ОБ АДМИНИСТРАТИВНОМ ВЫДЕЛЕНИИ ХОЛМЩИНЫ
ОБ АДМИНИСТРАТИВНОМ ВЫДЕЛЕНИИ ХОЛМЩИНЫ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Об административном выделении холмщины, Розанов Василий Васильевич, Год: 1906
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Русская государственность и общество (Статьи 1906—1907 гг.)
М.: Республика, 2003
Самая печальная медлительность и самая печальная нерешительность петербургских сфер, не чувствующих остроты и болезненности провинциальных нужд, связана с этим скорбным вопросом о 300 000 русских и православных людей, населяющих Холмщину и которые тают с каждым днем под напором польско-католической пропаганды. Мы имели случай ознакомиться преемственно с официальными представлениями касательно положения этих бывших униатов графа Н. П. Игнатьева (в краткие месяцы управления им Министерством внутренних дел), К. П. Победоносцева, И. Л. Горемыкина и варшавских генерал-губернаторов Гурко, гр. Шувалова и ген.-адъют. Черткова. Мнения двигались туда и сюда, так же энергично вперед, как и энергично назад, бумага исписывалась, люди старались, но мертвая точка не сдвинулась с места собственно по тому же внутреннему основанию, что варшавские генерал-губернаторы, вероятно предполагая всю Россию вненадзорною, не хотели выпустить из-под личного своего рачительного надзора эти частицы русского уголка, неосторожно заплетенного в административное управление компактного Царства Польского — католического, сплоченного, фанатичного в каждом своем уголке и имеющего тысячи незаметных культурных средств, недосягаемых ни для какого надзора, давить и наконец раздавить этих православных мужиков и попов в мощных объятиях своего распаленного национализма. Все осталось по-прежнему, в прежнем несносном положении, и нам, очевидно, предстоит накормить русскою кровью ширящуюся и поднявшую именно теперь голову польскую национальность, если этот глупо заторможенный вопрос не получит теперь же быстрого и ясного решения в Петербурге и на месте. Дело идет о выделении некоторых русских уездов, с русским и православным населением, Люблинской и Седлецкой губерний (так наз. Холмская Русь), в самостоятельную административную единицу, которая присоединилась бы к рядовым губерниям Империи, в то же время оторвавшись от неосторожной и неестественной связи с инородным и иноверным польским краем, с которым мы их торопливо и непредусмотрительно соединили в отдаленную пору еще разделов Польши и административного образования нового края. Вопрос этот почти тот же, как вопрос об отдаче великому княжеству Финляндскому части Выборгской губернии, лежащей рядом с Петербургом, которая была завоевана Петром Великим и зачем-то отдана Финляндии при Александре I. Что так неудобно в географическом и стратегическом отношении для Петербурга и составляло такую явную административную ошибку, то столько же неудобно в национальном и религиозном отношении на юге и составляет не меньшую ошибку, подлежащую быстрому исправлению. ‘Включением русских частей Привислинского края в состав империи достигались бы, — писал еще в 1889 г. Победоносцев, — столь важные в государственном отношении выгоды как в религиозном, так и в других делах, что затруднения, могущие встретиться при исполнении этой меры, должны отойти на второй план при разрешении этого вопроса’. Как бы ни были в некоторых частях односторонни собственно идейные взгляды бывшего обер-прокурора Синода, — нельзя отвергнуть самой большой его компетентности в практической стороне национально-государственных вопросов.
Русское общество не может смотреть без самой острой сердечной боли на положение русских людей в этом крае, очутившихся теперь именно, когда ‘гонор’ так поднялся, в положении русских или хохлов в австрийской Галиции, так же теснимых, униженных и угнетенных. Нам это больно. И мы ожидаем самых быстрых и энергичных мер, чтобы спасти этот русский островок от затопления окружающим польско-католическим морем. Поляки, не наученные историею или наученные ею отрицательно, не знают никакой меры в своих пылких националистических стремлениях и, в противоположность всем решительно другим славянам России, Австрии и Турции, не умеют уживаться терпеливо, спокойно и уважительно около людей другого языка и другой церкви. Им непременно надо обращать этих других или в быдло и рабство, или сливать с своею национальною и религиозною личностью. Они не выносят ино-личья, они выносят только едино-личность: принцип и практика, решительно ни для кого нестерпимые. В Холмщине же, к сожалению, они не встречают никакого отпора: здесь какая и есть русская интеллигенция из местных уроженцев, она под влиянием космополитического университетского образования теряет связь собственно со своим краем и выезжает на службу или практическую работу во внутреннюю Россию. Остаются одни мужики и одно духовенство, которым со всех сторон напевают, что край этот, слитый теперь административно с привислинскими десятью губерниями, войдет частью в возрождающееся польское крулевство, в котором им несдобровать как русским, в котором будет место только мол ельцам костела и говорящим на языке с бесчисленными ‘з’ и ‘дз’. Об этом поют им барепомещики, поет школа, поют газеты, говорящие ныне тоном, каким два года назад никто не смел говорить. Много ли нужно для разумения темного мужика или запуганного попа в крае, куда не доходят или ничтожно доходят русские книги? Гипнозу поддаются и люди посильнее, пообразованнее. И кажется этим заброшенным русским, что они забыты Русью, — покинуты в пору, когда все русское вообще ослабло, зашаталось и так поднялось и возгордилось все нерусское. Забыты, и что не остается им ничего, как ‘вольно’ захлебнуться в том море ‘дзыканья’, в котором невольно и тягостнее им будет захлебнуться завтра.
И это родовая отчина Св. Владимира! Но что помнит Петербург из русской истории?..
НВ. 1906. 23 нояб. No 11027. Б. п.