Общественность как показатель политики
Общественность как показатель политики
Общественность как показатель политики, Розанов Василий Васильевич, Год: 1907
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В. В. Розанов
Помимо политической жизни страна живет жизнью общественною, и эта жизнь так или иначе соприкасается с политикою, ударяет в нее и обратно получает от нее удары, оставаясь, однако, особою, отделенною, своею. Но о качествах политики и о достоинствах какой-нибудь программы иногда модно лучше судить по общественным событиям, которые ее косвенно выражают, нежели по фактам строго политическим. В политике хитрят, обманывают, многое скрывают до времени. Тут привходит намерение, сознание и цель. Переходя в общественную среду, идеи и программы свободнее распахиваются и позволяют заглянуть в свою натуру, скрытую под партийным мундиром.
Нельзя передать того чувства удивления, негодования и презрения, с каким эти дни читался и передавался факт избиения студентами-медиками троих своих товарищей, принадлежащих к русской патриотической партии. Были ли эти товарищи вредны или опасны для толпы студенчества? Могли ли, в числе троих, они что-нибудь сделать в совершенно иначе настроенной массе? Заметим, что в порыве ненависти, дошедшем до избиения, им не было брошено упрека в шпионстве, в фискальстве. Это было чистое мнение, свободное мнение и только мнение, без силы, действия и приложения. Однако после всевозможных усилий вытеснить их из академии, из аудиторий, между прочим и усилий фискального или доносного характера, — толпа, не найдя законных способов к этому и вообще способов бескровных и безмускульных, устроила им то, что в либеральной прессе именуется ‘погромами’. Но каков этот погром огромной толпы против трех беззащитных и незащищавшихся молодых людей!! Либерализм и космополитизм имеет свою жандармерию и жандармов, которые выхватили бы у них нагайки, если бы они тут случились, — и только за неимением их расправляется натуральными кулаками, которые, впрочем, гораздо грубее нагаек. Ибо получить удар по лицу хоть больнее нагайкою, но гораздо зато унизительнее кулаком. Кулаком ‘наказывает’ господин своего слугу, — т.е. наказывал в старые крепостные времена. Теперь они возобновились в Военно-Медицинской академии, возобновились в среде ‘сознательных’ студентов, ‘свободномыслящих’…
Шила в мешке не утаишь, и это хорошо. Еще прошлое лето ‘товарищеская’ печать уверяла направо и налево, что ‘покушения’ политические никогда не направлялись известными партиями на людей мысли, на представителей идеи, напр. журналистов, писателей, а только на лиц, стоящих у власти, как ответ физическим действием на физическое же действие. В этом, видите ли, состояло нравственное преимущество бомб перед правительственными репрессиями, которые постигают людей идеи, направляются на свободную человеческую мысль. Но шила в мешке не утаишь: конечно, бомбу изготовить трудно и рискованно и, сработав ее, естественно, хочется применить к препятствию наибольшего сопротивления. Ведь для того динамит и существует. Однако, если бомба убивает градоначальника, это насилие враздробь и по мелочам применяется и к ‘носителям идеи’, каковыми, несомненно, были эти три избитых молодых студента. Мы уверены, что, у кого разгораются глаза на рюмку водки, тот не откажется и от штофа. Французы говорят, что аппетит пробуждается по мере того, как ешь. Убойный или погромный аппетит наших освобожденцев, несомненно, перейдет от лиц фактического сопротивления к лицам идейного сопротивления и даже идейной критики. Берегитесь, зоилы революции: не в этом, то в следующем году вас могут вздернуть.
Красный погром вообще стоит в воздухе, между тем как говорят о черном. К погромам, простым фактическим погромам помещичьих усадеб весьма недвусмысленно призывала не только левая печать, но и левые депутаты первой Думы. Студенты медицинской академии сыграли только роль тех передовых мальчишек-задирал, которые, бывало, в стародавних боях, когда шла ‘стенка на стенку’, забегали вперед и ранее прочих давали ‘по мордасам’ противникам. Но за этими мальчишками двигалась ‘стена’ фабричных, мастеровых или деревенских ребят. И за выходкой медицинских витязей, побивших сотнею троих товарищей, стоит угроза ‘стены’ политического и общественного хулиганства, которая очень не прочь помять бока ‘буржуям’ и ‘бюрократам’. Во всяком случае, по примеру ‘интеллигентных вождей’ чердаки и подвалы петербургских и всяческих домов могут очень и очень кинуться на бельэтажи. Полиции, конечно, на каждый дом не наберешься, да и этим господам, без завтрашнего и без вчерашнего дня за душою, похозяйничать бы хоть несколько часов. Каждому достанется на водку.
Все сдерживается, конечно, не полициею, а стойким и спокойным пребыванием массы населения, которая еще не двинута в основных своих слоях. Весь пласт городского и сельского люда спокоен. Революция собственно совершается в единичных личностях и ими одними орудует, их одних имеет в своем распоряжении или у себя на посылках. Речи левых в Думе и печати об организации масс клонятся вовсе не к этой организации, а, напротив, к разрушению исторической и бытовой организованности масс, к превращению их в человеческую пыль и к тому, чтобы поднять эту пыль революционным ветром. Вот в чем задача левых, которые идут стеною не против старого режима, а против социального строя, установленного веками и стоящего в тех же формах у нас, как и за границею. Русская революция есть только филиальное отделение всемирной революции и местный пароксизм ее, но дело именно во всемирности, а не во временных и местных частностях. Оттого она так космополитична, оттого нимало не смущена ‘автономиею’ или даже и отделением окраин, как не смутится и перед явным и нескрываемым более расчленением России: ей просто до этого дела нет, это вне круга ее интересов. Ибо по существу делают русскую революцию вовсе не русские люди, а русские — поскольку они космополитичны, безнациональны, выхолощены от всего русского. Эти космополитические идеи захватили нашу учащуюся или неучащуюся молодежь, через выборную ‘тактику’ оне послали в парламент своих представителей. Везде мы имеем дело с русской безнациональной интеллигенцией, с безземельными ‘умниками’ или, пожалуй, свистунами. Вот эти господа говорят речи в Думе: это фасад. А с заднего крыльца видно, как на кухне сто ‘освободителей’ бьют по морде троих невинных своих товарищей, осмеливающихся сохранять свое отдельное мнение, самостоятельный свой взгляд на вещи.
Негодование на это избиение прошло широкой волной по обществу. Оно забылось или через неделю забудется: так быстро сменяются важные события. Но оно было очень остро, и благородная часть самой молодежи негодовала на это бесчеловечие одной своей части еще сильнее, чем пожилые люди из общества. Урок вовремя: шило революции высунулось преждевременно из мешка, и побившая толпа в медицинской академии имеет заслугу хорошей иллюстрированной программы ‘будущего представления’, которое полезно публике рассмотреть и оценить прежде, чем пойти на самое представление. ‘Там будут бить по мордасам за чистые убеждения’, ‘будут сворачивать скулу на сторону тому, кто чтит свою родину’: это так вразумительно, что в подстрочных примечаниях не нуждается.
Впервые опубликовано: ‘Новое Время’. 1907. 24 марта. N 11146.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_obchestvennost.html.