Общий вид города, общий смысл города — необыкновенно важен, как и его укромные, замечательные уголки. И каждое поколение несет на себе обязанность сохранить этот смысл, не изуродовать этого вида, сберечь эти подробности. Мне пришлось недавно упомянуть о совершенной неуместности мусульманской мечети против Троицкого моста, на которую все теперь ‘волей-неволей’ смотрят, кому случится ехать на излюбленные петербуржцами ‘острова’… Самое имя ‘Троицкий мост’ потеряло с постройкою мечети основание и мотив: мост, очевидно, так назван от Троицкого собора, на который с этой части Невы открывался вид, но теперь вида больше нет, собор задвинут, и мост можно бы назвать, а петербуржцы, пожалуй, и станут называть ‘татарским’… По тому же мотиву, по которому раньше называли ‘Троицким’…
Обыватель русский, имев всегда очень мало гражданских и политических прав, тем ревнивее к своим художественным правам, хоть в качестве зрителя, хоть в качестве жителя. И я не только с удовольствием, но и с чувством некоторой обязанности довожу до сведения ‘кому ведать надлежит’ следующую жалобу петербургского ‘обывателя’ (подпись на письме), относящуюся к предмету моей заметки: … ‘Вы заметили ту вопиющую и преступную оплошность, с которою кто-то дозволил отстраиваемой татарской мечети обезобразить историческое место Петербурга: то место, где находятся Троицкий собор и часовня Спасителя, — с образом, который брал с собою в походы Петр Великий. Ежедневно путешествуя по Неве, человеку, по силам своим верующему и любящему свою родину, больно и тяжело видеть все это, и особенно, когда подъезжаешь на пароходике к часовне Спасителя. Матрос выкрикивает: ‘Спаситель’, — православный человек, не потерявший веру, осеняет себя крестным знамением — и что же перед собою видит, к ужасу: две противные рожи, вывезенные генералом Гродековым из Манчжурии, одна, как я заметил, с надписью ‘Ши-цзи’. Неужели не нашлось для этих китайских богов более подходящего места, а как будто на поругание над исторической святыней избрали это самое драгоценное для православного человека место? Неужели не догадались на этом месте поставить копию со св. иконы Нерукотворенного Спаса {Икона в часовне Спасителя, которую брал с собою в походы основатель Петербурга.}, с надписью крупными буквами: ‘Пречистому Твоему Образу поклоняемся, Благий’, и какое утешение было бы православному человеку видеть образ Спасителя вместо кощунственного ‘Ши-цзи’.
‘Ради Бога, умоляю вас, обратите ваше внимание на это вопиющее горе и зло (вот! — В.Р.), которое умышленно старается загасить и затемнить наши вековые устои и вековые святыни, и покорнейше прошу написать по этому поводу статью, дабы разбудить совесть (вот! — В.Р.) у кого следует, но прежде, советую, сами лично проверьте все мною высказанное, израсходуйте немного времени, и, увидевши это печальное зрелище, вы лучше поверите, как тяжело все это видеть православному человеку. С почтением, Обыватель‘.
Письмо это, в своей разумности, основательности, в своем натуральном голосе, гораздо значительнее всякой статьи. За ним стоят десятки тысяч голосов, которым только некогда писать, не умеют писать. Эти люди имеют право видеть все так, как желают видеть, и этнографические диковинки ген. Гродекова, а по-русски просто ‘рожи’, должны быть от ‘Спасителя’ убраны, и конечно, — немедленно. Это сделает градоначальник, дума или ‘от кого это зависит’. Такое физическое сближение есть, конечно, кощунство, — и ему не место на улице, которая есть ‘общий наш дом’, т.е. всех петербуржцев ‘дом’, всех православных. Управе и ‘кому следует’ вообще нужно считаться с ‘обывателем’, который дает армии сынов, да и вообще ‘как стена’ держит нас всех, говорящих, пишущих, держит на себе и собою и гг. ‘распоряжающихся’. Мне, в заключение, хочется, чтобы кто-нибудь из компетентных и знающих людей сообщил в печать сведение: когда и кем было выбрано, разрешено и утверждено место для мечети, так сказать, ‘на носу’ троицких святынь и до известной степени ‘бьющее в нос’ всем православным… Ведь это не такая пустая и маленькая вещь, ‘отвести место для храма’ (пусть мусульманского), и не писаря же в какой-нибудь канцелярии это решали. Кто об этом советовался и кто думал? Вероятно, — коллегиальное учреждение, и тогда хочется знать его имя…
Обижен русский человек. И все это — не хорошее дело. И ‘Колокол’ промолчал, и митрополит Антоний не вспомнил, и Св. Синод не озаботился. Вот чего никогда, никогда не допустил бы, не просмотрел бы ‘сквозь пальцы’ митрополит Филарет. А знаете, отчего все произошло? Нет панорамы целого в уме…
Посмотрели план Петербурга. Вот ‘точка’. Она ‘ничем не занята’. Нужно ‘место мечети’. Тогда эту ‘вещественную мечеть’ нанести на эту ‘пустую точку’. К ‘плану Петербурга’, выраженному в отвлеченных линиях, без души, без смысла, без художества, без молитвы и воспоминаний, прибавился ‘квадратик’ с горошину величиной, и больше ничего. Так и все и ‘разрешилось’. Отвечу милому ‘Обывателю’:
— Терпи, русский человек, терпи, делать нечего: мы сами-то стали все, над тобою сверху, — Ши-цзи: и зачем их было Гродекову вывозить из Манчжурии, ‘эти рожи’, если на Невском и в канцеляриях стоят и ходят все сплошь такие же точно Ши-цзи…
Впервые опубликовано: Новое время. 1911. 9 июля. No 12687.