Когда вы видите у себя на столе громадную книжищу в виде тяжеловесного кирпича, вы поневоле преисполняетесь благоговением. Когда, присмотревшись к обложке, вы замечаете, что автор книги — не просто такой-то многогрешный ‘имярек’, а ‘действительный член Императорского Русского Географического Общества, член-сотрудник при Императорском С.-Петербургском Университете и действительный член С.-Петербургского Религиозно-Философского Общества’ (сколько больших букв!), — ваше благоговение удваивается. Наконец, когда в самом низу обложки вы усматриваете присутствие двуглавого орла и штемпель государственной типографии — той самой, где печатается свод законов, — вами овладевает настоящий трепет. Вы кладете кирпич на мраморный стол и начинаете дрожащими руками разрезать ХХХ+656 страниц грандиозной книги.
Но как только книга разрезана — гора сваливается с плеч. Вы успокаиваетесь и вспоминаете одну строку из басни Лафонтена:
‘C’etait la diligence — et personne de dans’.
Сложное заглавие (‘Борьба за веру. Историко-бытовые очерки и обзор законодательства по старообрядчеству и сектантству в его последовательном развитии с приложением статей закона и Высочайших указов’) в вашей голове вдруг упрощается и сводится приблизительно к следующему: ‘Фельетоны на тему ‘сектантство’, с приложением законов и циркуляров последнего времени’.
Некоторые из фельетонов довольно любопытны. Особенно те, в которых автор бесхитростно передает свои непосредственные наблюдения. К сожалению, наблюдения эти разбавлены розовой водицей многоглаголания и лишены всякого теоретического и исторического освещения. Так, например, хлыстов автор считает какими-то милыми и невинными детьми. В метафизику хлыстовства, берущего свое начало из мутных источников сиро-халдейского гнозиса и богумильства, автор не входит. Капитальный труд немецкого ученого Карла Грасса остался ему, по-видимому, неизвестным. Но без понимания самого духа хлыстовства и его первоисточников разговоры о нем превращаются в чисто-внешние описания некоторых ‘бытовых, экономических и социальных’ особенностей секты, что в достаточной мере неинтересно, потому что слишком известно.
Еще менее поучительна статья автора под громким заглавием: ‘Старообрядчество и сектантство пред запросами наших дней’. На двадцати страничках автор излагает ‘философию и историю’ старообрядчества для… детей младшего возраста. Русская литература о старообрядстве довольно богата. Существуют и серьезные, вполне научные исследования. Укажу для примера на труды проф. Голубинского и проф. Каптерева. Но ‘действительный член Императорского географического общества’ и проч., и проч., как-то недолюбливает серьезных книг! Он предпочитает милую и наивную ‘отсебятину’. Было бы ‘благородно’ — и дело в шляпе.
Так, к великому нашему удивлению, мы узнаем, что белое духовенство древней Руси было самым передовым элементом русского общества, что священники XVI века были ‘печальниками о народных нуждах, миротворцами в народных волнениях, заступниками невинных и слабых’.
Открываем ‘Стоглав’ и читаем: ‘Ставленники, хотящие в дьяконы и попы ставиться, грамоте мало умеют… Когда святители их спрашивают, почему они мало умеют грамоте, они отвечают: мы-де учились у своих отцов, а больше нам учиться негде…’ (гл. 25-я). А благочестивый Максим Грек прямо в ужас приходит от настроений в среде духовенства и монашества. ‘Нет ни одного, — говорит он про попов, — кто бы учил прилежно, наказывал бесчинных, утешал малодушных, защищал немощных. Все великими дарами готовы купить священство, чтобы жить во всяком покое, славе и отраде… Наши пастыри сделались бесчувственнее камней…’
Как видит читатель, показания Максима Грека и ‘Стоглава’… несколько расходятся с показаниями ‘действительного члена религиозно-философского общества’.
С неменьшим удивлением мы узнаем далее, что ‘до Никона церковь не была в подчинении и служении у правительства‘, т.е. другими словами, что задача Никона состояла в том, чтобы подчинить церковь светской власти.
А мы-то по наивности своей думали (при чем вместе с нами думали так все люди, мало-мальски знающие русскую историю), что именно он хотел насадить у нас папо-цезаризм.
Еще митрополит Зосима (1490-1494), замечательный своей склонностью к спиртным напиткам и к ереси ‘жидовствующих’, был не избран, а прямо назначен Иваном III. Сын Ивана III, Василий Иванович, уже не только назначал, а сгонял митрополитов с митрополичьей кафедры по своему усмотрению. ‘Митрополит Варлаам (1511-1521) оставил свою кафедру так, как дотоле не оставлял ее еще ни один из русских митрополитов: он был согнан с нее государем. Великий князь Иван Васильевич весьма не расположен был к митрополиту Геронтию, но, несмотря на все желание избавиться от него, не мог свести его с кафедры. Но очень немного утекло времени и воды, и Василий Иванович не только согнал Варлаама, но и послал его в заточение’ (Голубинский, т. II, стр. 697). Таким образом, еще до стоглавого собора, с превращением великокняжеской власти в царскую, началось подчинение церкви правительству, завершившееся петровской реформой. Патриаршество Никона было драматическим эпизодом в истории русской церкви, крайне поучительным и характерным, но утверждать, что до Никона русская церковь не была в подчинении у светской власти, и что именно с Никоном это подчинение началось — значит не считаться с историческими фактами.
Фантастические экскурсы автора в область истории значительно обесценивают первую, ‘самостоятельную’ часть его труда.
Более ценной является вторая часть, где роль автора ограничивается перепечаткой законодательного материала последних годов по вопросам так называемой веротерпимости. Если бы этот сырой материал был издан отдельно, снабжен толковым систематическим указателем, а главное — воистину исчерпывал предмет, мы имели бы довольно полезный сборник. Насколько полон собранный автором материал — судить не берусь: для этого потребовались бы многочисленные справки, наводить которые в мою задачу не входит. Замечу лишь, что в материалы не внесено очень важное ‘разъяснение’ покойного П.А. Столыпина. В этом разъяснении указывалось, что правила от 4 октября 1910 года ‘о молитвенных собраниях сектантов’ не распространяются на старообрядцев, потому что эти последние никоим образом не могут считаться сектантами ни по исповедуемым догматам, ни по установившимся обычаям.
Итак, при ближайшем рассмотрении тяжеловесный кирпич превратился в довольно легковесную книгу, притом по цене крайне дорогую.
Впервые опубликовано: ‘Русское слово’. 1912. 15 мая. No 110. С. 2.