В.В. Розанов
В.В. Розанов
Обязательные выезды за границу
Обязательные выезды за границу
Обязательные выезды за границу, Розанов Василий Васильевич, Год: 1906
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Телеграммы уведомляют, что в Харькове присяжный поверенный Шидловский, приговоренный к ссылке в Якутскую область, взамен получил разрешение и обязательство выехать за границу, в Киеве книгопродавец Соколовский, вместо ссылки в Сибирь, получил подобное же распоряжение оставить отечество на три года. Это недавняя новая мера. Несколько раньше эти распоряжения сопровождались разъяснением, что в случае досрочного возвращения на родину высылаемые будут заключаться в тюрьму на то время, которое им остается до окончания срока определенного наказания и что по взгляду высшей власти, остановившейся на этой идее, означенное наказание тяжелее практиковавшейся до сих пор и ставшей классическою ‘ссылки в места не столь отдаленные’.
Мера эта проста, удобна и совершенно достигает тех целей, ради которых она назначалась. Это своего рода древний остракизм, которому были подвергнуты в Афинах столько известных и неизвестных лиц, и в классическом мире она применялась так же, как и у нас, к людям, недовольным установившимся строем и от которых ожидались попытки поколебать этот строй. Наказание это в древности действительно считалось самым тяжелым: человек умирал для гражданской жизни, своего города или городка, т.е. он вообще культурно умирал, так как, куда бы он ни являлся, он везде был чужой, вследствие чрезвычайной замкнутости эллинских маленьких общин. Теперь это гораздо легче, ибо мы живем по пословице ‘ubi bene, ibi patria’ [‘где хорошо, там и родина’ (лат.)]. Но как только с этим космополитическим странствием будет соединено непременное срочное обязательство, — оно, вероятно, и у нас почувствуется как очень тяжелое лишение. Мы уже не упоминаем, что оно очень тяжело почувствуется всеми неимущими лицами, которые должны будут в весьма тяжелых для себя условиях среди чужеродной и иноязычной среды снискивать работу и пропитание. Это иногда в Петербурге доводит до отчаяния и будет еще труднее в Берлине или где-нибудь в швейцарском городке.
Государство через эту меру совершенно отказывается от какого бы то ни было мщения в виде физической боли или даже лишения свободы, как равно физическим освобождением себя от данного субъекта оно прекращает какие бы то ни было с ним споры и словопрения на умственной, идейной и политической почве. Всякий хозяин дома может предложить квартиранту, который будирует против своей квартиры, требуя в ней переделок, выехать из нее, освободив комнаты для таких жильцов, которым они нравятся. Это — разъезд, развод, где передвигается легчайший и малейший физически. Не может Россия никуда уйти от революционеров, — пусть они уйдут от нее. Тут ни мщения, ни наказания, вообще — ничего, кроме возвращения свободы или автономии сторонам. Выехавшей из России стороне решительно не на что роптать, жаловаться, ибо она в собственном смысле не несет никакой репрессии. С тем вместе государство не тратит для такого благополучия себя ни одной копейки из страшно ценных народных денег и избавляется от хлопот ссылки и наблюдения за сосланным, что тоже чрезвычайно важно в наше время, когда число таких субъектов сделалось удручающе обременительным. С политической, судебной стороны все это чрезвычайно удобно. Но здесь есть еще важная сторона общественная и духовная.
Такая прохладительная прогулка по загранице — высококультурной, спокойной и трудолюбивой — обратится невольно если не для всех, то для многих, и именно для наиболее даровитых, в прекрасное образовательное путешествие. В три года можно многое передумать, много увидеть неожиданного и нового среди людей и порядков и вообще многому поучиться. Даже при упорном отказе учиться некоторых ‘метафизиков’ во вкусе Хемницера, метафизиков революции, — учение все-таки произойдет само собой и невольно. Ученик невольно, принудительно получает самое превосходное условие для учения — спокойствие, ничегонеделание, выход из привычной обстановки и привычного труда, который на родине сводился к той или иной форме мягкой или грубой пропаганды. Там проповедовать будет некому или почти некому, не все же Бакунины по успеху и талантам, и приведется невольно читать, слушать и размышлять. Путешествие превратится в некоторый вид подвижного интерната, духовного интерната. Политика, пропаганда, и особенно когда она связана уже с определенным действием и планом действия, — похожа на затяжную азартную игру, где игрок слепнет умственно и перестает владеть собою. Невольная, принудительная, физическая выемка из этого водоворота воспаленных и недодуманных мыслей и разгоряченных отношений, которые давят на человека и сплошь и рядом заставляют его делать такое, на что он никогда бы не решился, видя себя со стороны или в зеркале, — необыкновенно целительная в духовном отношении, да даже спасительна и в смысле сохранения карьеры, судьбы, биографии. До чрезвычайной степени печально, что с самого же начала революционного брожения в России, еще с 70-х годов прошлого века, мера эта не была широчайшим образом применена к тогдашним ‘народникам’, вдруг переставшим стричь волосы и начавшим ходить в народ. Небезызвестны случаи, когда долгое вынужденное пребывание за границею таких ‘мирных революционеров’ оканчивалось тем, что они превращались в народников по названию, в народников настоящих, почти не отличавшихся от славянофилов. Большое перерождение в смысле приближения к народности пережили в невольном заграничном отчуждении Герцен и Достоевский. О нем в известных словах о ‘дыме отечества’ хотя с иронией говорит Чацкий у Грибоедова, но под иронией этой лежит настоящее дело. Между тем не только половина болезни русских революционеров, но почти вся их болезнь и заключается в разрыве с народным духом, что они живут в России какими-то иностранцами, пичкаясь переводами Карла Маркса и Каутского и своими родными компиляциями ‘по Каутскому’. У Каутского есть нечто даже о России, в которой он никогда не бывал, что-то о судьбе ее. Известно, что ни о чем немцы так не любят писать, как о луне и об ассиро-вавилонянах. Русские юноши зачитываются ими, и как они люди уже зрелые и практичные, то применяют это в направлении проектов конституции на луне и социал-демократии в Чухломе. Для перемены мыслей в этом направлении нет лучшего средства, как погулять по улицам Берлина, так хорошо вымощенным и где стоят на каждом перекрестке такие выхоленные вахмистры, любовь и гордость императора Вильгельма.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1906. 31 авг. No 10943.