Д. И. Менделеев
Д. И. Менделеев
О возбуждении промышленного развития в России
О возбуждении промышленного развития в России
—————————————————————————
О возбуждении промышленного развития в России, Менделеев Дмитрий Иванович, Год: 1884
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Считая необходимым и своевременным обращать внимание на разные стороны сложного вопроса о возбуждении в России многих заводских и фабричных промыслов* теперь постараюсь формулировать главные положения, так сказать, альфу и омегу своих мыслей, сюда относящихся.
______________________
* Об этом предмете я говорил уже в речи на Московском съезде 1882 г. Она издана Обществом для содействия торговле и промышленности и помещена в ‘Трудах’ съезда. Излагаемое здесь находится в тесной связи с тем, что тогда было развито мною. Брошюра моя носит заглавие ‘Об условиях развития заводского дела в России’.
______________________
Основанием для них служит не простая польза и не одна выгода учреждения заводских дел как для лиц, в них прямо или косвенно участвующих, так и для всей страны, а нечто гораздо большее, требование иного порядка — историческая неизбежность, конечно, при том условии, на которое всякий русский согласен, что Россия вошла уже в круг народов, участвующих в деле общего развития человечества, со всеми особенностями, принадлежащими ей по месту и времени. Прошу читать последние слова именно так. как они написаны, не придавая им толкований в смысле тех мелких особенностей, которые отличают наших так называемых ‘славянофилов’ от ‘западников’. А чтобы ясно выразить свое личное отношение к предметам, составляющим раздел двух упомянутых мнений, прибавлю при этом случае, что родом ‘азиат’, потому что в Тобольске увидел впервые свет божий и там же получил первый свет человеческий — начало образования. Как ‘азиат’, во-первых, считаю Европу лишь малой частью того материка, на котором совершается развитие человечества, а во-вторых, не забываю истории дремлющих еще, но, быть может, долженствующих проснуться народов Азии. История же, и особенно история азиатских народов, показывает, что можно народу быть и даже множиться, а в истории человечества не участвовать, не вносить в нее своего, хотя бы все материалы во времени и пространстве для того были, хотя бы существовали те громкие на вид события, которые иногда смешивают с историею развития человечеству. Персы времен древней истории и татары, иго которых так важно в истории России, явно объясняют в примерах то, что я говорю в предшествующих словах.
Но можно и большому народу внести кое-что в историю, а потом стушеваться или сойти на дальний план, даже личность потерять народную, как видно яснее всего над такими блестящими примерами, как древний Египет из старой истории, а из новой — Испания. <,…>,
Но это нам-то невозможно, хотя бы иным и хотелось, чтобы на известной форме замерло все наше развитие. <,…>,
Замереть России — гибель. Ее удел поэтому все двигаться вперед, и составленное историческое имя ей должно удержать на должной высоте, пользуясь для того своевременно ясными уроками истории окружающих народов Востока и Запада.
Однако так как не история в ее развитии составляет цель моей статьи, а только именно указание ее уроков по отношению их к развитию промышленности, то прямо перехожу к тем выводам, которые в этом отношении сложились в моих мыслях.
Когда кочевой период кончается, то, как всякому известно, начинается вместе с оседлостью земледельческое развитие страны. Тогда народ еще не крепко сидит на земле, ищет лучшего, формируется, и это — действительная эпоха юности народной: тогда слагается и мысль, и песня, и история — в ее зачатке. Но вот дошли до краю — идти некуда или надо рисковать всем нажитым. Тогда земля закрепляется как за народом в целой массе, так и за отдельными владельцами земельных участков. Это — конец юности, эпоха критическая и в физическом и в духовном смысле. Потому — в физическом, что тогда надо оставить привычку менять землю, изъезженную сохою и серпом, на новую, надо научиться из истощенной земли, из земли определенного, ограниченного размера, извлекать все условия для нарастающего поколения, надо сломить дремоту прежнего порядка, заменить его порыв упорным трудом, без которого, хозяйничая по-старому, не получить прежнего урожая, как бывало в старину, все со свежей земли. Такая смена дается не легко. Но еще труднее и во много раз опаснее необходимое духовное преобразование. Вместо того, чтобы видеть только общее и крупное, становится тогда необходимо вникнуть в мелочи частностей, тогда надобно сменить прозорливость передовых, за которыми все шли, как стадо, благоразумною осмотрительностью каждого, тогда становится надобным разобрать, что уже нельзя оставаться безответственным в общем деле, судьба народа тогда становится в особую зависимость от деятельности, инициативы и энергии многих, если еще не всех. Тогда личность приобретает новый вес, какого до тех пор не имела. Каждый ум тогда должен быть себе господином и должен разучиваться свои беды сваливать на других, весь строй своих мыслей и привычек тогда приходится сменять. Это вторая из главных ступеней исторического развития народов, умеющих оставаться целыми в истории. И эту-то эпоху, переход к ней — не умеют вынести иные народы. Чаще всего при этом впадают в повторение того, что привело к гибели такую историческую массу, какою была империя Рима, т.е. политизируют или, говоря проще, языком басни, садятся на всякие лады, думая достигнуть концерта при помощи перемены мест и лиц. Но он не настает, и гибель близка, гибель от бедности, от привычки идти без оглядки по-старому, от стремления по-прежнему хозяйничать на одном земледелии, словом — от неумения отдельного лица оглянуться кругом себя и стать господином своих действий. Крепнут и разживаются при этом только те народы, которые умеют найтись, как давно нашлись голландцы, воюя мирно с морем, или шведы, завоевавшие достаток от сокровищ своих скал, — те голландцы и те шведы, которые попробовали было войнами заявлять о себе миру, да вовремя принуждены были увидеть, что пора не в войне искать недостающих условий жизни. Тут главное дело в труде.
Земледелие само по себе, когда составляет исключительный предмет занятий целой страны, по существу дела приучает к ‘страде’, к труду порывистому, к отдыху многие месяцы после немногих трудных недель. Привычки к постоянному, равномерному труду оно не дает и дать не может. А с малым количеством труда, при ограниченности земли — и нельзя ждать прироста достатка. Вот тогда-то к таким промыслам патриархального быта, как земледелие, скотоводство, звериная и рыбная ловля, воинские завоевания и т.п., прибавляются понятные и зачатые раньше, но до тех пор чуждые общей народной жизни, а потому для нее новые промыслы, основанные не только на переработке добычи от животных и растений, как диких, так и разводимых, но прибавляются и развиваются промыслы, ведущие свое начало так или иначе от разработки внутренности земли, от руд, от камней и пород, под землею скрытых. В этих подземных глубинах, которых не трогает кочевник, земледелец сперва предполагает одну темноту ада, потом вносит фонарь наблюдения и бурав опыта и, наконец, зажигает и постоянный светильник знания. Соха начинает с поверхности, а надобность, историческая необходимость, интерес лица и глубоко связанный с ним общий интерес приводят в глубину земли. Это даст не прямо золотые россыпи, а нечто большее, чем они, потому что лишь тогда получается привычка у народа трудиться упорно, а с уменьем этого рода самое земледелие становится совершенно на новую почву, потому что к простому эксплуатированию пахотного слоя прибавляется заботливость о нем в течение всего года, тогда земледелие тесно связывается со скотоводством, с добычею удобрения отовсюду, с любовью к земле не просто платоническою, а выраженною в обдуманном, размеренном, постоянном ухаживании за ней. Выработка же земных или подземных условий жизни приучает именно к прочному труду не только потому, что на это можно и — оказывается — должно затратить много труда круглый год, что одной ‘страдой’ ничего не сделать, но в особенности потому, что добытое придется перерабатывать на фабриках к заводах, а они, как отчасти известно всякому, именно отличаются тем требованием, что идут более или менее сплошь, если не круглый год, то по крайней мере несколько месяцев в году. Конечно, в каждой стране ее условия и обстоятельства видоизменяют развивающиеся в эту эпоху роды промыслов и производств, но нельзя не видеть и того общего однообразия, которое здесь господствует.
Как в Англии, во Франции и в Швеции, так и в Бельгии и в Германии наступил давно описываемый период. Признаки внешние: начало истребления лесов и с ним соединенное искусственное их разведение, устройство жилищ из естественного или искусственного камня, развитие городов, устройство множества заводов и фабрик, разработка рудников, неохота воевать, потому что результаты войн оказываются меньшими, чем было прежде, забота каждого о самом себе, новые обязанности, новые торговые отношения и т.п. Нарастающая промышленность притом организуется различно: у китайцев — в совершеннейшие формы кустарничества, столь выгодные для сохранения силы домашнего очага и семейственности и столь слабые для возбуждения гражданственности, а у западного европейца тогда особенно растут массовые производства, научающие пониманию общего при работе над частным. Средняя форма — малых заводов — мне представляется наиболее надежною и лучшею, желательнейшею.
Вот в эту-то историческую эпоху, которая наступила давно для Запада, входит Россия. <,…>, Закрепление земли, прекращение раздач земель, неизбежность близкого их кадастра, очевидная каждому, — и это не прихоть лиц, а знамения наступившего исторического периода. А он должен повлечь за собою и усиление городов, и развитие горного дела, и возрождение массы заводско-фабричных промыслов, если сознать только сущность наступившей эпохи. В частности, она выражается тем, что еще столь недавнее отворачивание от фабрик и заводов сменяется во всех слоях нашего населения сознанием их великого значения и пользы. Крестьянин не раз мне самому говорил о том, как важно для его благосостояния иметь поблизости завод или фабрику.
Газеты и говор кружков недаром все время толкуют то о тарифе, то о торговом движении, то о развитии того или другого рода промышленности внутри страны. Это все не более, как инстинктивное понимание того периода, в который вошла Россия как исторический организм. Или войны, политика, безурядицы и риск латинские, или развитие заводов и фабрик. Из этой трилеммы выхода нет, или всякий иной — фантазия, бредни. Так, например, мечтательно представление о том, что земли много и можно довольствоваться одним сильным развитием сельского хозяйства. Доказательство этого одного положения само по себе столь необходимо, что его надо отложить теперь. Достаточно напомнить лишь то, во-первых, что наше лето кратко и за землей труд ограничен временем, во-вторых, то, что лишь при совместном развитии сельского и заводского хозяйства производитель и потребитель будут близко, тем и другим явятся прямые выгоды от сбережения перевозки на дальние расстояния, а в-третьих, еще то, что самое земледелие для его выгодности и полного развития требует, когда земля уже перестает быть свежей, множества заводов и фабрик и только среди них, и в явной связи с ними, как видим в примерах Бельгии, Англии, Франции и берегов Рейна — достигает высшей степени доходности и производительности.
Итак, альфа моих соображений состоит в том, что без заводов и фабрик, развитых в большом количестве, Россия должна или стать Китаем, или сделаться Римом, а то и другое по приговору истории опасно. Либо народность сохранится, да силы ослабнут до того, что горсть французов может завоевать полумиллиардный народ, как это было с Китаем, когда горсть французов под его столицей диктовала ему свои условия, либо, как в Риме, и народность не сохранится, и вандал все возьмет, что хочет, все истребит, что ему не нравится.
Заводы и фабрики, таким образом исторически необходимые, сами собой, однако, не вырастут, как вырастают грибы там, где есть тепло, влага и гниющие остатки старого.
Надо сознание, необходимо историческое понимание, нужна последовательная связь с прошлым, превращенная в волю, хотя необходимые зародыши уже имеются в готовности, уже носятся в воздухе времени. Сознательная же, т.е. мудрая, а не фаталистическая покорность исторической связи с прошлым уже потому необходима, что, столь властная в области духа и слова, в науке и искусстве, свободная, даже своевольная фантазия совершенно бессильна, ничего творить не может в области, определяемой законами природы и природного развития. Так, она бессильна у аскета идти противу связи духа с телом, <,…>, точно так же, как бессильна фантазия нарушить законы тяготения или сродства в материальной области. Классики этого не понимали, и тот не может считаться на уровне знаний, уже добытых людьми, особенно в области естествознания, кто этого не признает. Наука есть сознательное дело, сознание же, сперва себя ставившее выше всего, неизбежно доходит до необходимости признать всеобщее и высшее, мудрец этому покорился, а непокорный себя обрек и муке, и скуке, и всему тому, что древняя фантазия выражала в дьявольском образе.
По исторической связи с русским прошлым предстоящее скорое и столь неизбежное широкое промышленное развитие России выйдет. Вовсе не надо для понимания этого быть пророком, достаточно только быть мыслителем, обучавшимся течению дел в природе. Не вырастут у нас сами заводы и фабрики в необходимом для наших размеров значительном числе еще и потому, что тем и отличается полнота развития человеческой истории, как и жизни отдельного человека, что сперва преобладают, так сказать, инстинкты, а потом, в зрелости — сознание, и зреющий исторический организм требует сознательного отношения к его развитию, если не хотят уродств, болезней, случайностей. ‘Авось’ — здесь не годится.
Омегу моих соображений и составляют мысли, относящиеся к сознательным действиям народа и его правительства, направленные к возбуждению исторически необходимого развития в России массы фабрик и заводов.
На первом месте в деле возбуждения заводско-фабричной промышленности в России должны стоять, конечно, мероприятия правительственные не только потому, что историческое развитие страны и особенно современное ее состояние зависят от правительственной инициативы, которая всемерно исторически развивалась и росла, но также и особенно потому, что сознательное понимание общего интереса скорее можно ждать от немногих, чем от массы. Ее если не все приучало, то всеми способами приучали, по возможности, не иметь собственной инициативы.
Время заставляет иметь, а прошлое царствование уже отчасти и в практику жизни внесло — надобность самим заботиться о своих ближайших, если не первых, то, по крайней мере, первичных нуждах, а все же привычки еще нет, между тем время не терпит, нужда растет, надобность общих экономических мер становится всем очевидною в столицах, как и в деревнях, у помещиков, как и у крестьян, и чем скорее и явственнее придет правительство к сознанию необходимости стать во главе предстоящего исторического развития, тем согласнее поступит со всею прежнею историею страны и тем скорейшего можно ждать результата. Скорость же в возможности достижения результата, отвечающего мероприятиям правительства, очевидна в нашем промышленном деле из массы имеющихся примеров. Привожу один из тех, которые у меня сейчас под руками*. В 1876 г. состоялась, в видах водворения в России сталерельсового переделочного производства, мера о предоставлении заводчикам премий и правительственных заказов. В этом году ввезено было рельсов и стали около 12 млн пуд. и почти столько же в следующем 1877 г. Тогда заводы уже учреждались, начинали действовать, и со следующего года ввоз ежегодно и быстро уменьшается, а именно: в 1878 г. ввезено 10 1/2 млн пуд., в 1879 г. 6 1/2, 1880 г. 5 3/4, а в 1881 г. — только 13/4 млн пуд. И тому, что сталерельсовое производство действительно ‘водворилось’, а уменьшение ввоза не произошло от уменьшения в потребности, ‘Обзор внешней торговли России’ за 1881 и предшествующие годы доставляет ясные доказательства, потому что при водворении сталерельсового производства не позаботились ‘водворить’ производство сырья чугуна, необходимого для производства стали, а потому чугун за все это время привозился из-за границы, где его производство столь обширно, что всякий избыток спроса не может не вызвать соответственного предложения. Спросила Россия в 1876 г. всего не более 3 млн пуд. иностранного чугуна и в следующем году почти столько же, а затем водворенные сталерельсовые заводы для своей переделки начали все более и более спрашивать чугуна, а именно: в 1878 г. более 6 млн пуд., в 1879 г. более 11, в 1880 почти 15 млн пуд., а в 1881 г. 14,54 млн пуд. Выходит, что сумма ввоза чугуна и стали с рельсами была в 1876 г. около 15 млн пуд., да и в 1881 г. осталась на 16 млн пуд. Что хотели сделать, то и сделалось, и сделалось в каких-нибудь 5-6 лет. ‘Водворив’ сталерельсовое производство, учредив огромные переделочные заводы, мероприятие правительства сделало немало ошибок израсходовало на премии больше, чем нужно, забыло про сырье, но все же достигло, чего хотело, а достигло скоро. А потому из этого примера ясно, что меры правительства могут найти и, наверное, найдут скорый отголосок в России, и то, на что они направятся в деле промышленного развития России, то может вырасти быстро. В другой раз я постараюсь, быть может, расчесть, что могут они стоить, а теперь ограничусь общим очерком одной общей из тех мер, которые наиболее настоятельны для возбуждения промышленного развития России.
______________________
* Пример этот взят из записки, на днях разбиравшейся в Обществе для содействия русской промышленности и торговле.
______________________
Важнее, настоятельнее всего ясно, явно и громко сказать, выразить и выполнить такую правительственную меру, которая показала бы не только всей России, не только каждому в ней, но и всему миру, что русское правительство всеми мерами, в его великом распоряжении находящимися, становится на сторону развития русской заводско-фабричной промышленности, подобно тому как оно всеми способами и всегда показывало, что оно стоит за земледельческие интересы страны. Для этого мало покровительственного тарифа, как бы высок он ни был, потому что тариф есть доход, есть дело кошелька казны, есть мера покровительственная, а не чисто возбудительная, мера, предполагающая уже развившуюся народную инициативу, и притом мера, в данное время всегда одним покровительствующая, а другим карательная, торговлю и курс гнетущая, сверх того такая подвижная, такая зыбкая, что на нее одну пойдет лишь та промышленная предприимчивость, которая рассчитывает в год иметь рубль на рубль, а надо возбудить не только такую, и преимущественно не такую, а именно прочную, рассчитанную на невысокий, но верный, прочный барыш. Не годится утрировать мерами тарифа, но ими, конечно, должно пользоваться. Меры эти ныне стали, однако, столь ясны для всех, если не в подробностях, которые следует еще много и много разбирать, то, по крайней мере, в общем их смысле столь очевидны, что к рассмотрению мер этого рода я на сей раз более не возвращусь и говорю о них теперь лишь потому, что многим кажется, будто меры этого рода одни достаточны. Это большая ошибка. И это можно показать множеством способов.
Посмотрите, например, на краски: анилиновые и вообще из смол добываемые краски были до 1882 г. обложены пошлиною, сравнительно высокою, 4 руб. 84 коп. с пуда, а с 1882 г. пошлину возвысили еще в 3 раза, а все же их ввозят на 2% млн руб. в год. А их можно, по всем условиям, выгодно фабриковать из столь дешевой у нас нефти, до того выгодно, что ими следовало бы снабжать от нас Западную Европу. Так и шерсть, особенно пряденая, сода, белильная известь и масса других фабрикатов, ввозимых и при высокой ввозной пошлине на многие миллионы рублей. Одной пряденой шерсти, например, в 1881 г. ввезено на 14 млн руб., кроме сырой, тканой и крашеной.
Обыкновенно смешивают в доказательствах магического действия ввозного тарифа наши условия с американскими, а разница, в сущности, не в капиталах, как некоторым кажется, а в предприимчивости. Там довольно сделать высокую пошлину — производство разовьется под этим одним покровом. У нас мало этого, потому что у нас привыкли ждать более ясных указаний, да ждут перемен, нет у промышленности своего знамени, она не считается делом первостепенной государственной надобности, причисляется к разряду частных потребностей, ее только облагают, а для нее не хлопочут, не только потому, что никто к тому не приставлен, но еще и потому, что просто-напросто к ней душа не лежит. Это видно во всем законодательстве, даже во всей литературе, это проникает так или иначе и в массу народа. Вот это-то и надо сменить и в этом-то прежде всего должно выразиться сознание правительством великого значения заводско-фабричной предприимчивости для всего народного быта.
Правительству надо выкинуть новое, у него до сих пор не бывшее в руках знамя. Им может сделаться не временная какая-нибудь мера, не что-нибудь частное, легко забываемое, им должно быть нечто постоянное, всегда на виду остающееся, нечто деятельное, очевидное и по принципу новое, и по практике новое, без шуму, но постоянно о себе напоминающее.
(Такою мерою, как мне кажется, может быть только учреждение особого представительства по делам, промышленности касающимся. Надобность в нем всегда чувствовалась, но ей не удовлетворяли безвластные, немые и канцелярски-узкие мануфактурные советы, как видно из опыта многих десятилетий. Для промышленности нужно представительство иное.). Это не политика в собственном смысле, это не казна в тесном значении слова, это и не чисто частное дело: оно общее, и ему нужны законы, и ему нужны сознательные меры, согласованные с местными условиями и с общими государственными потребностями. (Такое представительство) должно прежде всего состоять из особого министерства промышленности, в котором сосредоточилось бы все, что в общегосударственных мероприятиях может касаться заводской и всякой другой производительной и перерабатывающей промышленности, т.е.: законы, пошлины, налоги, правила и т.п., относящееся до дел заводско-фабричных. (Однако, если бы мы представили себе, что один или два департамента Министерства финансов, да столько же от Министерства государственных иму-ществ, да, быть может, часть столов из других министерств отошли бы в новое министерство промышленности, или, что того хуже, одно бы какое-нибудь министерство закрыли, а другое промышленное открыли на место него, т.е. переменили бы в сущности одно название, одно бюрократическое распределение канцелярий, то тогда, конечно, никакой бы пользы от нового министерства промышленности произойти не могло. Тогда оно бы не служило представительством промышленных интересов, было бы лишь ведомство, делопроизводство, пассивное орудие* а не деятельная сила, какая нужна для возбуждения, было бы новым расходом, а не приходом сил.). Не то я имею в виду, хотя в этом не надлежащем смысле и поняли меня немногие из тех, которые узнали о моем, вновь поднятом на московском съезде 1882 г., указании на необходимость учреждения особого министерства промышленности. Зато правильно поняло дело большинство тех, которые откликнулись на это предложение бывшего промышленного съезда. (Не особое канцелярское ведомство промышленности нужно теперь, хотя бы оно и составило особое, отдельное министерство. Нужна активная сила, могущая возбудить в огромном теле России новую склонность, почти не существующее стремление к заводско-промышленной инициативе и энергии, притом к упорным и крепким, частным, личным, а не к одним правительственным или казенным инициативе и энергии. Надо возбудить то, что не возбуждалось до сих пор, а потому и министерство нужно иное, чем ныне, не только центральное, при государе состоящее, но прямо и также близко стоящее к народу и стране, как должно оно близко стоять и к царю. Без этого в нем не будет смысла, без этого оно не нужно, излишне.
______________________
* (Для ясности считаю не лишним прибавить, что роль многих министерств и департаментов по самой сущности дела явно пассивная. Так, например, Департамент иностранных исповеданий ведь не пропагандирует и не должен заботиться об их распространении, а только ведает ими.)
______________________
А такое, теперь не существующее, ведомство или министерство можно ждать только при одном условии, совершенно неизбежном по существу дел заводско-промышленных, а именно необходимо, чтобы оно представляло комбинацию, во-первых, общегосударственных, т.е. государевых представителей в виде министра и его сотрудников по министерству, во-вторых, выборных — земских и городских представителей народа. И только при таком представительстве можно ждать толку от нового министерства. Одним министерским чинам и комитетам не справиться с задачей не только потому, что она небывало новая и сложная, но особенно потому, что она тотчас придет в соприкосновение с местными особенностями, потребует знаний столь частного характера, что их нельзя иначе получить, как чрез местное доверие отдельных уездов, что ли, или вообще мелких единиц страны. А одним земствам, даже в общем сборе, тоже не справиться, потому что и на дела законодательства общего, и на возможность охватить целое после суммы частных сведений нужна привычка, а ее нет и быть ныне не может по мелким единицам страны. И такая совместная деятельность лиц, знающих местные условия и частности, с лицами, привыкшими думать об общем, его изучать насколько это можно, эта совместность в делах промышленных не будет в практике течения дел новаторством без исторического прошлого, потому что предполагавшийся смысл мануфактурных советов и прежде не считали возможным осуществить иначе, как при помощи подобной совместности.) Конечно, осуществление должно быть иным, чем было до сих пор: у желаемого представительства общих промышленных интересов должна быть хотя не власть, однако доступность к царю, действительная общегосударственная, а не одна лично-частная инициатива, самостоятельность и публичность деятельности, чтоб не канцелярская тайна и не частный происк нашли там место.
Такая комбинация местных и общегосударственных сил особенно нужна при настоятельной выработке законов, касающихся заводско-фабричной промышленности. А выработка эта так крайне необходима, что в ней если не все существо дела, то большая его доля. Если у себя на земле я стану разводить хоть сурепицу, хоть кукурузу, никто в это дело вмешаться не может, ни у кого мне спрашиваться не надо. А если у себя же на земле вздумаю устроить кузницу с токарным станком для починки соседям их машин либо завод для приготовления сажи, ох, какие мытарства придется пройти, сколько планов представить, разрешений получить, отчетностей подать. Сельскохозяйственная промышленность у нас свободна, ни горная, ни фабричная, ни заводская должной свободы не имеют. А этого должно достичь прежде всего, если уразуметь настоятельную надобность множества заводов и фабрик. (Выработка общих государственных мер для упрочения развития этих учреждений и должна служить первою задачею такого собрания государевых и народных представителей.)244. Их собрание будет периодически повторяться для улучшений, для развития, для проверки с жизнью. Только такое собрание может предложить законы, удовлетворяющие всем потребностям, только оно может дать царю тот материал, который не может доставить ни полновластный современный министр, никакой частный случайный съезд промышленников, никакое местное собрание ученых или представителей торговли и промышленности.
Собранные в одно целое представители государя и народа выделят из себя тех способных людей, которые могут охватить и общее, и частное, словом, годятся в истинные министры такой обширной монархии, какова русская. Но все же самый отличный и способный министр сам по себе должен стать не более, как исполнителем закона, царем данного, на сумму данных опирающегося.
Зачем было бы здесь теперь или после входить в какие-либо подробности такого промышленного представительства, если все дело его учреждения пока еще не более как предмет отвлеченного соображения? Но нельзя даже в отвлечении не видеть, что только при комбинации сил науки, административных знаний местных деятелей возможно достичь чего-либо действительно практически важного и простого в таком реальном или чисто практическом деле, как возбуждение фабрично-заводской промышленности в стране.
Такое возбуждение, требуя преимущественно мер законодательных, конечно, потребует и особых средств. Их найдет вышеуказанное собрание, когда охватит потребности в их целости. Во всяком случае, наверное, оно не прибегнет к таким убыточным мерам, как выдача субсидий без процентов, как премии на переработку иностранного сырья, как раздача земель для вечного пользования ими, и к тому подобным мерам, которыми так часто и так безнаказанно до сих пор пользовались. Средства найдутся для возбуждения деятельности в личных интересах предпринимателей, и заводы могут быстро вырасти не на счет кошелька казны: промышленность может создать свой кошелек, пользуясь не денежными (а другого рода гарантиями своих интересов. Эти-то гарантии и надо выработать). На них придут капиталы отовсюду, потому что один современный иностранный ввоз товаров ежегодно достигает ценности в 500 млн руб. Примерно пятая доля ввозимого приходится на изделия фабрик и заводов да столько же на жизненные припасы, остальное на сырье и полуобработанные товары. Конечно, товары, подобные чаю, кофе (6 млн руб.), индиго (6 млн руб.), пока его не смогут приготовлять искусственно, взамен извлечения из растений, что ныне, строго говоря, уже возможно, хлопку и т.п., будут еще долго в изобилии ввозиться, хотя разумно организованная деятельность, направленная в сторону их добычи, может найти средства в России производить большинство и этих товаров, потому что условия России разнообразны, и центральные азиатские владения да Кавказ могут многое выработать дома из того, что производят страны полутропические. Но все такие товары, до внутреннего производства которых ждать еще долго, составляют не более пятой доли всего ввоза, а потому, судя по примеру ‘водворения’ сталерельсового производства, можно считать, что в десяток лет современный ввоз с 500 млн руб. может спуститься до 200 млн руб., а для надежды иметь валовой доход в 300 млн руб. как не найти капиталов, тем более, что чистый доход, судя по ходу многих русских предприятий, при валовом доходе в 300 млн руб. достигнет, по крайней мере, 50 млн руб. Вообразим только, что не уйдет от нас ежегодно 300 млн руб., что из них останется около 250 млн руб. в заработке страны ее потребности и ее развитие пойдут быстро вперед. (Есть для чего и над чем подумать, и не под силу это никому одному: надо открытое, явное, общее и частое постоянное обсуждение. Это интерес державный, царя, не одной его казны, не одних капиталистов, это интерес настолько же крестьянский, насколько и купеческий или дворянский, не только внешнего, но и тесно связанного с ним внутреннего строя, это истинно общий русский интерес.
Вот то разрешение, какое прежде всего с необходимостью рисуется в голове по вопросу о развитии заводско-фабричной промышленности в России. Осуществление этой необходимости не в частных руках, не в воле отдельных лиц, а в державном хотении русского царя. Обязанности же мыслителя видеть общее, его указывать, и грех не говорить.).
В этом общем, касающемся заводского дела, так явно сквозит, однако, частный интерес предпринимателей, что близорукие совершенно за ним и не видят общего, не разберут, что нефть, если ее не перерабатывать, и добывать не станут, или добытую сырую отправить будет некуда, и она утечет в море, что глина, соль, каменный уголь, железная руда и масса, масса других продуктов земных недр, всюду находясь, не требуются в другие страны и не потребуются, а перерабатываться могут в различные продукты только на месте или близ места нахождения у себя дома, а добываться станут, ценность свою получат только по мере учреждения соответственных заводов и фабрик. Поэтому ясно, что они вызывают, творят новые, теперь не существующие ценности и достаток. Так, свеклосахарный завод, вызывая разведение выгодного корнеплода в своих окрестностях, рождает новые ценности, цену земли возвышает, труд делает более производительным и доходным, рождает кругом себя новое довольство, а с ним новые успехи образования и нравственности. Слепцам завод представляется только эксплуатациею труда капиталом, они не видят творческой силы заводов. Но не такова действительно здравомыслящая масса русского народа, она понимает дело, как оно есть в действительности, а не с ходячей точки зрения господствующего направления взглядов. И в условиях нашей страны все сложилось так, чтобы не могло произойти от развития фабрик и заводов никакого ущерба для трудового человека, не только потому, что он может сейчас же обратиться, если встретится надобность, к земледелию, но еще и потому, что теперь же могут быть выработаны такие законы, которые обеспечивали бы не только капитал, вложенный в заводы, но и труд, на него потраченный.
В том-то и дело, чтобы теперь же, сейчас взялись за дело разумной организации начал заводско-фабричной промышленности, их нет еще, и многие побоятся ныне идти на неизвестность будущего, пойдут разве тогда, когда предстоит барыш громадный (таковы все главные заводские дела, на которые теперь охотно идут), а когда законы установятся, когда будут знать, что ждет впереди, тогда ко всяким условиям приноровятся. Надо же видеть ясно великое преимущество заводских дел: их продукты представляют столь легко определяемую ценность, что выгодность или невыгодность предприятия легко здесь определить вперед, легче, например, чем в рыбном, земледельческом, торговом, горном и тому подобном промыслах, а потому там, где много заводов и фабрик, цены стоимости их продуктов устанавливаются скоро и твердо: преимущество дает внимательность, знание, добросовестность, словом, честность ведения дел в широком смысле слова. Если к этим желаемым качествам, вызываемым заводским делом, прибавить то, что стоящий у заводского дела, от рабочего до хозяина, непременно приучается к ровному, спокойному, но постоянному труду, отучается от ‘авось’ да ‘небось’, от ссылки на ‘волю божью’ при своем недосмотре, от всякого рода небрежности и неравномерности работ, то можно видеть, какое, так сказать, образовательное значение непременно имеют заводы. Если общая воинская повинность и открытые суды учреждены у нас не только ввиду прямой в них надобности, но именно для того чтобы ими, попутно, образовательно влиять на нравы, то внимательное отношение к настоятельному делу учреждения фабрик и заводов должно показать, что и они непременно будут действовать на нравы, улучшая их. Главное же улучшение будет при этом определяться тем, что заводы и фабрики, создавая новые ценности, дадут и новый достаток массе народа (а оттого и в казну), а затем оживят и оборот капитала денежного, и оборот капитала научного. У ученья, у капитала явится новая цель (не одна казна, не одно политико-государственное стремление). Заводы убавят массу недовольных и ищущих, им дадут в руки дело соответствующее, да и массу хищений и ухищрений, на сундук казны направленных, уменьшат.
В заводское дело, если оно возрастет и разовьется только до размера, ввозом иностранных товаров определяемого, пойдет не только масса рабочих рук, всюду напрасно ищущих прочного заработка, но и масса тех рабочих голов, которые теперь не знают, куда направить свои силы, образование получит новую цель, кроме классически-канцелярской, и обломовы с рудиными и с их нравственными детками станут переводиться. О движении же капитала, об его росте и приливе при развитии фабрик в заводов и говорить нет нужды, самая сущность всего дела заводов и фабрик так связана с оборотами капитала, что кому неясно это, тому и мне, конечно, уже не удастся уяснить.
Следовательно, если прочный закон обеспечит начинание, то все дело возбуждения желаемого и необходимого развития заводско-фабричных дел сводится к тому, во-первых, чтобы выгоды, представляющиеся от дела устройства заводов и фабрик, превосходили не только те, которые представляет простая передача денег в банки, в облигации, займы и т.п., но были даже больше тех процентов, под которые можно для обеспеченных дел занять деньги, т.е., достигали бы ныне, по крайней мере, 12% в год, а во-вторых — чтобы развилась охота или даже необходимость посвящать деятельность именно в такие производительные предприятия, как заводско-фабричные (надобно, чтобы чиновные и общественные должности перестали расти в числе и в окладах, не отвлекали бы способных людей от иных важных дел, чтобы положения эти были строже, чаще и взыскательнее контролируемы).
Последний пункт входит уже понемногу в практику жизни, но он станет силою лишь тогда, когда промышленность сама по себе будет иметь голос не меньший, чем чиновность, а это и может быть достигнуто только и прежде всего тогда, когда у промышленности, как у чиновности, будет свое у государя представительство. Как ни повертываем дело, тут именно всегда и оказывается ключ задачи.
Что же касается до прямой выгодности предстоящих предприятий, то этот предмет ближе всего занимал меня, особенно тогда, когда на выставке и на бывших в 1882 г. двух московских съездах промышленности и торговли мне пришлось сразу узнать современное положение многих наших заводско-фабричных дел. Предмет этот я постараюсь разобрать в отдельных примерах впоследствии, а теперь приведу из него только следующий общий свод, извлеченный из прямых сведений практиков и из расчетов, на них основанных.
У массы наших фабрично-заводских дел, ныне уже существующих, недостает достаточного оборотного капитала, т.е. строят шире, чем следует по капиталу. На устройство, на первый ход деньги припасают: задумывают дело широко, на оборот же не оказывается, приходится либо занимать, либо, что того хуже, составлять товарищество, либо компанию, у членов которых нет ни подготовки, ни должной свободы.
Все это надо принять во внимание, и особенно начинателям следует идти с малого, а не сразу, как Нобели или Рагозины с нефтью, желать охватить если не все, так столь многое, что силы недостает справиться с видоизменяющимися, формирующимися условиями. Если же представить себе, что по пропорции действительной силы (не станков или кубов завода или фабрики, они могут быть сделаны напрасно в излишнем количестве, не по силе всего предприятия) заводы наши получили бы недорогой, удобный, даже краткосрочный кредит, т.е. не принуждены были бы ни продавать товар несвоевременно и дешево, ни занимать, ни ненужных товарищей принимать, то дела, в целой массе предприятий, при правильном их ведении давали бы не меньше 50% дохода.
Если иные получают меньше, то либо напрасно до безобразия велик капитал затратили в дело, либо расползлись не по силам и надобностям в росте (товар приходится везти очень далеко), либо плохо, безнадзорно ведут дело, либо не имеют в руках оборотного капитала, либо что-либо другое ясное и очевидное мешает получать те же крупные барыши. Оно и понятно из того, что большинство наших производств имеют соперничество только в иностранных заводах, а там и труд дорог и оттуда провоз и таможенный налог велик, а произведения приготовляются чаще дешевые, громоздкие, либо требующие много ручной работы. Повторяю, что выводы эти сделаны после внимательного рассмотрения не одного, не двух, а нескольких десятков разных производств и чаще по данным многих практиков. Поэтому не за барышами будет дело. Оно в инициативе, знании, настойчивости, постоянстве труда и вообще в практической честности его ведения.
Таковы альфа и омега моих фабрично-заводских размышлений или общее побуждение и общий прием для решения вопроса о развитии в России обширной промышленности. Подробности отчасти уже развивал, а частью постараюсь развить на страницах этого журнала, которому желаю всякого успеха.
Впервые опубликовано: ‘Вестник промышленности’. 1884. No 2.
Исходник здесь: http://dugward.ru/library/mendeleev/mendeleev_o_vozbujdenii_promyshlennogo.html