О великом годе
О великом годе
Бернарди.
——
О великом годе, Бернарди, Год: 1806
Время на прочтение: 8 минут(ы)
В прежней статье мы сказали, каким образом человеческий ум научился измерять время, само по себе неизмеримое, и ловить малейшие, едва приметные, частицы оного. Сие искусство, ныне доведенное до возможнейшего совершенства, доставило нам множество выгод в общественной жизни. В комнатах наших нет вещи приятнее и полезнее сих удивительных машин, которые со строжайшею точностью показывают бег времени, и которые, беспрестанно напоминая о быстром его течении, кажется упрекают нас в том, что мы не умеем оным пользоваться.
Мы видели, что годом называется период какого-нибудь небесного светила, достигшего той точки на небе, с которой начало путь свой. Есть еще другой год сложный, состоящий в движении многих тел небесных, и содержащий в себе время между началом течения светил с замеченных точек, или с известных аспектов, и возвращением их на те же точки, или к известным аспектам {Аспект, слово астрономическое, значит положение или расстояние звезд и планет, во взаимном их отношении.}. Сей период времени обыкновенно назывется великим годом.
Таким образом девятнадцатилетний круг, принесенный Метоном от Востока в Грецию, и содержащий в себе время, продолжающееся между эпохами соединения солнца и луны на одной точке неба, назывался великим годом. Кроме сего девятнадцатилетнего периода, восточным народам известен был еще другой, относящийся также до соглашения бега солнечного с лунным: это круг, содержащий в себе шестьсот лет, по прошествии коих солнце и луна соединяются на небе не только в тот же день — как бывает после девятнадцати лет — но даже в одинаковый час. Сей год весьма полезен для вычисления затмений.
Историк Иосиф, и может быть он только один, упоминая о сем периоде, приписывает {См. Antiquit. Lib. 1. cap. 3. — Bailly, Astronomie ancien. pag. 67 et 309. Г. Соннерат уверяет, что сей период и теперь известен индианам.} открытие оного патриархам, жившим после потопа, и называет его великим годом.
Бюффон, в своих Эпохах природы пишет, что потребно было делать наблюдения около шести тысяч лет, чтобы наконец дойти до открытия сего периода. Но непостоянство действий человеческих и перемены, которым они подвержены, дозволят ли столь долгое время заниматься беспрерывными наблюдениями? Имея познание о первых отношениях между бегом солнечным и бегом лунным, с помощью теории можно идти далее. Если потребно было более шести тысяч лет наблюдений для открытия шестисотлетнего периода, то сколько веков надлежит предполагать до открытия прочих великих периодов?
Великие годы бывают различны: одни продолжительнее, другие короче, смотря по тому, сколько светил входит в их составление. ‘Но великий год, собственно так называемый — говорит Цицерон — есть время, в которое вообще все светила, по прошествии многих годов, возвратясь на те точки, откуда начали бег свой, являются на небе в прежнем положении. Не могу решительно сказать — продолжает оратор — сколько для сего потребно веков. В то время, как душа Ромулов вознеслась на небо, на земле было солнечное затмение. Когда все светила небесные, все планеты опять придут в то же положение, тогда солнце, находясь на прежней точке, в то же время опять затмится, и тогда совершится великий год {См. Cicer. in Somn. Scip. et De Natur. Deor.}’. Я привел место сие почти от слова до слова, потому что оно хорошо объясняет, в чем состоит истинный великий год, который Аристотелем, по свидетельству Ценсорина, назван величайшим годом для отличия от других меньших периодов. Продолжение сего года было бы в наши времена еще более, ибо надлежало бы прибавить кругообращения трех планет, недавно открытых.
Цицерон, как сказано выше, не смел определить продолжения великого года. В отрывке своего Трактата о философии, который дошел до наших времен через Сервия, он утверждает, что великий год содержит в себе двенадцать тысяч девятьсот пятьдесят четыре года. Впрочем, мнения о сем были различны, как увидим ниже.
Надобно еще заметить, что не одному только возвращению многих или всех планет на прежнее их место давали наименование великого года, кажется, под сим же именем еще известен был период кругообращения неподвижных звезд, или возвратное движение равноденственных точек (la prИcession des Иquinoxes). Некоторые народы, по обыкновению древних, завесою иносказания покрывали периоды, известные под названием великого года. Они представляли его под эмблемою птицы, чудесной и единственной, похожей на орла, которая каждый раз при наступлении нового периода вылетала из Аравии, или из Индии, или из рая земного на Востоке. Сия птица являлась людям и возрождалась из своего пепла, сперва сожегшись на костре, сооруженном ею из благовонных веществ и дерев ароматических. Чудесное пернатое известно было под названием феникса. Тацит {Тацит Annal. VI, 28. Плиний Histor. Natur. X, 2. Солин, Cap. 45. В Замечаних Тритановых на Биографии римских императоров есть изображение медалей, где феникс представлен с лучами вокруг головы, — ясное доказательство, что его почитали эмблемою солнечного кругообращения.}, упомянув об его появлении, и не понимая истинного смысла аллегории, не знает, что о сем думать должно. Мнения были различны о времени появления феникса. Одни думали что он прилетает по прошествии пятисот лет, другие полагали, что он является не прежде, как спустя тысячу четыреста шестьдесят один год. Сей последний период был весьма славен у египтян. Мы сказали в прежней статье, что хотя египтяне знали истинное продолжение года солнечного, но по причине суеверия считали в году только триста шестьдесят пять дней, а остающуюся четверть дня оставляли без внимания, отчего год египетский, который начинался от восхождения Песьей звезды на горизонте при солнечном освещении, отставал одним днем по прошествии каждого четырехлетия, и приходил на прежний пункт не прежде, как спустя тысячу четыреста шестьдесят один год. Это была важная эпоха в Египте, которую они представляли под эмблемой феникса. Однако г. Бальи думает, что не египтяне изобрели оную. Будучи уверен, что все науки пришли от Севера, он полагает, что там же родилась аллегория и о фениксе. По его мнению, обстоятельства жизни, странствования и возвращения сей птицы приличествуют одним только северным климатам.
В самом деле, в Эдде упоминается о птице, подобной фениксу, однако и у индиан находят предание о такой же птице, называемой кокнус, она складывает себе костер из дерева, воспламеняет его маханием крыльев своих, сжигается, и потом возрождается к новой жизни. Даже иудеям была известна сия аллегория, один стих Псалма Давидова очевидное имеет к ней отношение {Обновится яко орля юность твоя. Псал. 102. ст. 5.}.
Различные знаменования, под которыми разумели слово великий год, необходимо смешивали понятия об его продолжении. Древние о сем думали весьма несогласно, как свидетельствует Плутарх, приводя их мнения о таком предмете, которого по-видимому он сам не мог понимать ясно.
Мнение о великом годе было темное, основанное на весьма старинном предании, и известное многим народам, обитающим в разных, взаимно отдаленных, частях земного шара, следственно начальные о нем понятия необходимо должны были измениться {Индияне, китайцы, халдеи, египтяне, греки, римляне, каждый народ особо, имели у себя великий год.}.
Но если различно думали о продолжении великого года, зато все одинакового были мнения относительно происшествий, долженствующих совершиться по окончании оного, а именно: конца веков, разрушения и обновления вселенной. Восточные жители и теперь еще верят, что в эпоху окончания великого года непременно настанут сии страшные перемены.
Такие мнения существовали на Востоке во времена глубочайшей древности. Платон, который там почерпнул о них сведения, говорит, что по прошествии известного числа лет образ мира совсем изменяется, и что прежде много уже раз случались такие события. В Политике своей также утверждает он, что когда все звезды совершат бег свой, последует всеобщее изменение во вселенной. По свидетельству Сенеки, так думали и халдеи.
Отец Бушет в своих поучительных Письмах замечает сходство мнений индиян и Платона о сем предмете. Брамины и теперь уверены, что мир истреблен будет огнем, Соннерат говорит, что все народы без исключения о сем думают одинаково, все древние были того же мнения: свидетели тому духовные и светские книги. Один только Сенека, следуя мнению какого то халдейского автора, говорит, что мир обновляется огнем, если соединение всех планет бывает в созвездии Рака, напротив того вода разрушает прежний порядок, когда планеты соединяются в знак Козерога. Ценсорин же утверждает, что вселенная разрушается попеременно, то огнем, то водою. Потоп есть зима, а пожар — лето великого года.
Мнение о возобновлении мира огнем есть почти общее. Бюффон, предположив, что мир должен погибнуть от стужи, не мог выдумать лучшего противоречия древним мнениям.
Мир — как выше замечено — разрушался для того, чтоб обновляться. По мнению Сенеки, сие разрушение случалось тогда только, когда Бог соизволял прекращать старое время, и начинать новое. Из развалин сокрушенного мира составлялся новый. Зло истреблялось, наставало время невинности, золотой век, царство Сатурна и Реи. Четвертая Вергилиева эклога наполнена подобными мыслями, ибо тогда вообще думали, что великий период скоро совершится.
Вменялось в великую славу государю, когда в его царствование начинался новый период, а особливо без тех страшных обстоятельств, которые по древним преданиям бывают неразлучны с обновлением мира. Вергилий, желая хвалить Августа, весьма удачно воспользовался молвою тогдашнего времени и общею уверенностью, будто великий период счастливо совершился.
Китайские астрономы иногда прибегали к таким же средствам, желая польстить своим государям. В марте 1725 года, Юпитер, Марс, Венера и Меркурий сблизились между собою. Китайские астрономы тотчас предположили, что и Сатурн должен быть недалеко, и что все сии планеты находились в соединении с Солнцем и Луною. Великий год в Китае, как и везде, оканчивался соединением всех планет, почему астрономы немедленно донесли государю о мнимом совершении периода, и поздравляли его с обновлением веков, случившимся в его счастливое царствование. Монарх принял поздравления от всего двора своего, возвестил всей империи о важном событии, и повелел внести в летописи, что в третий год его царствования замечено соединение семи планет. Тщетно старались иезуиты вывести из заблуждения императора, ласкательство китайцев одержало верх.
Из сего видно, должно ли иметь доверенность к славным астрономическим наблюдениям, содержащимся в летописях китайского народа, о котором Вольтер изрек: ‘он соединяет историю неба с историей земли, и одну оправдывает другою’.
Мнимое соединение планет в 1725 году есть не первая ложь, которую история китайская выдает за правду. Она повествует о другом, весьма славном соединении, случившемся будто бы в царствование Шуэни около 2500 лет до начала нашего летосчисления, однако новейшие астрономы никак не могли доказать истины сего события. Г. Бальи справедливо почитает его также выдуманным.
Из мнений о великом годе сделали весьма странное злоупотребление, вообразив, что можно угадать эпоху разрушения мира по истечении известного числа астрономических периодов, и что, следуя той же методе, можно вычислить, когда случались великие перемены на земном шаре. Люди искусные и опытные уверяют, что все хронологические вычисления относительно происшествий глубочайшей древности основаны на упомянутой методе.
Г. Жантиль, долго размышлявши о древности, которую индияне приписывают миру, и о разных его возрастах, которые он сперва почитал нелепыми сказаниями, наконец стал думать, не значат ли сии возрасты известного числа равноденственных периодов. Его догадка превратилась в уверенность, когда он узнал, что четыре возраста мира суть не что иное, как астрономически периоды, которые, по замечанию Соннерата, в старину известны были халдеям.
Исследования, сделанные Калькутским азиатским обществом, подтвердили догадки французских ученых. Все предания древности и теперь еще, так сказать, живут в Индии, следственно, судя по ним, можно заключать о том, какими они были прежде в других местах.
Капитан Франк Вильфорд, написавший Рассуждение о летосчислении индиян, замечает, что пристрастие к астрологии заставило их верить, будто во время соединения небесных светил непременно должно случиться что-нибудь столь же важное, как сотворение мира. Основываясь на сем предположении, они ввели в свою хронологию столь странные нелепости, что, по свидетельству автора, теперь сами не верят им.
Джон Бентлей, который также сочинил Записки об индийских периодах, разделяет их на исторические, пиитические и астрономические, последние два, а особливо астрономические, весьма далеки ото истины, и никак не могут быть соглашены с периодами историческими.
Хотя астрономические периоды очень стары в Индии, несмотря на то, во время путешествия Мегасфена, они не имели связи с историческими. Мегасфен, по-видимому, занимавшийся индийскою историею, полагает начало ее за 5000 лет с небольшим до нашествия Александра Македонского. Сей счет почти согласен с Библией перевода семидесяти толковников, но он, по мнению Боссюэта, слишком велик: ибо к чему служит длинный ряд годов, если сии годы не заключают в себе важных происшествий?
Сей недостаток еще более ощутителен в историях, которых начало теряется в глубочайшей древности. Они содержат в себе множество годов, иногда длинные списки государей, будто бы царствовавших в продолжение показанного времени, но для чего же нигде не упоминается, каким образом сохранены в памяти ряды веков и государей, и почему не осталось ниже следа о каком-нибудь важном происшествии, которому, без всякого сомнения, надлежало бы случиться?
Такая пустота особенно видна в Геродотовой Истории относительно Египта. Весьма немногое число исторических происшествий рассеяно в великом промежутке.
Жрецы египетские часто шутили над легковерием греков, рассказывая им нелепые басни. Сам Геродот, кажется, приметил это, он повествует, что некогда Гекатей Милетский представил жрецам свою родословную, и доказывал происхождение свое от одного из богов, который в шестнадцатом колене был его родоначальником. Жрецы, желая похвастать древностью своего рода, привели его во храм и доказали триста сорок пять деревянных колоссов, которые представляли родословную первосвященников, непрерывно продолжавшуюся около одиннадцати тысяч лет. Геродот замечает со всем простодушием, что хотя он в бытность в Египте и не хвастался перед жрецами своего родословною, подобно Гекатею Милетскому, однако они не пропустили случая ввести его во святилище своих предков. Геродот, кажется, не сомневался, что жрецы шутили и над ним и над Гекатеем.
В самом деле нельзя статься, чтобы столь длинный ряд поколений беспрерывно продолжался, по крайней мере до сих пор не видано подобных примеров. Сверх того, перемены, коим подвержены государства не могли бы разрушить сей мнимой цепи первосвященнического рода? Манефон приводит слова Иосифа, который свидетельствует, что после нашествия народов-пастырей все храмы в Египте были ниспровергнуты.
Почти также неосновательны и все хронологии, которых начало теряется в невероятной древности. Справедливая история начинается с тех пор, как люди научились правильно измерять время, и когда установлена была эра, которая служила основанием летосчислению. Но такие открытия у всех народов появились очень поздно, а притом у многих — в грубом несовершенстве. Достойно особливого внимания, что эпоха, от которой начинается порядочная и вероятная история, почти у всех одна и та же. Г. Бальи и другие писатели замечают, что сию эпоху полагать должно около семисот лет до Рождества Христова. Все, что ни переходит далее упомянутого времени, весьма запутано. Примером тому служить Паросская летопись, над которою потели ученые: Фререт объяснил, что она не может быть верным указателем происшествий, относящихся ко всеобщей и политической истории греческой, и часто противоречит самым точным дееписателям, каковы, например, Ксенофон, Диодор, Дионисий Галикарнасский. Фререт прямо говорит, что сия летопись погрешает, итак если в показании известных времен видим ошибки, что же надлежит думать о веках глубочайшей древности?
Заключим: в числе многих преимуществ, которые мы имеем перед древними, должно полагать искусство измерять время, и вернейшие способы вести летосчисление. Все химерические понятия, которые приводили в замешательства их хронологию, исчезли: наши старинные летописи, сколь ни сухи, сколь ни отвратительны по причине грубого слога, удобнее могут быть соглашены с порядком времени, нежели пленяющие дееписания древних.
Бернарди. О великом годе / Бернарди // Вестн. Европы. — 1806. — Ч.27, N 9. — С.27-42.