Оборона летописи русской Несторовой от навета скептиков, Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1840
Время на прочтение: 7 минут(ы)
В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том 4. Статьи и рецензии (1840-1841).
М., Издательство Академии Наук СССР, 1954
54. Оборона летописи русской Несторовой от навета скептиков. Санкт-Петербург. 1840. В тип. импер. Российской Академии. В 8-ю д. л. VI, 462 и LXV стр.1
Книги, подобные ‘Обороне летописи русской’,— истинная редкость не только в нашей, но и в какой угодно европейской литературе: это плод многолетних, напряженных трудов, плод обширных сведений и неутомимого внимания, направленного на критический разбор даже самых мелочных и, повидимому, несколько отдаленных от предмета, но действительно относящихся к нему фактов. В то время, когда наша беллетрическая литература рассыпается в фейерверочных искрах легоньких повестей и красиво напечатанных виршах или исчезает, как в клубах дыма, в серобумажных романах фризурных сочинителей,2 — ученая литература дарит нас, время от времени, такими произведениями, которые могут составить капитал науки и послужить действительным, прочным основанием к дальнейшим приобретениям. Таково и сочинение г-на Буткова, о котором мы говорим теперь и которое, бесспорно, составляет важнейшую ученую книгу из всех появившихся в нынешнем, году на русском языке.
Г-н Бутков, если не ошибаемся, не издавал еще для публики отдельно критических своих исследований о древнем периоде русской истории и ограничивался только помещением своих статей по этой части в разных периодических изданиях. Теперь он решился, так сказать, собратй в одну книгу свои критические разыскания, свои убеждения, основанные на долговременных, внимательных исследованиях, и направить эту книгу против тех русских ученых, которые, вследствие также долговременных и — верим, несомненно — добросовестных трудов, убедились, что летопись, известная под именем ‘Несторовой’ и служащая до сих пор основанием древней истории России до XI века, не есть рукопись, составленная одним человеком, что, напротив, в ней к преданиям, исказившимся от времени, присоединились сказания о происшествиях иноземных, только примененных к русским событиям, что инок Киево-Печерского монастыря, Нестор, мог оставить нам не более, как монастырские записки о событиях монастыря, к нему близких и достоверно ему известных, а всё прочее принадлежит не ему и смешано с его записками после, что, следовательно, все сказания летописи о Рюриках, Аскольдах, Дирах, Олегах, Игорях, Ольгах, Святославах, Владимирах и Ярославах не могут быть признаны за достоверные, не будучи подтверждены ни современными сказаниями иностранцев, ни философиею истории, что поэтому несправедливо почитают Новгород основанным в IX веке, что, в противность уверениям Шлёцеровой школы, не существовало варяго-руссов, пришедших с севера, но что варяги были славяне, пришедшие на север России в XII веке, а руссы искони обитали на юге ее, и проч. и проч. Все эти исследования так названных г-м Бутковым ‘скептиков’ очень важны и основаны на таких совестливых убеждениях, на каких должны основываться все ученые разыскания. Но, к сожалению, до сих пор еще они известны в отрывках, рассеянные там и сям по журналам. Г-н Бутков мог собрать только 18 статей, против которых и поставил свою ‘Оборону’.
Вся книга его разделяется на две части: первая касается только летописи, приписываемой Нестору, и содержит в себе рассмотрение следующих вопросов: 1) на такой ли степени образования стояла Россия в XI веке, чтоб могла иметь тогда собственного летописца? 2) источники летописи русской, 3) руссы Аскольдовы и договоры Олега и Игоря, 4) руссы Шлёцеровы и Эверсовы, 5) кто были руссы и варяги, по понятию скептиков? и 6) основание Новагорода и его торговля.— Вторая часть относится собственно до Нестора и состоит из следующих шести глав: 1) Явление Нестора, образование сего инока, начало и конец его временника, 2) Разбор мнения скептиков о древних монастырских записках, 3) Связь с летописью Нестеровых отдельных повестей о Борисе и Глебе, о зачале Печерского монастыря и о житии Феодосиевом, 4) Средства Нестеровы к собранию для летописи материалов, 5) О Василии, Сильвестре и Татищеве и 6) С каких пор Нестор известен в звании летописца?— Почти половина книги занята примечаниями, объяснениями, ссылками и также критическими разысканиями. За ‘Примечаниями’ следует ‘Прибавление’, состоящее из особой статьи: ‘О руссах славянских, обитавших от устья Эльбы по всему берегу Балтики и Финского залива до вершин Днепра и Волги и до впадения Днепра в Черное море’, написанной по поводу статьи г-на Морошкина ‘О руссах славянских’. Ко всему этому присоединен ‘Указатель лиц, географических имен и замечательных предметов’. Одним словом, это — сочинение, облеченное во всеоружие ученой книги.
Привыкши всегда отдавать почет труду честному и полезному, мы готовы были бы посвятить всё свое время на то, чтоб подробно рассмотреть книгу г-на Буткова и высказать свои собственные убеждения касательно исследоваемых им вопросов, но нас останавливает одно важное обстоятельство, которое до времени, кажется, должно было бы прекратить все подобные исследования,— именно: у нас нет еще летописи, изданной так, чтоб любознательный археолог мог положиться на нее, как на список возможно вернейший. Всё, что было издано до сих пор, сделано по отдельным спискам и неполно, во всех изданных доныне списках встречаются разноречия, которые могут быть приписаны и умышленному произволу издателей, хотевших читать известные места летописи так, а не иначе, или невольным ошибкам при списывании и печатании. Только одна Археографическая комиссия, имеющая теперь в своем распоряжении все существующие в России списки летописи — и харатейные и бумажные, да, сверх того, собравшая огромное число разных летописных сборников,— только она одна может дать нам летопись в настоящем ее виде, с вариантами, примечаниями, комментариями, снимками, тогда только — никак не прежде — вопрос о достоверности летописи и сказаний ее может быть рассматриваем со всех его сторон, тогда же можно будет рассматривать и вопрос о самом Несторе, как летописце. Судя по известиям, помещенным в ‘Журнале министерства народного просвещения’, мы должны скоро ожидать издания летописи, приготовляемого Археографическою комиссиею и долженствующего составить эпоху в трудах наших по русской истории. До того же времени, казалось бы, приличнее всего — ждать и приготовлять свои нападения или обороны для того, чтобы предложить их ученому свету в то время, когда они будут опираться уже на прочном, неколеблемом основании. В летописи, написанной, по мнению не-скептиков, за семь веков пред сим, важно не только каждое слово,— каждая буква: а кто поручится, при разноречии списков, что известное слово написано правильнее в одном, нежели в другом? Всё это должно быть еще озарено и выяснено историческою, даже палеографическою критикою, утверждающеюся на своде и сличении всех существующих списков летописи, и тогда только возможно спорить о достоверности или недостоверности ‘Повести временных лет’ и выводить свои заключения как из априорного, так и из апостериорного воззрения на нее.
По одной уже невозможности рассматривать вопросы, которые задал себе г. Бутков (не говорим о многих других причинах), мы никак не скажем, чтоб он успел ‘оборонить летопись от навета скептиков’, при всяком утверждении его, человек, хоть немного знакомый с делом, поусомнится и поостережется верить ему, ибо эта вера пока должна быть верою на слово. Не скажем также ничего и о ‘разборе разных других, более занимательных (как говорит сам автор) новейших исследований, относящихся до древней истории российской’ и помещенных в ‘Примечаниях’.
Не менее того, труд г. Буткова, как труд ученый, заслуживает полную благодарность всех, принимающих участие в успехах отечественной истории. Автор, как видно, знакомый со многими иностранными языками, перечел, кажется, всё, что прямо или косвенно относится к древнейшей русской истории и что напечатано на языках латинском, греческом, французском, немецком или английском, сверх того, прочел и обсудил, с своей точки зрения, всё, решительно всё, что только было написано у нас о летописи Несторовой как в защиту, так и в опровержение ее достоверности, не пропустил не только ни одной книги, ни одной журнальной статьи, когда-либо и где-либо напечатанной, но даже заметил каждый мимоходный намек, сделанный в какой-нибудь газете, в статьях, иногда вовсе не относящихся прямо к его предмету. Согласитесь, что одна только пламенная, бескорыстная, постоянно твердая любовь к науке может поддержать человека в подобном подвиге, только одно чистое и благородное желание утвердиться в своих убеждениях и ученых верованиях может отважить на такое тяжелое дело, требующее и огромного запаса времени, и неутомимого трудолюбия! Много ли у нас, со времени издания ‘Истории государства Российского’, появилось таких обдуманных, с таким постоянным, неуклонным трудом составленных Произведений по части русской истории? Поищите-ка: ни одного не найдете! Удовлетворительны или неудовлетворительны покажутся вам все доводы автора — вы всё-таки обязаны будете отзываться с уважением о труде его, хотя бы этот труд не заключал в себе никакого другого достоинства, кроме беспримерности… Мы нисколько не хотим этим сказать, чтоб труд г. Буткова не заключал в себе никакого другого достоинства, — напротив, одно уже то, что он собрал воедино, с одной стороны, все возражения так называемых им ‘скептиков’, а с другой — все возможные опровержения или защищения, которые когда-либо высказываемы были в утверждение достоверности ‘русской Несторовой летописи’,— одно уже это делает книгу его драгоценным сборником для каждого, кто интересуется вопросами древней истории России. Притом же, мы уверены, она поведет нашу историческую критику к дальнейшим открытиям: ‘скептики’, наверное, не оставят книги г. Буткова без возражения. Да и неприлично было бы им уклоняться от боя тогда, как есть возможность полагать, что победа останется на их стороне. Только пусть же они и изготовятся к защите своей так, как готовился г. Бутков к нападению на них: без этого бой не может быть равен, и они легко могут проиграть. Не отрывочные журнальные или газетные статьи нужны теперь: нужен полный, обдуманный и на прочных началах основанный трактат, нужно вывести наружу все свои убеждения — не с намеками только, но со всеми цитатами, со всеми пособиями, какие могут доставить сведения, обнародованные и отечественными и иностранными исследователями. Но мы уверены также, что ‘скептики’ не начнут этого дела прежде, нежели Археографическая комиссия вполне окончит свое издание летописи: без этого они строили бы свою оборону на рыхлой, ненадежной почве…
От чистого сердца отдавая полную справедливость полезному и достойному всякого уважения труду г. Буткова, мы никогда не осмелимся поднять руку, чтоб обвинить его в его неравнодушии и выражениях не совсем скромных, иногда употребляемых им против ‘скептиков’. Нет, никогда не поставим мы в вину горячую привязанность к своему убеждению! Неравнодушие автора нам понятнее, может быть, нежели кому-нибудь другому, ибо там, где дело касается до противоречия нашим задушевным убеждениям, редко можем мы сохранить полное хладнокровие, убеждение мое — часть меня самого: если кто покушается отнять его у меня, я защищаюсь и, без сомнения, с жаром, до последней возможности, как защищался бы против всякого, кто захотел бы покуситься на мою жизнь или нанесть мне рану. Убеждение мое — моя святыня, я не позволю оскорблять ее и не откажусь от нее произвольно. Другое дело, если б у меня не было никаких человеческих верований, никаких задушевных убеждений, которые срослись бы с внутренним существом моим: тогда я шутил бы над всем и от всякого противоречащего мнения, от всякой противоположной системы отделывался бы шуточками, иногда язвительными, иногда ничего не значащими, но такое равнодушие в деле науки всегда доказывало бы мое неуважение к ней и отсутствие во мне истинного убеждения в чем бы то ни было. Если ж это убеждение есть, если дело истины — мое кровное дело, принимаемое мною прямо к сердцу,— о, тогда прошу извинить: хладнокровным быть не могу и не буду! Да и скажите, бога ради, отчего же позволяют честному человеку говорить горячо против порока, разврата, бесчестности и отстаивать права добродетели, а ученому не хотят дозволить нехладнокровной фразы, сказанной в защиту идеи, с которою, прожив несколько лет, он сроднился и в истине которой он убежден? Разве истина священна менее добродетели?.. Итак, будучи далеки от того, чтоб порицать г. Буткова за его неравнодушие в споре с антагонистами, мы видим в этом только доказательство, что он глубоко убежден в верности своей системы, а всякое искреннее, добросовестное убеждение, в наших глазах, — почтенно. Если можно упрекнуть автора в чем-нибудь, так разве в том, что он в ‘Примечаниях’ своих нередко только указывает на статьи свои, помещенные некогда в разных журналах и газетах. Почему бы, казалось, не перепечатать этих статей в виде приложения же к книге? А то, посудите, всякий ли имеет возможность отыскать тот нумер газеты или журнала, где находится указанная статья, — и особенно газеты: многие ли сберегают у себя летучие листки, чаще всего употребляемые на обвертки?
1. ‘Отеч. записки’ 1840, т. XI, No 8 (ценз. разр. около 15/VIII), отд. VI, стр. 46—50. Без подписи.
Принадлежность рецензии Белинскому установлена В. С. Спиридоновым (см. ПссБ, т. XII, стр. 244—249, примеч. 13).
2. О ‘фризурной литературе’ см. ИАН, т. III, примеч. 828.