П. А. Вяземскій
Объ альманахахъ 1827 года.
Объ альманахахъ 1827 года.
1827.
I.
II.
И все то благо, все добро!
Державинъ.
Об альманахах 1827 года, Вяземский Петр Андреевич, Год: 1827
Время на прочтение: 27 минут(ы)
Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 2.
Спб., 1879.
Вотъ три запоздалые альманаха и разборъ нашъ еще боле запоздалый! Впрочемъ, книги наши не имютъ срочной поры, посл которой не удовлетворяютъ он минутнымъ требованіямъ, временному любопытству. Русская книга всегда въ пору, можетъ быть именно отъ того, что она никогда не во время. Самое слово l’ propos не иметъ значенія ни въ язык, мы въ быту нашемъ. Нтъ недостатка, который не граничилъ бы съ выгодою: не расточая силъ своихъ въ гоньб за минутными успхами, мы, можетъ быть, сберегаемъ ихъ для трудовъ вковчныхъ, не волочась за молвою, мы, можетъ быть, сочетаемся законнымъ бракомъ со славою, то есть съ пользою, ибо истинная слава бываетъ возмездіемъ только истинной пользы. До сей поры вс книги наши, за такимъ малымъ исключеніемъ, что совстно и сказать, и за твореніями первоклассныхъ поэтовъ нашихъ, только одни упражненія въ письменной гимнастик, по коимъ мы судимъ о степени способностей каждаго упражняющагося и о успхахъ общихъ въ самомъ искусств. Этотъ приговоръ строгъ, но справедливъ. Докажемъ истину его слдующимъ вопросомъ: можетъ ли человкъ не запоздалый, а понятіями и умственными требованіями современникъ настоящей эпохи, можетъ ли онъ ограничиться однимъ продовольствіемъ Русскихъ сочиненій? Гд могъ бы онъ не только найти источникъ для пріобртенія новыхъ понятій, но даже побудительную силу для приведенія стараго запаса въ движеніе? Грустно признаться, но большая часть литтераторовъ нашихъ отстала не только отъ Европейскихъ собратій своихъ, но даже и отъ многихъ соотечественныхъ читателей. Мы удивляемся, что насъ мало читаютъ. Но кому же насъ читать? Наши необразованные люди не любятъ чтенія, а иначе они были бы образованными: образованнымъ у насъ читать почти нечего. Мы для однихъ не пишемъ, и пишемъ не для другихъ. Вотъ ршеніе задачи непріятной, но это такъ. Между тмъ, мы и не замчаемъ, что желаніе оправдаться въ замедленіи разбора книгъ, за нсколько мсяцевъ вышедшихъ, завело насъ слишкомъ далеко. Оправдываясь передъ читателями, ссоримся съ своею братіею, которая не посмотритъ на то, что и мы приносимъ повинную голову. Это и не по братски и не разсчетливо. Читатели — люди посторонніе, а къ тому же не злопамятные, писатели — свои люди, а между своими уже нтъ прощенія. Отвлеченныя же наши стованія тмъ боле здсь неумстны, что мы собираемся дать отчетъ въ чтеніи трехъ книгъ, изъ коихъ каждая, по своему размру, иметъ внутреннее достоинство. Начнемъ съ гостьи небывалой и издалека.
Астраханская Флора. Карманная книжка на 1837 годъ. Заглавіе два раза вводитъ читателя въ обманъ. По первому прозванію подумаешь, что это сочиненіе ботаническое, по другому можно подумать, что, на подобіе другихъ карманныхъ книжекъ на такой-то годъ, и эта представляетъ собраніе сочиненій и переводовъ разныхъ писателей, однимъ словомъ, литтературный альманахъ, хотя впрочемъ и это названіе принято у насъ злоупотребительно. Календарь, альманахъ — слова, изъ коихъ первое производится изъ Греческаго и Латинскаго языковъ, а другое, по мннію иныхъ изъ Арабскаго, другихъ изъ Арабскаго и Греческаго, третьихъ изъ древняго Саксонскаго, означаютъ по смыслу своему раздленіе годоваго времени: во Французскихъ и Нмецкихъ альманахахъ, посвященныхъ литтератур, все есть одно отдленіе, содержащее въ себ то, что именно до альманаха относятся. Мы въ своихъ книжкахъ, отбросивъ существительное, удержали одно прилагательное. Это не бда: замчаемъ не въ укоризну, а такъ, глядя на другихъ, пришлось въ рчи попедантствоватъ съ лексикономъ передъ глазами. Такимъ образомъ Астраханская Флора не флора, Карманная книжка — не альманахъ, и книжка едва-ли карманная, по крайней мр, по ныншнему покрою нашихъ платьевъ. Но и это не бда. Г-нъ Розенменеръ, издатель Астраханской Флоры и повидимому единственный участникъ въ стихахъ и въ проз, въ ней помщенныхъ, можетъ быть, обманулъ нкоторыхъ читателей двусмысленнымъ заглавіемъ, но во многомъ трудами своими оправдалъ требованія тхъ, которые ожидаютъ отъ книги имъ предлагаемой чтенія пріятнаго. Это главное. Весело думать, что изъ Астрахани,которая донын подчивала столицы одними хвалеными арбузами, получаются стихи и проза, которые не были бы лишними въ любомъ столичномъ журнал. Весело узнать, что тамъ, гд по предубжденію нашему, пускаются въ оборотъ одни ограниченныя понятія полудикой торговли, тамъ между тмъ мысли и чувства Клейста, Гердера, Шиллера, Маттисона, Тидге находятъ отзывъ и передаются намъ на язык отечественномъ, вмст съ мыслями и чувствами оригинальными. Для полнаго патріотическаго удовольствія, можно желать, чтобы книга, составленная въ Астрахани, была тамъ и напечатана, но видно легче имть авторовъ, чмъ типографщиковъ. У насъ есть Державинъ, но нтъ еще Дидота. Впрочемъ, на этомъ можно помириться: пускай пока печатаютъ въ столицахъ, а мыслятъ везд. Однако же мы можемъ похвастаться старинною библіографическою рдкостью въ этомъ род. Въ Тобольск, въ типографіи В. Корнильева, въ 1791-мъ году, издавалось отъ Тобольскаго главнаго народнаго училища и съ дозволенія управы благочинія, ежемсячное сочиненіе, подъ названіемъ Иртышъ, превращающійся въ Ипокрену. Панкратій Сумароковъ былъ главнымъ редакторомъ его и нкоторыя изъ его стихотвореній, тутъ помщенныхъ, перепечатаны посл въ Аонидахъ.
Въ людяхъ и въ книгахъ должно добираться всегда красокъ и оттнковъ характеристическихъ и мстныхъ: первые наши выборы въ Астраханской Флор пали на слдующія статьи: поздва на ватагу, странствованіе по протокамъ Волжскимъ, о концерт въ Астрахани, вечеръ въ Татарскомъ аул, разговоръ между Астраханскимъ помщикомъ и тамошнимъ Армяниномъ. Изъ статей, здсь упомянутыхъ, узнаемъ о красотахъ живописной природы Астраханской, о нкоторыхъ любопытныхъ подробностяхъ, свойственныхъ тому краю, объ удовольствіяхъ общества въ город, мы рады, что доходятъ до насъ слухи о концертахъ, которые пріучаютъ уши Персидскія, Индійскія, Армянскія къ согласнымъ строямъ Моцарта, Роде, Фильда, Чимарозы. Изъ послдней статьи узнаемъ о нравственности Армянина Хачатура Аравеловича, чего кажется, ни намъ, ни другимъ читателямъ нужды знать не было. Изъ переведенныхъ пьесъ въ проз, лучшею по языку и отдлк показалась намъ, отрывокъ изъ Маттисоновыхъ воспоминаній: Гора св. Бернарда. Въ перевод нкоторыхъ парамиій Гердеровыхъ, языкъ, кажется, слишкомъ тяжелъ: въ изложеніи подобныхъ аллегорій нужно боле игривости и свободы. Есть въ рукописи полный Русскій переводъ сего замысловатаго творенія Гердера, желательно, чтобы переводчикъ, извстный у насъ по своей ясной и твердой проз, хотя и рдко онъ является у насъ на авторской сцен, напечаталъ свой переводъ, который, безъ сомннія, будетъ подаркомъ нашей литтератур {Рчь идетъ о Дмитріи Васильевич Дашков, бывшемъ Министр Юстиціи.}. Въ числ другихъ переводовъ, помщенныхъ въ Астраханской Флор, находимъ Нмецкую повсть: Семейственный романъ и Волшебный колпакь, комедію Коцебу, переложенную на древніе Русскіе нравы. Въ нихъ нтъ прямо литтературнаго достоинства и напрасно занимаютъ он около трети книжки, которая отъ нихъ толще, но не лучше. Нмецъ, передланный на Славянскій ладъ, смшеніе Коцебу, Добрыни и Бояна, все это слишкомъ сбивается на бенефисную литтературу нашихъ драматическихъ приспшниковъ. Можетъ быть, эта комедія на сцен и позабавила бы зрителей. — Переводчикъ ея, не хуже водевильныхъ переводчиковъ, былъ-бы, какъ водится, посл представленія вызванъ кликушами пріятелями на показъ передъ публику, но читатели хладнокровне и разсудительне зрителей, къ тому же, г-нъ Розенменеръ, по выбору другихъ переводовъ своихъ, являетъ въ себ свдущаго литтератора и, слдовательно, долженъ быть строже самъ въ себ. Намъ сдается, что издатель Астраханской Флоры еще молодой человкъ, недавно поступившій въ ряды писателей. По крайней мр, желаемъ достоврности нашему предположенію, тогда, при дальнйшемъ упражненіи и прилежнйшемъ изученіи свойствъ нашего языка и образцовъ нашей литтературы, онъ, безъ сомннія, успетъ исправить слогъ свой въ проз и набить руку на стихи, которые у него иногда отзываются учентческою неопытностью. Если же онъ уже въ лтахъ и можетъ начесть нсколько шевроновъ на служб Музамъ, то, отбирая надежды свои на будущее, останемся съ благодарностью при томъ, что есть, надясь только, что на будущій годъ Астрахань удержитъ свое мсто въ статистико-литтературной карт Россіи. Пускай только боле знакомитъ она Россію съ собою, съ природою своею, съ жителями, обычаями ихъ, съ преданіями историческими, и мы общаемъ литтературному представителю ея уваженіе и признательность читающихъ соотечественниковъ. Къ сожалнію, многіе изъ нашихъ провинціальныхъ писателей просятся въ столичные и тмъ теряютъ цну свою и свой туземный вкусъ и запахъ. Для гостепріимнаго и радушнаго привта имъ въ столицахъ, нужно, напротивъ, оставаться имъ провинціалами, но, разумется, провинціалами умющими хорошо и дльно говорить о провинціи своей.
Литтературный Музеумъ. Въ Литтературномъ Музеум явился вновь, какъ издатель, авторъ {Владиміръ Измайловъ.} и писатель заслуженный, которому наша литтература обязана хорошими журналами, хорошими переводами и сочиненіями. Радуемся новому обращенію его къ авторской дятельности. Начальная статья въ Литтературномъ Музеум: Краткое обозрніе 1826 года, писанное издателемъ. Первая половина въ ней политическаго или, лучше сказать, газетнаго содержанія и кажется неумстна. У насъ еще нтъ и быть не можетъ языка политическаго, ибо ни языкъ оффиціальный, ни языкъ дипломатическій не есть еще истинный языкъ публициста. Краткое обозрніе современныхъ событій не политическая исторія, а просто цвтистая амплификація современныхъ газетъ. Зачмъ же автору приниматься не за свое дло? Событія, которыя онъ описываетъ, еще свжи въ памяти читателей современныхъ, потомкамъ же описаніе его будетъ излишне и недостаточно, ибо оно ничего имъ не разгадаетъ и ни въ чемъ не различествуетъ съ тмъ, что газеты передали подробне и полне. Есть время для лтописей, которыя нын называются газетами, придетъ время и для исторія. Современники могутъ быть только рукописными лтописцами или печатными газетчиками. Въ переход отъ политика къ литтератур, авторъ изложялъ весьма хорошо нсколько нравственныхъ мнній о самомъ достоинств литтературы нашей, и заключенія его — не благосклонне тхъ, которыя мы обнаружили выше. ‘Давно сказано, говоритъ онъ, что нтъ у насъ главнаго достоинства: мыслить и заставлять мыслить другихъ’.
Только явленія этой безмысленности приписываемъ мы съ авторомъ причинамъ различнымъ. Онъ полагаетъ, что писатели наши претворяются и сжимаются, что они, стоящіе выше народа своего, не простираютъ полета своего на предлы нкоторой посредственности, Мы, съ своей стороны, не подозрваемъ ихъ въ лукавств и признаемъ въ нихъ боле откровенности. Писатели наши, за исключеніемъ весьма, весьма немногихъ, не выше народа своего, ибо нельзя опредлить высоту ихъ тмъ, что они лучше большей части читателей своихъ знаютъ, гд поставить или е и какъ удовлетворить прихотливымъ требованіямъ нашего письменнаго языка. У насъ есть государственные правители, полководцы, негоціанты, художники, а нтъ ни по одной изъ частей ихъ сочиненія полнаго, руководства надежнаго: слдовательно, не народъ въ долгу у писателей, но писатели у народа.
Въ литтературной половин обозрнія находимъ отчетъ о книгахъ, ознаменовавшихъ, преимущественно, письменное бытіе 1826 года, въ сужденіяхъ автора отзывается вкусъ врный и опытный, за исключеніемъ нкоторыхъ приговоровъ, подлежащихъ сомннію. Напримръ, мы согласны съ авторомъ, что въ твореніяхъ Глинки (младшаго) виденъ прекрасный отпечатокъ его души, ума и дарованія, но находимъ неумстными слдующія слова: ‘въ подражаніяхъ Корану Пушкинъ является счастливымъ соперникомъ Глинки’. О мастер своего дла, о поэт, который, по словамъ самого г-на Измайлона, готовъ, кажется, захватить одинъ высоты Парнаса, нельзя сказать, что онъ счастливый соперникъ человка съ дарованіемъ, это правда, и съ дарованіемъ отличнымъ, но все не первенствующимъ. Вообще находимъ, что опредленія автора во всей этой стать слишкомъ безусловно похвальны. У насъ обыкновенно нтъ средины между панегирикомъ и сатирою, похвалою и бранью. Боясь раздражить самолюбіе ближняго, мы настраиваемъ рчь свою на торжественный ладъ и похожи на жрецовъ, колнопреклоненныхъ передъ кумирами. Авторъ обозрнія позволяетъ себ общія укоризны, но въ частномъ примненіи онъ держится неотступно похвалы неограниченной. Кажется, должно слдовать совершенно противному правилу.
Въ общемъ объем есть всегда нчто хорошее и удовлетворительное, въ частности должны неминуемо быть недостатки. Указывайте на нихъ смло и безъ лицепріятія, а не то въ вашихъ поголовныхъ мадригалахъ ничего не будетъ поучительнаго. Въ доказательство, что раннему историку трудно быть зрлымъ въ сужденіяхъ своихъ, замтимъ противорчіе, въ которое впалъ авторъ какъ политикъ и литтераторъ. Въ первой половин обозрнія своего, на стр. 7, говоритъ онъ о Наполеон ‘и раздавшаяся по земл слава едва не умолкла на его гроб подъ стономъ вселенныя и укоризнами вка’. Въ другой половин, упоминая о сочиненіи Пушкина, говоритъ онъ ‘въ стихотвореніи: Наполеонъ, хотя и не столь обильномъ великими красотами (какъ стихотвореніе: къ Овидію), чего не искупятъ сіи мысли и стихи:’
Великолпная могила!…
Надъ урной, гд твой прахъ лежитъ,
Народовъ ненависть почила
И лучъ безсмертія горитъ.
Если мы, по убжденію своему, не могли безусловно похвалить эту статью, которая, впрочемъ, отличается многими хорошими мыслями и благородными чувствами и вообще писана пріятнымъ слогомъ, то спшимъ съ удовольствіемъ похвалить безпрекословно и по всмъ частямъ другую статью издателя: Русскій наблюдатель въ ХІХ-мъ вк. Тутъ мысли, мннія и самое изложеніе оныхъ — все примчательно, все убдительно. Не связанный посторонними уваженіями, авторъ говоритъ независимо и откровенно все, что внушено ему умомъ просвщеннымъ, сердцемъ благороднымъ и патріотическою благонамренностью, и говоритъ языкомъ образованнаго литтератора. Однимъ словомъ, Русскій наблюдатель въ ХІХ-мъ вк есть и Европейскій писатель ХІХ-го вка.
Рчь въ память Исторіографу Россійской Имперіи, произнесенная въ Обществ Исторіи и Древностей Россійсеихъ членомъ онаго Н. Иванчинымъ-Писаревымъ, и напечатанная въ Литтературномъ Музеум, содержитъ въ себ много хорошаго. Должно сперва похвалить автора за его намреніе, которое въ этомъ случа уже похвальное дйствіе. Онъ убдился въ неприличіи молчанія нашихъ литтераторовъ о писател, который боле или мене образовалъ все пишущее поколніе наше и воздвигнулъ на голой равнин отечественной литтературы зданіе великолпное и вковчное, памятникъ предкамъ отъ современниковъ потомству. И въ признательномъ благоговніи къ знаменитому согражданину, заплатилъ онъ ему по силамъ дань уваженія и преданности. Чмъ заслуги, оказанныя народу писателемъ истинно-народнымъ важне, тмъ свойственне почувствовать имъ цну человку благомыслящему и образованному, но тмъ трудне показать ихъ въ удовлетворительномъ свт и оцнить ихъ достойнымъ образомъ. Не боясь оскорбить автора рчи, скажемъ откровенно, что и посл его творенія, заслуживающаго уваженія, Карамзинъ еще ожидаетъ панегириста себ равнаго. Но, повторяемъ, все не мене и побужденіе и самое исполненіе во многихъ частяхъ приноситъ честь чувствамъ автора. Жаль, что панегиристъ въ рчи своей руководствовался нкоторыми ошибками журнальныхъ некрологовъ Карамзмна. Онъ скончался не на 61-мъ роду своей жизни, а 59-ти лтъ. Нтъ сомннія, что смерть Императора Александра поразила глубокою скорбью сердце его, любви и признательности исполненное, но нельзя сказать, чтобы она была причиною и его смерти. И слови панегириста: ‘онъ не могъ пережить Александра’, не имютъ исторической достоврности. Твердый, хотя и чувствительный, проникнутый неограниченною довренностію къ Провиднію, онъ оплакивалъ Государя, котораго онъ любилъ не подъ однимъ величіемъ царскимъ, а и въ простот частныхъ сношеній, но между тмъ, какъ семьянину, гражданину и писателю, Карамзину предстояли еще на пути жизни и высокія обязанности и свтлыя надежды. Предположенія автора о стованіи Карамзина, что сограждане и собратія его не отдавали ему должной справедливости, что завистливые, жалкіе пигмеи, искушая душу великаго писателя, нердко и его заставляли имть нужду въ стоической твердости, убдительно и прекрасно опровергаются словами Карамзина изъ письма его, напечатаннаго въ Литтературномъ Музеум. Языкъ панегириста довольно хорошъ: видно, что онъ изучалъ творенія писателя, котораго хвалитъ. Въ иныхъ мстахъ встрчаемъ черты истиннаго краснорчія сердечнаго, въ другихъ можно-бы требовать боле спокойствія и мене восклицаній. Обращеніе автора въ послднемъ період рчи, кажется, совершенно неумстно и отзывается семинаристскимъ витійствомъ. — Приказъ съ того свта, повсть г-на Сомова,— шутка, свободно и весело разсказанная. Въ числ поэтовъ, участвовавшихъ стихотвореніями въ составленіи Литтературнаго Музеума, находимъ имена: Пушкина А. С., Пушкина В. Л., Гндича, . Глинки, Баратынскаго, князя Вяземскаго, Раича и другихъ. Читатели могутъ судить о пріятномъ разнообразіи стихотворнаго отдленія Музеума, по одному списку наименованныхъ поэтовъ. Нельзя безъ сердечнаго умиленія прочесть прекрасные стихи, написанные къ издателю поэтомъ, коего имя угадается безъ подписи каждымъ читателемъ, свдущимъ въ Русской поэзіи. Отвтъ издателя откликнулся также поэтически на поэтическій голосъ знаменитаго пснопвца.
Сверные Цвты, это годичное собраніе стиховъ и прозы, поддерживаетъ свою славу. Иной журналистъ сказалъ бы, что баронъ Дельвигъ любимый садовникъ въ цвтникахъ Музъ и Грацій и что цвты, которые приноситъ онъ на ихъ алтарь, свжи, душисты и махровы.
Не желая отбивать хлбъ у ближняго и его передразнивать, мы скажемъ простого и низкою прозою, что Сверные Цвты — лучшій изъ альманаховъ, выходящихъ нын въ Россіи, и что можетъ онъ смло выдержать соперничество съ лучшими литтературными альманахами Европейскими. Въ прежніе годы баронъ Дельвигь занимался однимъ составленіемъ Альманаха, который издаваемъ былъ книгопродавцемъ Сленинымъ. Въ книжк ныншняго года не видать посторонняго участія, и тмъ боле литтературное предпріятіе поэта, извстнаго читателямъ съ столь выгодной стороны, заслуживаетъ ихъ поощрительное одобреніе. Книжка раздляется на прозу и стихи. Въ первомъ отдленіи есть любопытное письмо объ Обществ Поощренія Художниковъ, учрежденномъ въ Петербург, и служащее продолженіемъ четырехъ писемъ: О состояніи художествъ въ Россіи (въ Сверныхъ Цвтахъ 1826 года). Подобныя свднія о предметахъ изящной статистики государственной занимательны и полезны везд, а тмъ боле у насъ, гд все длается какъ будто подъ спудомъ и тихомолкомъ. Должно признаться, что изящныя искусства у насъ еще не въ большой чести. Этому дивиться не для чего: вспомнимъ, что просвщеніе не разливается у насъ постепенно, ровною и широкою ркою, а выбивается тамъ и здсь сильными и быстрыми ключами. У насъ должны быть промежутки въ объем успховъ общей образованности, въ немъ, какъ въ Москв, дворцы возл хижинъ, болота, примыкающія къ садамъ, Азія, тснимая Европою, и Европа, смятая Азіею. Напрасно авторъ письма повторяетъ сказанное и пересказанное до пресыщенія, что Русская публика не любитъ Русскаго и проч. Невниманіе ея, или недовольно попечительное вниманіе, къ Русскимъ художинкамъ объясняется не тмъ, что они Русскіе, но скоре тмъ, что изящныя художества и вкусъ къ симъ роскошнымъ плодамъ уже зрлой образованности у васъ до сей поры еще только счастливыя случайности, а не общій обычай, что они частныя и раннія прививки, а не природное прозябеніе и народная потребность. Отъ чего нтъ у насъ театра, въ истинномъ народномъ смысл? Отъ чего нтъ у насъ ни одного великаго музыканта, ни по сочиненіямъ, ни по исполненію, ни одного совершеннаго пвца, ни одного знаменитаго танцовщика? Неужели и здсь невниманіе публики, какъ пагубное колдовство, умерщвляетъ дарованіе въ самомъ зародыш, не даетъ ни рукамъ, ни ногамъ расправиться, ни голосу получить звучность, гибкость и мягкость, ни музыкальнымъ идеямъ развиться и проч.? Дло въ томъ, что вкусъ къ произведеніямъ изящныхъ художествъ есть у насъ пока одна, если можно сказать, аристократическая принадлежность, и частью также прививная, что этотъ вкусъ, по большей части, только одна изъ отраслей роскоши богатыхъ вельможъ, и потому, если кто изъ нихъ и собираетъ картины или изваянія, то хочетъ уже именно предметовъ роскоши Европейской и покупаетъ единственно произведенія мастеровъ знаменитйшихъ. Тутъ до патріотизма дла нтъ. Любителю и знатоку живописи все же пріятне имть въ своей галлере Рафаэля, чмъ Ефрема, хотя онъ и коренной Россійскихъ странъ маляръ. Замтимъ еще, что ныншніе успхи наши въ художествахъ возрастаютъ въ одно время съ пониженіемъ частныхъ финансовъ нашихъ, и что хлбные неурожаи помщиковъ должны препятствовать обильной жатв и художниковъ. Не вс же князья Юсуповы, Голицыны, чтобы поддерживать искусства и художниковъ большими денежными тратами. Однакожъ, нтъ сомннія, что учрежденія художественныхъ обществъ, выставокъ произведеній искусства, что вс сіи средства соревнованія и поощренія, при стараніи писателей и журналистовъ — обращать вниманіе согражданъ на успхи наши по сей части народнаго богатства, послужатъ къ обширнйшему и повсемстному распространенію изящнаго вкуса и просвщеннаго мотовства. Желательно, чтобы языкъ и слогъ упомянутыхъ писемъ былъ боле въ ладу съ содержаніемъ и тщательне обработавъ. Въ нихъ часто встрчаешь обороты рчей вовсе не авторскіе, а приказные, какъ напримръ: изданіе скоро имющее выдти въ свтъ.— За этою статьею слдуетъ письмо Батюшкова, писанное въ 1814 году, оно, напротивъ, отличается красивостью и примрнымъ искусствомъ въ письменномъ слог. Должно радоваться, что съ нкотораго времени начали показывать писателей нашихъ запросто и печатать ихъ, такъ-сказать, въ домашнемъ ихъ быту. Эти нескромности приносятъ не одно удовольствіе любопытнымъ читателямъ, но и пользу языку, доставляя матеріалы для образованія средняго нарчія, чуждаго чопорной строгости книжнаго и своевольвости разговорнаго. Отрывки писемъ изъ Италіи, здсь же напечатанные, занимательны и пріятны, легкою свободою слога непринужденнаго и боле умно-свтскаго, чмъ учено-авторскаго, облекаются въ нихъ не только бглыя черты веселаго остроумія, но часто и свтлыя замчанія ума наблюдательнаго. {Позднйшее примчаніе: Вроятно говорится здсь о письмахъ Василія Александровича Перовскаго.}
Въ двухъ повстяхъ: Русая коса и Юродивый нтъ ничего весьма замчательнаго, но ихъ прочтешь съ удовольствіемъ. Въ послдней боле дйствія и, слдовательно, боле сущности, чмъ въ первой, но смерть Юродиваго, пуля артиллерійскаго офицера, видно не мастера своего дла, которая попадаетъ не въ противника, а въ посторонняго свидтеля, не смотря на то, что другіе свидтели взялись держать его, все это довольно сбивчиво и неестественно. Вообще, кажется, ваши кандидаты въ Вальтеры-Скотты не попали еще на истинный путь. Они пишутъ не съ природы, а съ куколъ и болвановъ, которые одли они по своему, портреты и картины ихъ, не изображая лицъ и явленій, знакомые намъ по слуху и наблюденіямъ, не отражаются и въ насъ врно и глубоко. Вся эта фантасмагорія скользитъ какъ въ туман. Если романисту не быть врнымъ живописцомъ нравовъ и лицъ, то долженъ онъ въ вымыслахъ своихъ и отвлеченныхъ изображеніяхъ стремиться къ нравоучительной цли. Средства его въ такомъ случа будутъ медлительне и дйствіе холодне, но по крайней мр все достигнетъ онъ до чего-нибудь. Г-нъ Булгаринъ, кажется, постигнулъ истину этого правила въ разсказ, напечатанномъ въ Сверныхъ Цвтахъ: онъ въ лунную ночь, по развалинамъ Альмодаварскимъ, сквозь военные ужасы и мимо какой-то сумасшедшей, ведетъ читателей къ слдующему нравоученію, которое хотя и не очень ново, но не мене того очень нравоучительно: ‘О люди! зачмъ вы терзаете другъ друга, когда, длая добро, можете быть счастливыми’.
Именно такъ! что дло, то дло. Что можно сказать противъ этого? Рецензентъ Сверной Пчелы объявляетъ, что статья содержитъ въ себ истинную, трогательную повсть объ одной Испанк, лишившейся ума въ ту минуту какъ изверги-мародёры убили ея жениха. Нечего сказать и противъ этого! Кому же и знать объ истин и трогательности повствованія г. Булгарина, какъ не Сверной Пчел?
Въ Чудесной сопутниц и въ Осеннихъ дняхъ узнаемъ кисть . Глинки. Живопись и краски его нсколько однообразны, но свтлый сумракъ, которымъ онъ одваетъ вымыслы воображенія, недовольно разноцвтнаго, иметъ какую-то прелесть. Только пора, кажется, автору, одаренному истиннымъ умомъ и чувствомъ, настроить талантъ свой на новый ладъ, а то поневол назовешь однообразныя аллегоріи его знакомыми незнакомками. Статья: О примчательномъ слпомъ — не безъ занимательности. Любопытно бы знать, познакомился-ли съ Чесноковымъ слпой Англійскій путешественникъ Гольманъ. Такая встрча была бы довольно странная и достопамятная.
Сущность Выдержекъ изъ Записной Книжки извстна читателямъ Телеграфа и читателямъ другихъ журналовъ по критическимъ замчаніямъ на многія изъ выдержекъ, и потому не почитаемъ за нужное говорить о тхъ, которыя напечатаны въ Сверныхъ Цвтахъ.
Отъ прозы, у насъ какъ-то все еще худо цвтущей и напоминающей псню: Ахъ! какъ бы на цвты да не морозы, перейдемъ къ поэтическому цвтнику: онъ разнообразне и богаче.
Александръ Пушкинъ и здсь, какъ и въ самой поэзіи нашей, господствуетъ.
Письмо Татьяны, изъ 3-й псни Евгенія Онгина, и ночной разговоръ Татьяны съ ея нянею, изъ 3-й главы Евгенія Онгина (вотъ точка преткновенія для будущихъ нашихъ Кеппеновъ, можетъ возникнуть споръ о существованіи двухъ Евгеніевъ Онгиныхъ: поэмы и романа),— дв прелести и дв блистательныя побды, одержанныя всемогуществомъ дарованія надъ неподатливымъ и мало поворотливымъ языкомъ нашимъ. Письмо и разговоръ Татьяны не отзываются авторствомъ: въ нихъ слышится женскій голосъ, гибкій и свжій. Авторъ сказывалъ, что онъ долго не могъ ршиться, какъ заставить писать Татьяну, безъ нарушенія женской личности и правдоподобія въ слог: отъ страха сбиться на академическую оду, думалъ онъ написать письмо прозою, думалъ даже написать его по Французски, но, наконецъ, счастливое вдохновеніе пришло кстати и сердце женское запросто и свободно заговорило Русскимъ языкомъ: оно оставило въ сторон Словарь Татищева и Грамматику Меморскаго. Баратынскій, въ сказк: Телема и Макарь, счастливо перевелъ Вольтера, но въ посланіи къ Богдановичу едва ли не еще удачне поддлался онъ подъ него. Отличительныя свойства посланій поэта, образцоваго въ семъ род, непринужденный языкъ, веселое остроуміе, переходы свободные, мысли свтлыя и свтло выраженныя, отличаютъ и Русское посланіе. Можно только попенять поэту, что онъ предалъ свою братію на оскорбленіе мнимоклассическихъ книжниковъ нашихъ, которые готовы затянуть псню побды, видя или думая видть въ рядахъ своихъ могучаго союзника. Они, пожалуй, по простот, или по лукавству, станутъ теперь ршительно ссылаться на слова Баратынскаго:
…. Новйшіе поэты
Всего усердне поютъ свою тоску.
На свт тошно жить, такъ бросьтеся въ рку!
Иной бы молвилъ имъ: Увы, не въ этомъ дло!
Ни жить имъ, ни писать еще не надоло.
И правду безъ затй сказать теб пора:
Пристала къ Музамъ ихъ нмецкихъ Музъ хандра.
Жуковскій виноватъ: онъ первый между нами
Вошелъ въ содружество съ Германскими пвцами.
Стихи хороши, очень хороши, насмшливы и остроумны, но должно помнить, что поэтъ шутитъ, хотя мимоходомъ и намекалъ на истину. Фонтенель говорилъ, что будь у него вс истины въ горсти, онъ не раскрылъ бы руки. Не каждый уметъ понимать истину: иной подумаетъ, что поэтъ и въ самонъ дл признаетъ хандру отличительнымъ свойствомъ музы Виланда, Шиллера и Гете, что онъ не шутя обвиняетъ Жуковскаго въ сближеніи Русской поэзіи съ Германскою.
Отрывокъ изъ поэмы: Наталья Долгорукая даетъ желаніе увидть скоре въ цломъ новое произведеніе пснопвца Чернеца и переводчика Абидосской Невсты. Можемъ порадовать любителей отечественной поэзіи общаніемъ, что эта поэма выйдетъ въ свтъ къ зим, и что авторъ ея хочетъ, сверхъ того, заняться новымъ изданіемъ перевода: Абидосской Невсты, въ которомъ исправитъ онъ нкоторыя отступленія отъ подлинника.
Талантъ барона Дельвига иметъ отличительныя свойства, не сливающіяся съ господствующими признаками нашего времени. Поэзія его, какъ воды Аретузы, сохраняющія свжую сладость свою и при впаденіи въ море, протекаетъ между нами, не заимствуя ни красокъ, ни вкуса разлившагося потока. Первобытная простота, запахъ древности, что-то чистое, независимое, цлое въ соображеніяхъ и въ исполненіи, служатъ знаменіемъ и украшеніемъ лучшихъ его произведеній. Его Русскія псни и стихотворенія во вкус древнихъ, какъ, напримръ, Друзья и Геній-хранитель, напечатанныя въ Сверныхъ Цвтахъ ныншняго года, поражаютъ какою-то прелестью древнею, но никогда не старющею: такъ, отыскиваемые драгоцнные памятники искусства вковъ первобытныхъ занимаютъ почетное мсто и посреди блестящихъ и гордыхъ свидтельствъ новаго просвщенія. Если поэтъ и здсь подражатель, то, по крайней мр, онъ не ученическій переписчикъ: перерождаясь въ древнихъ, онъ даетъ старин своеобразіе новизны.
Рыбаки, идиллія г-на Гндича, уже извстная любителямъ поэзіи нашей, перепечатана здсь съ нкоторыми перемнами и прибавленіями, но не такими, о коихъ говоритъ рецензентъ Сверной Пчелы. Напрасно указываетъ онъ на нсколько новыхъ стиховъ, въ начал второй части идилліи: въ этомъ мст находятся только легкія поправки, а значительное дополненіе встрчается въ первой части, въ описаніи слпца. Хорошо хвалить поэта, достойнаго уваженія, по всмъ отношеніямъ, но еще лучше напередъ прочесть его, чтобы знать по крайней мр, что и какъ сказать о немъ {Иной подумаетъ, что Телеграфу вмняется въ непреложную обязанность противорчить литтературнымъ сужденіямъ Сверной Пчелы, но что же длать, когда она какъ будто вмняетъ себ въ обязанность противорчить иногда истин? Непреложная обязанность критики есть служеніе истин и польз положительными и отрицательными средствами, то-есть: преподаваніемъ здравыхъ мнній и изобличеніемъ несправедливыхъ. Ас. {Позднйшее примчаніе: Многія статьи мои, напечатаныя въ Телеграф, означены подписью Ас., то-есть сокращеніемъ слова Асмодей. А это прозвище приписано было мн Арзамасскимъ обществомъ, въ числ другихъ прозвищъ, взятыхъ изъ балладъ Жуковскаго и розданныхъ прочимъ членамъ. Помнится мн, что посл другіе Лже-Асмодеи присвоивали себ мое имя, равно какъ и званіе Журнальнахо сыщика, которымъ я иногда подписывалъ свои журнальныя замтки. Все это дло старое, и здсь упоминается только для присяжныхъ библіофиловъ и журналофиловъ.}.}. Эта Русская идиллія также есть попытка, заслуживающая вниманіе цнителей отечественной поэзіи. Не входя въ подробное изслдованіе, скажемъ, что если есть мсто идилліямъ и эклогамъ въ понятіяхъ нашихъ современныхъ, то быть имъ въ окладкахъ, присвоенныхъ барономъ Дельвигомъ и г-мъ Гндичемъ, Пастушество Фонтенеля, Сумарокова и послдователей ихъ, также смшно, какъ парики, которыми были навьючены Греческіе и Римскіе герои стараго Французскаго театра. Исправленія, сдланныя поэтомъ во второмъ изданіи своей идилліи, служатъ вс ей въ пользу: только жаль, что онъ оставилъ еще нсколько неисправностей и несообразностей, напримръ:
Въ т тайныя чувства минуты, когда вдохновенье
Отъ неба нисходитъ.
Въ первомъ полустишіи смыслъ совершенно сбитъ отъ неправильной разноски словъ. У насъ много свободы въ сочетаніи существительныхъ съ прилагательными и другихъ частей рчи, но все же должны быть границы и этой свобод. А здсь выходитъ: не тайныя минуты чувства, а тайныя чувства минуты. Въ начал оба рыбака разнаго возраста:
Одинъ престарлый, другой лишь брадой опушался.
Въ продолженіи рыбакъ младшій напоминаетъ старшему, какъ будто о младости, проведенной вмст, говоря:
Про рки знакомыя, гд мы учился ловл,
Про долы зеленые, гд мы играли младые,
Въ словахъ младшаго рыбака боярину на вопросъ его:
Но въ промысл ты не лнишься-ли, рыбарь, для псней?
— нтъ отвта на сказанное.
Предлагая здсь наши придирки маловажныя и, можетъ быть, сомнительныя, мы, по крайней мр, доказываемъ, что прочитали произведеніе поэта со вниманіемъ, которое онъ заслуживаетъ.
Читатели найдутъ въ Сверныхъ Цвтахъ, сверхъ всего упомянутаго вами, стихи Веневитинова, котораго смерть похитила у музъ и отечества, въ полномъ цвт прекраснйшихъ надеждъ, стихи Плетнева, исполненные тихаго чувства и примрнаго сладкозвучія, . Глинки, князя Вяземскаго, . Туманскаго, Илличевскаго, Ободовскаго, Ознобишина, Глбовыхъ (Александра и Дмитрія), Ротчева, Востокова (продолженіе полезнаго и вниманія достойнаго перевода Сербскихъ псней), В. Григорьева, И. Балле, П. Шкляревскаго, В. Шеміота, И. Великопольскаго, M. Яковлева и одного поэта безъяменнаго, но подъ No 1….8… Между сего множества именъ, читатели замтятъ отсутствіе Языкова и производство нкоторыхъ рядовыхъ стихотворцевъ изъ линейныхъ альманаховъ въ списокъ гвардейскаго легіона. Посмотримъ, не выпишутъ-ли ихъ со времененъ въ Парпасскій гарнизонъ за стихи, неприличные званію истиннаго поэта.
Сколько альманаховъ на 1827-й годъ и рядъ ихъ еще не сомкнутъ: запоздалые явятся посл. Сколько открывшихся поприщъ для суетности поэтовъ и прозаистовъ, поживокъ для читателей, требующихъ разнообразной, но не обременительной пищи, для критиковъ, нуждающихся въ работ полегче и приспособленной въ ихъ трудолюбію. Нельзя не порадоваться этой письменной промышленности, нсколько оживившей застой нашей литтературной торговли. Да могутъ-ли, спросятъ, при маломъ числ нашихъ зажиточныхъ промышленниковъ въ литтератур, поддержаться достойнымъ образомъ предпріятія слишкомъ частыя и частныя? Нтъ, безъ сомннія: нкоторые альманашные домы, пораженные банкрутствомъ, оказываются несостоятельными передъ читателями своими. Паденія эти прискорбны, но все предпочитаю ихъ совершенной безжизненности на Парнасской бирж, къ тому же, въ числ сомнительныхъ бумагъ, пущенныхъ въ оборотъ, встрчаются иногда бумаги врныя, залоги надежные, которые выручить можно посл. Одни журнальные монополисты гнваются, но, какъ мы уже сказали, до журналистовъ читателямъ дла нтъ. А какъ мы говоря, писатели созданы для читателей, а не для журналистовъ, хотя если спросишь у сихъ послднихъ чистосердечнаго признанія, то они готовы сказать, что и читатели и писатели созданы для нихъ, какъ золотыхъ длъ мастеръ, въ басн Красицкаго, говоритъ, что носы созданы для табакерокъ. Но таковымъ мастерамъ золотыхъ и журнальныхъ длъ можно сказать съ Мольеромъ: Vous tes orfvre M. Josse. Нтъ сомннія, что появленіе книгъ, занимательнйшихъ по пріятности и польз, было бы утшительнее, но, простирая наши требованія и надежды дале и выше, не станемъ съ излишнею спсью и неумстнымъ презрніемъ отвергать и скроыное вспомоществованіе. Бдный сердится не на полтинникъ, который у него въ карман, а на то, что у него нтъ десяти рублей. Возьмемъ примръ съ него въ нашей литтературной бдности, и пока не разбогатемъ, не станемъ прятать пустыхъ рукъ въ карманъ, когда добрые люди предлагаютъ намъ посильныя подаянія.
Приступимъ къ бглому обозрнію шести альманаховъ, лежащихъ передъ глазами, и начнемъ съ совта покупателямъ и читателямъ книгъ: не врить намъ на слово и, не смотря на приговоры наши, поврять ихъ собственнымъ испытаніемъ, убдительно имъ совтуемъ купить и прочесть вс шесть альманаховъ, о коихъ идетъ здсь рчь, и вс предыдущіе и въ свое время вс послдующіе. Русскія книги, по сравненію, довольно дороги отдльно, но за то дешевы въ общемъ годовомъ итог. За нсколько сотъ рублей въ годъ поквитаетесь вы по совсти съ Русскою литтературою.
Сверная Лира можетъ, кажется, быть призвана за представительницу Московскихъ музъ. Имена писателей, въ ней участвующихъ, принадлежатъ по большей части Московскому Парнассу: не знаю, можно ли сказать: Московской школ, хотя точно найдутся признаки отличительные въ новомъ здшнемъ поколніи литтературномъ. Вообще вся ваша литтература мало иметъ въ себ положительнаго, яснаго, есть что-то неосязательное, облачное въ ея атмосфер. Въ климат Московскомъ есть что-то и туманное. Пары зыбкаго идеологизма носятся въ океан безпредльности. Впрочемъ, изъ этихъ тумановъ можетъ еще проглянуть ясное утро и отъ нихъ останутся одн яркія блестки на свжей зелени цвтовъ. Одинъ изъ издателей Сверной Лиры, г-нъ Раичъ, уже знакомъ съ выгодной стороны читателямъ, опыты другаго носятъ признаки дарованія. Судя по нкоторымъ отрывкамъ, кажется, онъ занимается литтературою восточныхъ народовъ: такое изученіе можетъ принести много пользы нашей, если оно доведено будетъ съ успхомъ до конца. Полуисполненія, какъ въ другихъ сферахъ, такъ и въ литтератур, ни къ чему, или, по крайней мр, къ немногому служатъ. Мало пользы, да и радости мало, видть подъ маловажными статьями въ проз или въ стихахъ отмтку, что это подражаніе Персидскому, Арабскому, Монгольскому и проч. и проч. Такая пестрота даже и не ослпительна. Изъ сочиненій г-на Раича, здсь помщенныхъ, важнйшія — въ проз: Сравненіе Петрарки и Ломоносова (по крайней мр думаемъ, что оно писано самимъ издателемъ, хотя подъ статьею означена одна заглавная буква: Р)., въ стихахъ: Отрывокъ изъ Освобожденнаго Іерусалима, смерть Свенона. Вообще въ характеристическихъ сравненіяхъ двухъ авторовъ бываетъ боле полуистинъ, чмъ истины, боле изысканности, насильственности, чмъ естественныхъ прикосновеній. Кто-то читалъ Риваролю сравненіе Расина и Корнеля. Выслушавъ чтеніе, Ривароль сказалъ: ‘По моему мннію, можно сравненіе нашихъ трагиковъ сократить такимъ образокъ: общее въ нихъ, что тотъ и другой писали трагедіи, разность, что одного звали ома Корнель, другаго Иванъ Расинъ’. Въ сравненіи Петрарки и Ломоносова, нкоторыя главныя черты ихъ, а особливо же перваго, означены врно и живо, но, признаюсь, усматриваю рдко точки, гд эти черты сливались бы вмст. За исключеніемъ вліянія того и другаго на современную каждому поэзію, учености того и другаго поэта и замчанія, что Петрарка остался представителемъ Италіанской литтературы XIV вка, Ломоносовъ считается представителемъ литтературы Русской вка Елисаветы, не понимаю: въ чемъ и какъ хотлъ сочинитель сводить ихъ? Не слишкомъ-ли также увлекается онъ любовью въ Итальянской словесности и Петрарк, когда радуется, какъ хорошей находк, что Ломоносовъ, ‘умлъ счастливо перенесть въ свои творенія много, очень много Итальянскаго и даже нкоторые, такъ называемые concetti’. Едва ли и подлинные concetti не безобразная прикраска Итальянскихъ стиховъ, а заимствованные concetti на Русскій ладъ и того хуже. Впрочемъ, вроятно въ Ломоносов этотъ мишурный блескъ не подражаніе, а просто погршность, свойственная худому вкусу, не озаренному свтомъ здравой критики, и насильственной игр воображенія. Въ сей стать встрчается забавная обмолвка. Авторъ говоритъ, что изъ Понтремоли въ Неаполь пришелъ старецъ, и къ тому же слпой, чтобы видть Петрарку. Впрочемъ, за исключеніемъ основной мысли сего сравненія, которая по существу своему, какъ мы сказали выше, всегда сомнительна, и здсь, въ примненіи къ Петрарк и Ломоносову, кажется еще мене удовлетворительного, статья сія иметъ неоспоримое достоинство литтературное: въ ней замтны свднія въ Итальянской словесности, хорошій слогъ, благородныя чувства и направленіе ума благонамренное. Опыты г. Раича въ перевод Освобожденнаго Іерусалима уже извстны читателямъ, также какъ и критическія замчанія, къ коимъ они подали поводъ. Находятъ, что куплетъ, изъ 12-ти стиховъ г-на Раича, не отвчаетъ итальянской октав, что онъ не приличенъ поэм, потому что присвоенъ Жуковскимъ баллад. Но какую же форму принять? Итальянская октава, по бдности нашей въ римахъ, неприступна для большого творенія. Александрійскій стихъ слишкомъ важенъ и утомителенъ со временемъ. Баллада принадлежитъ повствовательно-лирическому роду, поэма, раздленная на стансы, можетъ также отнестись къ роду лирико-эпическому. Сообразя все это вмст, мы готовы почти оправдать г-на Раича. Отлагая въ сторону форму, должно признаться, что стихи переводчика часто живы и сочны, почти всегда звучны и вообще хороши. Въ отрывк: Смерть Свенона, языкъ врне, строже и зрле, чмъ въ прежнихъ опытахъ: въ немъ гораздо мене и почти вовсе не находится прежде встрчавшихся заимообразныхъ оборотовъ Жуковскаго, которые могутъ быть хороши у него, потому, что они его коренные, но становятся погршными, когда они пересажены на чужую почву. По любви г-на Раича къ Итальянской литтератур и по свдніямъ его, должно желать, чтобы онъ короче познакомилъ насъ съ нею, предлагая намъ въ прозаическихъ переводахъ и критическомъ разсмотрніи лучшихъ писателей Итальянскихъ, стихотворцевъ и прозаистовъ. Переводы въ стихахъ пріятны и льстятъ боле суетности переводчиковъ, но могущество стихотворства такъ сильно, что, забывая о подлинник, мы судимъ переводъ, какъ оригинальное твореніе, переводы въ проз полезне, боле дйствуютъ на языкъ, на который переводятъ, боле пускаютъ идей, образовъ въ обращеніе и всегда совершенне знакомятъ и сближаютъ литтературы и языки. На переводчик въ стихахъ лежатъ дв неволи, а и съ одною справиться тяжело.
Въ числ хорошихъ стихотвореній, помщенныхъ въ Сверной Лир и носящихъ подписи уже извстныя, отличаются начальные опыты поэта, въ первый разъ являющагося на сцен. Стихотворенія Андрея Муравьева: Ермакъ, Воззваніе къ Днпру, Русалки, Отрывокъ изъ описательной поэмы: Таврида, исполненъ надеждъ, изъ коихъ нкоторыя уже сбылись. Выпишемъ нсколько стиховъ изъ Русалокъ:
Волнуется Днпръ, боевая рка,
Во мрак глухой полуночи,
Ужъ облако мсяцъ прорзалъ слегка
И неба зардлися очи.
Широкія идутъ волна за волной
И съ шумомъ о берегъ біются,
Но въ хладномъ русл, подъ ревущей водой,
И хохотъ и смхъ раздаются…
Какъ подъ вечеръ звзды ясныя
Заиграютъ въ небесахъ,
Другъ за другомъ, двы красныя
Выплываютъ на волнахъ…
Русы косы разсыпаяся,
Съ обнаженныхъ плечъ бгутъ,
По валамъ перегибаяся,
Золотымъ руномъ плывутъ,
Грудь высокая волнуется
Сладострастно между водъ,
Валъ ревнивый полюбуется
И задумчиво пройдетъ,
Руки двъ, какъ мраморъ блыя,
Подымаются, падутъ,
То въ восторг юной радости
Будятъ пснями брега,
Иль съ безпечнымъ смхомъ младости
Ловятъ мсяца рога
Надъ водою….
Картина прелестная и во всхъ частяхъ съ искусствомъ выдержанная: послдняя черта удивительно игрива. Можно только замтить лишнее слово въ стих:
И хохотъ и смхъ раздаются —
смхъ посл хохота — вставка, и неправильное удареніе въ слов: русло. Ермакъ написанъ другою кистью: краски здсь мрачныя и боле силы въ чертахъ, но въ немъ также есть живая поэзія въ вымысл и выраженіи. Посреди именъ извстныхъ и анонимовъ, въ подписяхъ Сверной Лиры встрчается загадочное имя: Делибюрадеръ. Вотъ одно изъ его стихотвореній, съ Арабскаго:
НАМА.
Уаль нашру мискунъ.
Усть ея дыханье —
Мускусъ благовонный,
А ланиты — розы,
Зубы — млечны перла,
Станъ — лозы стройне,
Бедра округленны —
Холмики песочны,
Локоны густые —
Мракъ осенней ночи,
А лицо сіяетъ —
Словно полный мсяцъ.
Скажите по совсти: не правы ли мы, когда сказали, что мало радости и пользы отъ похищеній такого рода, хотя и добыты они издалека? Пускай это и тому подобное съ Арабскаго на Арабскомъ язык и остается. Довольно намъ и одного Греческаго Анакреона, которому намъ велятъ кадить, потому что онъ древній и Грекъ, хотя въ новйшія времена нердко за пріятельскими пирушками встрчаются свои Анакреоны, но для Европейской гордости нашей слишкомъ уже будетъ оскорбительно, когда захотятъ колоть намъ глаза Арабскимъ анакреонтичествомъ. Отрывокъ изъ сочиненія объ искусствахъ носитъ ту же загадочную подпись. Въ сей стать, которая по большей части одна компиляція, но довольно искусно и живо составленная, полушуточно, полуучено, полумиологически, полуисторически, излагаютъ мннія о могуществ музыки и степеняхъ состоянія ея у разныхъ народовъ. Письмо о Русскихъ романахъ, или, правильне, о возможности писать Русскіе романы, произведеніе г-на Погодина, умное и занимательное. Признаемся однакожъ, что, соглашаясь съ нимъ во мнніи, что у насъ въ исторіи встрчаются предметы для поэтическихъ романовъ, сомнваемся въ богатств нашихъ матеріаловъ для романовъ въ род Вальтера Скотта. Въ нашей исторіи, по крайней мр до Петра Великаго, встрчаются, разумется, лица, событія и страсти, но нтъ нравовъ, общежитія, гражданственнаго и домашняго быта: источниковъ необходимыхъ для наблюдателя-романиста. Жаль, что авторъ, въ письм своемъ о Русскихъ романахъ, задваетъ, какъ многіе изъ нашихъ комиковъ, погршности условныя, мнимыя, а не существенныя. Описывая, напримръ, общество, въ коемъ онъ находился, продолжаетъ онъ: ‘Сперва похвалены были, какъ водится, вс присутствовавшіе взаимно другъ другомъ’.— Характеристическая-ли это черта нашихъ нравовъ? Мало ли въ нашихъ блистательныхъ собраніяхъ встртится истинно смшнаго? За чмъ прибгать къ общимъ, такъ сказать, давно заданнымъ уликамъ? ‘Сколько есть у насъ Тарасовъ Скотининыхъ’, говоритъ авторъ: и тутъ не мтитъ онъ въ цль. Тарасъ Скотининъ и въ комедіи Фонвизина каррикатура, а не портретъ. Предъ порокомъ и глупостью не должно выставлять увеличительное зеркало: имъ это по рук. Они скажутъ: ‘мы себя здсь не узнаемъ’ — и ваши исправительныя мры останутся безъ успха. Лучше дотрогивайтесь слегка, но задирайте всегда за живое, то есть, за истинное. Читатели найдутъ еще въ Сверной Лир произведенія Гг. Шевырева, Титова, Веневитинова, Тютчева, кн. Одоевскаго и нкоторыхъ другихъ, вс они боле или мене отличаются или игривостью мыслей, или теплотою чувства, или живостью выраженія. Однимъ словомъ, Сѣ,верная Лира, посвященная издателями любительницамъ и любителямъ отечественной словесности, можетъ во многихъ отношеніяхъ заслужить ихъ признательность.
Если главный признакъ альманаха Сверная Лира есть какое-то поэтическое стремленіе въ темную даль или надоблачный и отчасти облачный эмпирей, то главный признакъ Календаря Музъ есть, напротивъ, прозаическое уклоненіе въ дольнему міру. Тутъ, какъ въ силу какого-то закона литтературнаго тяготнія, все, боле или мене, земное, житейское, во, впрочемъ, съ движеніемъ къ нкоторому усовершенствованію, потому что Календарь Музъ на 1827-й годъ лучше того, который мы видли въ 1826-мъ. Отдленіе прозы, содержащее 8 повстей, или, по крайней мр, восемь статей въ повствовательномъ род, довольно разнообразно. Не знаемъ кого благодарить за нихъ: писатели оныхъ остались или въ совершенной безъизвстности, или нкоторыми заглавными буквами захотли только подстрекнуть любопытство наше, а не удовлетворить ему. Впрочемъ, до именъ дла нтъ. Отдленіе стихотворное — не поэтическая часть Календаря Музъ. За исключеніемъ малаго числа стихотвореній, заключающихъ въ себ нкоторое достоинство, прочее могло бы остаться въ рукописи для домашняго обихода. Переписка съ кумами, крестниками, о зубной боли, о журнал Благонамренномъ и проч., и проч., эпиграммы въ род слдующей:
Какъ у тебя, братъ, красенъ носъ!
— А вотъ-съ:
Пью блое вино-съ….
и тому подобное, теряетъ много отъ печати. Такіе стихи, какъ нкоторыя домашнія шутки, должно хранить про себя. Читатели Календаря Музъ замтятъ здсь съ удовольствіемъ нкоторыя изъ эпиграммъ А. Илличевскаго и остроумные стихи А. Измайлова, которые носятъ отпечатокъ Французской замысловатости. Выписываемъ ихъ:
ЛЮБИТЕЛЬНИЦ КОШЕКЪ
(съ гравированнымъ изображеніемъ кота).
Вотъ самый смирный котъ!
Прошу принять его, отъ васъ онъ не уйдетъ
И вамъ нисколько не наскучитъ,
Онъ не царапаетъ и даже не мяучитъ,
Кормить не надобно: не стъ да и не пьетъ,
На стулъ или подъ стулъ его вы положите,
И будетъ онъ лежать, не тронетъ ничего,
Лишь дальше отъ мышей держите,
А то он съдятъ его.
Дтскій Цвтникъ и Незабудочка не должны быть разсматриваены въ литтературномъ отношеніи. Посвященныя дтямъ, такія книги уже достигаютъ своей цли, если удовлетворяютъ потребностямъ родителей и наставниковъ, нуждающихся у насъ въ чтеніи для дтскаго возраста. Скажутъ, что эти альманахи могли имть боле внутренняго достоинства, съ лучшимъ согласіемъ сочетать полезное съ пріятнымъ,— не споримъ, но, желая усовершенствованія въ книгахъ, посвященныхъ дтскому чтенію, въ сей немаловажной, хотя и не блестящей отрасли словесности народной, мы не мене того должны благодарить издателей Дтскаго Цвтника и Незабудочки хотя они, въ особенности же послдній, упражняются съ успхомъ въ наук: о легчайшемъ способ составлять книги. Если ни о томъ, ни о другомъ не скажешь по истин:
‘Мать дочери велитъ труды его читать’,
то по крайней мр скажешь: позволитъ, чего по совсти не выговоришь о многихъ дтскихъ книгахъ, у насъ издаваемыхъ, он большею частью, по содержанію своему, и по языку и по слогу, кажется, составлены не съ тмъ, чтобы пріучать къ чтенію, а отъ него отучать. Подумаешь, что он издаются не только безграмотными по нечаянности, но и по систем, Омарами новаго рода.
Отрадное упованіе, что въ мір все стремится въ возможному усовершенствованію, оправдывается Невскимъ Альманахомъ на 1827 годъ. Онъ, противъ прошлогодняго, испыталъ счастливое превращеніе какъ въ наружномъ, такъ и во внутреннемъ достоинств. Остается ему еще много шаговъ впереди по сей стез улучшиваній, тмъ боле, что и Невскій Альманахъ, какъ вс альманахи и все человческое, не могутъ достигнуть завтнаго совершенства, но все же есть движеніе впередъ, которое нельзя оставить безъ вниманія литтературному оптимисту. Замокъ Эйзенъ, Эстляндская повсть, занимаетъ въ сей книг почетное мсто въ прозаическомъ отдленіи. Она разсказана съ большою живостью и увлекательностью и точно боле разсказана, чмъ написана: нкоторымъ изъ ученыхъ письменниковъ, вроятно, покажется, что въ ней слишкомъ много извстной своевольности и слишкомъ мало письменнаго благочинія.
Нсколько словъ изъ Гайдамаковъ, Малороссійской были (составляющихъ, вроятно, отрывокъ изъ цлаго, потому что конца тутъ не видно), хотя и не имютъ быстроты и оригинальности въ слог предыдущей повсти, но не мене того заманчивы и пріятны. Картина Малороссійской ярмарки блеститъ живыми и мстными красками: лица хорошо означены, въ событіяхъ есть движеніе и занимательность. Не станемъ по частямъ разбирать сіи два опыта повствовательные, посовтуемъ читателямъ познакомиться съ ними. Въ добрый часъ промолвить, а въ дурной промолчать — съ легкой руки Вальтера Скотта и у насъ зашевелилось что-то въ области романической. Донын покушенія были маловажныя, одностороннія, подражанія боле нкоторымъ замашкамъ Вальтера Скотта, чмъ духу его, но, придерживаясь литтературному оптимизму, станемъ ждать лучшаго, да лучшаго, и наконецъ хорошаго. Чтобы достигнуть до степени Вальтера Скотта, идя даже идти далеко за нимъ, но по одной дорог, нужно не одно дарованіе, воображеніе, потребны въ тому и многое, къ чему у насъ еще нтъ доступа и нкоторое всевдніе, всеобъемлемость, коихъ у насъ нтъ еще въ обращеніи.
За достоинство части стихотворной Невскаго Альманаха ручаются имена Языкова, Козлова, Туманскаго и нкоторыхъ другихъ, участвовавшихъ въ ней своими произведеніями. Языкова Посланіе къ друзьямъ кипитъ живостью и отвагою необыкновенными, особливо же въ первой и послдней трети. О стихахъ Языкова можно сказать то, что онъ въ начал Посланія говоритъ о дняхъ своей молодости:
Т дни летли, какъ стрла,
Могучимъ кинутая лукомъ,
Они звучали яркимъ звукомъ
Разгульныхъ псенъ и стекла,
Какъ искры, брызжущія съ стали
На поединк роковомъ,
Какъ очи, свтлые виномъ,
Они плнительно блистали.
Въ послднихъ восьми стихахъ лучшая характеристика стиховъ Языкова.
Зубная боль и здсь была вдохновеніемъ поэтическимъ, какъ и въ Календар Музъ. Изъ стиховъ г-на Панаева узнаемъ, что онъ страдалъ отъ жестокой зубной болзни, и вылченъ былъ по милости красавицы, намъ неизвстной. Гршно ему, что онъ утаилъ ея имя. Объявивъ о немъ, оказалъ бы онъ важную услугу многимъ страдальцамъ, подвергнутымъ сей несносной боли: они знали бы къ кому прибгать въ крайности. И тогда можно было бы сказать о стихахъ по Французскому выраженію: le remde est ct du mal. Кстати о зубахъ и объ эпиграмм г-на Панаева, здсь же помщенной, вспомнили мы, что Д*** называетъ нкоторыя эпиграммы беззубыми. Мы замтили съ своей стороны, что въ этой эпиграмм отзывается большой навыкъ въ роду идиллій.
Памятникъ Отечественныхъ Музъ драгоцненъ по многимъ отношеніямъ. Издатель его собралъ на жатв литтературной забытые колосья и цвты, оставшіеся по слдамъ многихъ знаменитыхъ писателей вашихъ, умершихъ и живыхъ, и заслуживаетъ благодарность соотечественниковъ, не равнодушныхъ къ именамъ, озаряющимъ литтературную нашу славу. Имя въ рукахъ своихъ богатый запасъ прошедшаго, освященный смертію, или хотя еще живою, но по крайней мр уже испытанною въ горнилp3, времени, славою, тмъ мене долженъ онъ былъ сочетать съ свтлыми именами Державина, Карамзина, Фонъ Визина, Суворова и нкоторыхъ другихъ, имющихъ постоянное право на вниманіе наше, имена темныя и мало значительныя. Издатель говоритъ въ предисловіи своемъ, что тни нужны и неизбжны въ самой лучшей картин, но Памятникъ Отечественныхъ Музъ — не картина, а храмина и долженъ быть пантеономъ памятныхъ мужей, а не всемірною сходкою, гд Бавій возл, Горація, великанъ вмст съ карлами, поэты съ римачаии. Напрасно издатель извиняется передъ читателями въ помщеніи своихъ собственныхъ стиховъ: критики не на нихъ укажутъ, если пришлось бы имъ требовать исключенія изъ его собранія, хотя неоспоримо, что оно боле отвчало бы своему заглавію и назначенію, если издатель ограничился-бы однимъ поборомъ съ вершинъ нашего Парнасса. Не должно полагать, что произведенія знаменитыхъ писателей, здсь помщенныя, могутъ вс служить новыми залогами въ правахъ ихъ на славу, уже опирающуюся на твердомъ основаніи, но каждое изъ нихъ возбуждаетъ въ насъ или умилительныя воспоминанія, или чувства признательности и уваженія, или новое участіе любопытства, которое дорожитъ всякою приманкою для его ненасытной жадности. Разумется, слава пвца Фелицы не озарится новымъ блескомъ отъ стиховъ его, помщенныхъ въ Памятник, но кто не порадуется находк слдующихъ стиховъ его:
НА ПТИЧКУ.
Поймали птичку голосисту,
И ну сжимать ее рукой:
Пищитъ бдняжка, вмсто свисту,
А ей твердятъ: ‘пой, птичка, пой!’
ЧЕРТА КЪ БІОГРАФІИ ДЕРЖАВИНА.
Кто велъ его на Геликонъ
И управлялъ его шаги?
Не школъ витійственныхъ Содоиъ:
Природа, нужда и враги.
Кто безъ умиленія прочтетъ выписки изъ писемъ Карамзина, кто не услышитъ въ нихъ отголоска языка души, который еще недавно столь краснорчиво вщалъ намъ о всемъ высокомъ и прекрасномъ? Кто не узнаетъ гражданина и патріота въ слдующей мысли и не сознается, что чувство, въ ней отзывающееся, должно было ободрять и согрвать историка въ труд его, намъ оставленномъ?
,Для насъ, Русскихъ, съ душою, одна Россія самобытна, одна Россія истинно существуетъ, все иное есть только отношеніе къ ней, мысль, привидніе. Мыслить, мечтать можемъ въ Германіи, Франціи, Италіи, а дло длать единственно въ Россіи, или нтъ гражданина, нтъ человка. Съ сими понятіями, вроятно и закрою глаза для здшняго свта, pour voir plus clair’.
Русская оригинальность автора Недоросля отсвчивается въ письм надворнаго совтника Взяткина и въ отвт на оное. Письма А. А. Петрова служатъ для насъ драгоцннымъ и горестнымъ свидтельствомъ, что смерть отъяла у насъ преждевременно будущаго писателя.
Стихотворенія Львова (едора Петровича) имютъ какой-то свой характеръ и мы благодаримъ издателя Памятника, спасшаго ихъ отъ забвенія.
Въ сатирическихъ отрывкахъ князя Горчакова есть рзвость и сила, не всегда искусно оправленная въ хорошіе стихи, но сохраненіе оныхъ пріятная услуга поэзіи нашей, бдной сатирами, хотя и есть чмъ поживиться сатир.
Басня: Гербы и школьный учитель, напротивъ, рзка, сильна и оправлена въ прекраснйшіе стихи. Читая ее, замигаетъ и защурится не одинъ —
‘Сбиратель крохъ чужихъ, каплунъ въ литтератур’.
Въ шуточныхъ посланіяхъ Жуковскаго, здсь напечатанныхъ, отзывается веселая замысловатость и необыкновенная увертливость и сила въ язык стихотворномъ. Поэзія въ вид Лалла-Рукъ достойна Англійской поэмы и ея автора.
За письма Батюшкова изъ Италіи и Франціи и нкоторыя первоначальныя произведенія автора Онгина должны мы также благодарить издателя, который, вмст съ другими драгоцнностями, похитилъ ихъ изъ рукописныхъ сокровищницъ собирателей и пустилъ въ обращеніе сей мертвый капиталъ нашей литтературы. По справедливости должно указать бы теперь на то, что и останется мертвымъ капиталомъ, не смотря на живительныя средства печати, употребленныя издателемъ, но мы находимся въ какомъ-то миролюбномъ расположеніи духа, мы привтствовали умильно и ласково альманахи и не хотимъ на прощань ссориться съ ними. Худой миръ лучше доброй брани.