любопытство читателей и доставить имъ нсколько пріятныхъ минутъ, но дв большія повсти: В. Воинко и Кочубей, не имютъ никакого достоинства ни по ходу своему, ни по разсказу. Въ первой произшествія накоплены, запутаны и не разпутаны, a вторая, кажется, сочинена на заданныя имена, подобно какъ стихи на заданныя римы. По всему видно, что он написаны были наскоро, btons rompus, и ни сколько не обдуманы ихъ сочинителями. Стихи Пушкина, Языкова, Козлова, Глинки, Зайцевскаго, Илличевскаго, и др. искупаютъ скудость прозы сего альманаха. 3) Енисейскій альманахъ. Въ немъ любопытны, изъ статей прозаическихъ, три первыя, содержащія въ себ описанія мстныя, т. е. относящіяся до восточной Сибири. Многія изъ Монгольскихъ пословицъ, составляющихъ 4-ю статью, не худо бы затвердить и Рускимъ. Остальныя дв статьи, сочиненныя самимъ издателемъ (Г. Петровымъ), суть подражанія аллегоріямъ Глинки, хорошій слогь замняетъ въ нихъ недостатокъ созданія.— Изъ стихотвореній, ни на одно не можно навести особаго вниманія читателей.— 4) Памятникъ Отечественныхь Музъ. Кром весьма немногихъ стихотвореній, не пo чему будетъ помянуть сего памятника: остальное въ немъ (и проза и стихи) носитъ на себ печать разностепенной посредственности, и, если даже принять слово Памятникь въ смысл, которое придаетъ ему издатель, — не стоило быть вписано ни въ какую памятную книжку. Кто захочетъ помнить все посредственное и слабое, которымъ со дня на день тучнетъ, не питаясь, наша литература? не лучше ли весь такой грузъ и прозы и стиховъ заблаговременно топить въ рк забвенія? И чмъ могутъ позабавиться читатели въ такихъ повстяхъ, каковы Путешествіе за Невстой и Приключеніе на Ночлег? Первая изъ нихъ скудна завязкой и скучна подробностями, въ ней вялымъ, ребяческимъ слогомъ на 40 слишкомъ страницахъ разсказано то, о чемъ много бъ было написать четыре странички. Вторая бросается въ глаза явнымъ подражаніемъ одной оригинальной повсти, помщенной когда-то въ Сверномъ Архив, но подражатель имлъ общую участъ всхъ другихъ подражателей: пылкость воображенія, живость разсказа и прелестная небрежность слога подлинной повсти бьли для него недоступны. — Скажемъ еще слово о стихотвореніяхъ, напечатанныхъ въ Памятник Музъ. Между ними есть такія, которыя написаны были въ молодости поэтами, въ послдствіи прекрасно загладившими сіи грхи литературные, есть и такія, которыя, можетъ быть, съ умысломъ были утаены ихъ сочинителями отъ литературныхъ соглядатаевъ. Такъ еще въ Памятник Музъ на 1827 годъ напечатаны были отрывки изъ стихотворенія Пушкина: Фавнъ и пастушка, стихотворенія, отъ котораго поэтъ нашъ самъ отказывастся и поручилъ намъ засвидтельствовать сіе предъ публикой. He великодушно выводить наружу обмолвки покойниковъ, которыхъ всегда должно поминать добрымъ словомъ, но выпускать въ свтъ раннія, недозрлыя попытки живыхъ писателей, противъ ихъ желанія — не простительнo. 5) Драматическій Альманахъ. Едва ли не самый тучный изъ всхъ прошлогоднихъ альманаховъ числомъ страницъ, и едва ли ни самый тощій числомъ хорошихъ статей. На три или четыре удачно выбранные отрывка изъ хорошихъ драматическихъ пьесъ, наберется боле десяти, неудачно выбранныхъ, и за все сіе читатели должны еще поплатиться прочтеніемъ двухъ полныхъ пьесъ, какъ называетъ ихъ Г. издатель, или двухъ тяжелыхъ пьесъ, какъ должна ихъ назвать критика по внутреннему убжденію.
Кром сего, въ прошломъ году вышли еще три {Прекрасная, по содержанію и приложеннымъ къ ней картинкамъ, Учебная книжка для дтей, изданная Г. Смирдинымъ, принадлежитъ къ 1827 году, въ конц котораго она отпечатана и вышла въ свтъ.} дтскіе альманаха: 1) Дтскій Цвтникъ, собранный Б. М. едоровымъ и изданный книгопродавцемъ Заикинымъ. Въ книжк сей мене разнообразія, нежели въ изданной подъ тмъ же заглавіемъ на 1827 годъ, но въ ней также есть повствованія историческія, повсти, сказки, драмы, басни и млкія стихотворенія ддя дтей и проч. Картинки же сей книжки, по изобртенію и отдлк, лучше помщенныхъ въ прежней, вс статьи Дтскаго Цвтника, трудовъ самого собирателя, он выбраны удачно и написаны хорошимъ, яснымъ слогомъ. 2) Московскій альманахъ на 1828 годъ, исторіи, словесности и нравственности, изданъ Сергеемъ Глинкою. Это довольно хорошая нравственно-историческая галлерея для дтей: въ ней пріятнымъ слогомъ разсказаны примры доблестей Царскихъ, подвиговъ военныхъ и добродтелей мирныхъ, взятые изъ исторіи разныхъ странъ и народовъ, но преимущественно изъ лтописей нашего Отечества. Жаль, что нкоторыя статьи набросаны наскоро и необдуманы, таковы, напримръ, слдующія: Армяне, Малороссійскія псни, и нкоторыя другія. 3) Подарокъ моей дочери (соч. М. Б. Даргомыжской), состоитъ изъ небольшихъ стихотвореньицъ, писанныхъ матерію къ своей дочери на разные случаи, и трехъ драматическихъ пьесъ ддя дтскаго театра. Кроткія замчанія и нжныя наставленія согрты въ нихъ материнскою любовью, которая y прекраснаго пола есть послднею порою поэзіи сердца.
Поэзія и въ прошломъ году была y насъ богаче прозы и количествомъ, и качествомъ. Три новыя главы Евгенія Онгина (4, 5 и 6), коими оканчивается первая часть сего лоэтическаго романа, заключаютъ въ себ боле дйствія, нежели три прежнія, и боле ихъ разкрываютъ характеры дйствующихъ лицъ. Въ 1, 2 и 3 главахъ романа, мы узнали Онгина, Ленскаго, Татьяну и Ольгу, какъ портреты, которые нравились намъ своею выразительностію и чуднымъ талантомъ поэта-живописца, въ сихъ послднихъ главахъ, мы знакомимся съ тми же лицами, какъ съ существами живыми, которыя дйствіями своими и поступками утверждаютъ въ насъ то понятіе, какое мы составили себ о нихъ по наружному виду. Въ Онгин рановременное пресыщеніе всми наслажденіями, всми приманками свтіа, и отъ того совершенное охлажденіе и пустота его души, въ Ленскомъ — порывы юнаго сердца узнатъ и вкусить то, что обольщаетъ пылкое его воображеніе, и чмъ другъ его уже наскучилъ, въ Татьян — мечтательность, невинность сердца и совершенное незнаніе строгихъ законовъ свта, сковывающихъ чувство въ узы приличія, въ Ольг — та же невинность, но боле равнодушія, легкомыслія и женскаго самолюбія: вотъ главныя характерныя черты сихъ лицъ, выводимыя читателемъ изъ тхъ положеній, въ которыхъ они были представлены поэтомъ. Подробности и предметы вншніе, придаточные, являютъ намъ героевъ поэмы въ живой и разнообразной картин и длаютъ ихъ какъ бы осязаемыми: сельская жизнь и занятія Онгина, изображеніе руской зимы, гаданіе и сонъ Татьяны, именинный пиръ y Лариныхъ, поединокъ Онгина съ Ленскимъ, мняютъ наслажденія читателя и дивятъ его гибкостью дарованія въ поэт, который съ такою легкостью и ловкостью переходитъ изъ тона въ тонъ, отъ одного впечатлнія къ другому. He довольствуясь еще тмъ, что онь, такъ сказать, играетъ ощущеніями читателя, онъ представляетъ ему подъ часъ пороки, странности и зати свта въ такомъ смшномъ вид, что возбуждаетъ въ немъ или горькую улыбку, или простодушный, веселый смхъ. Таковы выходки его противъ друзей, родныхъ, женской врности, насмшливый совтъ любить самого себя, шутки надъ альбомами, элегіями, одами и проч. и проч. Очаровательность стиховъ довершаетъ волшебство, которымъ поэтъ-Протей дйствуетъ на воображеніе, умъ и чувства читателей: свобода, легкость и звучность стихосложенія y Пушкина неподражаемы. Иногда, рзвясь, даетъ онъ легкіе толчки грамматик, какъ будто бы для того, что бы порадовать неумолимыхъ своихъ Аристарховъ, которые нашли не трудный и неубыточный для ума способъ разцнивать произведенія Пушкина, переводя его поэзію въ прозу.
Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая, соч. И. И. Козлова.— Поэтовъ, тo духу твореній ихъ, можно раздлить на два рода: одни изъ нихъ геніи всеобъемлющіе, могущіе легко и свободно настроивать свое воображеніе на предметы разнообразные, принимать вс малйшіе ихъ оттнки, измнять по свойству ихъ свои ощущенія, и, такъ сказать, превращаться изъ бытія въ бытіе. Таковъ Гёте и еще весьма немногіе поэты. Другіе въ поэзіи своей живутъ всегда съ собственно-своимъ бытіемъ нравственнымъ: съ своими страстями, склонностями и чувствованіями, міръ почти всегда кажется симъ поэтамъ въ состояніи страдательномъ, ибо они придаютъ ему т краски, которыми для ихъ воображенія или по ихъ понятію наведена юдоль здшней жизни. Въ ряду такихъ поэтовъ должно поставить пвца Наталіи Долгорукой. Выборъ предметовъ въ сочиненіяхъ и переводахъ его, почти неизмнно носитъ на себ отпечатокъ душевныхъ его ощущеній, настроенныхъ болзненнымъ состояніемъ тла Чернец, въ Наталіи, въ Невст Абидосской, въ Ирландскихъ мелодіяхъ и въ большей части млкихъ стихотвореній, обличается глубокое долговременное чувство страданія, порою въ отзывахъ тяжкой горести, порою въ изліяиіяхъ тихой задумчивости. Самое стихосложеніе Козлова удивительно согласуется съ сими господствующими впечатлніями: оно плавнo, благозвучно, нo никогда не увлкаетъ читателя быстрыми порывами, никогда не поражаетъ его нечаянной смлою выходкой или рзкимъ переходомъ. Это трогающій душу, тихій ропотъ жалующагося страдальца.— Въ Наталіи, поэтъ нашъ изобразилъ также страдалицу, покорную испытающей вол Провиднія, жертвующую, изъ любви къ нареченному своему супругу, всми приманками почестей и богатствъ, и когда уже насильственная смерть мужа разорвала брачныя ихъ узы, тогда Наталія погребла въ волнахъ свое кольцо обручальное и на мсто его взяла тяжелый крестъ инокини. Содержаніемъ и ходомъ повсти, поэтъ ясно доказываетъ справедливость того, что выше было сказано о дух его поэзіи: онъ схватилъ изъ жизни Наталіи только цпь ея несчастій и горестей, описалъ ея странствованія для узнанія о судьб ея супруга, разсказалъ чудное ея видніе въ Кремл, разрушившее вс ея мірскія надежды и заключилъ повсть постриженіемъ Наталіи въ чинъ монашескій, но не ршился изобразить сначала свою героиню въ блеск знатности и пышности, украшеніемъ великолпнаго Двора, предметомъ общаго уваженія и кумиромъ раболпнаго поклоненія многочисленныхъ приверженцевъ отца ея и жениха.— Андрей, Князь Переяславскій, повсть, соч. неизвстнаго. Этой повсти напечатана только первая глава. Не смотря на нкоторую небрежность слога, въ сочинител виднъ даръ поэзіи, сила воображенія, умнье управляться съ стихомъ и римою и знаніе стариннаго рускаго быта. По первой глав недьзя судить о цломъ сочиненіи: въ ней поэтъ не усплъ еще развернуть ни характеровъ, ни произшествій, и можетъ быть то, что кажется критикамъ неяснымъ и несообразнымъ въ отрывк, покажется имъ ясно и естественно въ повсти, когда она выйдетъ вполн. Трудно предупреждать догадками намренія автора, иногда, на зло догадливости своихъ критиковъ, онъ обдумываетъ свой предметъ совсмъ иначе и смотритъ на него совершенно съ другой точки, нежели та, которую они предполагали. Живость и врность описаній въ 1-й глав Андрея Переяславскаго съ избыткомъ искупаютъ легкіе и немгогіе недостатки оной, какъ то: смлость нкоторыхъ выраженій, мстами говорливость поэта и т. п.— Хіосскій сирота, сочиненіе П. Ободовскаго. Герой сей повсти — молодый Хіосскій Грекъ Костаки или Константинъ Л*** (находящійся нын въ Петербург и воспитывающійся на иждивеніи Государыни императрицы Александры еодоровны). Содержаніе поэмы — разореніе Хіоса, бдствія семейства Л***, плнъ юнаго Костаки y Турокъ, освобожденіе его и пріздъ въ Россію, a цль изданія — сборъ денегь на выкупъ малолтнаго Ламбрине, брата Константинова, находящагося донын въ Смирн, невольникомъ одного Турка. Цлъ прекрасная и благородная! Кто не пожеластъ, что бъ успхъ совершенно ей соотвтствовалъ и чтобы подвигъ нашего поэта увнчался сладостною наградой — видть бднаго Ламбрине на свобод и въ Россіи? Самая поэма, кром заманчивости упомянутаго здсь обстоятельства, иметъ неотъемлемое достоинство поэтическое: планъ ея хорошо обдуманъ, описанія отлтчаются врнымъ изображеніемъ мстности и соблюденіемъ правды исторической, въ стихахъ много движенія и чувства. Какая-то простота разсказа, мстами сильно, a по большей части уныло передающая впечатлнія Хіосскаго сироты, весьма прилична сему лицу, отъ имени коего поэтъ повствуетъ намъ его бдствія.— Наполеонъ, стихотвореніе Михайлы Дмитріева. Если стихотвореніе сіе писано на смерть Наполеона, то, какъ стихи на случай, оно опоздало нсколькими годами, если жь оно, какъ поэтическая дань памяти великаго человка, посредствомъ печати передается потомству, то оно поспшило нсколькими вками. Смотртъ въ наше врсмя на Наполеона, какъ на предметъ поэтическій, есть то же, что стоя y самой стны какой-либо огромной башни, поднимать голову вверхъ, чтобъ однимъ взглядомъ обнять всю величину и обширность башни. Такіе исполины нравственнаго міра, какъ бывшій повелитель Французовъ, созрваютъ для поэзіи уже тогда, когда столтія пролетятъ надъ ихъ могилои и представятъ ихъ глазамъ будущихъ поколній, какъ далекій, но ясный и полный призракъ. Славнйшіе изъ современныхъ поэтовъ, которые пытались намъ его представить, не достигли свосй цли и рисовали намъ только отдльныя и неполныя черты, изъ коихъ трудно было составить себ нчто цлое. Г-нъ М. Дмитріевъ стихотвореніемъ своимъ напоминаетъ намъ многіе счастливые стихи Байрона, Пушкина, Казимира Делавиня и другихъ поэтовъ, но не всегда передасшъ ихъ удачііо, вообще же его поэма есть какъ бы собраніе эпиграфовъ для будущихъ историковъ Наполеона, но не иметъ ни цлости, ни теплоты, и потому не оставляетъ въ душ читателя живыхъ впечатлній.— Подражанія Корану. Сочинитель взялъ нсколько отрывковъ изъ Курана Могаммедова, заключающихъ въ себ понятія о вр, библейскія повствованія по толкованію Могаммеда и правила нравственныя, и составилъ изъ нихъ двнадцать отдльныхъ стихотвореній. Предметы выбраны удачно, стихосложеніе свободно, многіе стихи отличаются силою и свжестью выраженія и свидтельствуютъ о дарованіи молодаго поэта. Жаль, что это подражаніе не одному Курану: Пушкинъ первый началъ облекать въ стихи поэтическія мста изъ догматической книги Могаммедовой.
Дурацкій колпакъ. Въ этой забавной сатир, написанной въ вид поэмы, съ какою-то добродушною веселостью разсказаны похожденія одного проказника, который живетъ на бломъ свт такъ, какъ живутъ многіе, т. е. не заботясь о цли жизни и поминутно увлекаясь своими прихотями. Но этотъ проказникъ искренне другихъ: онъ самъ себ сдлалъ приговоръ, въ силу коего присудилъ себ дурацкій колпакъ. Многія мста сей эпической сатиры блестятъ живостію описаній, тонкими замчаніями и непринужденнымъ, природнымъ остроуміемъ.— Къ Эрасту, сатира на игроковъ, соч. И. Великопольскаго. Сочинитель вооружается бодцемъ Персія противъ порока, издавна уже разпространившагося и укоренившагося въ образованномъ мір. Хорошо выходить на бой противъ пороковъ, но надобно, что бъ оружіе было остро и наносило врные, ршительные удары. Оружіе сатиры есть убдительность доводовъ и краснорчивая сила слова, a въ Сатир на игроковь доводы ослаблены многословіемъ, облеченнымъ въ такіе стихи, которые упрямо и лниво выражаютъ мысли сочинителя.— Въ Лирическихъ поэмахъ Г. Невдомскаго, читатели найдутъ нсколько хорошихъ стиховъ, и цлыя страницы, написанныя пухлымъ, устарлымъ слогомъ, съ надутыми метафорами и странными вымыслами. Его же комическая Энеида есть анахронизмъ въ нашей поэзіи. Изъ всхъ прежнихъ Энеидъ, Язоновъ и Прозерпинъ на-изнанку, уцлла только малороссійская пародія Энеиды, Котляревскаго, потому что сочинитель ея умлъ приправить свою поэму малороссійскою солью и живо представилъ въ ней, вмсто Троянцевъ, Карагенянъ и Латинянъ, земляковъ своихъ Малороссіянъ съ ихъ домашнимъ бытомъ, привычками и поговорками.
Кстати о пародіяхъ: въ прошломъ году досталось отъ нихъ не одному покойнику Виртилію, но и живому Пушкнну, ибо какъ назвать, если не пародіями поэмъ Пушкина, слдующія стихотворныя произведенія: Евгеній Вельскій, Признаніе на 30-мъ году жизни, Киргизскій плнникъ, Любовъ вь тюрьм, Разбойникъ и проч. и проч.? Назвавъ ихъ подражаніями, не выразишь настоящаго качества сихъ пснопній, ибо въ нихъ часто пародированы стихи Пушкина: т. е. или изковерканы,. или взяты цликомъ и вставлены не y мста. Но пусть 6ы это были чистыя пародіи: тогда встртя въ новомъ, юморическомъ вид мечты и чувствованія поэта, можетъ быть, посмялисъ бы и мы, и самь Пушкинъ, а то совсмъ не въ шутку такъ называемын подражатели его безъ зазрнія совсти живятся его вымысламн, описаніями, созданными имъ характерами и собственными его стихами. Вся разница въ этихъ подражателяхъ та, что одинъ лучше, другой хуже пишетъ стихи, одинъ слдитъ за Пушкинымъ издали, другой безъ отдыха гонится за нимъ почти по пятамъ. He ужели подражаніе можетъ до того затмвать умъ и понятіе, что показываетъ чужое своимъ?
Надюсь, отъ меня никто не потребуетъ оцнки всхъ сихъ поэмъ порознь: ихъ безъ грха можно отпустить оптомъ.
Подражанія иностраннымъ поэтамъ въ заглавіи и содержаніи стихотвореній, и рускимъ, въ выбор предметовъ, стихосложеніи, любимыхъ оборотахъ и затверженныхъ выраженіяхъ, почти безпрерывно являлись въ теченіе прошлаго года, Стихотворенія П. Межакова, Опыты А. Шишкова 2, Опыты въ стихахъ И. Бороздны, Опыты сонетовъ, Псни золотаго рожка, Ditto серебрянаго ditto, Цвница и проч. и проч., выходили поперемнно въ разные мсяцы 1828 года, какъ ежемсячные отчеты объ успхахъ, которыми наша словесность отличалась въ подражаніи. He спорю, что нкоторые изъ помянутыхъ здсь стихотворцевъ пишутъ чистымъ слогомъ гладкіе стихи, но только ли слогъ и стихосложеніе составляютъ поэзію? Нтъ! поэзія требуетъ изобртенія, новости мыслей, новаго, смлаго выраженія оныхъ, стихіи поэзіи — воображеніе и теплота души. Отъ того-то стихи, гд въ сотый разъ протверживаются уже знакомые намъ вымыслы, чувствованія, мысли и выраженія, кажутся намъ скучными и холодными, сколько бы ни отличались они тщательностію отдлки. Общимъ эпиграфомъ ко всмъ такимъ стихамъ, можно бы поставить слдующіе:
‘Они какъ полъ лощеной гладки:
На мысли не споткнешься въ нихъ, (*)’
(*) Изъ одной эпиграммы, помщенной въ Альбом св. Музъ.
Одинъ изъ нашихъ стихотворцевъ подражателей довелъ искуство подражать до высшей степени совершенства: онъ просто выписывалъ, съ небольшими персмнами, цлыя строфы и даже цлыя стихотворенія изъ прежнихъ и современныхъ рускихъ поэтовъ, и назвалъ этотъ наборъ чужаго съ примсью своего: Стихи и проза А. Баталина! Если бы кто вздумалъ кланяться, по примру Вольтера, всмъ старымъ знакомцамъ въ этихъ стихотвореніяхъ, тотъ врно бы цлую недлю не могъ разпрямить своей шеи отъ множества поклоновъ.
Два перевода Тассова Освобожденнаго Іерусалима, одинъ Г. Мерзлякова, другой Г. Раича, конечно заслуживаютъ вниманіе, какъ трудъ многолтній и требовавшій многихъ усилій, но оба прелагатели не совершенно передали намъ сладостныя псни Итальянскаго поэта. Одинъ (Г. Мерзляковъ) слилъ октавы его въ однообразный шестистопный ямбъ: читая сей переводъ, думаешь, что снова перечитываешь Россіаду или Владиміра: другой (Г. Раичь) превратилъ сіи октавы въ балладическія строфы Двнадцати спящихъ двъ. Такимъ образомъ и тотъ и другой уклонились отъ тона поэзіи Тассовой: первый переводъ слишкомъ разтянутъ говорливымъ алсксандрійскимъ стихомъ, вторый слишкомъ сжатъ усченнымъ размромъ. По моему мннію, врность стихотворнаго перевода не состоитъ въ одномъ соблюденіи хода поэмы, описаній, картинъ и мыслей поэта: но сіи описанія, картины и мысли должны выливаться въ перевод съ такою же свободой, какъ и въ подлинник, красоты поэзіи должны быть удержаны съ точностію, безъ дополненій и недомолвокъ. {Есть еще условіе, которое переводчики Освобожденаго Іерусалима непремнно должны были имть въ виду и которое составляетъ одно изъ отличительныхъ достоинствъ поэзіи Тасса: сладкозвучіе и легкость стиховъ подлинника и округленные періоды итальянской октавы. У Г. Мерзлякова, стихъ отчасти тяжелъ и неподвиженъ, y Г. Раича онъ отрывистъ и шероховатъ, первый по вол разбавляетъ періоды подлинника, вторый по невол ихъ ускаетъ либо разскаетъ.} Иначе нельзя удержать духъ поэзіи подлинника и трудъ, въ которомъ не соблюдены помянутыя условія, приличне назвать подражаніемъ или вольнымъ переводомъ.
Истину сію чувствовалъ Г. Вердеревскій, назвавъ Паризину свою вольнымъ переводомъ. Хотя многіе изъ его стиховъ, даже цлыхъ отрывковъ, весьма удачно передаютъ стихи Байрона, но нкоторыя отступленія и пропуски, нкоторыя мста, ослабленныя переводчикомъ, оправдываютъ его скромность. Впрочемъ если принять въ уваженіе цль сихъ трехъ прелагателей и выполненіе оной, то преимущество останется на сторон Г. Вердеревскаго. Покрайней мр въ нкоторыхъ мстахъ его Паризины мы узнаемъ Байрона, но ни въ Освобожденномъ Іерусалим Г. Мерзлякова, ни въ Освобожденномъ Іерусалим Г. Раича, не узнаемъ Торквата Тасса.
He стану плодить словъ о Сельской жизни, о Донн Эльвир де Наварро, о Рыбак, о 2-й части Александроиды и о другихъ подобныхъ имъ, шумливыхъ, нo нe свтлыхъ метеорахъ. Читатели конечно съ удовольствіемъ остановятся мыслью на вторыхъ изданіяхъ Руслана и Людмилы и Кавказскаго плнника, изданіяхъ, которыхъ давно уже требовало нетерпливое ожиданіе публики. Первую изъ сихъ поэмъ Пушкинъ обогатилъ вступленіемъ или присказкою, въ которой чародй-поэтъ, какъ будто бы махомъ волшебной ширинки, являетъ посмнно воображенію нашему всю сказочную рускую старину: и Кота-самобая, и заколдованныхъ витязей и Королевенъ, и Бураго волка, и Бабу-Ягу, и Кощея безсмертнаго и проч. и проч. Нсколько поправокъ и дополненій въ самой поэм и эпилогь въ конц оной, a въ начал книги небольшая прозаическая статья о печатныхъ и словесныхъ критикахъ на Руслана и портретъ Пушкина, гравированный Уткинымъ — вотъ преимущества сего изданія передъ прежнимъ.— Кавказскій плнникъ напечатанъ почти безъ перемнъ.
Второе изданіе Досуговъ сельскаго жителя, стихотвореній . Слпушкина, дополнено цлою книжкою новыхъ его произведеній. Чистый слогъ, довольно легкое стихосложеніе, простота и врность описаній и какая-то откровенная говорливость, составляютъ отличительную черту и достоинство сихъ стихотвореній, коихъ предметы большею частію взяты изъ сельскаго быта. Поселянинъ прочитаетъ сіи Досуги и полюбитъ, потому что они напомнятъ ему все знакомое, все близкое къ его сердцу, знатный баринъ также прочтетъ ихъ и похвалитъ, потом что и знатные господа рады подъ часъ полюбоваться простою природой. — Еще вышло новое изданіе Лирическихъ стихотвореній Гр. Хвостова. Они вс знакомы читающей нашей публик, потому что не разъ уже были въ печати, это третье полное изданіе. Новаго ничего о нихъ сказать не могу и не умю. Если же мн случилось не нарочно проглядть между ними что-либо новое, въ этомъ прошу извиненія и y почтеннаго сочинителя, и y читателей его. Переписка на 71 году отъ рожденія, того же автора, принадлежитъ также къ новымъ изданіямъ, ибо три посланія, составляющія сію переписку, прежде были извстны читателямъ журналовъ и альманаховъ.
Опытъ руской анологіи, собранный М. Яковлевымъ, довольно хорошъ, для перваго опыта. Т, которые утверждали, что въ этомъ собраніи много стихотвореній не-анологическихъ, должны бы были, кажется, напередъ опредлить, какого рода стихотворенія собственно-анологическія? Мн кажется, что всякое хорошее стихотвореніе, къ какому бы разряду поэзіи оно ни принадлежало, можетъ войти въ составъ анологіи, какъ цвтокъ поэтическаго вдохновенія, но въ подражаніе ли древней Аиологіи греческой или отъ того, что новйшіе опредлили по своему и стснили значеніе слова анологія, теперь составляютъ сіи сборники изъ однихъ млкихъ стихотвореній, разумя подь словомъ млкія т стихотворенія, которыя содержатъ въ себ небольшое число стиховъ. Справедливе думали другіе критики, упрекавшіе собирателя за то, что онъ вмст съ душтстыми и свжими цвтками безпечно пересаживалъ въ свои цвтникъ много пустоцвту, или просто, многія незаслуживающія вниманія стихотвореньица перепечаталъ изъ прежнихъ журналовъ и проч., даже иногда противъ желанія сочинителей. Мертвые конечно не взыщутъ, но живые въ прав потребовать отвта, особливо, когда ихъ самихъ тянутъ къ отвту взыскательные читатели и привязчивые критики. Такія стихотворенія въ самомъ дл не-анологическія, потому что недостойны занимать мсто между хорошими, чадоубійственное перо мое готово скрпить приговоръ Московскаго Встника, подписанный стихотворенію моему: Къ клену, которое собиратель Руской Анологіи, безъ согласія моего, перепечаталъ изъ одного журнала, издававшагося въ 1818 году.
Драматическая наша поэзія была также скудна и въ этомъ году, какъ и въ предшествовавшемъ, печатныя произведенія драматическихъ нашихъ музъ были весьма немногочисленны, a число истинно-хорошаго изъ нихъ едва ли не ограничится двумя или тремя, Г-нъ М. В….ко прекраснымъ своимъ переводомъ Байронова Манфреда отмстиль славу британскаго поэта, на которую въ 1827 году посягнулъ Г. Олинъ, своею драматическою пародіей Корсера. Переводъ Г В….ка отличается точностію и близостію къ подлиннику, многія мста, удивляютъ насъ въ Манфред исполинскимъ воображеніемъ Байрона, поэтически выражены на нашемъ язык. Самая строгая критика замчаетъ y нашего прелагателя только рдкія и неважныя отступленія, но ciи отступленія счастливо искупаются красотами и врностію цлаго и многими звучными, блестящими стихами. — Вольтеровъ Магометь вновь переведенъ Г. Остолоповымъ. О подлинной трагедіи можно сказать, что Вольтеру хотлось не представить Могаммеда такимъ, каковъ онъ былъ и какъ достигалъ честолюбивыхъ своихъ намреніи, но передать слушателямь свои понятія о семъ воин-законодател и высказать нкоторыя собственно свои политическія и религіозныя мннія. Отъ того Могаммедъ y Вольтера слишкомъ говорливъ и откровененъ съ своими наперстниками и даже съ противниками, отъ того онъ часто умствуеть, какъ философы ХIII вка, какъ самъ Вольтеръ. Создавъ или постигнувъ такимъ образомъ характеръ Могаммеда, французскій трагикъ, что бы возбудить какое-либо соучастіе въ зрителяхъ, по необходимости долженъ былъ замшать любовь, (ибо она была и есть главною пружиною французской траігедіи) и ввести совершенно лишнее лицо Пальмиры. Могаммедъ любитъ ее, и ненавидитъ ея отца и брата, послдняго онъ подстрекаетъ къ отцеубійству, потомъ выслушиваетъ укоры и проклятія закалывающейся Пальмиры и говоритъ заключительную рчь, въ которой то разкаявается, то снова одушевляется честолюбіемъ. Вотъ Могаммедъ Вольтеровъ, безотчетное и странное дйствующее лице, созданное изъ обломковъ высокаго характера историческаго! Но трагедію сію, въ которой есть много прекрасныхъ стиховъ и даже черты превосходно-трагическія, нердко играютъ въ Париж и въ Петербург, и потому трудъ псреводчика былъ не лишнимъ. Самъ Г. Остолоповъ говоритъ, что онъ сначала взялся было переправлять прежній переводъ, оставленный за обветщалостію слога и что отъ этого въ новомъ перевод можно найти мста, сходныя съ прежнимъ. Это бы еще не бда, если бы мста, которыя y Вольтера отличаются или точнымъ и живымъ выраженіемъ мысли, или блескомъ поэзіи, были переданы врно и сильно, но сіе не всегда удавалось переводчику. Надобно однако жь отдать ему справедливость, что нкоторыя изъ сихъ мстъ переведены имъ и близко и хорошо. Co всмъ тмъ, желательно бъ было находить въ сей трагедіи помене вставокъ для полноты стиха, которыя ослабляютъ оный и длаютъ вялымъ.
Дв комедіи: Аристофанъ, Князя Шаховскаго, и Благородный Театръ, Г. Загоскина, составляютъ все, чмъ можетъ похвалиться руская Талія изъ комедій, напечатанныхъ въ 1828 году. Комедія Аристофанъ нсколько лтъ уже знакома столичнымъ постителямъ театровъ, но донын наши журналы только слегка и какъ бы мимоходомъ о ней упоминали. Въ представленіи, она чрезвычайно задобриваетъ зрителей многими хорошими, остроумными стихами, свободнымъ разговорнымъ слогомъ, комическими положеніями нкоторыхъ лицъ, великолпнымъ спектаклемъ, балетами, празднествами и проч., наконецъ тмъ, что пьеса сія въ Петербург весьма хорошо обставлена и разыгрывается съ отличнымъ искуствомъ. Но холодный кабинетный читатель не такъ легко и безотчетно убаюкивается первыми впечатлніями, какъ зритель, поминутно обольщаемый изчисленными здсь приманками, и прежде всего, взглянувъ на заглавіе, спроситъ, точно ли это историческая комедія въ древнемъ род? Другой вопросъ, необходимо слдующій за симъ, будетъ: точно ли таковъ былъ Аристофанъ, какимъ его представилъ намъ рускій комикъ, и сообразно ли съ характеромъ сего греческаго насмшника то восторженное самохвальство, которое выказываетъ онъ въ разговорахъ своихъ съ Алкиноей и Клеономъ? Дале: остроты и язвительныя шутки Аристофановы, основанныя иногда на игр словъ, не слишкомъ ли новы для древняго Грека? Соль его насмшекъ отзывается ли аттическою солью, a не французскою или рускою? Алкиноя свтскимъ умомъ своимъ не похожа ли боле на ловкую, молодую кокетку нашихъ временъ, нежели на древнюю Аинянку, племянницу Аспазіи? Клеонъ не напоминаетъ ли какого нибудь плотнаго сенешаля или бальи французской комической оперы, вмсто Хазнодара Аинскаго? Много другихъ вопросовъ и сличеній можно бы найти, разбирая сію комедію въ тишин кабнетной, но …мы не Греки и не Римляне, и знаемъ, что для соблюденія вполн характера древней комедіи, должно совершенно напитаться духомъ древности, a сего можно достигнуть только долголтнимъ, постояннымъ и глубокимъ изученіемъ классиковъ греческихъ. Знаемъ также, что мы не довольно учены и не довольно терпливы для такихъ усилій, которыми въ наше время могутъ похвалиться одни трудолюбивые и долготерпеливые Нмцы. Предубжденные въ пользу комедіи успхомъ ея въ представленіи, хорошимъ ея планомъ, участіемъ, которое сочинитель ея умлъ возбудить и поддержать, связавъ судьбу Аристофана съ представленіемъ его комедіи: Всадники, наконець многими истинно комическими сценами, хорошо обрисованнымъ характеромъ Ксантиппы и проч, и проч., мы пропускаемъ мимо комедію въ древнемъ род и любуемся Аристофаномъ, какъ прекраснымъ произведеніемъ новаго театра.
Комедія: Благородный театръ, осмиваетъ странности нашихъ Транжириныхъ. Два стиха Делилля {C’est qui sera jeune, amant,prince ou princesse, // Et la troupe est souvent un beau sujet de pice.} подали Г. Загоскину мысль написать сію комедію. Любскій, богатый провинціалъ, живущій въ какомъ-то город, заводитъ y себя благородный театръ, набирастъ волею и неволею актеровъ изъ своихъ пріятелей, должниковъ, жениховъ своей племянницы и т. п. Сіи завербованные имъ актеры опаздываютъ на пробу, ссорятся за роли, отказываются, снова берутся играть — словомъ, здсь на сцен вся сумотоха охотничьихъ театровъ, и между тмъ Вельской, молодой человкъ и одинъ изъ обожателей Олиньки, племянницы Любскаго, увозитъ ее и обвнчивается съ нею. Является Честоновъ, братъ Любскаго, и улаживастъ все: миритъ новобрачныхъ съ Любскимъ и его женою, помогаетъ Любскому дать представленіе, едва не рушившееся за отказомъ нкоторыхъ лицъ: — и все идетъ по добру по здорову. Кром дяди (Честонова) подоспвшаго point nomm для развязки, есть и другія записныя пружины французской комедіи, Извдовъ отставный актеръ, замняющій плута-слугу, и Наташа, горничная Олиньки. — Планъ и завязка комедіи не новы, характнры дйствующихъ лицъ также изъ числа старыхъ нашихъ комическихъ знакомцевъ, но нкоторыя положенія очень забавиы, языкъ везд чистый и разговорный и стихи вообще гладки и хороши, хотя между ними и немного такихъ, которые бы поражали новымъ, счастливымъ выраженіемъ мысли и невольно затверживались наизустъ. Впрочемъ комедія сія иметъ на своей сторон не одни отрицательныя совершенства: въ ней есть красоты боле положительныя. Таковъ пріздъ къ Любскому старой сплетницы Кутерминой, со всмъ ея родомъ и племенемъ, такова встрча Посошкова и простодушнаго жениха Олиньки, съ Волгинымъ, простодушнымъ дядею Вельскаго: одинъ принимаетъ стараго дядю за жданнаго актера, другой жениха, наряженнаго въ театральный костюмъ, считаетъ за шута. Ciи и нкоторыя другія сцены нравятся и зритслю и читателю, и опредляютъ комедіи Благородный театръ, одно изъ почетныхъ мстъ въ репертуар театральномъ.
Исправленіе, или мужъ на случай, комедія А. Ш., и Сборы на Невскій проспектъ, комедія Г. Ольхина, принадлежатъ къ тмъ обмолвкамъ Таліи, которыхъ нельзя ни прочесть, ни видть на сцен больше одного раза. Въ перво изъ нихъ завязка нарушаетъ правдоподобіе, во второй вовсе нтъ завязки, но за то въ ней есть нсколько удачныхъ стиховъ и языкъ гораздо чище, нежели въ комедіи Г-на А. Ш.— Блая волшебница, Опера, соч. Скриба (La Dame blanche), переводъ A. И. Писарева. На здшнемъ (С. Петербургскомъ) театр играютъ другой переводъ сей оперы, но какъ сей послдній не напечатанъ, то по невозможности сличить оба перевода, я не знаю, которому изъ нихъ должно отдать преимущество. Содержаніе подлинника взято Скрибомъ изъ романа В. Скотта: Монастырь, но Скрибъ не умлъ воспользоваться чудеснымъ романа и опера его скудна по изобртенію. Музыка Боельдьё составляетъ все ея достоинство.— Водевили, переведенные имъ же Г. Писаревымъ: Пять лтъ въ два часа и Средство выдавать дочерей за мужъ, не отличаются ни хорошимъ вымысломъ, ни водевильнымъ остроуміемъ. Кажется, покойный Писаревъ переводилъ и передлывалъ ихъ также, какъ Скрибъ ихъ пишетъ, т. е. не слишкомъ заботясь о выбор предмета, о ход и занимательности пьесы. Скрибу это съ руки, потому что онъ пишетъ водевили на подрядъ, въ троемъ и въ четверомъ, и брань журналовъ заглушается для него звономъ полновсныхъ луидоровъ, отщитываемыхъ ему дирекціями и содержателями Парижскихъ театровъ, которые, въ угоду публик, требуютъ безпрестанно новыхъ пьесъ, но y насъ еще можно быть строгимъ въ выбор драматическихъ сочиненій, переводимыхъ для театра. Въ Париж для однихъ водевилей есть четыре или пять театровъ, a y насъ на одномъ и томъ же рускомъ театр играютъ и трагедіи, и комедіи, и нмецкія драмы и французскіе водевили, переведенные или перелаженные по-руски, и оперы большія и малыя, и балеты и проч. и проч., слдовательно, при такокмъ богатств репертуара для одного и того же театра, можно быть гораздо разборчиве на счетъ пьесъ, заимствуемыхъ изъ чужеземнаго запаса. Впрочемъ, сказанное здсь мною не столько относится къ покойному Писареву, сколько кь живымъ нашимъ поставщикамъ водевильнаго остроумія. За Писарева по краиней мр говорятъ чистый, разговорный языкъ его переводовъ, нкоторыя удачныя передлки на рускіе правы и то, что онъ умлъ подъ часъ хорошо перелить замысловатый куплетъ, дать хорошій обороть острому словцу или поддлаться подъ игру словъ. Это умнье далось ее всякому изъ нашихъ Гг. водевилистовъ. По большей части, ихъ дйствующія лица изъясняются такимъ слогомъ, какимъ можно только ораторствоватъ съ каедры, a не говорить въ гостиной.— Водевль: Минета или превращеніе кошки въ женщину, забавенъ, какъ водевильная шалость (folie-vaudeville), въ которой не требуется правдоподобія и который весь успхъ долженъ зависть отъ искусной игры актрисы, принимающей на себя роль кошки-женщины. Переводъ Г. Остолопова хорошъ. — Вдовецъ на часъ, водевиль, передланный на рускіе нравы М. Яковлевымъ, столь же не правдоподобенъ и мене замысловатъ. Нкоторые куплеты переданы удачно и переводчикъ старался соблюсти въ нихъ то, что одинъ французскій стихотворецъ называетъ:
Впрочемъ я нисколько не отступаюсь отъ того, что предъ симъ сказалъ о водевиляхъ, переводимыхъ на нашъ языкъ. He все то хорошо, что напечатано было въ Париж и прикрыто именемъ Скриба. Только при крайней скудости или скупости драматическихъ нашихъ музъ, можно все это переводить, играть и печатать.
Переходя отъ поэзіи къ проз, я долженъ сначала упомянуть о двухъ собраніяхъ сочнненій, заключающихъ въ себ стихи и прозу. Первое изъ нихъ: Новйшія стихотвореній И. Иванчина-Писарева, съ прибавленіемъ нсколькихъ сочиненій его въ проз. Нкоторыя изъ млкихъ стпхотвореній Г-на И.-Писарева отличаются остроуміемъ и оригинальностію: но отъ нкоторыхъ до цлой книги прогрессія еще очень велика: остальное въ ней наполнено такими стихами, которые можно было сказать или написать экспромтомъ, даже напечатать однажды въ какомъ-либо повременномъ изданіи — и концы въ воду! — Изъ нсколькихъ сочиненій въ проз, находимъ здсь дв похвальныя рчи (изъ коихъ одна: въ память Карамзину, напечатана здсь уже, помнится, третьимъ тисненіемъ). Еще въ одной стать сочинитель что-то слишкомъ часто и слишкомъ сильно побраниваетъ критиковъ. Это напоминаетъ, комическій совтъ одного француза своему пріятелю: ‘chante haut: tu auras l’air de n’avoir pas peur.’ Второе изъ сихъ собраній: Сочиненія Николая Анненкова, въ стихахъ и проз. Это дань памяти двадцатилтняго юноши, за два года предъ симъ похищеннаго преждевременною смертію: Н. Е. Анненковъ утонулъ въ Нев. Родные и друзья его издалій сіи первыя попытки юнаго литератора въ воспоминаніе о немъ. Нтъ сомннія, что если бъ онъ при жизни своей выпустилъ ихь въ свтъ, то боле обработалъ бы слогъ и докончилъ бы то, что кажется не конченнымъ. Но и въ сихъ рзвостяхъ молодаго пера замтны воображеніе, непритворная веселость, достаточное знаніе рускаго языка и удачное употребленіе народныхъ выраженій.
Съ нкотораго времени, хорошая проза сдлалась необходимою потребностью для читающей публики нашей, и, какъ все хорошее и рдкое, она ловится съ какою-то ревнивою жадностію: свидтельствомъ тому служатъ нкоторыя прозаическія сочиенія, изданныя въ послднихъ годахъ. Жаль, что молодые наши кандидаты въ литераторы не подмтили сего направленія умовъ, которое, волею и неволею увлекаясь за своимъ вкомъ, требуетъ отъ насъ боле положительнаго, боле существеннаго, когда, можетъ быть, отъ вялыхъ подражаній въ стихахъ они обратились бы къ проз, въ которой еще не все, или даже очень мало сдлано для рускаго языка. У насъ нтъ еще слога повствовательнаго для романовъ и повстей, нтъ разговорнаго слога для драматическихъ сочиненій въ проз, нтъ даже слога письменнаго. Отъ того-то молодые наши писатели вступаютъ всегда ощупью въ этотъ путь, и слава Богу, если, за неимніемъ проложенной, гладкой дороги, имъ посчастливилось напасть на хорошую тропинку! He многіе однако жь похвалятся этою удачей: большая часть или сбивается на шероховатую пашню устарлаго языка славяно-рускаго, или скользитъ и падаетъ на развалинахъ, сгромажденныхъ когда-то изъ запасовъ чужеязычныхъ (галлицизмовъ, германизмовъ и проч.), или тонетъ въ низменной и болотистой почв грубаго, необработагнаго языка простонароднаго. Ученіе сообщаетъ понятіе о различіи слога, но не даетъ языка: никакой учитель не имлъ бы ни времени, ни возможности пройти съ своими учениками цлый словарь, взвснть каждое слово, назначть ему настоящее мсто и показать вс случаи, въ которыхъ прилично употребить то или другое выраженіе. Этому учитъ собственный вкусъ, образуемый и направляемый чтеніемъ хорошихъ образцевъ, и на конецъ, изучающійся свойствамъ и приличіямъ языка изъ живаго, изустнаго разговора. Но здсь-то мы и признаемъ свою скудость: хорошихъ образцевъ y насъ мало, a изъ разговоровъ лучшаго общества скоре узнаемъ мы вс тонкости, вс оттнки французскаго языка, нежели выучимся по-руски.
Въ такомъ состояніи нашего слова, при пробуждающейся наклонности (покрайней мр въ новомъ поколніи) читать что-либо хорошее на природномъ нашемъ язык, не удивительно, что каждая новая книга, каждое новое произведеніе, написанныя чистою, пріятною прозой, принимаются y насъ, какъ рдкій подарокъ. Изчисленіе сихъ рдкихъ подарковъ за прошлый годъ, даетъ весьма небольшой итогъ, остальное принадлежттъ къ рдкостямъ въ другомъ смысл, т. е. къ тмъ, которыя или слишкомъ недозрли, или слишкомъ опоздали, и въ обоихъ случаяхъ явились не во время.
Двойникъ, или мои вечера въ Малороссіи, соч. Антонія Погорльскаго. По понятію, которое сочинитель связалъ съ этимъ словомъ, Двойникъ { Кажется, сочинитель напрасно выдумывалъ или пріискивалъ это названіе: въ рускомъ язык, существуетъ уже для сего слово: стнь, прекрасно выражающее сей призракъ или мечту.} есть та мечта воображенія, на которой основалось поврье, будто бы человкъ видитъ иногда самаго себя въ какомъ-то зловщемъ призрак. Мысль новая и прекрасная, но сочинитель не совсмъ счастливо ею воспользовался. Его двойникъ, являвшійся ему въ часы вечерняго уединенія, есть боле пріятный собесдникъ, нежели чудесное существо изъ міра мечтательнаго: сочинитель разговартваетъ съ нимъ, они передаютъ взаимио мысли свои о разныхъ предметахъ, разсказылаютъ другъ другу разныя повсти и анекдоты, даже подь часъ не соглашаются между собою въ мнніяхъ. Для этого не нужно было вызывать духовъ: умный, образованный и начитанный сосдъ могъ бы также пригодиться сочинителю, какъ и его двойникъ. Если бы сочинитель представилъ намъ своего двойника существомъ боде эирнымъ, если бы, напримръ, въ семъ вид являлся ему какой нибудь изъ тхъ домовыхъ или кикиморъ {Кикимора, по рускимъ нашимъ поврьямъ, есть родъ домашняго духа, иногда добраго и услужливаго, иногда злаго и неугомоннаго. Первый холитъ хозяйскихъ лошадей, наблюдаетъ за чистотою въ дом и оберегаетъ хозяевъ, послдній лошадей мучитъ и зазживаетъ, портитъ все въ дом, и иногда по ночамъ, наваливаясь на людей, давитъ ихъ. Охотники до этимологіи могутъ разыскать, не одинъ ли корень рускаго слова кикимора съ французскимъ cauchemar? Вообще простой нашъ народъ думаетъ, что кикиморы и домовые крайне своенравны и гнвливы.}, кои, по мннію нкоторыхъ демонологовъ {Одинъ изъ демонологовъ говоритъ, что нкоторые изъ сихъ домовыхъ составляютъ собою обезьянью породу въ области духовъ: любимое ихъ занятіе проказить и забавляться страхомъ, наводимымъ ими на людей. Для сего принимаютъ они иногда образъ хозяина дома, наряжаются въ домашнее его платье и разгуливая въ семъ вид, являются служителямъ или даже и самому тому, кого они передразниваютъ.}, принимаютъ на себя видимый образъ человка, или если бы въ двойник изобразилъ онъ олицетворенную мысль, отдлившуюся отъ тлесной своей оболочки въ минуты бытія созерцательнаго, и показывающую намъ, какъ бы въ магнетическомъ ясновидніи, все земное въ истинномъ, яснйшемъ свт, либо переносящую насъ въ міръ духовный: тогда въ созданіи сего мечтательнаго лица было бъ боле той отчетливости, того условнаго правдоподобія, на которыхъ воображеніе основывастъ и творитъ свои вымыслы. Но сіе разногласіе двойника съ тмъ, котораго тнью онъ является, сія взаимная передача мыслей и понятій, сіи разсказы другь другу, разрушаютъ все очарованіе читателя и заставляютъ его видть туъ двойник живаго человка, другаго Гаррика, умвшаго искусною мимикой принимать на себя по вол подобіе своихъ знакомыхъ. Сколь странно и безотчетно само это лице, столь же иногда странны и своенравны его сужденія: двойникъ, кажется, порою шутитъ надъ своимъ подлинникомъ, сообщая ему съ важностію химерическія свои системы. Таковъ, между прочимъ, математическіи его подлъ разныхъ добрыхъ и худыхъ свойствъ ума, достающихся на долю каждаго человка. — Въ вечера, проведенные сочинителемъ съ его двойникомъ, онъ слышалъ отъ сего таинственнаго постителя, или самъ ему пересказывалъ, разныя повсти и анекдоты, сіи послдніе почти вообще не новы, но приведены кстати, и разсказаны умно и пріятно. Повстей четыре, по числу вечеровъ. Первая изъ нихъ (Изидоръ и Анюта) содержитъ въ себ приключеніе одного русскаго офицера, которому являлась убитая его невста, на пепелищ его дома, сожженнаго Французами въ Москв. Такія виднія не разъ уже были намъ переданы нмецкими духовидцами, къ тому жь и подробности сей повсти не слишкомъ занимательны. Вторая (Пагубныя слдствія необузданнаго соображенія), въ которой описана также не новая любовь одного молодаго Графа къ кукл или автомату и странная его женитьба на этой пружинной красавиц, — скоре могла бы назваться жалкимъ слдствіемъ близорукости: кто, кром совершенно близорукаго, можетъ не разсмотрть мертвой неподвижности въ лиц и глазахъ автомата, какъ бы хорошо ни былъ онъ сдланъ? И могутъ ли кого плнить до безумія одн наружныя формы, безъ выраженія души въ лиц, во взорахъ и движеніяхъ тла? — Третья (Лафертовская Маковница) есть лучшая изъ повстей Двойника, по вымыслу и по живости разсказа. Въ ней прекрасно изображенъ бытъ московскихъ мщанъ и колдовство старой маковницы написано кистью отличнаго живописца. Наконецъ четвертая повсть (Путешествіе вь дилижанс) напоминаетъ намъ недавняго нашего знакомца, Жоко, только на оборотъ: Жоко живетъ съ людьми, a здсь выведенъ человкъ, который въ дтств жилъ съ обезьянами: изъ смшной ревности или боязни своей невсты, онъ убиваетъ бывшую свою лсную няню, обезьяну, и отъ того терзается совстью и ненавидитъ свтъ и людей. Вообще въ созданіи сихъ повстей (изключая третью) мало изобртательности и отчетлтвости, a въ цли ихъ замтно какое-то желаніе преувеличивать страсти человка и выискивать въ немъ такія чувствованія, которыя могутъ быть только слдствіемъ разстройства душевныхъ способностей. Но пріятный, увлекательный слогъ, благородный, чистый языкъ, какое-то тонкое чувство въ выбор словъ и выраженій, везд приличныхъ и точныхъ, и особенное искуство разсказывать умно и занимательно, невольно заставляютъ читателя забывать вс странности и несообразности, встрчаемыя имъ въ повстяхъ и разсужденіяхъ Г. Погорльскаго и его двойника.
Три новые тома Сочиненій Булгарина, служатъ продолженіемъ изданныхъ за годъ предъ тмъ двухъ томовъ. Содержаніе ихъ тоже, какъ и въ прежнихъ: статьи историческія, повсти, нравы, повствованія и смсь. До сихъ поръ, въ одномъ только Московскомъ Встник сказано было нсколько словъ о Сочиніеніяхъ Булгрина, и тутъ же прибавлено было странное оправданіе другихъ журналовъ: ‘они не говорили о сихъ сочиненіяхъ потому, что не считали ихъ новостью литературною.’ Если нсколько повстей и другихъ статей, сочиненныхъ извстнымъ писателемъ и дотол нигд еще не напечатанныхъ, не считаются y насъ новостію, такъ что же Гг. наши критики прикажутъ назвать новымъ?
Сочиненія Булгарина могутъ служить примромъ постепеннаго усовершенствованія, до котораго можетъ достигнуть природное дарованіе, управляемое вкусомъ и подкрпляемое трудолюбіеиъ. Булгаринъ началъ писать уже въ тхъ лтахъ, когда страсти начинаютъ утихать, когда пылъ молодости, составляющій поззію жизни, смняется хладнокровнынъ наблюденіемъ, переселяющимъ человка въ прозу существенности и опытности. Обстоятельства на долго было развели Булгарина съ рускою словесностію, но быстрые и счастливые успхи его въ рускомъ слог и въ чистот языка, должны по справедливости быть причислены къ пріятнымъ явленіямъ литературнымъ. Повствовательный слогъ Булгарина плавенъ, ясенъ, отличается точностію и приличіемъ выраженій и хорошо округленными періодами, историческія статъи его, какъ напр. Картина Испанской воины, Осада Трембовли, Марина Мнишекъ, Знакомство съ Карамзинымъ и проч., кром богатства предмстовъ, имютъ неотъемлемое достоинство хорошаго изложенія. Нкоторыя статьи нравятся живостью разсказа и какою-то военною бойкостію слога, таковы: Знакомство съ Наполеономъ, Военная жизнь, Ужасная ночь, Бесды y больнаго литератора. Въ повстяхъ своихъ, Булгаринъ придерживается боле формы эпической, нежели драматической, и должно замтить, что слогъ повствовательный гораздо y него ярче и естественне, нежели слогъ разговорный. Сей послдній мстами многорчивъ и сбивается на декламацію. Впрочемъ, сіе замчаніе не есть общее: въ повстяхъ Эстерка и Леокадія, есть мста истинно-драматическія, особливо въ первой изъ нихъ Жидовскій Санхедринъ и Нападеніе Гайдамаковъ на караванъ, им ютъ много жизни и движенія. Забавная шалость воображенія: Чертополохъ, или новый Фрейшицъ, отличается врностію кисти живописца и пластическимъ правдоподобіемъ олицетвореннаго порока. Въ отдленіи: нравы, многія статьи Булгарина имютъ сіе же достоинство, въ нихъ удачно изображены пороки, слабости и странности людеи разныхъ состояній. Таковы, въ особенности, слдующія статьи: Ходатай по дламъ, Ходатай на ловл, Судья по выборамъ, Чувствтельное путешествіе по переднимъ, Званый обдъ и т. п., въ которыхъ видимъ живую картину того, что нердко встрчается y насъ на святой Руси, но въ нкоторыхъ статьяхъ, Сочинитель слишкомъ явно выставляетъ на позоръ т пороки и слабости, которыя хочетъ изобразить, и дйствующія лица, созданныя нмъ, иногда бываютъ чрезъ мру откровенны. Иногда, желая представить какого-нибудь чудака или вреднаго обществу человка, онъ собираетъ въ этомъ лиц вс самыя рзкія черты, замчаемыя y многихъ подобныхъ имъ чудаковъ или порочныхъ, и творитъ изъ оныхъ идеалы или олицетворенія пороковъ и странностей: это разрушаетъ правдоподобіе и отзывается какимъ-то усиліемъ, натяжкою. Впрочемъ, нельзя требовать, что бы все написанное однимъ писателемъ въ разныя времена и въ различномъ разположеніи духа, было въ одинакой степени хорошо: примры славнйшихъ писателей служатъ тому неотразимымъ доказательствомъ. Но если хорошее беретъ и числомъ, и достоинствомъ верхъ надъ слабымъ и посредственнымъ, то голосъ безпристрастной критики, за одно съ голосомъ публики, долженъ быть на сторон сочинителя и отличить его отъ писателей обыкновенныхъ.
Записки Москвича, Чувствтельное Путешествіе по Невскому проспекту и Разсказы Лужицкаго старца. Сіи три сочиненія написаны однимъ лицемъ: тотъ же слогъ, таже способность подмчать странности съ перваго взгляда и тотъ же небрежный способъ передавать мимоходныя свои впечатлнія, не останавливаясь ни на одномъ предмет и не разсматривая его съ разныхъ сторонъ. Однако же въ Запискахъ Москвича есть дв или три статьи, которыя должны быть изъяты изъ сего общаго правнла: въ нихъ замтенъ даръ наблюдательности, который, къ сожалнію, сочинитель употреблялъ слишкомъ бережливо. Слогъ хорошъ, чистъ и легокъ, и напоминаетъ слогь нкоторыхъ французскихъ юмористовъ. — Рукопись покойнаго К. Я. Хабарова. И это сочиненьице, кажется, сродни тремъ вышепомянутымъ: въ слог есть между ними какое-то фамильное сходство. Здсь описывается жизнь одного честнаго фактора типографіи, бывшаго потомъ странствующимъ книгопродавцемъ, и предлагаются мннія, будто бы его, о руской азбук. Сія жизнь и мннія — забавная шутка.— Анекдоты о Суворов, изданные Е. Б. Фуксомъ, изображаютъ намъ въ разныхъ случаяхъ и отошеніяхъ, характеръ безсмертнаго нашего Чудо-богатыря, который удивительными подвигами своими на поприщ воинскомъ и замысловатыми страннстями въ жизни частной, заране сдлался для потомковъ въ нкоторомъ смысл существомъ баснословнымъ: такъ онъ великъ и такъ неизъяснимо-загадоченъ. Можно пожалть, что въ нкоторыхъ анекдотахь Суворовъ говоритъ не своимъ языкомъ, а слогомъ сочинителя. Путешествіе отъ Тріеста до С. Петербурга, соч. Г. Бронскскаго. Это продолженіе его же Записокь и Писемъ морскаго офпцера, въ сей книг, написанной хорошимъ, пріятнымъ слогомъ, любопытне всего описаніе нкоторыхъ мстъ Венгріи, о которой наши рускіе путешественники писали еще очень мало. Записки о Монголіи, сочиненныя монахомъ Іакиномъ, принадлежатъ къ тмъ сочиненіямъ, которыя наша словесность приноситъ, какъ вкладъ въ европейское хранилпще свдній о Восток. Географія и статистика страны, лежащей отъ восточныхъ предловъ Россіи до столицы Китая, никмъ еще не была столь врно и подробно описана, какъ почтеннымъ О. Іакиномъ, который долговременнымъ пребываніемъ въ тамошнихъ краяхъ и совершеннымъ знаніемъ китайскаго языка, заслуживаетъ полную довренность читателей. Здсь прилично упомянуть о другомъ, важномъ сочиненіи, которымъ сей же почтенный инокъ подарилъ нашу словесность: объ Описаніи Тибета, переведенномъ имъ съ китайскаго языка. Должно отдать справедливость китайскому сочинителю сего описанія: онъ не упустилъ изъ виду ни малйшей подробности касательно статистики Тибета, равно какъ нравовъ и обычаевъ тамошнихъ жителей. Примчанія, сдланныя къ сей книг О. Іакиномъ и дополняющія извстія Китайца, длаютъ ее еще занимательне и любопытне. — Ныншнее состояніе Турецкихъ Княжествъ Молдавіи и Валахіи и Россійскоій Бессарабской Области, соч. Игнатія Яковенка, иметъ также не одно временное достоинство: ибо свднія, заключающіяся въ сей книг, представляютъ въ полной картин страны нашихъ единоврцевъ, долгое время стенавшихъ подъ игомъ Турокъ. Жаль только, что въ разположеніи ея, сочинитель не держался никакой системы. Замчанія о Сибири, Сенатора Корнилова, содержатъ въ себ, кром общаго взгляда на сей любопытный край, мннія о средствахъ къ населенію онаго. Мннія ciи, предложенныя государственнымъ человкомъ, конечно заслуживаютъ вниманіе всякаго Рускаго, но входить въ изслдованія о польз или неудобствахъ предлагаемыхъ въ сей книг улучшеній, предоставимъ тмъ, которые хорошо знаюютъ Сибирь и ныншнее ея состояніе. —
Война съ Турціей породила нсколько книгъ касательно сего государства. Книги сіи суть компиляціи, составленныя изъ сочиненій иностранныхъ. Лучшая изъ нихъ Взглядъ на Европейскую Турцію и окрестности Константинополя, собр. Г. Ладыженскимъ, a худшая та, которая явилась подъ слдующимъ пышнымъ заглавіемъ: Новйшія исторческія, политическія, статистческія и географическія свднія о Турецкой Имперіи. Это безпорядочная смсь описаній и сказокъ, хорошаго и посредственнаго, и, какъ видно, сдланная на подрядъ разными переводчиками, часто не понимавшими текста подлинниковъ и даже иногда худо знавшими рускій языкъ. — Историческія изслдованія о древностяхъ Новагорода, сочиненіе Н. Н. Муравьева, заключаютъ въ себ многія любопытныя поясненія и многія остроумныя догадки о пространств, многолюдств, богатств и пр. сего славнаго въ старые вки, торговаго рускаго города. Все это видитъ сочинитель не въ томъ огромномъ размр, какъ до него предподагали другіе писатели.
Должно бы упомянуть еще о нкоторыхъ сочиненіяхъ историческихъ, должно бы еще пересмотреть нсколько книгь разнаго содержанія, какъ-то: путешествій, романовъ и повстей рускихъ и переводныхъ и пр. и пр., по сіе завело бы насъ слишкомъ далеко, a Обзоръ нашъ и безъ того занялъ такое пространство, что глаза разбгаются. О романахъ и повстяхъ рускихъ можно только сказать, что въ нихъ есть надъ чмъ потшиться, но нечмъ утшиться. To же можно повторить и о нкоторыхъ изъ пeреводныхъ. Въ числ ихъ, должно однако же отличить одинъ переводъ романа В. Скотта: Конетаблъ Честерскій, который хорошъ и близокъ кь подлиннику. Еще одна небольшая книжка, переведенная съ французскаго: Нравы XIX столетія, замчательна по хорошему, легкому слогу переводчика, но статьи въ ней помщенныя слишкомъ слабо обрисовываютъ картину нравовъ современныхъ.
Вотъ почти все, изъ произведеній собственно-литературныхъ, о чемъ слдовало напомнить въ этомъ Обзор. Остальное найдетъ себ мсто въ каталогахъ книгопродавцевъ, или было уже внесено въ поминальники журнальные.
P. S. Между тмъ, какъ Обзоръ себ печатался, появилось нсколько новыхь произведеній, и нкоторыя изь нихъ имютъ полное право на вниманіе публики. Балъ, повсть, соч. Е. Баратынскаго, представляетъ пылкій и гордый характеръ модной прелестницы изъ лучшаго круга общества, и характеръ сей является въ живой, шумной и разнообразной картин большаго свта. Заманчивый ходъ поэмы, движеніе, быстрота разсказа, врность описаній, свжесть красокъ и неожиданная, поразительная развязка — вотъ неотвергаемыя достоинства сей поэтической повсти, написанной живыми, прелестными стихами. Вмст съ нею, является Графъ Нулинъ, съ которымъ читатели наши познакомились уже въ прошлогоднихъ Сверныхъ Цвтахъ. Об сіи небольшія поэмы изданы подъ заглавіемъ: Дв повсти въ стихахъ. — Гамлетъ, Шекспира, переложенный съ англійскаго М. В—мъ, размромъ подлинника, радуетъ насъ добрымъ началомъ: теперь мы можемъ похвалиться, что имемъ одну изъ трагедій Шекспировыхъ, не изкаженную поправками и передлками, но удержавшую духъ поэзіи великаго британскаго трагика, и можемъ надяться, что будемъ имть въ такомъ-же вид Макбета, Короля Лира, Отелло и другія изъ лучшихъ его трагедій {Въ стихотвореніяхъ этой книжки, читатели найдутъ сцену изъ Ромео и Юліи: одинъ изъ отличныхъ нашихъ поэтовъ перевелъ уже три дйствія сей трагедіи, и подарилъ издателя помянутымъ отрывкомъ.}. Гецъ фонъ Берлихингенъ, трагедія Гёте, переведеный Г-мъ Погодинымъ. Переводъ довольно близокъ, но холоденъ, и прелагатель не избгъ той же ошибки, въ которую впадалъ Г. Шевыревъ при переводъ Валленштейнова лагеря: y него Нмцы среднихъ вковъ говорятъ иногда рускія народныя поговорки. Это показывасигь недостатакъ вкуса и соображенія.— Гвіанскій Пустыникъ, соч. Жуи, переводъ Г. де-Шаплета, вышелъ на сихъ дняхъ изъ печати. Говорить о достоинств переводовъ Г. де-Шаплета было бы лишнее: публика уже отдала имъ справедливость.— Еще показались Полевые Цвты, альманахъ на 1828 годъ (?). Эти запоздалые Полевые Цвты, разцвтшіе подъ вліяніемъ осеннихъ дождей и морозовъ, ждутъ, что бъ ихъ согрлъ благосклонный взоръ снизходительныхъ читателей и читательницъ. Подъ стихами и прозой сего альманаха, по большей части встрчаеть одну и ту же подпись: С—рг—ъ.
Весьма любопытная книга, знакомая уже отчасти нашей публик изъ журналовъ: Два года въ Константинопол и Море, наконецъ вышла въ свтъ. Переводъ вренъ и слогъ переводчика хорошъ. Затрудненіе въ литографированіи и разкрашеніи картинокъ, вроятно, задерживало досел переводчика въ изданіи оной. — Здсь печатается еще Живописное Путешествіе по Сициліи, одного нашего соотечествснника, книга сія издана будетъ съ прекрасными итальянскими гравюрами. — На будущій годъ общаютъ намъ еще два новыхъ журнала: здсь, въ Санктпетербург — Сверный Встникъ, коего издателемъ будетъ Г. Олинъ. Сколько книжекъ выйдетъ въ годъ, не извстно, a общано ихъ 24. Въ Москв будетъ издаваться Галатея, Г-мъ Раичемъ. Увидимъ, какъ-то новый Пигмаліонъ оживитъ свою Галатею!