О состоянии Российского флота, Головнин Василий Михайлович, Год: 1824 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 70 минут(ы)

В. М. Головнин
(Мореходов).

О состоянии Российского флота.

С рукописи, найденной в неполном виде в бумагах автора.

Предисловие

Необыкновенное и странное положение, до коего ныне доведена Россия, и всеобщий ропот, во всех состояниях, по целому государству распространившиеся, произвели между прочими политическими мнениями, разные суждения и толки на счёт морских наших сил. Эти-то суждения и толки были причиною, что я, мирный житель берегов Оки, решился изобразить со всевозможною точностью и совершенным беспристрастием, то положение, в котором ныне флот наш находится. Предмет сей довольно важен и заслуживает большего внимания, нежели как, может быть, некоторые думают, и потому-то в замечаниях моих об оном я говорю несколько пространно.

Я имел ещё и другие причины, подробно излагая мои мысли, подкрепить их везде примерами и доказательствами: свет, сколь ни уверен, что познание и мудрость не всегда бывают уделом седых голов, но при всём том, в важных делах охотнее верить старикам. Мичманское звание не благоприятствует авторству: публика обыкновенно под названием мичмана разумеет молодого неуча, воспитанника Морского Кадетского Корпуса, куда юноши низшего дворянства определяются с тем, что б позабыть благонравие, почтете к старикам, словесность и иностранные языки, если были дома учены им, а в замену научиться неопрятности, неповиновение и малой частице некоторых математических наук, и потому, не надеясь убедить читателей моих, сказав им, что я хотя и мичман, но мичман почти полстолетия приживший и находившийся в разных походах, я убеждаю подробностью доказательств.

Когда я решился описать нынешнее состояние нашего Флота, то нарочно для того приехал в Петербург, несколько раз ездил в Кронштадт, возобновил старое знакомство, свёл новое, распустил слух, что желаю определиться к Адмиралтейству. Сие последнее обстоятельство давало мне право предлагать на счёт морской службы вопросы, с такою подробностью, которая в другом случае показалась бы неуместным, скучным любопытством. Всё слышанное мною я обстоятельно записывал, потом рачительно сличал, в чём находил противоречие, то выкидывал, а что было всеми или многими согласно утверждено, то оставлял. В сомнительных или невероятных случаях прибегал к письмоводцам и, платя им щедро, получал списки с подлинных бумага. Запасшись таким образом материалами, составил я сие описание, за верность коего могу, как говорится, головою ручаться.

31 Декабря 1824 года.

Тульской Губернии деревня Н.

О нынешнем состоянии русского флота.

(писано в 1824 году).

Если бы хитрое и вероломное начальство, пользуясь невниманием к благу отечества и слабостью правительства, хотело, по внушениям и домогательству внешних врагов России, для собственной своей корысти, довести разными путями и средствами флот наш до возможного ничтожества, то и тогда не могло бы оно поставить его в положение более презрительное и более бессильное, в каком он ныне находится.

Если гнилые, худо и бедно вооруженные и еще хуже и беднее того снабжённые корабли, престарелые, хворые, без познаний и присутствия духа на море флотовожди, неопытные капитаны и офицеры, и пахари, под именем матросов, в корабельные экипажи сформированные, могут составить флот, то мы его имеем. О таком, справедливо изображенном мною, состоянии своего Флота Россия не знает, но иностранцам оно известно в подробности: они смеются и удивляются, не понимая на какой конец мы бросаем (конечно, не от избытка государственных доходов) по 20-ти миллионов в каждый год, что б истреблять леса и превращать их в корабли, тот час гноить в Кронштадте, без всякой жалости, доставляя лишь случай небольшому числу высших чиновников пресыщаться и богатеть, а низших классов разночинцам иметь хлеб насущный, расхищая казну. Англичане, в одном периодическом сочинении, весьма основательно заметили, что Россия содержит флот свой не для неприятеля, а для приятелей, чрез сие они хотели сказать, что она старается уверить невежествующих своих подданных, будто и в самом деле имеет морские силы, которые однако ж в существе столь ничтожны и презрительны, что не могут произвести никакого влияния над действиями других держав в море.

У нас обыкновенно думают, что неимение портов при океане, климат, на 6 месяцев в году запирающий все наши гавани, и недостаток торгового мореплавания, суть единственный причины худого состояния нашего флота, и потому-то многие даже утверждают, что для России иметь его вовсе не нужно. Но с сим мнением нельзя согласиться. Вышеупомянутые причины, конечно, препятствуют довести морские силы до возможного совершенства, но отнюдь не мешают содержать их в весьма ‘хорошем состоянии, которое давало бы значительный вес действиям государства в морских воинах, даже и тогда, когда бы флот, от превосходства сил неприятельских и не трогался из гаваней своих, но стоял бы в них, будучи лишь в готовности. Впрочем, насчёт уничтожения флота, должно сказать, что гораздо лучше вовсе не иметь его, чем иметь в таком состоявши, в каком он ныне находится. Бессилию и жалкому положению флота нашего есть другие причины, причины столь очевидные и ясные, что для убеждения в них самых упрямых политиков нашего правительства, стоит только изложить их без всяких доказательств.

Предмет сей довольно важен и конечно для надлежащего изложения оного требует не мичманского пера, но как и в грязи иногда золото попадается, то ласкаюсь утешительною надеждою, что и в моём мнении может что-либо сыскаться, хоть одна строка, достойная министерского доклада.

Для удобного изъяснение мыслей моих я раздел сочинение сие на три главы: в первой, изложу причины упадка и нынешнего горестного положения флота, во второй, представлю средства и способы, которые правительство всегда имело и теперь имеет в своей власти для приведения его в лучшее, возможное состояние, и наконец, в третьей главе, надеюсь доказать пользу и даже необходимость для России содержать значительные морские силы.

Глава I.
О причинах упадка и нынешнего несчастного положения русского флота.

Причин сих пять: 1-я, бестолковое и перепутанное образование всех частей, главное управление морских сил составляющих, 2-я, бедное, унизительное содержание адмиралтейских чиновников и мастеров, внутренне оправдывающее их перед начальством, совестью и присягою, и некоторым образом перед отечеством, в разных злоупотреблениях, к коим прибегают они для прокормления себя с семействами,

5-я, рассеянное положение в самой столице главных адмиралтейских верфей, магазинов и других заведений, благоприятствующее и способствующее всем злоупотреблениям, клонящимся к похищению казённого имущества, 4-я, весьма дурное управление портов, беспечность в сохранении кораблей и несоответствующее званию устройство команд и служителей, и наконец, 5-я, невнимание, презрение, несправедливость и даже притеснение всегда и во всех случаях правительством морской службе оказываемые.

Первая причина: бестолковое и перепутанное образование всех частей, главное управление морских сил составляющих.

Кто знает ход адмиралтейских дел, тот уверен в существовании сей первой причины, но для посторонних нужны доказательства, а какие доказательства могут быть убедительнее и сильнее примеров? И так, вместо всех умствований и суждений, буду доказывать справедливость моих предположений примерами.

Благоразумная экономия есть душа всех частей государственного правления, а при нынешнем беспорядочном течении адмиралтейских дел, по естественному движению вещей, экономия сия ни под каким видом существовать не может: возьмём в пример наипервее подряды, посредством коих главнейшие суммы расходуются: как они по адмиралтейскому ведомству производятся? Положим, Исполнительная Экспедиция делает подряды, сначала, на основании общих узаконений, желающие принять подряд вызываются чрез газеты обоих столиц и в тоже время о содействии в приискании подрядчиков делаются отношения к агенту казённых дел и сообщается в Главную Контрольную Экспедицию [Таковой контрольной или, лучше сказать, надзирательной экспедиции ни по которому ведомству, кроме морского, во всей Российской Империи не существует, и не мудрено, ибо самая обязанность сей экспедиции, совершенно невозможная в исполнении, тотчас покажет, что она учреждена необдуманно: возможно ли сыскать несколько десятков чиновников, которые бы имели все нужные сведения, чтобы быть верными судьями качества и доброты столь великого множества разнородных вещей н материалов, которые требуются для морского ведомства? И могут ли сии чиновники, при ежедневых почти беспрестанных относках и приёмах всякого рода вещей по всем магазинам, в разных частях города разделенных, усмотреть, что бы как в отпусках, так и в приёмах не было никакого излишества или недостатка и что б всё принятое было надлежащей доброты. Однако ж рапорты содержателей на сей предмет они свидетельствуют, как бы и действительно были уверены в истине того, что подписывают! Не есть ли это один пустой обряд и не значить ли сие, что правительство само себя добровольно обманывает, ибо предполагает там верный, беспристрастный надзор, где в самом деле его нет, да и быть не может. Прибавить к сему должно, что многие из сих контролеров суть люди молодые, неопытные, даже есть мальчики, под названием воспитанников служащее, кои к советникам сей экспедиции приданы в помощь, по невозможности сим последним везде быть и во всём успевать. Происшествие, при самом начале сего контроля, в здешних экипажных магазинах случившееся, и которое привело в стыд и замешательство единственного виновника основания сего нелепого учреждения, — свидетельствует не только о бесполезности, но даже о вреде, от оного происходящем. Содержатель изобличил одного из своих вахтёров в излишнем, значительном отпуске вещей из магазинов, отпуск же производился, как говорится, при контрольном свидетельстве. Когда при следствии спросили вахтера, каким образом мог он похищение сие сделать так, что контрольный воспитанник сего но приметил, то он признался, что контролер был им подкуплен, — и чем же? Десятью рублями!!! Воспитанник был мальчик, однако ж офицер, но как он находился в родстве с советником, то его посекли розгами, и тем дело закончили], а равным образом подряжающая экспедиция пишет, с приложением ведомостей о нужных ей вещах, материалах, или охотниках на разные работы в Градскую Думу и к Обер-Полицеймейстеру, чтобы они объявили [Сей уничтоженный и ныне бесполезный способ вызывания подрядчиков Адмиралтейская Коллегия, с утверждения Начальника Морского Штаба, возобновила сама собою, в противность всем законам, ссылаясь на Регламент Петра Великого о управлении Адмиралтейством и Верфью, в котором, между прочим велено: ‘ Вызовы о подрядах в Петербурге прибивать в удобных местах с барабанным боем, в других городах оповещать чрез их магистраты’, ибо тогда газеты внутри России мало известны били, но коллегия смешала С. Петербургскую думу с иногородними магистратами и позабыла, что ныне Высочайшим повелением запрещено публикации прибивать по углам улиц и производить оные с барабанным боем. Против сего противозаконного поведения генерал-интендант Головнин протестовал, но ‘ протест его ни начальством Морского штаба, ни коллегией уважен не был’] о сём подряде по городу и первая доставила бы справочный цены, а между тем отношением просит разные другие ведомства [Как, например: Комитет городских строений, Гвардейскую Казарменную комиссию, Экономический комитет военных поселений, Комитет построений Градской Тюрьмы, Гоф-Интендантскую контору, Военного ведомства департаменты: провиантский, Комиссариатский, Инженерный н Артиллерийский и некоторые другие места] уведомить её, не были ли у них такие же вещи или работы в подряде и по каким ценам [Правило без пользы для казны, но с тайною и дальновидною целью своекорыстия Начальником Морского Штаба в 1823 году введенное, чтоб сверх способов, определённых законами, которые каждый шаг определяют, как поступать при подрядах, сбирать ещё справки ценам вещей от посторонних ведомств, кроме своей беззаконности, причиняет чрезвычайную медленность в делах, коих ход иногда совершенно останавливает и возвышает цены на подрядные и покупные вещи. Генерал-интендант Головнин и против сего нововведения подал протест, который был принят хуже первого, — и весьма естественно, ибо Головнин трогал самую нужную струну: хотел и, сам не ведая того, пресечь обильный источник богатств, в тайне и во тьме в подвалы корыстолюбца лившийся. Протест сей, как черная кошка, пробежал между начальником штаба и генерал-интендантом].

Сохранив все сии обряды, ждёт она подрядчиков, которые, явившись, тотчас взносят законные залоги, и в назначенные вызовом сроки, торгуются, по окончании первых торгов, опять производится публикация с ценами и назначается вновь торг, о чём и агент казённых дел извещается, когда же все законами предписанные правила соблюдены, окончательный торг и переторжка сделаны, когда во всяком другом ведомстве подряд представлен был бы к высшему начальству на утверждение, тогда в морском ведомстве дело ещё длится и остается в бездействие за неполучением справок от посторонних ведомств, по недели, по две, по месяцу и даже более, посторонние же ведомства, зная, что таковые справки морское ведомство от них требует произвольно, без всякого законного на то основания, не стесняются удовлетворять оное, ибо не боятся подвергнуть себя за такую медленность какому либо замечанию, а Экономический Комитет Военных Поселений решительно отказал одной экспедиции [Кажется, Исполнительной] в удовлетворении её требования о ценах, поставив ей на видь, что на сей предмет нарочно определить агент казённых дел, без которого ни одно ведомство не может ни контракта заключить, ни покупки совершить, следовательно к нему и должно обращаться за справками. Экспедиция о таком отзыве комитета представила коллегии, a сия — начальнику морского штаба, который, проглотив пилюлю, замолчал. Надлежало бы и другим местам, не удовлетворяя своекорыстных видов морского начальства, поступить также, но они на сие еще не решились и продолжают, хотя с крайнею медленностью, отвечать на запросы справками. Впрочем, сия-то самая медленность и составляет ту тонкую и тайную цель, с коею порядок сей, или лучше сказать беспорядок, введён в производство подрядов, ибо подрядчик, за коим остались цены, наскучив медленностью и неизвестностью, останется ли за ним подряд или нет, и теряя проценты на залоги, несколько месяцев лежание в экспедиции, и не получая от неё никакого решения, потому что ей запрещено представлять, не собрав всех установленных начальством справок, прибегает с просьбою к самому начальнику штаба, который, буде просьба снабжена давно желанными и основательными, должный вес имеющими документами, спрашивает, в каком положении дело о таком-то подряде и велит без дальних околичностей оное представить, куда следует, на утверждение [По делу подряда на очистку нечистот при С. Петербургских адмиралтейских зданиях, простиравшегося свыше 150-ти тысяч, Сенат проник тайну и велел, пополнив дело не достававшими справками, вновь представить, хотя справки сии не были на законах основаны. Тут и Н. М. Ш. и подрядчик съели гриб], тем дело заканчивается и цель достигается.

Но чаще случается, что плохой и неловкий подрядчик с непонятным терпением ждёт конца дела, и если по собрании справок откроется, что другие ведомства сделали подряды дешевле адмиралтейского, то снова делаются вызовы, и подрядчика склоняют взять, если не дешевле, то, по крайней мере, не дороже других ведомств, тогда дело ещё более длится.

Бывали примеры, что по Исполнительной и Хозяйственной Экспедиции подряды продолжались почти по году [В начале 1823 года начатые и в исходе следующего года конченные подряды на очистку нечистот и доставление заурядных вещей] и даже более.

Но всего чудеснее и непонятнее встречается в адмиралтейских подрядах, что все поставки обходятся адмиралтейству дешевле или, по крайней мере, не дороже других ведомств, между тем как приём подряженных вещей и уплата денег за оные сопряжены едва ли не с большими еще затруднениями и препятствиями для подрядчика, чем производство самых подрядов, и наверное можно доказать, что в других местах подрядчик не встретить десятой доли тех проволочек и натяжек, какие он должен испытать при сдаче вещей и получении денег, имея дело с адмиралтейством [Обряд сей таков: подрядчик следующие по контракту материалы и вещи за свой счёт ввозит в адмиралтейские магазины, где их осматривают и принимают главный содержатель магазинов (экипажмейстер, чиновник, определённый к магазинам со стороны экспедиции, контрольный советник и художник того мастерства, к которому вещи по роду своему принадлежат. Что б материалы были удостоены к приёму, подрядчик должен, известными ему способами, угодить всем оным четырём приёмщикам, иначе сто раз ввезёт и вывезет свой материал и всё не будет принят. Потом, когда он и сбудет его с рук, но не прежде получить деньги, пока не совершится следующий обряд: экипажмейстер подаёт в экспедицию о принятии вещей, так называемый форменный рапорт, с засвидетельствованием всех вышеупомянутых лиц. Сей форменный рапорт не просто заключает в себе роспись принятым вещам, но с отметками, на которой странице шпуровых книг каждая вещь по магазинам в приход записана, для составления такого рапорта потребно время, а пока он составится, подрядчик ждёт.

Когда рапорт поступить в отделение экспедиции, тогда проверяют его там контрактом и нарядами, данными подрядчику, делают расчёт, сочиняют записку и подают в экспедицию, которая со своей стороны также обязана рассмотреть и сообразить по существу дела записку сию, которую наконец представляет со своим мнением и заключением в коллегию, а подрядчик ждёт.

Потом коллегия приступает к слушанию представления экспедиции, судит-рядит, делает определение, составляет журнал и пишет представление к начальнику Морского штаба, а подрядчик всё ждёт!

У начальника штаба директор его или он сам так же дело не вдруг пропускают, также строго оное рассматривают и напоследок решат о выдаче денег окончательно. Но на сём продолжительном пути, которым дело совершить должно, встречаются места шероховатые, которые для успешного хода дела подрядчик должен подмазывать, иначе оно остановится, возникнут запросы, пояснения, дополнения и проч. и дело протянется лишний месяц и более, а подрядчик всё-таки ждёт да пождёт.

Когда же дело получить решительное окончание, тогда повеление начальника Морского штаба о выдаче подрядчику денег шествует в экспедицию тем же путём, каким и дело к нему шло, получив разрешение, начальник экспедиции даёт своему казначею указ удовлетворить подрядчика.

Надлежит заметить, что в принятых материалах или в произведении каких-либо работ по подряду, как коллегия так и начальник Морского штаба удостоверяются единственно свидетельством экспедиции, а сами не проверяют справедливость её представлений, надлежит так же заметить, что законы велят сохранять контракты свято и ненарушимо, как бы самим Императорским Величеством были они заключены, следовательно у неправого подрядчика и денег, в уплату ему следующих, казна не вправе удерживать ни одного дня, и потому, кажется, надлежало бы деньги, долженствующие идти в уплату подрядчикам, отпускать в экспедицию заблаговременно и так разрешать ей немедленное удовлетворение подрядчиков, коль скоро они исполнят свои обязанности. Но зачем же в обряд введены проволочки? Вопрос сей не требует ответа!!!]. Чем же можно изъяснить сию премудрую задачу? Вот чем: злоупотреблениями, в высочайшей степени по морскому ведомству существующими, и тем ещё, что в сей части государственного правления формы и бумажный обряд более уважаются, чем истинная польза казны. Кто бы поверил, что б какой-нибудь частный человек, сколь бы ветрен и расточителен он ни был, вздумал у себя начать производство каменных работ и крыть дом железом в октябре и ноябре, а по адмиралтейству это было и бывает ( в 1823 году в главных магазинах, Новою Голландией называемых, каменные и кровельные работы производились в октябре и ноябре, при морозах до — 10# доходивших), и хотя эти работы чрез год или два потребуют важных и дорогостоящих поправок, но адмиралтейству до того нужды нет, лишь бы оно, превратив октябрь в май, уторговало у подрядчика хоть грош с рубля. Впрочем, подрядчики ни мало не затрудняются делать такую уступку, ибо когда адмиралтейские работы начинаются, тогда во всех других местах оные кончатся, следовательно работники, будучи праздны и желая до наступления зимнего пути воспользоваться какою бы то ни было работою, соглашаются с подрядчиком на всякую плату.

Но как подрядчики могут при всех затруднениях и проволочках в их делах и расчётах с адмиралтейством ставить оному вещи и материалы не дороже тех цен, коими приобретают их другие казённые места? Этот весьма важный вопрос даёт повод к заключению: или все казённые ведомства, опричь морское, за приобретаемые ими подрядами и покупкой вещи платят несравненно дороже настоящих цен, или морское ведомство, вместо добротных вещей и материалов, кои по закону следует ему иметь, принимает от подрядчиков посредственные и негодные. Кажется нельзя затрудниться в выборе, которому из сих двух заключений верить должно! Вот предмет, истинно достойный внимания и всей деятельности Государственного Контроля, а не мелочные учеты мало значащих сумм, коими ныне по большей части Ревизионное Правление занимается!

После подрядов, вторым и одним из главнейших примеров беспорядочного течения адмиралтейских дел, должен служить способ, коим потребляются материалы по кораблестроительной и экипажной части. Почти вообще ни на какие изделия не существует сметных, испытанных и утверждённых положений! Для делания самомалейшей обыкновенной штатной вещи, равно как и линейного корабля, дается особый наряд, художник того мастерства составляет смету, которую директор кораблестроения утверждает: в сём случае директору полагается быть сведущим и знатоком опытным в 20-ти разнородных художествах [Шлюпочное, мачтовое, блоковое (к оному принадлежит мастерство для конюшни экипажей), столярное, машинное ( делание пушечных станков), такелажное, парусное, кузнечное, слесарное, котельное, фонарное, брансбойтовое, купорное, канатное, резное, малярное], ибо иначе он и сметь утверждать не мог бы. По сей смете отпускаются материалы и вещь приготовляется. Итак, что бы сделать одну вещь, надлежит написать несколько указов и несколько рапортов и выдать материала, сколько художник рассудит потребовать. А как при адмиралтействе в течение года, приготовится несколько тысяч вещей, то каково должно быть письмоводство? И сколько потребно писцов для производства оного, а равно и бухгалтеров для учета?

Когда мастер сделает вещь, он представляет роспись употребленным на неё материалам, экспедиция велит директору поверить оный расход, а как таковых расходов в одну недолго бывает иногда по ста и более, то если бы директор и других занятий не имел, и тогда бы сил его не достало исполнить эту обязанность, и потому утверждение им смет и последующая поверка употребления материалов, не что иное как одна пустая форма, происшедшая от узаконения, в исполнении невозможная.

Такой беспорядок приводить и счетную часть в замешательство и в великое затруднение. Бывший генерал-интендант Миницкий, долго в разных званиях служивший при адмиралтействе и совершенно сведущий в делах, до части сей касающихся, ввёл было другие правила и порядок для отпуска по мастерству материалов, употребления оных и для учета расхода им. Правила (*) и порядок, им введённые, суть таковы, каких нельзя лучше придумать в нынешнем образовании адмиралтейская правления. Коллегия их во всех частях совершенно одобрила, но начальник морского штаба отвергнул, ссылаясь на регламента Петра Первого, который во многих отношениях давно уже совсем изменился, и таким образом восстановил прежний хаос и бумажную пучину, поглощающую Исполнительную Экспедицию час от часу более и более.

Излишняя переписка и многосложный бумажный обряд, ни к какой полезной цели не ведущий, чрезвычайно также увеличивают запутанность адмиралтейских дел, обременяют письмоводителей, затрудняют счетную часть и подают впоследствии причину считателям ко множеству беспокойных вопросов.

Например: Экипажное Отделение даёт (именем своей экспедиции) указ экипажмейстеру отпустить какие-либо материалы к известному мастерству. Материалы эти тотчас по отпуску записываются по магазинам в расход, но мастерство не может записать их в приход, пока не получить на то указа от своего (Кораблестроительного) отделения, принадлежащего, впрочем, к той же самой экспедиции. Отделение же сие, будучи, так сказать, задавлено бумагами, не может успевать с своевременною выдачею указов, и часто даёт оные чрез несколько уже месяцев и даже чрез год.

Счетная экспедиция, находя в магазинных книгах материалы, записанные расходом, и не видя их в тоже время по книгам мастерства в приход, делает запрос. Начинаются справки, переписка, сношения, все, которые отвлекают письмоводцев от текущих дел и старые дела способствуют запущенности и запутанности новых.

Но если бы, вместо сего многого бумажного беспорядка, постановить: поелику экипажные магазины и мастерства состоять в зависимости и под начальством одной и топ же экспедиции, то указ, данный одному из сих месть, буде касается и до другого, то и на опое действуете, и потому, коль скоро магазинам дань указ на отпуск материалов к какому либо мастерству, то мастерство, приняв оные, списывает с указа копию, и по оной записывает вещи в приход, донеся своему отделению. Тогда вещи сии, будучи в один и тот же день записаны расходом и приходом, ни мало не затрудняли бы ревизионную часть и избавили бы экспедицию от тысячи пустых запросов.

Второй пример: Адмиралтейская Экспедиция просить Исполнительную о повелении сделать на Ижорских заводах для Кронштадтских укрепляй пушечные станки, или иное что, наряд дан, вещи сделаны, как же они доходят до места своего назначения? Ижорские заводы отсылают их при накладной в Петербургские экипажные магазины, где записывают их по книгам в приход, отсылают при накладной в Кронштадтские экипажные магазины и записывают в расход, Кронштадте экипажные магазины, записав их в приход, -записывают и в расход, отпустив в артиллерийские магазины, откуда уже вещи отдаются к месту, для коего они сделаны. Но всего смешнее в сём нелепом обряде есть то, что весьма часто по скорости вещи прямо с Ижорских заводов доставляются в свое место, а обряд бумажный по магазинам совершается уже после, иногда чрез месяц и более. Нередко случается, что вещи до настоящего своего места доходят поврежденным или не совсем полным прибором, тогда начиняется предлинная переписка и розыски о виновном в небрежении. Но если б вещи, делаемые на заводах, или при мастерства для других экспедиций прямо поступали в их магазины, тогда подобные путаницы не могли бы случиться да и для счетности было бы легче и удобнее в двух книгах смотреть отпуск и приём вещей, чем следовать за ними из книги в книгу, в которых иногда и след теряется. В пользу вышеизъяснённого перевода вещей чрез магазины ничего нельзя сказать [Некоторые обряд сей основывают на узаконении Петра Первого, ибо в Регламенте о управлении Адмиралтейством и Верфями, Главы 12-й в 7-мъ пункт сказано: ‘А которые материалы выдаются мастеровым людям, помесячно брать у них ведомости, что издержано в недвижимую корабельную и прочих судов работу и что осталось? А что у которого мастера сделано будет движимых работ, и брать у них в магазин, и из магазина раздавать куда надлежит: а не от мастеров быть расходу’. Но сие узаконение весьма ясно запрещает из мастерских отпускать вещи прямо к делу, магазины же, как экипажные, так и Адмиралт. и Хозяйств. Экспедиции — равно магазины, будучи подвержены одинаковым правилам, одинаковому надзору и одинаковому учету], а против оного много.

Третий пример: Если бы человек сумасшедший или пьяный, идучи по улице, вздумал встречных и поперечных наделять палочными ударами, и сим поступком даль бы законодателю повод установить, чтобы впредь по всему государству никто не смел показываться на улицах с тростью в руках, то что сказал бы свет о таком законодателе? Возразить, что сей вопрос не заслуживаете ответа, возможно ли себе вообразить столь безрассудного законодателя? Однако ж подобное сему действительно случилось в нововведениях морского начальства. По Высочайше утвержденному в 4-й день апреля 1805 года докладу Комитета для образования флота учреждённого, экспедициям дано право заключать контракты, буде сумма не превышает 10 т. р., следовательно и покупкой приобретать вещи по цене на эту сумму без всякого разрешения от высшего места, а поелику каждая экспедиция управляется непосредственно одним лицом, то с право и принадлежит тому лицу. Одно из этих лиц [Бывший ген. инт. г.-л.- И. П. Пущин] таковую доверенность употребил во зло, по умыслу ли, неведению, или нерадению. Злоупотребления при самом начале были замечены и по законам надлежало бы тотчас предать оные строжайшему исследованию, а виновных ответственности, и имение их запрещено для взыскания казенной потери. Сего требовали все законы коренные — и последующее, но как главное в преступлении лица было лицо чиновное, известного рода и лицо престарелое, то вежливость министра требовала другого, и, вопреки законам, поставила на своём, не дозволив им наказать виновных и обуздать примером прочих от подобных покушений. Министр на прошлые злоупотребления посмотрел сквозь пальцы, а будущие мнил пресечь сокращавшем доверенности к управляющими экспедициями от 10 т. рублей только до 50 рублей. Странная противоположность!!! Меру сию вероятно одобрил, а может статься и был главным виновником оной директор министерского департамента, ибо кому же из подьячих не желательно поставить себя в такое положение, что без содействия его подрядчики не могут получить ни копейки в уплату за выставленные ими подряды.

Сею недоверчивостью, распространенною в равной мере как на виновного, так и на правых преемников его, министр причинил величайший вред успешному течению дел и казённой пользе, ибо, ограничив власть экспедиции до 50-ти рублей, принудила их входить с представлениями в Коллегию о всякой покупке мелочей, которых цена хоть алтыном превышает. 50 рублей, а так как адмиралтейские магазины всегда вообще бедны и часто бывают почти совсем пусты [До такой степени пусты, что нередко адмиралтейство производило покупку материалов на сумму, рубля не превышающую!!! Странно, но справедливо], то покупка вещей каждый день случается, от чего чрезвычайно много теряется как времени, так и занятий письмоводцевых в пустых переписках, а управляющее экспедициями, будучи лишены способов отличить себя своею деятельностью, благоразумием и усердием в доведении цен на материалы и вещи до возможного понижения, оставляют дела идти тем медленным, убыточным для казны порядком, но которому направило их министерство, и взирая с презрением и унылым духом на всё, пред глазами их происходящее, стараются только всеми форменными, многочисленными бумагами выгородить себя из ответственности, в случае какой либо придирки от начальства, которое везде ищет случая замечать и там зло, где его в самом деле не существует, с намерением выказать своё бескорыстие. Опыты показали, что подобные подвиги всегда (в наши дни) сопровождаются чинами и арендами, между тем как и польза, сделанная для казны подчиненными лицами, по новой моде, относится к распоряжениям же министров.

Четвертый пример: Везде люди приготовляются для мест и должностей, а в морском ведомстве должности учреждаются и места подлежащие упразднению существуют для людей. Докладом Комитета для образования флота, Высочайше утверждённым 4-го апреля 1805 года, создан Государственный Адмиралтейский Департамент, место под председательством своего министра состоящее, в достоинстве коллегиям равное, подчиненное одному Правительствующему Сенату. Сие присутственное место заведовало и распоряжалось морскими училищами, цивильными и крепостными строениями по всем портам, адмиралтейскими фабриками, заводами и пр.

Оно же долженствовало рассматривать вс. новые проекты и всякого рода открытия по части наук и художеств: должности обширные и очень важные, соответственно коим и содержание сему департаменту положено.

Вскоре по учреждении сего учёного сословия открылось, что оно во многих отношениях бесполезно, и цели своей не соответствует, чему служат доказательством до крайности запутанные дела его, которых и по сие время распутать не было возможности [Например по делу купца Ненейцина, которого департамента употреблял в одно и то же время как подрядчика и как комиссионера для поставки лесов к строению адмиралтейского фасада, открылось, что на 90 тысяч рублей лесов, заготовленных к строении комиссаром, которого уже в живых нет, принято, но архитектором, который также умер, не употреблено, и где оные леса находятся, неизвестно]. Когда сие приметили, то сняли с Департамента все важнейшие обязанности [Из зависимости департамента взяты и подчинены Исполнительной Экспедиции все цивильные строения, как в Петербург!, так и в портах, и крепостные строения сих последних и ижорские заводы, новгородские парусные корпуса маяки, со своим ведомством, а Морской Кадетский Корпус сам собою перестал быть в зависимости департамента], оставив ему право заниматься мелочами [В ведении д-та остались штурманское училище и типография, рассмотрение новых проектов на его же обязанности остается] и учеными упражнениями, с прежним титулом Государственного Адмиралтейского Департамента и с привилегией равняться в достоинстве места с коллегиями. Но преимущества сии, ни мало не соответствующие мелочным занятиям департамента, не избежали внимания министров: каждый из них видел приличным уничтожить вовсе это сословие, стоящее казне большого содержания и никакой пользы не приносящее, каждый хотел это совершить, но ни один не знал, как сбыть с рук или куда девать стариков, которые так плотно прильнули к своему жалованью и столовым [В число непременных своих членов, д-т имеет честь включить нынешнего Министра Народ. Просв., который за свои труды по д-ту получает от него N р.], как устрицы к камням, и без особого усилия их никак оторвать невозможно, потому-то департамент и по сие время существует и экспедиции, между бездною нужнейших своих дел, в необходимости находятся и с ним сноситься о пустых и маловажных предметах, равно как и сам он заводит часто переписки кое о каких безделках для поддержания своего существования. Например: в 1825 году генерал-интендант, получив из Америки буравь нового изобретения, велел директору кораблестроения, с художниками испытать его, по испытании нашлось, что такого рода инструменты неудобны для наших мастеровых, — тем дело по экспедиции и кончилось, но после чиновник департамента [Чиновник 7-го класса Г.] представил ему такой же бурав, как нечто новое, и хотя экспедиция удостоверяла департамента в бесполезности вещи, опытом познанной, однако ж он счёл за нужное настоять, чтобы она велела на заводах своих приготовить десяток таких буравов для испытания. Подобных примеров было много.

Казначейская Экспедиция также существует для продовольствия своих чиновников, ни к каким другим должностям не способных. Росписи о потребности сумм на каждый год составляются в экспедициях, рассматриваются в коллегии, у начальника морского штаба и в Министерстве Финансов, потом по соглашению двух министерств правительством назначаются суммы, которые министр финансов ассигнует к отпуску на каждый предмет именно и особенно. Все сие делается без содействия Казначейской экспедиции, и как без её содействия суммы исчисляются и назначаются в отпуск, так равномерно без её же соучастия в расход определяются и поступают. И потому вся его должность состоит в том, что бы принять суммы миллионами, положить в кладовую за железные запоры, при свидетельстве члена Коллегии и дежурного штаб-офицера Главного Адмиралтейства, и не смея самим приближаться к хранилищу, вынимать суммы по частям, при том же свидетельстве и тут же отпустить в экспедицию. Все благоразумие, все соображения сей экспедиции должны состоять в том, что б приняв рубль, раздать его по гривнам и копейкам без ошибки и не потеряв счета.

Разве экспедиции чрез своих казначеев не могли бы принимать сумм, каждой из них ассигнованных, и хранить их безопасно в той же кладовой, с теми же осторожностями,

с какими и теперь хранят они большие суммы, из Казначейской Экспедиции им отпускаемые? II разве коллежская бухгалтерия не могла бы вести общего счета всем адмиралтейским суммам?

1. Казначейская Экспедиция, не принося ни малейшей пользы казне, умножает лишь письмоводство и, по крайней мере, журналы коллегии и двух главных экспедиций увеличиваются пятью или шестью тысячами бесполезных бумаг. Например, ныне, когда решено удовлетворить подрядчика или произвести покупку, то коллегия даёт действующей экспедиции указ принять на оный предмет деньги из Казначейской, а сия указом же предписывает отпустить их, о чём сии две экспедиции сносятся и по приёме уже сих денег экспедиция совершает свой обряд. Та же форма и по многим мелочным отпускам наблюдается.

Равным образом, когда какая либо экспедиция чинить взыскание с кого, или получает плату за материалы, или вещи, отпущенные посторонним ведомствам или частным людям [Законы велят и частным людям отпускать принадлежащие к корабельному делу материалы и вещи, которых в вольной продаже найти нельзя, но как с посторонних ведомств, так и с частных людей, полагать плату, во что оные вещи ценою по заготовлении материалов и с работою по таксе адмиралтейству стоят, с набавлением по 10 коп. на рубль за содержание магазинов, сии проценты поступают в адмиралтейские суммы, а цена вещей причисляется, по новейшему повелению, в государственный доход], что вместо того, чтобы полученные деньги причислить приходом в свои суммы и уведомить Государственное Казначейство для зачета оных, она употребляет к сему посредничество Казначейской Экспедиции и тремя номерами журнал свой вдруг увеличивает, причиняя в тоже время лишнюю работу ревизионной части. Смешно покажется, что иногда исписанная бумага дороже стоить, чем сумма, о которой дело идёт. Свеаборгский капитан над портом представляет в Исполнительную Экспедицию при рапорте, на почте посланном серебряный гривенник, вынутый из-под старк-поста, при разломке бомбардирного брига. Если счесть весь расход, потребный на причисление [Рапорт капитана над портом, повестка с почты, указ казначею, отношение в Казначейскую Экспедицию, таковое же в Государственное Казначейство, ответы их, рапорт казначея, бумага, сургуч!!!] сего гривенника к государственному доходу, то оный выдаст больше рубля, а если принять в рассуждение время, потраченное на переписку о гривеннике, и нужное для других важнейших занятий, то не лучше ли было бы постановить, что б о малозначащих суммах, напр., не свыше 5 или 10 рублей, поступающих в приход по какой либо особой части, доносить начальственному месту единожды в год или в треть?

Артиллерийская Экспедиция прежде сама свои материалы запасала, и сама для себя вещи приготовляла, то она была нужна, ибо трудилась и несла общее бремя наравне с другими,

ныне же она лишь способствует умножению переписки и запутанности дел. Для артиллерии её все материалы и запасы приготовляют другие экспедиции, а она покупает только канцелярские принадлежности, чтобы отправлять ненужное и обременительное письмоводство.

Для начальствования и управления артиллерийскими командами нужен генерал-цейхмейстер с канцелярией, но Артиллерийская Экспедиция должна превратиться в отделение Исполнительной, которая и без того все главные потребности артиллерии, кроме орудий, ядер и пороха, для неё удовлетворяет, только теперь с лишним письмоводством, производя беспрестанную переписку с Артиллерийскою Экспедицию в требованиях и ответах, и многократных повторениях состоящую, а производя эти заготовления чрез свое отделение, Исполнительная Экспедиция избавилась бы от сих хлопот.

О бесполезности Контрольной Экспедиции было уже выше упомянуто, здесь скажем о вреде, причиняемом ею вообще правильному и успешному течению дел. Человек, сколь бы ни быль слаб, но властолюбив и желает показать своё могущество где только может. Контрольные чиновники лучше всех знают, ибо знают по опыту невозможность свою обязанность исполнить также точно, как если бы заставляли их летать по воздуху, или несколько месяцев быть без пищи, но для удержания своего влияния на дела они не отрицаются утверждать то формою на бумаге, чего на деле исполнить не могут. Между множеством обязанностей, на Контрольную Экспедицию возложенных, предложить ей посредством своих чиновников наблюдение за разломкой всех старых, негодных к службе судов: от ста-пушечного корабля до последнего плашкоута, ни одной гнилой шлюпки, ни яла нельзя по закону разобрать без её свидетельства, она непременно должна наблюдать сколько из разломанного судна выйдет годного или гнилого дерева, железа, меди и пр. и к отчету принимаются только ведомости, засвидетельствованные её чиновником, а не иные, но как контрольным чиновникам невозможно беспрестанно и безотлучно быть при работе, когда ломать станут суда, коих иногда в Петербурге по 20 судов и более вдруг разбирают, то мастера, производящие разломку, имеют всегда способ скрыть в свою пользу, буде пожелают, часть материалов, каких им угодно, а контрольные чиновники ради формы утверждают ведомости, самими мастерами составленные, дают им качество несомненной верности, начальство, принимающее такие ведомости к отчету, знает, каким образом они составляются, внутренне над комодною смеется, смеется также и над правительством, которое, утвердив правила нелепые и в исполнении невозможные, мнит, что обеспечило казну от похищения, но по закону должно им верить.

Контрольные чиновники, не будучи в состоянии ни помешать неблагонамеренным хранителям казённого интереса в достижении их цели, ни заставить их поделиться добычею, начинают придираться к ним и заводят сплетни, всегда сопровождаемые продолжительною перепиской, как то случилось в 1823 году, когда в продолжение одного лета, по распоряжение начальства в Главном гребном порте надлежало разломать множество судов. Советник Контрольной Экспедиции [Корабельный мастер Исаков] согласился с мастером [Помощник корабельного мастера Берков], что б он приступил к разломке судов, но как письменного согласия на то советник дать не мог, ибо ему впоследствии надлежало освидетельствовать ведомости и утверждать, что он сам при разбивании находился и все видел, то и было оно словесное. Когда же суда были разобраны, почти до киля, то советник подал в свою экспедицию протест, что разломка производилась без его ведома. В том же году и тот же советник, находясь у приёма доставленных комиссионером [Капитан-лейтенант Ласунскй] к Адмиралтейству сосновых лесов, пока приём и выкладка оных на берег продолжались, молчал, а перед окончанием, отыскав у одного дерева почерневший конец, отрубил его, обвертел шнуром, запечатал и представил в Контрольную Экспедицию с изъявлением сомнения, что леса нехороши. Оба ябеднических дела сии кончились ничем, однако ж, после переписки, несколько недель продолжавшейся, Контрольная Экспедиция, причиняя вред службе, вредит равномерно и служителям. Между прочим, поставлено ей в обязанность быть свидетельницею верной выдачи нижним чинам всякого довольствия, денежного и пр., от казны им следующего, не исключая наград, Высочайше жалуемых, и даже платы за работу их, от посторонних мест получаемой. Контрольные чиновники, не имея ни времени, ни охоты находиться при таких раздачах и лично наблюдать за исправною выдачею каждому человеку, ему принадлежащего, сохраняют лишь один обряд свидетельством списков, сочинённых самим раздатчиком. Но как инспекторские смотры именно на тот конец учреждены, что б свидетельствовать исправность команд, и вполне ли они всем довольствуются, то в случае жалобы, буде не было бы введено контрольного удостоверения, инспектор мог бы, произведя следствие, добраться до истины и обиженного удовлетворить. Ныне же следствие не поможет, потому что в удовлетворении служителей есть уже посторонний, законом поставленный свидетель — сам контрольный чиновник, который не захочет признаться, что он засвидетельствовал выдачу, не быв сам при оной, и хотя бы дело дошло до присяги, то он станет удостоверять, что действительно выдачи сделаны и просители объявляют претензии свои ложно, а чрез то и подвергнет невинных людей наказанию.

Ревизионная или сметная часть Морского ведомства есть из всех частей, в состав его входящих, самая неправильная, наиболее запутанная, более вреда, чем пользы приносящая.

Что б изъяснить сие удовлетворительным образом, должно коснуться гораздо высшего предмета. Когда правительство, привив основанием, что легче в Империи сыскать одного честного человека, чем восьмерых, подвергло надзору и учету действия государственного контролера по расходу денег самих министров, тогда по всей России в счётных частях произошёл совершенный хаос. Государственный контролёр, при всём обширном уме своём, который некоторые ему приписывали, начал действовать, не сделав правил для отчётности, не по законам, а по своим собственным соображениям смело и самовластно. Пользуясь беспредельною доверенностью правительства, заставлял он Сенат несколько раз соглашаться с ним на дела совершенно беззаконные [По настоянию его Сенат отменил именные Высочайшие узаконения, напр., в Регламенте 1722 года о управлении Адмиралтейством и Верфью главы 4-й в пункте 23-мъ сказано: ‘ Все посланные из коллегии и экспедиций о приходе и расходе денег, провиантов и материалов указы и ассигнации записывать в счетной экспедиции в определённые книги, которой о том те записки производить по написанному в должности её пункту, а без того оные указы имеют быть недействительны’] и возмечтав, что он может усчитать нисколько сот тысяч шнуровых книг ежегодно по разным ведомствам государства, на ревизию поступающих, и открыть злоупотребления в оных,

он привёл сию часть в такое замешательство, что всякий из его вычислителей получил право находить правильным и законным или неправильным и беззаконным всё то, что хотел, а как государственный контролёр, естественно, не мог сам каждую книгу проверить, то из сего, очевидно, следует несомненная истина, что выписки о правильности и неправильности отчётов, по коим он судил и в правительстве действовал, составлялись такими же точно подьячими, какие составляли их до учреждения Государственного Контроля, а потому-то и при государственном контролере заканчивались безгласно миллионные, самые беззаконные счеты, и выдавались по ним квитанции. Ничего незначащее несоблюдение малейшей формы или обряда давало повод к следствиям и мучительным запросам! Короче сказать: все дела, о которых, как говорится, было кому похлопотать и ход их подмазать, получали и ныне получают самое счастливое окончание. Да и в самом деле, как же и идти счётным делам иначе, как не прежним порядком, доколь не выйдут они из круга секретарского действия. Возьмём в примерь Адмиралтейскую Счетную Экспедицию. Все её чиновники, от управляющего до последнего подьячего, в тех же мундирах, в тех же комнатах присутствия их, поступили вдруг из зависимости морского начальства в ведомство государственного контролёра, то если до сего перемещения они поверяли счеты неправильно и корыстовались на счёт казны, от чего же вдруг могли они сделаться честнее? Если скажут, что морской министр не мог иметь способа наблюдать столь же строго за проверкой книг, как государственный контролёр, то это возражение весьма неосновательно, ибо сказано уже, что и государственный контролёр видит счеты по выпискам — работы столоначальников и начальников отделений, умышленную неверность которых мог он открыть только в случае доноса, а по доносам и министр мог дойти до истины.

Скажут, что правительство, взяв счётные части из зависимости министров, имело в виду лишить их влияния на ревизию денежных оборотов по вверенным им ведомствам, то есть, чтобы счётные части, угождая и раболепствуя перед министром, не скрывали неправильных и злонамеренных употреблений казённых сумм. Но можно ли поверить, что б Верховная власть могла питать столь унизительное подозрение к избранным ею самой лицам для управления государством и попечении о благе её подданных? Согласен, что прежде бывали, теперь есть и впредь быть могут министры, к корысти алчные и пристрастные, которые в состоянии употребить в пользу свою или своих любимцев казенное имущество, однако ж не посредством влияния на ревизионную часть, ибо такое влияние ни в каком случае не может оставаться безгласным. Впрочем, для достижения корыстолюбивых видов государственный контролёр пути им ни мало не заградил [*].

[*] — Вот примеры тому по Морскому ведомству: морской министр имел две яхты, которыми и начальник штаба ныне пользуется, — для управления ими по самой большей мере нужно иметь:

	Число людей	Число порций
Субалтерн-офицеров	2	6 4, 2 порционных на денщиков полуторных.
Унтер-офицеров	4	6
Рядовых	26	26

Всего — 38 порций.

Но в 1824 году начальник штаба поместил на них для порционов:

	Число людей	Число порций
Лейтенантов	2	8 ( его адъютанты)
Шкиперов	2	6 ( один управитель дома)
Унтер-офицеров	3	4
Квартирмейстеров и рядовых	40	40
Музыкантов 1 и 2 класса	19	28
3-го класса и юнг	17	17
Квартирмейстеров и гребцов	24	24

Всего — 128 порций.

И потому лишних порций было 90.

Все они получали морскую провизию, которой порция в 28-ми дневной месяц, по ценам 1824 года, обходилась в 14 рублей 54’/, коп.

И потому всем в месяц 1309 руб. 5 коп.

А в пять месяцев 6545 — 25 —

Пять морских месяцев составляют календарных 4 месяца и 20 дней, в которые все оные порции сухопутного порциона обходились по заготовке 1824 г. . . . 1596 — 65 —

Итого начальник штаба заплатил за свои собственные работы из казны в одно лето . . 4948 руб. 65 коп.

Еще: в казённом доме, им занимаемом, кроме обыкновенного содержания оного исправлением, уборами, дровами, свечами, он пользуется казённым платежом за мытье полов, натирание их воском, покупку щёток, мытьё окон, гардин и чехлов с мебели, даже погреб набивается льдом на казенный счёт, и всякие домашние вещи в адмиралтействе делаются.

Еще: сам он и все домашние его пользуются казенными адмиралтейскими лошадьми, иногда до 12-ти, и никогда менее восьми у них не бывает. Он даже употребляет казённую коляску с его собственным гербом. По сим образчикам легко можно судить, чего стоить Его Величеству содержание его превосходительства!!!

При учреждении Государственного Контроля Верховная власть предполагала, как и самый акт учреждения свидетельствует, подчинить действия министров по употреблению казённых сумм, свидетельствованию в особую доверенность облеченного лица. Такой надзор прежде учреждения министерств существовал в порядке более естественном и более удобном и для правительства более полезном, нежели нынешняя путаница (лучшего названия Государственному Контролю нельзя дать), ибо тогда надзирательное доверенное лицо рассматривало только ещё предполагаемые действия, ныне же подчиняются ревизии оного действия уже оконченные! Я говорю о прокурорах, заседавших в коллегиях: они, по словам закона, были очи генерал-прокурора, а сей — око самого государя. Если коллегия что либо решала и прокурор соглашался, то сие почиталось законным и правильным, а ревизионная часть только поверяла лишь сходство прихода и расхода с указами.

Государственный Контроль, не имея для своих действий никаких правил и занимаясь мелочами или подробностями пустыми и часто в исполнении невозможными [Из множества примеров, вот некоторые: он желал и домогался ввести по всем казённым ведомствам в употребление, вместо простого, всякому понятного способа составлять отчётные книги, бухгалтерию коммерческих контор, столь многосложную и трудную для самых опытных бухгалтеров, и для принятия коей в казённых местах необходимо было бы нужно всех комиссаров, содержателей и письмоводителей ревизионной части обучать систематически в школах науке ведения книг.

Он же, Государственный Контроль, настаивал так же, что б ни в каком случае не принимать на счёт казны передачи против справочных и биржевых цен: хотя, впрочем, человеку самого обыкновенного ума, но знающего адмиралтейский порядок покупок и подрядов, понятно, что настояние государственного контролера было в высочайшей степени нелепо, потому что в исполнении невозможно!

Также одно из самых сильных его настояний заключалось в том, что б адмиралтейство доставило ему полные и подробные сметы всякого рода материалов, потребных для построения каждого рода судов и чтобы от сих смет в каком случае не было отступаемо: он не имел ни малейшего понятия ни о кораблестроении, ни о качестве наших корабельных лесов, и потому требовал невозможного.

Сии три его требования Исполнительная Экспедиция совершенно опровергла своими представлениями в коллегию.

Не менее того было неосновательно и для казны вредно намерение Государственного Контроля, чтобы постановить правилом с подрядчиками делать расчёты на том же основании, как коммерческие люди между собою расчисляют дебет и кредит], до того обременил себя, что не мог успевать в сочетании книг, ежегодно на ревизию к нему поступавших, и потому придумал способ пособить сему горю учреждением временных счётных комиссий. По Морскому ведомству такая комиссия составлена в начале 1823 года и при самом открытии своих действий, вдруг каким-то случаем из временной превратилась в непременную, а настоящая Адмиралтейская Счетная Экспедиция превратилась во временную. Как от самого образования сей так называемой временной комиссии, без всякого толку составленной, так и от нелепых правь, ей предоставленных, дела по всему Морскому ведомству, не только в отношении к отчётности, но и по всем другим предметам, пришли в большую ещё запутанность, если только можно, нежели в каком до того они находились, и вот примеры:

Адмиралтейская Счетная Экспедиция получила в удел ревизию книг, начатых уже перепроверкой, и оные по большей части суть книги о денежных суммах, но материальные и провиантские, связь с ними имеющие, считаются во временной Счетной комиссии. Из сего следует, что те и другие, не видя связи между приходом и расходом, мучат опросами экспедицию по принадлежности предметов, а от того ревизия без нужды длится и дела запутываются.

В правилах Адмиралтейской Временной Счетной Комиссии между прочим сказано: ( 27) ‘При рассмотрении их (записок и выписок) обратят они (обер-контролеры) не только внимание на законность действий проходчиков и разводчиков, но и самых распорядителей, не исключая главных месть и лиц Морского ведомства, поверку же верности счёта и исчисления по составленным в отделениях выпискам, расчётам и учётам, поручают они помощникам своим, коими отмечаются найденные при сей проверке неверности’.

Прошу покорно растолковать, каким образом обер-контролёр должен ‘обращать внимание на незаконность действий самих распорядителей, не исключая главных месть и лиц Морского ведомства’? Это значит, на действия министра и коллегии!!! Какие действия их он ревизовать должен? Сей бессмысленный набор слов дал повод к забавному анекдоту: Руководимая таким могущественным правом, Временная Счетная Комиссия требовала (весною 1821 года) отпуска разных морских путешествий и карт, ею означенных, а на вопрос коллегии для какого предмета оные требуются, отвечала, ссылаясь на 27 своих правил, что имеет в них надобность при ревизии действий распорядителей, т. е. положим корабль погиб, то Счетной Комиссии для приёма потери на счёт казны мало законного удостоверения следственного суда, утверждённого высшим морским начальством в том, что со стороны капитана и экипажа в разбитии корабля ни умысла ни упущения не было, но она, или лучше сказать, обер-контролёр её желает ещё выяснить, законно ли корабль был послан в те моря, где его разбило, и не сделал ли министр ошибки при назначении ему сего плавания!

Для исполнения сей обязанности обер-контролёр должен быть искусен в мореплавании, политике и войне: вот к каким чудесным последствиям ведут нелепые узаконения!!!

Рассмотрим теперь настоящие занятия сей ревизионной части, в какой мере она достигает прямой своей цели и какую пользу приносить государству, как поверяет расход больших общественных капиталов и какому учету её подлежать мелочный я суммы.

Правительство определяете построить корабль, положим во сто пушек, долженствующий стоить казне несколько сот тысяч рублей. Корабельный мастер, назначенный к строению сего корабля, составляете смету лесам и всем другим материалам. Директор кораблестроения, рассмотрев оную, утверждает, потом генерал-интендант, в лице Исполнительной Экспедиции, рассматривает оную и велит отпускать материалы.

Тогда начинается, производится и оканчивается строение под надзором и распоряжением тех же лиц и по окончании строения они же проверяют количество употреблённых материалов, тем дело и заканчивается. Когда же по построению корабля поступают на ревизию в Счетную Комиссию, то вся сия проверка состоит в сличении, что б употребленное не превзошло сметы, а каким образом была составлена смета: действительно ли по одной надлежащей потребности или в оную включалась потребность выстроить дом для корабельного мастера и переделка генерал-интендантской дачи, до того комиссия не касается, однако ж не потому, чтобы не хотела и не по доверию к производителям строения, а единственно для того, что не разумеет и не понимает искусства кораблестроения, следовательно упущение её в учёте двух или трёх сот тысяч рублей происходит от её невежества в сём деле. Напротив того, в мелочах, с умозрением её совместных, она любит, к обременению всех экспедиций, выказывать свою деятельность, вот примеры: однажды ( в 1823 году) требовала она от Исполнительной Экспедиции сведения: каких размеров были мачты, реи и прочие вещи, за несколько лет при здешнем адмиралтействе для новых шлюпок и других гребных судов сделанные? Для удовлетворения сего вопроса надлежало занять делового письмоводца, перерыть книги в архивах и составить ведомости, которые и были комиссией доставлены. Что же вышло? Зачем ей были нужны сии ведомости? Вот что: она нашла в книгах длину и число шестов, употреблённых для вышеописанных вещей, и, получив размеры оных, добралась умом своим, что от шестов должны быть в остатке отрубки по аршину и по два длиною, а потому и требовала объяснения, куда сии отрубки, более алтына или пятака не стоящие, поступили в приход. На сей важный запрос ей тотчас было отвечено, что с самого начала кораблестроения в России такие мелочные, щепам подобные вещи, в приход не записывались, а употребляются на подставы к шлюпкам, клинья и проч.

Комиссия изыскания свои удовольствовала сим ответом, для сего дела, как говорится, гроша не стоящего, надлежало на несколько дней оторвать письмоводца от важных занятий!

Другой случай был (в 1821 году) ещё смешнее этого:

Счетная Комиссия, озабочиваясь исчислением действительного употребления шестов на изготовление адмиралтейских пожарных трапов (верёвочных лестниц), требовала сведения о длине палок, в них употреблённых, о расстоянии между ними и о длине самых лестниц, дабы арифметическою выкладкой проверить честность в деле шестов тех самых людей, на удостоверения коих полагается она в расходах материалов, издерживаемых на построение линейных кораблей.

По цивильным строениям адмиралтейского ведомства Счетная Комиссия так же руководствуется не правилами, в законах основание имеющими, но ограниченностью своих познаний, ибо в миллионных счетах, на кои огромные здания воздвигаются, она от фундамента до печных труб верить сметам архитекторов, проверенным в Строительном отделении и генерал-интендантом утверждённых, а когда дело идёт о вставке в рамы новых стёкол вместо разбитых, тогда она не верить тем же самым лицам и строго их высчитывает! Не есть ли все это настоящее подобие детской игры? Дитя ставить у дверей куклу в солдатском мундире и верит своей няне, что от волков и воров себя обезопасило.

Но ревизионная часть, опираясь на правила, для неё составленные, не только присвоила себе власть одному верить, а другому не верить по своему благоусмотрению, она ещё и уличает, пускается в составление новых узаконений и с важностью требует исполнения оных, угрожая в противном случае гневом государственного контролера, который всегда готовь поддерживать всё то, что даёт ему безответственную власть по влиянию на посторонние дела. Примеры: от начала существовали Российского флота, медная посуда, употребляемая на кораблях, всегда считалась, в отпускать и приёмах мерою вмещаемой жидкости’ и весом вообще с железными ручками или ушками, но Счетная Комиссия, всегда ничтожная своими понятиями и мелочная в действиях своих, — вздумала (в 1823 году) постановить правилом, что б при записке в приход и расход медной посуды, каждый металл был показан вес особенно, например, в кастрюле означать вес меди и железной ручки, в котле вес меди и железных ушек и т. п. Безрассудность сего требования очевидна уже и тем, что сделают ли счёт для мастера несколько золотников меди, которые он может убавить от посуды и наверстать железом в ручке или ушках? И потому мастера тотчас согласились на сие требование, ибо им легко было, при делании вещей, оное исполнить, но когда дело дошло до содержателей, то они весьма основательно возразили, ибо по закону никого нельзя принудить дать квитанции в получении вещи весом, когда он её не весил, следовательно при всяком приёме посуды надлежало бы посредством художников отделять железо от меди, каждый металл весить и потом опять соединять! Итак, стоить ли работы, хлопот и времени ничтожная экономия, которую Комиссия мечтает доставить казне сим нововведением?

Еще пример: нашла она в книгах петербургских экипажных магазинов, записанные в приход старые снасти, званием каждые поименованные, и вообще все вместе весом означенные, как оказались по свидетельству и удостоверению нарочно из многих штаб и обер-офицеров составленной Комиссии. Потребовав штатный вес оных снастей в новом их состоянии, Счетная Комиссия заключила, что разность весе слишком велика, и решительно не хотела было допустить сей разности, без всяких законных причин, а единственно противополагала свои собственные предположения удостоверение целой комиссии, действительно на весах весившей вещи! При сём случае чиновники ревизионной части обнаружили глубокое свое невежество, ибо не умели вникнуть в существо дела: они не понимали, что новая снасть, в первый день её употребления на солнце, испускает капли смолы, в дождь течёт в неё горькая вода, когда её тянуть, то падают от неё самые мелкие пеньковые частицы, — постепенно теряет свою толщину и из красноватой за несколько месяцев становится белою, не значить ли сие, что по мере употребления, она и вес свой теряет в значительном количестве? Сих примеров совершенно достаточно, что б показать читателю, что такое есть адмиралтейская ревизионная часть, для описания же всех нелепых её действий и притязаний понадобились бы целые тома.

И, наконец, излишняя переписка о совершенных мелочах.

Примеры:

Госпитальному смотрителю нужно привезти из магазина в госпиталь несколько кулей провианта, он письменно доносит о том Хозяйственной Экспедиции, которая письменно же относится в Исполнительную, а сия делает предписание начальнику гребных судов и о своём распоряжении уведомляет Хозяйственную Экспедицию также письменно, Хозяйственная даёт об оном знать смотрителю опять письменно, — и тогда смотритель с начальником гребных судов уже сносятся. Между тем как дело сие могло бы кончиться в один час, таким образом: госпитальный смотритель присылает о своей надобности записку к смотрителю судов, который подносить её генералу-интенданту и получает приказание удовлетворить или отказать.

Пришло военное судно или транспорта в какой-либо порт, главный командир порта рапортует коллегии, а контора над портом Исполнительной Экспедиции. Сия доносит о сём важном событии коллегии, а коллегия о том же уведомляет её указом, комплимент за комплиментами.

Умирает в порте мастеровой скоропостижно, по удостоверению медицинских чиновников портовому начальству о причине его смерти надлежало бы дело кончить, но нет: о смерти его идёт такая же переписка, как и о транспорте.

Ушибается мастеровой при работе, или опивается матрос в казармах: донесение о том через три начальства доходить до министра, и он всем начальствам велит по всем командам их ведомства подтвердить циркулярно, что бы имели лучшее смотрение за служителями. Такие циркулярные подтверждения того, что уже законом предписано, случаются сто раз в году.

Начальник Главного штаба сообщает начальнику морского штаба, что Государь Император Высочайше повелеть соизволил: в командных словах или в построении колонн сделать такую-то перемену. О сей перемене начальник морского штаба предлагает коллегии, а она предписывает указом экспедициям, которые объявляют о том по своим командам так же указами и в приказах, дабы все командиры, вахтера, плотники, конопатчики, печники и трубочисты ведали о произошедшей перемене в тактике российских войск! Довольно писать о сём предмете.

Вторая причина упадка российского флота: бедность, унизительное содержание адмиралтейских чиновников и мастеров.

Иностранцы, в Петербурге живущие, смеются над русскими и верить не хотят, что б чиновник наш, не имеющий ни какой собственности и получающий в год жалованья не более 200 или 500 рублей, мог содержать себя, жену и детей, но они не знают, что у нас есть такие ещё экономы, которые, располагая с умом скудным их жалованьем, могут отдавать дочерей в пансион, жену наряжать в модные шляпки и шали и почасту пиры давать приятелям.

Бедное, можно назвать нищенское, содержание от казны, полагаемое чиновникам, есть безгласное право, которым правительство разрешает их самих дополнять недостаток оного. Если б чиновник имел соответственное званию его содержание, то едва ли бы он покусился на преступление, подвергающее его ссылке в Сибирь. Но как сначала крайность доводит его до преступления, необходимого для прокормления себя и своего семейства, так впоследствии, когда уже порок войдет в привычку, станете понуждать к нему роскошь, а потом желание и жить роскошно и детям оставить наследство: ибо мудрено означить степень и положить предел злоупотреблениям. Притом к первому преступлению ободряет надежда на снисхождение начальства, потому что едва ли сыщется человек столь жестокого сердца, который решился бы погубить своего подчинённого за то, что он, получая от правительства содержание менее, нежели всякая прачка или судомойка получает в партикулярном доме, и видя свое семейство в крайности и нищете, отважится на присвоение себе каких-нибудь безделиц, принадлежащих той самой власти, которая доводит его до сей крайности. Сверх того часто случается, что и сам начальник терпит равную участь со своими подчиненными, тогда они друг другу способствуют!’ вознаграждать недостаток сострадания к ним Верховной власти. Над ними ещё есть начальники, которые, если и не имеют причины жаловаться на голод, то ропщут на содержание, несоответственное их трудам и званию, и не стыдятся сами себя вознаграждать за оное, да и не боятся, потому что подчиненные их к тому им способствуют и всегда готовы защищать их, таким образом цепь тянется с низу до верху!

Правительство, чувствуя свою несправедливость и достойное жалости состояние чиновников Морского ведомства, по всем вновь учреждаемым должностям назначает содержание, несравненно значительнее прежнего положения, оставляя, впрочем, всех других чиновников на старых окладах, хотя должности их во многих отношениях гораздо труднее и сопряжены с большею ответственностью, чем вновь учрежденные [Например: по докладу комитета 1805 года начальники отделений получают жалованья 2000 рублей, да квартирных 500 рублей, из столоначальников некоторые — жалованья 1000 р., квартирных — 200 р., другие, напротив, получают жалованья 1200 р., квартирных 6ОО рублей, а по Временной Счетной Комиссии, учрежденной в 1823 году, начальникам отделения жалованья 3000 рублей, столоначальникам — 1800 руб. и тому подобное].

Сим самым к одной несправедливости и обиде присоединены другие, и прежние чиновники по совести и чести считают себя в праве пользоваться всеми возможными случаями расхищать казну. Зло сие до того распространилось и усилилось, что и истребить его нет никакой возможности, доколе не составятся новые штаты, более сообразные с здравым рассудком и с справедливостью.

Нынешний генерал-интендант [Капитан-командор В. М. Головнин], служивший на море более 50 лет, из коих пять находился в английском флоте, знающий Англию и морскую её службу совершенно, и заражённым в высокой степени английскою гордостью и честолюбием, хотел было приняться за искоренение зла по обширной части, управлению его подчиненной, но остановился. Я сам слышал, когда он рассказывал, что в первые два или три месяца по вступлении его в должность, он мог бы несколько чиновников разжаловать или отравить в Сибирь, и что все они были люди в своём деле самые сведущие, расторопные и для службы необходимые, а потому он рассудил, что если одного из них подвергнуть суду, тогда все самые полезные и нужные ему люди вышли бы в отставку или к другим должностям и оставили бы его служить с престарелыми, хворыми, пьяными нищими. Сие заставило его, глядя сквозь пальцы на маловажные злоупотребления, обращать только внимание на одно большое зло и не допускать их до значительных похищений. ‘ Словом, — говорил* он, — генерал-интендант должен почитать себя счастливым, если ему удастся ввести по адмиралтейству такой порядок, какой всякий благоразумный семьянин старается иметь в своём доме: лишь бы из кладовых и погребов слуги ничего не тащили, а за остатком блюд, подонками в бутылках и огарками нечего гоняться’! Очень вероятно, что он и достиг бы сей цели, если бы не были связаны ему руки стеснительным образованием всех частей адмиралтейского правления, которое, доколе будете существовать, дотоле от содержания морских наших сил миллионы будут похищены.

Третья причина упадка и нынешнего жалостного состояния русского флота: рассеянное положение в самой столице главных адмиралтейских верфей, магазинов и других заведений, благоприятствующее и способствующее всем злоупотреблениям.

Как дурное образование и беспорядочная связь между собою разных частей морского правления, будучи причиною бесчисленных злоупотреблений, дают способы высшим чиновникам к расхищению казны, так точно рассеянное положение разных заведений Морского ведомства, в Петербурге находящихся, способствует содержателям материалов, мастерам и нижним чинам похищать общественное имущество, а последним, сверх того, уклоняться от казённых работ. Кто из петербургских жителей не видывал на Казанском мосту, у Биржи и на перекрёстках в известных частях города, толпы оборванных адмиралтейских серков? Кому на улицах не попадались адмиралтейские мастеровые с столами, стульями, ящиками, детскими игрушками, с серными спичками, с вязанками дров, бродящие из дома в дом, чтоб найти покупщиков на свои товары, сделанные из казенных материалов? Кто из расчётливых хозяев домов здешней столицы не знает, что выгоднее всего конопатить окна посредством адмиралтейских конопатчиков и казенной пеньки?

Кому из них матросы осенью не ломали барок и кому не пилили дров за сущую безделицу? Какой корабельщик не исправлял корабля своего адмиралтейскими мастеровыми и часто с пособием похищенных у казны материалов? Все сии злоупотребления не могли бы существовать в одну десятую долю против того, до чего ныне они простираются, если б адмиралтейские заведения находились в Кронштадте, где для них есть место и все удобности. Предмет сей пространнее изложен во второй главе.

Ныне мастеровые и матросы, назначаемые в адмиралтейские работы, сбираются в своих казармах, находящихся в Галерной улице, за Калинкиным мостом и в Гребном порту, и идут в Главное Адмиралтейство, откуда разводят уже их по работам: в Новое Адмиралтейство, в Новую Голландию, на Калининский островок, в Галерный порт, к Корпусу на Фрегаты и проч.

От сего происходить большое и неизбежное зло: во-первых, люди в столь дальних переходах теряют много времени и несколько уже устают еще до начатия работ. Второе: в Петербурге всякий день и во всякий час можно сыскать работу, как ремесленнику, так и простому поденщику, — и потому мастера, помощники их и надзиратели над работами, не имея от казны в скудном их жалованье достаточного пропитания и изыскивая все средства пособить своим недостаткам, отпускают всегда по нескольку человек на вольную работу, получая с них так называемого калыму по полтине и по рублю в день с человека. Злоупотребление сего рода трудно обнаружить и доказать, потому что участвующие в оных взаимно и равно участвуют и в выгодах, и пойманный на вольной работе служитель никогда не признается, что отпущен смотрителем, а говорить, что отлучился сам, волею, и вытерпит наказание, но правды не скажет, да и смотрители, в случае проверки числа людей, всегда могут удобно скрыть отлучку некоторых из них, ибо им стоить только сказать, что они посланы за материалами в Новую Голландию, за лесом на островок, за инструментами в Главное Адмиралтейство и проч. и проч. Третье: обширность города и множество живущих в нём мелочных торговцев благоприятствует похищению казённых вещей во всех возможных видах: не тот вор, кто крадет, a тот, кто принимает!

Тот никогда не украдет вещи, кто не имеет в виду верного места, куда сбыть её, а в Петербурге есть люди, готовые всё воровское покупать, лишь бы цена была сходна, и потому мастеровые и матросы тащат из адмиралтейства всё, что только могут скрыть под платьем: болт, гвоздь, залог, петлю, инструмент, ведро краски, обрезок меди и прочее, — всё им пригодно, и всё у них с рук идёт за деньги, часто обвёртывают они себе руки и ноги пенькой или парусиною и выносят из адмиралтейства, тотчас по выходе из оного встречая готовых покупщиков, осматривать же их и обыскивать, как. на Монетном дворе делается, невозможно. Четвертое’, если неуместное положение адмиралтейств доставляет удобство нижним чинам расхищать по мелочам казенное имущество, то оно же способствуете и чиновникам большим количеством грабить казну, например: лесные содержатели, пристава, кораблестроители, помощники их и т. п. весьма легко могут выведенные ими в расход леса, вывезти из адмиралтейства и продать или употребить на построение дома и проч., ибо в таком обширном городе высшему начальству невозможно усмотреть за их действиями и знать, строят ли они дома или нет. В 1823-м году пристав лесов [Чиновник 9-ого класса X.], отправлявший оные в Кронштадт, скатил с берегу несколько сот дерев на Охте и спускал их в низ реки к устью, где грузились они в барки, но из сего количества один плот, составленный из 79 толстомерных деревьев, пристал к берегу против Литейной, где деревья вытащили на берег и перевезли в дом одного сухопутного генерала, который купил их у пристава за половинную цену против настоящей. Другой пример: малярный мастер повёз на ялике из Главного Адмиралтейства в Гребной порт краски, приготовленные для крашения стоявших там галетов, ветер был свеж и причинил в устье реки волнение, которым мастер воспользовался, объявив, что при качании яла краски разлились, частицу оных употребил он на обмазку дна в ялике, что б доказать справедливость своего показания, другое, оставленное в вёдрах, пожертвовал в пользу казне, а остальным выкрасил забор и ворота у дома значительного адмиралтейского чиновника, который дал ему десять рублей за работу, стоящую по крайней мере в пять раз дороже по вольным ценам. Подобные сему случаи едва ли не ежедневно бывают, а особливо летом.

Если бы адмиралтейство, с своими заведениями, находилось в Кронштадте, где власть главного портового командира, военного губернатора и гражданская соединены в одном лице, то требуется только, чтоб для сей должности избран был человек деятельный, строгий и честных правил, и этого одного уже будет достаточно, чтоб во сто крат уменьшить нынешние злоупотребления, ибо помышлять о совершенном истреблении оных было бы величайшей безрассудностью. В Петербурге же, напротив того десять главных командиров ничего не сделают.

Четвертая причина упадка флота: весьма дурное управление портов, беспечность в сохранении кораблей, несоответствующее званию образование флотских команд и служителей.

Кронштадт, как известно, есть главный военный порт Российской Империи: в нём находится морской арсенал, который впрочем довольно пусть, все корабли и прочие суда, корабельный флот составляющие, и самая большая часть морских генералов, капитанов, офицеров и служителей. Порть сей, находясь только в 25-ти верстах от столицы, ежегодно удостаивается посещения, а иногда два и три раза в одно лето, Государя Императора, следовательно должен в нём наблюдаться совершенный порядок, и потому я помещаю здесь только об одном Кронштадте мои замечания, по коим можно будет легко уже судить о том, в каком состоянии находятся другие порты, от Петербурга отдаленные.

В 1823 году бывшие в Кронштадте иностранцы, которых в летнее время там бывает очень много, заметили, что у некоторых военных кораблей, стоявших в гавани, правый бок был выкрашен, а у других, напротив того, левый, удивлялись и, не понимая причины сему, спрашивали у знакомых им флотских офицеров, которые, находя непреодолимую невозможность дать на сей вопрос какой-либо благовидный ответь, принуждены были, краснея от стыда, говорить правду и признаться, что начальник Морского штаба приказал расставить корабли по тому пути, которым Самодержавный Монарх Российский обыкновенно проезжаете Кронштадтскую гавань, велел бока их, к тому пути обращенные, на живую нитку поскорее выкрасить [Окраска сия стоит казне, как то значится по Делам Кронштадтской Конторы над портом, —6591 р. 02 коп.], что б тем показать Его Императорскому Величеству исправность, красоту и могущество морского ополчения!..

Сии два способа изъявлять верноподданническую преданность и ревность к службе и благу отечества суть собственного изобретения нынешнего начальника морского штаба. На прежде всего достойный брат его [В. А. О. В. Ф. М.] не умел простереть своей ревности далее прикрытия развалившихся строений выкрашенными заборами, затонувших судов -новыми, в порядок поставленными госпиталями, по-праздничному убранной и отменной чистоты улиц, как части существенной, свидетельствующей о деятельности и попечении начальника.

Если б в Кронштадт явился император подобный Петру Первому, что увидел бы он там? Сначала представились бы взорам его корабли, подобные распутным девкам: сравнение необыкновенное и странное, но справедливое: необыкновенное и странное, но справедливое: как сии последние набелены, нарумянены, наряжены и украшены снаружи, но, сгнивая внутри от греха и болезни, испускают зловонное дыхание, так и корабли наши, поставленные в строй и обманчиво снаружи выкрашенные, внутри повсюду вмещают лужи дождевой воды, груды грязи, толстые слои плесени и заразительный воздух, весь трюм их наполняющей. Новые и старые корабли стоять в гавани по году, по два без конопачения, отчего пазы их во время, дождей наполняются водою, которая зимою замерзая, раздирает их более, а весною тает и сообщает прелость и гнилость всем членам корабля.

Когда же нужно приготовлять их к походу, то конопачение по необходимости начинается весною, когда мокрота в пазах не только что не просохла, но даже и не оттаяла, от сего замерзшая вода, заключенная в пазах новою конопаткой, почти герметически, сообщает дереву скорую гнилость. Эта такое’ упущение или злодеяние кронштадтского морского начальства, которое всяк, при первом взгляде на корабли, войдя в них, усмотреть может, а если кто заглянул бы в отчётные портовые ведомости о работах, тот открыл бы тотчас, что корабль, построенный прочно и из доброго леса, простоявши два или три года в Кронштадте, не двигаясь из гавани, при снаряжении его в поход, требует таких починок, каких в других государствах, но потребовал бы корабль, прослуживший лет пять на море. Сие происходит как от злоупотреблений, так и от дурного образована флотских команд, первое заключается в том, что портовые чиновники и корабельные мастера, пользуясь множеством купеческих судов, в течение лета беспрестанно Кронштадтскую гавань наполняющих употребляют большое число мастеровых на исправление и починки их казенными материалами за сходную цену, от сего купцы для исправления своих кораблей Кронштадтский порт предпочитают всем другим портам. Расхищение государственного имущества, сим образом производимое, совершается в расстоянии ста сажень от дома главного командира [В июле 1824 года приготовлялся в Кронштадте для путешествия Великого Князя в Росток 84-рёх пушечный корабль, приготовление его требовало поспешности, но порт извинялся в медленности малочисленностью мастеровых, и в самый тот час инспектор над портом и Р. жаловались на н. штаба за недостаток конопатчиков, он увидел стоящее в гавани купеческое судно, которое конопатили и исправляли лучшие адмиралтейские мастеровые и в то же время обшивали казенною медью, шуму было много, но дело кончилось ничем. Брат — главный командир, а свой своему поневоле друг], следовательно, по всей справедливости можно сказать, пред его глазами: знать о таких злоупотреблениях и смотреть на них сквозь пальцы, даже и без соучастия в выгодах, или, имея способы знать и пресечь их, но пренебрегать оными, суть две вины, равно преступные, однако ж сей человек осыпан милостями и наградами.

Нынешнее образование наших морских войск составлено как бы нарочно с тем, чтобы способствовать скорейшему разрушение кораблей, стоящих государству многих миллионов, я говорю о разделении служителей на экипажи и о занятиях их на берегу. Морские офицеры и нижние чины тогда только знают корабли, когда бывают на них в море, впрочем им до них дела нет. В портах надзор и попечение о кораблях вверяется таким людям, которые, оставив Флотскую службу, никогда уже не будут посланы в поход, следовательно и нет им причины заботиться о целости кораблей, на коих жизнь их не будет подвергаться опасности, притом же и число их слишком мало, что б могли они успевать делать всё нужное для содержания судов в должном порядке. И потому-то весьма редко сметают с них дождевую воду и снег, поднимают порты для проветривания, а внутри деков для обтирания пробившегося от морозов инея нет даже и заведения. Сие небрежение более губить корабли, чем всякое другое.

Сверх сего то же самое отчуждение морских чиновников от кораблей даёт повод другому весьма большому злу, а именно: воровству, которое нижние чины производят ныне при вооружении и разоружении кораблей. К сей работе назначают их подённо и на корабли, на которых они сами в море не пойдут, или сходят только однажды, не зная сами, на какой корабль попадут в другой раз, и потому они не упускают случая тащить с корабля все, что в состоянии: обрезки верёвок, нарочно для сего ими испорченных, медные крючья и петли, замки, задвижки и проч., и как никто из офицеров, при работе находящихся, не считает себя хозяином на корабле, кроме шкипера, то ему одному и нет возможности за всем усмотреть.

Когда капитаны, офицеры и нижние чины находились на кораблях и всех других военных судах непременные, доколе корабли и суда их были годны к службе, или пока обстоятельства не заставляли делать какую либо перемену, что случалось весьма редко, тогда лучших капитанов обыкновенно назначали на лучине корабли, если же и случалось иногда по пристрастно иначе, то к плохим капитанам определяли хороших офицеров. Таким образом, капитан и экипаж его считали себя хозяевами корабля, от исправности и порядка на коем зависела их честь и репутация, а от крепости и самая жизнь, неусыпно пеклись о сохранении корабля своего от всякого повреждения и о содержании его возможном совершенстве, перенимая у других и изобретая своё, что только могло улучшить его качества или оснастку. В зимнее время, во время для наших мореходцев бездейственное, не только что не допускали они служителей делать кораблю какой-либо вред или расхищать вещи с него, но даже производили разные поделки и исправления своими мастеровыми людьми и тем оказывали порту весьма большое облегчение, а получив повеление вооружить корабль к походу, тот час могли приготовить оный в совершенной исправности в десятую долю времени и с половинными издержками против нынешних, ибо по выводе корабля за гавань, ненужно было делать никаких на нём перемен и переделок, потому что приготовляли его, при том не в первый раз, те же самые люди, которые и в море на нём должны были идти, а как в то время всегда записывали какую часть вооружения кто из служителей производил, то в случае упущения или злоупотребления можно было виновных найти и наказать. Ныне же, напротив, вооружают корабль одни люди и при том всякий день разные, а в поход идут на нём другие, и потому сии последние, вступив на него, тотчас начинают всё переделывать: одно по нужде, другое по прихотям, но в том и другом случаях производят лишние издержки материалам, и занятие мастеровым, и медленность в исполнении воли правительства. В довершение же зла офицеры, устраненные от кораблей, не занимаются морскою службою, теряют к ней охоту, отвыкают от должности своей и дичатся моря.

Корабли, стоящие в Кронштадте, хотя гнилы и плохи, но будучи изрядно выкрашены, обманывают своею наружностью новоприезжающих неопытных чужеземцев, береговые же адмиралтейские здания и той выгоды не имеют, не говоря уже о деревянных крепостных строениях, в развалины обратившихся, шлюпочный сарай подпорами едва держится от падения, ветхая его крыша светит, как сквозь решето, и гребные суда, в нём стоящие, или наполнены должны быть дождевою водою, или защищены от неё рогожками. Магазины корабельных снарядов (шкиперские) и запасов (экипажные) стоять вполовину покрытыми, пушечные станки, мачты и лето и зиму подвергаются действию открытого воздуха. Наблюдаемое всяким зрителем состояние и положение адмиралтейских зданий и сооружений а вообще, часто самим Государем, подали причину высокомерным британцам утверждать, что Англия принудила русское правительство уничтожить морские свои силы, во что сие последнее, для избегания осмеяния, стыда и народного ропота, убедило английское министерство позволить России истреблять флот свой постепенно и для непросвещённых своих подданных неприметным образом и, заключив на сей предмет договор, исполняет. Дело невероятное!

Как бы изумился великий наш Пётр, встретив в адмиралтействе, при работах такое множество чиновников и кавалеров в рубищах, и сколь велико было бы его удивление, услышав, что чиновники и кавалеры сии суть мастера мелочных художеств: столярного, купюрного, кузнечного и т.п., мастера, каких в его время грозною и полновесною своею тростью он столь часто потчивал. Иностранцы не могут удержаться от смеха, встречая царей, которые ничего не замечают, как бы слабо и явно не было бы положение дел. Пусть ещё смешнее кажутся им те, которые с мечом на бедре и с крестом на груди идут разогревать смолу или мерять уголья, но если бы зло заключалось только в одних насмешках и колких замечаниях чужеземцев, то это была бы ещё не велика беда, но вот горе: рыцарское братство сие лишило адмиралтейство способов иметь хороших мастеров. До нынешнего царствования, то есть до 1800 годов, одни корабельные мастера доходили до штаб-офицерских чинов, а изредка и до 5-го класса, мастера же мелочных мастерств, когда на седьмом или восьмом десятке возраста приобретали капитанский чин, то почитали себя необыкновенно счастливыми: чин капитана и собственный дом с коровою был пределом их желаний и тогда детей своих они приучали к своим мастерствам, что б передать им своё звание, должность и выгоды, или поместить к другим адмиралтейским же должностям, и хотя некоторые из них сами были пьяницы, но детей своих от сего порока воздерживали, — и флот всегда имел хороших и искусных молодых мастеров.

Но ныне, напротив, когда для них сделалось так легко достигать 8-го класса и рыцарства, из коих то и другое даёт им дворянское достоинство, то уж не так думают, и теперь, например, конопатый мастер не хочет, что б сын его конопатил корабли, но что б он предводительствовал ими, и на сей конец определяет его в Морской Кадетский Корпус: ныне в сём заведении из всего числа кадет (700), по крайней мере, одну треть составляют дети адмиралтейских секретарей, мастеров, комиссаров и т. п.

Небрежение, с каким лучшее и многоценное казенное имущество оставляется в Кронштадте на жертву стихиям и похитителям, есть истинно загадка, которую мудрено изъяснить: кто поверит, кто и чем может убедиться, не будучи сам очевидцем, что б главный порт государства, так сказать, составляющий часть и важную защиту столицы, находился открыто для глаз каждого посетителя в величайшем возможном беспорядке, в котором расхищение и грабёж казённого имущества делается без всякого стыда и страха [Госпитальный комиссар Белозеров, человек низкого происхождения, не имевший ни какой собственности, с жалованьем по нескольку сот рублей в год, выстроил огромный дом и ряд лавок в самом Кронштадте, на самом видном и приметном месте города ( против церкви Богоявления Господня, подле старого рынка). Откуда взял он капитал? Корабельный же мастер строил дома из мачтовых лесов и назначал казённые средства в приданное дочерям своим!!!], где главный начальник порта и в год раз не осматривает заведений оного, и если когда показывается своим подчинённым, то только на улицах, а Государь, посещающей сей порт’ каждое лето, по крайней мере однажды, не видит в нём никаких недостатков, если же изредка и удается ему заметить какие либо злоупотребления, то сколь бы законно преступны и ужасны оные ни были, оставляете виновных без наказания, как например случилось летом 1821 года, когда он, посещая Кронштадтский госпиталь, нашёл там жесткую и черную говядину, черные пшеничные булки и негодный уксус: все сие Он сам отведывал, следовательно дело не могло подлежать ни спору, ни обыкновенным в подобных случаях увёрткам, однако ж начальник морского штаба, презренный, подлый трусь во всех правых делах, дерзнул в этом случае обманывать своего Государя-Благодетеля [Государь может назваться истинным благодетелем сего алчного нечестивца, ибо наградил его щедро и чипами и богатою арендою без всяких заслуг, разве за то лишь, что он умел сбережения в суммах предместника своего присвоить своим экономическим распоряжениям и таковыми представить их правительству. Обман сей, однако ж, впоследствии был обнаружен правителем коллежской канцелярии ( н. с. С. М. Бровцыным), самим начальником штаба на сие место возведенным, и ясно показал это всей коллегии], представив ему виновными лицами людей вовсе в деле сём невинных [Госпитальный смотритель (Фролов и комиссар (‘Белозеров) совершенные воры и грабители казны, но в сём деле нельзя было их обвинять, потому что одному из них, по распоряжению главного командира, велено было входить в продовольствие больных: а над другим поставлен был высший надзор. Когда генерал-кригс-комиссар (д. с. с. Н. А. Игнатьев) представлял начальнику штаба, что чиновников сих обвинил он пред Государем напрасно, то подлец этот сказал ему в ответ, что если в сём деле они правы, то во многих других виноваты, и всё равно наказал не за то, так за другое: вот подлинно мудрое решение, во всех отношениях достойное столь пустой головы, виновники же зла были сам он и брат: главный командир порта, попустивший зло и покровительствующей подрядчику], но Государь, проникнув в хитрость, вместо наказания, начальником штаба им предназначенного [Отрешить от должности и ни к каким, доверия требующим местам, не определять!], велел сделать строгий выговор и угрозы предания суду за подобные преступления, если они впредь от них не воздержатся.

Наводнением 7-го Ноября 1821 года снесло почти все деревянные крепостные строения Кронштадтской Гавани, даже и новые, в том самом году сделанные и доставившие награду распорядителю ( начальнику морского штаба) и строителю ( инженер-подполковнику Львову). Дело оставлено без соображения и исследования, ужас, наводнением причиненный правительству и жителям столицы, был столь велик, что они всему верили и не стали бы спорить, когда б им сказали, что вселенная потряслась от петербургского наводнения, и потому все беды решительно приписали гневу Божьему, который, впрочем, для кронштадтских строителей был милостью, ибо доставил им случай вновь строить крепости и, вероятно, во всём подобные прежним. Сила океанского волнения не могла бы сорвать кронштадтских укреплений, если бы они были сделаны так, как должно, стоить только взглянуть на план, что б в сей истине удостовериться. Что б волнение могло сбить стену, надобно действовать оному на неё перпендикулярно или почти перпендикулярно, но кронштадтские укрепления могут быть подвержены такому действие волнения только при ветре с ораниенбаумского берега, откуда, как по малому расстоянию, так по мелководью, большого волнения быть не может, морское же волнение идёт вдоль крепостных стен, кроме одного длинного каменного фаса, но и к тому подходит оно по отмелям. Кронштадтом крепости не бурею сорваны, а просто всплыли по малому количеству каменьев, положенных в террасы или срубы оных, ибо их строили не для сопротивления неприятелю и стихиям, но для приятеля, обманув которого и получив награды, строители достигли своей цели. Неоспоримым доказательством худому и непрочному строению крепостей служить во-первых то, что ни одного корабля не сорвало со швартовых [Канаты, которыми корабли прикрепляются к столбам, в крепостных строениях утверждённых, или к быкам, налами называемым, в воде поставленным], а всех их понесло к мелям, когда крепости подняты были водою и поплыли, второе: наружная и самая ближайшая к морю крепость Рисбанк в прежних своих укреплениях с западной или морской стороны, подверженной всей ярости волн, весьма мало потерпела, а восточная часть её, вновь построенная и старыми стенами от волнения защищаемая, всплыла и разрушилась. Уничтожение крепостей в Кронштадте есть истинное торжество тамошнего начальства и строителей, они вновь построят такие же крепости, вновь получат награды и приумножат сторицею свои капиталы [Средства к сему начальник Морского штаба тотчас брату своему доставил, испросив Высочайшее разрешение действовать ему решительно, т. е. самовластно и без отчёта, и утверждать контракты свыше 10 тысяч рублей. Сие последнее обстоятельство весьма замечательно, все большие подряды должны делаться в Петербурге и все богатые подрядчики живут здесь же, а контракты утверждать должно в Кронштадте!!! Незнающие приписывали таковое распоряжение обыкновенной глупости нач. Мор. штаба, не замечая хитрости: кто имеет право утверждать контракты, тот имеет право получить с подрядчиков порядочные проценты].

Упомянув мимоходом о сём временном происшествии, случайно обнаружившем преступные действия начальника морского штаба и брата его, кронштадтского главного командира с компанией, которые укрылись от слабых глаз Правительства чрезвычайностью бедственного сего события, я обращаюсь к изъяснению постоянного, систематического воровства, по одному лишь Кронштадтскому порту существующего.

Пенька есть источник, а канатный завод средства, служащие к обогащению кронштадтских портовых чиновников от мала до велика! Где лучше можно сыскать доказательство, на что бы то ни было, относительное к правительству, как не в секретных официальных бумагах? Вот документ, свидетельствующий истину моего показания: представление нынешнего генерал-интенданта (капитан-командор В. М. Головнин) в Адмиралтейскую Коллегию в 1824 году, по сему предмету им сделанное:

‘ Честь имею представить вниманию Государственной Адмиралтейской Коллегии следующие обстоятельства: протекло уже несколько лет, как Россия не высылала в море, не только всего своего Флота, но даже ни одной значительной части оного, а плавали ежегодно лишь одни, из малого числа состоявшие эскадры для практическая упражнения экипажей, и в переходах из Архангельска в Кронштадта, да и сии плавания свои обыкновенно совершали в лучшее время года, когда не терпели они ни бурь, ни бедствий и даже, за исключением прошлогодней (в 1823 году) потери адмиралом Кроуном якорей и канатов, едва ли имели какое либо важное повреждение.

Между тем, на кронштадтском и архангелогородском канатных заводах каждый год переделывается в канаты и такелаж весьма большое количество пеньки, а особливо на первом из них, например: Кронштадтским заводом в последние три года (в 1821—22 и 24 годах) употреблено в дело пеньки N пудов, да Архангелогородским — N пудов.

Сия последняя почти вся дельными вещами на кораблях и фрегатах, построенных в Архангельске, также поступила в Кронштадт. Но при всём том сей порт не имеет почти никаких запасов и при каждогоднем приведении в негодность весьма большого количества канатных вещей и такелажа, по отзывам порта, он имеет недостаток в пощипанной пеньке, хотя корабли, в гавани стоящее и в походе не бывшие, никогда не были все ежегодно конопачены, как бы для сохранения их следовало. В осени минувшего 1823 года от Исполнительной Экспедиции было предписано конторе Кронштадтского порта доставить в Петербурга тою же осенью на судах пенькового каната до 2 500 пудов, но оного не прислано, а доставлено уже под исход зимы на лошадях с небольшим 200 пудов, а в апреле сего (1824) года, контора экспедиции донесла, что того каната и в наличии нет.

Экспедиция, усматривая такое неудобоизъяснимое в законном виде, чрезвычайное употребление пеньки, потребовала от Кронштадтской конторы над портом ведомостей, содержащих разные сведения, по коим можно было бы судить о причинах столь непонятного расхода, и по получения оных намерена произвести законное делу сему исследование, и заключения свои по оному в надлежащее время будет иметь честь представить Государственной Адмиралтейств-Коллегии, а между тем я, по долгу моего звания, обязанностью считаю представить коллегии моё мнение. Известно, что злоупотребления в большей или меньшей степени всегда существовали и для уничтожения оных, при самом основании у нас флота, были придуманы способы, к числу коих принадлежите постановление: все казённые вещи клеймить или отличать каким-либо знакомь, что и по сие время исполняется. Закон такой не можете совершенно истребить зла, но много уменьшает оное, ибо приобретающий казённую вещь с клеймом или знаком, до тех пор пребывает в опасности, пока вещь существует. Напротив того, если вещь не имеете на себе отличительного знака, что она казенная, то подвергает опасности потребителей только во время самого похищения оной, а доставшись уже в частную собственность, может она быть употребляема явно и открыто. Следовательно, на правильное употребление таких вещей есть больше охотников, да и похищать их у казны и сбывать с рук более поползновения и более удобности, не страшась улики и наказания.

К числу оных принадлежит пенька в полной мере и такелаж отчасти, ибо казенная пенька вовсе ничем не отличается от партикулярной, а в такелаж хотя и завивается белая прядь, но оная отличительна только в новом или малоподержанном такелаже, а от долгого употребления верёвок смолёные пряди белеют, а белые становятся темнее, и они сливаются в один вид, так что при сличении всегда могут произойти споры и недоразумения, дающие виноватому способы оправдать себя [‘Сколь неудобны и ненадежны метки казённого такелажа белыми прядями, то явствует по свидетельству комиссии, учрежденной Исполнительною Экспедицией в 1821 году для исследования, какая оказалась разность в употреблении такелажа казённого завода против вольных фабрик, ибо комиссия, по многим попыткам отличить казенный такелаж от вольно-продажного, не могла успеть в том, и объясняет, — как значится по рапорту Главного Гребного Порта, от 23-го августа No 1544, — что при разборе сего такелажа Комиссия не могла распознать, ибо нитки, т. е. пряди белые, в казённый такелаж вложенные, от употребления сделались одинаковыми с прочими’].

Государственной Адмиралтейской Коллегии не безызвестно, сколь великое количество пеньки потребно для частных надобностей в таких портах, каковы Кронштадт и С.-Петербург, где бывает ежегодно множество иностранных и русских судов, имеющих нужду в конопатке, сверх того на зиму все окна, да и часто самые дома деревянные конопатятся пенькой. Рассеянное же положение мест, где стоять суда в Кронштадте, от Купеческой гавани до Военной, а здесь от Гребного порта до Охты, доставляет всю возможную удобность к похищению не только пеньки, но и других материалов, которых употребление в деле усчитать нет способов, и по такой рассеянности судов даже простые мастеровые, как напр., конопатчики, имеют все способы похищать употребляемые ими материалы, и потому я полагал бы сделать следующие постановления’.

Здесь предлагаются генерал-интендантом меры, которыми, по мнению его, можно истребить или по крайней мере уменьшить расхищение казенной пеньки.

Заметьте, что в рапорте своём он употребил два многозначительных выражения, первое: ‘ Экспедиция, усматривая таковое неудобно изъясняемое в законном виде, чрезвычайное употребление пеньки, потребовала и проч.’, а другое: ‘ по такой рассеянности судов даже простые мастеровые, как напр., конопатчики, имеют все способы похищать употребляемые ими материалы’!

Что сие выражение значить? В официальных бумагах не всегда можно всякую вещь называть своим именем, откровенность такая, как известно многими, сказать попросту, сломила шею, и потому первое выражение означает, что экспедиция знает, сколь великое и ужасное воровство существует по Кронштадтскому порту в употреблении казенной пеньки, а второе, что не только одни чиновники крадут и расхищают собственность казны, но и мастеровые имеют к тому способы, которыми не упускают случая пользоваться. Короче сказать, воровство сие всему Кронштадту известно, известно, что при ежегодных свидетельствах, в Кронштадте бывающих, канатам и снастям множество хороших вещей назначаются в негодные, которые в свое время идут заново, и вместо их новых не делают, а от подрядчика за пеньку берут деньгами и делят добычу между собою человек пять — шесть первоначальных особ Кронштадтского порта: один получает долго за то, что потворствовал слепым и глухим, будучи в состоянии всё видеть и слышать, другой за сочинение подложных ведомостей и отчётов, третий за то, что подписывает их, четвертый — за фальшивое свидетельство оных, пятый за то, что б доноса не сделал, шестой за то, что б в случае нужды, готов был под присягою лжесвидетельствовать!

Пятая причина упадка и нынешнего уничижительного состояния русского флота: невнимание, презрение, несправедливость и даже притеснения, всегда и во всех случаях морской службе, и служащим в ней оказываемые.

Кажется, надобно согласиться, что из всех занятий, коим посвящает себя человек для общественного блага, морская служба есть занятие самое тягостное, самое несносное и самое опасное. Вступающие в неё должны с самых юных лет, на всё время цветущей молодости, лишить себя почти всех приятностей жизни, лучшее время года находиться заключенными в крепости, носящейся над глубиной морской, и в море и в войне беспрестанно иметь неприятеля перед глазами, словом, быть вечно на страже против воды, огня, ветра, туманов, мелей и подводных камней, и даже против своих спутников, товарищей на море, ибо, сойдясь друг с другом в крепком ветре, по большей части погибают.

Чтоб склонить свободных людей на отречение от многих лучших удовольствий жизни и вместо оных заставить их подвергнуть себя великим беспокойствам, трудам и опасностям, то надобно предоставить им важные существенные выгоды.

Выгоды сии могут состоять или в деньгах или в славе и почестях, но первыми можно только прельстить корыстолюбивую сволочь, от которой никаких великих подвигов ожидать нельзя, одно лишь честолюбие может подвинуть людей, способных к славным делам, на пожертвование всем и вступление на столь опасное поприще.

Посмотрим теперь, какие выгоды предоставлены морским офицерам, в русском флоте, что б привлечь в сию службу людей способных, с талантами, а также и с состоянием, ибо состояние есть по многим отношениям не последнее и не пустое достоинство, как то многие думают, для служащего человека? Выгоды сии состоять:

1-е) в способах уклоняться от настоящей морской службы, ибо как весьма малое число военных судов может быть выслано в море, то и офицеры всегда имеют средства остаться на берегу, когда пожелают,

2-е) в свободе вести совершенно праздную, недеятельную жизнь и делать всякого рода шалости, не опасаясь взыскания от начальников, которые сами, служа только для того, чтоб не умереть с голоду, или для своих частных выгод, мало заботятся о порядке службы и не смотрят строго за своими подчиненными [Вот из множества два тому примера: из Архангельска в Кронштадт шла в 1816 году эскадра под начальством капитан-командора Мачакова, один из подчинённых ему капитанов, Ртищев, наделав и насказав ему разные глупости, оказал явное, открытое неповиновение, а именно не хотел под его начальством идти и, в ослушание повелений его, от эскадры отделился и пришёл в Кронштадт сам по себе. Мачаков представлял рапорты, жаловался, но министр заставил его помириться и предать дело забвению, а для чего? Для того, как он сам сказал, что б Государь не имел на него неудовольствия за беспорядки на флоте. Второй пример: в Кронштадте три офицера (Бровин, Сарычев, N) несколько лет упражнялись пъ воровстве, в коем с покраденными вещами и были пойманы. Вместо предания их военному суду они были представлены к отставке и оставлены в своих чинах за неблагопристойное поведение].

И, наконец, 5-е) в возможности посредством запрещенной торговли или похищением казённых вещей несколько увеличить свое содержание и жить лучше, нежели как можно было бы одним жалованьем.

Но столь гнусными преимуществами, или лучше сказать попущением зла, могут пользоваться только люди подлые и низкие, которыми в нынешнее время флот наш весьма изобилен и даже почти наполнен. Морским чинам оказывается постоянно пренебрежение, коего предметом не должен быть целый корпус офицеров, целое сословие. Людей, недостойных носить мундир, следует удалить, но не показывать вообще морской службе презрение.

Вот доказательства обидного для морских чинов пренебрежения.

В пригласительных повестках, по праздничным и торжественным дням от Двора рассылаемых, которые часто печатаются в газетах*, даже имени флотских не упоминается.

В манифесте или указе от 1817 года, выданном о прибавлении военным чинам жалованья, где и гарнизоны включены и названы все защитники отечества, о флотских ни слова не говорится, невзирая на то, что они много участвовали в войне 1812 года. Скорый перевоз из Финляндии дивизии Штейнгеля способствовал к последующему поражению неприятеля, гребная флотилия была употреблена при взятии Данцига, где отряды морских офицеров и служителей управляли и действовали на сухопутных батареях.

Несколько морских экипажей служили с отличием на сухом пути. Гвардейский экипаж, за храбрость в сухопутных сражениях получивший георгиевское знамя, весь состоял из флотских офицеров и служителей. Морские содержали гарнизоны во многих крепостях, из которых солдаты были посланы против неприятеля. И после всего этого флот не удостоился быть включённым в число защитников отечества.

Далее—при освящении новой биржи в 1817 г., где присутствовала Императорская Фамилия и многие знатные особы, приглашённые по списку, из Адмиралтейской Коллегии взяты были только флаги для украшения залы, но никто из адмиралов не удостоился чести быть приглашённым, что крайне удивило бывших тогда в Петербурге иностранцев, которые спрашивали: почему морские, будучи единственными защитниками морской торговли, не удостоились присутствовать на освящении места, распоряжающегося этою торговлею. Подобных примеров множество, и они всем известны.

Медленное производство во флоте притупляет охоту к продолжению службы и отдаляет всех находящихся в ней людей со способностями и состоянием. Офицеры по десяти лет и более служат в одних и тех же чинах и знают, что сие происходит не от обстоятельств и порядка службы, а из пристрастия к иностранцам, которые имеют преимущество перед русскими, несмотря на то, что многие из них известны правительству как люди развратные, заведомо гнусного поведения [В т. 1821 году из Архангельска в Кронштадт должна была отправиться эскадра, состоявшая из линейного корабля и двух фрегатов, над которою надлежало бы начальствовать и по чину и по старшинству кап.-командору Монку, командиру находившаяся в Архангельске экипажа, но ему оной не поручили по неспособности его, а приказали вести эскадру служившему под? его начальством капитану 2 р. Шевцову. Монку же велено было сухим путём ехать в Кронштадт, где он опять вступил в начальство своим экипажем.

Въ 1823 году другой англичанин, кап.-к-р Роль явно пойман и изобличён в контрабандной торговле. Его отдали под суд, который тянется более года, а Роль занимает место в списках и останавливает других в производстве.

В 1824 году ещё англичанин Гамильтон, за год перед тем забаллотированный, и о котором сам н-к Мор. штаба публично говорил, что он продавал канаты и такелаж с своего корабля, по его же докладу произведён в контр-адмиралы.], пьяные, ни к чему негодные, но их хотя никуда на службу употребить нельзя и не употребляют, однако ж и не выключают из оной, а производят жалованье и все содержание. Подобные люди отнимают место у молодых способных людей из русских. Стоит только заглянуть в Кронштадт, в сию богадельню морских инвалидов, чтоб удостовериться в сей истине.

Флот не менее того терпит от неограниченной власти, предоставленной управляющим морским министерством, которые, употребляя это во зло, самовластно располагают местами и назначают своих родственников, друзей и поклонников одновременно к двум* и более должностям, по которым они получают жалованье и содержание и заграждают путь достойным офицерам, по несчастным*, ибо не имеют* покровительства людей сильных* и случайных*.

Подобное этому злу заключается в приёме людей других служб, немеющих понятия о морской службе, на места, предназначенные законом* морским офицерам, изувеченным* и престарелым.

Между разными частями морской службы нет никакого равенства в жалованье и содержании. Напр., когда служащим* во флотских экипажах* прибавляли жалованье, находящееся в ластовых [Ластовые команды ( от нем. Last — груз, тяжесть) — командные единицы, включавшие в себя лиц, служивших на грузовых и вспомогательных судах, а так же выполнявших различные береговые работы, в противоположность экипажу, куда входили офицеры и матросы, несшие службу на военных кораблях дальнего плавания] и портовых командах оставлены были на окладе по штату 1798 г., с прибавлением четвертой части по манифесту 1801 года, и теперь в содержании их существует следующая разница:

Жалованья в год:

	во флот. экипаж.	в ластовых
Капитану 2 р	900	593 р. 50 к.
Капитан-лейтенанту	?	450
Лейтенанту	720	500
Мичману	600	?

Должности же их, хотя в целом различны, но по трудам и приносимой ими пользе ластовые экипажи имеют преимущество, притом флотские, находясь на кораблях, получают значительные порционные деньги и морскую провизию.

Cие неравенство вредить и самой службе, ибо престарелые и слабые здоровьем флотские офицеры, из коих должны комплектоваться ластовые экипажи, не имея возможности содержать себя скудным окладом, остаются во флоте, не исполняют, как бы следовало, своей должности и преграждают другим путь к чинам.

Частные начальники портов со всех сторон сильно и убедительно представляли об уравнении сох двух частей одной и той же службы, но все их настояния, все убеждения доныне остаются тщетными. Всех сильнее и постояннее настаивал на этом главный командир черноморского флота и портов в.-ад. Грейг.

Но всего вышеизложенного ещё мало. Морские генералы в контр-адмиральских чинах лишены всегдашнего их преимущества, со времён Петра Великого им принадлежавшего.

По закону сей чин равняется с генерал-майорским, но всякий контр-адмирал, несмотря на время производства, был признаваем старше всякого генерал-майора, ибо во флоте есть чин капитан-командора, или капитана генерал-майорского ранга, как прежде они именовались, который равняется чипу генерал-майора и старшинством они считаются со дня производства. Следовательно, закон Петра Великого поставлял контр-адмиралов в среднем чине между генерал-поручиками и генерал-майорами, ныне же они равняются с генерал-майорами и старшинством считаются с ними со времени поступления в капитан-командорский чин. Сие постановление может произвести весьма смешной спорь о чинах и преимуществах. Положим, что в какой-либо комиссии или в одном из новомодных комитетов будут заседать: армии генерал-майор Фронтовиков, состоящий в чине три года, контр-адмирал Шпрехен-Дейч, состояний в генеральском ранге со дня производства в капитан-командоры всего два года, и капитан-командор Мореходов, служащей в сём чине 10 лет. Тогда что воспоследует? Фронтовиков согласится уступить первенство Мореходову, но не уступит Шпрехен-Дейчу по праву старшинства, а сей последний не уступить места Фронтовикову, но будучи командир Мореходова, прикажет ему сесть ниже себя, напротив того Мореходовъ, покоряясь контр-адмиралу, своему начальнику, уступить ему место, но будет требовать, что б генерал-майор сидел ниже его.

Вот ещё нового рода уничижение, которое заставляют терпеть русский флот. За нисколько лет пред семь отставлен от службы по приговору военного суда кап. 1 р. Роде, изобличённый в разных злоупотреблениях. Он нашёл себе сильного покровителя, который взялся ходатайствовать о доставлении ему пенсии, или определении на службу. Дать ему пенсию было бы человеколюбивым поступком, который никого не обидел бы и ни в ком не возбудил бы досады или зависти, но с Роде было поступлено иначе: его определили на службу, но в самом указе сказали: ‘Строго смотреть за его поведением и должности возлагать на него с осмотрительностью’ или другими словами, что он негодяй. Каково же тем, которые получили его в начальники или товарищи по службе?

В 1821 году, во время отсутствия Государя, в Морском Кадетском Корпусе открылась глазная болезнь необыкновенного свойства: более двух сот кадет вдруг страдали от неё.

В это время возвратился в Петербург Государь. Доверенный медик Его, шотландец Вилие, а по-русски тайный советник, лейб-медик и кавалер Виллье, навестил несколько гвардейских солдат, опасно больных, но в Морской Корпус не пожаловал. Известно всему Петербургу, что заведение это, на которое не обращается ни малейшего внимания, находится в самом гнусном состоянии, какое только можно себе представить. Нет в нём ни подчиненности, ни благонравия, ни науки. Кадеты, если дома не были выучены, едва русскую грамоту знают, словесность и иностранные языки им почти неизвестны, учат их только частице математических наук, что б сделать из них плохих моряков. Многие из кадет, от не смотрения за ними и праздности, сделались ворами и пьяницами, а некоторые от драк между собою и побоев, а особливо малолетние, впали в чахотку и изуродованы, и почти все — величайшие шалуны, ибо заражаются один от другого. Большие двадцатилетие болваны и дети живут вместе, спят в одних камерах, едят за одним столом. От происходить, что малолетние заблаговременно наслушаются от взрослых шалунов о трактирах, биллиардах, непотребных девках, пунше и т. п. и приготовляются блеснуть на том же поприще.

Из офицеров и учителей много развратных, которые, несколько дней сряду пьянствуя, не ходят в классы, да и лучшие из них часто не бывают в свои часы в корпусе, а преподают частные уроки по найму, с дозволения директора. Тогда кадеты сидят праздно или бегают по другим классам и мешают товарищам своим заниматься делом. Корыстолюбие математических учителей до того простирается, что кадет должен быть весьма прилежен и понятлив, что б мог, не платя учителю, выйти в офицеры, потому что учитель, изъяснив преподаваемое им вообще всему классу на большой доске, сердится на кадета, который спросить у него повторение толкования, буде он ему не платит, те, которые не имеют денег, дают учителям расписки, по коим, при выпуске кадет в офицеры, корпусная канцелярия, выдавая им на -обмундирование деньги, вычитывает, по повелению директора, и уплачивает помянутые долги. Что же касается до офицеров, то они вообще столь нерадивы и беспечны и так мало с них взыскивают, что несмотря на большое число их — по пяти в роте, кадеты учились недавно маршировке и военной экзерциции у подьячего, а ныне у классного своего работника учатся, за что первому платилось по 500 р. в год с квартирой, дровами и свечами, а последнему платится по 200 рублей. Сие покажется всякому смешным и странным, но совершенно справедливо, пусть сомневающиеся спросить первого кадетского офицера, который ему попадется: кто такие Пеньков и Климов, и чем они в корпусе занимались? Тогда он увидит, что офицер покраснеет, смешается и почти шёпотом признается, что первый бывший царскосельский судья, а второй классный унтер-офицер из строевых, и оба суть преподаватели военной науки в Морском Кадетском Корпусе офицерам и кадетам.

После бедственного наводнения, 7-го Ноября сего года случившегося, попечение правительства обращено было на все состояния войск и народа, кроме морских служителей, которые должны были вместе с безгласным своим начальством извещаться сами своими способами, и сверх того обращались в работы посторонних ведомств.

Когда все солдаты из мокрых нижних этажей были выведены и когда чрез полицию объявили частым людям, что б никто не оставался в нижнем жилье, бывшем в воде, доколе оно не будет осушено, тогда бедные матросы и адмиралтейские служители должны были жить в тех же самых покоях, которые, по низкому своему положению, почти до самого потолка находились в воде, и никто об них не позаботился. Служители 15 Флотского экипажа, квартировавшие в Гавани, у которых снесло или повредило наводнением казармы, получили позволение приютиться на первый случай в пустых покоях казарм Финляндского полка, но после, для пространнейшего размещения солдат, живших и до того довольно просторно, велено было их выслать, не назначив жилища, где им поместиться, а потому морские служители должны были, в сырых своих казармах, так сказать, сжаться, для помещения гонимых отовсюду их товарищей.

Для очищения улиц у Калинкина моста и канала при устье Фонтанки, по распоряжение генерал-губернатора гр. Милорадовича посылалось 400 человек Гвардейского экипажа, но когда они стали жаловаться, что от работы на холоде и намокания ног получают простуду, то посылку их тотчас отменили, а велели употребить к сей работе 500 человек матросов флотских экипажей. Против сего распоряжения сделано было однако генерал-интендантом Головниным сильное представление, возымевшее успех.

Морская служба, презренная и угнетенная, не вся в одинаковой степени страдает от этого. Офицеры из природных русских дворян наиболее терпят оскорбление, а иностранцы пользуются и большею доверенностью и большими милостями, чем природные россияне. Вот и доказательства: теперь более десяти лет сряду, что учебные эскадры, единственные наши морские силы, посылаемые в море, каждый год поручаются начальствованию англичанина Кроуна, который от сего пользуется случаем заниматься настоящею своею службою, не отвыкает от неё и получает сопряженные с таким назначением выгоды и награды, а природные русские адмиралы во всё это время к морской службе вовсе не употребляются, год от года более и более отстают от неё, позабывают своё искусство, от непривычки к морю становятся боязливыми и чувствуют себя без причины обиженными. Теперь в русской морской службе нет ни одного адмирала, сколько-нибудь годного командовать флотом, да и сам Кроун, по старости своей, имея более 70 лет отроду, к сему неспособен.

В нынешнем году (1824 г.), когда правительство разубедило отправить эскадру фрегатов в Ботнический залив, то для командования оною быль избран также англичанин Бортвик, известный всему флоту, как самый горький пьяница. Сей выбор ожесточил всех капитанов, некоторые из них от сей обиды оставили службу, другие, если и останутся во флоте, то верно в праздности и горести сделаются вскоре ни к чему не способными.

Много ещё примеров можно было бы привести в доказательство, но и сих, кажется, достаточно для убеждения всякого здравомыслящего человека, что при таком положении русской морской службы нельзя ни требовать, ни ожидать, что б в ней находились люди, известные по своему роду, воспитанию, достоинствам и всем качествам, нужным для хорошего, полезного отечеству офицера. Итак, кто же теперь служить в нашем флоте?

Во-1-ых, пройдохи и хитрецы, которые, пренебрегая Отечеством и службою, находятся въ ней для того, чтоб, пользуясь всеобщими беспорядками, обогатиться на счёт казны, и потом оставить службу с презрением и жить покойно и независимо,

2), летами удрученные и горем убитые старики, в которых вся кровь застыла, и у которых один только гроб в виду,

3), люди глупые и невежды, которые не годятся быть даже учителями русской грамоты в народных школах, и потому служат во флоте ради куска хлеба,

4), молодые, впрочем способные офицеры, которые по неопытности не понимают ещё унизительного своего состояния, и не могут предвидеть угрожающей им постыдной и горестной участи в старости, и наконец 5), весьма небольшое число таких, которые, так сказать, сидят у моря и ждут погоды.

Все выше изъяснённое свидетельствует, что умные и достойные люди убегают и гнушаются морскою нашею службою.

Кроме всех её невыгод и уничижения, она ещё может подвергнуть безвинно поношенно и вечному бесславию самого лучшего и достойного офицера, ибо на случай войны наш флот не может быть снабжён всем нужным в надлежащей исправности, и укомплектован, не только хорошими, но даже посредственными матросами [Старых и опытных матросов, которые оставались ещё во флоте, или выгнали в отставку, или разместили по портам, что б дать место рекрутам, годным к фронтовой службе], потому что они теперь

более солдаты, нежели матросы. Представлять против сего невозможно, не подвергнув себя гонению, следовательно должно идти против неприятеля с негодными кораблями [Распорядительное морское начальство старается всячески ослабить наш флот и поставить его на презрительную степень для морских держав всего света. Когда Англичане и Французы неусыпно пекутся, не жалея труда и не щадя издержек, об усовершенствовании кораблей своих во всевозможных отношениях, тогда как мы не только что упорно остаемся при старине, но ещё вспять подаемся. Напр., начальник Мор. штаба, потому что достойный брат его испортил и засорил Кронштадтскую гавань, предпочитает архангелогородские мелководные корабли тем, которые строят ныне европейцы, предоставляя тем самым, большое преимущество перед нашими. В морской тактике ген.-инт. Головнина, которую мне удалось прочитать, сие обстоятельство объяснено во всей подробности], и ещё худшим того экипажем, и сделаться жертвою, не будучи в состоянии защищаться даже против фрегата. Тогда, при всякой неудаче, будут мерить силу корабля по числу пушек и людей, а не по качествам судна, не примут никаких оправданий, обвинять, обесславят.

Покойный московские митрополит Платон, путешествуя по России в мирное и спокойное время, посетил Смоленск и заметил, что крепостные строения сего города находились в дурном состоянии, о чём он, изъявляя сожаление, говорил, что в нынешние смутные времена в Европе очень возможно, что и Смоленская крепость когда-нибудь понадобится. Тогда над опасениями преосвященного смеялись, но события `1812 г. оправдали их. Не должно ли сказать то же самое и относительно флота и не явный ли вред государству содержать его в таком положении?

В заключение главы сей скажу, что беспорядки и злоупотребления по морскому ведомству могут быть уменьшены только, в то время, когда будет обращено на флот внимание, когда им будут заниматься, и когда, вследствие этого, он престанет быть в презрении и у общества. Когда в России и в нашу даже память, уже при Екатерине Великой, люди знатного рода и богатые, за честь себе поставляли служить при гражданских делах и управлять губерниями, тогда невинные гораздо меньше страдали и злоупотреблений по губерниям было менее, ибо вельможу, имевшего большое состояние, прельстить деньгами нельзя было, или по крайней мере весьма редко это случалось. Если же секретарям и удавалось иногда их обманывать, то сие бывало только в делах сомнительных и запутанных, не часто встречающихся, а не в таких, где обстоятельства открыты и ясны. Но когда первые ‘люди в государстве, долженствующее занимать важнейшие правительственные места, стали вменять себе в особенную честь занятия, так сказать, капральских должностей, и предпочли маршировку [И по сие время не могу вспомнить без досади и глубокого огорчения случившееся со мною однажды на вахт-параде. Близ меня стояли два англичанина, из коих один недавно приехал в Россию, а другой был купец, долгое время уже пребывающий в Петербурге и мне весьма коротко знакомый человек. Когда мимо нас шёл кавалергардский взвод, то новоприбывший спросил: что это за люди, в зелёных мундирах, которые маршируют со взводом, и, услышав, что это были генералы, вдруг сказал с удивлением: ‘ Как четыре генерала выступают такими гусями с дюжиною солдат’? На сие товарищ его заметил, что в России генералы очень дёшевы и не хочет ли он отвезти их целый корабельный груз из барыша в Англию, на что он отвечал: ‘ Нет, это самый плохой товар у вас в России, с которыми наверно будешь в накладе. Вот если б солдат привезти, то была бы прибыль’! — Какая оскорбительная для россиян истина!] на вахт-параде в солдатских рядах управлению областями и заботе о народном благоденствии, тогда места их стали занимать люди бедные и в обществе ничего незначащие, одним словом подьячие, которые не могут даже содержать себя прилично своими способами, на местах, ими занимаемых, однако ж живут роскошно и при всём том богатеют ещё. С тем вместе губернаторские места потеряли всякое значение и если в губернии должность начальника оной ещё пользуется уважением, то в Петербурге приезжий губернатор есть ничтожный чиновник, который почитается ниже всякого гвардейского полковника, который в мирное время заботится только о выправке и наружном виде солдат.

Точно тоже с морскими силами нашими теперь делается.

Управляют ими люди, в государстве вовсе неизвестные, в обществе ничего не значащие, нигде голоса и веса не имеющие, в бедности и ничтожестве состарившиеся. Но если б служба сия достойным образом была уважена, тогда многие в ней должности занимали бы люди знатные и с состоянием, которые не только сами удержались бы, но и другим могли бы пресечь пути к расхищению казённого имущества, а при всём том имели бы вес у престола и силу в совете царском.

Такие люди стали бы награждать достойных и карать негодяев беспристрастно. Между тем как теперь всё во флоте перемешано: доброе и худое — всё идёт одною стезёю к одному концу.

Глава II.
Средства и способы россии для содержания флота своего в лучшем возможном состоянии.

Главною причиною несчастного состава частей адмиралтейского управления был неудачный выбор лиц, управлявших морским ведомством в течение последних 25 лет (от конца 18-го века до 1821 г.). Сею частью управляли люди, более или менее в том или другом отношении к столь важной обязанности неспособные. Один (адмирал граф Г.Г. Кушелев) быль старик ума ограниченного, без познаний, без опытов, без честолюбия. Другой (адмирал Н. С. Мордвинов), муж престарелый, умный, с обширными познаниями в государственных делах и в морском искусстве сведущий, знатного рода, с двором знакомый, перед Царём и в Думе смелый и решительный, словом, муж, имевший все способности быть морским министром, но к несчастно не имевший охоты быть им. Оставляя морские дела, занимался он другими делами, до него не принадлежащими, и тем подал причину приписать ему анекдоты что когда Государь спрашивал у него мнения об усовершенствовании флота, то он советовал Его Величеству как сделать, что б в Крыму шли дожди и как осушить сибирские болота.

Tретий (адмирал П. В. Чичагов), человек в лучших летах мужества, избалованное дитя счастья, всё знал по книгам и ничего по опытам, всем и всегда командовал и никогда ни у кого не был под начальством. Во всех делах верил самому себе больше всех, для острого слова не щадил ни Бога, ни Царя, ни ближнего. Самого себя считал способным ко всему, а других — ни к чему. Вот истинный характер того министра, который, соря деньгами [Например, он даль неограниченную волю командирам кораблей и других судов, для вооружения, оснастки и украшения оных, делать и требовать, что они хотят, несмотря ни на какие штатные положения, отчего не одно судно по нескольку пудов красок изводило в одно лето], воображал, что делает морские наши силы непобедимыми, подражая слепо Англичанам и вводя неслыханные новизны, мечтал, что кладёт основный камень величия русского флота, наконец испортил почти всё, что оставалось ещё доброго в нём и, наскучив наглостью своею и расточением казны верховной власти, удалился, поселив презрите к флоту в оной и чувство глубокого огорчения в моряках.

Четвертый (адмирал маркиз де-Траверсе), человек с большим умом, со сведениями и знанием света и людей, по праву иностранца пользовался особенною доверенностью и уважением. Он мог бы во флоте многие беспорядки истребить и недостатки дополнить, если б был менее старь и более честолюбив, но будучи тонок и проницателен, он видел насквозь все отношения и всю связь верховной власти, а потому, угождая ей везде и во всём, где мог, ни о чём не спорил и ни в чём не настаивал, но уступая, достигал собственных целей искусным придворным обращением и хитростью. Впрочем, к благотворительности он был самый наклонный вельможа. Никакой министр не доставил столько царских милостей и наград своим подчинённым, сколько он, а от сего, невзирая на всё вышеизложенное, многие достойные люди остались во флоте.

Наконец свершилось. Морским силам России нанесён был последний удар. Из всего русского флота был избран в должность морского министра, с той же властью, но с другим значением, человек, менее всех годный для сего важного поста (к.-адмирал А. В. Моллер). Сей несчастливец, возведённый судьбой из ничтожества на степень государственного человека и в то же время осуждённый быть его орудием для расстройства российской морской силы, имел ещё столько благородства и чистосердечия, что сам откровенно признавался в своих неспособностях и готов был пользоваться советами людей, более его благоразумных и более сведущих.

Он уже и приступил было к добрым делам, но судьба послала ему советника и наставника в неизмеримой степени подлого и лживого. Злодей сей, сделавшись, посредством хитрости и коварства, оракулом слабоумного, впрочем к добру расположенного родственника своего, истребил в нём даже следы добродетели и преподал наставления, достойные дьявольского изобретения, которые он не стыдился ему проповедовать даже в присутствие людей посторонних. Злодейские его догматы, подкрепленные доказательствами, на событиях основанными, сильно подействовали на душу празднолюбца, проведшего всю жизнь свою за бостоном с трубкой табаку.

Наприм. ему было внушено: ‘ Ты беден и имеешь многочисленное семейство, заслуги умерших скоро забываются, живые только могут много для себя выпросить и много получить, не теряй случая пользоваться, льсти благоразумными советами, неприятными докладами не досаждай, если можно, то никому из своих подчинённых, кроме родни, наград не проси, напротив того, для самомалейшей казенной выгоды их тесни и выказывай при всяком случае их неисправность и упущения, а своё собственное бескорыстие и усердие своими собственными представлениями [Сим уроком понятливый ученик весьма споро воспользовался и в короткое время получил чин и богатую аренду], не страшись жалоб подчинённых твоих, их к тебе же пришлют на рассмотрение и по твоему же собственному суду и совету поступят с ними [Он тотчас испытал справедливость сего догмата, ибо одним изветом своим отставил значащего чиновника (д. с. с. Н. Г. Ж.), который, по представлению прежнего министра, получил чин, два ордена и столовые деньги], не думай, что б сибирский генерал-губернатор [Тайный сов. Н. Б. Пестель] был наказанье за притеснения края, ему вверенного: нет, когда бы в десять раз более он его теснил и злодействовал, то и тогда могущество его не поколебалось бы, если б он не поссорился с тремя сильными министрами, а потому ты должен льстить и угождать каждому, не только министрам и близким ко двору людям, но даже самым последним царедворцам [Сего правила он строго держится даже до очевидной подлости, напр., в 1823 и 1824 г. велел формальным предложением коллегии мужу и отцу кормилицы из дома ***, без очереди и без жеребья, как бы следовало по закону, отвести две лучшие топи на невском фарватере. По письму генерал-лейтенанта Куруты произвёл из помощников в корабельные мастера человека, который, за всю жизнь, кроме шлюпок ничего не строил, к чрезвычайной обиде старших его подмастерьев. По просьбе государева камердинера хотел принять к адмиралтейству в кузнечные подмастерья человека старого, хворого и пьяного, и принял бы, если бы генерал-интендант не воспротивился], по их просьбам делай всё, даже явные и безбожные злодеяния. Что б подчиненные твои тебе не докучали своими просьбами, ни в чём им не отказывай на словах и ничего для них не делай, что может не понравиться высшим над тобою.

Так вели себя царедворцы мудрой Екатерины и других великих Государей’.

В сей последней лжи не мудрено было уверить человека, всю жизнь свою никакими значащими делами не занимавшегося.

Сей человек, следуя адским внушениям родственника своего, сделался нечувствительным, ложным и неблагодарным, и сверх того принял злодейское правило, в сомнительных случаях, когда мог он подпасть ответственности или денежному взысканию, — давать двусмысленные решения и, по большей части, столь бестолковые и нескладные, что оные возбуждали смех в самых непроницательных головах (*).

Другим правилом, не менее первого гнусным, поставил он себе не давать никакого отзыва на такие представления, когда предмет оных заключал в себе очевидную государственную пользу и не мог быть ни законно, ни благовидно отвергнуть, но ему по каким-нибудь причинам не нравился или не соответствовал личным его выгодам [Как то случилось в деле о поселении с. петербургских лоцманов на Канонерском острову, где они имели уже жилище, но от пожара лишились, Исполнительная Экспедиция, представляя о необходимости поселить их опять на том же месте, показала пользу сего поселения и вывела законность оного, Адмиралтейская Коллегия мнение экспедиции совершенно одобрила и утвердила, но он, не внося оное дело в комитет министров, замолчал без внимания. Для чего же? Для того, что Канонерский остров был превращён им в хутор, на котором госпожа начальница штаба держала коров, овец, гусей и т. п. и откуда торговала она по городу молоком, сливками, маслом и сыром.]. И всё сие делает он столь нагло и бесстыдно, что когда его уличают в таких низких увёртках, то он смеется с значащими ужимками, чрез кои как бы хотел изъяснить, что сам большой политик и знает что делает. Только один раз покраснел он и пришел в замешательство, когда генерал-интендант, воспользовавшись случайно предметом общего разговора, заметить, что для составления бессмысленных ответов потребно сочинителю оных иметь необыкновенный ум и совершенное знание своего предмета, мало того, что б с первого взгляда не приметили двусмысленности, но чтоб дотоле не была она открыта, доколе не понадобится строго толковать смысл речи, a сие весьма трудно и не во всяком случае можно это сделать. Если же начальник, лукавя против своих подчинённых, хочет свою вину и нерешимость возложить на их ответственность двусмысленными отзывами, то не только ненависть, но и самое презрение возбуждает к себе даже в посторонних людях, и когда ошибки его будут обсуживаемы правительством, то честное и прямое дело всегда заслужить жалость и снисхождение, а подлые, бесчестные уловки возбудят смех и строгость, ибо правительство в таком человеке тотчас откроет соединенный черты плута и дурака, даже невинные дети терпят иногда за бездельничество родителей своих по пословице, что яблоко от яблони никогда далеко не падает.

Можно ли теперь удивляться, что все правительственные части Морского ведомства между собою перепутаны, без ценной цели и порядка, и что во флоте всё идёт не по-людски.

Мудрено только, как под таким гнусным начальством остаётся еще по сие время в морской службе нисколько человек, людей честных, благовоспитанных и в своём деле

сведущих и искусных.

Весьма очевидно, что к исправлению нашего флота главною мерою должно служить назначение в морские министры человека во всех отношениях государственного, хотя бы он и не был из морских чиновников. Впрочем даже и лучше было бы употребить к сему посторонней службы генерала, знатного рода, хорошо воспитанного, умного, известного и уважаемого правительством, ибо из морских с такими качествами чиновного человека нельзя сыскать, ибо старые генералы сей службы суть вообще люди хворые, слабые, без воспитания, робкие и в государственных делах и гражданских законах совершенные невежды, без твердости и честолюбия они неспособны ни к каким решительным мерам и, не имея ни духа, ни дара слова, будучи люди неученые и малограмотные, не в силах защищать своих мер, самых полезных и необходимых, против возражений правительства, малодушие же их простирается до невероятности: нынешний начальник штаба от одного сурового взора Верховной Власти бросается в дрожь и несколько дней больным бывает!

Избрав министра, должно назначить к нему советь, с тем, что бы о всех переменах, заключающих в себе некоторую важность, которые должно произвести по Морскому ведомству, было сначала рассуждаемо в Совете, о решениях коего министр должен докладывать высшему правительству, не скрывая мнения ни одного из членов [*].

[*] — Нынешний начальник Морского штаба весьма неискусно скрывает от правительства мнения подведомственных ему мест: когда они не согласны с тайными личными его желаниями, например, заводчик Берд в 1824 году просил правительство об уступке ему островка, на котором стоял подзорный дворец, он на нём обязывался устроить новоизобретённый в Англии эллинг для вытаскивания на берег судов с полным грузом, на случай осмотра или починки оных, и в замену предлагал казне весьма выгодные условия. Предложение его рассматривалось по принадлежности в Исполнительной Экспедиции, которая нашла их для казны весьма выгодными, доказала бесполезность для неё подзорного островка, и что он ей вовсе не нужен и в настоящем его виде делает лишь одно безобразие прекрасному и великолепному устью величественной Невы. Экспедиция основала своё суждение на справках и законных доводах, но коллегия с нею не согласилась и приводила свои опровержения. И какие? Поверить нельзя, что б такие глупости могли вырваться из седых голов! Вот какие: ‘ Мы не знаем видов правительства на сей островок’!

Между тем правительство же само и спрашивает: ‘ Может ли он к чему-нибудь годиться для казны? Так как на нём стоит дворец, Петром Великим построенный, то и прилично в память сему монарху построить вновь такой же архитектуры дворец, между тем как весь Петербурга, даже самое имя его есть уже ему памятник. В случай нужды на сём острове можно построить батареи для защиты Невы’!!! Боже мой! Адмиралтейская Коллегия располагаешь защищать Петербург с Подзорного острова! Такая мысль в народном училище русской грамоты едва ли может родиться! Однако ж начальник Морского штаба мнение коллегии принял, подкрепил своими предположениями, не менее того нелепыми, и представил правительству, не приведя на вид ни одной справки, ни одного доказательства, изложенного Исполнительною Экспедицией.

Что б, умничая, не перемудрить и не сделать худого худшим, то лучше всего образовать главное правление Морского ведомства, на основании общего учреждения Министерств, а именно:

Коллегию обратить в министерский совет.

Экспедиции в департаменты.

Министерский Департамент обратить в Канцелярию Министра.

Адмиралтейский Департамент уничтожить, определив членам его раз в месяц присутствовать в Совете по учёным предметам, или когда востребуется по приглашению.

Казначейскую Экспедицию

Контрольную — } вовсе уничтожить.

Счетную Комиссию

В департаментах, то есть в нынешних экспедициях, сделать перемены, совместные с новым порядком вещей.

Чрез сие устройство будет, сверх пользы, и то приличие, что Морское Правление России не станет казаться иностранцам совершенно отличным и особенным от общего порядка, по всей Империи существующего, особенно же в нём должно остаться только то, что по роду службы необходимо, как например, и теперь по Военному Министерству есть свои

части, для других не нужные, по Министерству Финансов также и проч.

Таким образом, устроенное Морское Министерство должно обратить внимание на все ветви оного: истребить, или по крайней мере уменьшить злоупотребления и стараться повсюду водворить дисциплину в служителях, законность и правильность в обращении капиталов, и порядок по всем частям.

Приступая к исполнению сего важного и многотрудного подвига, должно, по моему мнению, не выпускать из виду старинной нашей пословицы: ‘ Охота пуще неволи’.

Глава III и последняя.
О пользе и необходимости для России содержать значительные морские силы.

Нужно ли России иметь флот или нет?

Ответь готов: флот нужен нам для охранения нашей морской торговли!

Какой торговли? Где она? Где у нас купеческое мореплавание? С сотню иностранных судов под русскими флагами! Разве это наш торговый флот?

Вот вопросы, которыми меня забросают: но я утверждаю, что у нас купеческих кораблей весьма мало, а торговля морская обширна и для охранения её нужен флот, я сие докажу впоследствии.

Много слыхал я рассуждений и споров о сём предмете, даже между людьми, имеющими вес в правительстве, но почти все они, не приводя никаких доказательству говорят, одни: ‘ Пётр Великий положил основание флоту, следовательно, он нужен и должно его иметь’. Другие, — что тогдашнее политическое отношение России к прочим державам заставило Петра учредить морскую силу. Ныне же все переменилось и она уже более не надобна, говорят ещё, что будто бы одна только царская прихоть принудила Петра завести флот, и утверждают, что если теперь будем мы в войне с кем-нибудь, то по нынешней системе эго должно быть или вместе с англичанами или против них: в первом случае помощь наша морем им не нужна, а во втором — флот наш против их огромной морской силы будет бесполезен.

Дерзновенно было бы с моей стороны в деле политическом возражать людям, политикою занимающимся по должности, людям, украшенным пудрою и шитыми кафтанами.

Но как известно нам, что не всяк тот герой, кто носит шпоры и мундир, не всяк тот тонкий дипломат, кто почтён званием посла, и не на всех тронах сидят Соломоны, то, не будучи убеждён доказательствами, не считаю себя и обязанным слепо согласиться с мнением, что истребление русского флота для нас нужно, я, напротив того, воспоминая Великих и мудрых Государей наших Петра и Екатерину, более и более убеждаюсь в совершенной необходимости для России иметь значительные морская силы.

Я спрошу: если б в те времена, когда ни одно английское судно, без позволения испанцев, не смело показаться на море и когда сама Англия трепетала в ожидании нападения от Испании, если бы тогда, говорю я, английское правительство думало так, как мы теперь думаем, то в каком бы положены ныне сие государство находилось? Я думаю: оно было бы Французскою провинцией, но теперь мы видим его на верху своей славы и величия, за что обязано оно морским своим силам! Утверждение, что Пётр Великий устроил наш флот и потому, естественно, не должно его уничтожать, не может служить доказательством, что б и теперь он был нужен, но можно привести много других основательных доказательств, что мы должны иметь морскую силу, а опираться только на неприкосновенность учреждений Петра Великого значило бы уподобить себя тем простолюдинам, которые не хотели, что б адмиралтейская крепость в Петербурге была срыта, потому только, что Петр I соорудил её, не понимая того, что он и сам давно бы уже оную уничтожил, если б ещё несколько лет прожил, но судьбам Всевышнего угодно было, что б сей подвиг совершил ныне счастливо сидящий на престоле Император Александр Павлович, коего мудрой прозорливости и отеческому попечению о благе своих подданных Россия обязана за многие неслыханные и едва сбыточные происшествия, в течение чудесного и блистательного Его царствования случившиеся.

Что б увериться в необходимости для нас морских сил, стоить только привести себе на память, что Россия имеет много приморских областей в Белом, Балтийском и Чёрном морях (не говоря уже о Восточном океане) [На этом рукопись обрывается].

1824 г.

Опубл. Мореходов, мичман, ‘О состоянии Российского флота’, Санкт-Петербург, 1861 г.

В. М. Головнин (Мореходов).

О состоянии Российского флота.

Предисловие

О нынешнем состоянии русского флота.

Глава I.О причинах упадка и нынешнего несчастного положения русского флота.

Первая причина: бестолковое и перепутанное образование всех частей, главное управление морских сил составляющих.

Вторая причина упадка российского флота: бедность, унизительное содержание адмиралтейских чиновников и мастеров.

Глава II.Средства и способы россии для содержания флота своего в лучшем возможном состоянии.

Глава III и последняя.О пользе и необходимости для России содержать значительные морские силы.

Читайте также:

В. М. Головнин
(Мореходов).

Глава I.
О причинах упадка и нынешнего несчастного положения русского флота.

Глава II.
Средства и способы россии для содержания флота своего в лучшем возможном состоянии.

Глава III и последняя.
О пользе и необходимости для России содержать значительные морские силы.