Объяснительная записка к проекту организации трудового детского корпуса
Объяснительная записка к проекту организации трудового детского корпуса
Комментарии
Комментарии
Объяснительная записка к проекту организации трудового детского корпуса, Макаренко Антон Семёнович, Год: 1934
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Макаренко А. С. Педагогические сочинения: В 8-ми т. Т. 1
М.: Педагогика, 1983.
Есть у меня небольшая надежда, что Вы прочтете эту записку — более обстоятельный список аргументов, чем представленный проект. Тема сама по себе настолько важна, настолько и назрела, что требует внимания самых ответственных лиц.
Главной причиной всех происходящих недоразумений с этой темой я считаю ничем не объяснимое суживание вопроса. А суживается вопрос от простой причины — от нашего закрывания глаз на действительное существо беспризорщины. И в Ваших многих словах это проскальзывало. Нам все кажется, что беспризорность — это явление случайное или пережиток прошлого, что она скоро, вот-вот через один-два года, исчезнет.
Во всем Союзе я, кажется, единственный человек, который с начала Советской власти на Украине не изменил этому делу, не ушел от него, я, таким образом, могу себя считать самым высоким специалистом по беспризорным. И вот за 15 лет своей работы я регулярно наблюдаю одни и те же надежды: беспризорность вот-вот прекратится.
Если она не прекращается, мы это относим за счет специальных явлений, а не за счет органических процессов. За нашими надеждами мы не заметили очень многих вещей, мы не производили никакого анализа, не увидели явлений гораздо более широких, чем беспризорность. Эта ошибка уже принесла много вреда, и этот вред увеличивается.
А между тем нужно обратить внимание на следующее:
1. Беспризорные 1921 —1924 гг. уже давно исчезли. Писательская романтика еще до сих пор культивирует этот старый тип беспризорного анархиста, блатняка и в то же время гениально способного индивида. На самом деле сейчас ничего такого нет. И раньше беспризорный не был так ужасен, как рисовали его наши, а еще более западные писаки, но раньше он действительно был сыном уголовного общества и в значительной мере или по крайней мере воспитывался им. В лучшем случае он был выходцем из отвратительного мещанского моря городской кустарщины.
Сейчас у нас ни этого кустарного мещанства, ни тем более специально уголовного мира нет. Вор теперь больше руководится нуждой, чем какой-либо философией. И современный беспризорный — это вовсе не то, что раньше. Даже если он вор, то все же он больше всего хочет перестать быть вором… Сейчас увлекает не романтика блатного индивидуализма, а зависть к металлистам, к футболистам, к летчикам, шоферам, морякам. Дайте вору в руки инструмент — и он доволен.
Наш теперешний беспризорный — это не продукт классового распада… Теперешний беспризорный — это прежде всего ребенок, потерявший семью.
Причин этому много: более свободна форма семьи, отсутствие принудительного сожительства, более напряженное движение человека в обществе, большая загруженность отца и матери работой, отход женщины от семейной ограниченности, материальные и прочие формы противоречий. А в то же время остались и действуют и ранее существовавшие формы потери семьи: смерть одного из родителей, измены, мачехи, болезни и инвалидность.
Если ребенок раньше был собственностью своего отца и до конца подчинялся не только его авторитету, но и его палке, то теперешний ребенок, в особенности мальчик, абсолютно не склонен к собственному обезличиванию. Он считает себя вправе отказаться от принадлежности к семье и уходит. Отцы и дети в наше время стоят почти на равноправных позициях, нет уже того, что раньше держало семью связанной, — деспотической власти отца, освященной всей моралью общества… Отцы тоже не очень церемонятся с детьми. Я знаю почти анекдотический случай такого типа: родители отправляют сына на два дня погостить к тете, а когда сын возвращается в отчий дом, он не находит ни родителей, ни вещей, никаких следов — семья выехала неизвестно куда.
Мы можем сколько угодно штрафовать родителей или принудительно возвращать детей к ним — это совершенно безнадежное и бесполезное занятие.
Сами дети это очень хорошо понимают. Понимают это и родители. В настоящее время я принимаю ежедневно несколько десятков просителей. Из них очень немного беспризорных. Большинство же — дети из семьи или родители.
Я встречал очень мало ребят, для которых не являлось бы мечтой поступление в коммуну им. Дзержинского. Здесь привлекает отнюдь не хорошее обеспечение. Во-первых, коммунары не так уже и обеспечены, во всяком случае, они ходят еще в бумажных костюмах. Во-вторых, такое же явление я наблюдал и по отношению к колонии им. Горького, которой заведовал восемь лет, хотя колонисты всегда жили бедно. Ребят привлекает прежде всего интересная и богатая перспективами и содержанием жизнь коллектива. Ребята инстинктивно видят в жизни такого коллектива что-то настоящее.
Если проверить состав детей в детских домах, то прежде всего поражает то, что почти у всех детей есть или родители, или родственники. Это происходит и от того, что детские дома в очень большой мере заполняются прямо из семьи при помощи разных просьб, протекций, ходатайств и пр. А также и оттого, что многие беспризорные скрывают свое семейное положение, оно выясняется только к концу пребывания мальчика в колонии.
2. Борьба с, беспризорщиной, отданная во владение интеллигентщины, по совести говоря, не была по существу большевистской. Подходят к беспризорному с самым нежным сердцем и даже с разнообразными чувствами, вокруг беспризорного нагородили непроходимые ворохи всякого идеалистического словесного хлама, вплоть до свободного воспитания и гармонической личности, рассматривали его не как гражданина и будущего работника, а как биологическую игрушку для нашего этого самого сердца или как хороший прибор для упражнений в разных логических трюках. Остатками старой российской интеллигентщины заражены многие… Мы и легкомысленны, как интеллигенты. Мы ничего не жалеем, отдаем на беспризорных огромные деньги, но за разными делами забываем проверить, как истрачены эти деньги и что получается.
А что получается? Этому самому ребенку на линиях политической грамотности рассказываем об индустриализации, о Днепрострое, об автомобильных заводах. Даем ему газету, в которой он читает о технике, о рационализации, о стройках. А работать заставляем его в сапожной мастерской или в столярной, при этом работать так, как работали только сапожники в старой России, заставляем ‘сучить дратву’ и строгать рубанком. А этот самый беспризорный прекрасно знает, что на обувных и деревообделочных фабриках вовсе не так работают. Этого не знают только его педагоги. Он стремится на завод, он хочет быть металлистом, шофером, механиком, радистом, летчиком, станковым или электромонтером, а мы ему в руки даем архаическое сапожное шило или заставляем делать вручную табуретки, которых теперь уже никто вручную не делает.
И это в лучшем случае. А бывает гораздо хуже: мы заставляем его собирать лекарственные растения, или заниматься картонажным делом, или просто ничем не заниматься. В детских домах обвиняют беспризорного в лени, обвиняют только потому, что тот не хочет сучить дратву. Так же ленивы были и ‘мальчики’ у старых сапожников, но старые сапожники могли по крайней мере заставить ‘мальчика’, а мы и этого сделать не в состоянии. И тогда мы начинаем кричать о проблеме дисциплины, когда на самом деле у нас такой проблемы вовсе нет, а есть только одна проблема: здравого смысла по отношению к детям.
И поэтому стремление ребенка в детский дом оказывается стремлением неудовлетворенным. Если мальчишка бежит из детского дома, то вовсе не потому, что там плохо кормят, а потому, что такой детский дом ему просто не нужен, да вообще он и никому не нужен. Он бежит потому, что рассчитывает хоть на что-нибудь: на удачу, на новый дом, на случай, а здесь ему, во всяком случае, рассчитывать не на что.
С удивительной настойчивостью приняли меры, чтобы детские дома отвращали от себя. Их организовали в случайных местах, наименее социалистического типа: в старых монастырях и помещичьих гнездах, далеко от города, без водопровода, без канализации, без электричества. Их сделали карликовыми, т. е. обрекли на кустарное или примитивное хозяйство, лишили общества техников и инженеров и всех признаков серьезного советского хозяйства: промфинплана, рентабельности, цельности, полезности, качества, хозрасчета. Такие детские дома — это форменные белые вороны в Советском Союзе. Это ничем не объяснимое утверждение кустарщины, уравниловки, мелкобуржуазного ханжества. И на эти по меньшей мере чуждые нам учреждения ежегодно тратим миллионы рублей.
3. Из таких детских домов должны бежать — это непреложный закон. Он вытекает из самых общих наблюдений. А если коснуться педагогической и организационной техники ближе, то мы найдем очень много причин… Возьмем наудачу одну техническую деталь. В детские дома дети идут не по собственному выбору, а по случайным обстоятельствам. И тем не менее мы предлагаем всем воспитанникам данного детского дома одну и ту же работу… Наробразы только и знают, что ‘реорганизуют детские дома’, т. е. беззастенчиво перебрасывают из одного детского дома в другой по разным поводам и просто без поводов целые группы, закрывают, открывают, укрупняют, разукрупняют… У меня и сейчас есть воспитанники, которые ни разу ниоткуда не бежали, но которые тем не менее перешли через восемнадцать детских домов.
Беглецы из детских домов должны представлять для нас интерес не только потому, что их снова нужно ‘подбирать’, а скорее по другой причине. Беспризорные на улице — это настоящая социальная зараза. Возле таких беспризорных на улицах обязательно начинает организовываться группа будущих беспризорных. Вопль всех родителей сейчас выражается буквально в одних и тех же выражениях:
— Мальчик от дому отбился, шляется с беспризорными…
4. И вот при такой конъюнктуре мы повторяем одну и ту же ошибку. Мы вдруг ассигнуем на подбор беспризорных большие суммы и действительно в течение трех-четырех дней очищаем улицы, запихиваем этих опытных беглецов из детских домов в эти же самые детские дома… Я участвовал не меньше как в десятке таких массовых подборов и давно пришел к такому заключению, что это самое большое зло, какое у нас есть.
Нет ничего вреднее такого массового подбора. Самый характер этого подбора определяет и его неудачу. Это очень несолидно, хотя и стоит солидных денег. Все эти ребята очень хорошо знают, чем кончаются такие подборы, а зная это, они и других научат — новеньких, первичных беспризорных.
Конечно, нужно убрать беспризорных с улицы и нужно их прежде всего
накормить, но наконец нужно же когда-нибудь задуматься: до каких же пор будет продолжаться эта игра? Не лучше ли организовать детские дома так, чтобы больше массовых подборов не было? А для этого нужно:
1. Иметь все-таки какой-то план, исходящий из реальных данных, в том числе из данных о потере семьи или по крайней мере о числе физических сирот.
2. Организовать детские учреждения так, чтобы дети из них не бежали.
3. Поставить перед детскими учреждениями серьезный вопрос о подготовке кадров, а не сапожников, о воспитании нужных для страны людей. Этот вопрос тоже запланировать, в том числе запланировать и вопрос о выпусках и о назначении выпусков. Совершенно же очевидно, что по окончании детского дома воспитанник должен куда-нибудь командироваться на работу и ему должны быть предоставлены все условия, чтобы он эту командировку мог выполнить.
4. Принять все меры, чтобы детские дома перестали быть потребительскими учреждениями, а сделались учреждениями трудового советского социалистического воспитания, чтобы на них не нужно было выбрасывать десятки миллионов рублей совершенно непроизводительно.
5. И совершенно ясен путь правильной работы детских домов — это тот самый путь, который мы предлагаем. Путь следующий:
A. Детские колонии должны быть настолько крупными, чтобы в них можно было организовать серьезное производство, обставленное станками, обладающее строгим технологическим процессом, дающее подготовку по разным разрезам и специальностям, руководимое инженерным и техническим персоналом, достаточно квалифицированным.
Б. Подготовка кадров в колониях должна равняться не на кустарную квалификацию для кустарной мастерской, а на квалификацию современного рабочего в большом производстве с разделением труда и со стандартной продукцией.
B. Само собой разумеется, что в более крупном производстве всегда найдутся отделы, где будет получаться не стандартная квалификация. Только крупное производство может подготовить, с одной стороны, и токаря и револьверщика массовой продукции, но, с другой стороны, и высокой квалификации слесаря-инструментальщика, или лекальщика, или модельщика.
Такая колония должна обладать и школой на разные вкусы и способности. Беспризорная масса дает очень разнообразный букет личных качеств. Многим нужно будет дать в прибавку к квалификации только обычную грамотность — не больше, как за четыре группы, другим грамотность семилетки или фабзавуча, третьим знания специального техникума, четвертым общее среднее образование, может быть, даже без всякой квалификации, с установкой на вуз.
Это все чрезвычайно серьезные вещи, и все это требует соответствующих организационных выводов. Ясно, что в маленькой колонии нельзя удовлетворить все эти наклонности и вкусы случайно собранных ребят. Это порождает не только побеги, а гораздо более тяжелые последствия — конфликты, разочарования, гибель характеров, подавленность, подозрительность, скрытые и открытые протесты, воровство, пьянство, хулиганство.
Г. Трезво глядя в глаза жизни, нужно подчеркнуть, что интерес к квалификации и к учебе сам по себе далеко не всегда определяет движение колониста вперед. Есть много слабых характеров, для которых необходимы более простые стимулировки: дисциплина и в особенности материальная заинтересованность.
Впрочем, вопрос о зарплате имеет гораздо более широкое значение, чем только стремление (материальной) заинтересованности. На получаемой зарплате колонист воспитывается координировать личные и коллективные интересы, приучается к личному бюджету, попадает в сложнейшее море советского промфинплана, хозрасчета и рентабельности, изучает всю систему советского заводского хозяйства и принципиально входит в класс пролетариата, становясь на совершенно общие позиции со всяким другим рабочим. Наконец, приучается просто ценить заработок и уже не выходит из детского дома в образе своеобразной беспризорной институтки, не умеющей жить, а обладающей только ‘идеалами’.
Кроме того, зарплата позволяет каждому колонисту к моменту выпуска иметь сбережения в сберкассе и выходить в жизнь довольно хорошо обеспеченным.
Д. И наконец, самое главное. Пора детским колониям сделаться очагами коммунистического воспитания. А это значит, что мы должны воспитывать не только рабочих, но и ударников, знающих по опыту, что такое соцсоревнование, комсомольцев, людей, преданных своему классу и революции. А это мы можем сделать только в атмосфере серьезного советского производства.
Можно сказать: а как же наша школа? Неужели и для нее необходимо производство? Я давно говорю: да, совершенно необходимо, но в школе мальчик или девочка не так оторваны от общества. Отец или мать, братья, сестры, дяди и родственники — они очень много вносят в психику мальчика от того производства, на котором они работают. А воспитанник детской колонии, если в колонии нет производства, оторван от советской жизни, он живет и воспитывается в искусственно созданных несоветских условиях.
6. Все это совершенно необходимо аргументирует крупную детскую колонию. Собственно говоря, я вовсе не настаиваю на этой логике — 12 тысячах детей в одном месте. Достаточно, если в колонии будет тысяча детей. Важно, чтобы она была оборудована и организована правильно.
Мое предложение о единой колонии на 12 тысяч детей вытекает из других соображений.
Если нужно подобрать сейчас 12 тысяч детей, то, собственно говоря, в воспитательном отношении безразлично, будет ли организовано 12 колоний на расстоянии нескольких сот верст одна от другой, или будут эти самые 12 колоний, расположенные одна от другой на расстоянии полукилометра. Воспитательный успех будет решен не расстоянием между колониями, а их организацией. Конечно, в одном коллективе не должно быть больше тысячи детей. Здесь критерием является контактность коллектива: необходимо, чтобы члены одного коллектива друг друга знали, чтобы они могли вместе собраться на общее собрание, чтобы они знали своих руководителей и все свои дела. И поэтому, на каком бы расстоянии ни были расположены колонии одна от другой, каждая из них должна быть самостоятельной единицей, управляемой в порядке единоначалия и в порядке единства коллектива и его интересов, на отдельном хозрасчете, с отдельным промфинпланом. Это совершенно необходимо.
Но очень много приносится полезного и общением между колониями, и соревнованием между ними. Вот сейчас коммуна им. Дзержинского имеет постоянную живую связь с Прилукской коммуной, с Дергачевской и Гиевской колониями, с колонией им. Горького, с 82-й и 55-й школами, со школой слепых в Харькове и с другими детскими организациями.
Если эта связь и общение будут не случайно и сложно налажены, как теперь, а организованы в одном федеративном союзе на базе участия в одном производственном, бытовом и культурном комбинате, то от этого будет огромная и, пожалуй, даже не виданная до сих пор польза.
Ибо одним из недостатков детских домов и колоний является именно их все определяющая контактность. Своими дети считают только тех, кто с ними живет в одном доме и кого они знают в лицо. Необходимо, чтобы признак ‘свой’ определялся не интернатом, а общим делом — единственно правильный классовый подход.
Но допустим даже, что все эти выгоды несущественны. В таком случае, какие могут быть названы воспитательные убытки? Я не знаю никаких.
Значит, можно считать, что в воспитательном отношении расстояние между колониями безразлично.
Но оно не безразлично во многих других отношениях. Прежде всего одна колония на 12 тысяч человек будет стоить раза в три дешевле, чем 12 колоний на тысячу человек каждая. Будет стоить и в строительстве, и в функционировании.
Во-вторых, и это очень важно: для 12 колоний потребуется персонал в шесть тысяч человек, а для одной колонии, большой, — в три тысячи человек. А самое главное: мы настолько бедны опытом удачных детских колоний, что в настоящее время можно сказать уверенно: для 12 колоний нет людей, нет их и для четырех. Поэтому выгоднее создать кулак организаторов в одном месте, чем разбрасывать кадры по всей республике.
В-третьих, все равно нужно центральное управление этими колониями как хозяйственно-производственным трестом. Но гораздо удобнее это управление иметь в самой колонии, чем заставить его разъезжать по всей Украине или ограничиваться бумажными директивами.
В-четвертых, наконец, наибольшая выгода заключается в солидности дела. Это во всех отношениях облегчит и получение фондов, и снабжение, и сбыт и предохранит колонию от каких бы то ни было партизанских наскоков случайных реорганизаторов на местах, от ненужных и вредных опытов.
Можно строить одну колонию, можно строить двенадцать или шесть, в последнем счете, если есть лишние деньги, отчего не строить.
Но не могу без глубочайшего оскорбления представить себе, что большие миллионы будут вложены на расширение и организацию существующих колоний. Сколько же есть таких колоний, которые не жалко развалить? Ведь в колонии им. Горького все здания давно нужно взорвать. И сколько уже совершали таких ошибок: найдем какой-нибудь трехсотлетний монастырь, которому прямо грош цена, соблазнимся его дырявыми крышами, начинаем организовывать там колонию. Постепенно вкладываем большие капиталы — миллионы. А потом сами себя ругаем: монастырь стоит десять тысяч, а вся колония — двадцать миллионов, но благодаря тому что привязались к монастырю, колония отстоит от железной дороги на 18 километров, на каждом шагу мешают все эти холодные и теплые церкви, и мы еще должны их бесконечно ремонтировать, ибо неосмотрительно расположили в них столовую или клуб. Далеко не нужно ходить — в подобном положении находится и Прилукская коммуна ГПУ УССР, и вторая коммуна ОГПУ под Москвой, в Николо-Угрешском монастыре. Здесь я привожу названия крупных единиц, а что уж говорить о мелких колониях, которые по своим материальным данным просто ничего не стоят.
Впервые опубликована с некоторыми сокращениями в издании: Макаренко А. С. Соч.: В 7-ми т. Т. VII. М., 1952. Печатается по данной публикации. Полный текст см.: ЦГАЛИ СССР, ф. 332, оп. 4, ед. хр. 422.
Идею объединения колоний и детских домов Главсоцвоса Нарком проса Украины А. С. Макаренко выдвигал еще в 20-е гг. Теперь попытка создания крупного учебно-воспитательного учреждения на базе колоний и коммун для беспризорных детей и малолетних правонарушителей предпринималась по инициативе руководства НКВД УССР. Макаренко был введен в состав комитета Совнаркома УССР, разрабатывавшего план развития и объединения трудовых коммун.
В мае—июне 1934 г. А. С. Макаренко составил проект крупной коммуны, в котором наметил основные направления дальнейшего развития опыта коллектива дзержинцев. Этот проект, как и коллективный план, в подготовке которого Макаренко принимал участие и к которому он написал публикуемую записку, еще не известен исследователям. Проект не был осуществлен по ряду причин, среди которых А. С. Макаренко в одном из писем этого времени называл переезд Совнаркома УССР в Киев.
Данный документ говорит о возросшем интересе А. С. Макаренко к проблемам семьи и семейного воспитания.