Л. Н. Назарова
Об одной эпиграмме Г. Р. Державина
Об одной эпиграмме Г. Р. Державина, Назарова Л. Н., Год: 1958
Время на прочтение: 4 минут(ы)
XVIII век. Сборник. Выпуск 3.
Изд-во АН СССР. М., Л., 1958.
Оригинал здесь — http://www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=6036
В т. III ‘Сочинений Державина’, изданном Академией наук в 1866 году, на стр. 381 помещена эпиграмма под названием: ‘На подьячего, свиставшего в комедии ‘Коварный»:
Как ты К_о_в_а_р_н_о_г_о решился освистать?
Сказал дьяку так дьяк, быв хитрый сам пролаза. —
Наш долг, тот отвечал, себя здесь защищать:
И ворон ворону не выколет ведь глаза.
В подстрочном примечании Я. К. Грот писал: ‘При заглавии в рукописи означен декабрь 1804 года. Из Северного вестника (ч. V, стр. 108) видно, что комедия Коварный действительно была в первый раз представлена 16 декабря этого года. К сожалению, в журнале не сообщено ни имени автора, ни других каких-либо подробностей относительно этой пьесы’.
В т. VIII ‘Сочинений Державина’ (СПб., 1880), который составляет подробная биография поэта, в главе XV (раздел 3 — ‘Эпиграммы и басни Державина’) Я. К. Грот разбирает ряд эпиграмм его на писателей-современников (Н. П. Николева, Д. И. и А. С Хвостовых, Н. Ф. Эмина, Е. И. Кострова, Н. М. Карамзина, А. Ф. Воейкова и др.). Однако эпиграмма по поводу первого представления комедии ‘Коварный’ здесь даже не упомянута, возможно, вследствие того, что автор пьесы оставался Я. К. Гроту неизвестным.
Между тем совершенно очевидно, что Державин имел в виду пятиактную комедию в прозе ‘Коварный’ — второе произведение А. А. Шаховского. Авторство Шаховского не было тайной для многих историков русского театра, в частности, например, для Р. И. Зотова. По его словам, комедия ‘Коварный’ ‘не имела успеха, потому что чисто русского, национального элемента тут вовсе не было: это было подражание известной Грессетовой комедии ‘Le mchant’, которая и на французской сцене холодна’. {Материалы для истории русского театра. Князь А. А. Шаховской. ‘Репертуар и Пантеон’, 1846, том 14, стр. 9.}
Не входя в рассмотрение мнения Р. И. Зотова (о причинах провала ‘Коварного’ речь будет идти дальше, при анализе этой комедии), укажем еще, что факт неудачи ‘Коварного’ засвидетельствован и П. Н. Араповым. Последний, имея в виду то же самое первое представление ‘Коварного’ (16 декабря 1804 года), писал, что пьеса ‘успеха… не имела, и когда на вызов нескольких голосов ‘автора!’ явился Шушерин, чтоб сказать, что автора нет в театре, большая часть публики зашикала и закричала ‘не надо! не надо!». {П. Н. Арапов. Летопись русского театра. СПб., 1861, стр. 169.}
Упоминает о ‘Коварном’ Шаховского и Н. В. Гербель, подчеркивая, что комедия эта ‘провалилась и вызвала целую тучу эпиграмм из лагеря сторонников нового карамзинского направления…’. {Н. В. Гербель. Хрестоматия для всех. Русские поэты в биографиях и образцах. СПб., 1873, стр. 136.}
Позже А. А. Ярцев также отмечал, что пьеса Шаховского не только ‘не имела никакого успеха’, но ‘даже возбудила протест публики’. {А. А. Ярцев. Князь А. А. Шаховской. (Опыт биографии). Статья первая. Общий очерк жизни и деятельности. Ежегодник императорских театров. Сезон 1894—1895 гг. Приложения. Книга 2, СПб., 1896, стр. 127.} Связывая провал ‘Коварного’ с реакцией на спектакль определенной части зрительного зала, Ярцев приводил в своей статье две строки из стихотворения П. А. Вяземского ‘Поэтический венок Шутовского’, в котором поэт, обращаясь к Шаховскому, вспоминает то время,
Когда при свисте кресл, партера и райка,
Торжественно сошел со сцены твой ‘Коварный’. {*}
{* П. А. Вяземский, Полн. собр. соч., т. III, 1808—1827, СПб., 1880, стр. 85.}
Вслед за дореволюционными историками русского театра, ничего не прибавив к тому, что они писали, но даже несколько осложнив вопрос, пошел и один из советских театроведов — С. С. Данилов. Он отмечает, что комедия ‘Коварный’ ‘была встречена враждебно частью бюрократической публики за сатирические выпады по адресу чиновничества’. {С. С. Данилов. Очерки по истории русского драматического театра. М.-Л., 1948, стр. 184.} Последнее утверждение является совершенно ошибочным, так как в числе действующих лиц пьесы вообще нет никаких чиновников.
Объясняя таким образом неуспех первого представления на сцене пьесы Шаховского, С. С. Данилов, вероятно, исходил из эпиграммы Державина. Ведь именно в ней повествуется о беседе двух дьяков (т. е. чиновников).
Между тем никто из писавших об этом эпизоде не пытался сказать что-либо о содержании ‘Коварного’, что, впрочем, понятно: эта комедия, как и многие другие пьесы Шаховского, не была никогда опубликована. Однако в рукописном отделе Ленинградской государственной театральной библиотеки им. А. В. Луначарского сохранился автограф комедии ‘Коварный’ {ЛГТБ, II 6.5. No 1477.} (фамилия автора не обозначена, но почерк несомненно А. А. Шаховского).
Как и для последующих комедий Шаховского — ‘Новый Стерн’ (1805) и ‘Урок кокеткам, или Липецкие воды’ (1815), — для ‘Коварного’ характерны выпады против сентиментализма и писателей-сентименталистов.
Одной из героинь этой комедии является княжна Кермская, девица почтенного возраста, помешанная на ‘чувствительных’ романах. Она мечтает о том, чтобы покинуть ‘монотонную Россию, этот варварский климат’ и отправиться в заграничное путешествие в обществе венецианца Монтани, афериста и пролазы сумевшего обворожить любительницу сентиментальной литературы. Автор противопоставляет княжне Кермской ее брата, который ‘восхищается своим отечеством и ненавидит все иностранное’. Князю Кермскому (именно он является выразителем идей автора) порядком надоели ‘сентиментальные кривлянья, принужденные вздохи и это платьице альпийской пастушки’, т. е. всё то, что характеризует его сестрицу. Эти нападки на сентиментализм и объясняют возмущение, которое вызвала пьеса Шаховского в среде зрителей-карамзинистов в частности у П. А. Вяземского. Отрицательное же отношение Державина и многих других писателей к ‘Коварному’ могло быть связано с тем, что в качестве главного героя комедии был выведен. Шаховским действительно ‘пролаза’ в полном смысле этого слова проходимец и авантюрист Монтани иностранец по происхождению он сeмел при помощи своей хитрости и изворотливости обворожить всех тех с кем столкнула его судьба. Без ума от него не только княжна Кермская, даже ее брат, который недоверчиво относится к иностранцам весьма высокого мнения о Монтани. Своим искренним другом считает его и молодой граф Ипполит Вельский. Софию же Кермскую мнимые совершенства венецианца даже пугают. Стараясь во что бы то ни стало достигнуть своей цели — жениться на богатой и знатной девушке, княжне Софье Кермской, Монтани очень ловко устраняет своего соперника — графа Вельского. А обманутая ‘пролазой’ старшая сестра Кермская, единственной наследницей которой является Софья, дарит Монтани свое имение.
Особенное возмущение зрителей мог вызвать монолог Монтани. Характеризуя свой ум, ‘победитель предрассудков’ Монтани, потерявший в молодости свое имение, провозглашает, что теперь и он сам ‘получил право обольщать, разорять’ других. С этой именно целью он приехал в Россию, где гостеприимство жителей и покровительство одного сановника дали ему возможность отличиться. ‘И наконец мой ум принуждает знатного и богатого господина женить меня на своей дочери’, — заключает Монтани свой монолог.
Возникает вопрос, присутствовал ли Державин на первом представлении ‘Коварного’? Ответить на него с полной определенностью вряд ли возможно, так как прямых свидетельств об этом не сохранилось. Но в конце 1804 года Державин был в Петербурге и, следовательно, мог присутствовав в театре и 16 декабря. {Известно, что в Екатеринин день (т. е. 24 ноября) 1804 года Александр I во дворце подошел к Державину и спросил его, был ли он накануне в театре на первом представлении ‘Эдипа’ (В. А. Озерова). Таким образом, в это время Державин, очевидно, нередко посещал театр.}
Некоторым подтверждением этой догадки может служить и сама эпиграмма Державина.
Трудно предположить, чтобы поэт мог написать эпиграмму на пьесу, которой не видел и о провале которой знал только понаслышке: это противоречит обычной его литературной манере — отправляться от реальной действительности.