(*) Лессингъ былъ преобразователемъ Нмецкаго театра. Весьма полезно знать мысли сего знаменитаго Писателя. Пер.
Искренно благодарю тебя за краткое извлеченіе изъ Разсужденія твоего о Трагедіи, оно весьма понравилось мн со многихъ сторонъ, между прочимъ и по тому что даетъ мн поводъ объявить свое мнніе. Размысли, другъ мой, внимательне обо всемъ,что я сказать намренъ, ибо легко могло статься, что я самъ всего не обдумалъ.
Очень можетъ быть, что сему положенію Трагедія должна исправлять нравы, обязаны мы нкоторыми, хотя и не громкими, но хорошо обдуманными произведеніями, ето очень можетъ быть, говорю, хотя таковое замчаніе твое кажется боле остроумнымъ, нежели по моему мннію справедливымъ. Однакожъ я утверждаю, что никакое положеніе не можетъ столь много способствовать произведенію лучшихъ трагедій, какъ сіе: Трагедія должна возбуждать страсти.
Признаемъ на минуту и то и другое положеніе справедливыми, тогда можно будетъ достаточныя показать причины, по чему одно положеніе должно имть невыгодныя, a другое лучшія послдствія. Первое не по тому иметъ дурныя послдствія, что будто бы оно ложно, нтъ, но по тому что оно гораздо отдаленне послдняго. Первое представляетъ одну цль, a послднее средства. Ежели я имю средства, то конечно имю и цль, но не льзя сказать на оборот. И такъ ты долженъ имть сильнйшія на то причины, по чему отступаешь отъ Аристотеля, и мн желательно, чтобы ты изъяснилъ ихъ.
Прежде всего посмотримъ, какія страсти возбуждаетъ Трагедія. Пускай дйствующія лица могутъ предаваться всмъ возможнымъ страстямъ, приличнымъ важности содержанія, но вс ли сіи страсти возбуждаются въ то же время и въ зрител? Радуется ли онъ? влюбляется ли? дышетъ ли гнвомъ, мщеніемъ? Не спрашиваю, заставляетъ ли стихотворецъ своего зрителя одобрять сіи страсти въ представляемыхъ на сцен лицахъ, не хочу знать, заставляетъ ли онъ зрителя самаго чувствовать сіи страсти, я не только одного, но и многихъ зрителей?
Однимъ словомъ, я не нахожу никакой другой страсти,возбуждаемой Трагедіею, кром состраданія. Ты скажешь: a ужасъ, a удивленіе?.. Но по моему мннію ужасъ и удивленіе не суть страсти. Здсь возсядьте на судебныя кресла свои,любезные друзья мои, Николаи иМендельзонъ! выслушайте меня и будьте моими судьями.
Ужасъ въ Трагедіи есть не что иное какъ внезапное потрясеніе нашего состраданія, — будетъ ли извстенъ предметъ онаго, или не будетъ. На примръ, вдругъ выходитъ жрецъ съ сими словами: Едипъ! ты убійца Лаія! Я ужасаюсь внезапно, увидвъ добродтельнаго Едипа несчастливымъ, мое состраданіе тотчасъ возбуждается. Другой примръ: является привидніе, — я ужасаюсь, мысль, что сіе привидніе могло явишься только для чьего-нибудь несчастія, темное представленіе въ ум моемъ несчастія сего, хотя я не знаю, на кого падетъ оно, —исторгаютъ мое сожалніе, которое называется ужасомъ. — Обратимся къ удивленію. Оно въ трагедіи, скажу кратко, есть смягченное состраданіе. Герой несчастливъ, но онъ столь вознесенъ превыше своихъ злополучій,он самъ толико гордится ими, что ужасъ начинаетъ ослабвать въ душ моей,я могу боле завидовать сему несчастливцу, нежели сожалть об немъ.
И такъ видимъ здсь три степени: ужасъ, сожалніе, удивленіе, лстница же называется состраданіемъ, ужасъ и удивленіе суть не что иное, какъ первыя впечатлнія, a начало и конецъ принадлежатъ состраданію. — Стихотворецъ посредствомъ ужаса предваряетъ состраданіе, a посредствомъ удивленія смягчаетъ. Путь въ состраданію бываетъ утомительнымъ для зрителя, если первый ужасъ не возбуждаетъ тотчасъ его внимательности, и равнымъ образомъ состраданіе не приноситъ никакой пользы, когда не можетъ облегчаемо быть удивленіемъ. И такъ, если по справедливости все искусство трагическаго стихотворца состоитъ въ врномъ возбужденіи и продолженіи одного состраданія, но я утверждаю въ семъ случа, что назначеніе Трагедіи есть точно слдующее: она должна распространятъ нашу сострадательность. Долгъ ея не только что научать насъ быть сострадательными къ тому или другому несчастному, — но еще и длать чувствительными до того, чтобы несчастный во всякое время и во всякомъ вид насъ трогалъ и поражалъ. Въ етомъ, другъ мой, ссылаюсь я на такое положеніе, которое можетъ теб достаточно доказать нашъ Мендельзон, если бы ты противъ собственнаго сердца твоего захотлъ въ немъ усумниться. Самый сострадательный человкъ есть самый добрый, и самый ревностный исполнитель всхъ общественныхъ добродтелей, всхъ подвиговъ великодушія. Посему, кто длаетъ насъ сострадательными, тотъ длаетъ насъ лучшими, — и Трагедія, длая одно, длаетъ и другое, или, она длаетъ одна для другаго.
Такимъ же образомъ думаю я о Комедіи. Она должна помогать намъ удобно замчать вс роды смшнаго. Кто къ етому способенъ, тотъ и въ поведеніи своемъ будетъ избгать смшнаго, a чрезъ то будетъ становиться благоразумне и благонравне. — Я столько углубленъ въ теперешнія замчанія свои, что при первомъ драматическомъ сочиненіи готовъ приложить пространное разсужденіе о состраданіи и смх, здсь постарался бы сравнить то и другое между собою, и показать, что слезы наши равно происходятъ отъ смшенія печали съ радостію, какъ и смхъ отъ подобнаго же смшенія приятности съ неприятностію, и показалъ бы, какъ можно превращать смхъ въ слезы,— если съ одной стороны удовольствіе можетъ возрастать до радости, а съ другой неудовольствіе до горести. —
Трагедія должна сколько возможно боле возбуждать состраданія: слдовательно вс лица, представляемыя несчастными, должны имть добрыя свойства, а главное лицо должно быть всхъ несчастне, достоинство и несчастіе должны находиться въ непрерывной связи между собою. Герои или главное лицо не должно спокойно и равнодушно взирать на свои собственныя добродтели. Конецъ Трагедіи отдается на благоусмотрніе стихотворца, — захочетъ ли онъ увнчать добродтель успхомъ, или представить ее боле занимательною въ печальной развязк, желаю только, чтобы главныя лица въ ход дйствія были всхъ несчастне. Къ сему ходу дйствія непринадлежитъ окончаніе.
Ужасъ, какъ сказано мною, есть внезапно потрясенное состраданіе.— Трагедія, исполненная ужаса безъ состраданія есть молнія безъ грома.— Удивленіе, какъ выше сказано, есть смягченное состраданіе. Если же главную цль Трагедіи составляетъ состраданіе, то надобно, чтобы оно смягчалось какъ можно рже: стихотворецъ не долженъ слишкомъ много и долго предоставлять своего героя одному только удивленію, — и Катон, какъ стоикъ, для меня есть невыгодное трагическое лицо. Герой, достойный удивленія, служитъ предметомъ для Епопеи, а достойный состраданія предметомъ для Трагедіи. Есть ли хотя одно мсто у Гомера, Виргилія, Тасса, или Клопштока, гд бы герой возбуждалъ состраданіе? И находили ль хотя въ одной древней трагедіи героя, который бы исторгалъ боле удивленія, нежели состраданія.