В. Я. БРЮСОВ
В. Я. БРЮСОВ
О смерти, воскресении и воскрешении
(Письмо в ответ на вопрос)
О смерти, воскресении и воскрешении
(Письмо в ответ на вопрос)
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
О смерти, воскресении и воскрешении, Брюсов Валерий Яковлевич, Год: 1913
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Н.Ф.Федоров: pro et contra: В 2 кн. Книга вторая
СПб.: РХГА, 2008.
На вопросы: что такое смерть? что такое (и существует ли) воскресение? возможно ли (и нужно ли) воскрешение? — пытаются дать свои ответы наука, философия, искусство и религия. Как поэт, я тоже ставил себе эти вопросы (см., напр<,имер>,, мое стихотворение ‘Искушение’ в сборнике ‘Urbi et Orbi’l), но думаю, что наиболее решительный ответ нам должна дать — и даст когда-нибудь — наука. Смерть и воскресение суть естественные феномены, которые она обязана исследовать и которые она в силах выяснить. Воскрешение есть возможная задача прикладной науки, которую она вправе себе поставить.
В пределах нескольких строк, которыми я располагаю, невозможно сколько-нибудь обстоятельно определить те пути, по которым наука должна будет идти для посильного решения этих вопросов, без сомнения трудных и для человечества крайне важных. Следует, однако, сказать, что первые шаги по этим путям человеческим знанием уже сделаны и что в области изучения феноменов смерти и бессмертия уже добыты сведения, которые могут быть отнесены к числу ‘научных истин’. Многочисленные наблюдения и многочисленные эксперименты, перечислять которые или указывать на которые здесь не место, установили с неопровержимостью тот факт, что бытие человеческой личности (индивидуальности) не прекращается после момента так называемой ‘смерти’. Точно так же наблюдения и эксперименты доказали нам, что возможно общение лиц ‘живых’, т. е. еще только ожидающих смерти, и ‘умерших’, т. е. перешедших через смерть. Наконец, установлены наукой и некоторые условия, которым подчинено бытие личностей, перешедших через смерть.
Очередной задачей научного исследования является дальнейшее изучение условий, при которых протекает бытие личности после смерти, и условий, при которых возможно их общение с лицами ‘живыми’. Подлежит также исследованию вопрос, продолжается ли после смерти бытие других (не человеческих) индивидуальностей, напр<,имер>,, высших животных. В связи с этим стоит другой вопрос — о бытии существ иных, чем человек, протекающем в условиях, аналогичных с теми, которым подчинена личность человека после смерти (гении, ангелы, демоны, духи и т. д.). Наконец, заключительным звеном этих предварительных исследований должно быть решение вопросов: есть ли бытие личности после смерти временное (пакибытие) или бесконечное (бессмертие) и возможно ли для личности, перешедшей через смерть, вновь вступить в число ‘живых’ (метампсихоз). Все эти вопросы, хотя окончательно не решены еще наукою, определенно ею поставлены, причем на пути к их решению уже установлены некоторые руководительные вехи.
Во избежание недоразумений, я принужден добавить, что, говоря о науке, я имею в виду не только те дисциплины, которые разрабатываются в современных университетах, но всю совокупность человеческих изысканий, поскольку они ведутся по определенным методам и подчинены научной логике. ‘Университетское’ знание приближает нас к решению данных проблем, поскольку оно изучает некоторые, поныне еще темные, области психологии, в том числе гипнотизм, сомнамбулизм, месмеризм, состояние транса, телепатию, раздвоение личности и т. п. Исследования и эксперименты спиритов содействуют той же цели, накопляя множество, часто весьма ценных, фактов, классифицируя их и давая им гипотетическое объяснение, — в тех случаях, конечно, когда эти исследования подчинены научным методам (хотя бы и своеобразным, согласно со своеобразием предмета) и когда цель их есть выяснение истины, а не практика переговоров с ‘отшедшими’ ради получения религиозно-нравственных поучений. Опыт и теория магизма прошлых столетий и современного также дает богатый фактический материал, на котором могут базироваться новые исследователи и который позволяет сознательно выбирать пути изучения и приемы экспериментов. Традиции, сохраненные в оккультизме, и традиции, собранные в современной теософии, должны в данном случае играть ту же роль, какую в науках физических играют гипотезы. Все это, вместе взятое, вполне достаточно для того, чтобы независимый ум, желающий строго-методически вести свои исследования, мог в наше время с успешностью разрабатывать те важные проблемы, о которых мы говорим.
Все, сказанное раньше, предрешает мое суждение о последнем из затронутых здесь вопросов, именно — вопросе о воскрешении. Так как бытие личности после смерти (бессмертие или пакибытие) для меня есть не вопрос веры, но вопрос знания, т. е. так как я знаю (поскольку наука может что-либо знать), что после смерти бытие человеческой личности (индивидуальности) не прекращается, — ‘воскрешение’ приобретает для меня несколько иной смысл, чем этот термин имеет для многих других. Под ‘воскрешением’ я могу понимать: или 1) восстановление телесной оболочки той личности, бытие которой протекает при условиях, не нуждающихся в этой оболочке, или 2) возвращение личности к бытию после окончания нам неизвестного срока, названного здесь пакибытием. Первое воскрешение мне представляется излишним и аналогичным желанию обратить бабочку вновь в личинку. Второе воскрешение мне представляется проблемой преждевременной, подлежащей выставлению лишь после того, как самое пакибытие станет установленным научным фактом, да и то при условии, если предел пакибытия не окажется (что мне кажется наиболее вероятным) вторым пришествием.
Ноябрь 1913.
Печатается по: Вселенское Дело. Вып. 1. С. 49.
О В. Я. Брюсове и его отношении к идеям Федорова см.: Pro et contra. Кн. 1. С. 42—43, 979.
1 В стихотворении ‘Искушение’ из сборника ‘Urbi et Orbi’ (‘Городу и миру’ — лат.) (М., 1903) Брюсов рисует своего лирического героя идущим сквозь тернии жизни: он падает, спотыкается, изнемогает, а в уме и сердце его бьются вопросы: ‘Ты мне ответишь ли, о Сущий, / Зачем я жажду тех границ?’, ‘Так, значит, за гранью — вторая граница, / И смерть, как и жизнь, только тень и черта? / Так, значит, за смертью такой же бесплодный, / Такой же бесцельный, бессмысленный путь?’