В.В. Розанов
В.В. Розанов
Об апокалипсическом числе
Об апокалипсическом числе
Число это — человеческое. Кто имеет разум — прочти его.
Апокалипсис
Об апокалипсическом числе, Розанов Василий Васильевич, Год: 1899
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Это — субботнее число и вместе число древа жизни (заключающее мысль его). Его следует читать не ‘666’ (‘шестьсот шестьдесят шесть’), а ‘6’ ‘6’ ‘6’ (‘шесть’, ‘шесть’, ‘шесть’) — день сотворения человека Богом. Таким образом, оно равнозначаще троекратному восклицанию: ‘суббота! суббота! суббота!’ — и сливается с восклицанием Бога к человеку (Исход, Второзаконие): ‘ей — человече, помяни Мои Субботы’. Признание человеком мысли этого числа (‘И поклонятся ему все живущие на земле’ — Апокалипсис) выразилось бы ответным: ‘Ей, Господи, помним Твои Субботы’. Почему цифра эта ‘6’ — троекратно повторена?
Это — треугольное число и в качестве такового есть число древа жизни. Настоящее расположение цифр следующее:
Мы знаем, из изображений на наших образах, что ‘треугольником’ символизируется Существо Божие, треугольником — и помещенным внутри его Всевидящим Оком: существо Бога—как Провидения мира, как Ведущего и Ведущего мир. Мы не будем повторять этого изображения: каждый увидит его в храме, найдет у себя на старом образе. Что, однако, обозначает ‘треугольное шесть’? Почему это — число дерева жизни?
Но что же такое ‘жизнь’, как не ‘творение’, не творческий принцип и самый акт сотворения, одушевленный этим принципом? И какой есть образ, образец и идеал этого сотворения, как не сотворение Богом человека, т.е. опять же ‘суббота’. Мы в высокой степени затруднены дальнейшим толкованием, потому что гебраисты и богословы как-то немы в понимании ‘еврейской субботы’ и, в сущности, не знают, в чем именно и главнейше она состоит. Идея, что она есть ‘праздник’ в нашем смысле, т.е. ‘день отдыха после шести дней мускульной и мозговой усталости’, едва ли правдоподобна по некоторым особенностям празднования ее. Именно еврейский ритуал (возжение ‘свечей’, ‘светильников’ в дому — по числу детей в семье) показывает, что это есть какое-то сосредоточенно-семейное торжество, ‘радость дома’, может быть, поэзия и философия ‘дома’, объединившаяся в его ‘религию’. Напр., тогда как мы избираем ‘праздник’ для усиленного ‘принятия к себе гостей’ и ‘хождения сами в гости’, т.е. или для ‘ухода из дома’, или ‘растворения дома для внешних людей’, — еврейский ‘дом’ в субботу разобщается с внешним миром, ‘замыкается в себя’, ‘собирается в себе’. Он — сосредоточивается, и ‘суббота’ есть как бы день ‘прекрасной небесной задумчивости семьи’, ‘минута — созерцательности’. ‘Шел, шел человек и вдруг остановился и — задумался’, вот это и есть ‘суббота’. Но здесь ‘задумывается’ не индивидуум, а — семья: число светильников есть непременно число детей, с этой точки зрения ‘треугольное шесть’ получит в отдельных своих сторонах разные наименования:
И каждый из них взят в ‘субботнем’ смысле, в смысле восхождения к ‘единству’, к стороне одного ‘треугольника’: к покою и радости согласия. ‘Се — мое, а то — мое же’ — в дни суеты и работы. Здесь, в ‘субботу’, все — ‘наше’ и ‘мы’, образ и подобие Божие, т.е. образ и подобие Всеведущего и Всеведущего Ока, — сами есьмы в отражении и миниатюре ‘троица единая и нераздельная’. Но это ‘семья’ в мистическом ее слиянии есть, конечно, ‘листок’ на древе жизни, насколько человек и человеческое ‘растут’, ‘само-творятся’, конечно, неназванною связью с ‘древом жизни’, затворенным от него в раю. ‘Аще вкусят от древа жизни — не умрут’ (Бытие), т.е. ‘древо жизни’ есть сила жизни, есть тайна жизни: над чем гадают, и до сих пор бессильно, ученые. Но если познание тайны жизни недоступно для человека, то продолжение ‘тайны жизни’ доступно человеку и без нее, немедленно по изгнании из рая, человек просто бы умер. Смерть есть перерыв нити между ‘я’ каждого и ‘древом жизни’, как рождение (собственно — зачатие) есть завязь, соединение в узел, ‘я’ родителей с нитью от древа жизни. Тогда на ‘древе человечества’ вырастает новый лист — ‘младенец’. Треугольное ‘6’ ‘6’ ‘6’, по-видимому, и выражает слияние человека с древом жизни, т.е., как в Бытии и Апокалипсисе равно указано, — полное и целостное возвращение человеку ‘древа жизни’, теперь лишь частично и минутно ему доступного.
Борьба, указанная в Апокалипсисе около этого ‘числа человеческого’ (т.е. имеющего специальное какое-то отношение к человеку), будет борьбою за обладание ‘древом жизни’, к коему путь, наконец, откроется человеку, но досягнование до него будет затруднено, задерживаемо: а Некоторый, кто откроет этот путь, — и поведет борьбу, и о Нем заговорят: ‘кто подобен Ему — Он дал нам огнь с небеси’. Этот ‘небесного происхождения огонь’ и есть ‘живая вода’, ‘вода жизни’, о чем смутное предчувствие есть во всех человеческих сагах, но полнее всего выражена и изображена в самом конце Апокалипсиса. Он так известен, что мы не станем приводить здесь строк. Но ‘откровение’ Иоанна, и с твердым в нем указанием, что оно относится к ‘последним судьбам человека и мира’, — в самом деле оправдывается из этой интерпретации загадочного числа, какое мы здесь сделали. Конечно, доступ к ‘древу жизни’, уже не ограниченный, но полный, и вкушение ‘живой воды’, которая откроет человеку вечное бессмертие здесь же, на земле, ‘преобразует человека’ и ‘преобразит землю’. — ‘И будет земля новая и небо новое, а прежнее — совьется’ (Ап.). В этом смысле весь Апокалипсис можно рассматривать, как очень обширный, но уже не умственный, а иносказательно-реальный комментарий к ‘апокалипсическому числу’: именно в видениях и через фигуры в нем показан уже самый путь к ‘древу жизни’ и предсказано человеку, что он овладеет и, пожалуй, как овладеет закрытым, после грехопадения, ‘древом вечного дыхания’.
‘Тогда все объяснится’, — говорит Иоанн. Он знал это ‘объяснение’. Наука и философия тщетно его ищут, и, в общем, одна и другая все только ‘гадают’ около и в направлении к ‘древу жизни’. — ‘Бог взял семена из миров иных и насадил Сад Свой на земле, но все, взращенное на земле, живо лишь касанием таинственным мирам иным. Если умирает или умрет в тебе сие чувство — то возненавидишь жизнь свою’ — так устами старца Зосимы Достоевский выразил чувство ‘древа жизни’ и, пожалуй, дал маленький комментарий к загадочному числу. Пессимизм, уныние, отчаяние — суть симптомы полуперерезанной нити, связующей ‘я’ каждого из нас с ‘мирами’ ли ‘иными’ или, точнее, — с ‘древом жизни’, радость (безотчетная) есть симптом укрепления и, так сказать, утолщения этой соединительной нити. Всякая радость на земле (‘безответная’, ‘без видимых поводов’) есть предварение той окончательной и насыщающей, вечной радости, коею заключится жизнь человека на земле, это (т.е. в безотчетных случаях) — небесная и райская радость (‘не знаю чему — но весело’) как предвкушение в отношении ‘зари’ к ‘солнцу’. Так что ‘заря’ собственно ‘будущего века’, ‘апокалипсического века’ уже теперь никогда не сбегает с земли и собственно земля этою зарею живет и поддерживается: отсюда — ‘поэзия’ (лучшая — ‘безотчетная’), т.е. в смысле зари, и необыкновенная привязанность к ней человека. Да и вообще вся земля ‘переводит дыхание’ и ‘не может умереть’ предчувствием этого другого, ‘апокалипсического’, еще не поднявшегося над горизонтом, покуда — ‘исподнего’, ‘под землею движущегося’, ‘в ночных странах солнца’, но которое ощущается бедными растеньицами-человеками.
Впервые опубликовано: Литературное приложение к ‘Торгово-промышленной газете’. 1899. 16 мая. No 8.