ОТРАВА СОВЕСТИ
ОТРАВА СОВЕСТИ
ОТ ‘ИГРЫ’ К ПРЕСТУПЛЕНИЮ
ОТ ‘ИГРЫ’ К ПРЕСТУПЛЕНИЮ
О смертной казни, Свенцицкий Валентин Павлович, Год: 1911
Время на прочтение: 5 минут(ы)
———————
Публикуется по: Свенцицкий В. Собрание сочинений. Т. 3. Религия свободного человека (1909-1913) / Сост., коммент. С. В. Черткова. М., 2014.
———————
Давно уже газеты отмечали как ‘курьёзный’ факт, что дети в разных концах России стали играть ‘в виселицу’.
Несколько лет тому назад играли ‘в забастовку’. Теперь игра переменилась…
И вот на днях мне самому пришлось, собственными глазами, видеть эту ужасную игру.
Три маленьких карапуза ‘вешали’ худенького, бледненького мальчика, ‘преступника’. Двое карапузов изображали ‘стражу’ с деревянными ружьями на плечах, а третий — ‘палача’.
Около забора была сделана настоящая ‘виселица’ из тонких досок, и к ней была привязана грязная мочальная верёвка.
Лица у мальчиков были серьёзные, не похожие на лица ‘играющих’ детей. Не радостные. Но всё же чувствовалось в них своё ‘возбуждение’: очевидно, они по-своему сильно переживали ‘игру’. Особенно выразительно было лицо ‘преступника’. Он положительно страдал, и не знаю — от холода или от нервного состояния, но то и дело вздрагивал худеньким телом.
Я остановился и стал смотреть.
— Арестант Санька, — провозгласил один из стражников, — вешается за кражу белья. Он не повинился, и судья велел его повесить.
— Теперь прощайся с народом, — сказал другой стражник.
Худенький мальчик поклонился на все стороны и, заикаясь, сказал:
— Прощайте… помру я… маменьке поклонитесь… прощайте…
Затем ‘палач’ надел на горло мальчика верёвку, тот слегка поджал ноги и закрыл глаза.
— Готов! — провозгласил ‘палач’.
Игра кончилась…
Недавно В. Короленко назвал смертную казнь ‘бытовым явлением’. Вот это — больше чем бытовое явление.
И пусть задумаются защитники смертной казни, до чего может дойти народ, дети которого начинают ‘играть в виселицу’.
Маленький факт. Почти смешной. Глупые дети, глупая игра. Но вдумайтесь в глубь этого факта, и вы ужаснётесь. Вы увидите за ним страшную, тёмную силу, которая угрожает России полным моральным разложением. В этой ‘игре’ симптом страшной болезни, которая угрожает гибелью стране.
Сколько писалось всевозможных теоретических рассуждений за и против смертной казни. Писали и учёные, и богословы, и художники, и публицисты. Обсуждали вопрос со всех точек зрения — и с государственной, и с моральной, и с религиозной.
А здесь, в этой детской игре, не ‘рассуждение’, а живой факт. Я не хочу спорить и ‘доказывать’. Не хочу разбираться в ‘текстах’ и углубляться в дебри юридических, политических или богословских теорий.
Пусть правы те, кто утверждает, что смертная казнь позволительна, что она заслуженное наказание преступникам. Что есть такие испорченные люди, которых сам Бог повелел казнить мечом.
Пусть так. Я сейчас не об этом хочу говорить.
Но пора понять — и может быть, задумавшись над таким ‘пустяком’, как детская игра ‘в виселицу’, понять это легче всего, — пора понять, что смертная казнь ужасна не только потому, что она убивает людей, но потому, что она развращает живых.
Все схоластические тонкости, объясняющие разницу между убийством просто и убийством по закону, не усваиваются народом. Он воспринимает только один голый факт. Правительство тоже допускает убийство. Значит, убийство возможно. Лишь бы оно было ‘за дело’. Стирается психологическая черта, делавшая всякое убийство преступным, недопустимым. И так как человек склонен считать себя непогрешимым судьёй, то достаточно ему при случае решить, что человек ‘заслуживает’ убийства, — чтобы он и убил его, если в глубине души убийство считает ‘допустимым’.
Каждый день народ читает в газетах о смертных казнях, и если даже были бы правы те, которые думают, что каждый день вешают ‘за дело’ и что общество ‘очищается’ от вредных элементов, — то не ясно ли, что избавляются люди от одного преступника, а десятки тысяч людей приучаются к мысли о допустимости убийства, и потому становятся ближе к преступлению.
Убийство раньше казалось ужасным. Чтобы перешагнуть эту черту, требовалось состояние невменяемости или полное озверение души. Сейчас к убийству так привыкли, что в него ‘играют’ дети. И вот, когда вырастут эти маленькие ‘стражники’, этот маленький ‘палач’, вешавший бледного мальчика на грязной верёвке, — они вырастут в атмосфере ‘допустимого’ убийства, и не много надо будет ‘наталкивающих’ сил, чтобы детская игра принесла страшный плод.
Я никогда не забуду этих детей, игравших ‘в виселицу’, потому что, когда я смотрел на них, мне до осязательности ясно чувствовалось, как смертельный яд ‘законных’ убийств вливается в душу народа, и за этой смешной игрой, точно кровавый кошмар, вставал призрак будущих преступлений*.
* Предвиденное сбылось: через 7 лет отравленное поколение погрязло в братоубийственной бойне. Так и распространённая среди советских школьников тишайшая игра в слова с повешением фигурки противника была симптомом морального одичания, следствием которого стала массовая бандитская жестокость 1990-х гг. — Прим. публикатора.
Время от времени в литературе и в обществе с новой силой вспыхивают споры по вопросу о смертной казни. Одни смертную казнь считают ‘преступлением’, другие — страшной, но необходимой мерой наказания.
Много в этих спорах приводится всяких соображений, и богословских, и юридических, и моральных.
Но иногда небольшое жизненное явление, если в него пристально всмотреться, решает вопрос глубже и правильней, чем самые тонкие отвлечённые рассуждения.
Мне уже приходилось говорить в печати, что таким решающим явлением в вопросе о смертной казни является так называемая ‘игра в виселицу’. Газеты неоднократно указывали, что в различных углах России появилась страшная игра, в которую играют дети.
Маленькие мальчики творят форменный ‘суд’ над одним из своих товарищей, возводят его на ‘эшафот’ и потом или ‘вешают’, или ‘расстреливают’ из деревянных палок.
Я указывал, что явление это с несомненностью свидетельствует о том, что постоянные казни, о которых сообщают газеты, приучают мысль к тому, что можно убивать людей, лишь бы это было по ‘закону’, а так как слово закон в общежитии, под влиянием возбуждения, легко превращается в слово ‘за дело’, а ‘за дело’ ли, каждый считает себя вправе решать сам, то смертная казнь, устрашающая десятки, сотни тысяч, приучает к мысли о допустимости ‘законного’ лишения человека жизни — и потому не уменьшает, но увеличивает преступность.
‘Игра в виселицу’ детей — была чудовищной иллюстрацией к тому, до какой степени далеко зашла эта привычка.
Ведь если дети могут забавляться виселицей — значит, они совершенно свыклись с мыслью о ней, то есть стали воспринимать лишь внешнюю сторону казни. Сделали её своей игрой.
Не ясно ли, что все, как бы ни были различны их религиозные и политические взгляды, должны признать злом ту форму наказания, главнейший смысл которой в устрашении оставшихся, — если жизнь доказывает, что вместо устрашения она, как раз наоборот, создаёт привычку.
Но всё же там была речь об ‘игре’, грубой игре, по преимуществу уличных детей.
И вот недавно произошло нечто до того поразительное, после чего даже для смелых должно стать ясно, насколько отравляет общество, а не предохраняет его смертная казнь.
‘Игра’ — перешла в преступление.
‘Царицынская мысль’ рассказывает следующее:
‘Третьего дня во дворе одного царицынского домовладельца произошла такая история. В этом дворе, в отдельном флигеле, квартируют, вместе с пожилой родственницей, трое учеников одного из местных средних учебных заведений. Старшему — лет 13, а младшему — лет 10. В указанный день ученики играли вместе с пришедшим к ним товарищем, тоже учеником среднего учебного заведения, в садике двора и во время игры поссорились с самым младшим. Тотчас после этого трое учеников составили ‘суд’, разобрали все проступки ‘обвиняемого’ и вынесли приговор: повесить. Моментально один из ‘судей’ достал из кармана верёвку, набросил её на ‘осуждённого’ и, опутав его со всех сторон, поволок к столбам устроенной в садике детской качели. Остальные двое помогли тащить виновного к ‘виселице’. Для того чтобы ‘преступник’ не кричал, его той же верёвкой ‘взнуздали’, заставив взять верёвку в рот и крепко стянув её сзади узлом. После этого один конец верёвки был заброшен на крюк столба, и все трое ‘судей’ подтянули ‘преступника’ на столб, с аршин от земли. Повешенный закачался на столбе и посинел. К счастью, в этот момент вошёл во двор домовладелец, увидел необычайную картину и, быстро подбежав к столбу, вырвал конец верёвки из рук злых проказников. Опустившийся на землю мальчик некоторое время не понимал, что с ним случилось, а потом залился слезами. На родственницу это происшествие произвело потрясающее впечатление’.
‘На родственницу’? Но не должно ли это произвести ‘потрясающего впечатления’ и на всех, кто защищает смертную казнь и считает её ‘страшным, но неизбежным’ злом?
Ведь и защитники, и противники не отрицают, что казнь — наказание ужасное. Но этот ужас считается неизбежным для спасения всего организма, то есть для общества.
Так всмотритесь в жизнь этого общества! И если вы увидите там, что ваша мера ведёт не к тому, чего вы хотели достигнуть, то откажитесь от неё.
Вы хотели, чтобы из боязни казни люди перестали убивать друг друга. А достигли того, что дети на улицах ‘играют’ в виселицу и 13-летние гимназисты ‘казнят’ своего десятилетнего товарища.