О трагедии славено-сербской.
О трагедии славено-сербской.
N.
——
О трагедии славено-сербской, Неизвестные Авторы, Год: 1807
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Различные наречия древнего славенского языка час от часу более изменяются, и становятся несходными между собою. Поляки, богемцы, далматы и прочие народы по нужде исказили язык свой, будучи в зависимости от римского первосвященника, и приняв с азбукою множество слов латинских. У россиян, сербов, иллирийцев и других, держащих веру греческого исповедания, наречия от времени и обстоятельств сделались между собою несходными, но язык общий один и тот же. Житель города Архангельска, научившись читать по Азбуке, Часослову и Псалтырю, может обо всем разговаривать и переписываться с черногорцем, обитающим на берегу Адриатического залива. Такова польза от языка книжного! Все прочие племена славенские живут под чуждым игом, они поневоле должны учиться языку повелителей, и мало-помалу забывать свой собственный. Мы одни только имеем господствующую веру в великом и славном нашем отечестве, мы одни имеем все способы распространять язык наших праотцев, и с благоговением хранить чистоту его. При столь важных преимуществах вознерадим ли о собственном благе своем? отречемся ли добровольно от чувства своего достоинства? — Повод к сему замечанию подала мне славенская книжка, напечатанная в Будиме (Офене) при Королевском университете 1798 года. Статься может, что ее название рассмешит господ остроумцев, однако я не краснеясь помещаю его: Трагедия, сиречь легальная повесть о смерти последнего царя сербского Уроша пятого, и о падении Сербского царства. Любители правильного театра еще больше позабавятся, когда скажу, что Трагедия о падении Сербского царства содержит в себе ровно девять действий, что в ней помещены пролог и эпилог, что действие продолжается почти сто пятьдесят лет, что начинают трагедию предки, а оканчивают потомки и что, наконец, вместе с историческими лицами действуют в человеческом образе Сербия, Благочестие, Минерва, История, Ангел, Вражда и проч., но надобно знать, что она писана в 1733 году, когда у нас известны были такие же трагедии, то есть когда еще не имели мы ни Семиры, ни Дмитрия самозванца.
Любители отечественных обычаев и старины знают, что прежде построения театров представляли в духовных наших училищах драмы исторического и нравоучительного содержания. Трагедия о падении Сербского царства, написанная россиянином Мануилом Козачинским, ректором и учителем риторики Карловицких школ в Австрийской Сербии, представлена была в том же 1733 году тамошними учениками. Архимандрит Иоанн Раич, известный сочинитель Славено-Сербской истории, почитая память Козачковского, издал в свет его Трагедию, разделив ее на явления, прибавив нечто от себя и выбросив некоторые посторонние действия, ибо в сей Трагедии о смерти Уроша вплетены еще были повести о Мытаре и Фарисее, о Богатом и Лазаре и другие. Г. Раич, посвящая труд свой православному епископу Петру Темишварскому, объявляет причину издания. Она прекрасна. ‘Всяк же истинный патриот — пишет г. Раич — тако да реку, естественно одолжается честным и возможным образом возвеличити и прославити отечество свое в знак благодарности месту тому, в нем же свет сей увиде, и согражданин сотворися’.
Трагедии сии можно бы назвать сокращенною историей сербского народа, если б не было в ней стихотворных вымыслов. В прологе, который обыкновенно служил вместо введения у древних, Провозвестник уведомляет зрителей, что действующие лица намерены,
Кацы бяху Царие во Сербском народе,
Показати явственно: и како скончася,
Како бяше под Турки, и како поддася
Под милостивейшую Римскую державу,
Ей же до днесь смиренно преклоняет главу,
Воспомянути токмо.
Стефан Неман, первовенчанный король сербский, повествует о своем роде и о получении венца королевского, который прислан ему от тестя его, греческого императора Исакия Ангела Комнина (1190 г.). Достойно примечания, что император в то же время дал Стефану титло мега-жупана, что значило, как видно, великого господина. Словом жупан в старину назывались владетели, теперь на польском языке и на малороссийском оно значит почти то же, что кафтан, одежду человека достаточного. Скажем, что исследователь найдет много любопытного в сей трагедии. Стефан Неман доводит повествование до своего времени, и идет, как сам говорит, отдохнуть. Вместо его является Провозвестник, и рассказывает главные происшествия до 1336 года, то есть до короля Стефана Душата. Здесь опять заметим, что между королевским достоинством и царским было великое различие в понятии славенских народов, и что царь был равен императору. Провозвестник говорит, что Стефан Душат при вступлении на престол и венчании принял титло короля, и что распространив свои владения,
Титлу краля премени, император стался
Повелитель многих стран и царем назвался.
Сие обстоятельство показывает, что Петр Великий был не первый император всероссийский.
Царь Стефан Душат, уже состарившись, разделяет князьям своим области для управления, до возраста малолетнего сына своего Уроша, которого поручает князю Вукашину, По смерти Стефана, сей вельможа, забыв долг свой и клятву, вознамерился присвоить себе царство, и лишить жизни Уроша. Младый царь, оплакивая свое состояние, изображает нрав и поступки злого притеснителя.
Похити бо, похити Вукашин жестокий,
Весь каменный нечувствен, к тому ж ярокий,
Страховидный истинно, и аки зверь дивый,
Клятвопреступник оный зело горделивый.
Ни от Царска, ни Княжя призиде рода,
Но и львовой ярости и тигрова плода.
Поправ совесть и клятву разори зловерный,
Весь же стался напыщен, восприят яд зверный.
Изгна собор, ни блага слушает совета,
Аки вервиим некиим связался на лета.
Ни что иное другое от него не чути,
Токмо не дам, пак не дам, тако стался лютый.
Какое поразительное сходство между злым Вукашиным и хищником престола Бурбонов!
По совершении цареубийства Вукашин, мучимый совестью, призывает волхва, которому велит истолковать сновидение. В ответе волхва блистают искры стихотворства:
Аз двигнух мертвых адских, воздушных и водных,
Соберу духов, к тому зверей много родных.
Совокупно приидут, змия страховидны
Гады, скоты, ползящя, скорпии, ехидны.
Совлеку солнце с неба, помрачу светила,
День в нощь претворю, яке будет моя сила.
Сербия тужит о разорении царства своего и о порабощении оного турками. Сивиллы и патриарх Арсений Чарноевич предвещают ей благоденствие под скипетром римского цесаря. Сербия воспевая отходит в Цесарию, беседует с Минервою, и созвав чад своих, советует им упражняться в науках.
Таковы были все драматические произведения, когда еще не понимали, в чем состоит истинное достоинство искусства. Несмотря на все недостатки в Трагедии о падении Сербского царства, она драгоценна для любителя изящных художеств, а еще более для любителя языка отечественного. Первый с удовольствием увидит усилия человеческого ума открывать для себя новые, благородные забавы, сравнит прежнее состояние искусства с нынешними его успехами, и увидит, какое великое пространство лежит между ними. Другой найдет приятную пищу для своего любопытства и сердечно порадуется, что отдаленные народы при всех невыгодах своего положения блюдут древний язык, на котором Мефодий и Кирилл младенчествующим во христианстве славянам вещали спасительные истины. При удобном случае постараюсь что-нибудь написать о достойной любопытства Истории разных славенских народов, наипаче болгар, хорватов и сербов, сочиненной упомянутым выше архимандритом Иоанном Раичем, и напечатанной хорошими буквами гражданскими в Вене 1794 года, в привилегированной славено-сербской, валахиской и восточных языков типографии г-на Новаковича.
О трагедии славено-сербской: [О кн.: Трагедия, сиречь печальная повесть о смерти последняго царя сербскаго Уроша пятаго, и о падении сербскаго царства, соч. Мануилом Козачинским и поставл. в 1733 г., изд. архим. Иоанном Раичем в Будиме в 1798 г.] / N. // Вестн. Европы. — 1807. — Ч.33, N 11. — С.196-203.