О том, в какое время, как и по какому случаю собирались гости у капитана Вихрюшкина..., Иванов Андрей Максимович, Год: 1859 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

ИЗЪ МОЕГО ПРОШЛАГО.

V. О томъ, въ какое время, какъ и по какому случаю собирались гости у капитана Вихрюшкина, кто такіе были гости капитана Вихрюшкина, и какъ ихъ принималъ капитанъ Вихрюшкинъ.

Медвдь реветъ, корова реветъ,
А кто кого деретъ —
Самъ чортъ не разберетъ!
Народная пословица.

Дйствіе происходитъ въ деревн, въ квартир Вихрюшкина.

(Крестьянская изба, раздленная деревянной перегородкой на дв половины, въ первой половиц, прямо отъ зрителей, образа въ переднемъ углу, подъ образами столъ, накрытый красною скатертью, на стол ломти чернаго хлба, соль въ бумажк, ножъ и вилка на деревянной тарелк. Но стнамъ, прямо и налво, до самой двери, идутъ лавки, на лвой сторон, у окна, устроена постель Вихрюшкина, у постели, въ ногахъ, небольшой чемоданъ, на чемодан чахолъ отъ кивера, сабля и старые сапоги. У дверей, возл печи, нсколько трубокъ, съ длинными чубуками, и два-три ружья. Въ этой половин всего два окна. На подоконник съ лвой стороны, какъ-разъ падь постелью, видна жестяная коробочка отъ сардинокъ, съ табачнымъ пепломъ и гвоздемъ для вычищиванія трубокъ, на подоконник другаго окна, прямо противъ двери, сальная свча въ деревянномъ подсвчник. Направо отъ зрителей. за перегородкой, русская печь. Слышно шипніе масла на сковород.

Входитъ капитанъ Вихрюшкинъ, у дверей второй половины показывается деньщикъ, въ красной рубах и синихъ панталонахь. Капитанъ Вихрюшкинъ лтъ сорока-пяти, средняго роста, плотный и широкоплечій мужчина. Лицо у него широкое, рябоватое и почти совершенно-плоское, усы свтло-рыжіе, едва-прикрывающіе верхнюю губу, глаза небольшіе, но быстрые, съ зеленоватымъ отливомъ, бровей совсмъ незамтно, волоса немного-потемне усовъ, нисколько ненапомаженные, на вискахъ и на затылк торчма торчатъ, ротъ большой, губы тонкія, уши одарены способностью двигаться снизу вверхъ и обратно, смотря но движенію губъ во-время разговора и въ-особенности вовремя смха, особыхъ примтъ не имется).

Вихрюшкинъ (входя, поетъ):

Мы, армейцы, жизнь ведемъ

Самую лихую:

Днемъ ученье, ночью пьемъ

Водочку простую…

(Бросаетъ фуражку на постель и садится за столъ).

Ухъ! какъ усталъ, мочи нтъ! День-деньской бьешься, бьешься съ этимъ народомъ — весь измучаешься, а имъ и ничего! Такой ужь это народъ забсованный, живучая натура, а безтолковъ. Чтобъ пріучить его говорить ‘вы’, нужно съ ума сойти, да и то не выучишь — упрямый народъ! плачетъ, да все твердить: ‘помилуй, твое благородіе!’ Просто, въ цломъ свт не найти такого народу! Послалъ бы я сюда этихъ фертиковъ съ Невскаго Проспекта, что шаркать-то большіе мастера, да болтать съ бабьмъ, посмотрлъ бы я, что бъ они тутъ сдлали.— (Смотритъ на солдата подмигиваетъ л&#1123,вымъ глазомъ).— А балы-то точить куда какъ бойки они: по ихъ выходитъ, что и словомъ обзывать недолжно, а съ водочнымъ запахомъ къ нимъ и за версту не подходи… вдь этакіе франты козлиныя ноги! Знаютъ они чорта съ-два русскаго человка! Только и видятъ, что своихъ лакеевъ, которые ихъ же обезьянничаютъ, да по нихъ и судятъ о русскомъ человк, и статейки въ журналахъ лпятъ о русскомъ человк… чучелы заморскія! Ихъ и самихъ-то за деньги можно показывать, а они еще надъ нашимъ братомъ, армейцемъ, изволятъ подтрунивать — фокусники этакіе! Нтъ, ты поживи по-нашему: годикъ-другой потяни лямку, да солдатской каши пошь — какова-то она, родная — тогда узнаешь, какъ матушка-рпка потся… А то мы, дескать, матушкины сынки, въ сорочк родились, въ хлопкахъ росли, по шампанскимъ, да по трюфелямъ прохаживались, съ начальниками за-пашюрата — куклы пряничныя! (Деньщику). Ну, а ты что глаза-то на меня выпучилъ? Не знаешь, что баринъ твои на-смерть проголодался?

Деньщикъ.— Да вы ничего не изволили приказывать.

Вихрюшкинъ.— Ничего… болванъ! А самъ не знаешь? Ну, говори, кто тамъ изъ постителей есть?

Деньщикъ (скрывается за перегородку и кричитъ оттуда).— Откупщикъ Наливайка!

Вихрюшкинъ.— О, это почетный, почетный гость, не привыкъ дожидаться. Проси, проси скоре! (Деньщикъ является съ бутылкой, обтянутой сафьяномъ, ставитъ ее на столъ и отходитъ къ двери).

Вихрюшкинъ (отвинчивая отъ горлышка оловянный стаканчикъ, съ плотояднымъ выраженіемъ въ лиц).— Здраствуйте, здравствуйте, почтеннйшій (наливаетъ, пьетъ и крякаетъ). У-у! сейчасъ видно Наливайку… (къ бутылк). Благодарю васъ, благодарю, почтеннйшій, за честь, которую вы длаете мн своимъ посщеніемъ. Вы врно потомокъ знаменитаго малороссійскаго гетмана? Онъ тоже любилъ выпить, покойникъ — дай Богъ ему царство небесное: небось онъ и тамъ все поляковъ колотитъ… Тмъ пріятне, тмъ пріятне: я, знаете, самъ природный хохолъ, люблю, при случа, выпить и поколотить кого слдуетъ, а за гвоздь изъ подошвы Хмльницкаго готовъ годовое жалованье отдать — онъ отлично колотилъ поляковъ!.. За упокой души вашего знаменитаго предка (наливаетъ и пьетъ)! Поврьте, почтеннйшій, что еслибъ онъ самъ сдлалъ мн честь пожаловалъ ко мн, я не боле обрадовался бы ему, чмъ вамъ теперь. (Деньщику, указывая на бутылку) А откуда ихъ милость изволили пожаловать?

Деньщикъ.— Изъ здшняго кабака, ваше благородіе, отъ цаловальника. Онъ просилъ еще, чтобъ дло-то, которое изъ-за нашихъ солдатъ вышло, вы тово… замяли какъ-нибудь, а онъ каждую недлю берется доставлять намъ ‘очищенную’ въ этой кубышк… или, говоритъ, вдругъ два ведра возьмите.

Вихрюшкинъ.— Это хорошо, это очень-хорошо!.. Это доказываетъ, что цаловальникъ благонамренный человкъ, а не сутяга какой-нибудь — по судамъ не служилъ и крючкотворствомъ не занимался, да, сейчасъ замтно, что и не маменькинъ сынокъ — понимаетъ свое дло: слава начальнику, который уметъ выбирать такихъ отличныхъ подчиненныхъ! (Наливаетъ и пьетъ). А нехудо бы еще сказать этому любезному цаловальнику — удивляюсь, какъ-таки это ему, такому милому человку, самому не пришло въ голову — доставить ко мн, по экстренной почт, штофикъ-другой ромку отечественнаго… разумется, не въ ущербъ двумъ ведрамъ: водочка сама-по-себ вещь хорошая и названіе иметъ чисто-отечественное, сердце-трогающее… А ямайки я терпть не могу, особенно съ-тхъ-норъ, какъ узналъ, что у насъ ее приготовляютъ изъ отечественнаго спирта, съ прибавленіемъ нкоего сандалища, неизвстнаго мн происхожденія… Я, братъ, коренной русакъ, ну, и давай мн все коренное, отечественное, чтобъ и въ горл юршило и въ живот жгло… Нельзя безъ этого, у меня иногда и пріятели соберутся — все отчаянный народъ, все горячіе патріоты, а не шелуха какая-нибудь… (Разглаживаетъ усы).

Дельщикъ.— Я ужо скажу ему.

Вихрюшкинъ.— Сказать, сказать… такъ и сказать, что, молъ, баринъ мой патріотъ (пожалуй, собака, еще не пойметъ этого слова!) и любитъ молъ поощрять отечественныя произведенія (это-то пойметъ)… Ну, такъ ты, молъ, такой-сякой, милый, хорошій человкъ, отечественнаго-то ромку не пожалй для барина…

Деньщикъ.— Да ужь я знаю, какъ сказать: у тебя, молъ, у мошенника, баринъ и кабакъ-то запретъ, и самого на буксиръ потянетъ.

Вихрющкинъ.— Ну, и скажи, какъ знаешь… Только ‘отечественнаго’, ‘отечественнаго-то’ прибавить не забудь.

Деньщикъ.— Да ужь я ничего не забуду: я знаю, какъ прижать его, мошенника.

Вихрюшкинъ.— Ну, и прижми, и прижми его, мошенника. Однако я съ тобой совсмъ заболтался… Ну, ротозй, говори: кто еще изъ постителей есть?

Деньщикъ.— Прапорщикъ Поросятниковъ. (Ставитъ на столъ холоднаго поросенка на деревянномъ блюд).

Вихрюшкинъ (уставивъ глаза на поросенка и покручивая усы).— Здравствуйте, здравствуйте, господинъ прапорщикъ. Давненко, давненько-таки мы не видали васъ, гд это вы пропадали, почтеннйшій? по спальнямъ, да по бодуарамъ изволили прогуливаться — а? Охъ, вы, бснокъ этакой! И новый мундиръ себ промыслили… ишь хватъ какой! А мундиръ хорошъ, хорошъ — нельзя его не спрыснуть (Наливаетъ и пьетъ, осматривая поросенка) Охъ! да какой же вы полненькій, Богъ съ вами! Чай, небось, мадамъ какая изъ своихъ бленькихъ ручекъ откармливала васъ? небойсь, все чайкомъ да кофейкомъ со сливочками отпаивала? Охъ, вы волокита-мученикъ! только и знаете, что волочитесь, а нтъ, чтобъ на ученье заглянуть, своего капитана провдать. (Тычетъ вилкой въ поросенка). Безсовстный вы человкъ! протоканалья вы бодуарная! проныра вы этакая! Вдь по бодуарамъ-то шнырять, небойсь, это ваше дло, господинъ Поросятниковъ — а? О, шельма вы, господинъ Поросятниковъ! знаете, небойсь, гд раки зимуютъ, умете чужія блюда облизывать… Вс вы таковы, дамскіе угодники — знаемъ мы васъ! ну, да я не посмотрю на дамъ, я вотъ съ вами, милостивый государь, по-свойски раздлаюсь. (Разрзываетъ поросенка на-двое, кладетъ переднюю половину къ себ на тарелку и начинаетъ &#1123,сть). Ну-ка, посмотримъ теперь, много ли у васъ мозгу въ голов, господинъ прапорщикъ? (Разрзываетъ голову у поросенка): немного, очень-немного… А курамурничать-то вы куда какъ прытки! строить глазки-то вы большіе мастера, телятинки покушать — это ваше дло, до телятинки-то вс вы охотники, за версту услышите запахъ телятинки — на это только и взять вашего брата… Покажи только кусокъ — откуда не возьмется прапорщикъ Поросятниковъ, изъ-подъ земли выростаетъ Поросятниковъ! Вдь этакой разбойникъ вы, господинъ Поросятниковъ! (Деньщику). А откуда онъ изволилъ къ намъ пожаловать?

Деньщикъ.— Изъ сосдней деревни, ваше благородіе… на пол изволилъ прогуливаться и подстрленъ рядовымъ Бдою.

Вихрюшкимъ.— А-а… Бдою? это хорошо, очень-хорошо: Бда отличный солдатъ и примрный стрлокъ, когда придетъ, поднеси ему стаканъ водки.

Деньщикъ.— Слушаю-съ.

Вихрюшкинъ (отодвигая отъ себя оставшуюся половину поросенка).— Прощайте, господинъ прапорщикъ. Вы извините меня, пожалуйста: я радъ бы побесдовать съ вами, но меня другіе постители ждутъ, впрочемъ, я не лишаю себя надежды увидть васъ сегодня вечеромъ.(Деньщику).Ну, докладывай.

Деньщикъ.— Поручикъ Борщовъ (убираетъ поросенка и ставитъ на столъ борщъ въ деревянной чашк).

Вихрюшкинъ (кивая пальцемъ на борщъ).— Ну-тка, господинъ поручикъ, пожалуйте сюда… вотъ такъ, поближе (Придвигаетъ чашку къ себ). Вы, я вижу, бестія большой руки, господинъ поручикъ, горячій вы человкъ, поручикъ… Знаемъ мы васъ! того-и-гляди, что какую-нибудь штуку удерете. Васъ бы совсмъ не слдовало угощать, задирало вы этакой, ну, да ужь куда ни шло: ради давняго знакомства, выпьемте, господинъ поручикъ! (Наливаетъ, пьетъ, крякаетъ и начинаетъ взбалтывать борщъ.) У! какой вы задорный человкъ, господинъ поручикъ! (Хлебаетъ) Дуэлистъ вы, господинъ поручикъ! сорви-голова, а не поручикъ! (Дуетъ въ ложку). Ишь какой забористый: огонь, какъ есть, огонь… полковникомъ бы вамъ надо быть, господинъ поручикъ… да службой-то своей вы неглижируете — вотъ что худо! За генеральшами все прихвостничаете, рогоносцамъ прислуживаете… Знаемъ мы васъ, давно знаемъ, лазарей! Лазарей все по домамъ поете… охъ, вы, блюдолюзъ этакой! Не знаемъ, думаете, откуда у васъ новые галуны взялись? отличные галуны… литые, да и только! ишь какъ блестятъ — сами на опрыскиванье напрашиваются… Ну, длать нечего, спрыснемъ ихъ. (Наливаетъ и пьетъ) Отличные галуны… хоть бы и не поручикамъ носить… Да оно все ничего: и сами-то вы не худой человыкъ, только нужно съ вами поосторожнй быть… Знаемъ мы васъ: тили, тили, да бабью сплетню сплели… Только товарищей ссорить, да дуэли устроивать… Подите вы прочь отъ меня! (Отодвигаетъ чашку) Не хочу и знать вашего брата! Ну, что, каковы наши дла? можетъ, и еще кто-нибудь найдется, кого бы, этакъ (потираетъ руки) обработать можно было?..

Деньщикъ.— Какже-съ, какже-съ… какъ не найтися: майоръ Курочкинъ давно дожидаются своей очереди.

Вихрюшкинъ (вытаращивъ глаза и захлопавъ въ ладони).— Курочкинъ?.. Подавай же скорй этого майора Курочкина!

(Депьчикъ ставитъ на столъ жареную курицу.)

Вихрюшкинъ (смотритъ на жаркое, осклабивъ лицо и потирая руки).— А, это вы, господинъ майоръ? Добро пожаловать, добро пожаловать… Поврьте, почтеннйшій, что я вовсе не ожидалъ этой чести, никакъ не ожидалъ… Ну, какъ тамъ ваша супруга поживаетъ? дтки вс ли здоровы?

Деньщикъ.— Они, ваше благородіе, въ чулан теперь — я имъ пшена далъ: это все работа ефрейтора Малыгина.

Вихрюшкинъ.— Хорошій, очень-хорошій ефрейторъ этотъ Малыгинъ: знаетъ свое дло. Скажи ему, что если онъ всегда будетъ такъ стараться, я представлю его въ унтер-офицеры., а покуда, когда придетъ, поднеси ему стаканъ водки.

Деньщикъ.— Слушаю-съ, ваше благородіе.

Вихрюшкинъ (жаркому).— Радуюсь вамъ, господинъ майоръ, душевно радуюсь… Мы съ вами старые служаки, церемониться намъ нечего, ну-ка, хватимъ съ-устатку: за здоровье вашихъ чадъ и домочадцевъ! (Наливаетъ и пьетъ) Эхъ, плохія времена пришли, господинъ майоръ: яица стали курицъ учить, старикамъ не стало житья отъ молодыхъ. Изъ Москвы дурныя всти: пишутъ, что мармонисты въ Якутск высадились и требуютъ выдачи имъ Костромы и Вятки, доказывая, что Кострома и Витка — ихъ обтованная земля… Плохія дла! (Разрзываетъ курицу и стъ). Охъ, да какой же вы тощій, да мизерный, господинъ майоръ, не даромъ же вы ко мн на обдъ изволили пожаловать: врно дома-то печь не топили, у хозяюшки головушка болитъ, а стряпать нечего… Эхъ, жаль мн васъ, майоръ, очень-жаль: такой почтенный кавалеръ, а голодать приходится… жаль, жаль! Поврьте, почтеннйшій, что я принимаю живйшее участіе въ вашемъ положеніи и постараюсь, по-мр силъ и возможности, доказать вамъ это на дл. (стъ такъ, что только косточки хрустятъ). Не бойтесь, я васъ устрою отличнымъ образомъ: философъ Панглосъ отлично бы доказалъ вамъ, что вы были нарочно созданы для моего желудка, а желудокъ мой на то и существуетъ, чтобъ устраивать вашу братью наилучшимъ образомъ — понимаете? Панглосъ былъ отличный философъ и свое дло зналъ, а я вотъ, хоть и не философъ, да, небойсь, тоже знаю не хуже другаго философа, что капитанскому желудку неприлично безъ жаркого обходиться… (Деньщику) Такъ ли?

Деньщикъ.— Точно такъ, ваше благородіе.

Вихрюшкинъ.— То-то вотъ и есть… Пусть-ка объ этомъ подумаютъ господа ныншніе философы (Машетъ рукой). Да куда имъ до доктора Панглоса! (Утираетъ ротъ концомъ скатерти и облизывается) Вотъ мы и сдлали свое дло, доброе дло: судьбу бднаго человка устроили — шутка! а завтра примемся его семейство устроивать… (Деньщику) Такъ ли?

Деньщикъ.— Точно такъ, ваше благородіе: завтра я вамъ двухъ цыплятъ поджарю.

Вихрюшкинъ.— Дло, дло! (Хлопаетъ себя по животу) Успокойтесь же, господинъ майоръ: вы исполнили свое назначеніе: вы были честный офицеръ, служили хорошо — такая и честь вамъ! Вы добивались тепленькаго мстечка — ну, и получили его. А о семейств своемъ вы не безпокойтесь: оно, въ свою очередь, тоже будетъ хорошо устроено — въ этомъ ужь мы будьте благонадежны, почтеннйшій… (Деньщику) Ну, теперь, кажется, намъ некого принимать больше?

Деньщикъ.— Нтъ-съ… да! если угодно, я размазню подамъ…

Вихрюшкинъ.— Дуракъ! не скажетъ — госпожу Размазню? Ну, проси, проси сюда госпожу Размазню.

(Деньщикъ ставитъ на столъ гречневую кашицу).

Вихрюшкинъ (принимаясь за размазню).— Нтъ, красавица, ты ужь не та, что бывала когда-то… въ корпус — помнишь? Эхъ! что время-то длаетъ! Бывало, красавица, мы дрались за тебя, въ честь теб, помню, стихи сочинялись, а разъ батальйонный меня на линейку упкъ — и все за тебя, родная: новую курточку всю испачкалъ… (Водить ладонью по груди и задумывается) Э-эхъ! (Деньщику) Убери ее, что стоишь? (Деньщикъ убираетъ со стола) Я, вотъ, лучше выпью за старое времечко (наливаетъ и пьетъ). А славное было времечко… (Задумчиво покручиваетъ усы). Въ фельдмаршалы, канальство, метилъ… Э-эхъ, на директорскую дочку, шельмовство, засматривался… (машетъ рукой) Э-эхъ! (Нараспвъ, покачивая головой). Жизнь ты моя горемычная, судьба ты моя безталанная!… (Скоро) Эхъ! горько! (Поетъ)

Тмъ только и смажешь грустную душу,

Что выпьешь сивушки, да сходишь къ Катюшк…

(Наливаетъ и пьетъ. Потомъ, обращаясь къ деньщику, разслабленнымъ голосомъ) Ну, теперь ужь, я думаю, никого нтъ?

Деньщикъ.— Теперь никого-съ.

Вихрюшкинъ (качая головой).— Ну, и не надо никого: надоли, собаки, до-смерти, только возня съ ними. (Бьетъ себя по животу. Деньщику). А что, никто къ намъ не общался зайти, этакъ, не въ урочный часъ?

Деньщикъ.— Къ ужину общались пожаловать полковникъ Гусевъ, да не знаю будутъ ли еще?

Вихрюшкинъ (оживляясь). Полковникъ Гусевъ? эге! вотъ мы до какой чести дожили — славно! Бывало, и унтер-офицера Яичницу нескоро залучишь, а тутъ и полковники сами навязываются — отлично! Выходитъ, что ротою-то командовать несовсмъ-худо, по-крайней-мр, много-лучше, чмъ батальйономъ, тутъ теб пусть каждый солдатъ принесетъ по куриц да по поросенку — вотъ и есть провизія на цлый годъ, а батальйонному-то одинъ деньщикъ немного чего натаскаетъ… Гусятины, да поросятины ему и въ глаза не удается увидть… А вотъ къ намъ такъ они сами навязываются… Добро, добро пожаловать, господинъ полковникъ! Будьте уврены, что мы примемъ васъ съ подобающею вамъ честью, приложимъ около васъ все свое стараніе — ни одной неоглоданной косточки не оставимъ… Эхъ, канальство! выпить что ли за здоровье полковника? (Наливаетъ и пьетъ). Съ начальниками очень-пріятно водить хлбъ-соль, а если и не такъ пріятно, за-то выгодно… (Чмокаетъ губами). тово, шельмовство! (Вертитъ пальцами и подмигиваетъ лвымъ глазомъ). Оно, конечно, съ ихъ жонами дружиться еще и того выгодне, да рожа-то у меня, Богъ съ нею (водитъ ладонью по лицу), ршетомъ какимъ-то вышла — вотъ бда! (Деньщику) Вдь ршетомъ? говори правду: ршетомъ? а?

Деньщикъ.— Не могу знать, ваше благородіе… кажись бы, ничего, такою ей и слдовало быть.

Вихрюшкинъ (продоложая водить ладонью по лицу).— Дуракъ ршетомъ-то ей слдовало быть, экой братецъ… (Отворачивается отъ него и поетъ).

Охъ ты, рожа моя, рожа астраханская!

Ужь не выбыть теб изъ ранга капитанскаго.

(Подпираетъ голову рукой и задумывается). Вотъ къ сударушк-то ничего-бы, да гд она? Эхъ (качаетъ головой), просто, хоть не родись на свтъ! вс мста заняты: такая тснота, что повернуться негд… Желалъ бы я знать, что бъ теперь докторъ Панглосъ заговорилъ? любопытно, очень-любопытно… (Деньщику). А гд теперь полковникъ? вдь онъ, я думаю, не одинъ?

Деньщикъ.— Точно-такъ, ваше благородіе, не одни… Они изволятъ теперь на пруду, около мельницы прогуливаться, тамъ же и госпожа Утятина съ дтьми…

Вихрюшкинъ (осклабивъ лицо).— Утятина? Эхъ, шельмовство (щелкаетъ пальцами), вотъ бы утятинки-то попробовать! давно къ намъ не сходила эта благодать… Постарайся, постарайся, любезный, какъ-нибудь залучить эту госпожу Утятину: я знаю ее.— Она богатая помщица, стоитъ того, чтобъ потереться около нея, да и полковникъ-то — вдь такіе гости любому столу честь сдлаютъ! Общай тамъ, кому слдуетъ и водки и пороху, только, знаешь (вертитъ пальцами передъ носомъ)… утятинки, утятинки-то намъ этой попробовать!..

Деньщикъ (опустивъ голову).— Да залучить-то немудрено… отчего не залучить, да какъ бы не вышло чего? (Смотритъ на Вихрюшкина исподлобья). Я вотъ, давича, Горенскаго управляющаго видлъ: говоритъ, что господа его хотятъ подавать на насъ жалобу: всю птицу, говорить, перевели ваши солдаты, да и скотины, говоритъ, не досчитываемся… А казенные крестьяне давно кричатъ…

Вихрюшкинъ.— Ну, пусть ихъ кричатъ, собаки! пусть ихъ кричатъ!.. Намъ бы вотъ только утятинки, утятинки-то намъ только бы попробовать… (Вертитъ пальцами) А ты тамъ, знаешь… растолкуй, кому слдуетъ, чтобъ поосторожнй были: чтобъ, этакъ, на зар, какъ-нибудь (вертитъ пальцами)… подкрался, осмотрлся,— бацъ и ушелъ! А ужь если вышло такое несчастіе, увидлъ кто-нибудь, ну, можно сказать, что за дикихъ принялъ: дикихъ-то у насъ не запрещено стрлять, ихъ еще не подвели подъ законъ о собственности… Да подведутъ, того-и-гляди, что и ихъ подъ законъ подведутъ… (Задумывается)… И звзды небесныя подведутъ, одинъ скажетъ: это моя звзда — не смй смотрть на нее, не то я теб и носъ и уши обрублю, а другой скажетъ: это мой мсяцъ — заплати за освщеніе, не то убирайся, покуда цлъ… Весь міръ размежуютъ, бездльники, все по рукамъ разберутъ, а нашему брату и ничего не останется. Подавай, скажутъ, жалобу Юпитеру… Ну, да это еще когда будетъ, а теперь намъ робть нечего: ныньче ты, смотри, хорошенько похлопочи насчетъ утятинки… (вертитъ пальцами и сжимаетъ ихъ въ кулакъ) — понимаешь? А я, ужь такъ и быть, хвачу за здоровье Утятиной (Наливаетъ и пьетъ) Да ужь, кстати, и за здоровье полковника: онъ славный малый, самъ чарки мимо рта не пронесетъ. А кто пьянъ да уменъ — два угодья въ немъ, говоритъ пословица (наливаетъ и пьетъ) Впрочемъ, чарка у меня небольшая (постукиваетъ по столу стаканчикомъ), ею нескоро нахватаешься… А малороссы обдъ свой всегда тремя чарками запиваютъ, въ честь Святой Троицы: богомольный народъ эти малороссы… Благо некупленное! (Наливаетъ и пьетъ) Эхъ! (Вздыхаетъ, опускаетъ голову и задумывается) Э-эхъ! гд-то теперь моя Матрена Яковлевна погуливаетъ? (Качаетъ головой) Славная была бабшка, моя Матрена Яковлевна… И нужно же было этому каналь Рябушкину подвернуться? И кто бы подумать могъ?… Славная была бабшка, а Рябушкинъ вскружилъ таки ей голову… (Качаетъ головою) Вотъ ты тутъ и разгадывай женщинъ! Ихъ бы въ лотерею нужно разъигрывать: какая попалась, ну и ладно — значитъ, судьба того хотла, и пняй на судьбу, а тутъ вотъ, какъ самъ выбираешь, да въ дуракахъ остаешься — оно и горько, и попенять не на кого… Послднюю драгоцнность мою, часы корпусные, и т отдалъ — вотъ он, женщины-то какія! А часы какіе бы они ни были, да все подарокъ корпусной — вотъ что дорого! Бывало, какъ глянешь на нихъ — на душ легче: все-таки, скажешь себ: ‘я первымъ ученикомъ вышелъ…’ Другіе-то теперь, пожалуй, хоть генералами стали, да мн что! я все-таки знаю, что я ихъ когда-то пинками кормилъ — да! (одушевляясь) ручаюсь вамъ, не умретъ капитанъ Вихрюшкинъ! (Грозится кулакомъ) Э-эхъ! (бьетъ кулакомъ по столу) горько! хватить разв? (наливаетъ и пьетъ) Ээхъ! часики-голубчики, гд вы теперь? (Деньщику). Помнишь ты Матрену Яковлевну?

Деньщикъ.— Какъ не помнить, ваше благородіе, такая-то славная была барыня, что и не нажить другой. На что ужь наша служба трудна, на всемъ свт нтъ ее труднй, а она и ту знала, и голосъ такой важный имла, хоть бы батальйономъ командовать… Славная была барыня, да что длать, съ кмъ грхъ не бываетъ?

Вихрюшкинъ — Эхъ, братъ! жаль мн ее… Не попадется же мн этотъ Рябушкинъ: пересчиталъ бы я ему ребра. (Грозится кулакомъ) Онъ и въ корпус-то такой же варяга былъ, съ чорной доски никогда не сходилъ… Знай я тогда, что онъ со мною такую шутку сдлаетъ, я бы его каждый день тузилъ…

Деньщикъ.— Да, слдовало бы, ваше благородіе.

Вихрюшкинъ.— Да, братъ! скучно жить на свт! (Качаетъ головой) А еще этотъ Панглосъ увряетъ, что въ немъ все устроено къ-лучшему… Вретъ онъ, беззубая философія! Самъ сталъ одноглазикомъ (зажмуриваетъ одинъ глазъ и длаетъ гримасу), и уши ему окорнали (бьетъ себя по ушамъ), а онъ знай, доказываетъ, что все длается къ-лучшему… (Машетъ рукой) Слушай этихъ философовъ: они теб докажутъ, пожалуй, что и Матрена Яковлевна создана для Рябушкина, оттого онъ и увезъ ее, а для меня, скажутъ, существуетъ другая — э-эхъ! (Машетъ рукой) Послушай только этихъ философовъ: на доказательства-то вс они мастера, а дло длать — тутъ ихъ и не спрашивай: нитки въ иголку ни одинъ не съуметъ продть… Эхъ, горе! Выпьемъ съ тобой. (Наливаетъ и подаетъ деньщику).

Деньщикъ (опорожнивъ стаканчикъ).— Покорнйше благодарю, ваше благородіе.

Вихрюшкинъ (наливаетъ и пьетъ, потомъ плачевнымъ голосомъ).— Ну, братъ, все кончено… все кончено… Самъ философъ Панглосъ ни капли бы не выжалъ отсюда… да и ни одинъ философъ не выжметъ… Знаю я ихъ, этихъ философовъ-то! они только говорить мастера, а на дло ихъ и не спрашивай: нитки… эхъ, горе! (Качаетъ головой). Лучше я вотъ на боковую завалюсь… эхъ, горе! Дай-ка мн трубку, да разднь меня. (Ложится на постель. Занавсъ опускается).

КУКУ.

‘Отечественныя Записки’, No 6, 1859

ИЗЪ МОЕГО ПРОШЛАГО.

V.

Читайте также: