Об индюшках и о Гегеле, Страхов Николай Николаевич, Год: 1861 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

<Н. Н. Страхов>

Объ индюшкахъ и о Гегел

(Письмо въ редакцiю ‘Времени’)

‘Время’, No 9, 1861

Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/vremja/1861/SEPTMR/Gegelind.htm

Какiя крохотны коровки!

Есть право мене булавочной головки!

Крыловъ.

____

Съ изумленiемъ и радостью вижу, милостивый государь, что труды мои на пользу россiйской словесности вовсе не такъ ничтожны и микроскопически-малы, какъ я полагалъ сперва по свойственной мн скромности. Я не предполагалъ, что мои незначительныя и робкiя наблюденiя характеризуютъ такiя обширныя сферы и затрогиваютъ такiя твердыя убжденiя, какъ это оказалось. Вижу теперь, что былъ справедливъ, не пренебрегая малымъ и трудясь надъ анализомъ явленiй, повидимому не имющихъ никакой важности. Черты, мною найденныя, оказываются вполн врными. Отрицанiе общихъ авторитетовъ защищается, самостоятельность мыслей, до которыхъ каждый собственнымъ умомъ дошолъ, признается за великое благо, соблазнительная ясность господствуетъ.

Лучшимъ доказательствомъ этому служитъ статья: По поводу журнальной полемики — Повальное недоразумнiе, помщенная въ август Библiотеки для Чтенiя. Я счелъ бы непростительнымъ не воспользоваться этимъ яркимъ явленiемъ, какъ нельзя лучше подтверждающимъ мои слова.

Главное содержанiе этой статьи есть оцнка достоинствъ и заслугъ г. Чернышевскаго. Такой обширный и важный предметъ мн не по силамъ, и я осторожно оставлю его въ сторон. Я ограничусь только тсною задачею — разобрать то, чт сказано въ защиту мннiй г. Чернышевскаго о паденiи Рима. Изъ этого не будетъ слдовать общаго заключенiя, но все-таки будетъ слдовать нкоторое заключенiе, по пословиц: вы узнаете ихъ по плодамъ ихъ.

Отчего погибъ Римъ? вотъ вопросъ, который вновь ршается въ стать ‘Библiотеки для Чтенiя’. Поклонникъ г. Чернышевскаго, намъ кажется, не вполн понялъ, противъ чего ратовалъ г. Чернышевскiй, утверждая, что Римъ погибъ только отъ варваровъ.

‘Мы не должны, говоритъ поклонникъ, притворяться незнающими того, чт именно оригинальнаго заключается въ словахъ г. Чернышевскаго: Римъ погибъ отъ варваровъ. Прежде къ этимъ словамъ обыкновенно прибавляли еще: отъ роскоши и разврата. Г. Чернышевскiй, вслдъ за двумя-тремя чрезвычайно авторитетными писателями, опустилъ эти слова: отъ роскоши и разврата.‘

Ну, это не совсмъ такъ. Не это отвергаетъ г. Чернышевскiй. Сейчасъ и видно, что авторъ самъ еще очень близокъ къ тмъ учебникамъ, въ которыхъ говорится о роскоши и разврат, при паденiи государствъ, напримръ къ всеобщей исторiи Кайданова. Но мы не намрены здсь поправлять поклонника, который не сумлъ понять рчей своего авторитета. Пусть будетъ и такъ. Рчь такого рода, что Римъ погибъ отъ роскоши и разврата, положимъ не очень глубокая рчь, но все-таки не чужда человческаго смысла. Роскошь и развратъ, о которыхъ здсь говорится, суть вещи дурныя, ненормальныя, съ этимъ согласится и самъ г. Чернышевскiй. Слдовательно есть нкоторое вроподобiе, что общество, въ которомъ дурныя явленiя взяли перевсъ надъ хорошими, можетъ погибнуть.

И такъ посмотримъ, чт же возражаетъ на это авторъ статьи. Разв это возможно? восклицаетъ онъ въ недоумнiи, и затмъ продолжаетъ:

‘Недоумнiе наше было бы гораздо значительне, еслибы, напримръ, эксцентричные англичане предложили намъ за огромную премiю, доказать возможность погибели отъ разврата и роскоши не то что государства, а хоть семейства индюшекъ, такъ чтобы при ршенiи этой задачи никакимъ образомъ не допускалось предположенiе о вроятности быть перерзанными этимъ индюшкамъ, за ихъ вкусное мясо, варварами-людьми, а также и о томъ, что они могутъ опиться и объсться. Это последне предположенiе не должно быть допущено потому, что вдь и Римъ не опился и не обълся, при всемъ нашемъ изумленiи къ чудовищнымъ сказкамъ о его несодянной роскоши, мы не только можемъ сообразить, но и положительно знаемъ, как-будто это происходило у насъ на глазахъ, что развратничало и раскошничало въ Рим изумительно ничтожное меньшинство: остальное громадное большинство населенiя страдало, напротивъ, отъ слишкомъ высокой степени добродтелей, противоположныхъ разврату и роскоши. Можно держать какое угодно пари, что предполагаемая премiя эксцентричныхъ англичанъ не была бы выиграна: вроятность погибели семейства индюшекъ отъ роскоши не можетъ быть доказана, не говоря уже о разврат, который, въ этомъ случа, способствовалъ бы только къ размноженiю и процвтанiю индюшечьей колонiи.’

Предполагаю, милостивый государь, что эти драгоцнныя слова были вызваны у автора соблазномъ ясности. Не погонись онъ за ясностью, не вздумай по примру г. Чернышевскаго объяснять дло сравненiями, — и мы не имли бы этого блистательнаго отрывка. Но въ то же время я прихожу въ величайшее изумленiе, видя, какъ эта ясность спутываетъ самыя простыя понятiя и приводитъ къ непроходимой темнот.

Вдь чт мн приходится теперь подробно объяснять автору? То, что люди не индюшки, а индюшки не люди!

Древнiе Римляне и индюшки — какое удивительное сравненiе!

Авторъ очевидно принимаетъ индюшекъ за людей, онъ не замчаетъ того, что роскошь и развратъ суть человческiя явленiя, явленiя, свойственныя одному человческому обществу, и, какою-то неслыханною игрою воображенiя, придаютъ роскошь и развратъ — семейству индюшекъ!

С другой стороны, авторъ дйствительно считаетъ римлянъ индюками, потомучто единственное зло, которое, по его мннiю, могло бы воспослдовать для Рима отъ роскоши и разврата, состояло бы въ томъ, что Римъ бы опился и обълся. Помилуйте! Для индюшекъ это конечно единственное дурное слдствiе индюшечьей роскоши и индюшечьяго разврата, но зло человческой роскоши и человческаго разврата всего мене состоитъ въ томъ, что кто-нибудь обопьется или объстся.

Авторъ предполагаетъ, что его индюшки образуютъ семейство, положимъ такъ, хотя можетъ-быть еще можно спорить, дйствительно ли индюшечье семейство тоже самое, что человческое семейство. Но мы сдлаемъ слдующее тонкое замчанiе: индюшки, никакъ не могутъ образовать государства, поэтому намъ кажется несомнннымъ, что если въ индюшечьемъ мiр не можетъ быть римской имперiи, то въ этомъ мiр невозможно и паденiе Рима. Только мы, люди, и можемъ наслаждаться теперь статьями о паденiи Рима, случившемся въ нашей исторiи, индюшки же въ своемъ мiр безъ сомннiя лишены этого удовольствiя.

Вообще замтимъ, что для того, чтобы какъ-нибудь понимать исторiю, прежде всего въ полномъ смысл слова, необходимо строго отличать людей отъ индюшекъ. Если мы станемъ принимать индюшекъ за людей, живущихъ семейнымъ образомъ, то конечно отъ этихъ фантазiй бда еще небольшая. Г. Чернышевскiй въ своемъ Антропологическомъ принцип подробно объяснилъ, что въ сердц курицы таятся очень нжныя чувства и что собаки разсуждаютъ точь въ точь какъ люди. Несмотря на то, куры попрежнему не пользуются особенно-глубокимъ нашимъ сочувствiемъ, и на мннiя собакъ никто не обращаетъ большого вниманiя. Но если наоборотъ, мы людей будемъ принимать за индюшекъ, тогда все пропало: тогда исторiя исчезаетъ совершенно, Римъ погибаетъ только от варваровъ — и такъ дале, и такъ дале, безъ конца. Все будетъ такъ, какъ бываетъ въ индюшечьемъ мiр, судьба индюшки, какъ справедливо замчаетъ цитуемый нами авторъ, вполн зависитъ отъ варвавара, то-есть отъ повара, люди же, какъ извстно, привыкли думать, что судьба ихъ немножко зависитъ и отъ нихъ самихъ.

Мн конечно жаль, что въ настоящее время подобныя, нсколько элементарныя объясненiя стали необходимыми въ нашей литератур. Но меня утшила въ этомъ случа статья г. Антоновича въ август Современника: о Гегелевой философiи. К ней я предложилъ бы обратиться автору той статьи, о которой говорилъ выше. Первыя страницы статьи г. Антоновича принесли бы ему, по моему, великую пользу. Г. Антоновичъ, согласно со мною, возстаетъ противъ увлеченiя соблазномъ ясности. Примромъ философовъ онъ доказываетъ, что видимая темнота не есть еще дйствительная ерунда. Онъ говоритъ, что на первый взглядъ смыслъ философскихъ рчей чрезвычайно страненъ. Неопытный читатель легко можетъ придти къ мысли,

‘будто философы — это какiе-то полупомшанные люди, по крайней мр съ разстроеннымъ воображенiемъ, а иначе какъ же объяснить то, что они говорятъ нелпости ни съ чмъ не сообразныя, порютъ дичь, въ которой нтъ и капли здраваго смысла, убиваются и ломаютъ голову надъ пустяками, о которыхъ и толковать не стоитъ, которые всякому извстны?’

Г. Антоновичъ считаетъ подобный наскоро составленный взглядъ неврнымъ и указываетъ на средства, которыми можно отъ него избавиться. Для этого, по его словамъ, нужно заниматься философiею, вчитаться въ философскiя книги, войти во вкусъ философiи, для этого нужно, чтобы въ такихъ занятiяхъ прошло нсколько времени. Какiя прекрасныя и, признаюсь, для меня неожиданныя рчи! Г. Антоновичъ не совсмъ опредленно говоритъ здсь о времени, но какъ видно изъ дальнйшаго, онъ совершенно согласенъ съ тмъ, что если только есть талантъ (conditio sine qua non), то чмъ больше времени вчитываться въ философовъ, тмъ лучше можно ихъ понимать. Я осмливаюсь распространить этотъ глубокiй взглядъ и на другiя науки, он тоже во многихъ случаяхъ могутъ показаться дичью и нелпостью, но такому обольщенiю не должно врить: нужно заниматься, нужно вчитаться, — и черезъ нсколько времени все покажется иначе.

Вотъ что говоритъ г. Антоновичъ о томъ, какъ черезъ нсколько времени кажутся читателями философы. По его словамъ, ихъ мысли оказываются имющими очень серьозный смыслъ и важное значенiе, сами философы оказываются людьми съ большою энергiею и силою въ мыслительной способности. Читатель убждается, что

‘дйствительно, если посмотрть на дло такъ, какъ онъ (философъ) говоритъ, то естественно и даже необходимо придти къ его мыслямъ, къ его образу воззрнiй на вещи. Вс вопросы, казавшiеся новичку, до знакомства его съ философiей, неинтересными и не требующими ршенiя, теперь представляются ему во всей многосложной запутанности, представляющей лишь слабую надежду на ихъ ршенiе, и чмъ больше онъ занимается философiей, тмъ ясне понимаетъ трудность философствованiя, тмъ больше уваженiя онъ чувствуетъ къ философамъ, создавшимъ самостоятельныя оригинальныя системы, и наконецъ окончательно убждается, что не всякая голова, не всякiй умъ способны на это дло’.

Съ трудомъ вы можете себ представить, какъ отрадно мн было встртить эти строки въ ‘Современник’! Я очень желалъ бы, чтобы он произвели все свое благодтельное влiянiе на его многочисленныхъ читателей, чтобы они убдили ихъ, что чмъ больше занимаешься наукой, тмъ больше чувствуешь къ ней уваженiя!

Г. Антоновичъ очень хорошо указываетъ и на то, по какимъ причинамъ философiю и, прибавлю, многое другое, иногда принимаютъ за ерунду. Все это, какъ онъ говоритъ, отъ недоразумнiй, отъ неумнья подняться на высоту отвлеченiя. Все дло въ томъ, что люди не умютъ или не хотятъ мыслить, новая книга или новая наука — вдь это значитъ новая мысль, а люди читаютъ эту книгу или эту науку, — упорно оставаясь при своихъ старыхъ мысляхъ, при своемъ прежнемъ пониманiи. Чтоже мудренаго, что новое имъ кажется непонятнымъ, безсмысленнымъ, то-есть чушью, ерундою?

Такъ прекрасно объясняетъ это дло г. Антоновичъ, поучая любознательныхъ читателей журнала, въ которомъ онъ участвуетъ. И затмъ уже, уже изложивши все свое уваженiе къ философамъ, онъ приступаетъ къ изложенiю системы Гегеля. Казалось бы, чего лучше? Но увы!

Нтъ ни въ чемъ намъ благодати…

На одной изъ слдующихъ страницъ читатель встрчаетъ вотъ какое обстоятельное изложенiе мннiй Гегеля:

‘Если кто-нибудь, движимый чувствомъ человколюбiя, мысленно и идеально положилъ въ карманъ бдняка сто руб. сер., то это значитъ, по обыкновенному разумнiю, что онъ ровно ничего не положилъ, въ карман ничего нтъ, онъ абсолютно пустъ, а по воззрнiю Гегеля выйдетъ, что въ карман хоть и нтъ ста рублей матерьяльныхъ, но онъ и не пустой, — въ него положена мысль, которая и лежитъ тамъ, какъ лежали бы и дйствительные сто руб., и изъ которой, при извстныхъ условiяхъ, дйствительно могутъ развиться настоящiе матерiальные рубли. Гегелевы мысли и понятiя — это дйствительно предметы и вещи, которыя такъ сказать можно осязать и ощупать, на стол стоитъ свчка, тутъ же подл нея стоитъ мысль о свчк, понятiе объ ней, понятiе, положимъ, вслдствiе своего развитiя загорится, въ тоже самое время отъ этого загорится и свчка, то-есть понятiе о горнiи — реализуется’.

Я согласенъ, что въ этомъ отрывк сильно проглядываетъ сочувствiе г. Антоновича къ бдняку, который вмсто ста рублей иметъ въ карман только мысль о ста рубляхъ. Но однакоже, если взять дло чисто съ философской точки зрнiя, чтоже это такое? Вдь если судить по приведеннымъ словамъ г. Антоновича, то въ самомъ дл окажется, что Гегель-то человкъ съ разстроеннымъ воображенiемъ, что онъ поретъ дичь, въ которой нтъ и капли здраваго смысла. А кто такимъ образомъ понимаетъ и толкуетъ глубокомысленныхъ философовъ? Самъ же г. Антоновичъ сказалъ, что такъ ихъ понимаютъ только люди несвдущiе, которые не занимались философiею, не вчитались въ книги философовъ, не умют подняться на высоту отвлеченiя. Чтоже отсюда слдуетъ? По строгой логик мн кажется необходимо признать одно изъ двухъ: или что Гегель не стоитъ того, чтобы объ немъ писалъ г. Антоновичъ, или же наоборотъ, что г. Антоновичъ еще не годится для того, чтобы писать о Гегел. К крайнему моему ужасу, я не нахожу выхода изъ этой дилеммы.

Все остальное, чт содержится въ стать, не выводитъ меня изъ этого недоумнiя и не разгоняетъ сомннiя, колеблющаго мой умъ.

Г. Антоновичъ говоритъ о Гегел по поводу книги Гайма: Гегель и его время, переведенной г. Соляниковымъ (Спб. 1861 г.). Нашъ критикъ повидимому признаетъ Гайма за непреложный авторитетъ и вовсемъ слдуетъ этому ухищренному нмцу. Вотъ это меня и смущаетъ, г. Антоновичъ много говоритъ о Гегел, а о Гайм какъ будто и не ршается судить. Между тмъ дло немаловажное. Въ конц концовъ оказывается, что Гаймъ опровергаетъ философiю Гегеля и разбиваетъ ее въ пухъ и прахъ. И чтоже? Мы принуждены врить этому на слово. Г. Антоновичъ долго разсуждаетъ о систем, объ абсолютномъ, о дiалектик, какъ ихъ понимаетъ Гегель и даже вообще философы, но какъ понимаетъ эти важныя матерiи Гаймъ, и слдовательно г. Антоновичъ, — остается скрытымъ для читателя. Мн странно, какимъ образомъ напримръ Гаймъ можетъ отвергать и разбить въ пухъ ученiе Гегеля и вообще философовъ объ абсолютномъ, когда самъ Гаймъ, судя по изложенiю г. Антоновича, не иметъ объ абсолютномъ никакого мннiя.

Но не будемъ требовательны. Повримъ на слово г. Антоновичу, что Гаймъ во всемъ правъ — какое прiятное убжденiе! Книга вполн врная, на которую можно положиться безъ дальнйшихъ разсужденiй — вдь это сокровище!

Теперь понятно, почему г. Антоновичъ съ такимъ высокомрiемъ и поношенiемъ отзывается о замчанiяхъ редакцiи ‘Журнала министерства народнаго просвщенiя’, которая осмлилась прибавить нсколько своихъ строкъ къ переводу Гайма, первоначально помщенному въ ея журнал. Къ сожалнiю, возраженiе г. Антоновича такъ же темно, какъ побда Гайма надъ Гегелемъ. Г. Антоновичъ различаетъ то, чт смшала редакцiя, именно какiе-то два рода категорiй: одн, какъ онъ выражается, обыкновенныя, а другiя вроятно необыкновенныя, одн у него категорiи въ смысл Канта, а другiя оригинальныя гегелевскiя, послднiя онъ называетъ мнимосамостоятельными, такъ что первыя будутъ дйствительно самостоятельными. Очень, очень любопытно. Вдь это не шутка — различить два рода категорiй! Конечно, г. Антоновичъ полагается на доврiе читателей къ своему авторитету, но намъ очень жаль, что онъ не счелъ нужнымъ объясниться обстоятельне.

Точно также, едва могу я добраться до того, чт думаетъ г. Антоновичъ о философiи вообще, хотя это для меня весьма любопытно, да вроятно очень заинтересуетъ и другихъ читателей. Напримръ какъ вы думаете, милостивый государь, нужна философiя, или можно ее — по боку? Согласитесь, что вопросъ заманчивый, игривый. Вы вроятно поблагодарите меня, если я по мр силъ объясню вамъ, какъ думаетъ объ этомъ г. Антоновичъ.

Сначала онъ какъ будто и признаетъ философовъ, даже съ большими похвалами отзывается о Гегел, но тайной своей мысли не высказываетъ. И объ абсолютномъ, и о систем, и о дiалектик онъ говоритъ какъ будто о дл. Только мимоходомъ вскользъ онъ бросаетъ замчанiе, что есть-де философы, которые и не составляли цльныхъ системъ. Любопытно, очень любопытно, но г. Антоновичъ ничего боле не говоритъ объ этихъ философахъ.

Но, приложивъ вниманiе и терпнiе, вчитываясь и входя во вкусъ, можно дойти и до истинныхъ мннiй г. Антоновича. Въ конц статьи воздаются великiя похвалы Гайму. Тутъ-то, прикрывшись Гаймомъ, какъ непроницаемымъ щитомъ, и чувствуя себя безопаснымъ, г. Антоновичъ можетъ-быть невольно высказалъ свои мысли. Посмотрите, говоритъ онъ среди своихъ похвалъ, Гаймъ нисколько не уважаетъ авторитетовъ, даже авторитетъ самого Гегеля, великаго Гегеля для него нипочемъ! Но здсь еще не все.

‘И самъ же Гаймъ, — хвалебно продолжаетъ критикъ, — не выдумалъ никакой философiи, не противопоставилъ систем Гегеля своей системы, да даже не считалъ этого и нужнымъ, говоря, что можно обойтись всегда и безъ философской системы’.

Понимаемъ! значитъ и намъ нужно т же длать. Неопытный читатель пожалуй уже готовъ отказаться отъ всякой философiи, но я удержу его замчанiемъ, что слдуетъ хорошенько вникнуть въ слова г. Антоновича. Г. Антоновичъ очень остороженъ, онъ сказалъ: безъ философской системы, а не просто безъ философiи, безъ системы онъ готовъ остаться, но остаться совсмъ безъ философiи, онъ какъ-будто не ршается.

Перевертываю еще страницу — и кажется дло разъясняется: тамъ есть намеки, что будто бы въ Германiи колеблются и частные и общiе (слышите ли? общiе!) авторитеты, основываясь на примр Гайма, тамъ уже прямо говорится, что — нмецкая литература, самая зрлая и развитая, дошла до отрицанiя авторитетовъ, до опроверженiя цлыхъ системъ и наукъ…

Какъ наукъ? Какихъ наукъ? Вдь дло шло только объ одной наук, о философiи? Значитъ вы намекаете, что Германiя дошла до отрицанiя философiи? И даете понять, что и намъ нужно т же длать?

Да что же это такое? Какъ же можно намеками и обиняками говорить такiя важныя вещи? Кто мшалъ изложить все это обстоятельне? Вдь это ужасно любопытно — узнать, какъ тамъ все это длается въ Германiи!

Нечего длать, — чтобы удовлетворить своему любопытству, я ршился самъ читать Гайма. Не можетъ быть, думалъ я, чтобы нмцы опровергали цлыя науки. Скоре же они натворятъ безъ числа всякихъ новыхъ наукъ, чмъ станутъ отвергать прежнiя!

Что же я нашолъ? Гаймъ предпринялъ чисто историческое изложенiе системы Гегеля. Онъ не совсмъ ясно излагаетъ, чт онъ разуметъ подъ этимъ чисто историческимъ изложенiемъ, да впрочемъ намъ и нтъ нужды говорить объ этомъ. Пусть посредствомъ этого хитраго прiема онъ опровергаетъ Гегеля, дло въ томъ, не отрицаетъ ли онъ философiи? Едва ли! Вотъ что онъ пишетъ:

‘Я согласенъ также и съ тмъ взглядомъ (и уже здсь желалъ бы заявить это), что и въ исторической критик ныншняго умозрнiя постоянно должны уже находиться въ запас элементы, рано или поздно долженствующiе составить новое метафизическое зданiе’.

А въ другомъ мст:

‘Вроятно путь нашъ приведетъ насъ къ возможности новой спекулятивной продукцiи…’

Ну такъ и есть! Нмецъ, какъ нмецъ! Недовольный прежними системами, онъ просто мечтаетъ о созданiи еще новой философiи. Дло только въ томъ, что, какъ онъ самъ признаетъ, новая спекулятивная продукцiя еще не удалась ему въ этой книг объ Гегел. Слдовательно тутъ онъ былъ на перепутьи между старымъ и новымъ. Ужели же онъ однакоже оставался безъ всякой философiи? Право не знаю, я лучше приведу вамъ его собственныя слова, которыми онъ старается описать свое состоянiе.

‘Глубоко потрясающее чувство овладваетъ истиннымъ другомъ философiи, когда онъ пробуждаетъ въ себ все человческое для того, чтобы слдить за бiенiемъ вчно живаго, за тмъ сопряженiемъ собственнаго духа съ духомъ мiра, которое совершается въ одушевленiи изслдованiя, то стремительнаго, то сосредоточивающагося, то снова устремляющагося’.

А въ другомъ мст:

‘Истины и дйствительности божественныхъ идей я ищу ни въ чемъ иномъ, какъ въ вчно живомъ процесс человческаго духа’.

Не забудьте, что этими словами Гаймъ хочетъ обозначить все свое направленiе, тотъ духъ, въ которомъ написана имъ книга. Громкiя рчи, не правда ли? Мн все кажется, что громъ этихъ рчей, сказанныхъ немножко отрывочно, отзывается какими-то знакомыми понятiями, какою-то знакомою философiею. Но, я не берусь ршить, чт за взглядъ въ нихъ выражается. Послдователи Гайма вроятно его понимаютъ. Г. Антоновичъ, во всемъ согласный съ Гаймомъ, вроятно вмст съ нимъ любитъ искать истины и дйствительности божественныхъ идей, и, сопрягаясь съ духомъ мiра, слдить за бiенiемъ вчно-живаго.

Но гд же отрицанiе философiи и опроверженiе цлыхъ наукъ? Его нтъ и слда. Я не думаю, чтобы его можно было найти и въ слдующихъ словахъ Гайма:

‘Чтобы у насъ непремнно была какая-нибудь система, какая-нибудь философiя, — въ этомъ конечно нтъ необходимости, между тмъ безусловно необходимо имть чувство истины, неподкупную совстливость, свободу духа, коренящуюся въ характер’.

Мн не совсмъ нравится образъ выраженiя этой мысли: слово необходимость, а особенно безусловная необходимость мн кажется здсь неумстно, но самая мысль хороша. Еслибы я сталъ писать на эту тему, то я сказалъ бы такъ:

Позволительно и не знать философiи, въ этомъ нтъ никакой вины, но никакъ не позволительно писать о философiи, когда ее не знаешь, хотя вина здсь и небольшая. Знанiе не обязательно, да оно и не всмъ доступно, нельзя требовать, чтобы всякiй былъ философомъ. Но всякiй обязанъ быть честнымъ и добрымъ человкомъ, и это всмъ доступно. Не имя глубокихъ познанiй, можно и должно имть однакоже чувство истины, то-есть умть различать, чт знаешь и чего не знаешь, можно и должно быть скромнымъ, то-есть не бросать мене свдущимъ пыли въ глаза мнимымъ глубокомыслiемъ и всегда быть готовымъ учиться у другихъ, боле свдущихъ. Знанiе и умъ не составляютъ высшаго достоинства человка: въ человк мы больше любимъ твердость характера и глубину сердца.

По моему мннiю, это врныя и хорошiя мысли.

Н. КОС.

PS. Мста изъ Гайма не заимствованы мною изъ перевода г. Соляникова, а переведены мною самимъ.

________

<Н. Н. Страхов>

Объ индюшкахъ и о Гегел

Читайте также: