О ТАИНСТВАХ
(Письмо в редакцию)
КОММЕНТАРИИ
О таинствах, Розанов Василий Васильевич, Год: 1907
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Около народной души (Статьи 1906—1908 гг.)
М.: Республика, 2003.
Что с волнением написано — то и волнует. Прочел прекрасную, полную последовательности и тревог, статью г. Эрна ‘Таинства и возрождение Церкви’. Многие строки тут хотелось вычертить на камне: да, одна нить, до самой древности идущая, — в таинствах. Прочее — история отпадения…
Чудные мысли, но недоконченные. И, да не осудят меня читатели и редакция, что я отвечу на них торопливо, отрывочно, ‘не умно’, но кое-что…
1) ‘Отпали, отпадали’: Боже, да кто же это ведший в отпадения? ‘Исторические обстоятельства’? Но они толкают туда и сюда, влево и вправо, вперед и назад. Нет, тут, в словах Эрна, — факт, а не объяснение. Темно это, страшно… Но констатирует факт г. Эрн верно: точно, ‘история христианства есть процесс отпадения от Христа’. А мы так ею гордимся… Столько томов написано, и все ‘в похвалу’.
2) ‘Таинства’, ‘я верю в них’… Прекрасна всякая вера. Но вот вопрос:
a) Почему же они не действуют? Повенчались — ссорятся, причастились — завтра грешат. Нет, в самом деле, почему, как будто в них мало силы? Напр. (лично испытал), первые месяцы брака — самые неуклюжие, неудобные, ломкие: ссоры всякий момент вспыхивают, раздражение (супругов друг на друга) — постоянно. После все улегается и становится гораздо мягче, удобнее. ‘Слежались, приноровились’. Не удивляться ли, что в ‘слежались, сжились, приноровились’ содержится более силы, чем в церковном таинстве брака.
b) Пусть мне простит редакция и напечатает письмо мое в виде ‘голоса со стороны’, но дозволит высказать протест и недоумение: ‘таинство покаяния’ я совершенно отвергаю и в него не верю, находя, что в центральном пункте его, разрешения грехов, произносится ложь, как (увы, скорбная мысль, но что же мне делать, если я не умею отвязаться от нее) и в большинстве слов, формул, ‘смиренно’ произносимых церковнослужителями. Священник произносит:
‘И аз, недостойный иерей, властию мне данною отпускаю’ (грехи) и проч.
Мне кажется, слова эти — ‘аз недостойный иерей’ — неискренни. Тогда бы он не имел духа развязать грехи. Ведь ‘развязать грехи’ — больше царевой власти. И священники действительно верят, что они разрешают грехи: а потому слова их о ‘недостоинстве’ суть эта обычная личина смирения (‘мы, смиренные члены синода, отлучаем Толстого’ и проч.), ни малейше не выражающая самоощущения, самочувствия их, а потому я-то, видящий эту обычную и всегдашнюю их личину, для меня лично донельзя противную, в таком ужасном моменте, когда душа грешника (сам испытывал) вся в слезах и раскрыта, — отвергаю это ‘таинство’ и в существе, и в процедуре. Ну, не могу видеть в таинстве лжи, ‘для виду произносимых’ слов и проч.
c) Далее, я давно начал соображать, что в ‘таинстве покаяния’ Церковь прощает ‘грехи’ собственно ей неинтересные и ненужные, где ее существо и особенно привилегии не затрагиваются. Я давно об этом писал и напоминаю: девушка в слезах, кается, что у нее ‘так себе’ прижитый ребенок, ‘в обиду Церкви’ — без венчания. Ну, конечно, священник ‘разрешил грех’: но лишь — по шаблону, чтобы ‘не портить правила’, как не ‘портят супа’. На самом деле Церковь как ‘богозданное учреждение’, universalis Eclesia, вот эта ‘святая, соборная и апостольская’ ни малейше, конечно, ей не ‘отпускает греха’ и выражает это в том осязательном отказе, какой девушка, девочка наивная, находит, если она придет в консисторию и со слезами любви и восторга скажет:
— Батюшка-то… простил! А так была грешна! Тоска задавила душу, а теперь — ничего. И тятька с мамкой улыбнулись. Соседи — тем дела нет. Сделайте же так, чтобы ребенок был мой, моим именем и прочее звался, и без всякого порицания, ибо порицание было до покаяния, а после ‘разрешения’ греха какое же порицание…
Девушка говорит еще гораздо наивнее и трогательнее, чем я написал. Так, что люди бы расплакались. Но вот эта ‘святая, соборная и апостольская’ темнеет в лице:
— Этого нельзя. Ты обидела Церковь, не испросив у нее согласия, не послушав ее голоса, преслушав прещения… Не могу! Не могу! Прости мы теперь и тебя, что же будет? Кто же будет у нас венчаться…
Все это я написал очень скудно и плохо, в 4 часа ночи и безгранично усталый, — но читатель дополнит и дорисует мое слово и согласится с тем тезисом его, что Церковь прощает только ей ‘ненужные грехи’, что потрепал Ванька Машку, или украл вот, или обсчитал рабочего хозяин. Это все — на стороне, и вот такие грехи ‘на стороне’ Церковь прощает, или там риторические, ‘неверие’ и проч., отчего ‘прибытку церковного не убавляется’. Но где затрагивается имущество Церкви, не материальное, а вот эти привилегии власти, авторитета, значительности и проч., и проч., и проч., — там Церковь прощает ‘укромно в уголке’ (в исповедальне), чтобы ‘не портить правила’, ‘не портить супа’, но на самом деле и серьезно ничего не прощает, негодует, презирает грешника и его грех.
Ну, на этой почве, много ‘Марий’ удавилось, и я прерываю речь, вероятно надоевшую читателям.
По всем этим мотивам я ‘таинство покаяния’ совсем отвергаю.
d) Не увлечен ли г. Эрн действительно изумительною трогательностью слов, сопровождающих ‘таинства’… Не увлечен ли он их эстетикою? Пусть об этом даст ответ в своем сознании. Это — страшно важно: ибо эстетика — это еще не истина…
Сколько ‘таинств’? Церковь учит — семь. Вот мне кажется возможным найти, при внимательном наблюдении, еще случаи таких ‘возрождений души’, ‘укрепления души’, ‘просветления совести’, которые далеки от рационального объяснения и слишком явны в благодетельном значении своем, чтобы отвергнуть в них присутствие ‘религиозного таинства’. Здесь мы можем встретить страшное, страшное (от непривычки, новизны или предрассудка), но и самое обыкновенное, за чем, может быть, когда-нибудь будет признано значение ‘таинства’.
Я не знаю и говорю поэтому: ‘Может быть. Я определенно наблюдал среди нас, русских, не совершающих никогда церковных таинств и не ходящих никогда в церковь, — людей столь изумительной доброты душевной, чистоты поведения и вообще всего благоустройства жизни, что не мог понять и допустить, чтобы они обходились вовсе без ‘благодати Божией’. Как же она на них сходит? Где? Не применимы ли сюда слова: ‘Дух веет, и де же хощет’... Я не настаиваю, но иногда мне кажется, что при добром устроении сердца как будто вся жизнь, самая жизнь есть уже ‘таинство’, ‘благодать’, или что-то находящееся под постоянным ее веянием, в ее обладании. Так и рвется слово: ‘Бог — всяческая, и — во всем’. А ведь Богоприсутствием, Бого-участием определяется и существо ‘таинства’.
Век. 1907. Май. No 17. С. 233—235.
Розанов разбирает в своем письме статью В. Ф. Эрна ‘Таинства и возрождение Церкви’ (Церковное Обновление. СПб., 1907. No 9).