Обозрение Российской словесности за первую половину 1829 года, Сомов Орест Михайлович, Год: 1830 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 37 минут(ы)

Обозрніе Россійской словесности за первую половину 1829 года.

Севрные цвты на 1830 год. СПб, 1829

http://az.lib.ru

Въ двухъ обозрніяхъ, составленныхъ мною за 1827 и 1828 годы, я пытался представить читающей публик, по возможности полный отчетъ о журналахъ и книгахъ, выходившихъ въ Россіи въ теченіе помянутыхъ двухъ лтъ. Надюсь, что читатели мои благосклонно приняли мое намреніе, и великодушно извинили нкоторые недостатки, могшіе вкрасться въ сіи обозрнія, тмъ боле, что объ иныхъ книгахъ я долженъ былъ писать въ то время, когда Обозрніе уже печаталось. Снисходительности, испрашиваемой мною у просвщенной публики, я не могъ и не долженъ былъ ожидать отъ журнальныхъ критиковъ, которые, по большей части, слдуя внушеніямъ задтаго самолюбія, толковали мои слова и сужденія посвоему, придавали имъ такой смыслъ, какой имъ самимъ хотлось найти или видть, часто даже надляли меня своимъ собственнымъ умомъ, не побоявшись разориться сами…. Богъ съ ними! я давно уже забылъ ихъ критики и антикритики, собственно ко мн относящіяся, и не намренъ плодить о нихъ рчи.

Не брань и прицпки сихъ критиковъ, но замчанія людей благонамренныхъ и дву-годичный мой опытъ убдили меня въ неудобств, представлять читателямъ Сверныхъ Цвтовъ, въ конц года, обозрніе литературныхъ нашихъ пріобртеній за цлый изходящій годъ. Повинуясь сему убжденію, я намренъ отнын составлять мои обозрнія только за первую половину текущаго года, но въ каждое изъ слдующихъ обозрній (если оныя будутъ) необходимо войдетъ и отчетъ за вторую половину года, передъ тмъ минувшаго. Придерживаясь, впрочемъ, прежняго разположенія въ сихъ отчетахъ, я буду каждый новый литературный годъ начинать обозрніемъ рускихъ журналовъ, посвященныхъ особенно словесности, или въ составъ коихъ постоянно входятъ статьи, собственно-литературныя: въ полгода, безъ сомннія, можно достаточно познакомиться съ каждымъ новымъ журналомъ, и узнать, чего должно или можно ожидать отъ него впередъ.

Основываясь на сихъ правилахъ, начну я и ныншнее мое обозрніе по прежнему, журналами.

Явленіе, весьма замчательное въ лтописяхъ нашихъ журналовъ, обратило на себя, въ начал 1829 года, вниманіе наблюдателей, большая часть прежнихъ журналовъ получила нкоторыя преобразованія. Такъ, въ С. Петербург, Сынъ Отечества соединенъ съ Свернымъ Архивомъ, и снова началъ издаваться еженедльно. Въ Москв, вс безъ изключенія литературные журналы подверглись большимъ или меньшимъ перемнамъ. Можно бы подумать, что и для журналовъ есть климатерическіе годы, что и на нихъ дйствуетъ вліяніе планетъ, по которому они, какъ бы невольно, вдругъ подчиняются одинакому стремленію, или терпятъ потрясенія и перемны въ эфемерномъ бытіи своемъ. Другое — правда, не новое и вовсе не утшительное явленіе, зловщею кометой висло надъ нашимъ журнальнымъ міромъ въ теченіе сего полугодія, это была такъ называемая полемика, или просто, журнальная брань, доходившая въ нкоторыхъ журналахъ до высшей степени неприличія или неуваженія къ публик. Наконецъ, чтобы довершить характеристическій очеркъ нашихъ журналовъ сего времени, напомню, что въ исход 1828 и въ первой половин 1829 годовъ, предметомъ критикъ и антикритикъ содлался великій трудъ Карамзина: Исторія Государства Россійскаго, о которой журналы наши по большей части хранили равнодушное молчаніе какъ будто бы для того, чтобы посл разомъ высказать вс неосновательныя сужденія, вс кривотолки объ исторіи вообще, и о твореніи Карамзина въ особенности. Посл я откровенно изъясню, въ приличномъ мст, мои мысли о семъ предмет, а здсь предложу только журналовдцамь нашимъ одинъ вопросъ (за ршеніе котораго Гг. издатели журналовъ должны бъ были назначить награду): по какому странному направленію умовъ, или по какой своенравной игр случая, встрчаются подобныя явленія въ журналахъ, кои, во многихъ другихъ отношеніяхъ, совершенно противуположны другъ другу, и даже въ мнніяхъ своихъ явно разногласны? Должно ли это приписать какому-либо умственному повтрію, или въ самомъ дл обаятельному дйствію планетъ?

Указавъ на нкоторыя отличительныя черты прошлогоднихъ нашихъ журналовъ, взглянемъ теперь на каждый изъ нихъ въ особенности. Начнемъ съ издающихся въ Петербург.

Сынъ Отечества и Сверный Архивъ, по соединеніи своемъ въ составъ одного журнала, сдлался полне, разнообразне, и потому занимательне прежде бывшихъ обоихъ журналовъ порознь. Первою статьею постоянно въ немъ осталась изящная словесность, т. е. повсти, отрывки изъ романовъ и другихъ сочиненій въ проз. Другая постоянная статья, возстановленная снова въ С. О., есть современная политика, т. е. обозрніе произшествій, о которыхъ получены офиціяльныя извстія въ теченіе недли. Кром того, въ журнал семъ помщались статьи касательно исторіи, статистики, теоріи словесности и другихъ наукъ, наконецъ критика, стихотворенія и смсь. Въ послдней иногда являлись, подъ заглавіемъ журнальнаго ящика, короткія замчанія на промахи и нелпости другихъ журналовъ, замчанія, кои часто волновали желчь въ нкоторыхъ журналистахъ. Въ отношеніи къ чистот рускаго языка и правильности слога, Сынъ О. и Свер. А. иметъ неоспоримое преимущество предъ всми другими журналами, издаваемыми въ обихъ столицахъ. Одного можно бъ было пожелать отъ издателей, чтобъ они съ большею строгостію выбирали стихотворенія, помщаемыя въ ихъ журнал, и чтобы не давали въ немъ мста длиннымъ критикамъ и антикритикамъ,когда въ оныхъ дло идетъ о книгахъ, не имющихъ равной занимательности для всхъ вообще читателей {Напр., критики на книги, Дентистика и Дентистика юношества, и антикритика на сію послднюю.}, тмъ боле, что предметомъ сихъ критикъ и антикритикъ бываетъ не столько пользы науки, сколько безполезныя придирки къ слогу и выраженіямъ,

Сверная пчела принадлежитъ литератур только своими статьями о книгахъ, о театр и тми, коими оканчивается каждый ея листокъ. Сіи послднія, въ теченіе 1829 года, содержали въ себ многія любопытный подробности о произшествіяхъ, коими сопровождались подвиги славныхъ нашихъ воиновъ, въ Арменіи и за Балканами, подробности сіи, изображенные въ частныхъ письмахъ на имя издателей, вмст съ офиціяльными извстіями, кои почти всегда печатались особыми прибавленіями къ С. П., представляютъ весьма полный очеркъ знаменитой кампаніи 1829 года, когда желанія и надежды всхъ истинныхъ Россіянъ едва успвали за подвигами нашихъ героевъ. Другія статьи сего отдленія Св. Пчелы состояли изъ путешествій, нравственныхъ картинъ, переводовъ изъ сочиненій чужеязычныхъ и пр. и пр. — Нкоторые строгіе судьи журнальные упрекали издателей сей газеты, что они не помщаютъ большихъ критическихъ разборовъ въ стать о новыхъ книгахъ, но сіи судьи забываютъ, что въ газет, не посвященной литератур въ особенности, такія пространныя критики не могутъ печататься, ибо за ними не оставалось бы мста для другихъ статей, составляющихъ существенную часть газеты политической, или служащихъ къ разнообразію листка, въ составъ коего должны входить всякаго рода новости. Для краткаго же библіографическаго извстія довольно, если въ немъ сказано нсколько словъ о содержаніи и достоинств книги, о ея слог и о томъ, что въ ней хорошо или худо,

Славянинъ былъ таковъ же, какъ и въ предшествовавшемъ году. Кром нсколькихъ повстей, довольно хорошо переведенныхъ Г. Тидо, остальное въ отдленіи словесности сего еженедльника состояло изъ весьма посредственныхъ стихотвореніи, дале, подъ названіемъ Хамелеонистики и подъ другими затйливо-нелпыми заглавіями — изъ грубыхъ личностей, небылицъ и другихъ подобныхъ симъ замашекъ. Этотъ Славянинъ быль самъ истиннымъ хамелеономъ, то жевалъ тупыми зубами Грамматику Греча, то рылся въ журналахъ всхъ прошлыхъ годовъ, чтобъ отыскать въ нихъ придирки къ нкоторымъ другимъ журналистамъ, которые досадили ему тмъ, что ихъ книжки читаются, то бранилъ безъ пощады тхъ людей, которымъ прежде разточалъ самыя неумренныя похвалы. Слогъ этого Славянина-хамелеона былъ также хамелеонскій: Славянинъ пркидывался въ нарчіи своемъ поперемнно то Лопаремъ, то Чувашемъ, то жителемъ Барабинской степи. Повторю: онъ былъ истиннымъ хамелеономъ!

Новая дтская библіотека, издаваемая Г. едоровымъ, скажемъ къ слову, что доброе намреніе издателя не всегда сопровождалось хорошимъ исполненіемъ. Книжки его часто очень и очень опаздывали появленіемъ, и подъ часъ наполнялись статьями, написанными наскоро, безъ дальняго размышленія о томъ, что вмст съ полезною нравственной цлію, он должны быть разнообразны и занимательны по содержанію. Главное условіе книгъ, назначаемыхъ для чтенія дтямъ, должно быть то, чтобъ он научали, не наводя скуки.

Изъ новыхъ литературныхъ журналовъ въ Петербург издавалось два: Дтскій драматическій встникъ и Бабочка. Первый изъ сихъ журналовъ, издававшійся по книжк въ недлю, состоялъ изъ небольшихъ театральныхъ пьесъ для дтей. Выборъ и слогъ сихъ пьесъ вообще заслуживаютъ похвалу. — Бабочка, литературная газета, невдомо почему названа дневникомъ новостей: справедливе было бы назвать ее дневникомъ старины, ибо въ ней весьма часто печатались такіе анекдоты, которые за полвка можно было читать во всхъ сборникахъ, во всхъ французскихъ Ana прошлаго столтія, временъ Вольтера и Грима. Прибавимъ, что и слогъ, которымъ разсказаны сіи запоздалыя новости, отзывается минувшимъ вкомъ: слогъ сей вяль, неправиленъ и нечистъ, изключенія весьма были рдки. Въ статьяхъ, переведенныхъ изъ заграничныхъ журналовъ, замтно еще было странное незнаніе предметовъ самыхъ обыкновенныхъ.— Издатели новыхъ журналовъ и газетъ должны бъ были твердо помнить, что въ наше время нельзя уже отдлываться одними объявленіями и общаніями, публика непремнно требуетъ исполненія того, что было общано.

Къ періодическимъ изданіямъ сего года, выходившимъ въ Петербург, должно также отнести: Повременное изданіе Императорской Россійской Академіи, коего вышла одна только 1-я часть. По первой книжк нельзя судить, каково будетъ цлое изданіе, но странно, что вс три прозаическія статьи, помщенныя въ ней — суть переводы съ чужеземныхъ языковъ. Изъ четырехъ стихотвореній, ни на одно не можно указать въ особенности.

Въ литературныхъ журналахъ Московскихъ, какъ выше сказано, стремленіе къ перемнамъ оказалось боле общимъ. Изчислимъ вс сіи журналы и при каждомъ изъ нихъ укажемъ на перемны, сдланныя издателями.

Московскій Телеграфъ. Вмсто небольшихъ отдльныхъ прибавленій, издатель началъ припечатывать въ конц книжекъ прибавленія, гораздо большія по объему и заключающія въ себ полныя статьи касательно химіи, технологіи, сельскаго хозяйства и т. п. Статьи сіи, безспорно, хороши по выбору и могутъ быть полезны, но многіе изъ читателей Телеграфа жалютъ о прежнихъ отдльныхъ прибавленіяхъ, сообщавшихъ публик краткія извстія о новйшихъ изобртеніяхъ или усовершенствованіяхъ по части наукъ, промышленности и даже о затяхъ свтской роскоши. ‘Такія извстія, говорили помянутые читатели М. Т.,суть какъ бы публичная выставка разныхъ издлій: не всякъ пойдетъ на фабрику, чтобы всматриваться въ механизмъ и средства, коими производятся сіи издлія, но каждый съ удовольствіемъ и даже съ пользою на нихъ посмотритъ, когда они отдланы на-чисто и представлены глазамъ любопытствующаго постителя на ряду съ другими предметами.’ — Изъ переводныхъ статей М. Т. за 1839 годъ, особенно замчательны: дв Лекціи Кузеня, и О драматической литератур новыхъ народовъ, соч. Б. Экштейна, нкоторыя статьи оригинальныя также заслуживали вниманіе. Библіографія М. Т. весьма полна: о всхъ почти книгахъ, выходящихъ въ Россіи, сообщаются въ ней скорыя и удовлетворительныя извстія. Симъ отдленіемъ издатель пріобрлъ неотъемлемое право на благодарность читающей нашей публики. Не то должны мы сказать о его критикахъ: взгляды его на исторію и на словесность, какъ на теоріи, односторонни, въ доказательствахъ замтно многословіе и не всегда точныя понятія о предметахъ, покрайней мр относительно къ времени и мсту, а въ сужденіяхъ его — сильное желаніе переучить другихъ по своему (endoctriner). Главная же его ошибка та, что онъ несовершенно постигъ потребности своихъ единоземцевъ-современниковъ, и потому часто предлагаетъ имъ собственныя свои мннія за положительныя истины. Въ странахъ, поставленныхъ вками на высшую степень умственной образованности, это было бы не бда, ибо тамъ парадоксы и произвольные толки не собьютъ уже умовъ съ надлежащей тропы, но у насъ просвщеніе есть еще нжный цвтокъ: излишнее напряженіе растительныхъ его силъ было бы для него не полезно, а вредно, о чемъ Нмцы, Англичане и Французы могутъ толковать по-своему, такъ сказать, отъ избытка, отъ роскоши умственнаго бытія, до того мы должны еще касаться съ крайнею осмотрительностію и бережливостію. Посему Карамзинъ, въ трудахъ своихъ на поприщ литературномъ, и еще боле въ Исторіи Государства Россійскаго, оставилъ намъ неприкосновенный залогъ общаго уваженія.

Московскій встникъ въ 1829 году стснился и совершенно измнился въ своемъ разположеніи: вмсто 24 книжекъ, какъ прежде, ихъ общано только шесть, и каждая изъ нихъ посвящена какому-либо особому отдленію словесности или наукъ. Три, донын вышедшія книжки {Писано въ Август 1829.}, заключали въ себ: 1-я стихотворенія, 2-я прозу, 3-я исторію (т. е. статьи историческія), въ 4-й общана теорія изящныхъ искуствъ, въ 5-й критика, въ 6-й смсь, Книжка стихотвореній есть самая лучшая изъ трехъ появившихся, въ ней помщены, нсколько стихотвореній Пушкина (въ томъ числ Утопленникъ, прекрасная народная сказка, Чернь и Отрывокъ изъ Мицкевичева Валленрода), Баратынскаго стихотвореніе: Смерть, и нсколько хорошихъ произведеній и переводовъ Гг. Шевырева, А. И. Писарева, Хомякова и М. Дмитріева. Впрочемъ, и въ этой книжк есть нсколько стихотвореній посредственныхъ, есть даже и такія, которыхъ вовсе бы не должно было печатать вмст съ хорошими.— Во II-й книжк М. В. помщены дв оригинальныя повсти, Черная немочь {Изданная посл особою книжкою. О ней также особо будетъ сказано въ этомъ обозрніи.} и Сокольницкій садъ. Дйствіе сей послдней повсти произходитъ въ Москв, двое изъ дйствующихъ лицъ Нмцы по имени, остальныя, хотя и съ рускими именами, то же Нмцы по уму, по чувствамъ и поступкамъ своимъ, а завязка и ходъ повсти какъ будто бы списаны съ какой нибудь неизданной тетради Августа Лафонтена или Клаурена. Еще бросается въ глаза страннымъ своимъ заглавіемъ: Яга баба, рыцарское сказаніе, переведенное изъ Фанъ-дерь-Фельда и въ подлинник названное Freude. Переводчику показалось, что Freude и Druisse ‘для Рускаго совмщаются въ названіи Яга-баба.’ Посл такого основательнаго доказательства, того и жди, что затйливые наши переводчики станутъ величать Зевса Перуномъ, а Цибелу Золотою бабой. Небольшая статейка: Оно и лучше! заслуживаетъ вниманіе читателей остроумными своими анекдотами и живымъ, легкимъ слогомъ, остальное въ этой части М. В…. requiesat in pace.— Въ III-й книжк, названной исторіею, на первыхъ страницахъ находимъ, Замчаніе о политическомъ равновсіи съ Европ, статью, написанную конечно съ добрымъ намреніемъ, но слабую и обличающую въ сочинител весьма поверхностныя понятія о политик. Ее приличне было бы помстить въ VІ-й книжк, или въ смси. Статья О Руской дипломатик, правильне могла бы появиться подъ заглавіемъ: О Руской палеографіи, потому что въ ней говорится только о почеркахъ и правописаніи старинныхъ Рускихъ грамотъ. Три собственно-историческія статьи издателя, Г. Погодина: Зам,чанія о характер Іоанна Грознаго, Обь участіи Годунова въ убіеніи Царевича Димитрія, и Нчто объ Отрепьев, доказываютъ слабость исторической его критики. Въ первой изъ нихъ нтъ ничего новаго. Сочинитель хвалится, что ‘сложилъ произшествія иначе, и взглянулъ на нихъ съ другой точки,’ но прочитавъ статью, нельзя дознаться, въ чемъ состоялъ этотъ особый взглядъ? участіе Годунова въ убіеніи Ц. Димитрія, издатель М. Т. старается отвергнуть такими доводами, кои сами себя уничтожаютъ: онъ доказываетъ, напр., безполезность сего убійства при жизни Ц. еодора, но еодоръ быль зять Годунова, котораго во всемъ слушался, Государь слабый, не только не могшій положить препятствій честолюбивымъ видамъ Бориса, но самъ долженствовавшій (какъ и случилось) угладить ему дорогу къ верховной власти, тогда какъ Димитрій былъ сынъ Царицы изъ рода Нагихъ, явныхъ враговъ и завнешниковъ Бориса которыхъ первымъ стараніемъ, по воцареніи Димитрія, конечно было бы удаленіе, и можетъ быть и совершенное истребленіе Годуновыхъ. Въ стать объ Отрепьев, не доищешься, что хотлъ доказать сочинитель: Полякъ ли былъ Лжедимитрій, Рускій ли, воспитанный въ Польш? уменъ ли, глупъ ли онъ былъ въ своихъ дйствіяхъ? Историческія сомннія, не ршенныя или оставленныя безъ всякаго слдствія, не только ни на что не наводятъ читателя, но, отклоняя его отъ преданій и исторической вры народной, еще боле туманятъ для него неясныя черты въ бытописаніяхъ. Астово введеніе въ Исторію,переведенное Г. Погодинымь, служитъ, кажется, балластомъ этой книжки встника. Что пользы въ истинахъ (впрочемъ, вс ли он точно истины?), предложенныхъ такимъ языкомъ, котораго безъ особаго словаря нельзя перевести на языкъ общепонятный? Другая статья, которую также можно отнести въ разрядъ балласта, есть Замчанія на 11-й томъ Исторіи Государства Россійскаго, написанная Г. Арцыбышевымъ. Въ нихъ все т же привязки къ словамъ и къ обстоятельствамъ маловажнымъ, не составляющимъ существеннаго въ исторіи, иныя изъ сихъ привязокъ даже очень забавны. Такъ, напр., Карамзинъ говоритъ, что Будый, воевода и пестунъ Ярославовъ, шутилъ надъ тучностію Польскаго Короля Болеслава и хвалился проткнуть ему брюхо копьемъ. Г. Арцыбышевъ замчаешь на сіе: ‘Лтопис даютъ знать, что Будый грозилъ проткнуть Болеславу брюхо палкою, а не острымъ копьемъ.’ Вслдъ за тмъ, въ выноск, приводитъ онъ текстъ Лаврентьевскаго списка Несторовой лтописи: ‘Да то ти прободемь трскою черево твое толстое,’ и въ доказательство, что трска значитъ палка, говоритъ: ‘Нмцы называютъ до сихъ поръ рыбу треску Gtorsisch — ‘палка рыба.’ Какъ затйливы наши историческіе критики, и притомъ какъ мало они знаютъ, на чемъ бы должны были опираться съ нкоторою достоврностію — именно, нарчія своихъ единоземцевъ! Вмсто того, чтобъ осмотрться вокругъ себя, они отправляются за три-девять земель, и тамъ ищутъ доказательствъ, часто смшныхъ и несообразныхъ. То же и здсь случилось съ рыбою трескою. Въ малороссійскомъ нарчіи, которымъ и донын говорятъ въ Кіев и котораго древніе слды часто встрчаются въ лтописи Нестора, трска или триска значитъ щепу, острый обломокъ дерева: стоило ли труда за этою трескою залетать въ Нмеччину?… Но читателямъ уже довольно дали себя знать замчанія Г. Арцыбышева: оставимъ ихъ. — Пропустимъ безъ вниманія нкоторыя статьи историческія (напр., переписку Г. Арцыбышева съ Г. Погодинымъ), и заключимъ наше разсмотрніе сей III-й книжки М. В. вопросомъ: удовлетворяютъ ли читателя статьи оной собственно-историческія? Можно ршительно отвчать: нтъ! потому что читатель не можетъ изъ нихъ извлечь для себя никакой пользы, какъ напр.,видть въ настоящемъ свт то, что темно въ памятникахъ историческихъ, или объяснить себ мста сомнительныя.— Я для того разпространился о Московскомъ встник, что, при ныншнемъ его разположеніи, меньшемъ прежняго объем и безсрочномъ выход книжекъ, онъ могъ бы наполниться статьями дльными, имющими не одно временное достоинство, но на поврку выходитъ, что кром нсколькихъ стихотвореніи І-й части, остальное едва ли переживетъ время выхода книжекъ.

Атеней. Журналъ сей, въ 1829 году, также нсколько измнился, въ конц его книжекъ, отдльными страницами, помщаются записки для сельскихъ хозяевъ, заводчиковъ и фабрикантовъ, заключавшія въ себ, по мннію знатоковъ, многія полезныя статьи технологическія. Въ ученыхъ извстіяхъ и въ смси Атенея, также было много любопытнаго, и журналъ сей длается весьма разнообразнымъ. Жаль, что слогъ литературной его прозы негладокъ и нечистъ, а въ переводахъ встрчаются грубыя ошибки противъ языка и непростительные недосмотры. Статьи критическія, подписанныя буквою В.,отличаются неврнымъ взглядомъ на теоріи словесности, млочными придирками критика, и, что еще странне, собственнымъ его неумньемъ писать по-руски. Для пользы своего журнала, издатель Атенея долженъ бы былъ изключить изъ него сіи критики, а всего лучше, поручить сіе отдленіе кому-либо изъ литераторовъ, боле свдущихъ въ словесности и въ язык Рускомъ, не столь одностороннихъ въ своихъ сужденіяхъ и не столь близорукихъ въ способ воззрнія на предметы {Въ Атене, впрочемъ, помщались дльныя критическія замчанія Г. Зиновьева и прекрасная статья: О Полтав (Поэм Пушкина) въ историческомъ отношеніи, соч. Г. Максимовичемъ, издателемъ Малороссійскихъ псень.}.

Встникъ Европы. И сей устарлый журналъ подвергнулся перемн, ‘но какой же?’ спросятъ читатели, той, что прежній его редакторъ сдлался, самъ издателемъ сего Встника. Онъ объявилъ, что ‘желаетъ еще потрудишься самъ въ качеств издателя,’ что движимый глубокимъ чувствомъ состраданія къ ‘безпомощному состоянію нашей литературы,’ видя ‘усилія партій водрузить знамена свои на земл, которая не была воздлываема ихъ трудами,’ видя, ‘что законы словесности молчатъ при звукахъ журнальной полемики,’ — онъ почувствовалъ необходимость того, ‘чтобы голосъ ихъ (реченыхъ законовъ) доходилъ до слуха любознательнаго, который не услаждается звуками кимвала бряцающаго и мди звнящей’. И чмъ же Г. издатель В 123,стника Европы приступилъ къ отвращенію всхъ сихъ золъ? Онъ пустилъ въ свой журналъ, на раздолье, буквы , , да Г. эксъ-студента Никодима Надоумка, и сей послдній, ломая греческіе и латинскіе стихи въ своихъ эпиграфахъ и цитатахъ, пустился толковать и вкось и вкривь о поэмахъ Пушкина и Баратынскаго, о роман Булгарина. Прочтешь критики Г. эксъ-студента Никодима Надоумка {Напрасно этотъ Г. эксъ-студентъ отвергаетъ маленькую перемну буквъ въ всей подписи, сдланную по аналогіи въ нкоторыхъ журналахъ: Недоумокъ, по видимому, должно быть настоящее его названіе.} — и невольно повторишь ему французскую поговорку: ‘Allons donc, Nicodme!’ — Впрочемъ, кром переименованія редактора въ издатели, разпложения иты съ ижицей и статей помянутаго Mons Nicodme, другихъ общанныхъ перемнъ не возпослдовало въ Встник Европы, который все по прежнему остался тощь и скуденъ. Объ улучшеніяхъ въ этомъ встник, мы и мечтать не смли.

Дамскій Журналъ. ‘Les modes avant tout!’ восклицалъ издатель сего журнальца въ конц 1828 года — и вслдствіе того снялъ съ Дамскаго журнала желтую обертку и началъ его выпускать еженедльно, несшитыми листками, въ подражаніе парижскимъ моднымъ журналамъ. Въ отношеніи къ словесности, Дамскій журналъ нисколько не измнился, все та же вялая проза самого издателя и дурные стихи доброхотныхъ вкладчиковъ. Можетъ быть, издатель и достигъ своей цли: за деньги выдаетъ онъ подписавшимся картинки модъ, а вялую прозу и дурные стихи прилагаетъ даромъ, на придачу: затйливый способъ угождать прекрасному полу!

Новый журналъ на 1829 годъ въ Москв былъ одинъ: Галатея. Издатель (Г. Тичъ) назвалъ его Журналомъ литературы, новостей и модъ. Литература сей бабочки-Галатеи, (а не статуи-Галатеи, какъ ошибочно думали нкоторые журналисты), назначенной, кажется, для туалетнаго чтенія красавицъ,— состояла въ первой половин года по большей части изъ разсказовъ о разбойникахъ, убійцахъ, шишиморахъ и шпіонахъ, разсказовъ, наполненныхъ подробностями страшными и отвратительными. Довольно упомянуть объ отрывкахъ изъ Записокъ Видока. Незнаніе языка, съ котораго статьи сіи переведены, и непростительные грхи противъ языка рускаго — вотъ достоинства переводовъ Галатеи относительно къ слогу. Въ этомъ смысл, об журнальныя бабочки, Петербургская и Московская, летали дружною четою: ни одна изъ нихъ какъ будто бы не хотла опередить другую. Въ нкоторыхъ книжкахъ Галатеи встрчались покрайней мр хорошія стихотворенія, но во многихъ No читатели и этимъ не были порадованы. За стихотвореніями почти постоянно слдовала грубая, бранчивая полемика, не приправленная даже остроуміемъ и наполненная личностями, наконецъ, описаніе модъ, по-французски и по-руски, гд страдало французское правописаніе и снова терплъ руской языкъ. Отличительный характеръ сего журнальца — есть пустота, вялость, безвкусіе и нарушеніе приличій. Надменныя требованія издателя часто были весьма забавны: онъ, напримръ, говорилъ, что объ его стихахъ могутъ только судить художники {Вялость воображенія, щепетильная жеманность чувства, недостатокъ воображенія и вкуса,часто смшной выборъ стихотворныхъ мръ — вотъ характеристика стиховъ Г. издателя Галатеи. Онъ вызжаетъ на своемъ перевод Освобожденнаго Іерусалима и считаетъ его за нчто святое и неприкосновенное: напрасно! Недавно еще въ одномъ журнал оцнена была, какъ должно, эта пародія превосходной поэмы Тасса.}. Объ его стихахъ, которые только смшатъ добрыхъ людей! какое до нихъ дло художникамъ? Увы! лучше бъ онъ вовсе промолчалъ о стихахъ своихъ!— Замтимъ, что художественный, художественность, весьма часто встрчаются въ полемическихъ возгласахъ издателя Галатеи. Долго не знали, въ какомъ смысл принимаетъ онъ эти слова, наконецъ онъ самъ ршилъ сомннія и объявилъ, что художественный и естественный, по его понятію — значатъ одно и то же. Поздравляемъ его съ новою синонимикой, въ силу которой мы должны ожидать, что Винкельманова: Histoire de l’art chez, les anciens, появится на язык Галатеи подъ заглавіемъ Естественной исторіи у Древнихъ, а fleurs naturelles, въ Галатейныхъ лтописяхъ модъ — будутъ называться художественными цвтами!

Альманахи 1829 года, кром Сверныхъ цвтовъ и Подснжннка, о коихъ говорить здсь не мсто, были слдующіе: 1) Невскій альманахъ. Прозаическихъ статей въ немъ было одиннадцать (въ томъ числ три повсти), и вообще выборъ ихъ былъ гораздо строже, нежели въ прежнихъ годахъ сего альманаха. Читатели, конечно, съ удовольствіемъ вспомнятъ слдующія статьи: Ливонія (подъ которою имя автора не было подписано), Характеристическія картины и Вступлсніе Французскихъ войскъ въ Литву (1812 г.), сочиненіе . Н. Глинки, Станъ Димитрія Самозванца подъ Москвою, изъ новаго романа Булгарина, и Алавердскій праздникъ, Григорьева. Изъ стихотвореній особенно замчательны, 11-я часть Мицкевичевой поэмы: Праотцы (Dziady), прекрасно переложенная на рускій языкъ М. В—омъ, Развалины (Языкова), На смерть двухъ двицъ (Ободовскаго) и Предвщаніе (Подолинскаго). — 2) Букетъ,карманная книжка для любителей и любительницъ театра, изданная Г. Аладьинымъ. Книжка сія и точно должна быть пріятна любителямъ театра, особливо живущимъ въ дали отъ столицъ! потому что въ ней помщено нсколько цлыхъ небольшихъ пьесъ, написанныхъ или переведенныхъ лучшими нашими драматическими писателями (Катенинымъ, Кн. Шаховскимъ и Хмельницкимъ). Къ нимъ присовокуплены также отрывки изъ драматическихъ сочиненій и проч. 3) Карманная книжка для любителей руской старины и словесности, изданная Г. Олинымъ. Въ сей книжк всего замчательне статьи о Руской старин, выбранныя изъ Эверса Г. Орловымъ. Не смотря на нкоторыя ошибки переводчика, статьи сіи имютъ ту цну, что въ маломъ объем знакомятъ читателей рускихъ съ стариннымъ бытомъ ихъ отечества. Еще замтимъ повсть: Кумова постеля, соч. Г. Олинымъ, въ которой есть основа весьма замысловатой руской сказки.— Между стихотвореніями Карманной книжки, первое мсто должны занять отрывки изъ описательной поэмы: Карелія (. Н. Глинки). Нравоучительныя четверостишія Вольтера, переведенныя К. Вяземскимъ, Куплеты изъ одного водевиля (Н. И. X,), и стихотвореніе, Прекрасная радуга и пр. (Г. Олина), принесли также удовольствіе многимъ читателямъ.— 4) Сверная Звзда, изданная М. Бестужевымъ-Рюминымъ. Проза сего тощаго альманаха дышала только перепечатками отрывковъ изъ соч. Ф. Визина и его же Придворною грамматикой, давно извстною по рукописямъ. Но не уже ли это новости, которыхъ требуютъ у насъ отъ альманаховъ? Ничтожности, пустоты и безвкусія остальной прозы не искупятъ ни хорошенькая статейка . Н. Глинки, ни другая, столь же хорошенькая статейка, ни Исторія булавки, передланная съ француз. Г. Илличевскимъ. Прибавимъ еще, что ни издатель С. З., ни жалкій альманахъ его, ни шумливый его сотрудникъ (?) Аристархъ Завтный, которому руская грамота не далась въ руки — не пріобрли еще никакого права, выказываться въ свтъ съ ршительными приговорами, кому бы то ни было, не говоримъ уже о дерзкихъ намекахъ и вздорныхъ догадкахъ помянутаго Аристарха. — Стихотвореній въ С. З. много, хорошихъ очень мало. Подписанныя An (которыхъ подлинный сочинитель вовсе не назначалъ въ С. Звзду), Увреніе, соч. Баратынскаго и еще нсколько другихъ стихотвореній, могшихъ найти себ лучшее мсто, здсь загромаждены вялыми произведеніями самого издателя и другихъ стихотворцевъ, столь же мало имющихъ права на извстность. 5) Московскій альманахъ, изд. С. Н. Глинкою, состоялъ изъ 14 статей въ стихахъ и проз, кои вс посвящены или воспоминаніямъ, пріятнымъ для Россіянъ, или разсужденіямъ о предметахъ, имющихъ относительную важность, или изліяніямъ чувствованій самого издателя, наполнившаго всю сію книжку почти одними своими произведеніями. 6) Внокъ Грацій, которому самъ издатель, нкто А. З., пріискалъ въ одной стать своей весьма приличную игру словъ: вникъ Граціи, 7) Цефей и

Зимцерла — три альманаха, изданные въ Москв, и почти не уступающіе другъ другу въ ребяческомъ набор стиховъ и прозы. Заглавія сихъ книжекъ весьма замысловаты, кудрявыя обертки, форматъ въ 16 долю, виньетки,млкій шрифтъ — все есть, одного только не достаетъ въ нихъ: нечего читать! Къ сему же разряду нечитаемыхъ книжекъ въ 16 долю принадлежитъ и 9) Диллижансъ, изъ котораго путешественникъ выглядывалъ только въ постоялые дворы и трактиры, встрчавшіеся ему на дорог, и врно приказывалъ записывать свои наблюденія, вмст съ путевыми разходами, слуг, сидвшему на запяткахъ. Слогъ сей книги и безпрестанныя ошибки въ правописаніи, наводятъ читателей на эту мысль.

Дтскіе альманахи въ 1829 году были слдующіе, 2) Дтскіе досуги, изд. И. Слёнинымъ. Статьи, составляющія сію книжку, любопытны и занимательны для малолтныхъ читателей, и отличаются правильнымъ и хорошимъ слогомъ. Между стихотвореніями, есть истинно прекрасныя, принадлежащія одному изъ извстныхъ нашихъ писателей (. Н. Глинк).— 2) Дтскія стихотворенія Б. Федорова. Въ сей книжк Г. Федоровъ собралъ вс стихотворенія, написанныя имъ для дтей. Стихотворенія сіи не одинакаго достоинства, но есть между ними и весьма хорошія, по понятіямъ читателей того возраста, для коего они назначены. — 3) Чтеніе для малолтныхъ дтей. Книжка сія издана съ самою благонамренною цлью, именно съ тою, чтобы развивать юныя понятія малолтнаго дитяти, заманивать его любопытство и направлять первыя его впечатлнія. Исполненіе совершенно соотвтствуетъ сей цли: вс предметы изложены здсь съ отличною простотою и ясностію. — Къ изданнымъ въ Петербурге и назначеннымъ для дтскаго чтенія книжкамъ, принадлежитъ также: 4) Черная курица, волшебная повсть, соч. А. Погорльскаго. Сія повсть, прекрасная по созданію и разсказу своему, доставила удовольствіе не только дтямъ, но и многимъ совершенно-лтнимъ читателямъ, любящимъ подъ часъ переноситься въ страну воображенія, и возвращаться мысленно къ счастливйшему возрасту своей жизни. Слогъ сей повсти отлично хорошъ и разсказъ увлекателенъ. — Москва наградила насъ, и по части дтской литературы, весьма незавиднымъ подаркомъ. Это 5) Дтскій альманахъ, составленный какими-то несмышлеными дтьми, а изданный книгопродавцемъ М. Глазуновымъ. Здсь дтямъ вовсе нечему научиться, ни въ нравственности, ни въ полезныхъ свдніяхъ, ни въ слог, который обнаруживаешь крайнюю безграмотность сочинителей и крайнее безвкусіе издателя.

Здсь можно бы, къ слову, сказать нкоторымъ изъ Московскихъ книгопродавцевъ-издателей, что дурнымъ выборомъ и изданіемъ печатаемыхъ ими книгъ, они отбиваютъ у любителей чтенія охоту читать по-руски и заводить рускія библіотеки. Извстно, что такія книги служатъ симъ нкоторымъ книгопродавцамъ для мновой торговли между собою, и что весь ихъ разсчетъ основанъ на незатйливыхъ требованіяхъ провинціяловъ, но и въ этомъ они ошибаются, при ныншнемъ быстромъ ход просвщеніи въ Россіи, въ самыхъ отдаленныхъ отъ столицъ ея областяхъ можно найти немалое число людей, съ познаніями истинно-европейскими и вкусомъ образованнымъ. Такихъ читателей не взманятъ вычурныя заглавія книгъ, но скоре напугаетъ тучный каталогъ новостей, гд взоръ бродитъ по сотнямъ заглавій, какъ по пустынямъ ливйскимъ, и очень, очень рдко встрчаетъ, на чемъ бы можно было отдохнуть умомъ и воображеніемъ. Пора бы .... но я, кажется, началъ было проповдывать глухимъ!

Передъ нами, надъ грудою книжицъ Московскихъ, сіяютъ произведенія лучшихъ поэтовъ нашихъ, какъ оазисы въ песчаной степи, и также манятъ взоръ и воображеніе своею красотою и свжестью. Изъ числа ихъ, въ 1829 году было издано нсколько отличнйшихъ. Два тома Стихотвореній А. Пушкина служатъ новымъ свидтельствомъ, какъ разнообразенъ даръ сего поэта. Остроумный въ посланіяхъ, нжный и часто дышащій глубокимъ чувствомъ въ элегіяхъ, простодушный въ подражаніяхъ древнимъ, возвышенный духомъ въ подражаніяхъ писателямъ восточнымъ, тонкій, впивающійся въ душу ласкатель въ своихъ приношеніяхъ свтскимь граціямъ и дкій, убійственный цнитель въ своихъ эпиграммахъ — Пушкинъ повсюду является истиннымъ Протеемъ поэзіи, способнымъ принять всякія видъ, изм 23,няющимся отъ всякаго новаго впечатлнія. Сіе новое изданіе Стихотвореній его разположено по годамъ, въ которыхъ они были написаны: такое разположеніе весьма любопытно и заманчиво для наблюдателя, который можетъ слдить за Пушкинымъ по вс 23,мъ періодамъ его дарованія, можетъ всматриваться въ постепенно возрастающее въ немъ искуство владть языкомъ и стихосложеніемъ. — Его же новая поэма: Полтава, есть новый и прекрасный памятникъ въ честь событія, утвердившаго на незыблемомъ основаніи военную славу Россіи, для которой, съ того времени, уже не было враговъ непобдимыхъ. Поэма Пушкина обильна красотами: положеніе дйствующихъ лицъ ея возбуждаетъ въ читател сильное, часто болзненное участіе. Такова, наприм,ръ, судьба Кочубея. Поэтъ сначала представляетъ намъ его богатымъ и знаменитымъ, но скоро Мазепа, ложный другъ Кочубея, похищаетъ милую дочь его. Оскорбленный отецъ, узнавъ о честолюбивыхъ замыслахъ коварнаго Мазепы, хотящаго предать Украину во власть Карла, изливаетъ негодованіе свое и жажду мщенія въ такой рчи, которая можетъ служить образцемъ поэтическаго выраженія страстей. Доносъ Кочубея на Мазепу посланъ къ Петру чрезъ врнаго козака, котораго ночной бгъ прекрасно описанъ Пушкинымъ. Высокій духомъ Петръ не хочетъ врить измн своего любимца и отдаетъ Кочубея и соучастника его въ донос Искру, на волю измнника Мазепы. Здсь поэтъ открываетъ намъ ужасную, раздирающую сердце картину, Кочубея пытаютъ въ одной башн гетманскаго замка, и въ этомъ же замк, дочь Кочубея и любовница Мазепы, Маріи, не зная о бдствіяхъ отца своего и чуждая подозрній, покоится сладкимъ сномъ на лож нги. Къ ней тайкомъ прокрадывается мать ея, сказываетъ ей обо всемъ и проситъ ея защиты отцу. Марія сперва не вритъ, думаетъ, что это сонъ, но убжденная въ страшной истин, бжишь съ своею матерію къ мсту казни… Уже поздо! страдальцы правды пріяли смерть отъ руки палача. Отчаянная Марія скрывается изъ дому Мазепы. Таково содержаніе первыхъ двухъ псней. Въ третьей — великій, безсмертный нашъ Петръ, сей нравственный исполинъ минувшаго столтія, является во всей слав грознаго своего мужества и геройской ршимости среди Полтавскаго боя. Быстрота разсказа и живость красокъ въ описаніи знаменитаго сего сраженія — удивительны, и совершенно затмваютъ т недостатки, на кои столь ревностно указывали нкоторые критики. Замтимъ еще одну мастерскую черту кисти нашего поэта-живописца: дряхлый старецъ Палй, поддерживаемый двумя козаками, сидитъ подл Петра, въ пылу битвы видитъ онъ заклятаго своего врага, Мазепу — и потухшіе глаза его сверкнули, чело покрылось гн 23,вомъ, онъ какъ будто бы вдругъ помолодлъ отъ порыва мести! Поэма кончится быстрымъ повствованіемъ бгства Карла и Мазепы съ полей полтавскихъ, ночной встрчи сего послдняго съ Маріею, которой безумныя рчи ясно показываютъ то плачевное состояніе, въ какое повергли ее смерть отца и кровожадная мстительность ея любовника. Въ заключеніи или эпилог, поэтъ пробгаетъ весь рядъ воспоминаній, какія оставили по себ въ потомств Полтавскій бой, Карль XII, Мазепа и два несчастные друга, имъ замученные. Сухое изложеніе содержанія сей поэмы не даетъ понятія ни о красотахъ подробностей, ни о смлости и сил выраженія, ни о прелести ея стиховъ. Два только мста, по мннію моему, не весьма строго соображены. Въ первомъ изъ нихъ Кочубей, подъ пыткою допрашиваемый клевретомъ Мазепы, Орликомъ, гд находятся скрытые имъ клады? отвчаеиъ:

‘Такъ, не ошиблись вы: три клада.

Въ сей жизни были мн отрада.

И первый кладъ мой честь была,

Кладъ этотъ пытка отняла,

Другой былъ кладъ невозвратимой —

Честь дочери моей любимой,

Я день и ночь надъ нимъ дрожалъ,

Мазепа этотъ кладъ укралъ,

Но сохранилъ я кладъ послдній,

Мои третій кладъ: святую месть,

Ее готовлюсь Богу снесть.’

Стихи прекрасны, но были бы еще прекрасне, когда бъ мы читали ихъ въ псн или дум о Кочубе, а не въ поэм, Въ первыхъ двухъ родахъ стихотвореній, поэтъ властенъ самъ говоритъ за дйствующее лице, но въ поэм онъ долженъ допустить только то, что сіе лице сказало бы въ трагедіи, или правильне, что оно сказало бы на самомъ дл. Могъ ли Кочубей, среди мученій пытки и готовясь итти на казнь, — говорить загадки или играть словами? — Второе мое замчаніе относилось къ обстоятельствамъ, сопровождающимъ въ поэм казнь Искры и Кочубея. Самый моментъ казни изображенъ превосходно, но палачъ, весело разгуливающій вокругъ плахи въ ожиданіи жертвъ своихъ, играющій топоромъ и шутящій съ веселою чернью, но народъ, но окончаніи казни безпечно идущій къ своимъ работамъ, — сутъ картины, кой были бы весьма хороши въ какой-либо поэзіи англійской, а не руской, особливо же не въ той, гд описывается безвинная казнь двухъ человкъ, привлекшихъ къ себ души и участіе Малороссіянъ. Смертныя казни въ Малороссіи были тогда очень рдки: трудно и даже невозможно было отыскать палача, столь закоснлаго и привычнаго къ своему длу, какимъ здсь выставляетъ его нашъ поэтъ. Еще трудне себ вообразить веселую чернь малороссійскую, которая, будто бы, пересмивалась съ палачемъ и посл разошлась равнодушно. Искра и Кочубей были оба знатные малороссійскіе паны и пользовались любовью и уваженіемъ народа, который и донын съ благоговніемъ о нихъ вспоминаетъ, а тогда почиталъ мучениками за правое дло.— Поэтъ нашъ увлекся здсь живостію созданной имъ картины, которая и дйствительно была бы отлично хороша, если бы не нарушала нравовъ мстныхъ и вроятности исторической. Но прелесть цлаго и такъ сказать, осязаемая теплота красокъ у Пушкина столь волшебны, что и читатель увлекается ими и пропускаетъ сіи небольшія отступленія отъ истины, почти не замчая, одна только холодная критика неумолимо взыскательна. — Стихотворенія Барона Дельвига. Скромность поэта налагаетъ на меня тягостный долгъ молчанія, которое нарушу я въ двухъ только отношеніяхъ: вопервыхъ, чтобы сказать, что въ этомъ собраніи нкоторыя произведенія Б. Дельвига являются въ первый разъ, а во вторыхъ, чтобы въ отвтъ одному изъ его критиковъ, высказать нкоторыя мои мысли о подражаніи древнимъ и о псняхъ русскихъ. Прежде всего замчу, что вообще требованія нашихъ критиковъ мн кажутся крайне своенравными, или даже своевольными: Языкову, напримръ, длаютъ упреки за то, что онъ однообразенъ, т. е. что онъ поетъ по большей части только разгульную жизнь и шумные пиры безпечной молодости, Барона Дельвига, напротивъ, укоряютъ въ томъ, что онъ разнообразенъ, а не пишетъ постоянно однихъ народныхъ рускихъ псенъ. Какъ угодить на такихъ критиковъ? или, оборотя вопросъ къ нимъ самимъ: какъ можно свободнаго поэта заставлять пть не то, что внушаетъ ему фантазія, а то, чего хотятъ отъ него прихотливые критики? Поэтъ есть гостепріимный хлбосолъ, который потчуетъ гостей своихъ всмъ лучшимъ, что Богъ послалъ ему. Но вообразимъ себ, что къ нашему хлбосолу напросились причудливые гости, которые шумно требуютъ тактъ лакомствъ и винъ, какихъ нтъ въ запас у хозяина, вообразимъ, что гости эти, досадуя, не дятъ и не пьютъ того, чмъ онъ ихъ потчуетъ, и голодные встаютъ изъ-за сытнаго стола. Кто жъ будетъ въ этомъ виноватъ: хлбосолъ ли хозяинъ, или причудливые гости? Я думаю, что сіи послдніе, надюсь, и читатели думаютъ то же. Обратимся къ подражанію древнимъ. Критикъ, говоря объ идилліяхъ Б. Дельвига, длаетъ слдующее заключеніе: ‘Можно ли подражать искуству древнихъ? Подражать однмъ формамъ ихъ, но не духу и формамъ вмст: вотъ что возможно для современниковъ нашихъ. Это и длаетъ Б. Дельвигъ.’ Здсь или критикъ неточно выразился, или въ послдствіи онъ совершенно отбился отъ того, о чемъ началъ было говоришь, тамъ онъ толкуетъ о разности языковъ, нравовъ, връ и понятій нашихъ съ древними, слдовательно онъ требуетъ отъ Б. Дельвига не подражанія древнимъ, а совершеннаго перерожденія въ Грека или Римлянина вковъ языческихъ. Это дв вещи, различныя между собою. Не живъ подъ небомъ древней Аркадіи, не вруя ни въ Сатурна, ни въ Зевса, можно выражать чувства, понятія и врованіе пастуховъ аркадскихъ: это длали многіе отличные поэты новйшіе, это длаетъ и Б. Дельвигъ. Въ противномъ случа, т. е. когда бы требовалось отъ новйшихъ поэтовъ вышеприведенныхъ условій, — никто бы изъ нихъ не долженъ былъ браться даже и переводить произведенія идилликовъ греческихъ. Касательно духа древней идилліи въ стихотвореніяхъ Б. Дельвига, написанныхъ въ этомъ род — всякой, кто безъ предубжденія прочелъ его идилліи: Купальницы, Друзья, Титиръ и Зоя, — самъ ршитъ сей вопросъ въ пользу нашего поэта, и не повритъ невозможности писать въ наше время въ дух древнихъ, невозможности, которой критикъ даже не объяснилъ доказательствами. Находя въ идилліи: Титиръ и Зоя ‘одни слова,’ и предлагая слдующіе вопросы, ‘какая жъ связь во всей этой идилліи? къ чему послдній стихъ? гд тутъ древность — даже образовъ?’ критикъ показываетъ, что древній міръ и древніе идиллики ему вовсе незнакомы, и что если въ сей идилліи онъ ‘не находитъ никакого склада,’ то въ этомъ виноватъ не Баронъ Дельвигъ. Вообще критикъ весьма невоздержно разточаетъ сіи выраженія: нтъ склада, мало складу, надобно имть сильныя права въ словесности и самостоятельный голосъ въ общемъ мнніи, чтобы позволять себ такія рзкія замтки, особливо когда дло идетъ не о юношахъ, едва вступающихъ на литературное поприще, и когда критикъ самъ не можетъ утвердительно отвчать за складъ того, что говоритъ. Предупрежденіе критика еще явственне изобличается въ сужденіяхъ его о двустишіяхъ и четверостишіяхъ, кои назвалъ онъ гекзаметрическими (хотя у Б. Дельвига экзаметры въ нихъ постоянно перемжаются пентаметрами). Такъ напримръ выраженіе: ‘стрлы остались въ трупахъ враговъ,’ навваетъ на критика воздухомъ прелестной Эллады! Этого, кром его, конечно никто не подмтилъ, и всякой скажешь, что стрлы въ непріятельскихъ трупахъ также могли бы наввать и воздухомъ Каледоніи, и воздухомъ Скандинавіи, и воздухомъ Киргизской степи. О томъ, что двустишія и четверостишія Б. Дельвига ‘не имютъ никакой цны’ для его критика,спорить я не стану: давно уже сказано, что у всякаго свои вкусъ. Замчу только, что двустишія и четверостишія экзаметро-пентаметрическія весьма хороши для свободнаго выраженія всякой отдльной мысли, и что здсь Поэту вовсе не нужно придерживаться понятія древнихъ: онъ можешь по вол развивать въ нихъ и понятія своихъ современниковъ, форма или мра стиховъ не должны почитаться за непреложный уставъ того, что можетъ ими выражаться. — Критикъ восхищается народными рускими пснями Б. Дельвига, досадуетъ, что поэтъ сей не пишетъ только этихъ псенъ, и, сказать ли? самъ критикъ худо понимаетъ, въ чемъ состоитъ сущность собственно руской народной псни. Указывая на слдующія псни Б. Дельвига: На яву и съ сладкомъ сн, и Ддушка! двицы, онъ совершенню оправдываетъ мои слова: эти псни столько же народныя рускія, сколько народныя итальянскія, нмецкія или шотландскія, и если бы какой иностранецъ хорошо перевелъ ихъ на свой языкъ, утаивъ о своемъ заимствованіи, то соотечественники его также могли бы назвать сіи псни своими, какъ и мы, Рускіе. Напротивъ, народныя псни Б. Дельвига суть т, которыя своею формою, содержаніемъ и оттнками, особенно и исключительно принадлежатъ рускому народу, которыя изображаютъ простой, сельскій бытъ и выражаютъ страсти или чувствованія такъ, какъ они выражаются въ псняхъ, поющихся нашими поселянами. Таковы слдующія: Пла, пла пташечка, — Что, красотка молодая, — Ахъ, ты ночь ли, ноченька, — Голова ль моя, головушка,— Сиротинушка, двушка, и стихотвореніе подъ заглавіемъ, Сонъ (Мой суженый, мой ряженый). Вотъ псни въ дух своеобразной, народной руской поэзіи, а не т, которыми такъ безотчетно любуется критикъ, не подмтивъ разницы между пснею вообще и пснею собственнорускою. — Стихотворенія И. Козлова. Поэтъ сей уметъ извлекать врные, томные звуки изъ ощущеній страдающей души: стихи его можно назвать унылыми напвами гармоники, не разнообразными, по вьющимися вокругъ сердца и находящими въ немъ свой откликъ. Нельзя, читая сіи стихотворенія, не полюбишь заочно поэта и не привязаться къ его лир: такъ привлекательны его псни, которыя можно назвать пснями скорби. Въ переводахъ или подражаніяхъ своихъ поэтамъ чужеземнымъ, онъ предпочтительно выбираетъ отзывы собственныхъ своихъ чувствованій, и передаетъ ихъ если не слово въ слово, то покрайней мр такъ, что пробуждаетъ въ душ читателя т же впечатлнія,кои раждались въ ней отъ чтенія подлинника. Такимъ образомъ переложенъ имъ и Сельскій Субботній вечеръ въ Шотландіи (изъ сочиненій шотландскаго поэта-простолюдина Борнса), напечатанный въ 1829 году особою книжкою, вмст съ переводомъ другаго Борнсова стихотворенія: На подкошенную имъ полевую маргаритку, и посвященіемъ отъ переводчика обоихъ сихъ стихотвореній одному прекрасному существу, знавшему также по опыту страданія жизни, но услаждавшему страданія поэта своею дружбой и участіемъ. Въ то время, когда посланіе сіе было уже готово, поэтъ узналъ, что той, кому оно было написано,— не стало на свт, и посвятилъ еще нсколько прекрасныхъ стиховъ ея памяти. — Стихотворенія Д. В. Веневитинова, составляющія первую часть его Сочиненій, возобновляютъ наши стованія о томъ, что сей юный талантъ упалъ среди прелестнаго своего утра, предвщавшаго такой день, который согрлъ бы и оживилъ много прекраснаго. Веневитиновъ точно молніей промчался въ жизни, какъ самъ прорекъ о себ во вдохновенномъ своемъ предчувствіи, но въ семъ молнійномъ своемъ полет онъ бросилъ яркія, несотлвающія искры свта въ область бытія умственнаго и въ міръ фантазіи. Изданныя нын Стихотворенія его служатъ тому доказательствомъ. Даже въ тхъ изъ нихъ, коихъ къ сожалнію не усплъ онъ докончишь ими обработать, ясно отсвчиваются умъ необыкновенный, сила воображенія и раннее познаніе свта и жизни, которые, можно сказать, разгадалъ онъ напередъ, чтобы вступить въ нихъ съ готовымъ запасомъ соображеній и слдствій, въ замнъ опытовъ. Промыслъ сулилъ иначе и отозвалъ Веневитинова въ міръ лучшій, какъ бы для того, чтобы пламенной его душ скоре и ясне открыть тайну самопознанія, но намъ, отъ краткаго его бытія въ здшней юдоли, остались сіи прекрасные отголоски души прекрасной. — Два семи Ангеловъ и Тайна, два стихотворенія Барона Розена. Содержаніе повсти или баллады: Два семи Ангеловъ, основано на преданіи народномъ. Умирающая мать поручаетъ дочь свою семи небеснымъ хранителямъ, которые чудесно спасаютъ юную сироту сію въ самую минуту казни, безвинно для нея готовившейся. Въ стихотвореніи: Тайна, изображена любовь двухъ юныхъ сердецъ, потомъ легкомысліе двы и ревность юноши, слдствіемъ которой было для двы постриженіе въ монахини, а для юноши — обреченіе себя на защиту Греціи, родины его милой Зинанды, такъ называлась юная отшельница, уже въ первыхъ трехъ стихотвореніяхъ своихъ (изданныхъ въ 1828 году), Баронъ Розенъ показалъ опыты прекраснаго таланта, сіи два новыя служатъ тому еще лучшимъ свидтельствомъ. Его стихотворенія отличаются созданіемъ, поэтическимъ облеченіемъ мыслей, чистотою языка и хорошимъ стихосложеніемъ: послднее тмъ замчательне, что Б. Розенъ уже въ совершенныхъ лтахъ началъ заниматься рускимъ языкомъ, долженъ былъ бороться съ его трудностями и преодоллъ оныя весьма счастливо.— Борскій, соч, А. Подолинскаго. Сія повсть, написанная прекрасными, свободными и звучными стихами, содержаніемъ своимъ не совсмъ удовлетворяетъ взыскательнаго критика, Борскій влюбленъ въ одну двицу, между семействомъ которой и домомъ отца его существуетъ родовая вражда, онъ путешествуетъ, чтобы вдали отъ Елены (такъ называлась его любезная) утолить бурю страстнаго своего сердца. Уже по смерти отца, онъ возвращается и находить письмо, въ которомъ умирающій отецъ подъ клятвою запрещаетъ ему вступать въ бракъ съ Еленою. Но скоро любовь превозмогла, Борскій становится супругомъ Елены. Онъ почти не наслаждается новымъ своимъ счастіемъ: сперва тревоги совсти за преступленіе воли отцовской, потомъ новая мучительница, ревность, отравляютъ для него вс минуты жизни. Онъ длается мраченъ, подозрителенъ, не спитъ по ночамъ, и въ одну изъ сихъ безсонныхъ ночей подслушиваетъ неясныя, но показавшіяся ему сомнительными рчи жены своей, которая то же думаетъ, что онъ влюбленъ въ другую. Считая подозрнія свои оправданными, Борскій убиваетъ Елену, и чрезъ короткое время узнаетъ ужасное свое заблужденіе: жена его была подвержена лунатизму! Борскій убгаетъ изъ дому, и уже посл суровой зимы, путники находятъ замерзлый и обезображенный трупъ его на могил Елены. Такая завязка слаба для поэмы: убійство, совершившееся по несчастной ошибк, могло бъ быть разв только предметомъ небольшой баллады, отъ того въ Борскомъ встрчаетъ повторенія тхъ же чувствованій и положеній. Однако же сіи недостатки выкупаются многими живыми картинами и нкоторыми счастливыми мстами, но боле всего хорошимъ, поэтическимъ языкомъ и гладкимъ, текучимъ стихосложеніемъ. — Терпи козакъ, атаманъ будешь, стихотворная повсть въ отрывкахъ или картинахъ. Многія изъ этихъ картинъ написаны удачно, въ счастливую минуту, но вообще повсть сія служитъ новымъ доказательствомъ, какъ трудно поэтически изображать произшествія и подробности жизни прозаической. Этотъ родъ стихотворныхъ романовъ требуетъ дарованія необыкновеннаго и разнообразнаго: иначе, романъ будетъ холоденъ, а описанныя въ немъ подробности житейскаго быта, незанимательны и, даже скучны, хотя бъ он были разсказаны въ самыхъ гладкихъ стихахъ и самымъ естественнымъ, разговорнымъ слогомъ. За сочинителя повсти, Терпи, козакъ, говоритъ по-крайней мр то, что онъ не подражалъ никому изъ современныхъ поэтовъ и пытался создать новый, оригинальный родъ стихотворнаго романа, такая попытка конечно заслуживаетъ похвалу. Скажемъ боле: онъ до того простеръ свою строгость къ самому себ, что выставлялъ везд имена писателей, отъ которыхъ заимствовался иногда стихомъ, даже однимъ словомь. — Люциферовь праздникъ, романтическая каррикатура, стихотвореніе М. Дмитріева. Вотъ этого, напримръ, нельзя назвать не-подражаніемъ. Сочинитель самъ оправдывается въ томъ, что кром мста дйствія нтъ ничего общаго между его романтическою каррикатурой и Фаустомъ, высокимъ твореніемъ Гете, и читатель то же видитъ, что за исключеніемъ горы Брокена, именъ Мефистофеля и Фауста, между сими двумя произведеніями нтъ ничего общаго. Кому же подражалъ Г-нъ Дмитріевъ? Князю А. А. Шаховскому. И въ самомъ дл, Люциферовъ праздникъ есть, по форм и содержанію своему, весьма близкое подражаніе Меркурію на часахъ, Девкаліонову потопу и другимъ подобнымъ скоросплкамъ драматической музы К. Шаховскаго, та же перекличка разныхъ именъ, т же фантазмагорическія ихъ явленія, т же коротенькія ихъ рчи, не согртыя ни воображеніемъ, ни остроуміемъ, и такіе же сбитые, шероховатые стихи.— Чека,Уральская повсть, соч. . Алексева. Содержаніе: Чека, старшина взбунтовавшихся Уральскихь козаковъ, передъ начатіемъ разбойничьихъ своихъ подвиговъ даетъ любимой имъ козачк заколдованный кинжалъ, на которомъ должна выступить кровавая капля, если съ Чекою сбудется какое-либо несчастіе. Чрезъ нсколько времени эта капля скатилась съ кинжала, и до козачки дошла всть о разбитіи Чеки и о близкой его казни. Чека и вправду казненъ, и съ тхъ поръ около могилы его, въ полночь ‘кружится мертвая глава.’ Содержаніе сей повсти очень скудно, ни правды исторической, ни нравовъ, ни описаній мстныхъ въ ней не сыщешь. Стихи, мстами, хороши, но фактура ихъ вообще напоминаетъ стихи Пушкина, въ его поэмахъ, то же проглядываетъ и въ нкоторыхъ подробностяхъ этой повсти {Сія повсть, равно какъ и романтическая каррикатура, о коей сказано было выше, напечатаны въ конц 1828 года, но и упоминаю объ нихъ въ ныншнемъ Обозрніи, чтобъ меня не упрекнули за пропускъ.}. — Ганцъ Кюхельгартенъ, идилліи въ картинахъ, соч. В. Алова. Осьмнадцатилтній стихотворецъ написалъ сіи осьмнадцать картинъ, въ которыхъ замтны еще молодость воображенія, незрлость дарованія относительно къ слогу, языку и стихосложенію, и крайняя безотчетливость въ созданіи, но въ сочинител виднъ талантъ, общающій въ немъ будущаго поэта. Если онъ станетъ прилежне обдумывать свои произведенія, и не станетъ спшишь изданіемъ ихъ въ свтъ тогда, когда они еще должны покоиться и укрпляться въ силахъ подъ мистическою пеленою, то конечно надежды доброжелательной критики не будутъ обмануты. — Паризина, историческая повсть Лорда Байрона, вольный переводъ П. Карцова, и Лара, повсть съ стихахъ, соч. Лорда Байрона, перев. А. Носкова, доказываютъ, что не довольно одной смлости предпріятія, не довольно сказать себ, ‘я хочу переводить поэмы Байрона,’ должно и оправдать сію смлость успхомъ, а для этого сперва постигнуть всю высокость геніальнаго поэта, каковъ Байронь, и тогда уже переводить его творенія, Но переводить не такъ, какъ у насъ обыкновенно переводятъ, не думать, будто бы, высказавъ на-обумъ мысль Байрона, мы сдлали свое дло, нтъ! должно выразить эту мысль, какъ самъ Байронь ее выразилъ, со всею смлостію, сжатостію и силою подлинника, должно передать духъ поэзіи Байроновой, а не холодный ея остовъ, — Общее сіе замчаніе можетъ быть примнено также къ отрывкамъ изъ поэмъ и другихъ Байроновыхъ произведеній, кои перелагалъ Г. Маркевичь и издалъ подъ заглавіемъ своихъ Стихотвореній, Элегій изъ Л. Байрона и Еврейскихъ мелодій. Нсколько счастливыхъ стиховъ и текучее стихосложеніе не составляютъ сущности того, чего мы требуемъ отъ прелагателей Байрона,

Не будемъ говоришь о Нищемъ, объ Алекс Любославскомъ и другихъ подобныхъ имъ стихотворныхъ повстяхъ, появлявшихся въ первой половин 1829 года: все, что бы мы ни сказали о нихъ, не пошло бы въ прокъ ихъ сочинителямъ и другимъ охотникамъ низать римы. Скажемъ нсколько словъ о Руской стихотворной Христоматіи, изданной В. Золотовымъ, но скажемъ только для того, чтобъ указать въ ней на необдуманное разположеніе стихотвореній по родамъ, и на выборъ оныхъ, сдланныя, кажется, на выдержку: между отличными произведеніями, собирателю попадались посредственныя, даже пошлыя стихотворенія, съ именами лучшихъ нашихъ поэтовъ стали рядомъ имена малоизвстныя и такія, коихъ нечмъ помянуть хорошимъ, и все это перемшано безъ разбора, какъ будто въ лавк купца, торгующаго случайными товарами.

Драматическими произведеніями сіе полугодіе было очень скудно. Пересмотримъ небольшое число ихъ. Мессинская невста, трагедія Шиллера, перев. А. Ротчева. Шиллеръ, который на поэтическомъ своемъ поприщ какъ бы извдывалъ свои силы въ разныхъ родахъ древней и новой поэзіи, въ Мессинской невст попытался ввести хоръ трагедіи греческой, но конечно онъ самъ увидитъ, что въ новой трагедіи, не основанной, подобно древней, на врованіи въ судьбу неотразимую, хоръ только ослабляетъ и охлаждаетъ дйствіе. Мессинская невста на нмецкомъ язык иметъ ту цну, что написана прекрасными стихами: Г. Ротчевъ выпустилъ это изъ виду, и не везд съ одинакою тщательностію передавалъ стихи Шиллера, почему переводъ его, утративъ мстами сіе достоинство подлинника, еще явственне обнажаетъ другіе, существенные недостатки сей трагедіи.— Дворянскіе выборы, комедія въ 3 дйствіяхъ. Эта комедія какъ будто бы написана двумя разными лицами. Основа ея, завязка и ходъ весьма естественны: одинъ богатый провинціяльный помщикъ, плутъ и ябедникъ, привозитъ съ собою на дворянскіе выборы добрыхъ своихъ пріятелей, одного съ нимъ покроя, и нсколько человкъ запасныхъ, т. е, словесныхъ животныхъ дворянскаго званія, которыя по заказу должны въ зал собранія кричать то, къ чему они настроены своимъ патрономъ. Эта хитрость ему не удается, онъ осмянъ и выгнанъ изъ дворянскаго собранія, и запасные, по глупости своей, тутъ же голоса свои подаютъ во вредъ ему. Симъ рушатся его замыслы и условленная сватьба одного изъ добрыхъ его пріятелей съ его племянницей, на которой женится потомъ молодой офицеръ, давно уже выбранный ея сердцемъ.— Вс комическія лица сей пьесы очень забавны и говорятъ свойственнымъ имъ языкомъ, а запасные отмнно смшны, но, по какому-то странному упрямству дарованія, т лица, кои сочинитель хотлъ облагородить и выставить съ хорошей стороны, говорятъ только пошлыя правила и такимъ языкомъ, которымъ у насъ никто не говоритъ. Это подало поводъ одному читателю сей комедіи сказать, ‘что вс глупцы въ ней очень милы, а вс умные люди — очень глупы.’ Впрочемъ, новость содержанія и удачно обставленная: толпа нравственныхъ каррикатуръ, весьма громко говорятъ въ пользу этой комедіи. — Польдеръ, Амстердамскій палачъ, романтическая мелодрама, перев. П. Н. Арапова. Главное дйствующее лице — бглый палачъ, который отскаетъ себ руку, чтобъ не отрубить головы любовнику своей дочери — вотъ что романтическаго нашелъ переводчикъ въ этомъ произведеніи Гг. ІІиксерекура и Дюканжа, и вотъ, въ короткихъ словахъ, содержаніе сей мелодрамы, Неправильный, нечистый слогъ и не удачно переданныя французскія фразы — вотъ что должно сказать о труд Г. переводчика.

Въ собственно-литературной нашей проз, замчательнйшимъ явленіемъ въ первой половин года былъ, Иванъ Выжигинъ, нравственно-сатирическій романъ, соч. . В. Булгарина. Нкоторые судьи литературные утверждали, что сочиненіе сіе есть первый рускій оригинальный романъ, это несправедливо, романы Наржнаго, написанные въ одномъ род съ Выжигинымъ, явились гораздо прежде его. Никто изъ безпристрастныхъ читателей не станетъ конечно оспоривать сего права у сочинителя Двухъ Ивановъ, Бурсака, даже Рускаго Жилблаза, не смотря на грубость нкоторыхъ картинъ и недостатки слога. Существенныя достоинства романа: воображеніе, вымыслъ, занимательность завязки и мстами врный сколокъ нравовъ — не вовсе чужды романамъ Наржнаго. Другіе критики, пристрастно-строгіе, ополчались противъ Выжигина и упорно старались отвергнуть у него всякое достоинство. Это также несправедливо: Выжигинъ иметъ весьма важное достоинство, какъ анекдотическая картина нашего времени представленная подъ формою романа. Достоинство сіе доказывается необыкновеннымъ его успхомъ, ибо Выжигина прочли люди всхъ состояній: знатный баринъ, скромный чиновникъ, провинціяльный помщикъ, купецъ и мщанинъ искали въ этомъ роман примненій, каждый по своимъ понятіямъ и соображеніямъ, и каждый, можетъ быть, находилъ ихъ. Отъ сего такое различіе въ мнніяхъ: критиками Выжигина сдлались уже не журналисты и литераторы, а такъ сказать, вся масса его читателей: одни хвалили, другіе корили, и всякъ цнилъ его сообразно съ своими видами и отношеніями. Самые безпристрастные находили, что сочинитель не долженъ былъ касаться такого-то закоренлаго недостатка, не долженъ былъ выставлять на показъ того или другаго. Не входя въ разсужденіе о томъ, что можетъ быть собственностію сатиры въ порокахъ, предразсудкахъ, слабостяхъ и странностяхъ какого-либо народа или сословія, ибо такое разсужденіе повело бы меня весьма далеко отъ моей цли, — я стану разсматривать Выжигина, какъ романъ, какъ произведеніе искуства. Начну съ дйствующихъ лицъ. Не смотря на основную цль сочинителя — написать картину современныхъ нравовъ — Иванъ Выжигинъ, какъ герой романа, долженъ постоянно занимать насъ въ повсти его жизни, слдовательно, долженъ привлечь къ себ наше вниманіе, какъ лице характерное, но въ Выжигин пороки, слабости и добрыя наклонности такъ близко граничатъ между собою, такъ рзко смняютъ другъ друга, что не видишь, доброе или дурное онъ существо, и врожденный, коренный его характеръ нисколько не развертывается. Видишь человка слабаго, безъ правилъ, безъ характера, который кружится въ ту сторону, куда втеръ подуетъ. Таковъ же и другъ его Миловидинъ. Степной философъ Арсаланъ-Султанъ, также лице безхарактерное: Киргизецъ сей схватилъ во время своей жизни съ Европейцами кое-какія замчанія, которыя сочинителю угодно было почтить именемъ философіи, но изъ этой смси разсужденіи и выходокъ человка полуобразованнаго съ кочевыми привычками и понятіями дикаря, составилось какое-то существо двуличное и шаткое. Арсаланъ разнживается, вспоминая о жен своей, подобно какому нибудь герою французскаго романа, и этотъ же Арсаланъ грозитъ смертью своему плннику за малйшее покушеніе къ побгу. Лучше всего очерченъ характеръ тетушки Аделаиды Петровны, въ которомъ много правды и краски очень свжи. Замтимъ, что почти всмъ дйствующимъ лицамъ сочинитель далъ характеристическія названія, подобно надписямъ на аптекарскихъ банкахъ, какъ будто бы для того, чтобы не ошибались, чего въ нихъ искать, таковы: Россіяниновъ, Виртушинъ, Грабилинъ, Вороватинъ, Зарзинъ и пр. и пр. Имена сіи въ роман крайне скучны, именно отъ того, что не разгадывая встрчающихся въ немъ лицъ по ихъ поступкамъ и дйствіямъ, напередъ знаешь, чмъ они должны быть. Сочинитель удовольствовался тмъ, что обозначилъ характеръ каждаго изъ такихъ лицъ его именемъ, и не давалъ себ большаго труда разкрывать его постепенно, привязывать къ нему читателей интересомъ романическимъ. Если станемъ искать въ Выжигин картины современныхъ нравовъ, то увидимъ, что всякой разъ, когда сочинитель касался высшаго круга обществъ Москвы и Петербурга, черты, схваченныя имъ, были неврны. У него, напримръ, кузина Аннетта, двоюродная сестра Миловидина, вводитъ Выжигина въ лучшіе домы. Этого не водится, по крайней мр въ Петербург. Молодая дама, кто бъ она ни была, не можетъ развозить по домамъ неизвстнаго молодаго человка, который ей не родня и представлять его особамъ высшаго званія, иначе, не только дли этого молодаго человка, но и для нея самой двери везд были бы заперты. Та же кузина Аннетта (женщина порядочнаго тона и замужняя) принимаетъ у себя незнакомую двушку, которую Выжигинъ нашелъ ночью въ Екатерингоф и привезъ къ ней въ полночь. Этого также не сдлаетъ ни одна молодая свтская дама хорошаго тона, обязанная отдавать отчетъ въ своихъ поступкахъ мужу своему и тому кругу, къ которому она принадлежитъ. Москва вообще описана и подлена на разные круги общества не по дйствительному своему быту, а по идеалу, который создало изъ нея воображеніе сочинителя. — Какъ романъ, Выжигинъ долженъ быть разсматриваемъ въ своей основ и въ ход. Завязку романа составляетъ гоненіе на Выжигина отъ какой-то княгини, которая подкупаетъ Вороватина, выманить у Выжигина отрченіе отъ наслдства, а Вороватинъ ршается развратить Выжигина, сманить его изъ дому мнимой его тетушки, завезти въ дальніе края Россіи и тамъ умертвить его. Сколько пружинъ для того, чтобъ оттягать 250,000 рублей у неизвстнаго юноши, который самъ не знаетъ, кто былъ его отецъ! Изъ этого источника произходятъ вс бды и вс приключенія Выжигина, которыя сочинитель окончилъ самыми счастливыми послдствіями для своего героя. Но, вроятно, чувствуя всю слабость сей завязки, сочинитель хотлъ поддержать ее необыкновенными приключеніями: для сего-то убійцы везутъ Выжигина въ Оренбургъ, хотя могли бы раздлаться съ нимъ на первой станціи, для сего-то плнъ Выжигина у Киргизовъ, и приключенія пріятеля его, Миловидина, въ Венеціи, Константинопол, Персіи и пр. Эти романическія средства обветшали уже со времени романовъ аббата Прево, и когда въ нихъ описанія и нравы дальнихъ странъ не заключаютъ въ себ ничего новаго, или не представляютъ живо и ощутительно народности и мстности, то средства сіи крайне охлаждаютъ занимательность цлаго, ибо слишкомъ явно показываютъ, что сочинитель вынуждалъ свое воображеніе. Наконецъ, скажемъ наши замчанія и о слог романа: Выжгинъ. Слогъ сей чистъ, правиленъ, но холоденъ, въ разговорахъ же слишкомъ отзывается слогомъ книжнымъ. Т изъ дйствующихъ лицъ, на которыхъ сочинитель хотлъ положить печать ума или добродтели, тяжело высказываютъ свои правила, и какъ будто бы проповдуютъ съ каедры, на заданную тему. Вотъ безпристрастное мое мнніе о Выжигин, какъ объ роман, какъ о цломъ, по въ частностяхъ, онъ заключаетъ въ себ мста, истинно прекрасныя. Таково начало, таковъ почти весь первый томъ. Дтство Выжигина, домъ литовскаго пана, домашній бытъ и плутни жидовъ, роскошная жизнь красавицы тетушки — написаны мастерскою кистью, но, повторю: тамъ, гд сочинитель заглядывалъ въ большой свтъ обихъ столицъ — кисть ему измняла. Множество анекдотовъ, взятыхъ изъ живаго общества и разсянныхъ въ этомъ роман, мстами весьма удачно, составляютъ главную заманчивость Выжигина и длаютъ его любопытнымъ, даже любимымъ чтеніемъ разныхъ классовъ нашей публики. Причину сего объяснилъ я выше. — Ивану Выжигину отъ Сидора Пафнутьевича Простакова посланіе, или отрывки бурной жизни. Успхъ Выжигина, сказываютъ, породилъ многихъ подражателей или послдователей, и намъ общаютъ уже цлыя кипы оригинальныхъ рускихъ романовъ. Это будутъ всё романы нравовъ, въ которыхъ сочинители станутъ рускому человку разсказывать, каковъ онъ, станутъ его учишь добру и журить за пороки и глупости. Въ ожиданіи сей новой отрасли системы взаимнаго обученія, покамстъ явились вышеписанные отрывки бурной жизни, но въ сихъ отрывкахъ мы видимъ только бурный порывъ писать… на зло уму и вкусу. — Черная немочь, повсть, соч. М. Погодина. Молодой купеческій сынъ, Гаврила Аввакумовъ, питая врожденную склонность къ наукамъ и зная непреодолимую къ нимъ ненависть своего отца, длается мраченъ, задумчивъ, даже почти боленъ. отецъ его, богатый скряга, неучъ и наукоборецъ, думаетъ, что сынъ его боленъ черною немочью, посылаетъ его къ священнику, и сей, вывдавъ у юноши его тайну — страсть къ ученью, общаетъ ему свое ходатайство у стараго Аввакумова. Между тмъ, отецъ и мать хотятъ женить Гаврилу, объявляютъ ему о томъ и настоятельно требуютъ его повиновенія. Онъ уходитъ отъ нихъ въ отчаяніи, вскор потомъ привозятъ къ нимъ безжизненный трупъ ихъ сына, онъ утопился въ Москв рк. Вотъ содержаніе сей повсти. Безумный поступокъ Гаврилы не можетъ быть оправданъ страстью къ наукамъ и всякою другою страстью: Гаврила могъ бы жениться въ угоду своимъ родителямъ, и это не помшало бы ему заниматься втайн образованіемъ своего ума, что составляло единственную цль, къ которой онъ стремился въ жизни. Прочтешь повсть — и никакого участія не почувствуешь къ герою оной, пожалешь только разв о томъ, что могутъ быть такія неутшительныя явленія — люди, въ которыхъ отъ самаго рожденія таится и съ лтами развертывается зародышъ сумасбродства. Подобныхъ явленій или подобныхъ заблужденій не должно бъ было выставлять, особливо въ такомъ вид, въ которомъ сочинитель старается облагородить поступокъ, бывшій слдствіемъ горячки въ мозгу. Главное дйствующее лицо, Гаврила Аввакумовъ, выходитъ изъ предловъ вроятнаго, даже возможнаго: не образованный юноша видитъ, какъ бы въ магистическомъ сн, все то, что пріобртается только долговременнымъ, постояннымъ ученьемъ, и говоритъ объ этомъ доброму священнику языкомъ ученаго. Не такъ зараждаются и слоятся первобытныя понятія въ ум природнаго генія, онъ можетъ много вмщать сихъ понятій, но не въ томъ порядк и послдствіи, какъ Г. Погодинъ высказываетъ ихъ за героя своей повсти. Мы видли тому живой примръ, покойнаго Власова, природнаго химика, бывшаго потомъ отличнымъ лаборантомъ, но тогда уже, когда онъ открывшееся ему собственными дарованіями, исправилъ и поврилъ наблюденіями и опытами мужей ученйшихъ по части химіи, каковы Тенаръ, Гомфри Деви и пр…. Нкоторыя подробности въ повсти Г. Погодина: бытъ средняго состоянія Москвичей, сватовство и пр., схвачены весьма врно и хорошо, вообще эта часть повсти и занимательна и жива, но слогъ крайне неровенъ: сочинитель въ разсказ своемъ то увлекается въ возвышенный, то спускается до низкаго, разговорнаго слога самыхъ простонародныхъ своихъ дйствующихъ лицъ.— И вотъ все, о чемъ должно было говорить изъ прозаическихъ произведеній нашей словесности за сіе полугодіе. Изъ переводовъ, упомянемъ о слдующихъ: Повсти и литературные отрывки Г. Полеваго. Издатель Московскаго Телеграфа собралъ вс достойныя вниманія, собственно-литературныя статьи, переведенныя имъ и помщенныя въ разныхъ книжкахъ его журнала, и печатаетъ ихъ особою книгою. Донын вышло 3 тома сихъ Повстей и пр., всхъ будетъ шесть. Занимательность и разнообразіе статей, собранныхъ и разположенныхъ съ умомъ и вкусомъ, вполн заслуживаютъ сей книг похвалу и вниманіе, желательно бы было, однако жь, чтобы Г. Полевой, въ послдующихъ томахъ, внимательне пересмотрлъ прежніе свои переводы и мстами исправилъ бы ихъ слогъ. Въ срочныхъ переводахъ для журналовъ, недосмотры и негладкость слога могутъ еще быть извинены поспшностію, если они не слишкомъ часто попадаются, но издавая переводы сіи особою книгою, трудившійся надъ оными обязанъ изгладить вс прежніе ихъ недостатки. Такъ длали отличнйшіе наши журналисты-писатели, при изданіи вполн трудовъ своихъ. — Повсти для дтей. Счастливый выборъ изъ лучшихъ иностранныхъ писателей, заманчивое содержаніе сихъ повстей и прекрасный слогъ перевода (надъ коимъ, какъ извстно, трудилась одна почтенная Россіянка), длаютъ сію книгу назидательнымъ и пріятнымъ чтеніемъ для юныхъ читателей. Въ первой части помщены повсти для перваго возраста, во второй — повсти, назначаемыя для дтей отъ 9^{ти до} 12^тилтъ. Вс он отличаются чистою, нравственною цлью и отмнно-увлекательнымъ разсказомъ. — Вудстокъ, или всадникъ, пер. Г. де-Шаплета. Хорошій переводъ хорошаго романа Валтера Скотта, этого перевода никакъ не должно смшивать съ другимъ, изданнымъ въ Москв, подъ заглавіемъ, Вудстокъ, или кавалеръ. О семъ послднемъ нечего сказать утшительнаго, равно какъ и о переводахъ нкоторыхъ другихъ романовъ британскаго романиста-поэта. Можно только пожалть, что такіе, поставляемые въ Москв на подрядъ переводы, до сихъ поръ еще не перевелись. — Г. де-Шаплетъ напечаталъ еще, Путешествіе по Турціи изъ Константинополя съ Англію, чрезъ Вну, соч. Р. Вальша. Достоинство сей книги оцнено иностранными, и отчасти нашими журналистами, вс отдали справедливость любопытнымъ свдніямъ о Турціи, кои путешественникъ въ ней сообщаетъ, и хорошимъ переводомъ сего путешествія Г. де-Шаплетъ оказалъ истинную услугу нашей публик.

Почтенный нашъ оріенталистъ, О. Іакинъ Бичуринъ, постоянно обогащаетъ словесность нашу переводами съ китайскаго языка и собственными сочиненіями, кои вс знакомятъ насъ или съ исторіей, или съ географіей, статистикой и нравами жителей Китая и сопредльныхъ ему странъ. Въ первой половин 1829 года, О. Іакинъ издалъ, Описаніе Чжуньгаріи и восточнаго Туркистана, пер. съ Китайскаго, книгу, весьма хорошо знакомящую насъ съ сею частью средней Азіи. Въ этомъ сочиненіи, между прочимъ, любопытны баснословныя понятія Китайцевъ о Россіи. Позабавясь ихъ невжествомъ на счетъ нашей отчизны, отъ всего сердца простимъ добрымъ Китайцамъ, которые дале Кяхты никогда не путешествуютъ по Россіи, и простимъ тмъ охотне, что просвщенные Европейцы, особливо Англичане и Французы, донын еще почти не мене Китайцевъ о насъ баснословятъ — Описаніе Пекина, съ планомъ сего города. Планъ сей быль снятъ по порученію О. Іакина, въ бытность его въ столиц Китая, однимъ тамошнимъ инженеромъ. Описаніе, весьма подробное, переведено также съ китайскаго нашимъ оріенталистомъ на рускій и на французскій языки, и напечатано особыми книжками. — Исторіи первыхъ четырехъ Хановъ изъ дома Чингисова, пер. съ китайскаго. Эта книга есть извлеченіе, сдланное трудолюбивымъ О. Іакиномъ изъ двухъ китайскихъ сочиненій: Исторіи Чингисова дома и Всеобщей Китайской Исторіи. Соприкосновенность исторіи китайскихъ завоевателей съ бытописаніями нашего отечества, возбуждаетъ справедливое любопытство узнать дла ихъ завоевателей на восток, и то, что объ нихъ пишутъ ныншніе наши сосди, Китайцы. О. Іакинъ, въ этой книг, доставляетъ намъ весьма полныя о томъ свднія. — Здсь кстати упомянуть о привязчивыхъ и часто неосновательныхъ выходкахъ парижскаго оріенталиста, Г. Клапрота, противъ почтеннаго нашего соотечественника, О. Іакина. Г. Клапротъ, опираясь на свои знанія (весьма подверженныя сомннію) во всхъ изыскахъ и нарчіяхъ Азіи, ршительно опровергалъ достоинство переводовъ О. Іакина и врность принятыхъ имъ правописанія и выговора именъ китайскихъ. Но кто боле заслуживаетъ вры, Г. ли Клапротъ, научившійся китайскому языку, не вызжая изъ Парижа, или О. Іакинъ, прожившій 14 лтъ въ столиц Китая и тщательно изучавшій на мст языкъ китайскій, его выговоръ и словесность? Вопросъ сей ршается самъ собою. Касательно другихъ ипотезъ Г. Клапрота, на счетъ предполагаемой имъ неправильности выговора самихъ китайскихъ ученыхъ въ Пекин, ему можно отвчать слдующимъ примромъ: что, если бы какой упрямый иностранецъ вздумалъ при немъ уврять, будто бы въ Русильон или въ Тулуз народъ правильне говоритъ по-французски, нежели образованные люди въ Париж,— не разсмялся ли бы Г. Клапротъ? Я думаю, то же сдлалъ бы Китаецъ, которому бы онъ стадъ предлагать свои ипотезы.

Картина войнъ Россіи съ Турціей, соч. Г. Бутурлина, извстнаго просвщенной Европ своею Исторіей войны 1813 года. Сія Картина воинъ съ Турціей написана имъ на французскомъ язык и напечатана была въ весьма маломъ числ экземпляровъ. Переводъ ея на рускій языкъ есть дло пера опытнаго, это доказываютъ хорошій слогъ и точность военныхъ выраженій. Третью часть сей книги составитъ изображеніе кампаніи 1828, а можетъ быть также и 1829 года.— Исторія Села Царскаго, составленная изъ длъ архива правленія Царскосельскаго, И. Яковкинымъ. Въ этой книг заключаются многія любопытныя свднія о сей истинно-Царской мыз, исторію оной сочинитель начинаетъ еще съ того времени, когда Шведы владли Ингріей, но мы должны сказать, что онъ слишкомъ неумренно пользовался архивомъ Царскаго Села. Какое дло читателю, напр., до старыхъ донесеніи архитекторскихъ и до записокъ о числ работниковъ?— Исторія древней и новой Литературы, соч. Фридриха Шлегеля, перев. съ нмецкаго. Давно уже любители словесности желали видть на рускомъ язык сіе твореніе, коего сочинитель, справедливо славимый за обширныя его свднія, необыкновенный умъ и вкусъ, пролилъ новый свтъ на исторію всемірной литературы. Переводъ хорошъ и точенъ, можно бы однако пожелать, чтобы прелагатель не слишкомъ строго придерживался длинныхъ нмецкихъ періодовъ, которые въ нашемъ язык часто вредитъ ясности слога. — Путешествіе вокругъ свта, на военномъ шлюп Предпріятіе, Капитанъ-Лейтенанта Коцебу. Въ семъ четырехъ-лтнемъ путешествіи (съ 1830 по 1827 годъ), Г. Коцебу сдлалъ многія географическія наблюденія, открылъ нсколько новыхъ острововъ и врне другихъ путешественниковъ описалъ нкоторые изъ преждеизвстныхъ. — Древнее сказаніе о побд Димитрія Донскаго надъ Мамаемъ, изданное И. Снгиревымъ. Издатель оказалъ весьма большую услугу любителямъ руской старины напечатаніемъ сей, можно сказать, исторической поэмы, ибо не смотря на то, что она писана не стихами, многія мста, исполненныя поэзіи, и полу-драматическій разсказъ сего стариннаго отрывка, ставитъ его на ряду съ извстнымъ Словомъ о Полку Игорев. Г. Снгиревъ сличилъ находящійся у него весьма хорошій списокъ съ нсколькими другими, и мстами дополнилъ его изъ оныхъ или прилагалъ варіанты въ вид примчаній.

Но драгоцннйшимъ и вмст умилительнйшимъ явленіемъ въ сей половин года, но части исторіи, былъ двнадцатый томъ Исторіи Государства Россійскаго, послдній трудъ нашего незабвеннаго Карамзина. Борясь уже съ тяжкими страданіями при переход отъ временной жизни къ вчности, которую онъ утвердилъ за собой и въ здшнемъ мир своими славными твореніями, — Карамзинъ доканчивалъ намъ сказанія о шаткомъ правленіи Василія Іоанновича Шуйскаго и о послднихъ самозванцахъ тогдашняго времени. Быстрый перерывъ, коимъ прекращаются сіи сказанія, ясно говорить, что на этомъ мст крайнее разслабленіе полуразрушеннаго состава тлеснаго побороло наконецъ силу духа въ знаменитомъ нашемъ Исторіограф. Но только сіе безвременное окончаніе и напоминаетъ о готовившейся намъ горькой утрат: все прочее въ семъ 12 том согрто прежнимъ жаромъ души, пламенной ко всему великому и прекрасному, изображено тмъ же краснорчивымъ перомъ писателя, любившаго и прославившаго свое отечество. Слабый Василіи Шуйскій, вдругъ какъ бы пробуждавшійся отъ усыпленія и въ ршительную минуту умвшій быть царемъ, юный, доблестный князь Михаилъ Скопинъ-Шуйскій, котораго чистая, безкорыстная любовь къ отечеству и знаменитые подвиги на защиту его, привязываютъ читателя къ сему герою всми чувствами благороднаго сердца, твердый въ бдствіяхъ мужъ, патріархъ Эрмогенъ, князь Димитрій Пожарскій, тогда уже возносившій сильную руку свою къ спасенію Россіи, хитрый, но бодрый духомъ Липуновъ, котораго жертвы для отечества, запечатлнныя его смертію, заглаживаютъ вс другіе, недостойные памяти его поступки: — вс сіи лица представлены съ неподражаемымъ искуствомъ, въ ихъ разнообразнымъ дйствіяхъ, въ стремленіи къ цли своей различными путями, въ живой игр страстей, въ другой стороны, плачевное состояніе Россіи, раздираемой бунтами и покушеніями Самозванцевъ, вс бдствія междоусобія, какими обыкновенно запечатлвается годины сильныхъ потрясеній государственныхъ, зло частное, произтекавшее изъ золъ общественныхъ, — вотъ предметы картины, которую столь живо, столь сильно, такими яркими и врными красками начертала намъ кисть сего несравненнаго историка-живописца! Невозможно выразить тою удивительнаго дара, той недоступной прелести слога, которыми писатель нашъ дйствуетъ на душу своихъ читателей, съ которыми онъ увлекаетъ и приковываетъ ихъ вниманіе, умъ и воображеніе. Разумется, и говорю здсь не о душахъ холодныхъ, ихъ ничто не трогаетъ, и на памятник, который воздвигнутъ Карамзинымъ къ неувядаемой себ слав,, въ 12^ти томахъ его Исторіи, неукротимыя ихъ руки силятся оставить слды незамтнаго ихъ бытія. И чего хотятъ они? и какъ согласить разнородныя, часто противорчащія одно другому ихъ требованія?… Карамзинъ постигъ требованія высшія — требованія Рускаго народа его времени и написалъ для него Исторію, которая, по выраженію Внценоснаго Цнителя трудовъ Исторіографа, достойна Рускаго народа.

О. Сомовъ.

Читайте также: