<О ЖУКОВСКОМ. 4 ФЕВРАЛЯ 1942>
<О ЖУКОВСКОМ. 4 ФЕВРАЛЯ 1942>
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
О Жуковском. 4 февраля 1942, Зайцев Борис Константинович, Год: 1948
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Зайцев Б. К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии.
М: Русская книга, 2000.
Время идет! Мы уже в ‘мирном’ (будто бы) бытии, а давно ли еще была война, немцы, по вечерам тьма на улицах, алерты и бомбардировки? Развернул старую рукопись — вроде дневника: 4 февраля 1942 года, вскоре после смерти Мережковского. Вот как тогда чувствовалось: ‘Перечитываю Жуковского. Милый поэт.
Ты живешь в сияньи дня,
Ты живешь не для меня…
Голос тихий, иногда сладостный, простодушный, но мудрый. Жизнь, пронизанная печалью, но и примирением: вот кто настоящий ‘поэт покорности и примирения’.
Старость Жуковского ‘вызрела’ из всей его жизни. Тихо жил, тихо созрел, мудрецом умирал, 1852-й год. В феврале Гоголь умер, в апреле Жуковский — 2 апреля. Гоголя след с детских лет в сердце. Жуковский пришел много позже. Обоих люблю, хоть и силы их разные. Какие они письма друг другу писали! Вообще, что была за Россия! В ней сейчас пепелища, разоренье… все равно, дух вечен. Вечные голоса дойдут из-под ужаса, мрака. Смотришь на русскую книгу теперь с волнением и любовью. Ей ведь вверено сохранить, передать поколениям более мирным, счастливым истинный образ России. Гоголи и Жуковские за нас заступники. Если бы они живы были сейчас, я сказал бы им: ‘Старайтесь, ради Бога старайтесь, дорогие мои, побольше пишите! Это так нужно’! И сейчас мысленно обращаюсь к собратьям моим, современникам еще живущим, еще ‘на лире бряцающим’ — тоже: бряцайте, пожалуйста, даже до последнего дыхания. Кто может, стихи, кто может, романы, все приемлется. Вот Мережковский — в своем особенном роде, но усердно трудился… И нравилось видеть, что этот хилый и сгорбленный старичок на восьмом десятке не складывает рук.
А Жуковский семь лет последних своих положил на ‘Одиссею’. Кончил, и собственную поэму начал. Полуслепой работал, но работал. Дописать не удалось — ну что ж, это и есть писательская смерть: что называется, ‘на посту’.
‘Дай Бог каждому из нас кончить, как Жуковский. Но это надо заслужить’.
Сейчас тон такой кажется очень взволнованным и повышенным. Но ведь была тогда война, катастрофа. Жили под огромным давлением, как бы и задыхаясь.
В такие полосы острей свет чувствуешь — в религии, в литературе. Ищешь его, и он помогает жить. Кто пережил в свое время революцию — помнит это. И для всех нас, в ожидании, может быть, и грядущих бед, внутренний путь один, ‘горе имеим сердца’.
Русская мысль. 1948. 10 нояб. No 83 (с уточнениями по рукописи).
С. 252. Ты живешь в сияньи дня… — Из стихотворения Жуковского ‘К Эмме’ (1819, перевод с отступлениями из Ф. Шиллера).
С. 253.. Жуковский села, лет последних своих положил на ‘Одиссею’. — Жуковский работал над переводом ‘Одиссеи’ Гомера с 1842 по 1849 г. Гоголь, заявив, что ‘появление ‘Одиссеи’ произведет эпоху’, далее пишет: ‘Вся литературная жизнь Жуковского была как бы приготовлением к этому делу. Нужно было его стиху выработаться на сочинениях и переводах с поэтов всех наций и языков, чтобы сделаться потом способным передать вечный стих Гомера, — уху его наслушаться всех лир, дабы сделаться до того чутким, чтобы и оттенок эллинского звука не пропал… Зато вышло что-то чудное. Это не перевод, но скорей воссоздание, восстановленье, воскресенье Гомера’ (Выбранные места из переписки с друзьями. Гл. VII. Об Одиссее, переводимой Жуковским).