М.: ООО ‘Издательство ‘Олимп’: ООО ‘Издательство ACT’, 2002. (Библиотека русской критики)
Российское стопосложение основано единственно на естественной тонической долготе: а в тоническом ударении по естеству каждого языка стоп пять родов, хотя у греков и римлян была шестая стопа, называемая спондеем и превращаемая в тоническом естественном ударений или в хорей или ямб. Сия то стопа есть помешательство стремящимся к поэзии и лишает их чистого стопосложения, без которого никакая поема поемою названа быть не может, а строки мерносложные, без чистого стопосложения и без хороших рифм, не будут ни стихи, ни проза: что ж? етого я не знаю.
Г. Ломоносов знал недостатки сладкоречия: то есть убожество рифм, затруднение от неразноски литер, выговора, нечистоту стопосложения, темноту оклада, рушение грамматики и правописания и все то, что нежному упорно слуху и неповрежденному противно вкусу, но, убегая сей великой трудности, не находя ко стопосложению и довольно имея к одной только лирической поэзии способности, — а при том опирался на безразборные похвалы, вместо исправления стопосложения, его более и более портил, и став порчи сея образцом, не хуля того и во других, чем он сам был наполнен, открыл легкой путь ко стихотворению, но путь сей на Парнасскую гору не возводит. У г. Ломоносова во строфах его много еще достойного осталось, хотя что, или лучше сказать, хотя и все, недостаточно, а у преемников его иногда и запаха стихотворного не видно. Что г. Ломоносов был неисправный и непроворный стопослагатель, это я не пустыми словами, но неопровергаемыми доводами покажу, и все мою истину увидят ясно: что ему мною и самому часто говорено было. Жаль того, что в кое время мы с ним были приятели и ежедневные собеседники и друг от друга здравые принимали советы, я сам тогда тонкости стопосложения не знал, но после долговременного приобрел себе истинное о нем понятие практикою. А что г. Ломоносов местоимения положил, яко помогательные частицы именам и речениям, и включил наречия во предлоги, сие сколько грамматику портит, толико и стопосложение.
Г. Ломоносов, читая стихи свои, слышал то, что его ямбы иногда дактилями обезображаемы были, как и грубости’ слияния негласных литер, но или не мог или не хотел дати себе труда для нежности слога. А притом знал он и то, что такое малотрудное сложение многими незнающими по причине грубости оного высокостию почитается, и что многие легкотекущий склад мой нежным называли, но нежность оную почитали мягкосердою слабостию, придавая ему качество некоей громкости, а мне нежности: будто стихотворцу возможно быти без важности: а особливо при сочинении трагедии. И сам нежнейший К_и_н_о_л_ь_т важен, когда того обстоятельство требовало, хотя оперы французские, как и мои оперы, не на важности основаны, и не то свойство их.
А спондеи обезображивали и самые лучшие г. Ломоносова строфы, к великому мне о нем сожалению, ибо он только и г. Поповской нашему Парнассу истинную честь от начала России, что до стихов надлежит, и приносили. И если бы Ломоносов не расстроивался со мною, не в таком бы состоянии видели мы российское красноречие, увядающее день от дня и грозящее увянути надолго, я ему еще подпора, некоторые духовные и такие люди, каков г. Козицкой, г. Матонис и им равнознающие, ежели есть такие.
Г. Тредьяковской, колико много он от меня ни наслышался о спондеях, никак не мог поняти, что спондей у нас иногда хорей, иногда ямб, и полагал он по непонятию своему, что претворение спондеев в хореи и ямбы зависает от единого благоволения писателя, но сие благоволение будет ли читателю законом? а паче будет ли такое стопосложение слышно читателю, как мыслил автор? читатель не нас, но наши сочинения разбирает, и вкушает не то, что в моем было предприятии, но что на бумагу положено. Автор узаконяет, но и сам узаконению разумного читателя подвержен.
Стоп тонических, исключая спондей, не надлежащий нашему стопосложению, имеем мы и все народы по устроению естества пять: а больше их и быть не может: подобно, как имеем мы пять чувств, и больше пяти никакое животное иметь не может. Но колико ни противно разуму, г. Тредьяковской изобрел еще стопы, что рассуждающему о стопосложении человеку толико же странно, ежели бы какой физик новые изобрел чувства. Все преисполненное животными пространство шестого чувства не покажет. Есть безумцы, утверждающие, что могут быти и еще чувства, о каких мы понятия иметь не можем, но такие сумасброды равномерны по премудрости своей с отрицающими божество, которое везде ясно изображается.
Стопы не на благоволении нашем основаны, но на самом естестве, и суть основание музыки и толкований целого чувства: вот причина, почему стопосложение почтенно, и что без чистого стопосложнения стихи скаредную представляют нам прозу.
Сии пять стоп суть: хорей, ямб, дактиль, амфиврахий, анапест.
Х_о_р_е_й состоит из долгого и короткого слога: наприм. п_о_ле, м_о_ре, кр_а_сный, сл_а_бый, в_и_жу, сл_ы_шу и проч.
Я_м_б состоит из короткого и долгого слога: наприм[ер]: пол_я_, мор_я_, красн_о_, слаб_е_ть и проч.
Д_а_к_т_и_л_ь состоит из долгого и двух коротких слогов: наприм[ер]: истина, сч_а_стие, сл_а_влюся, р_а_дуюсь и проч.
А_м_ф_и_в_р_а_х_и_й состоит из короткого, долгого и короткого: наприм[ер]: поб_е_да, ист_о_чник, вел_и_кий, влюб_и_лась, изр_я_дно, чет_ы_ре и проч.
А_н_а_п_е_с_т состоит из двух коротких и долгого слогов: наприм[ер]: челов_е_к, госпож_а_, накорм_и_ть, полюб_и_ть, целом_у_др, круглол_и_ц и проч.
Спондей, претворяемый не по произволению стопослагателя, но по правилу, о котором правиле, изобретенном мною, о чем и германские стопослагатели, имущие те же наблюдения во стопосложении, какие и мы имеем, не только никогда не писали, но и самые лучшие их пииты и чистейшие стопослагатели часто грешат, и которые меня за сие изобретение благодарить будут: спондей, говорю я часто, необходим и нашему и германскому стопосложению, как и пиррихий, имущий два слога, не составляющий стопы, кроме необходимости, где он, так же как и спондей, или в хорей или в ямб превращается.
Прежде скажу я о превращении пиррихия. Писателю нет нужды узнавати, когда он хорей и когда ямб, между хореических стоп он сам собою хореем будет, а между ямбическими ямбом, но знали бы писатели, что чистые хореи и чистые ямбы превосходняе пиррихий, и еще превосходняе во пресечении стиха. Длина слов наших извиняет писателя во употреблении пиррихиев, ибо без сея вольности и стихов сочинять не можно, хотя попедантствовати для диковинки и можно, но такие ненадобные тонкости презираются и отводят автора от доброго вкуса, ищущего славы тамо, где ее не бывало, и проливающего пот ради посмеяния себе. Примеры пиррихиев весьма многочисленны, а чем их менше, тем чище стихи, а особливо во пресечении, да красота стихотворческого изображения их иногда сама требует, так лучше прекрасный стих пиррихием пересечь, нежели ослабить разум и чувствие. Пример употребления пиррихиев:
Несч_а_стливый Завл_о_х отв_е_тствует тебе:
Когд_а_ уг_о_дно то Осн_е_льде и судьбе.
Почти неприметно, что пиррихий тут есть: а которые стопы состоят из них, те означены косыми литерами. Во втором стихе пиррихиев нет.
Вейте тихие зефиры,
Возвращается весна:
Ни в ямбических моих сочинениях, ни в хореических пиррихии ни малейшего безобразия слогу не приносят, но еще и красоту.
О превращении спондеев будет объявлено после, и тамо, где то приличнее и следовательно изобразительнее будет, по понятии истолкования предыдущих околичностей.
Ежели я не опорочу грамматики г. Ломоносова, так я о нечистоте нашего стопосложения и ничего истолковать не могу, ибо главные пороки оного от того и произошли, чего г. Ломоносов сам не знал, не будучи ни грамматистом, ни знающим чистоту московского призношения, и от того наше стопосложение и стало столь безобразно. Местоимения включил он во частицы речений, а некоторые наречия во предлоги, так если то не отвергается, не можно стопосложения и вычистить, ибо вся нечистота стопосложения — от худого употребления спондеев, — местоимений, союзов и предлогов — и происходит, а ето я докажу очень ясно, и всяк уверен будет о открытой мною истине.
К вам я прибегаю для решения моего предложения, Василий Евдокимович Ададуров, Григорий Николаевич Теплое, Григорий Васильевич Козицкой, Николай Николаевич Мотонис, Григорий Андреевич Полетика, и ссылаюся на всех грамматистов и авторов во всей Европе, я, ты, он — частицы ли? Да и самое название местоимения важность его союзов и предлогов показывает. В какой грамматике и на каком языке видели вы: ч_т_о, п_р_е_ж_д_е, о_к_о_л_о, м_и_м_о, б_л_и_з_к_о, п_о_с_л_е, в_н_у_т_р_и, к_р_о_м_е, с_к_в_о_з_ь, и прочие такие наречия суть предлоги? Когда у нас писывалося знающими язык б_л_и_с_к_о вместо б_л_и_з_к_о, и прочее применение литер без малейшего основания? Когда мы писывали л_у_ч_ш_е_й вместо л_у_ч_ш_и_й_: или л_е_т_ вместо л__т_а, и должно ли на колмогорском наречии состовляти правила грамматические? А из сего выходит то, что г. Ломоносов благородного не знал московского наречия, а еще меньше имел он понятия о грамматике, которой ныне все незнающие люди слепо повинуются, то только доводом имея: так де грамматика гласит, не язва ли это и не поветрие ли нашему прекрасному языку?
Г. Тредияковской, г. Ломоносов и многие другие, отходя от древнего употребления, довольно и склад наш и правописание портили и ныне ежедневно портят, не меньше, как безграмотные приказные писцы: сии от незнания, те от умствования, не имея о складах языков разумного понятия, от чего произошло новое и самое смешное умствование о предлогах в_о_з, в_о_с: и прочих того же естества. Искати корня во предлогах есть искати корня не в д_у_б_е и не в б_е_р_е_з_е, но в т_а_б_а_к_е_р_к_е и п_е_р_с_т_н_е, ибо предлоги не слова и не речения, следовательно и корня имети не могут. Имена суть только слова и местоимения, так же и свойственные прилагательным именам наречия, глаголы суть речения, а союзы и предлоги суть частицы слова, не имущие сами но себе никакого знаменования, следовательно и корня имети не могут, но изображаются в нашем прекрасном языке по следующим во сопряжении с речением литер: какой способности ради глаз другие языки лишены, хотя само естество о всех языках литеру с и литеру з во произношении разделяет. С у нас во предлогах пред сухими литерами ставится, а з пред мягкими, наприм[ер]: в_о_з_б_у_д_и_т_ь, в_о_з_г_о_р_д_и_т_ь_с_я, в_о_з_д_а_т_ь, в_о_з_м_е_р_и_т_ь_с_я, в_о_з_н_е_г_о_д_о_в_а_т_ь, в_о_з_р_а_з_и_т_ь и проч., а пред сухими, в_о_с_п_е_т_ь, в_о_с_к_л_и_к_н_у_т_ь, в_о_с_т_р_е_в_о_ж_и_т_ь, в_о_с_х_и_т_и_т_ь и проч., а ежели следует за сим предлогом з или с, так первая следования литера и совсем выпускается, наприм. в_о_з_р_е_т_ь, в_о_с_п_е_т_ь, в_о_с_т_а_т_ь, и проч., хотя при сем и некоторые изъятия сыщутся, наприм[ер]: в_о_з_з_и_я_т_ь, в_о_з_с_и_я_т_ь, — и то только после з, а г. Ломоносов писывал р_а_с_с_у_ж_д_е_н_и_е вместо р_а_з_с_у_ж_д_е_н_и_е: и почти все пишут: р_а_з_з_о_р_и_т_ь, а не р_а_з_о_р_и_т_ь, з_о_р_и_т_ь не знаменует ничего, а р_а_з_о_р_я_т_и происходит от р_а_з_о_р_а_т_и, тако разорялися здания городов, ибо они разоралися, дабы и остатков не оставалося. Все сие нашему стопосложению грубости приносит, колико безобразия правописанию.
Частица п_р_и, в чем и г. Ломоносов со мною усердно согласиться намерялся, не должна никогда литеры и в литеру i переменяти, не взирая на древнее употребление, ибо истина и естество еще и древнего употребления сильняе: и надобно писати п_р_и_я_т_е_л_ь, а не і употребляя вместо и и писати п_р_і_я_т_е_л_ь. Сие стопосложению не препятствует, но странно нежному и стремящемуся к истине взору.
Мы пишем в_е_щ_ь, а не в в__щ_ь: но согрешил ли бы писатель, если бы он по корню сего слова в__щ_ь писал? ибо сие производное слово точно от слова в__с_т_ь родилося, но мы в сем старине можем упустить, и не отходя без большей нужды от нее, оставить в__щ_ь в_е_щ_ь_ю, как и щ_а_c_т_и_е писати вместо с_ч_а_с_т_и_е, ибо с_ч_а_с_т_и_е есть сокращенно с_о_ч_а_с_т_и_е. Оставим и сию порчу порчею воспрйятою и утвержденною. Но что родится и произведет нашим потомкам от бесчисленных нынешних наших невежественных умствовании? Всеконечное нашему прекрасному языку разрушение, ежели паче чаяния сие гордое невежество многими летами продлится и великими авторами и искусными грамматистами не исторгнется. А к пущему нашего языка падению . . . . . . . . . Собрание. Сие намерение произошло от усердия, но сие усердие языку в пагубу превратится, ибо сие общество состоит частию из ученых, но не из ученых во словесности, а частию из неученых, так ни медик ни господич пользы языку принести не может, хотя бы медик тысячи людей освободил от чахотки, юрист от разорения невинного ответчика, физик постиг бы первоначальные частицы вещества, математик описал бы отстояние дальнейших неподвижных нашему зрению звезд, но ко словесности потребен Овидий, Виргилий, Гораций, а не Локк, Невтон и Бургавен, частию же сие общество из дворян состоит, мало сведущих о словесных науках: а в екипажах их Парнассу нет нужды, ибо на сию гору в карете никто не возъезжал, а Пегас и в одноколку никогда еще впрягаем — не бывал. Опасно сие собрание словесности российской нашего века, а особливо ради того, что худо видящие писцы, опирался на целое общество, и совсем ослепятся и в неисходимую упадут бездну. И можно ли почти не имея еще авторов и не авторам сочиняти уже к ужасной погибели языка лексикон. Вы, нареченные мною почтенные особы, разберите мое предложение. Скажите истину, ибо при таких обстоятельствах политика невместна. Язык наш сохраняем быти должен, ибо язык народа не безделка: впрочем, ежели сие мое предложение маловажно, так я впредь о сем может и упоминать не буду.
Кто слыхал когда на каком другом языке или читал и на нашем древнем такими степеньми возвышаемые и унижаемые речения: п_е_р_в_е_й_ш_и_й, г_л_а_в_н_е_й_ш_и_й, п_о_с_л_е_д_н_е_й_ш_и_й? Коли ето правильно, так можно сказати будет: в_т_о_р_е_й_ш_и_й, т_р_е_т_е_й_ш_и_й, ч_е_т_в_е_р_т_е_й_ш_и_й, т_р_е_х_п_у_д_н_е_й_ш_и_й, т_р_е_х_а_р_ш_и_н_н_е_й_ш_и_й и проч. Не ввелася ли уже сия мерзость? Предмудрость не толь часто изобретает, как невежество.
По большей части наши нынешние сочинения, как прозаические, так и стихотворные или паче рифмотворные, и переводы не обогащают нас, но портят язык, когда всяк автором и переводчиком быти дерзает. В котором веке и в котором народе ето бывало?
Говорят иные: К_о_г_д_а д_е н_е с_т_а_н_у_т п_и_с_а_т_ь х_у_д_о, т_а_к_и х_о_р_о_ш_о п_и_с_а_т_ь н_е н_а_у_ч_а_т_с_я, но ученические задачи должны ли были печатаны? Говорят: со временем сей и сей писатель лучше будут, по пусть они тогда и выдают сочинения свои и переводы. Славы они хотят, но от кого? от невеж: да их де много, однако есть и просвещенные люди, а будет их еще и больше. Однако они думают тако, что сия неосновательная слава состроит им счастие. Слава их падет, но счастие не разрушится. Пример тому князь К***, основавший счастие свое самыми негодными стихами и похвалами российского Цицерона, не знающего ни прямыя чистоты российского склада, ни стихотворства. Сей К***, как говорят, был и исправный министр и ученый человек, но здесь дело о том только, что его счастие основали никем не читаемые стихи, славою автора не только Москву и Россию, но и всю Европу наполнившие.
Современники его были Буслаев, Кондратович и Тредьяковской, им самим почитаемый. О какая была тогда на Парнассе бедность, но что я и ныне за богатство на российском вижу Парнассе, а особливо по стихотворству! Ломоносова и Поповского нет: а другие стихотворения мне неизвестны.
Приступим поближе ко стопосложенню и рассмотрим стопы, показав и чистые оных образцы.
Хорей есть нежная стопа сама собою, и лучше всего к самым нежным и сочинениям принадлежит, но не имуща той живности, какую имеет ямб, должна она, по моему размышлению, к таким и сочинениям больше употребляться, какова она сама: наприм[ер]:
Горько плакала Филлида,
Очи простирая в Понт,
Из ея в котором вида
Вечно скрылся Демофонт.
Те брега, где с ней простился.
Где любим он ею был,
Сей неверный позабыл
И назад не возвратился.
Ямб есть гордая, живая и великолепная стопа, но я не знаю, дельно ли мы ее только почти одну в одах употребляем, хотя у меня есть и хореические оды, ибо ямб разговору посвящен, и больше епической поеме, трагедии, комедии и сатире принадлежит, нежели оде. Пример живости и великолепия сея стопы:
И се уже рукой багряной
Врата отверзла в мир заря.
От ризы сыплет свет румяной
В поля, в леса, во град, в моря.
Велит ночным лучам склониться
Пред светлым днем, и в тверди скрыться,
И тем почтить его приход.
Он блеск и радость изливает,
И в красны лики созывает
Спасенный днесь российский род.
Или:
Плутон и Фурия мятутся,
Подземны пропасти ревут:
Врат ада вереи трясутся,
Врата колеблемы падут:
Цербер гортаньми всеми лает,
Геена изо врат пылает,
Раздвинул челюсти Плутон,
Вострепетал и пал со трона:
Слетела со главы корона.
Смутился Стикс и Ахерон.
Дактиль есть та стопа, которая у греков и у римлян была больше всех в употреблении, но они ее всегда мешали со, спондеями и с хореями, ради различности изображения, и сею смесью различные и чувствия изображали. Ибо сия стопа сама собою несколько унывна, и от сея смеси была она иногда живяе, иногда нежняе, иногда великолепняе, важняе и проч., но у них она не тоническою долготою произносилася, как у нас, но по сопряжению литер, и по правилу некоторыя способности и узаконения. Пример дактилического стопосложения:
Полное сердце отравы,
Мучь возмущая мой дух.
Прежние жизни забавы
Скроются скоро все вдруг.
Как возложенное бремя.
Можно тебя мне снести!
Кончилось радостей время:
Вечно драгая прости!
Или:
Старый обычай и давняя мода,
Были б ворота всегда на крепи,
В доме всегда у приказного рода
Пес на часах у ворот на цепи.
Дворник забывшись не запер колитки,
Следственно можно втереться во двор.
В вымыслах мудрые остры и прытки:
Входит мудрец тут, а именно вор.
Амфиврахий — стопа, изображающая сама собою и живность и нежность. Пример сего стопосложения:
Терзай мя рок злобный,
Рви сердце ты в части,
Во все ты напасти,
Меня уж вовлек.
* * *
О грозное время!..
Ах! Нет моей мочи…
Дражайшие очи,
Простите на век!
Или:
Покойник в стакане на дне и, мой свет,
Умершего мужа там вижу портрет.
По етой причине
Возможно ли ныне,
Когда я несчастна осталась одна,
Любезным сосудом мне пить не до дна?
Анапест — гордая и живая стопа, могущая употребляема бытии в одах, ежели бы наши строфы не присвоили себе от г. Ломоносова по примеру немецких од ямба, чему и я во время моей молодости участником стал, последуя тем же немцам. Но ямб не извержется уже из наших од, хотя совершенное оного извержение и не надобно. Г. Ломоносов и хорея никогда не употреблял, но я, подражая и естеству и французам, хореические оды сочинял, хотя французское лирическое стопосложение и не имеет точной гармонии, но только хореическими тонами отзывается. Анапестические стихи сочетания почти не терпят, и красивы только одними рифмами мужескими. Здесь положу я ко примеру анапеста, как он со другими стихами сопрягается: я беру нарочно такие стихи, где каждый стих особливого стопосложения, и как бы взирая на сей образец, все стопы порознь употребить было можно:
X. Вниди в нежно сердце Прокрисы прекрасной,
Я. И нежность ты ее на гордость премени:
Ам. Возволнуй ее сердце, как море волнует:
Ан. Ты востань на того, кто ей мил паче всех:
Д. Дай ей склонитсья к тому, кто противен!
Пример анапестов.
Нес мужик пуда три
На продажу свинцу в небольшой котоме:
Изгибается он, да нельзя и не так,
Вить не грош на вино он несет на кабак.
Мир ругается, видя, что гнется мужик,
Свинценосца не кажется труд им велик.
Им мужик отвечал:
Труд мой кажется мал,
Только бог это весть,
Что в котомишке есть:
Да известно тому,
Кто несет котому.
Хорей, и дактиль по нем, суть нежные стопы, ямб и анапест живностные, амфиврахий — нежности и живности смесь. И все российскому языку и свойственны и полезны. Но где нет правильного стопосложения, тамо нет и стихов, сколько же стихов останется стихотворцев, сочиняющих стихи по привычке и не знающих о правилах стопосложения!
Спондей должен бы был состоять из двух долгих слогов, как пиррихий из двух коротких, но пиррихий сам собою стоять не может и превращается, как уже сказано, так без превращения и. спондей тоническою долготою стоять не может.
Сказано и то, что спондей невежественных авторов во заблуждение приводит. Поправить это и объяснить легко, но должно принятся за грамматику г. Ломоносова: грамматические наставления учащегося стопосложению еще больше затмят, а кроме сей дурной и портящей весь язык грамматики нет, и должно прибегнуть по крайней мере к чужих языков общей грамматике, а кто чужих языков не знает, тому стихи сочинять никак не возможно.
Пиша о стопосложении, не надлежало бы мне поминать о частях языка, но по несчастью наши рифмотворцы, или паче желающие быти рифмотворцами, грамматических оснований не знают, так конечно мне за самые мелочи, вступая в истолкование стопосложения, ухватиться надобно, ибо без того все мои ясности на турецком языке писанными покажутся. Кто не удивится, что есть авторы во стихотворении, не знающие грамматических правил? Есть, но таковы и стихи их.
Язык наш, не требуя артикелев, имеет восемь частей слова. Сии части суть: и_м_я, м_е_с_т_о_и_м_е_н_и_е, г_л_а_г_о_л, п_р_и_ч_а_с_т_и_е, н_а_р_е_ч_и_е, п_р_е_д_л_о_г, с_о_ю_з, м_е_ж_д_о_м_е_т_и_е. Я называю сии части так, как их наши предки назвали и под коими званиями они известны, ибо в перемене названия их нет и нужды.
Имя делится на существительное и прилагательное, а существительное — на собственное и нарицательное. Имена существительные: с_т_р_а_н_а, г_о_р_о_д, и_с_т_и_н_а, л_ю_б_о_в_ь: сии суть нарицательные, собственные: П_а_в_е_л, К_а_т_е_р_и_н_a, M_о_с_к_в_а, Р_о_с_с_и_я.
Имя прилагательное: в_е_л_и_к_и_й, п_р_е_м_у_д_р_ы_й, к_р_а_с_н_ы_й, с_в_е_ж_и_й и проч.
Глаголы суть: л_ю_б_л_ю, в_и_ж_у, с_л_ы_ш_у, в_к_у_ш_а_ю, о_б_о_н_я_ю, о_с_я_з_а_ю и проч.
Причастия суть: л_ю_б_я_щ_и_й, л_ю_б_и_в_ш_и_й, в_к_у_с_и_в_ш_и_й и пpoч.
Наречия суть: л_ю_б_е_з_н_о, с_л_ы_ш_н_о, х_о_р_о_ш_о и проч, но как скоро скажется ‘л_ю_б_е_з_н_ы_й, л_ю_б_е_з_н_а_я, л_ю_б_е_з_н_о_е, тогда оно станет прилагательным именем. Другие наречия суть: т_а_м, к_у_д_а, к_о_г_д_а, в_ч_е_р_а и проч.
Предлоги суть: в_о, к_о, н_а, п_р_и, в_о_с, в_о_з и проч.
Союзы суть: и, ж_е, и_б_о, и проч.
Междометия суть: о! а_х! у_в_ы! и проч.
Ежели спондей состоит из двух существительных, так который слог к выражению автора важняедот и длинняе, то есть тот силу у другого слога и возьмет. Прим<ер>:
Огнь, ад,
Меня страшат.
А_д больше устращати должен, нежели о_г_н_ь, следовательно а_д долгим слогом положен, а о_г_н_ь коротким.
Переставь сии два слова, так слабость и выйдет.
Ад, огнь меня страшат.
А когда я в хореические сей стих преврачу стопы или и ямбические разнесу слова ад и огонь, тогда каждый долгий слог силу свою удержит: наприм<ер>:
Ад и огнь меня страшат.
Или:
И ад и огнь меня страшат.
Местоимения включил г. Ломоносов во частицы, но и едино стопосложение его сию непростительную прошибку обличает, ибо местоимения иногда и у самых существительных имен во стопосложении силу отнимают: прим<ер>:
Бог мой велик: твои презренны боги.
Частица ли ето, когда она силу, и у главного во всем языке существительного имени, силу отъемлет? А если я так скажу:
Бог мой вечен, век мой краток
В который слог биет разум, тот и доле из двух долгих.
При прилагательных то же примечается: прим:
Бог мудр, а я безумен.
Мудр бог, а не я.
В первом стихе слог, изображающий имя божие короче, а во втором доле.
О глаголах то же:
Скот ест траву.
Скот ест траву, а не я.
Он ест траву.
Он ест траву, а не я.
В первом стихе долгой слог е_с_т, а в другом долгой слог с_к_о_т. Местоимения также: в первом долгой слог е_с_т, а в другом о_н.
Причастия и наречия сему же правилу надлежат, ибо сие общее правило есть и словам и речениям.
Существительными именами изображаются вещи или знаменования чего-нибудь под образом вещи. С_о_л_н_ц_е, м_е_с_я_ц, и_с_т_и_н_а, л_ю_б_о_в_ь, к_р_а_с_о_т_а, з_д_р_а_в_и_е и проч., сии изображения суть важнейшие, так и во стопосложении они сию важность удерживают: и что сказано о моносиллабах, то же и не в односложных примечается.
Местоимения второе важности имеют место и отнимают, как объявлено, часто силу и у существительных.
Глаголы суть описания наших действий и третье место имеют, отъемля часто силу и у существительных и у местоимений.
Прилагательные и причастия так же.
А г. Ломоносов, отняв силу у местоимений, нередко тем стопосложение свое обезображивал.
Наречия суть не слова, но речения, но и они иногда у имен, местоимений, прилагательных, причастий и глаголов силу отъемлют.
Вот от чего грешил г. Ломоносов иногда во стопосложении, да и очень часто, а г. Тредьяковской всегда, ибо он себе никак сего правила, сколько я ему ни толковал, вообразить не мог. Кто привыкнет ко правильному стопосложению, так он почти никакого затруднения не причиняет, но ко привычке сей потребно много практики, а еще и больше расторопности.
Предлоги и союзы суть частицы, а не слова и не речения, и корня не имеют. Они никогда при словах и речениях односложных силы не имеют, так желал бы я, чтобы ко просвещению своему, незнающие прямого стопосложения, хотя бы уже предлогов и союзов долгими слогами не делали, а незнание сего паче всего строчки их, называемые стихами, противными делает слуху.
Не долго буду я искати примеров и от слов и речений происходящего безобразия, а происходящих от предлогов и союзов гадостей еще больше.
Междометия о! ах! по обстоятельству изъяснения могут быть и долгими и краткими. Они знаки восклицания, как и неединосложные, а им еще соучастны звательные падежи: б_о_ж_е! г_о_с_п_о_д_и! и другие. А при предлогах и союзах и они всегда долги.
Первые примеры дурного стопосложения возьму я из г. Тредьяковского.
На что долго искать, возьмем первую его басенку, из сочиненных им для опытка, говоря его словом:
‘Петух взбег на навоз, а рыть тот вскоре’,
П тх | взбг н? | н? вз
Вторая стопа вместо желаемого ямба есть хорей. Хвзбе — тут изобильное слияние негласных литер, и нежному слуху несносно.
Взбег есть глагол, а не предлог, от чего не та стопа и вылилась.
А рыть | на чав | тот вскоре |
Союз а никак тут не вместен: потребен союз и, ибо сопротивления здесь нет. Если бы так было: П_е_т_у_х в_з_б_е_г н_а н_а_в_о_з, а р_ы_т_ь е_г_о н_е м_о_г, тогда бы брело, колико стих ни скареден.
Что до склада сего автора касается, так ето и критики не достойно, ибо всех читателей слуху он противен толико, что подобного писателя никогда ни в каком народе от начала мира не бывало: а он еще был и профессор красноречия! Все его и стихотворные сочинения, и прозаические, и переводы таковы, так оставим его, ибо нет моего терпения смотрети в его сочинения.
Посмотрим на г. Ломоносова, человека имущего достоинство.
Четвертой стих первой его оды:
Что всех умы к себе влечет?
Ч_т_о есть и местоимение, ч_т_о есть и союз: здесь ему потребно местоимение, а по стопосложению вылился союз, и стих плох стал.
Ш_у_м_и и в_е_д_и не знаю почему рифма: ч_у_д_и_т_с_я и в_м_е_с_т_и_т_ь_с_я не знаю ж почему. В_с_е_я з_е_м_л_и д_и_в_а, д_и_в_а — в оду не годится. Прочие рифмы: в_з_и_р_а_е_т, у_м_е_щ_а_е_т, к_и_ч_л_и_в_ы, п_р_а_в_д_и_в_ы_й, чем полны его оды, все стихотворения, не знаю по какому рассудку сочинениями великого стихотворца почитаются! Такими неисправностями и стопосложения и грамматики заставит он сожалети потомков наших о своей нечистоте и о изобильных ему или по пристрастию, или по незнанию, или по покровительству похвалах. Нет ни гармонии ни хороших рифм, но сквозь сию темноту я еще в нем способность вижу в рассуждении лирического стихотворения. Ах, если бы его со мною не смучали, и следовал бы он моим советам. Не был бы он и тогда столько расторопен, сколько от самого искусного стопослагателя требуется, но был бы гораздо исправняе: а способности пиитичестовать, хотя и в одной только оде, имел он весьма много. А ныне, и в то самое время, когда он меня восхищает, от себя и отвращает, хотя и есть при всех недостатках у него прекрасные строфы. Р_а_з_м_ы_ш_л_е_н_и_я о в_е_л_и_ч_е_с_т_в_е б_о_ж_и_е_м при всех недостатках хороши. А из светских его строф я охотникам следущие препоручаю.
Из I Оды: 9. 11. 16. 18. 22. 23. 25.
Из II Оды: 2. 7. 10. 11.
Из III Оды: 1. 4. 11. 12.
Из IV Оды: 8. 9. 20. 21.
Из V Оды: 5. 9. 11. 12. 17. 18. 19. 24.
Из VI Оды: 14.
Из VII Оды: 10. 11. 12. 13.
Из VIII Оды: нет ни единыя отличныя строфы.
Из IX Оды: 6. 11.
Из X Оды: 1. 2. 3.
Из XI Оды: 1. 2. 3. 4. 17. 19. 20.
Из XII Оды: 5. 6. 9. 11. 12. 13. 14. 17. 22.
Но все сии прекрасные строфы или некоторой или многой поправки требуют.