В.В. Розанов
В.В. Розанов
Об ‘источнике сил и идеализма’ кадетов
Об ‘источнике сил и идеализма’ кадетов
Об ‘источнике сил и идеализма’ кадетов, Розанов Василий Васильевич, Год: 1907
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Есть слова, которые долго помнятся. К числу подобных слов относится признание, вырвавшееся у г. Милюкова в его ответе на первое письмо кн. Евг. Трубецкого. Разъясняя в этом своем ответе отношение конституционно-демократической партии к левым в Г. Думе, он выразился, что партия эта не могла разделиться с левыми, так как это значило бы для нее ‘отделиться от источника собственных своих сил и собственного идеализма’. Вот слова, прочтя которые в признании кадетского лидера, всякий может воскликнуть: ‘эврика’, ‘отыскал’!
В самом деле, они являются ключом к пониманию всего поведения кадетов в Думе и даже вне Думы, к пониманию всего их характера. Бедная луна, светящая не своим светом, а отраженным, и отраженным светом того именно светила, с которым будто бы эта несчастная, маленькая и темная во всем своем существе луна находится в ‘противостоянии’! Бедный ‘спутник’ революционеров, уверяющий на все стороны, что он своими силенками более всего сдерживает революцию, мешает революционерам, сбивает их тактику, ‘мало-помалу увлекает и их на путь корректной конституционности’. До признания г. Милюкова, пожалуй, кто-нибудь мог бы этому и поверить, но теперь очевидно, что это потуги цыпленка съесть волка.
Откуда же было взять кадетам твердости характера, железной прямоты действий, если по внутреннему и искреннему признанию, вырвавшемуся в полемике у их неосторожного лидера, они не имеют в самих себе опоры, лишены не только им самим принадлежащей силы, но, что уже совершенно грустно, — даже и ‘идеализма’? Кадеты не имеют каких-нибудь своих оригинальных идеальных мыслей и сами по себе, по собственным побуждениям не стремятся к чему-нибудь идеальному, возвышенному, далекому. Признания, которые даже страшно читать: ибо это что-то выходит похожим на ‘мещан’ Максима Горького, которые только потому не смешиваются с его же ‘босыми’ героями, что одели лакированные сапоги и причесались у парикмахера. Дальше этой ‘прически’ и ‘лакированных сапогов’ культурность кадетов, значит, не идет. А о них-то думали, что это образованная партия в Г. Думе, представительница литературных русских традиций!
‘Левые — источник наших сил и идеализма’: в этом вся и беда, что огромная парламентская партия, ухватившая в свои руки конституционное дело в России, из всей всемирной истории и из всей всемирной культуры почувствовала, знает и чтит только традиции европейского революционного движения. Но море русской жизни неизмеримо глубже, серьезнее, трагичнее и, наконец, умнее этой хвастливой, шумливой и недалекой партии Гессенов, Винаверов, Набоковых и Милюковых.
Кадеты торопливо стали на то действительно ‘центральное’ место в нашей Думе и вообще в нашем конституционализме, которое вообще есть во всяком движении как естественное место умеренности, покоя, солидности, справедливости. Да, они вскочили в это место центра, и несчастие России произошло оттого, что, вскочив сюда, они идут в хвосте крайних левых, в союзе с ними они взяли ‘палку’ всеобщего застращивания, оклеветания — это с одной стороны, а с другой стороны, — лести, подыгрывания, угождения низким инстинктам толпы и неосуществимым, с их же точки зрения, ее фантазиям. Они овладели выборною машиною, затем овладели большинством в Думе и на два года повели конституционный корабль, виляя рулем вправо и влево и крича в рупор, что у правительства и даже у всех партий, кроме их, стоит в душе то самое плутовство, какое наполняло их хамелеонскую душу.
Ничего они не помнили, кроме революционного ‘солнышка’, — а между тем Европа и культура ее имеют традиции, кроме революционных. Что такое свобода без сердца и ума? Это — простор босячества, наши Пугачев и Разин, на принципах или, точнее, на аппетитах которых не начнешь строить культуры. Французское ‘egalite’ и ‘liberie’ выросло после Корнеля и Расина, после Боссюэта и Фенелона, оно выросло после образованнейших энциклопедистов, которые несколько разнились от жидкое и бездарненьких профессоров, дополнявших у нас переведенную с немецкого энциклопедию Брокгауза и Ефрона. Французская революция вообще поднялась на плечах огромной науки, блестящего ряда великих естествоиспытателей, математиков, мыслителей, — вспомним Порт-Рояль и Паскаля! — и сама двигалась великими талантами вроде Мирабо, Дантона, Карно и Бонапарта… У нас? Но не будем растравлять сердца родными воспоминаниями!
Будь они поумнее и вообще будь они настояще культурными людьми, конституционалисты-демократы не стали бы искать ‘идеализма и сил’ у Алексинского, Озоля и Аладьина. Подумаешь, вдохновители! ‘Они наплевали в наш стакан, но зато они нас вдохновили!’ Непонятно, как такое лакейское ‘самосознание’ уместилось в голове г. Милюкова. Этому вершковому представителю вершковой русской науки напомним, что ‘центральная’ партия в нашем освободительном движении, если бы оно было в то же время благородно-освободительным, должна бы опереться не на ‘левых товарищей’ в Думе, почти безусых и нигде не учившихся, которые вошли туда обманом и для обмана, а на начала всемирной образованности, на начала науки, на начала философии, на начала общечеловеческой гражданственности. Мы преднамеренно не упоминаем о русских началах, — ибо уж что делать, если русские все такие космополиты, хотя, конечно, при великом обновлении России не мешало бы что-нибудь вспомнить и из русского, из великих реформ при Петре, Екатерине и Александре II.
Свое хорошее забыто! Вот где наше несчастие, и когда-то мы его избудем?
Впервые опубликовано: Новое Время. 1907. 9 июля. 11250.