Одни только ‘Московские Ведомости’ говорят разумное слово об университетах, являющихся ныне в виду всех, к несчастью, ‘рассыпанною храминой’ на песчаном грунте. Отношение русской печати к этому делу служит печальным признаком низкой культуры и свидетелем убожества, по истине testimonium paupertatis.1 Одна газета, никогда не имевшая, правда, определенного и твердого направления,2 попробовала обмолвиться словом разума, и что же? Вся остальная печать набросилась на нее с диким лаем, который до сих пор не умолкает. Больно и стыдно за печать, претендующую руководить общественным мнением.
Вы указываете справедливо на постыдное падение серьезной науки в наших университетах. Наука пропала, когда в профессорской корпорации угасла живая духовная связь с юношеством и профессор считает себя обязанным только прийти в известный час и прочесть лекцию кучке слушателей, собранных в аудитории: происходит над слушателями какой-то эксперимент ‘in anima vili’,3 — затем оператор уходит и дела ему нет до того, что происходит в умах и душах его слушателей, и что прибавилось к их росту и развитию от речей его. Чтение совершается само по себе,— и сама по себе живет, движется, волнуется пестрая толпа студентов, проходящих лишь по имени курс учения, самый этот курс протягивается много-много на пять месяцев в течении учебного года.
Между тем, с умножением толпы, наполняющей лишь по имени университеты, ослабляется в среде профессорской чувство живой нравственной связи с университетом, и даже те формальные упражнения студентов, кои держались еще обычаем, прекращаются. Недавно я был свидетелем, как отец убеждал своего сына на третьем курсе Петербургского университета приняться заранее за работу над курсовым сочинением, и узнал, к своему удивлению, что ныне уже эти сочинения не требуются.
Не так бывало в прежнее время — вспомним хотя цветущую пору Московского университета в 40-х годах. Едва поступил студент, выдержав серьезный вступительный экзамен, на первый курс, как уже принимается за него почтенный, недостаточно оцененный профессор С. П. Шевырев.4 Он раздавал студентам книги или тетрадки иностранных и русских журналов, по своему выбору, задавая прочесть указанное сочинение по истории, политической экономии, словесности и тому подобное и изложить толково и грамотно сущность прочитанного. Некоторые из других профессоров делали то же или задавали студентам составлять лекцию из прочитанного. Ныне уже не слышно о такой деятельности профессоров, кроме случайных разве исключений.
Не так ведется дело в серьезных учебных заведениях Европы и Америки. Вот, например, что пишет мне на днях знакомый студент университета в Чикаго, родом из русских крестьян Корсунского уезда Симбирской губернии. По курсу описательной социологии, обязательному для всех факультетов, от каждого студента требуется, чтобы каждый составил план места своей родины, своего жительства или того места, которое он знает основательно. При плане он должен описать: состояние богатых, средних и бедных классов населения с их экономическим, художественным, религиозным, нравственным, юридическим, политическим, семейным основанием и настроением, описать их обычаи, социальные взаимоотношения, промыслы, торговлю, где есть — фабрики и заводы, описать железные дороги и пути сообщения, сделать исторический очерк местности с ее населением и т. п. Итак, мой корреспондент описал на 112 страницах родину свою, село Большие Березники, с присоединением 8 планов, и его сочинение читалось в аудитории факультета.
Что значит наука, без образования методического, без воспитания навыка и умения приводить в порядок мысли и впечатления. Нынче независимо от Университетов заводятся, по английскому образцу, вольные чтения — для всех классов, и мы по привычке брать все с чужого образца, заводим кое-где и кое-как так называемые ‘University Extension’! Но… там за это дело берутся серьезные ученые и ведут его систематически… Однако и там дело, развиваясь мало-помалу, совершенствуется, сознается, что оно не может быть плодотворно без воспитания мысли, без ее руководства. Одни чтения, сами по себе, как бы ни были превосходны, не приносят плода. ‘Предметы чтений,— говорит один из мастеров этого дела (недавно организовавший его на новых основаниях в Оксфорде) — или политические, и в таком случае лекторы всегда люди партии, имеющие целью не образовывать людей, а приобрести сторонников. Или целью чтений служит популяризация научных предметов, в таком случае из них выходит одно лишь краткое изложение,— и они оставляют в памяти лишь несколько поверхностных знаний и натверженных терминов. Слушателя таких курсов можно уподобить чужестранному путнику, который, войдя в незнакомую деревню, принимается спрашивать встречных, чтоб указали ему дорогу. Но куда идешь ты — спрашивают его, а он отвечает, что забыл название города, но вспомнит непременно, когда ему укажут дорогу. Куда идти, к чему стремиться — вот существенный вопрос всякого образования. И задачу воспитания нельзя ни поставить, ни разрешить, если руководящий ум не видит перед собою тот идеал, к которому должно стремиться образование.
Как приобретается истинное знание? Напрасно думают, будто оно приобретается лишь умственным усвоением фактов, образов, правил и положений: так от одного многоядения человек не становится атлетом: пища может снабдить его жиром, но не сообщит ему ни мускульной, ни нервной силы. Человек станет, пожалуй, ходячим магазином сведений, но это еще не сообщит ни мысли его — развития, ни характера — его личности. Одно лишь упражнение может превратить пищу в мускулы, и этим же только путем предметы изучения превращаются в действительное знание.
Мы приобретаем действительное познание предмета только тогда, когда проникаем в него анализом, разбирая его по частям и совокупляя их потом. То напряжение ума и памяти, которое мы принуждены делать для того, чтобы передать с точностью и ясностью чтб прочитано или слышано — служит лучшим упражнением, приучающим ясно распознавать мысль и ясно выражать ее. Мало-помалу студент или слушатель приучается выражать ее своим слогом, придавая ей освещение своим соображением. Эта самодеятельность придает работе интерес оживляющий и возбуждающий. Умственная способность, сознавая себя на деле, развивается, совершенствуется и углубляется: вместе с тем образуется вкус руководствующий в выборе чтения, в направлении мысли и в дальнейшей умственной деятельности. Дело преподавателя — наблюдать за ходом всех этих работ, руководить ими и следить за способностью, за развитием мысли и умением каждого слушателя. И дело самого преподавателя приобретает тем самым живой интерес и подлинно реальное значение, связывая его умственно и духовно с каждым из молодых людей, состоящих под его руководством. Вот путь, которого миновать нельзя дисциплине преподавания, если оно имеет в виду сообщить юным умам действительное знание.
Печатается по тексту, опубликованному К. П. Победоносцевым под псевдонимом К. П. в газете ‘Московские ведомости’ (1899. 26 июня (8 июля). No 173. С. 1).
Псевдоним был раскрыт газетой ‘Московские ведомости’ в статье-некрологе ‘К. П. Победоносцев’ (см.: Московские ведомости. 1907. 13 (26) марта. No 59. С. 2).
1 testimonium paupertatis (лат.) — свидетельство о бедности, перен. признание слабости, несостоятельности в чем-либо.
2 Речь идет о газете ‘Новое время’, которую попытались байкотировать ряд повременных изданий за ее статьи о столкновении студентов и полиции в Санкт-Петербурге 8 февраля 1899 г. и связанным с ним студенческим движением в России.
3 in anima viii (лат.) — на малоценном существе.
4Шевырев Степан Петрович (1806—1864) — русский литературный критик, историк литературы, поэт, профессор Московского университета (с 1837 г.), где в 1832—1857 гг. преподавал историю русской литературы.